Ходок - 8

Глава 14

Денис потянулся со сна. Точнее выражаясь – попытался это проделать, потому что, когда у тебя скованы запястья и лодыжки, осуществить подобное действие трудновато… мягко говоря, а если называть вещи своими именами, то – невозможно. На его губах… чуть не вырвалось – на его устах, но это скорее подойдет гламурной девушке, чем брутальному мачо, коим себя старший помощник полагал, на мгновение промелькнула блудливая улыбка, когда он решил, что сон продолжается, и что Незнакомка никуда не уходила, но улыбка тут же увяла, когда он понял, что не спит, и что все происходит наяву.

А окончательно убедила Дениса, в том что он вполне себе бодрствует, резкая боль, когда он попытался высвободить свои конечности из стальных захватов. Несколько неудачных попыток не оставили никаких сомнений – это не сон! Дискомфорт усиливали низкие, прямо-таки – давящие, каменные своды, тревожный полумрак, а самое главное, усиливающееся с каждым мгновением желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь.

Попытка выйти в кадат, чтобы использовать для освобождения все имеющиеся в наличии резервы – старший помощник четко ощущал, что для экономии сил сейчас не время и не место, так же оказалась безуспешной. Было полное ощущение, что Денис внезапно разучился входить в измененное состояние сознания, хотя это было невозможно в принципе. Шэф как-то обмолвился, что если ты научился кадату, то разучиться невозможно – это как езда на велосипеде. Научился – значит навсегда. Как оказалось, и мудрый руководитель может ошибаться. К сожалению.

В довершении всего стало окончательно понятно, что и лежал старший помощник не на кровати в своем номере – об этом, кроме давящих сводов, явно свидетельствовала жесткая, неровная поверхность под спиной, нисколько не смахивающая на перину. О том, что это не перина говорил и холод, исходящий от ложа, и вытягивающий из тела старшего помощника остатки тепла, накопленного во сне.

Так что, по всему выходило, что лежал он на камне. Но, все это были физические… скажем так – неудобства, до страданий еще дело не дошло, правда Денис, как человек с рациональным складом ума, нисколько не сомневался, что дойдет, но вполне ощутимый дискомфорт был налицо.

Однако, физические стеснения – физическими, но особенно его угнетало ощущение полной беспомощности – ни рукой пошевелить, ни ногой – подходи и делай с его беспомощным телом, что хочешь. Какая-то тень свободы, оставшаяся только у головы, лишь усиливала общее чувство несвободы.

И все же Денис не преминул воспользоваться этим огрызком вольности – повертел головою направо и налево, прижал подбородок к груди и попытался посмотреть в сторону ног, но ничего, что могло бы прояснить сложившуюся ситуацию не обнаружил. Его окружали мрачные каменные стены, хорошо гармонирующие с потолком, и все тот же сумрак – откуда взялись эти мрачные, не побоимся этого слова – готические, декорации было совершенно непонятно.

Каким образом его комната в «Пьяной Розе» трансформировалась в каменный мешок, или каким образом его бесчувственное тело было извлечено из номера и переправлено в этот склеп так, что он ничего не почувствовал, было неразрешимой загадкой. Непонятной и пугающей.

«Ничего не понимаю! – в панике был вынужден признать Денис. – Вроде бы все кошмары были в первом сне, потом был второй – эротический, а сейчас что за хрень!?!»

«Второй был не эротический, а порнографический…» – меланхолично уточнил внутренний голос. Он хоть и пребывал в такой же растерянности, как и хозяин, но пытался хоть как-то разрядить обстановку, чтобы подбодрить запаниковавшего старшего помощника. Правда Денису это никак не помогло. На высказывание альтер эго он не обратил ни малейшего внимания – не до того было – больно уж тоскливо все складывалось.

