Грязные улицы Небес

Глава 29 САНДПОИНТ

Вид у Сэма был неважный, но любой человек неангельской породы, оказавшийся на его месте, выглядел бы еще хуже. Количество травм вызывало сочувствие: фиолетовые и серые синяки на лице, впечатляющий зигзагообразный шрам на лбу и походка, как у рахитного мальчика. Сев напротив меня, он поморщился от боли.

— Закажи себе маленькие оладьи, — сказал Сэм. — Если обмакнуть их в соус, они будут просто объедением.

— На тебя больно смотреть, дружище. Оладьи, говоришь? Ты обещал мне выбрать заведение, в котором нас никто не знает.

— У местных парней два ресторана. Один, куда я часто захаживаю, находится рядом с Набережной. А в этом филиале мне бывать еще не доводилось.

Я заказал оладьи и блюдо, которое напоминало крепко проперченную запеканку с мясом. У них в меню не было пива, поэтому мне пришлось взять «сингх» — нечто аналогичное, но из южной части мира. Сэм заказал рыбный суп и имбирный эль.

— Попробуй хлеб. Он похож на индийский. Такой же многослойный, только тесто здесь пропитано маслом, которое стимулирует сердечную деятельность.

Я с улыбкой посмотрел на Сэма.

— Все-таки ты выглядишь лучше, чем я думал. Мне поначалу было трудно отделить твои новые раны от старых.

Он засмеялся и рассказал мне о времени, проведенном в госпитале. Медицинский персонал, узнав по новостям о взрыве газовой трубы в баре «Циркуль» (официальная версия, выбранная нашими регуляторами), проявил к нему большую заботу. Когда Сэм начал описывать свои беседы с медсестрами и санитарами, я едва не свалился со стула от хохота. Наконец, нам принесли заказ. Мой друг опорожнил бокал с элем и попросил другой. Официантка посмотрела на него с таким видом, словно он велел ей вызвать космический шаттл. Тем не менее через пару минут она принесла ему литровую бутылку.

— Ладно, теперь твоя очередь, Бобби, — сказал Сэм. — Расскажи мне, почему ты выглядишь таким печальным. Словно забыл свой член в какой-то щелке, а замену из Кореи тебе обещали прислать только через полтора месяца.

— Это так заметно?

Мои губы растянулись в улыбке.

— Я рад, что ты не скис, Сэмми. Где еще я найду приятеля, который говорил бы мне подобные глупости?

Я не собирался рассказывать ему о Казимире. Вряд ли он ужаснулся бы моим откровениям (не думаю, что дело дошло бы до этого). Однако мне не хотелось ставить его в неловкое положение, в котором, защищая меня, ему пришлось бы лгать нашим боссам. Я даже не знал, способны ли ангелы лгать небесному начальству, кроме придуманного мной способа, основанного на небольших упущениях. Вместо описания любовной истории я сообщил ему о завещании Эдварда Л. Уолкера — он все равно о нем услышал бы. Когда я дошел до той части, где Хабари провел Уолкера в пространство вне времени, на лице Сэма появилось недоверчивое выражение. Длинная лапша закачалась на его застывшей в воздухе вилке.

— Ты шутишь? Он провел парня через «молнию», пока тот был еще жив? Каким образом?

— Подожди немного. Дальше будет еще интереснее.

Я пересказал ему остальное письмо Уолкера, упомянув о заявлении Хабари, в котором тот называл себя представителем «Третьего пути». Сэм раздраженно отмахнулся куском лепешки.

— Я ничего не смыслю в философии, но его история — это просто чушь. Ты не можешь ввести живого смертного во вневременной портал. По крайней мере, мы с тобой на такие подвиги не способны. Возможно, Ад обогнал нас в разработке новейших технологий. Но лично я считаю те демонстрации в госпитале каким-то гипнотическим трюком.

