Хендлер, или Белоснежка по-русски

Глава 16 Шутки Самрау и Кояш

По дороге от берега до посёлка археологов Настя успела сплести венок, но на голову его не надела, а повесила на сук одной из берёз возле холма-кургана. Постояла рядом, задумавшись, и вздрогнула, когда за спиной громко прозвучал вопрос:

— Там кто-то похоронен?

Она обернулась — Кирилл отмахивался от мошек.

— Не «кто», а «что». Мои воспоминания, — заметила расползающуюся улыбку и рассердилась: — Идите, пожалуйста, туда… вон, дядя Гена тебя ждёт.

— Злюка! — рассмеялся Карамзин, но приставать не стал. Настя попусту не сердилась, значит, лучше её было не трогать, тем более её утренняя тошнота отступала медленно, и нужно было нормально пообедать горячим.

Белов разжёг на костровище берёзовые поленца, поставил котелок и занялся готовкой, освободив столичных гостей от забот. Настя медитировала, попросила дать ей время побыть одной. Кирилл взялся за гитару: в сердце рождались новые слова и мелодия, поэтому хотелось их вытащить наружу, чтобы не растаяли, не исчезли…

Скоро тушёнка дошла в собственном соку, к ней за компанию отправились лук, морковь и гречка. Дядя Гена сам крупно нарезал для салата огурцы, помидоры и зелень. Обед получился поистине походным, а спиртным злоупотреблять не стали, хотя в лодке, в коробе, осталась бутылка с наливкой. Когда все, наконец, собрались за столом под открытым небом, вернулась прежняя атмосфера балагурства. Белов посмеивался над племянницей, чтущей мистические традиции тех, чьи кости давно превратились в прах здесь, на Усть-Вагильском холме. Настя вяло отшучивалась и налегала на салат, казавшийся особенно ароматным на свежем воздухе.

— А что, есть какие-то особые традиции археологов? — встрял в словесную дуэль Кирилл, гитара которого лежала рядом и нетерпеливо ждала перебора струн.

— Дядя Гена шутит, нет никаких традиций археологов, кроме одной, — не оставлять после себя бардак, — Настя опередила родственника.

— А как же песни Самрау, Кояш и Ай?

— Я где-то уже слышал эти имена, — пробормотал Карамзин, поднимаясь с грубо сколоченной скамьи, чтобы принести закипевший закопчённый чайник с травами.

Настя объяснила терпеливо, а сама состроила угрожающую мину родственнику, мол, зачем смущать непосвящённых?

— Самрау — это башкирский бог неба, Кояш — его первая жена-солнце, а вторая жена — Ай-луна. Я не песни пела, а вспоминала строфы из поэмы «Урал-батыр». На школьных мероприятиях часто выступала с поэмой, пока мы здесь жили, а потом, когда переехали, не тот эффект был: уральской мифологией в Подмосковье не увлекаются.

По бокалам разливалась ароматная жидкость, Кирилл отхлебнул свой чай и взялся за гитару, но тему разговора не сменил:

— А венок зачем? — Настя заметно смутилась, и он улыбнулся углом рта, — а говоришь, что не колдуешь.

— Вот-вот, — закивал дядя Гена, — ворожит, ещё как!

— Места здесь такие, — хмыкнула Настя, — намагиченные.

Кирилл уже был наслышан про многовековые обряды в этом месте. Скорее всего, тут находилось поселение, со временем превратившееся в капище из-за кладбища. Логично было бы предположить, что найденные керамические обломки эпохи каменного энеолита были частью бытовой посуды, а не благотворительной ярмарки по выходным.

Отдохнув после обеда и убравшись за собой, посетители музея-без-границ прогулялись немного. Кирилл был шокирован стёртой с лица земли деревней, от которой не осталось даже построек. И затем путешественники отправились дальше.

Следующие километров десять берега Тавды не обозначались намёками даже на деревни-призраки, но вот лодка свернула с широкого голубого полотна налево, по мелкой речушке Вагель, и снова кое-где замелькали чёрные остовы брошенных домов.