Старший помощник предпринял еще одну, отчаянную, попытку вырваться из оков – так волк попавший в капкан отгрызает себе лапу, но у Дениса в отличие от серого хищника, во-первых, не было столь острых зубов, во-вторых, не было возможности дотянуться зубами ни до рук, ни до ног – захваты надежно фиксировали его тело, не позволяя совершить никаких глупостей, а в-третьих, ему, в отличие от волка, пришлось бы отгрызть не одну лапу, а все конечности, как верхние, так и нижние, ну, и самое главное – вряд ли у него хватило бы на это решимости.

Хотя… если бы была возможность – кто его знает. Впрочем, все эти рассуждения, насчет освобождения от оков путем массированного членовредительства были чистой воды теорией, точнее даже – сказочной фантастикой, а единственное, чего Денис добился в реале, яростно дергая руками и ногами, были кровоточащие ссадины.

Когда порыв иссяк, старший помощник в изнеможении откинулся на свое каменное ложе, которое тут же исправно продолжило вытягивать из его тела тепло. Через очень короткое время Дениса начал бить озноб. Нельзя сказать, что он был вызван только холодом. Кроме холода был и… страх? Страх не страх, но скажем так – крайнее нервическое возбуждение явно присутствовало. Старший помощник, как человек с логическим складом ума, не мог не понимать, что жить ему осталось недолго и что оставшиеся минуты, а в худшем случае часы, будут не самыми лучшими в его жизни.

Ведь если он до сих пор жив – значит от него чего-то надо, а что от него может быть нужно кроме информации? – Ничего. А он готов предоставить информацию? – Какую-то готов, какую-то нет. И что самое противное – спрашивать будут ту, которую нет. Точнее не так – самое противное, что сначала будут спрашивать, а потом допрашивать…

Он снова вспомнил Кар-танга и Киль-аля и задал себе вопрос: стоит ли так мучиться, если все равно не выдержишь? И не было у него ответа. Но, вспомнил Денис и то, что настоящее имя нельзя называть ни в коем случае, что есть вещи похуже смерти, и это знание лишь добавило скорби. Все правильно: многие знания – многие печали.

«Ну вот и все… – печально подумал он, – и оружия нет, и защищаться не могу, лежу, как жертвенный баран. Недооценили мы Ортега. Недооценили… Поперли с саблями против танка. Как там у Высоцкого? – Но если туп, как дерево – родишься баобабом. И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь. Точно про меня. И все же, ничего не понимаю… Были мы во дворце Ортега?.. Не были?.. Хрен знает… Где сон?.. Где явь?.. Сейчас точно явь… к сожалению. Слишком уж ссадины на руках и ногах болят. Был бы сон – давно проснулся. Ясно только то, что я в пыточном подвале, и что живым мне отсюда не выйти. Не надо было нам в Паранг соваться. Не надо…»

«Как это – не надо!?! – не выдержал внутренний голос. – Вы же не для развлечения сюда приперлись! Вспомни, блин – на вас же охота велась! Рано, или поздно, непременно достали бы! Так что выбора не было. Или вы – их, или они – вас!»

«Надо было лучше подготовится» – вяло отреагировал Денис.

«А как лучше?»

«Не знаю…»

И тут же, как рой пестрых тропических бабочек нахлынули на Дениса воспоминания: отец, мама, студенческие радости, встреча с Шэфом, Ларз Котен, Ирван Кардар, Орден Пчелы, группа поддержки, Адель, Делия, Электра с ее отцом, Айшат… Были и черные бабочки: студенческие горести, потеря ног, врачи, больницы… А были и мохнатые, жирные, отвратительные мотыльки: мерзкие рожи Настара и все тех же Кар-танга и Киль-аля. И многое, многое другое.

Денис в изнеможении откинулся на свое каменное ложе и попытался уйти в благословенное забытье, но не смог и этого – его продолжал бить озноб. Уныние охватило старшего помощника и это было совсем плохо – недаром оно считается одним из смертных грехов. А раз считается – значит есть за что. И действительно, уныние так же успешно высасывало его душевные силы, как холод – физические. Сколько времени прошло Денис не знал – может век, а может минута, но внезапно он почувствовал, что в окружающем пространстве что-то изменилось.