Мне не хотелось спорить с Сэмом, однако отчет Уолкера слишком сильно походил на переживания ангелов, когда те применяли «молнии». Тем не менее мой друг был прав в одном: живые люди не воспринимали вневременные порталы. Парень с плакатом «Бог благословляет вас», наверное, все еще гадал, что я пытался показать ему на перекрестке.

— А вдруг это не трюк? Что, если в Небесном городе и правда действуют заговорщики?

— Слушай, Бобби, мы знаем, что Бог создал несовершенный мир. Если бы Он сотворил своих ангелов идеальными, то Ада не существовало бы, верно? Он дал им свободу выбора, как и всем людям на земле, и это породило бунт на Небесах, после чего проигравшей команде пришлось спуститься в бойлерную комнату. Поэтому, даже если мы имеем дело с неким заговором — а нам еще долго не расскажут о нем, — то это отголоски прежних перепалок. Старые незавершенные дела.

— Возможно, ты прав.

Его слова улучшили мое настроение. Вот чем он нравился людям. Сэм напоминал мне пилота воздушного лайнера: он мог включить микрофон, когда вы штопором неслись вниз на скорости четыреста миль в час, и сказать по громкой связи: «Уважаемые пассажиры! Наверное, вы думаете, что мы испытываем некоторые трудности. На самом деле у нас все под контролем». Он мог лгать вам, как черт, но его обман избавлял вас от банальных и никому не нужных криков: «Ой, нет! Мы все умрем!»

— В любом случае, — сказал я, — в «Рэлстоне» состоится большая конференция о пропавших душах. С обеих сторон намечается наплыв возбужденных фаллосов. Я включен в список участников. Похоже, мне придется отвечать на кучу вопросов по делу Уолкера.

— Можешь ни о чем не тревожиться. Сандпоинт — нейтральная территория.

— Да, но я все еще не знаю, как попал в гущу этих событий. Почему именно я? За что мне выпало такое наказание?

На лице Сэма появилось странное выражение. На мгновение я подумал, что он скажет сейчас что-то очень пугающее, но парень просто склонился вперед и стащил с моей тарелки последние две оладьи. Проглотив их, он назидательно выставил указательный палец.

— Фортуна благоволит тому, кто быстро ест! И не потей на конференции. Я прикрою твою задницу.

Мне показалось, что он снова вызывался добровольцем. Я не хотел, чтобы Сэм получал из-за меня ранения.

— Нет, у тебя своей работы хватает. К тому же ты полуживой, израненный ублюдок, недавно сбежавший из госпиталя.

Он усмехнулся:

— Формально я не сбежал, а вышел на прогулку… На длительную прогулку. Я оставил сестричкам записку, пообещав им вернуться в госпиталь. Кстати, ты еще не слышал главную новость. Меня тоже обязали присутствовать на конференции и даже временно освободили от работы. Юный Клэренс возьмет на себя всех моих клиентов. Я не знаю, что наша контора будет делать с твоими мертвецами, но если так и дальше пойдет, им скоро придется обучать на адвокатов шимпанзе и мартышек.

— Ты тоже приглашен на конференцию?

Это известие удивило меня.

— По какой причине? Для чего?

— Потому что вызов к Уолкеру, к первой пропавшей душе, предназначался мне. Мы с Клэренсом не смогли принять его, и он был переадресован тебе. В связи с этим я должен предстать на конференции перед большим начальством. Неужели Мул не информировал тебя?

Поведение Темюэля действительно казалось мне странным. Но если бы я позволил себе дальнейшие размышления о заговоре, то скоро превратился бы в одного из тех нытиков, которые звонят в ночные шоу и объясняют людям, как американцы обманули мир своей посадкой на Луну. Однако слова Сэма напомнили мне кое о чем.

— Ты давно не рассказывал о своем стажере. Мне приятно слышать, он начинает работать самостоятельно. Но что ты думаешь о нем? Тебе удалось выяснить, как парень попал из архивов в нашу контору?