«Есть ли жизнь на Урале? Нет ли жизни на Урале? Царям то не известно», — пошутил машинально про себя Кирилл, ибо перекрикивать мотор ради поощрительных улыбок не хотелось. Наступило состояние погружённости путешественника, когда мелькающий за окном вагона пейзаж вводит в состояние вневременного транса.

Попытка изобразить двух влюблённых с «Титаника», только в сидячем положении, закончилась объятием — Настя замкнула кольцом вокруг себя мужские руки и прижалась к Киру. Шутника остепенили уютная поза и неподвижная подруга, так они и ехали, созерцая однородный травянистый фон по обе стороны от речушек и каждый думая о своём. Кир только спросил Настю, как часто она бывает здесь. Девушка ответила — почти никогда: это специально для него устроили экскурсию к самым большим местным озёрам — Большому и Малому Вагильскому Туману.

Теперь скорость передвижения замедлилась: непредсказуемый Вагель то и дело лихо поворачивал налево или направо. В паре мест Белов останавливался, глушил мотор, чтобы не кричать, и спрашивал, хочет ли Карамзин посмотреть на очередную деревню и остановиться на ночлег. Тот отказывался, начиная проникаться бирючеством местных. В деревне Гагарской имелась цивилизованная рыбацкая база с хорошими по местным меркам туристическими домиками и баней. Но там жили люди, семейная пара, охраняющая базу, и Кир поморщился: «На обратном пути, дядь Ген, если хочешь повидаться с ними».

Затем пустынная деревня Лупта, за ней — Сотниково с рыбацкой базой какого-то бизнесмена, повесившего амбарные замки на домики и забросившего хобби.

Ещё становища рыбаков — здесь вовсе приходилось быть осторожными. Прямо посреди реки вдруг возникли палки и натянутые на них сети.

— Перетяга для рыбы, — объяснил Белов и ткнул пальцем в квадрат, где плескалась рыба: — Не дают ей уйти дальше, и она размножается в специальных сачках, вон одно… Раньше здесь работа кипела: на вертолёте увозили рыбу в город.

— Аминь, — всё, что нашёлся сказать Кир, когда заметил лопасти старого вертолёта, наверное, уже вросшего своими шасси в почву. Отслужив свой век, машина оказалась не нужна даже сборщикам металлолома.

До места ночёвки и конечной цели оставалось немного. Вагель неожиданно раскинулся, напоминая собой удлинённое озеро, а не реку. И вдруг впереди раскатилась водная скатерть, голубая самобранка, поглощая зелёное царство травы.

От этой свободы захватило дух — Кирилл невольно разжал руки и подался вперёд, с досадой вспомнив о севшей батарее на телефоне и оставленной в Серове видеокамере брата. Но зрелище оказалось не самым впечатляющим — вскоре нырнули из Малого Вагильского Тумана в Большой, и даже Настя застонала от красоты.

Шёл, должно быть, восьмой или девятый час вечера, а над озером плавала знакомая нежная белая воздушная фата. Здесь царили белые ночи.

Кирилл хотел было попросить остановиться и подойти к берегу, но подумал о возможной усталости своих спутников и решил подождать развязки пути. Белов тоном гида пытался что-то рассказать про озёра, но из-за шума мотора Кир услышал только то, что общая площадь Большого Вагильского Тумана — всего тридцать два квадратных километра. Ерунда по сравнению со знаменитыми озёрами России. И всё же нежность, спокойствие и девственность этого места вызывала если не восторг, то умиление.

— Через минут двадцать будем на месте. Оттуда можно прогуляться к озеру, — заметив любопытные озирания парня, успокоил дядя Гена. Собакам тоже не терпелось покинуть ограниченное в площади плавучее средство, и Малыш, за компанию с Фиксом, начал поскуливать.

К счастью, через несколько сот метров лодка свернула налево, в речушку Успина, и наконец добралась до берега, недалеко от которого стояла внешне жилая очередная рыбацкая база.