– Лежи, лежи. Можешь не вставать. – Ортег появился тихо, как привидение. Можно сказать – возник рядом с изголовьем. Выражением лица и общим абрисом фигуры он напоминал заботливого дядюшку, зашедшего проведать приболевшего племянника.

«Вот же ж сук-ка! Спасибо, что разрешил. А то бы я вскочил, встал по стойке смирно, и честь отдал. Причем девичью, блин!»

– Поговорим? – Епископ легко уселся на непонятно откуда взявшийся табурет. Внезапное появление этого предмета мебели, которого раньше не было – старший помощник мог бы в этом поклясться и грациозность, с которой Ортег осуществил посадку, очень не понравились Денису. По всему выходило, что колдун находится в прекрасной магической и физической форме.

«Хотя… не один ли черт в какой он форме? Все равно он нас переиграл вчистую и пить боржоми поздно…»

Отвечать на вопрос Ортега Денис не стал, посчитав вопрос риторическим. Он угрюмо уставился на Епископа, ожидая продолжения и оно не заставило себя ждать.

– Сделаем так… – Ортег сцепил пальцы и немного наклонился к старшему помощнику, пристально глядя ему в глаза. В этот момент образ доброго дядюшки сполз с него, как сползает покрывало с открываемого памятника, обнажая скрытое. После этого, никаких сомнений, которых, правда, и раньше у него не было, у старшего помощника не осталось – на него смотрела Смерть. – У меня ужасно мало времени. – Епископ вздохнул, причем так искренне, что старший помощник ему сразу же поверил. И действительно – государственный человек, член Политбюро, фактически, а не побрезговал – лично зашел навестить! Можно было бы и загордиться, если не знать зачем он пришел. – Дела знаешь ли… – доверительно сообщил Ортег. После чего мило улыбнулся, возвращая облик доброго дядюшки. – Поэтому у тебя два пути. – Епископ стер улыбку, показывая, что к его словам надо отнестись предельно внимательно: – Первый – я быстренько задаю тебе интересующие меня вопросы, а ты, так же быстренько, на них отвечаешь. Честно. А за это, – очень серьезно произнес Епископ, – я подарю тебе…

«Свободу!.. – мысленно закончил за Ортега Денис, и так же мысленно скривился: – Пизди-пизди… приятно слушать…» – старший помощник не поверил Епископу ни на йоту.

– Ну, что ты, – снова заулыбался Ортег. – Зачем нам друг друга обманывать. Какая свобода?

… телепат хренов…

– А ты разве бы меня отпустил? – Епископ резко взглянул в глаза старшему помощнику. – Ну вот, сам понимаешь. Нет. Ты честно отвечаешь на мои вопросы, а я дарю тебе легкую смерть.

… ты не бойся, мы тебя не больно зарежем… чик, и ты уже на небесах…

– И второй путь… Ты не отвечаешь на мои вопросы. – Слово «мои» Ортег выделил голосом. – Тогда я ухожу – просто времени нет, – развел руками Епископ, всем своим показывая, что если бы не государственные дела, то он с удовольствием поуговаривал несговорчивого оппонента, но государственные заботы не позволяют – так что без обид – ничего личного. – И мы с тобой больше не увидимся. А с тобой будут работать мои помощники. Только вот в чем загвоздка… – Ортег вздохнул. – Они не отличают правду от лжи. Я – отличаю. Они – нет. Так что, если ты будешь отвечать на мои вопросы, ответы не потребуют перепроверки, а если на их… – он снова развел руками.

… еще один Пилат нашелся… блядь… только тот умывал руки, а этот, блядь, разводит…

… а может и правда… чего упираться?.. все равно конец один… ну его к дьяволу молчать…

… но… тогда и имя придется назвать… а имя говорить нельзя… нельзя говорить имя…

– Ну, как знаешь, – после короткой паузы, во время которой Денис не проронил ни звука, произнес Ортег, после чего надел на шею старшему помощнику кулон с большим зеленым камнем и исчез так же внезапно, как и появился.

