Хлеб насущный

Глава 3

За исключением случаев пиромании, когда преступник действует без осознанного мотива, существуют вполне реальные причины для поджога, и каждый полицейский в мире знает их наизусть.

Паркер проверил конкурентов Гримма по оживлённой торговле деревянными изделиями и выразил мнение, что ни у кого из них не было достаточных мотивов для совершения столь тяжкого преступления, как поджог. Даже если бы Карелла уважал мнение Паркера (а он его не уважал), он бы не согласился с таким огульным оправданием. Конкуренция была, возможно, самым сильным мотивом для поджога, и Карелла не собирался снимать с подозрения деловых конкурентов Гримма, пока сам тщательно не проверит их. Он также не хотел отвергать мошенничество со страховкой (Первый комик: «Привет, Сэм, я слышал, у тебя вчера был сильный пожар в магазине.» Второй комик: «Тссс, это будет завтра вечером!») или уничтожение книг и записей в качестве альтернативных мотивов, хотя Паркер, похоже, был уверен, что Гримм чист. Что касается вымогательства, запугивания или мести, то эти варианты также зависят от того, что они смогут узнать о мистере Роджере Гримме. Насколько полагал Карелла, Гримм мог общаться с разными криминальными типами, которые в конце концов решили навесить на него проблемы. А может быть, в прошлом у Гримма была дюжина людей с причинами, по которым могли поджечь его дом, склад и соломенную шляпу. Карелле придётся осмотреться и подождать.

Оставался ещё один возможный мотив: кто-то устроил пожар на складе, чтобы скрыть преступление. (Вы оставили следы гвоздодёра на окнах и отпечатки пальцев на стенном сейфе? Ну и что? Просто запалите косяк, когда будете уходить.) Любопытное рассуждение, конечно, поскольку за кражи со взломом полагалось от десяти до тридцати лет, а за поджоги соответственно от пятнадцати до сорока лет, но кто может постичь хитросплетения преступного ума? И хотя пожар на складе, скорее всего, уничтожил все следы кражи, было крайне маловероятно, чтобы кто-то украл неопределённое количество деревянных фигурок животных, а затем поджёг остатки, чтобы скрыть такое мелкое воровство. Более того, если кто-то совершил преступление на складе, а затем совершил поджог, чтобы скрыть преступление, было бы нелепо предполагать, что он впоследствии сжёг бы дом Гримма в качестве прикрытия для первоначального прикрытия. Такая изощрённая дымовая завеса подошла разве что для комиксов.

Осталась пиромания.

Когда Карелла впервые узнал о пожаре на складе, он подумал, что его мог устроить поджигатель, несмотря на то что двое ночных сторожей были накачаны наркотиками – вообще-то пироманы редко доходят до таких пределов. Но как только он узнал о втором пожаре, Карелла сразу понял, что имеет дело не с психом. За весь свой опыт общения с пироманьяками он не встречал ни одного, у кого был бы реальный мотив для поджога. Большинство из них делали это ради забавы, не всегда, но чаще всего сексуальной. Им нравилось смотреть на пламя, им нравилось слышать звук пожарных машин, им нравилось волнение толпы, им нравилась суматоха и неистовство. Их возраст варьировался от десяти до ста десяти лет, обычно они были одиночками, мужчинами или женщинами, интеллектуалами или полудурками, руководителями корпораций или поварами. Двое из арестованных им пироманов были мужчинами-алкоголиками. Ещё одна была истеричной беременной женщиной. Ещё одна заявила, что устроила пожар только потому, что её мучили менструальные спазмы. Все они выбирали место для поджога наугад, обычно потому, что здание выглядело «безопасным» - пустующим, заброшенным или расположенным в одиноком, неконтролируемом районе.

Большинство пироманьяков были очень грустными людьми. За все годы работы полицейским Карелла знал только одного весёлого поджигателя, да и того, по его мнению, нельзя было назвать настоящим пироманьяком. На самом деле это был человек, которого Карелла посадил за вооружённое ограбление. Когда его выпустили из Каслвью, он позвонил Карелле в участок и сказал, чтобы тот немедленно приехал к нему домой без оружия, в противном случае он собирается поджечь своего младшего брата. Его младшему брату было тридцать шесть лет, причём он сидел и выходил из тюрьмы с пятнадцати лет. Барбекю из него, если бы оно было осуществлено в соответствии с угрозой, не вызвало бы особого беспокойства в отделе детективов. Поэтому Карелла сказал своему другу из Каслвью, чтобы тот шёл и поджёг своего брата, и повесил трубку. Естественно, тот не стал этого делать. Но в городе, на который работал Карелла, было много сумасшедших, и не все из них побывали в полицейском департаменте, однако он был уверен, что никто из них не поджигал Гримма.

