Рассвет нового дня никогда не казался Мэтью многообещающим, но это, особенное утро подарило ему надежду. Устало пробираясь через сад и увязая ботинками в грязи, он перекинул пиджак через плечо. Сейчас граф думал о Джейн и той ночи, которую они провели вместе. Удивительно, но он разрешил ей прикасаться к своему телу. Эта женщина постепенно ослабляла его оборону, позволяя себе проникать в его жизнь постепенно, шаг за шагом.
Свернув с дорожки, Уоллингфорд быстро взобрался по холму и увидел на дороге перед особняком незнакомую карету. Возможно, экипаж принадлежал Инглбрайтам. Сегодня врачи как раз собирались уезжать, что очень устраивало графа. Чем дальше окажется Ричард Инглбрайт от Джейн, тем счастливее будет он, Мэтью.
Поднявшись по лестнице, он оказался в особняке герцога. Привычно поприветствовав сына хозяина, дворецкий произнес:
— Вас ждут в библиотеке, милорд, прямо сейчас.
— Сначала я должен переодеться.
— Нет, милорд, его светлость требует вашего немедленного присутствия. Он примерно час прочесывал поместье, разыскивая вас.
— Но мои ботинки заляпаны грязью!
Не обращая внимания на возражения, дворецкий повел Мэтью вперед так, словно сам Господь Бог с нетерпением ожидал его. Как же Уоллингфорд ненавидел эти приказы отца, которые слуги тут же бросались подобострастно выполнять, напоминая преданных собак, вылизывающих ботинки своего хозяина! Пройдя мимо библиотеки, он направился наверх, в одну из своих комнат.
— Зайди–ка ко мне, братец.
Стиснув зубы, Мэтью замер на ступеньках лестницы и взглянул вниз, туда, где стоял отец.
— Я не одет для аудиенции.
Лицо герцога покраснело, его бакенбарды нервно задергались.
— А это что, когда–либо тебя останавливало? Зайди–ка сюда.
Желая как можно скорее закончить пустой разговор, Мэтью зашел в святая святых отца и громко хлопнул дверью.
— Что заставило тебя подняться с постели до полудня? — прогремел отец, усаживаясь за стол.
— Я был на прогулке.
Брови отца изумленно выгнулись.
— Что–то прежде ты не проявлял особой любви к ежедневному моциону. Праздность — вот ваше обычное времяпрепровождение, сэр.
Но Мэтью не хотел снова попадаться на удочку и вступать в перепалку с отцом.
— Давайте перейдем ближе к делу, сэр.
— Очень хорошо. У нас гости.
— Поздравляю, рад за вас. Ну а теперь, если позволите…
— Здесь Констанс Джопсон, твоя будущая жена. Мэтью замер на полпути к двери:
— Прошу прощения?
— Констанс Джопсон и ее отец гостят у нас. Ты женишься на ней.
— Черта с два!
Отец метнул в Мэтью гневный взгляд из–под своих густых бровей:
— Все уже устроено. А теперь иди, переоденься и появись перед гостями в подобающем виде.
— За кого вы меня принимаете? Я — не ваш жалкий лакей, которому вы можете что–то приказывать!
— Нет, ты — мой наследник, и это означает, что я могу приказывать тебе все, что мне заблагорассудится! А теперь сделай так, как я говорю, а то запачкаешь мой ковер грязью и экскрементами овец!
— К дьяволу ваш ковер, сэр! — со злобой прорычал Мэтью.
— Ты женишься на этой девчонке, или я оставлю тебя без гроша! — холодно протянул отец. — И я больше не желаю слышать, на сей счет ни единого возражения.
Мэтью думал о Джейн, о том, как он сможет оставить ее… Думал о том, как женится на другой и, руки этой другой будут прикасаться к его телу. При одной мысли об этом все тело покрылось противным липким потом и начало содрогаться от гнева.
— Что ж, тогда я лучше останусь без единого гроша! — заявил Мэтью, словно не слыша возмущенного рычания отца. — К тому же право наследования еще не означает, что я буду следующим герцогом Торрингтонским.
Отец ненавидел, когда Мэтью был прав. Герцог вылетел из–за стола и набросился с упреками на сына:
— Нет, ты будешь следующим герцогом Торрингтонским, если только не сможешь убить себя! Но я не для того работал до седьмого пота, зарабатывая титул и состояние, чтобы все пошло прахом! Нет, видит Бог, ты сделаешь так, как я скажу! Ты женишься на Констанс Джопсон и получишь ее приданое, которое включает в себя железнодорожный вокзал, множество земель и денег. А в придачу и все ценности, которые прилагаются к этому состоянию. Они дают деньги за титул — так было во все времена.
— Так теперь вы стали сводником?