Шэф попытался прыгнуть, как только ощутил оковы на руках и ногах. Сделал он это чисто инстинктивно, даже не придя окончательно в сознание. Зато попытка уйти в кадат была уже вполне себе осознанной. Надо ли говорить, что и та, и другая, провалились. Только после этого командор открыл глаза и сразу же наткнулся на насмешливый взгляд Епископа Ортега. Тот, как заботливая сиделка поджидал, пока главком очнется ото сна.

– Не получается? – с мягкой улыбкой – так добрые старые друзья подтрунивают друг над другом, поинтересовался Епископ.

«Да-а… недооценил я тебя, – равнодушно подумал верховный главнокомандующий. Его спокойствие объяснялось тем обстоятельством, что причин для волнения уже не было – поезд ушел. Время для принятия каких-либо решений и проведения их в жизнь прошло. Такому хладнокровию можно только позавидовать – подавляющее большинство людей таким не обладает. Элементарный пример: типичный представитель этого самого подавляющего большинства начинает волноваться перед визитом к стоматологу, как только вспоминает о грядущем событии, и не важно, сколько дней, или даже часов до него осталось. А любой представитель меньшинства, к которому относился Шэф, рассуждает так: „Бор, или клещи, еще не коснулись моего зуба, так какого хрен дергаться? – когда экзекуция начнется, тогда и будем переживать“. Такое отношение к жизни экономит массу нервов, жаль только, что научиться ему непросто. Очень непросто. В основном такая отрешенность достается счастливым обладателям генетическим путем – от рождения, и только очень немногие индивидуумы приобретаю ее путем тренировки силы воли. – Я вообще не предполагал, что существуют такие сильные менталисты, – продолжил размышлять верховный главнокомандующий. – Взять меня под полный контроль, да еще в активированной шкире. Не поверил бы, если кто сказал, однако… Даже не представляю в какой момент это произошло. Во дворце? Перед дворцом? на КПП? В гостинице? Не представляю…»

– Поговорим? – Ортег был все так же дружелюбен. Командор же – наоборот, даже мысленно соблюдать приличия не стал и на вопрос не ответил. Его мысли были заняты другим:

«Интересно, а получится в новой инкарнации вспомнить? – Шэф знавал немало молодчиков, утверждавших на полном серьезе и с пеной у рта, что помнят предыдущие воплощения, причем не только последние, но и более отдаленные. – Если это правда… во что очень хочется верить, – командор незаметно вздохнул – как ни крути, а был он обычным человеком из плоти и крови и предстоящая мучительная смерть если не страшила его, то уж никак не радовала, – то выходит, что с каждой последующей инкарнацией вспоминать предыдущие легче, ведь появляется опыт. Легче, и следовательно – быстрее. Допустим, в предыдущей жизни ты вспомнил предшествующую в двадцать восемь лет, значит в этой ты вспомнишь раньше, скажем – в девятнадцать, в следующей еще раньше – в десять, и так далее. Тенденция однако… Значит в пределе – при рождении – раньше уж точно никак. Хотя… можно при зачатии, наверное… – усмехнулся командор и хотя сделал это он мысленно, усмешка эта мимо внимания Ортега не прошла, и очень ему не понравилась. Епископ нахмурился, мгновенно выйдя из образа старого доброго приятеля, поднялся с табурета на котором сидел, надел на шею главкому кулон с большим зеленым камнем, и молча удалился. – „Камень жизни“, – хладнокровно констатировал верховный главнокомандующий. – Придется помучится дольше, чем я рассчитывал. Дэна жалко. Вряд ли он истинное имя не назовет. Плохо ему будет. – Тут Шэф припомнил Реаниматор и ему в голову пришла новая, неожиданная мысль: – А вдруг из-за принудительного разрыва цикла „смерть-рождение“ произойдет какая-нибудь мутация и получится стать магом! Занятно будет изучить врага изнутри… – вдруг понравится, – снова ухмыльнулся он. – А впрочем, не исключен и вариант с дауном, или еще каким дебилом…»