Склад Гримма находился на пересечении Клинтон-стрит и авеню Эл, рядом с причалами на реке Харб. Здание было построено из красного кирпича, высотой в четыре этажа, вокруг него тянулась ограда. Мужчина лет шестидесяти, одетый в форму сторожа, с пистолетом в кобуре на боку, стоял внутри ворот, когда Карелла подъехал на своём седане «Шевроле». Карелла показал ему свой полицейский щиток, и тот, взяв ключ с кольца на поясе, отпер ворота.

«Вы из 87-го участка?» - спросил он.

«Да», - сказал Карелла.

«Потому что они уже были здесь, понимаете?»

«Да, я знаю это», - сказал Карелла. «Я детектив Карелла, а вы кто?»

«Фрэнк Рирдон», - сказал он.

«Знаете ли вы людей, которые дежурили в ночь пожара, мистер Рирдон?»

«Да. Джим Локхарт и Ленни Барнс. Я их знаю.»

«Вы видели их с тех пор?»

«Вижу их каждую ночь. Они сменяют меня каждый вечер без пятнадцати минут восемь.»

«Они что-нибудь говорили о том, что произошло?»

«Только то, что их кто-то накачал наркотиками. Где вы хотите посмотреть в первую очередь, мистер Карелла?»

«В подвале.»

Рирдон запер за ними ворота, а затем повёл Кареллу через мощёный двор к металлической пожарной двери на боковой стороне здания. Он отпер дверь ключом с кольца на поясе, и они вошли внутрь. После яркого солнечного света на улице небольшой коридор, в который они вошли, показался им гораздо более тусклым, чем был на самом деле. Карелла последовал за Рирдоном по тёмной лестнице, которая резко оборвалась в подвале, всё ещё залитом водой из прорвавшейся магистрали. Возле печи плавало полдюжины утонувших крыс. Разбитая труба была одной из тех огромных, почти неразрушимых чугунных конструкций. Карелле показалось очевидным, что поджигатель использовал для этого заряд взрывчатки. Также было очевидно, что он не разводил костёр в подвале здания, поскольку под водой огонь горит с трудом.

«Хотите немного поплавать?», - спросил Рирдон и неожиданно гоготнул.

«Давайте посмотрим наверху, хорошо?»

«Там ничего не видно», - сказал Рирдон. «Огонь проделал отличную работу.»

Огонь действительно поработал на славу, и не трудно было понять, как миниатюрные деревянные кролики, щенки и кошечки стоимостью 500 000 долларов послужили отличным топливом для пожара грандиозных масштабов. Под ногами валялось месиво из пепла и древесного угля, в котором то тут, то там виднелись голова, хвост или лапа. Ящики, вероятно, были свалены на металлические столы, обгоревшие и искорёженные остатки которых пожарные, пытаясь погасить пламя, отпихивали в сторону или опрокидывали. Подвесные светильники с металлическими абажурами, лампочки которых разбились от жара, были равномерно распределены по высокому потолку комнаты. Один из таких светильников привлёк внимание Кареллы тем, что из его цоколя свисал обгоревший отрезок электрического провода. Он пододвинул стол и забрался на него. Провод оказался удлинителем, оснащённым фитингом (соединительная часть трубопровода, устанавливаемая для разветвления, поворотов, переходов на другой диаметр, а также при необходимости частой сборки и разборки труб, служат и для герметичного перекрытия трубопровода, а также прочих вспомогательных целей – примечание переводчика), который вкручивался в гнездо, обычно занимаемое лампочкой. В результате пожара висящий провод обгорел, но можно было предположить, что когда-то он был достаточно длинным, чтобы дотянуться от светильника до одного из столов.

Карелла нахмурился.