Отец отвесил Мэтью звонкую пощечину, но тот и глазом не моргнул. Ах, как бы ему хотелось ответить герцогу, набросившись на него с кулаками! Но Мэтью узнал: если бы он поддался яростному порыву, наверняка не смог бы остановиться. Он бы убил старого ублюдка — за то, что он делает теперь, а еще за то, на что закрывал глаза раньше.
— Да как ты смеешь? — взревел герцог.
— Нет, сэр. Как смеете вы? Вы продали меня за сталь и звонкую монету!
Вспыхнув до ушей, отец поправил свой жилет:
— Ты женишься на девчонке, дашь ей свой титул в обмен получишь ее приданое, которое поможет увеличить герцогское состояние. А еще ты дашь мне наследника. Надеюсь, он будет более разумным, чем ты.
Лицо Мэтью стало пунцовым от ярости.
— Нет. Герцог с силой хватил кулаком по столу:
— Ей–богу, ты сделаешь все, что я скажу! Я знаю твою ахиллесову пяту, братец, и я не побоюсь использовать твою слабость против тебя!
Джейн… Мэтью затрепетал от страха от одной только мысли, что отец каким–то образом узнал о его чувствах к простой медсестре и теперь собирается их разлучить. О боже, его отец собирается сделать с Джейн что–то ужасное!
Мэтью помчался к двери, он должен был отыскать возлюбленную сейчас, немедленно! Но слова отца заставили его замереть на месте:
— Слишком поздно, сэр. Что сделано, то сделано. Приведи себя в порядок и приходи в темно–красную гостиную, чтобы попить чаю в компании своей будущей жены.
Мэтью нашел Джейн стоящей на мосту. Опираясь на перила, она наблюдала за лебедями, кружащимися по водной глади. Он подбежал к любимой, заключил в объятия и крепко прижал ее к себе.
— Джейн! — Прижавшись лицом к ее шее, Мэтью вдыхал знакомый, успокаивающий аромат.
— Доброе утро! — рассмеялась Джейн, но ее спутник не был расположен к веселью. Ему нужно было убедиться, что с любимой женщиной все в порядке. И она понимала это. Сжав лицо Мэтью в своих ладонях, Джейн заглянула ему прямо в глаза — и тот понял, что она увидела в их глубине. Возлюбленная нежно предложила графу руку, и он сжал ее кисть, поведя по направлению к мастерской.
Когда они зашли в дом, Уоллингфорд захлопнул дверь, словно закрываясь от окружающего мира, своего отца, той женщины, с которой ему предстояло вступить в брак. Сейчас он хотел сосредоточиться только на Джейн.
— Ты будешь писать меня сегодня? — спросила она.
— Нет. — Мэтью по–прежнему не мог оторваться от Джейн, он не был в состоянии успокоить свои эмоции и мысли, чтобы приступить к портрету. Подойдя к возлюбленной, он мягко обнял ее за талию и притянул к себе: — Потанцуй со мной, Джейн.
Ее глаза вспыхнули под очками.
— Я не знаю, как это делается.
— Помню, ты уже говорила об этом. Тогда я подумал, что это так грустно… Каждая женщина должна уметь танцевать.
— Только не барышни, которые вечно остаются без кавалеров на танцах.
— Нет, особенно такие барышни! Я бы хотел взять за правило танцевать, по крайней мере, с одной из таких барышень на каждом балу.
— Зачем ты дразнишь меня? — снова рассмеялась Джейн. — К тому же где и когда я смогу воспользоваться подобным умением?
— Всякий раз, когда ты со мной.
Мэтью закружил Джейн по комнате, но она тут же споткнулась и наступила ему на ногу. Улыбнувшись, он помог ей восстановить равновесие.
— Сними свое платье, разденься до сорочки. А заодно и обувь скинь.
Джейн смотрела на него минуту, показавшуюся вечностью, он наблюдал за ней, чувствуя, как грудь разрывается от боли и тоски. Он не может потерять ее, только не теперь, когда чудесным образом обрел!
Уоллингфорд никогда не женился бы на Констанс Джопсон. Он предпочел бы жить в бедности вместе с мисс Рэнкин и никогда не знать другой женщины, которой нужен только его титул.
Джейн разделась до тонкой сорочки. Сегодня ее шею огибала красная атласная лента, завязанная сзади на бантик. У бедняжки не было никаких драгоценностей, и эта мысль обрадовала Уоллингфорда. Он хотел подарить Джейн ее первое украшение.
— Подойди сюда. — Мэтью жестом подозвал любимую к себе и сжал ее протянутую руку. В следующее мгновение он приподнял Джейн, поставив ее ноги на свои. Теперь грудь возлюбленной касалась его груди.
— О! — вскрикнула она, еле удерживаясь в его руках.
— А теперь разреши мне научить тебя, Джейн. Просто следуй за моими движениями.