— Здесь и заночуем, — под замолкающий двигатель довольно сказал Белов. — Нормально. Бензина на обратную дорогу хватит с лихвой.

— А если бы не хватило? — прыгая с лодки в воду, чтобы принять Настю в объятия, поинтересовался Кирилл.

— Гребли бы ложками, — нашёлся дядя Гена и засмеялся.

Псы не стали дожидаться, когда их бережно высадят на берег — самостоятельно выпрыгнули, плюхаясь в неглубокую воду.

Кирилл угадал: здесь действительно правили белые ночи. Они, в тандеме с необычайной тишиной и туманом, оправдывающим название озёр, привели его в необычайное возбуждение. Тем более выветрилось желание отдохнуть с дороги в домике, когда Настя помахала перед его носом аккумулятором для телефона.

— И ты молчала⁈ — он тут же поставил свой телефон заряжаться.

— Молчала. Иначе он бы не дожил до озера, потому что ты его ещё по дороге разрядил бы, — Настя посмеялась: Карамзин снимал всё подряд в любую свободную минуту — от куриц бабы Али до заката над тайгой, — потом пересматривал и удалял лишнее, освобождая память телефона, ибо обе флеш-карты фотоаппарата уже были забиты под завязку.

В эту минуту они вдвоём, если не считать зевающих собак, стояли на берегу озера. Дядя Гена, не единожды видевший этот пейзаж, отправился спать. Его уговорили остаться здесь не на одну, как планировали, а на две ночёвки, до среды, инициатором стал Карамзин. Не привыкший бездельничать, Белов собрался с утра отправиться на рыбалку, потом наколоть немного дров для просушки: все, кто бывал здесь, уезжая, обязательно оставляли после себя доброе наследство в виде продуктов или топлива. Кирилл и на рыбалку напросился, теперь старавшийся использовать смартфон экономнее, после Настиного урока таёжной бережливости: его душа требовала паузы от столичной суеты.

— Интересно, понравилось бы здесь родителям? — убирая телефон в карман, Кирилл вспомнил о родных, которые в эту минуту наверняка укладывались спать в отеле на жарком курорте. Здесь же, на Урале, июльским вечером было прохладно.

Настя обняла сзади, засовывая свои руки в его карманы, чтобы погреть холодные пальцы.

— Ты пол-Европы объездил. Скажи, на что похоже это место?

Кирилл задумался:

— Наверное, на Гебридское острова, самые дальние, но мы там практически не останавливались. Здесь пустыннее… Какое странное и притягательное место… Оно вдохновляет: у меня постоянно в голове играет мелодия — пока не напишу, не успокоюсь…

— Я уверена, это будет очень красивая песня, — Настя вздохнула. — Хорошо здесь, правда. Остров тишины, чтобы собраться с мыслями. Рай, наверное, для писателей. Но, конечно, слишком уединённо даже для тех, кто ценит тишину. Ты быстро устанешь.

Они замолчали. Кирилл хотел было что-то сказать, но передумал: всё очевиднее слова казались здесь пустым и ненужным звуком. Растворялись в тумане, ползущем с озера, городские проблемы. Отступала суета, освобождая в душе место тому чувству, ради которого жили местные робинзоны и за ощущением которого сюда приезжали из крупных городов рыбаки.

— Однажды мы решили съездить на Кавказ. Мне было, наверное, лет четырнадцать…

Он вспомнил одну из самых важных историй в своей жизни, и впервые спустя годы захотелось поделиться ею с кем-то ещё. Однажды она была рассказана родителям, брату и Игорю, другу детства, но каждый раз казалось, что восторг Кирилла понимают до конца.

Озеро с необычным именем Кеземнойам находилось высоко в горах на границе Дагестана и Чечни. Предприимчивые бизнесмены-туроператоры построили домики на небольшой площадке в горах, один из них в то лето на два дня сняли Карамзины.