Сэм пожал плечами:

— Нет. Я расспрашивал людей в Залах записей, однако там об этом ничего не знают. Возможно, даже Клэренс не в курсе, зачем его перебросили к нам. Наверное, кто-то из верховных архангелов узнал его по прошлой жизни и оказал ему протекцию. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю.

Хотя мы, земные ангелы, не помнили свои предыдущие жизни, у нас имелось стойкое и параноидальное мнение, что наши боссы владели такой информацией — что они могли узнавать людей из давнего прошлого.

— Маловероятный вариант, — прокомментировал я.

— Но вполне возможный, — возразил мне Сэм. — Привыкай к этому, Бобби. Ты должен научиться охватывать неопределенность.

— Такое дерьмо ты обычно говорил мне, когда был жутко пьян.

Наверное, моя физиономия была более кислой, чем я того хотел. Он напомнил мне не только о Муле, но и о ночи с Казимирой. Если ангел, влюбляясь в демона, не «охватывал неопределенность», то о чем тогда говорил Сэм?

— Ты прав, приятель.

Он осушил имбирный эль и потянулся за бумажником.

— Поверь, когда твой рогатый… как его там… пнул меня по заднице, я задумался о правильности того необдуманного решения. Мне кажется, никому не интересно умирать в трезвом виде.

— Согласен с тобой, — сказал я, передав ему через стол свои пятнадцать баксов для оплаты счета. — Никому не интересно умирать трезвым еще один раз.

Я подвез Сэма к его дому в Южном порту и медленно поехал назад к Набережной — не из-за желания покататься, а потому что начался час пик. Транспорт двигался с черепашьей скоростью. Обычно я использовал объездные дороги, но в «Бенце» Орбана имелся приличный кондиционер, поэтому спешить никуда не хотелось. Прежде всего, мне некуда было ехать — я еще не выбрал мотель для ночевки и только что пообедал. Устав смотреть на тормозные огни других горожан, я выбрался на магистраль и помчался по Бэй-авеню на восток от Пало Альто, направляясь к «Рэлстону». Несколько лет назад, во время интернетовского бума, все жилые и офисные здания, расположенные вдоль залива, были заполнены под завязку. Затем период кризиса согнал большую часть арендаторов обратно в дешевые районы города. Я видел повсюду неухоженные участки и таблички «Сдается в наем». Это было депрессивное зрелище, но меня не интересовали достопримечательности. Я пронесся по извилистой дороге мимо офисов и складов через Восточную набережную до самого Сандпоинта — отростка суши, на котором с давних пор располагался знаменитый маяк. Его древняя башня по-прежнему возвышалась в конце мыса за отелем, словно младший брат, ожидавший старшего, перед тем как искупаться у берега. Мне говорили, что администрация по-прежнему включала лампы маяка, чтобы его луч живописно скользил по ночной акватории. Хотя в наше время маяк был лишь известной чертой ландшафта, изображавшейся на открытках и буклетах.

«Рэлстон» считался одним из старых отелей города. Его построили в начале двадцатого века, поэтому, несмотря на заботу, хороший уход и дорогую реновацию, проведенную в поздние девяностые годы, он выглядел совершенно не к месту — громоздкой кучей бетона перед прекрасным зеленым заливом. Он неплохо смотрелся бы посреди городских кварталов — так же, как, например, «Марк Хопкинс» в Сан-Франциско или «Уолдорф» в Нью-Йорке. Но вокруг «Рэлстона» не было городского района. На почтительном расстоянии находилось лишь несколько небольших офисных комплексов. Над его зеленой медной крышей громко пощелкивал флаг, развевавшийся под сильным бризом. Внизу на парковке стояли сотни машин. И все же отель казался странно одиноким, словно статуя Озимандиаса, стоявшая в забвении среди пустыни. Я вспомнил строки Шелли. Они пришли ко мне из какой-то неведомой части памяти. Я знал, что не читал этого стихотворения в свои ангельские годы. Вероятно, ко мне донесся отголосок моей прошлой жизни. Наши боссы утверждали, что подобные «утечки» были невозможными, но многие из нас не верили их заверениям.