Мэтью закружил ее, считая про себя такты и напевая под нос мелодию любимого вальса. Посмотрев на Джейн, он увидел, что та прикрыла глаза, позволив себе двигаться в одном ритме с ним. В этот момент все слова были абсолютно ненужными, имело значение лишь одно дыхание на двоих, соединение пылающих тел. Мэтью переместился в спальню, где наконец и остановился.
— Я знала, что ты приведешь меня сюда!
— Джейн, ты так мне нужна! — отозвался Мэтью. При воспоминании о жестком требовании отца все его тело пронзила дрожь. Омерзительный страх вновь начал вползать в душу, и он потянулся к Джейн.
— Я здесь, Мэтти.
Любимая покорно улеглась на постель, устроившись рядом с ним. Мэтью вытащил заколку из ее гладкой прически, и длинные рыжие волосы волнами упали на его плечи и грудь. Граф с наслаждением вдыхал аромат мягких локонов, — тонкий, едва уловимый запах мыла. Этот аромат странным образом возбуждал Уоллингфорда, он взял прядку волос и глубоко вдохнул исходящее от них благоухание. Это Джейн! Его Джейн.
Закрыв глаза, Уоллингфорд приказал сердцу замедлить свой темп, а телу — расслабиться и впитать пламень женщины, лежавшей совсем близко. Граф хотел ее с неистовой силой, и это необычное, только–только пришедшее к нему ощущение пугало, гнало его прочь от чувств и эмоций.
Если бы Мэтью был сильнее, он просто овладел бы этой женщиной, взорвался внутри ее тесного, манящего лона, а потом навсегда изгнал бы ее из своей жизни. А еще лучше — оттолкнул бы ее от себя сразу, положив конец эмоциональной близости, которая столь неосторожно возникла между ними. Но сейчас Уоллингфордом владело нечто не поддающееся его контролю. Непостижимым образом он был связан с мисс Рэнкин, и подобное родство душ он не чувствовал прежде никогда и ни с кем. Он не ощущал подобных эмоций по отношению к Реберну и Саре — тем единственным людям, в искренней привязанности к которым он мог признаться.
Почему же теперь, после двадцати лет методичного очерствения души, после двух десятилетий медленной, мучительной смерти, он смог услышать голос одной–единственной женщины? И почему его душа с такой готовностью откликнулась на этот голос? Он терялся в догадках, не в силах найти ответ…
— Мэтью!
Взгляды влюбленных встретились. Взор Джейн, честный и ясный, как всегда, был сосредоточен только на том, что происходит здесь и сейчас. А в его остекленевших глазах — и это граф знал наверняка — отражалось прошлое, уже уничтожившее однажды его самого и весь его мир.
Что же видела Джейн там, в глубине его темно–синих глаз? Похоть? Алчность? Подлость? Интересно, способна ли она разглядеть то же самое, что читал в своем взгляде Уоллингфорд, каждое утро заставляя себя смотреть на летняя и распутника, отражавшегося в зеркале?
— Мэтти, — опять прошептала Джейн, на этот раз ее голос звучал хрипло, и в нем уже не ощущалось волнения.
Мэтью закрыл глаза, не желая, чтобы Джейн видела его таким — слабым и ранимым, не хотел, чтобы она поняла: у него есть сердце и оно начинает биться снова только под нежными прикосновениями ее рук.
Сейчас граф не хотел думать о том будущем, которое, возможно, уже поджидает его в особняке герцога. Губы Джейн, красные и пухлые, потянулись к Мэтью, но он не ответил на нежность, а лишь замер в тоске и отчаянии.
— Ты меня не поцелуешь?
Разум Уоллингфорда затуманился, его движения были вялыми, неторопливыми. Но бывшая скромница и не собиралась ждать: она сама прильнула к его губам, подарив долгий, глубокий поцелуй. Это было медленное, осторожное соприкосновение уст, но Джейн, осмелев, прижалась к любимому еще крепче. Ее изящные пальчики обвились вокруг запястий Мэтью, и она заставила любимого запустить руки в свои роскошные рыжие волосы.
Мэтью задохнулся, ощутив, как хорошо знакомый порыв, заставляющий каждую частичку его тела напрягаться, вот–вот уничтожит его своей мощью. Но Джейн явно не хотела отпускать его из своих объятий, и он попробовал подчиниться. Уоллингфорд не хотел быть уязвимым, он просто не должен был позволять себе подобной близости с женщиной! И все же граф так хотел понравиться этой маленькой медсестре, доставить ей удовольствие, стать мужчиной, которого она заслуживает, любовником, в котором она так нуждается…
Перевернувшись, он схватил Джейн своими крепкими руками, прижимаясь к ней сверху своим телом. Возможно, им стоит…
— Нет, Мэтью, — зашептала она, разбивая на кусочки сердце, которое только что начало стремительно биться.