Он нахмурился, потому что Энди Паркер должен был быть копом, а копы должны знать, что большинство умышленных поджогов не начинаются со спичек; поскольку вся идея поджога заключается в том, чтобы быть далеко от места, когда оно вспыхивает, а присутствие во время воспламенения непрактично и опасно. Паркер упомянул, что провёл тщательный поиск фитилей, предохранителей, механических устройств, следов химикатов - всего, что могло бы вызвать замедленное воспламенение. Но он не заметил висящего удлинителя, и Карелла мог предположить только одно: Паркер был слишком увлечён своим отпуском, чтобы заметить то, что легко могло оказаться примитивным, но очень эффективным зажигательным устройством. В прошлом он расследовал слишком много поджогов (и был уверен, что Паркер тоже), когда пожар начинался с того, что электрическую лампочку заворачивали в шерсть, вискозу (вискозное волокно это искусственное волокно, производимое переработкой природной целлюлозы – примечание переводчика) или шифон (лёгкая, тонкая и прозрачная хлопчатобумажная или шёлковая ткань – примечание переводчика), а затем подвешивали над кучей легко воспламеняющегося материала, такого как киноплёнка, хлопок, древесная шерсть (длинная тонкая стружка из липы, ольхи, березы, ивы, тополя, пихты и других древесных пород без резкого запаха, является хорошим упаковочным материалом для фруктов, материалом для изготовления декоративных изделий, а также экологичной подстилкой при содержании животных — примечание переводчика) или древесные опилки.

Взяв Рирдона за локоть, Карелла, всё еще хмурясь, прошёл через всю комнату к выключателю света возле входной двери. Тумблер находился во включенном положении. Это означало, что поджигатель, работая в темноте с фонариком, мог вкрутить удлинитель, повесить лампочку над подготовленной кучкой горючих материалов, подойти к двери, включить выключатель и покинуть здание, будучи уверенным, что через короткое время состоится возгорание.

«Кто-нибудь запылил (имеется в виду нанесение дактилоскопического порошка – примечание переводчика) этот выключатель?» - спросил он Рирдона.

«Что?»

«Кто-нибудь из лаборантов исследовал этот выключатель на предмет отпечатков пальцев?»

«Ну и ну, не знаю», - сказал Рирдон. «Зачем?»

Карелла потянулся во внутренний карман пиджака и достал пачку бирок для улик. Из бокового кармана, размышляя о том, что полицейский в полевых условиях - это ходячий магазин канцелярских товаров, он достал небольшой рулон скотча. Он выдернул одну из бирок из-под резинки, скреплявшей стопку, а затем приклеил её скотчем сверху и снизу над выключателем. «Кто-нибудь придёт позже», - сказал он Рирдону. «Оставьте всё как есть.»

«Хорошо», - сказал Рирдон. Он выглядел озадаченным.

«Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном?»

«На стене снаружи», - сказал Рирдон. «Рядом с часами.»

Карелла вышел в коридор. На стене рядом с телефоном карандашом были начертаны имена и номера коллег Рирдона – Локхарта и Барнса. Карелла набрал номер полицейской лаборатории в центре города на Хай-стрит и поговорил с лаборантом по имени Джефф Уоррен, рассказав ему всё, что думает, и попросив приехать на склад, чтобы снять отпечатки пальцев с выключателя. Уоррен сказал ему, что в данный момент они по уши завалены кучей грязной одежды из квартиры подозреваемого убийцы, перебирают её в поисках следов стирки и химчистки, и он сомневается, что кто-то сможет добраться туда до утра. Карелла велел ему делать всё, что в его силах, повесил трубку и полез в карман за ещё одной монетой в десять центов. Он нашёл только три четвертака и спросил Рирдона, нет ли у него мелочи. Рирдон выменял ему две монеты по десять и одну в пять центов, и Карелла набрал номер Локхарта, написанный карандашом на стене склада.

Когда Локхарт снял трубку, голос у него был сонный. Карелла с запозданием вспомнил, что имеет дело с ночным сторожем, и тут же извинился за то, что разбудил его. Локхарт сказал, что не спал, и спросил, что нужно Карелле. Карелла сказал, что расследует дело о пожаре на складе Гримма и будет рад поговорить с ним, и желательно, чтобы Барнс тоже согласился присутствовать на встрече втроём, на какое-нибудь время после обеда. Они договорились на три часа, и Локхарт сказал, что позвонит Барнсу и сообщит ему о встрече. Карелла поблагодарил его и повесил трубку. Рирдон всё ещё стоял у его локтя.

«Да?», - сказал Карелла.

«Они ничего не смогут вам добавить», - сказал Рирдон. «Другой полицейский уже поговорил с ними.»

«Вы знаете, что они рассказывали?»

«Я? Откуда мне знать?»

«Я думал, они ваши друзья.»

«Ну, они сменяют меня каждую ночь, но не более того.»

«Что у вас здесь?», - спросил Карелла. «Три смены?»

«Только две», - сказал Рирдон. «С восьми утра до восьми вечера, и наоборот.»