Вечером, по приезду, отец учил Артура жарить шашлык, а Кирилла Маргарита Павловна попросила составить компанию для прогулки. Вдвоём они пошли по дороге, уходящей вглубь туристического комплекса.

Медленно опускалось солнце, окрашивая кромку гор на востоке в прощальный розовый оттенок и добавляя озёрной чаше внизу похожий перламутровый блеск. У края дороги, возле одного из коттеджей, пятеро мужчин то ли китайцев, то ли японцев, то ли корейцев молча стояли лицом к озёрной чаше в окаймлении гор и сосредоточенно смотрели на пейзаж, будто молились или медитировали. Карамзины прошли мимо, а когда возвращались, японцев (так сказала Маргарита Павловна) возле дороги уже не было, но из коттеджа неподалёку слышалась их негромкая речь.

Следующим утром Кир проснулся раньше обычного: он всегда мало спал в гостях. Родители в соседней комнате зевали, переговариваясь о планах на день, Артур сопел сном честного путешественника, которому везде удобно. И, не зная, чем себя занять от скуки, Кир вышел из домика. Вдалеке, у крайнего коттеджа, снова стояли лицом к восходящему солнцу японцы. В эту минуту утреннего безмолвия их силуэты на фоне светлеющих гор казались ещё более чудаковатыми, чем вчера.

— Я решил, что у этих японцев происходит что-то интересное и отправился к ним. Один из самураев заметил меня, поприветствовал поклоном головы и снова уткнулся взглядом в горы напротив. Я не понимал, что они делают, и вообще, они выглядели очень забавно: сосредоточенные и с выражением на лицах, как дети в ожидании деда Мороза. А когда солнце отбросило розовый луч, и он ясно выделился на зелёно-голубом фоне (знаешь, как на рисунках), вдруг японцы загалдели на своём так, как будто случилось что-то сверхъестественное…

Он тогда ещё не знал ни слова по-японски, зато обучение в частной школе с уклоном в изучение английского языка дало свои плоды. Не страдающий стеснительностью, Кирилл сначала привлёк внимание японцев, поздоровавшись с ними, а затем, когда они вежливо откликнулись, спросил, что они делают и куда смотрят. Ему охотно объяснили: японцы наслаждались прекрасным видом восходящего солнца. В Японии нет таких гор, единственная высокая Фудзи священна поэтому.

— Они приехали полюбоваться видом и делали там именно это, а не жарили шашлыки, пили, гуляли. Понимаешь? — Кирилл полуобернулся, чтобы заглянуть в Настино лицо, улавливает ли она нить его повествования, девушка кивнула. — Я никогда потом не встречал ни одного народа, который так же ценил бы вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися. Китайцы похожи на японцев, но менее чувствительны, на мой взгляд… Тогда для меня это наблюдение стало откровением. Я увлёкся Японией, через четыре года выпросил себе поездку в Токио, видел японские сады с глициниями, взобрался на Фудзи — и понял тех туристов окончательно. Потом, конечно, японский рок, через него увлечение музыкой… Чуть из универа не отчислили, отец замазал ситуацию… Но сколько лет прошло, а я иногда вспоминаю тех пятерых мужиков-японцев. Их короткая фраза сделала меня другим быстрее, чем годы воспитания родителями, учителями и в вузе. А ведь они были всего лишь банальными офисными работниками, даже не художниками. Васька меня хорошо понимает, мы на почве интереса к Японии, нашли с ним общий язык… Это который сводный брат Ольги.

— Я поняла, — кивнула Настя, в груди неё комом встал воздух, мешая глубоко дышать. Новое откровение Кирилла, внезапно выплеснувшееся благодаря незатейливому пейзажу, умилило и снова напомнило о страхе. Как же Настя боялась потерять его, своего принца!

Карамзин развернулся, ибо несправедливо после длинного рассказа было услышать короткий ответ. Так и есть — опять на лице девушки смешивались тревога и смущение:

— Эй, что случилось? — он приподнял её лицо за подбородок, задрожавший от прикосновения. — На-асть?