Нет? Что это она говорит? Неужели не хочет, чтобы их тела соединились вновь? Но как Джейн может это отрицать, если он чувствует на своем бедре влагу, сочащуюся из ее лона?
— Ты хочешь меня, Джейн! — прорычал он, касаясь коленом ее раздувшихся от возбуждения складок. — И я могу почувствовать, насколько сильно.
Джейн извивалась, словно пытаясь вырваться, но Уоллингфорд и не собирался отпускать ее. Он так жаждал погрузиться в эту сладостную сердцевину ее тела, почувствовать, как его обдает жаркой волной, исходящей от любимой! Это помогло бы Мэтью избавиться от ужасных воспоминаний, которые уже начинали вползать в его сознание, словно настырные, колючие ветви плюща.
— Не волнуйся, Джейн, я хорош в этом, тебе понравится!
«Все, на что ты способен, — это трахаться. Это единственная вещь, которая тебе удается…» — отвратительный голос из прошлого то и дело возвращался, он навещал его довольно часто. Да, Уоллингфорд знал, как трахаться, но совершенно не понимал, что это такое — любить, доставлять кому–то удовольствие, не заботясь о собственных желаниях. Отдавать, не ожидая ничего взамен.
Налетев на Джейн, Мэтью пытался вцепиться в ее губы, но она отчаянно вертела головой, и его лицо зарылось в копну рыжих волос. Сердце графа неслось вскачь, но не от азартного желания настигнуть свою добычу — от страха. Ну почему Джейн отворачивалась от него?
Прижатая к постели телом Уоллингфорда, Джейн продолжала сопротивляться, желая вырваться из его цепких рук. Но граф все так же не хотел ее выпускать. Схватив возлюбленную рукой за подбородок, он заставил ее взглянуть в свои глаза, отыскать скрывавшегося в их глубине человека. Могла ли Джейн обнаружить его? Видела ли она настоящего Мэтью, того, кто борется с прошлым, пытаясь освободиться от его оков?
— Я могу заставить тебя захотеть этой близости! Джейн упорствовала, продолжая извиваться под ним, но Мэтью схватил ее за запястья и завел ее руки за голову.
— Я уже могу ощутить, как увлажнилось твое лоно. Оно истекает влагой, мое бедро давно намокло, а ты все еще изображаешь безразличие!
— Мэтью…
— Ты хочешь меня! Произнеси это сама, Джейн! Скажи, как страстно ты желаешь, чтобы мой крепкий ствол утонул в твоих глубинах! Согласись, что ты жаждешь этого! Признай ту власть, которую я имею над тобой!
Уоллингфорд прижался к Джейн еще крепче.
— Только не прикидывайся, что твое тело истекает сладостной влагой не потому, что ты хочешь этого, — резко зашептал он ей на ухо. — Хочешь меня внутри своего тела, хочешь ощущать, как я тебя трахаю…
Джейн старательно отводила взгляд, но граф снова прижался к ней, вынуждая почувствовать, каким твердым и тяжелым он стал.
Напор возлюбленной поразил Уоллингфорда, оказавшегося укутанным длинными рыжими волосами, словно коконом.
— Джейн, — резко выдохнул Мэтью, глотая воздух и силясь найти нужные слова. Но эта юркая «серая мышка» удивила его силой и ловкостью своих тонких пальчиков. Прежде чем граф успел подумать, его запястья оказались в руках любимой. Суставы Мэтью коснулись спинки кровати, и он почувствовал, как что–то гладкое и холодное обвилось вокруг его кожи.
Джейн его связала…
В сознании Мэтью явственно всплыли события далекого прошлого. Он больше не находился в этом доме, с Джейн, он перенесся в темную комнату герцогского особняка. Сейчас Мэтью то ли томительно ожидал, то ли боялся скрипучего звука открываемой двери спальни.
Ослепленный неминуемым нападением, он боролся с нависшей над ним женщиной. Все еще находясь во власти мрачных видений прошлого, он все же понимал, что сейчас с ним Джейн, и не хотел причинять ей боль — как это было совсем недавно, когда она разбудила Мэтью, а он сбросил ее с кровати, разбив губу. Уоллингфорд не хотел, чтобы возлюбленная страдала, и все же он не мог позволить вовлечь себя в эту игру. Он не хотел подчиняться.
— Отпусти меня, — рычал Мэтью, отчаянно пытаясь вырваться из жестких пут, сковавших его запястья.
— Я хочу узнать тебя получше, Мэтью, хочу исследовать твое тело. Дотрагиваться до тебя так, как той ночью, в больнице. Я хочу ощущать тебя кончиками своих пальцев. И самое главное, тебе и самому это нужно, ты только и ждешь моих прикосновений! Тебе просто необходимо знать, что это происходит с кем–то, не с бездушным телом.