«Это долгие смены», - говорит Карелла.

Рирдон пожал плечами. «Это несложная работа», - сказал он. «И чаще всего ничего не происходит.»

Карелла устроил себе долгий, неторопливый обед во французском ресторане на Мередит-стрит, жалея, что рядом нет жены, чтобы разделить с ним трапезу. Пожалуй, нет ничего более одинокого, чем есть французскую еду в одиночестве, если только это не китайская еда в одиночестве, но тогда китайцы - эксперты по пыткам. Карелла редко тосковал по обществу Тедди, справляясь с ежеминутными трудностями полицейской работы, но здесь и сейчас, хоть ненадолго освободившись от рутины, он хотел, чтобы она была рядом и поговорила с ним.

Вопреки мнению некоторых свиней из шоу-бизнеса, которые полагали, что брак с красивой глухонемой гарантирует пожизненное покорное молчание, Тедди была самой разговорчивой женщиной из всех, кого знал Карелла. Она говорила лицом, она говорила руками, она говорила глазами, она даже «говорила», когда говорил он, её губы бессознательно произносили слова, которые складывали его собственные губы, а она смотрела и читала слова. Они говорили вместе обо всём и обо всех. Он подозревал, что в тот день, когда они перестанут разговаривать, они перестанут любить друг друга. Даже их ссоры (а на её молчаливый гнев было страшно смотреть: глаза вспыхивали, пальцы стреляли искрами расплавленной ярости) были формой разговора, и он дорожил ими, как дорожил самой Тедди. Он съел свой «Дак Бигарад» (современная интерпретация рецепта девятнадцатого века, утиная грудка с цитрусовыми и гарниром – примечание переводчика) в тишине и одиночестве, а затем поехал на Стиллер-авеню, чтобы в три часа встретиться с Локхартом и Барнсом.

Клирвью, расположенный в Калмс-Пойнт, был районом города, который по-разному называли: «неоднородным», «раздробленным» или «отчуждённым», в зависимости от того, кто навешивал ярлыки. Карелла видел его именно таким, каким он был: гноящиеся трущобы, в которых белые, чёрные и пуэрториканцы жили локоть к локтю в крайней нищете. Возможно, мистеру Агню (СпироТеодорАгню, 39-й вице-президент США, автор фразы «если вы видели одну трущобу, вы видели их все» –примечание переводчика), который видел одну трущобу и, следовательно, видел их все, никогда не приходилось в них работать. Карелла работал в самых разных трущобах, и поскольку он не был ни молочником, ни разносчиком писем, ни продавцом Библий, а был офицером полиции, его работа иногда становилась немного сложной. Если жители трущоб и могут что-то сразу определить, так это запах полицейского. Жители трущоб не любят полицейских. Будучи полицейским (и, естественно, немного опасаясь суждений, основанных на том, носит ли человек полицейский щиток или нет), Карелла, тем не менее, мог признать, что у жителей трущоб, как преступных, так и честных, есть весьма веские причины смотреть на Закон с сомнением и недоверием.

Многие из полицейских, которых знал Карелла, были недискриминационными. Но это не значит, что они были беспристрастны. На самом деле они иногда были слишком демократичны, когда нужно было решить, кто именно из граждан владеет пакетиком героина, лежащим на покрытом опилками полу. Если вы были чёрным или загорелым жителем трущоб, а в заведение заходил белый коп, вероятность того, что он подозревает всех не белых в употреблении наркотиков, была шесть к пяти, и вам оставалось только молить Бога, чтобы находящийся рядом наркоман (любого цвета) не запаниковал и не избавился от своей дури, бросив её к вашим ногам. Вы также понимали, что, не дай Бог, вы можете оказаться хоть немного похожим на человека, ограбившего винный магазин или старушку в парке (белым копам порой трудно отличить одного чернокожего или пуэрториканца от другого), и окажетесь в полицейском участке, где вам разъяснят права и подвергнут строгому допросу по правилам, от которого треснул бы сам Иисус Христос.

Если вы оказывались белым, у вас были ещё более серьезные проблемы. В городе, где работал Карелла, большинство полицейских были белыми. Естественно, они возмущались всеми преступниками (а жители трущоб часто автоматически приравнивались к преступникам), но особенно они возмущались белыми преступниками, от которых ожидали, что им лучше знать, как бегать вокруг и усложнять жизнь белому полицейскому. Лучшее, что мог сделать житель трущоб, почуяв приближение копа, - это быстро убраться из виду. Именно так и поступили все в баре, как только Карелла вошёл. Его это не удивило: такое случалось слишком часто. Но это заставило его почувствовать себя несколько утомлённым, смирившимся, рассерженным, жалеющим себя и печальным. Короче говоря, он чувствовал себя человеком - как те обитатели трущоб, которые разбежались при его приближении.