– Повелитель! – Хранитель Порядка преданно уставился на Рейхстратега. Таким взглядом верные до гроба собаки обычно смотрят на обожаемых хозяев, и Кирсан ни на миг не усомнился в том, что это самое обычное лицедейство – слишком уж умен был Курт Бахрам, чтобы испытывать подобные чувства, но раз хочет изображать – его дело – пусть изображает. – Все готово. Будут ли какие-либо дополнительные указания?

У Кирсана-ар-Мюрита были все основания быть довольным собой. Его долгоиграющий план по устранению самого опасного конкурента… да что там конкурента, надо называть вещи своими именами – самого опасного врага – Ортега-ар-Фарана, входил в финальную стадию. Если бы в Высоком Престоле проводились соревнования по легкой атлетике, можно было бы сказать – план выходил на финишную прямую, но до таковых здесь еще не дошли – бегали по-простому – или от кого-то, или за кем-то, причем с самыми утилитарными целями – убить, ограбить, изнасиловать, или же – спастись от вышеперечисленных действий.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну-у… – несколько замялся Рейхвизир, ожидавший четких инструкций, а не встречного вопроса. Дело было в том, что в предстоящем действе было несколько щекотливых моментов и он бы хотел иметь однозначные указания на их счет, чтобы не ошибиться, но демонстрировать свое нежелание брать ответственность на себя ему тоже не очень хотелось, но Рейхстратег, в свою очередь, выбора ему не оставил. Поэтому, пришлось спрашивать в лоб: – Предупредить дознавателей?

– Зачем? – поднял брови Рейхстратег. – Чтобы они рано, или поздно проболтались? Пусть работают, как обычно.

– А?.. – министр охраны спокойствия хотел было задать следующий вопрос, но хозяин кабинета его перебил:

– Я повесил им «Камни Жизни», так что пусть допрашивают по всей строгости – от этих не убудет, да и злее будут, не забудут палачей Ортега и их хозяина, – ухмыльнулся Рейхстратег. – А мы их вылечим, а к целителю, который тебя спас, плохо относиться невозможно. Его можно только любить, – ухмылка Кирсана стала еще шире. – Еще вопросы есть?

– «Кисель» – применять?

Местный аналог «сыворотки правды», только гораздо более эффективный, напоминал цветом и консистенцией обычный клюквенный кисель… правда только внешне, а по вкусу совсем наоборот – сгущенную ослиную мочу, но все профессионалы именовали эту субстанцию именно «киселем», и никак иначе – профессиональный сленг.

– Нет… – после небольшого раздумья покачал головой Кирсан. – Мне нужно только, чтобы они немножко помучились от рук Ортега-ар-Фарана, но чтобы не потеряли боеспособность, а то сам знаешь… – Конечно же Рейхвизир прекрасно знал, что после «киселя» многие сходят с ума, превращаясь в «овощи» и лишь немногие сохраняют волю и рассудок, поэтому так рисковать в намеренья Рейхстратега не входило. – Да и большому счету, – продолжил Кирсан, – меня не очень интересует то, что они могут сказать. Все, что мне нужно, я и так знаю. Так что – никакого «киселя», – повторил, нахмурившись, Рейхстратег. Он хотел, чтобы до Рейхвизира дошло, что никакая отсебятина недопустима. Еще не хватало, чтобы из-за такой ерунды сорвался такой великолепный план! Как уже было сказано, дураком Курт Бахрам не был, а вовсе даже – наоборот, и он прекрасно все понял. – Да! – вспомнил Кирсан. – Предупреди своих костоломов, чтобы никакого членовредительства. Пусть поверхностно работают, – усмехнулся он. – Еще вопросы есть?