— Черт возьми, Джейн, мне вообще ничего от тебя не нужно! Тело Уоллингфорда на самом деле тосковало по ласкам нежных рук Джейн, но его разум яростно сопротивлялся им. Он не мог лежать здесь, такой беспомощный, со связанными руками! Не мог быть брошен на чью–то милость! Только не снова! Нет, больше никогда… Пытаясь вырваться из плена, Мэтью посмотрел наверх и увидел темно–красную ленту, которая была обернута вокруг горла Джейн, а теперь обвивала его запястья. Увидев себя связанным, он ощутил приступ паники и с удвоенной силой принялся вырываться, чувствуя, как слабеет узел из атласной ленты.
— Мэтти… — Ангельский голос прорезался сквозь пелену гнева, застилавшую его мысли, его зрение. — Позволь мне. Верь мне.
На глаза Мэтью опустилась повязка из другой атласной ленты.
— Джейн, нет! — застонал граф, почти умоляя ее. Он больше не мог выносить этой пытки.
— Тсс… — прошептала Джейн.
Она успокаивающим жестом провела кончиком пальца по губам Мэтью, заставив его вздрогнуть, почувствовав мимолетное прикосновение желанной плоти. Это прикосновение заставило тело графа вспыхнуть огнем. Уоллингфорд уговаривал себя глубоко вздохнуть, замедлить этот водоворот мыслей, роившихся в его сознании. «Это ведь Джейн!» — напомнил он себе.
Мэтью пытался сосредоточиться на облике любимой.
Руки Джейн скользнули по телу Мэтью, и он выгнулся, не желая, чтобы к его плоти прикасались.
— Не делай этого! — вскричал граф, презирая себя за то, что не может скрыть эту странную, неизведанную часть самого себя от возлюбленной.
Джейн ничего не ответила, лишь продолжала скользить своими мягкими нежными пальчиками по плечам и груди Мэтью. Он чувствовал, как учащается его дыхание, как напрягается его живот, как дрожат его мускулы — совсем так, как с тайной любовницей из прошлого, которая приучила его к порочной страсти. Которая заставила его совершить самый непростительный грех.
Уоллингфорд должен был положить этому конец — всем этим воспоминаниям, чувствам, прикосновениям Джейн. Существовал лишь один способ это сделать.
— Близость твоего тела внушает мне отвращение, Джейн. Отойди от меня.
В комнате повисла гнетущая тишина. Тяжелая пауза, за которую сердце Уоллингфорда последний раз гулко стукнуло — и остановилось. Он чутко улавливал боль, которую причинили Джейн резкие слова, но заставлял себя вновь стать безжалостным, забывать о ее страданиях и думать только о своих собственных мучениях.
— Какая часть меня внушает тебе отвращение? Само мое тело или эффект, которое оно оказывает на тебя?
— Черт тебя возьми! — грубо бросил Мэтью, с такой силой пытаясь вырваться из сковавших его пут, что спинка кровати заскрипела. Уоллингфорд едва не задохнулся, когда Джейн добралась до его члена. Ствол был огромным, толстым, напряженным и, казалось, сам желал побывать в горячем рту Джейн. Тело Мэтью желало этого, его вероломный фаллос давно пребывал в боевой готовности, но разум графа просто не мог допустить этого. — Я же сказал, убирайся! — злобно ревел Уоллингфорд.
— Только тогда, когда ты объяснишь мне почему.
— Потому что я тебя ненавижу! — вскричал он. Кровь застыла в жилах Мэтью, когда он дразнил нежную душу Джейн своим смертоносным языком. О боже, он не хотел причинять ей боль, не хотел лгать, но не мог вести себя иначе. Это был единственный способ заставить ее остановиться — сделать больно, уничтожить, сломать…
— Кто же заставил тебя так страдать? — прошептала Джейн, кончиками пальцев скользнув по его губам.
Это нежное прикосновение напоминало трепещущие крылья бабочки.
Этот простой вопрос буквально опустошил Уоллингфорда. Эти несколько слов широкой трещиной пролегли по его сердцу, заставив его кровоточить.
— Джейн, не стоит, — молил он, — пожалуйста… Давай закончим. Позволь мне уйти.
Но возлюбленная настойчиво продолжала исследовать тело графа, только на сей раз, он чувствовал ее дыхание, влажное и теплое, у своего рта.
— Ты жаждешь прикосновений, Мэтью. Точно так же, как хочет их любой человек. Именно это и отличает нас от остальных млекопитающих — потребность прикасаться и чувствовать прикосновения.
— Джейн, ты не должна…
— Нет, должна, — возразила она, поцеловав Мэтью, и ее губы показались такими мягкими, податливыми, нетребовательными. Тонкие пальчики пробежали по краю его носа, ушной раковине, медленно исследовали контуры рта, из которого все еще вылетали невнятные звуки ужаса и сердечной тоски. — Просто расслабься, — промурлыкала Джейн, и ее руки скользнули вниз, по плечам, сильным рукам.