В кабинке возле музыкального автомата сидели вместе белый и чёрный. За исключением бармена и проститутки в сексуальных штанах (которая не опасалась ареста, вероятно потому, что её сутенёр был на хорошем счету у полицейского), они были единственными двумя людьми, которые не стали сразу же допивать свои напитки и исчезать. Карелла решил, что это Локхарт и Барнс. Он подошёл к стойке, представился и заказал для них новую порцию напитков. Помимо цвета кожи, Локхарт и Барнс были похожи почти во всём остальном. Каждому было около семидесяти, каждый лысел, у каждого был впалый нос и ревматические глаза хронического пьяницы, у каждого были измочаленные работой руки, у каждого было лицо, изборождённое глубокими морщинами и отмеченное печатью усталости и поражения - неизгладимыми стигматами всей жизни, проведённой в нищете и бессмысленном труде. Карелла сказал им, что расследует дело Гримма и хочет знать всё, что они помнят о ночи пожара. Локхарт, белый мужчина, посмотрел на Барнса.

«Да?», - сказал Карелла.

«Ну, рассказывать особо нечего», - сказал Локхарт.

«По сути, рассказывать нечего», - сказал Барнс.

«Насколько я понимаю, вы оба были под действием наркотиков.»

«Верно», - сказал Локхарт.

«Верно», - сказал Барнс.

«Хотите рассказать мне об этом?»

«Ну, рассказывать особо нечего», - повторил Локхарт.

«По сути, рассказывать нечего», - сказал Барнс.

«Мы просто отключились, вот и всё.»

«В котором часу это было?»

«Чуть позже десяти, наверное. Не так ли, Ленни?»

«Верно», - сказал Барнс.

«И вам обоим нужно было на работу в восемь, верно?»

«Восемь, в точку. Всегда стараюсь освободить Фрэнка точно в срок», - говорит Локхарт. «День и так длинный, не нужно ждать, пока тебя освободят.»

«Кто-нибудь приходил на фабрику с восьми до десяти?»

«Ни души», - сказал Барнс.

«Никаких этих фургонов с кофе и сэндвичами, ничего подобного?»

«Ничего», - сказал Локхарт. «Мы сами варим кофе. У нас есть небольшая плита в комнате рядом с входной дверью. Рядом с тем местом, где висит телефон.»

«А вы готовили кофе в прошлую среду вечером?»

«Да.»

«Кто его сделал?»

«Я», - сказал Локхарт.

«В котором часу это было?»

«Ну, мы выпили по чашке, наверное, около девяти. Разве не было около девяти, Ленни?»

«Да, наверное, около девяти», - сказал Барнс и кивнул.

«Вы выпили ещё одну чашку около десяти?»

«Нет, только одну чашку», - сказал Локхарт.

«Всего одна чашка», - сказал Барнс.

«И что дальше?»

«Ну, я вернулся на улицу», - сказал Локхарт, - «а Ленни пошёл внутрь, чтобы сделать обход. Чтобы обойти весь дом, нужен добрый час, знаете ли. В здании четыре этажа.»

«Значит, вы выпили по чашке кофе около девяти, а потом разошлись в разные стороны и больше не виделись до пожара. Это всё?»

«Ну, вообще-то, мы снова увиделись», - сказал Барнс и посмотрел на Локхарта.

«Когда это было?»

«Когда я закончил обход, я спустился и немного поболтал с Джимом.»

«В котором часу это было?»

«Ну, как сказал Джим, на осмотр здания уходит около часа, так что я думаю, что это было около десяти или чуть раньше.»

«Но вы не выпили в это время ещё одну чашку кофе?»

«Нет, нет», - сказал Локхарт.

«Нет», - сказал Барнс и покачал головой.

«Что вы ели?», - спросил Карелла.

«Ничего», - сказал Локхарт.

«Ничего», - сказал Барнс.

«Может быть, рюмку виски?»

«О, нет», - сказал Локхарт.

«На работе пить нельзя», - сказал Барнс.

«Но вы ведь любите выпить время от времени, не так ли?»

«О, конечно», - сказал Локхарт. «Все любят немного выпить время от времени.»

«Но не на работе.»