Вопросов у Хранителя Порядка больше не было. Ответы Рейхстратега внесли полную определенность и задавать последний заготовленный вопрос Курт Бахрам не стал. Раз допросы будут проводиться всерьез, то и освобождение пленников надо будет осуществлять всерьез, а при осуществлении таких операций пленных не берут и живых свидетелей не оставляют. Ну что ж… с дознавателями придется распрощаться, поэтому придется использовать самых никчемных – у него была на примете пара-тройка дармоедов, с которыми он и сам намеревался расстаться, так что все складывалось отлично – эти бездельники, напоследок, еще и пользу принесут!

Палачи начали с ногтей. Сначала они жестко зафиксировали руки и ноги старшего помощника, а потом приступили. Молча. Ни о чем не спрашивая. И лишь после того, как Денис чуть не оглох от собственного воя, начали задавать вопросы. Точнее говоря – один вопрос. Их интересовало – кто бы сомневался, его настоящее имя, данное ему при рождении.

Старший помощник обделался в тот же самый миг, когда толстая игла, почерневшая от крови, намертво впитавшейся в нее за долгие годы беспорочной службы без отпусков и выходных, легко скользнула под ноготь его большого пальца на правой ноге. Извиваясь, словно червяк, насаживаемый на крючок, он насколько инстинктивно, настолько и безуспешно, попытался выбраться из лужи, состоящей из дерьма, мочи и содержимого его собственного желудка. Понятно, что попытка эта была обречена на провал – обездвижен он был вполне профессионально.

Как только палачи приступили к своей работе, Денис понял, что надолго его не хватит, что нет у него внутренней решимости вытерпеть все и ничего не сказать. Неизвестно, как бы он повел себя, если бы от его мужества зависела судьба дорогих ему людей, но так как на кону стояла лишь его собственная, он решил послать к дьяволу все соображения о том, что ни в коем случае нельзя выдавать подлинное имя.

Приняв такое малодушное решение, он собрался немедленно – ему вполне хватило того, что уже успели проделать с его пальцем, и продолжения он ни в коем случае не желал, сообщить палачам, что его зовут Денис Ольшанский, что он уроженец мира Земля и, что он готов к любому сотрудничеству, лишь бы они прекратили втыкать ему под ногти свои иглы.

Однако, боль – болью, но способности соображать старший помощник не утратил, даже скорее – наоборот. В такие мгновения креативность резко возрастает – организм ищет пути к спасению, а для этого нужна хорошо работающая голова. За очень короткий промежуток времени старший помощник осознал, что его признание, сделанное сразу же после начала допроса, никакой цены, в глазах экзекуторов, иметь не будет – уж больно быстро пленник заговорил – следовательно обманывает, и пытка будет продолжена.

Так что, от чего ушли к тому и пришли – придется терпеть, молчать и сдаться, как можно позже, чтобы дознаватели пришли к выводу, что признание истинное, и что добыто оно не хитростью преступника, пытающегося ввести их в заблуждение, а их героическими усилиями, позволившими сломить сопротивление допрашиваемого. Только в этом случае можно будет рассчитывать на прекращение истязания.

На все следующие вопросы старший помощник решил отвечать сразу и честно – вдруг кто-то из следователей умеет видеть ложь, так что не надо будить лихо. Все равно имя они уже будут знать, а все остальное ерунда. Да и с именем тоже – бабушка надвое сказала – может будет какой вред от того, что он расколется, а может и нет.

Не исключено, что все эти соображения насчет истинного имени к землянам не относятся, а только к местным. Вот такими примерно рассуждениями старший помощник себя и утешал. Короче говоря, Денис решил, что досчитает до тысячи, и только потом откроет рот для чистосердечного признания. А так-то рот у него вообще не закрывался – он выл – так было немного легче переносить боль.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

… раз… два… три… пятьдесят семь… не могу больше… восемьдесят пять… надо терпеть…

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

… они взялись за указательный… Боже! как больно… надо терпеть… с-у-у-к-к-и-и-и… как больно…

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

…сто десять… сто тридцать семь…все!.. хватит!!!.. сто девяносто девять… надо терпеть…

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

… они рвут ногти… я больше не могу… двести семь… надо терпеть… они перешли на руки… гады…

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

… пятьсот семь… пятьсот восемь… пятьсот восемь… пятьсот восемь… я сбился!!.. я сбился!..