Исследование тела проходило в полной тишине, и это немного успокаивало Мэтью. Таинственная наставница из прошлого, чьи прикосновения ему приходилось терпеть, обычно комментировала все, что между ними происходило. Та связь была низкой, животной, совсем не такой трепетной и тихой, как с Джейн.
Мэтью пытался сосредоточиться на ее руках, руках Джейн. Разумом он прекрасно понимал, что эти тонкие пальцы принадлежат ей, но время от времени голос прежней любовницы начинал звенеть в ушах, больно жаля тело: «Какой большой и сильный, как у быка! Этим надо гордиться, а ты плачешь!»
Мэтью задрожал, все его тело вытянулось, как струна. Он почувствовал, как в животе что–то волнительно сжалось, когда руки Джейн продолжили путешествие по мышцам торса и медленно, но настойчиво поползли вниз.
И опять в ушах Мэтью возникал резкий голос его мучительницы из прошлого: «Только посмотри, каким огромным ты стал! И ты говоришь, что хочешь прекратить это? Да ты просто жалкий врунишка! Ты не можешь это остановить, ведь твой член хочет продолжения, как и твое тело. А твой разум слишком слаб, чтобы бороться с ними».
Задыхаясь, Мэтью впился ногтями в ладони и снова попытался вырваться, но Джейн чутко уловила панику, вновь охватившую его, и переместилась выше. Теперь ее восхитительное тело накрывало любимого сверху, и он чувствовал каждую его клеточку, каждый соблазнительный изгиб, каждую впадину — и даже биение сердца. Когда Джейн прикоснулась губами к татуировке, с губ Мэтью сорвался едва слышный стон. Почувствовав, как рука Джейн скользнула между их телами и добралась до его ствола, Мэтью стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться — на нынешнем удовольствии, а не на прошлом.
— Джейн, поговори со мной! — вскричал он, отзываясь на нежное прикосновение. — Мне нужно слышать твой голос!
«Чтобы прогнать ту, другую», — добавил Уоллингфорд уже про себя.
— Я здесь, Мэтью. — Он ощутил, как чувственно волосы Джейн спадают по его груди и животу. — Я с тобой, я прикасаюсь к тебе, изучаю тебя. Ты так красив! — шептала Джейн, и ее голос был полон благоговейного трепета. — Мне хочется прикасаться к тебе вечно, удивляясь, насколько ты прекрасен!
Мэтью был не в силах остановить слезу, которая почти выкатилась из его глаза. Незаметно моргнув, он не дал ей упасть на щеку. Уоллингфорд не хотел, чтобы Джейн видела, что он плачет, знала о его позоре.
— Я хочу попробовать твой вкус, — произнесла она, припадая к соскам возлюбленного языком.
Ствол, который все еще сжимала в ладони Джейн, отреагировал на ее ласки стремительным рывком вверх. Мэтью позволил себе отдаться греховному удовольствию, сейчас он представлял губы любимой, сомкнувшиеся у его плоти. Мэтью так хотел этого и все–таки не мог допустить: ощущение собственного члена в чужом рту с давних пор вызывало у него омерзительное чувство. Мучительница навсегда отвратила его от подобных игр.
На протяжении многих лет Уоллингфорд пытался справиться с этим заклятием, заглушая омерзение абсентом. «Зеленая фея» на время помогала забыть ядовитый голос, ненавистное лицо, навещавшее его во снах. Но даже абсент не мог позволить графу полностью расслабиться и вкусить заветного наслаждения. Весь настрой на развратные похождения проходил, стоило ему допустить подобного рода близость.
Уоллингфорд проклял бы самого себя, если бы стал слабым сейчас, с Джейн. Ее нежная ладонь продолжала поглаживать набухший стержень, а большой палец со знанием дела порхал по раздутой головке, отмечая возбуждение. Невероятно, но в следующее мгновение Мэтью почувствовал, как Джейн убрала большой палец, и услышал характерные звуки пришедших ему на смену губ.
— Я хочу смаковать тебя, глубоко, своим ртом… — произнесла возлюбленная, осыпая поцелуями его твердый как сталь живот. — Я хочу почувствовать твою силу, твой вкус…
— Я… я не могу, — еле вымолвил Мэтью осипшим голосом. — Я не выношу подобные ласки, Джейн.
Он почувствовал, как любимая пошевелилась на кровати:
— Почему?
— Потому что, — прошептал он, чуть ли не впервые ощущая благодарность за то, что на его глазах надета повязка, — мне приходилось наблюдать, как это делали со мной, и это было… неправильно. Когда я смотрел вниз, между своих ног, эта женщина… моя… наставница… это было неправильно.