Вместо нужного ответа она уткнулась ему лицом в куртку. Хотелось говорить много о том, как она его любит, как уговаривает себя поверить в реальность его существования, о его идеальности и своём страхе оказаться однажды неинтересной, ненужной. Но гордость не позволяла умолять не бросать её, и Настя глотала предательский ком, вместо того чтобы успокоить любопытство любимого.

Желая развеселить, Кирилл пощекотал пальцами её рёбра:

— История за историю! Ты мне должна честный рассказ о себе из прошлого! — Настя вяло извивалась, и он оборвал шутку, обнял за плечи, и повёл в сторону рыбацкой базы: — Пойдём в дом, ты замёрзла. Фикс, рядом!

Позже, прижавшись друг к другу под спальником, чей покрой позволял превращаться ему в одеяло, они пытались уснуть. Но на третий или четвёртый тихий вздох Насти Кирилл всё-таки не выдержал:

— Чего ты пыхтишь, притворщица? Рассказывай уже, что случилось?

После нерешительной паузы, Настя уточнила, сомневаясь, будут ли её слушать в поздний час:

— История за историю?

Кирилл фыркнул:

— А ты не любишь быть в должниках, да?

Они повозились: Кирилл снова пощекотал Настю. А когда отпустил, она, с улыбкой, расслабленная, начала свою исповедь.

— Ты спрашивал, что за гитарист на том плакате, который мои гномы тебе показали.

— Уже не надо: чувствую, снова буду ревновать.

Она остановила руку, заползающую под футболку:

— Дело не совсем в нём.

— Это не то, что я подумал? — вместо того чтобы остановиться, рука поползла ниже.

— Не совсем… — поняв безуспешность борьбы с коварными чужими сильными руками, Настя позволила себя ласкать, но, больше чтобы самой освободиться от так называемого долга, начала торопливо. Кир мешал, но примерно на середине вдруг заинтересованно прислушался, и остаток истории прозвучал, как и положено, размеренно и тихо.

— У меня тоже был случай, который я запомнила, и который изменил что-то во мне. Не такой красивый, как у тебя. Наверное, потому что я девочка в первую очередь… Ах, Кирилл, ну, дай рассказать!

— А ты не тяни!

— Мне было тоже около тринадцати лет, мамина сестра, моя тётя, живёт с бабушкой в Калининграде. Однажды они пригласили нас на день рождения наших бабушек — мамина мама и её сестра — близнецы. У нас в роду часто они рождаются.

— Через поколение? — рука Кирилла обогнула холм на бедре рассказчицы и заползла сзади, притягивая к себе её бёдра и закидывая одну ногу на себя.

— По-разному бывает. В общем, мы поехали в Калининград. Там, конечно, было для нас, детей, очень интересно, но мне больше запомнился уличный музыкальный фестиваль… Ты меня отвлекаешь! Не буду рассказывать!

Настя рассердилась притворно: прикосновения и движения рядом лежащего уже не вызывали сомнения в его намерениях, а одновременно говорить и получать удовольствие она ещё не научилась.

— Нет, рассказывай. Я тоже бывал на Калининградских фестивалях, почти каждый год, — Кирилл на минуту успокоился, но вскоре рука снова поползла, куда не надо. — Что там случилось?

Настя рассказывала. Про музыкальный фестиваль, про самый странный случай в своей жизни — незнакомого парня и солнечное гало вокруг его фигуры.

— Может, это был Иисус?

— Нет, прекрати! Просто появилось стойкое чувство, что это ОН. Тот, кого я ищу и буду искать всю свою жизнь. Я помню его спокойное чистое лицо, светлые глаза, волосы, чуть рыжеватые на солнце, тёмный блондин, прямой нос и, почему-то, необычные светлые штаны в серую крапинку. А, ещё на руках кожаные браслеты и на шее что-то тоже похожее… В общем, чем-то он напоминал музыкантов…

Кирилл начинал терять терпение: описание какого-то там пацана, за чей счёт он сейчас заводил Настю, возбуждало ревность. Чуть было не посмеялся над «увлекательной» историей, но вовремя прикусил себе язык, хотя так и подмывало шутить:

— И что было дальше?