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

… сколько осталось?!.. я не помню!.. надо терпеть… надо терпеть… надо терпеть… больше не могу…

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

Внезапно ситуация изменилась. Сначала боль резко усилилась, а ее эпицентр сместился от истерзанных конечностей ближе к геометрическому центру тела, а затем старший помощник уловил запах горелого мяса. В следующее мгновение он понял, что это его мясо – мучители от иголок и клещей перешли к жаровне. На этом терпение Дениса лопнуло вместе с кожей на животе – уж больно больно было, пардон за тавтологию. И винить и презирать его за это не стоит, по крайней мере тем, кто не испытал подобных ощущений.

Кто испытал и не сломался – пожалуйста, а остальным не стоит. А такие люди, которых не сломать, есть. Немного, но есть. Денис в это число не входил. Правда, повторимся, неизвестно, как бы он повел себя, если бы от его молчания зависела судьба любимой девушки, матери, сына, дочери, или еще какого-нибудь близкого человека – может быть тоже проявил чудеса стойкости. Неизвестно. А вообще-то слаб человек и велики беси. И это относится не только к искушениям, но и наоборот.

Старший помощник неожиданно вспомнил вечно живого Ильича, и крайне удивился тому, какая хрень приходит в голову в такой, совершенно неподходящий для этого, момент. Но вспомнил он его совершенно не случайно, а потому, что в подсознании Дениса всплыли пророческие ленинские слова о том, что вчера было рано, а завтра будет поздно. И эти слова однозначно характеризовали пиковое положение, в котором оказался старший помощник – пора было переходить к чистосердечному признанию и сотрудничеству со следствием в максимальной степени, а то как бы не было поздно…

Под «поздно» старший помощник понимал отнюдь не смерть, прихода которой искренне желал. Откуда-то он знал – неизвестно откуда, но наверняка, что пока на его шее висит проклятый кулон, надетый Ортегом, он будет жить… если так можно назвать состояние в котором он сейчас находился. Так что, под «поздно» он имел в виду отсутствие взаимопонимания со следствием и продолжение никому ненужных пыток. Зачем, если клиент созрел? Надо только, чтобы это поняли и палачи – вот в чем сверхзадача! А выйти живым из этой заварухи старший помощник не надеялся – сам был каким-никаким, а профессионалом, и все прекрасно понимал.

Для того, чтобы исполнить задуманное, Денис прекратил выть и только по инерции продолжал всхлипывать, пуская пузыри из носа и рта, и уже начал шевелить языком, чтобы членораздельно донести требуемую информацию до экзекуторов, когда внезапно выяснилось, что в его желудке еще кое-что осталось, хотя за секунду до этого казалось, что он пуст, как кошелек старушки за неделю до пенсии.

И вместо того, чтобы ответить на вопрос об истинном имени, Денис начал блевать желчью. А так как он лежал на спине, то стал захлебываться. В первое мгновение сработал инстинкт самосохранения и старший помощник попытался задрать голову, чтобы не задохнуться, но уже в следующее он сообразил, что появился шанс уйти от мучений – а вдруг кулон на такое не рассчитан и не сработает! Поэтому он запрокинул голову обратно. Кто бы что ни говорил, а такое действие, кажущееся проявлением слабости, требует изрядного мужества.