Я мог сколько угодно рассматривать цветы в огромных горшках у роскошного крыльца или яркие полосатые тенты, дрожавшие от ветра вдоль подъездной дорожки, словно свита при королевской коронации, но мне не нравилось это место. Через пару минут я развернул машину и помчался на запад в предзакатное солнце.

Вернувшись на автостраду, я снова попытался дозвониться до Каз, но она не ответила, и мне не пришло в голову ничего толкового, что уже не вошло бы в три предыдущих сообщения. Поток машин по-прежнему был плотным, поэтому я воспользовался несколькими объездными дорогами и, наконец, направился к Вудсайдовской автомагистрали. По внезапному капризу мне захотелось переночевать в отеле на границе Испанского квартала. Гостиничный комплекс назывался «Автоприют под сенью древней миссии». Я взял одну из боковых комнат на верхнем этаже, откуда открывался вид на местный парк. Не знаю, по какой причине, но этот мотель вызывал у меня добрые чувства. Имея за плечами большой личный опыт, я научился доверять своим инстинктам.

И они не обманули меня. Я понял это, когда после ужина в небольшом ресторане, вернулся в номер и вынес кресло на балкон. Мне хотелось посмотреть, как загораются фонари. На другом краю парка, почти незаметный среди обступавших его жилых и коммерческих зданий, виднелся силуэт гасиенды. Это была миссия «Сан-Джудас Тадео» — место, из которого вырос наш огромный и безумный город. Окна в миссии оставались темными — светился лишь маленький огонек над передней дверью. Свет уличных фонарей отражался от глинобитного фасада приятным красноватым сияниям, поэтому низкое строение выглядело уютным и приветливым, словно костер для заблудившихся в лесу путников. Пока я рассматривал миссию, размышляя о бедных индейцах, которых испанские священники завлекали посулами в здание, что-то щелкнуло в моем уме. Мысль не имела отношения к большим и беспокойным вопросам о галлу и золотом пере, но она давала мне намек, почему я остановился здесь и почему у меня возникла такая антипатия к отелю «Рэлстон». Его позолота, резьба по камню и огромные размеры напоминали Ватикан. Я видел папский город лишь по телевизору, однако, честно говоря, он вызывал у меня отвращение. Потому что, когда вы собирали в кучу столько сокровищ, в этом не было славы Небес. Вы начинали демонстрировать власть, завоеванную вами на грешной земле.

Падре, которые убедили или заставили индейцев построить миссию (тех немногих аборигенов, которые уцелели после череды эпидемий, вызванных европейскими болезнями), могли ничем не отличаться от своих римских коллег. Но им как-то удалось создать место, где их паства могла говорить с Богом и чувствовать Его присутствие. Это было небольшое здание, однако оно вмещало в себя и Господа, и Его последователей, в то время как собор Святого Петра всегда являлся для остального мира одним гигантским баннером «Плевали мы на вас». Возможно, раньше Ватикан тоже шел подобной стезей, но позже свернул на кривую дорогу. Я радовался, что миссия Тадео уже сотни лет служила своей первоначальной цели. Она оставалась сердцем общины и предлагала людям покой и приют вместо зрелищ, угроз и пустых обещаний.

Наверное, мои размышления были навеяны плохим настроением. У меня имелось множество причин для страха — я боялся конференции в «Рэлстоне». Возможно, вы найдете мои мысли о миссии «Сан-Джудас Тадео» излишне сентиментальными. Но, сидя на балконе отеля и наблюдая за потоками проезжавшего транспорта, слушая, как звуки телевизоров и бесед из других номеров отражались эхом в парке и сливались с шумным дыханием соседних домов, я чувствовал, что нашел в себе важный ответ. У меня появилась причина для того, чтобы и дальше совершать те странные и раздражающие поступки, которые я делал прежде.