Джейн на мгновение замерла:
— А что, если бы ты видел меня? Но Мэтью лишь тряхнул головой:
— Нет, Джейн!
— Но я хочу ласкать тебя именно так!
— Джейн, нет! — закричал Мэтью, когда она скользнула вдоль его тела и устроилась между его бедрами. Твердый ствол оказался в ее руке, а потом переместился в рот — горячий и жаждущий страсти. Мэтью застонал, все еще протестуя, и Джейн остановилась. Вместо теплых влажных губ он вдруг почувствовал, как что–то сочится по его телу — слезы Джейн!
— Мэтью, — тихо произнесла она хриплым голосом. — Как мне спасти тебя?
— Освободи меня, Джейн.
Она покорно потянулась вперед и развязала ленты на его запястьях. Потом стянула повязку с глаз — в его взоре читалось неудержимое желание. Не сказав ни слова, Мэтью припал к губам Джейн. Чуть ли не впервые он разрешил себе не думать — только чувствовать.
Не спеша, с наслаждением Уоллингфорд исследовал рот своей маленькой медсестры, с восторгом прижимаясь к ее телу, по–прежнему лежавшему сверху. Ему так хотелось, чтобы кровь медленнее бежала по артериям, позволяя ему проникаться каждым мгновением этой страсти.
Все его связи в прошлом были лишь примитивным, яростным спариванием. В неистовстве срывалась одежда, граф и одна из его многочисленных партнерш удовлетворяли свою похоть, а потом он уезжал — физически пресыщенный, эмоционально опустошенный. Он не хотел ничего подобного с Джейн — вообще больше не хотел ничего подобного. Медленное соблазнение, нежное изучение тела возлюбленной, наслаждение ее красотой — все это отныне и навеки отпечаталось в его памяти.
Тело Джейн сладострастно извивалось, и Мэтью перекатился по постели наверх, не выпуская любимую из объятий. Теперь он укачивал Джейн, словно в колыбели, ловя на себе взгляд ее сияющих глаз, и чувствовал, что безвозвратно теряет себя.
Опустив Джейн спиной на кровать, Мэтью внимательно изучал ее тело, трепещущее в предвкушении его ласк. Белая льняная сорочка никогда не казалась ему такой эротичной, как теперь, когда она прикрывала роскошные формы возлюбленной.
Утонченный узор из вышитых анютиных глазок украшал вырез сорочки. Пуговиц на этой тонкой рубашке не было, их заменяли длинные полоски белых шелковых лент, завязанных в красивые бантики. Мэтью принялся развязывать эти ленты неторопливо, смакуя каждое мгновение.
Не отрывая взгляда от лица Джейн, он скользнул пальцами к первому банту. Потянув за кончик ленты, он легко развязал бант, а потом нырнул пальцем под перекрестье двух лент, разделяя их. Джейн задохнулась от волнения, чувствуя, как постепенно обнажается ее тело.
По–прежнему глядя на любимую, Мэтью справился и со вторым бантиком. Грудь Джейн вздымалась вверх и стремительно опускалась вниз, и она снова на миг потеряла способность дышать, когда Мэтью ослабил еще одну шелковую ленту. Третий бантик скользнул между пальцами, и Уоллингфорд уже не мог сопротивляться желанию, наблюдать за их соединенными телами.
Смуглая рука графа задержалась на сорочке, и он недолго полюбовался контрастом между снежно–белой тканью и его загорелой кожей. Вскоре тонкая сорочка скользнула к талии Джейн, от Мэтью не потребовалось много усилий, чтобы откинуть ленты и наконец–то обнажить пышные груди и шелковистый живот.
Не произнося ни слова, Мэтью встал на колени и скользнул вдоль ног Джейн, наконец–то стаскивая сорочку и полностью обнажая любимую. Все ее тело зарделось от смущения, на лице появился румянец.
— О боже, удастся ли мне когда–нибудь передать эту красоту на холсте?
Джейн скользнула по лицу Мэтью затуманившимся взором, и ее губы задрожали.
— Ты и в самом деле считаешь меня красивой?
— Думаю, и в своем воображении мне не удалось бы создать подобное очарование! — Он провел рукой по коже любимой, наслаждаясь мягкими изгибами ее тела. — Я сохраню прелесть этого момента, Джейн. Клянусь, ты никогда не пожалеешь об этих мгновениях со мной!
Мэтью устроился сверху, так что груди Джейн касались его тела, их взоры соединились, и он вошел в нее.