Однако, и палачи были не лыком шиты и отреагировали на ситуацию адекватно. Они сноровисто отстегнули ручные зажимы и перевернули старшего помощника на бок. Денис попытался было вцепиться в одного из них, но без особого успеха. Во-первых – он был достаточно измучен и, соответственно, обессилел от допроса; во-вторых – руки у него затекли и практически не работали; в-третьих – его ноги оставались прикованными и это снижало его способность к сопротивлению процентов на семьдесят, если не больше; и в четвертых – палачей было трое и были они здоровыми, тяжелыми мужиками, а когда ты зафиксирован и не можешь использовать свою быстроту и резкость, размер и количество противников имеет значение. Таким образом, захлебнуться в собственной желчи старшему помощнику не дали.

Как только рвота прекратилась, его снова опрокинули на спину, вывернули руки за голову, приковали запястья, и мучители опять взялись за жаровню. Денис напрасно пытался, кашляя, давясь и задыхаясь, сообщить им, что его зовут Денис Ольшанский. Ему вдруг показалось, что дознавателей на самом деле ничего не интересует, что им плевать, как его зовут, и плевать на все остальное, что он может им сообщить, и что они будут мучить его до скончания времен.

«Я в Аду! – пришла страшная догадка. – Меня убили и я в Аду! Я уже мертв!!! Только я этого сразу не понял! Меня будут мучить вечность! – ужас охватил Дениса от этого прозрения, а воспаленный мозг услужливо подливал масло в огонь, подбрасывая новые доводы в пользу этой страшной гипотезы: – Меня убила еще та толстая змея, а я этого не понял! Все, что было потом – бред умирающего мозга! А пытки – это вечная явь! Пиздец!!! В Вальхаллу не попал, потому что был без оружия и убили не в бою, а кроме, как в Ад, куда меня девать? Не в Рай же… Вот я попал!!! – мысленно возопил Денис, – а мог бы… – перед глазами старшего помощника стали прокручиваться в режиме ускоренной перемотки картинки победоносных битв, в которых он участвовал вместе с любым руководителем и эпизоды „сладкой жизни“ в благословенном Бакаре. Денису стало жалко себя до слез. – Не надо было соваться в этот сраный Паранг! Не надо…»

Неизвестно сколько времени могла бы продолжаться эта паника, если бы ситуация в пыточном застенке снова не изменилась. Душераздирающие, в прямом и переносном смысле этого слова, размышления старшего помощника о своей загубленной в расцвете сил жизни, прервались струей теплой жидкости красного цвета, хлынувшей ему на лицо и мгновенно залившей нос, рот и глаза. Металлический привкус и характерный запах, хорошо знакомые Денису, не оставляли никаких сомнений в том, что его поливают кровью.

«Это, что еще за хрень!?!» – удивленно подумал он, поднимая голову и пытаясь разомкнуть слипшиеся веки, чтобы рассмотреть что же, черт побери, происходит!

А происходило следующее: какие-то люди в одинаковой серой униформе – явно какие-то силовики, рубили в капусту мучителей старшего помощника. Одному из дознавателей лихо смахнули голову с плеч и его кровь, фонтаном хлынувшая из перерубленной шеи, и оросила лицо Дениса. Увиденная картина обрадовала его до чрезвычайности, правда мелькнула трезвая мысль, что можно попасть из огня да в полымя, но старший помощник усилием воли ее отогнал, решив считать, что теперь все будет хорошо.

Покончив с палачами, «серые освободители» ловко расковали его, показав в этом деле значительную сноровку, подняли с пыточного ложа и завернули в какой-то кусок ткани, типа простыни. Один из освободителей поднес к лицу Дениса кубок с какой-то неприятно пахнущей жидкостью и прежде чем старший помощник принял решение – пить, не пить, брыкаться, постараться выбить кубок из рук подносчика, или произвести еще какое действие, ловко разжал его губы, слегка надавив на нужные точки, расположенные на нижней челюсти, и влил в рот Дениса содержимое сосуда – примерно так дают лекарство котам, собакам и прочим животным, не соображающим, что это делается для их же пользы. Последнее, что запомнил старший помощник, прежде чем окончательно впасть в забытье, было то, что его куда-то несут, перекинув через плечо.