«Нет, никогда на работе.»

«Для меня это загадка», - сказал Карелла. «Хлоральгидрат действует очень быстро, видите ли…»

«Да, для нас это тоже загадка», - сказал Локхарт.

«Да», - сказал Барнс.

«Если вы оба отключились в десять часов…»

«Ну, в десять или чуть позже.»

«Вы уверены, что не выпили ещё одну чашку кофе? Постарайтесь вспомнить.»

«Ну, может быть, и так», - сказал Локхарт.

«Да, возможно», - сказал Барнс.

«Легко забыть о второй чашке кофе», - говорит Карелла.

«Наверное, мы выпили по второй чашке. Что скажешь, Ленни?»

«Думаю, да. Я думаю, мы вполне могли.»

«Но на склад, по вашим словам, никто не приходил.»

«Именно так.»

«Тогда кто подмешал в ваш кофе нокаутирующие капли?»

«Мы не знаем, кто мог это сделать», - сказал Локхарт.

«В этом и заключается загадка», - сказал Барнс.

«Если только вы не сделали это сами», - сказал Карелла.

«Что?», - сказал Локхарт.

«Зачем нам это делать?», - сказал Барнс.

«Может, кто-то заплатил вам за это?»

«Нет, нет», - сказал Локхарт.

«Никто не дал нам ни цента», - сказал Барнс.

«Тогда зачем вы это сделали?»

«Ну, мы этого не делали», - сказал Локхарт.

«Верно», - сказал Барнс.

«Тогда кто это сделал?», - спросил Карелла. «Кто ещё мог это сделать? Вы были одни на складе, это должен был быть один из вас или оба. Другого объяснения я не вижу, а вы?»

«Ну, нет, если только…»

«Да?»

«Ну, возможно, это было что-то другое. Кроме кофе.»

«Например?»

«Я не знаю», - сказал Локхарт и пожал плечами.

«Он имеет в виду что-то другое, о чём мы не вспоминали», - сказал Барнс.

«То, что вы выпили, вы имеете в виду?»

«Ну, может быть.»

«Но вы только что сказали мне, что не пьёте ничего, кроме кофе.»

«Нам не разрешают пить на работе», - сказал Барнс.

«Никто не советует вам напиваться на работе», - сказал Карелла.

«Нет, мы никогда не напиваемся», - сказал Локхарт.

«Но ведь ты время от времени потягиваете, не так ли?»

«Ну, ночью иногда бывает прохладно.»

«Просто чтобы унять холод», - сказал Барнс.

«Вы действительно не выпили вторую чашку кофе, не так ли?»

«Ну, нет», - сказал Локхарт.

«Нет», - сказал Барнс.

«Что вы выпили? Рюмку виски?»

«Послушайте, мы не хотим попасть в беду», - сказал Локхарт.

«Вы пили виски? Да или нет?»

«Да», - сказал Локхарт.

«Да», - сказал Барнс.

«Где вы взяли виски?»

«Мы храним бутылку в шкафу над плитой. В маленькой комнате рядом с настенным телефоном.»

«Держите виски всё время в одном и том же месте?»

«Да.»

«Кто ещё знает об этой бутылке?»

Локхарт посмотрел на Барнса.

«Кто ещё?», - сказал Карелла. «Фрэнк Рирдон знает, где вы храните эту бутылку?»

«Да», - сказал Локхарт. «Фрэнк знает, где мы храним виски.»

«Да», - сказал Барнс.

Нет ничего проще, чем раскрыть дело изнутри, и этот случай был как раз таким. Фрэнк Рирдон знал, что двое ночных шлепперов (слово заимствовано из идиш, уничижительное наименование мало квалифицированных и легко заменимых мелких работников – примечание переводчика) приложились к бутылке, и знал, где они её прячут. Всё, что ему оставалось сделать, - это добавить кое-что в выпивку, а затем предоставить природе действовать по своему усмотрению. Поскольку один из сторожей работал на улице, любой наблюдающий узнал бы, когда препарат начнёт действовать.

Карелла поехал обратно по мосту Калмс-Пойнт, желая теперь столкнуть Рирдона с фактами, обвинить его в подмешивании нокаутирующих капель и выяснить, зачем он это сделал и действовал ли с кем-то ещё. Он припарковал «Шевроле» на обочине у склада и быстрым шагом направился к воротам в ограде. Ворота были не заперты, как и боковая входная дверь в здание.

Фрэнк Рирдон лежал прямо перед дверью с двумя пулевыми отверстиями в лице.