Уоллингфорд не спрашивал, готова ли любимая принять его — желание Джейн было столь очевидным… Мэтью все глубже проникал в лоно возлюбленной, чувствуя, как оно пульсирует, обхватывая его плоть. И когда Мэтью двигался внутри ее тела в причудливом танце, когда он слышал каждый прерывистый вздох, слетавший с ее уст, слышан каждый скрип кровати, он понимал: ему посчастливилось встретить одну–единственную женщину, способную разделить страсть, бурлящую в его венах. Эта женщина принимала Мэтью таким, каким он и был — сломленным, порочным, грешным…
Мэтью скользил взглядом по волосам Джейн, разметавшимся по белой подушке, ее грудям, которые дрожали в такт его движениям, и еще ниже — туда, где треугольник ее рыжих волос соединялся с его темными завитками, к священному месту, где соединялись их тела. Красота этого действа потрясла Мэтью, и он вдруг осознал, что никогда прежде не рассматривал секс как сверхъестественный, магический танец. Сейчас, наблюдая, как он вошел в сладостное тело Джейн, и как она приняла его, Мэтью понимал: происходящее между ними было гораздо сильнее, глубже, чем обычное соединение двух тел, жаждущих наслаждения.
Словно ища подтверждения этой мысли, Мэтью бросил взгляд в большое зеркало, стоявшее в углу комнаты. Оно детально передавало момент их близости: тело Мэтью, гораздо более твердое и смуглое по сравнению с телом Джейн, скользило по ее манящим изгибам. Уоллингфорд видел, как бедра любимой двигались в такт его движениям, как его собственные бедра дрожали с каждым неистовым ударом, как соединялись их тела, становясь единым целым.
Мэтью скользнул чуть вправо, Джейн подалась было следом, но он прижался к ее телу, не давая двигаться, и прошептал на ухо:
— Посмотри на нас.
Голова Джейн переместилась по подушке, и Мэтью увидел, с какими изумлением и желанием распахнулись глаза любимой, когда она изучила зеркальное отражение их скользящих тел. Уоллингфорд замедлил темп своего движения, и его соединение с Джейн стало напоминать неторопливое колебание бедер и ног, грудных клеток и дыханий.
Они еще долго наблюдали за своими телами, медленно двигающимися в унисон. Вдоволь насмотревшись в зеркало, Мэтью опустил голову и прикоснулся губами к щеке любимой:
— Теперь я вижу только тебя, Джейн.
Она поднесла кисть к руке графа, их ладони крепко сжались, и влюбленные застыли так на несколько долгих секунд — прежде чем Мэтью переплел их пальцы и, закинув сцепленные руки за голову Джейн, вошел в нее новым сильным толчком.
Он никогда не ощущал ничего подобного — это единение разума, души, тела… Глядя в глаза Джейн, крепко прижимая ее к себе, скользя внутри тела, Уоллингфорд думал о том, что никогда прежде не чувствовал такой близости, как с этой женщиной.
— Не закрывай глаза. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда достигнешь пика блаженства. Мне нужно видеть в тебе все, Джейн.
Никогда раньше Уоллингфорд не восхищался красотой любовных ласк — этого изящного движения женского тела под его телом. Никогда еще он не смаковал каждый звук этой восхитительной связи, чутко улавливая тихие стоны и откровенные просьбы. Никогда прежде он не замечал, как способны трепетать в любовном ритме ресницы. Никогда еще он не чувствовал, как сердце заполняется эмоциями, как возрождается душа с каждой новой встречей затуманенных страстью глаз. Собственно, Уоллингфорд вообще никогда не занимался любовью — до того момента, как взял Джейн за руку, прижал ее к себе, научил наблюдать за соединением их тел. И Джейн послушно следила за тем, как ее тело принимало и любило его.
Когда Мэтью уже не мог бороться с желанием взорваться внутри Джейн, он приподнял ее чуть выше, обернув ее бедра вокруг своих, и прижался губами к ярко–рыжим волосам. Руки Мэтью сжимали ее пышные ягодицы, заставляя их двигаться себе в такт, принимая его всего.
Уоллингфорд не знал любви — до того момента, как Джейн не притянула его голову к своей груди, отчаянно впиваясь пальцами в его волосы. Мэтью не любил до того мгновения, как ее бедра инстинктивно задвигались навстречу ему.
— О, прекраснейшая Джейн! — хрипло сорвалось с уст Мэтью, и он добрался до кульминации с грубым, животным криком. Потом Уоллингфорд резко вышел из тела возлюбленной, позволив своему семени расплескаться по ее расщелине.
Влюбленные сидели вместе еще очень долго, цепляясь друг за друга, с неистовой силой сжимая друг друга в объятиях, в сиянии капелек пота, оросивших спину Джейн и грудь Мэтью. Уоллингфорд медленно возвращался на землю, трогательно оберегая своего ангела–хранителя.
Он долго смотрел на возлюбленную, водя пальцем по веснушкам на ее носу, а потом перецеловал их все, как мечтал когда–то.
— Я люблю тебя, Джейн Рэнкин! — выдохнул он, еще крепче прижимая ее к себе. — Я люблю тебя больше, чем ты даже можешь себе представить.