Не подозревая подвоха в вежливом вопросе, Настя продолжила:

— У одного из уличных музыкантов (к тому же был солистом) от быстрой игры лопнула струна. Он не остановился, продолжил играть — лопнула вторая, потом третья. Толпе это понравилось, и нам тоже стало интересно, как музыкант сможет играть на оставшихся струнах.

— А что он играл?

— Не помню. Песня была хорошая, но я всё это время пялилась, как дура, на того парня — не могла отвести глаз, сама не знаю, почему. У него в правом ухе была серебряная серьга-колечко, тогда у парней был бзик на эту тему. Отец высмеивал таких, да и я особо не обращала внимания, а тут — стою, смотрю и понимаю, что мне нравится всё… Надпись на рюкзаке «Rock is everything», на котором болталась подвеска в виде гитары с вензелем «К» — Калининград… Белая, со стразами…

Настя вздохнула. Кирилл перестал испытывать её терпение, лежал рядом неподвижно, и под его рукой на бедре начала потеть кожа. Должно бать, он задремал от рассказа, изобилующего мелкими скучними подробностями, но Настя не тормошила его. Ей тоже надо было выговориться.

— Что случилось с тем брелоком? — неожиданно спросил Кирилл, словно бы проснувшись, когда Настя замолчала.

— Я его сначала хранила в своих «сокровищах». Потом мы с Катькой закопали его на Усть-Вагильском холме. Провели обряд на то, чтобы я однажды встретила кого-то, похожего на Калининградского незнакомца. Я долго носилась с его образом — самой стыдно вспоминать. У нас в школе старшеклассники организовывали музыкальную группу, пытались, так сказать. Один, мне казалось, был похож на мою фантазию: у Никиты даже ухо было проколото, и он носил серьгу-колечко… В общем, я влюбилась, вернее, обманула себя. На выпускном играли бывшие старшеклассники. Никита с ними. Я попросила одноклассника нас познакомить, мы вместе встречали рассвет… И несколько других потом. Мои думают, будто Никита разбил мне сердце и бросил. На самом деле, его бросила я. Да что мне тогда было? Всего девятнадцать? Я просто поняла, что Никита — не тот, не та моя мечта, которую я себе придумала. Да и играл он скверно, был тщеславен. От внимания девчонок млел, словно подросток, на критику обижался. И меня это всё раздражало… Вот такая история. А плакат я купила на том же фестивале, в Калининграде. Мне показалось, что музыкант на плакате похож на моего призрака, только брюнет. Это было напоминание о том, чего не бывает — сказки, в которую хочется верить… Кир…

Дослушав историю, он не просто возобновил свои приставания, а, словно долго удерживаемый от желания, набросился на девушку:

— На-асть, Настя… Настенька моя… Белоснежка…

И она задохнулась от поцелуев, от порыва, какого, кажется, ещё не бывало. Было в этом неопределяемое исступление — Кир ласкал её, не намекая на взаимность, до тех пор, пока она не застонала, прикусывая зубами шёлковую ткань спальника — чтобы за стенкой, в соседней комнате, не услышали. Позже, справедливости ради, она хотела было вернуть долг, но её разморило, Кирилл не настаивал — и она неблагодарно уснула.

Спустя время Карамзин поднялся, оделся и вышел на крыльцо, минуя спящих у порога собак. Нашёл в куртке пачку сигарет, задымил, наблюдая за туманом, клубящимся возле себя и на озере. Не прошло и нескольких минут — послышалось сопение, любопытный Фикс всё-таки присоединился, с присвистом зевая и вопросительно глядя своими глазами-бусинами на бодрствующего хозяина.

— Она меня нашла, Фиксалий, представляешь? — Кирилл потрепал пса по голове. — И всё благодаря тебе. Умница, Фикс, молодец. Иди ко мне, заслужил…