Хогвартс для Охотников

Глава 15

Андромеда покосилась на стоящего с мечом Сэма.

— Если мы вам так сильно надоели, могли бы просто сказать, — девушка бочком протиснулась в комнату. — Хотя твое поведение вполне в стиле Блэков.

— Сэм, не общайся с ней, она заразная, — Дин так и не встал с кровати.

— Конечно, я ведь и покусать могу.

— Тогда вообще хана, — Дин хихикнул. — Нет, я просто представляю, как рыжая кусает малыша Сэмми, так медленно... ух-х...

— Дин, вылезай уже из помойки, — поморщился Сэм, уменьшая меч.

— Интересно, а почему ты часто грубишь в моем присутствии, но явно начинаешь подбирать слова, когда рядом находится моя недоотравленная подружка? Мне нужно опасаться, что ты ко мне неравнодушен?

— Опасаться? Нет, вы только посмотрите на нее, — Дин закатил глаза. — Андромеда, ты пришла что-то уточнить?

— Нет, я просто соскучилась, — Андромеда повернулась к Сэму. — Сколько нас будет человек?

— Шестеро. Нас четверо и вас двое. А что?

— А то, что Пандора сейчас лается с немецким консулом. Это по поводу возможных укусов. Оказывается, что немцы при продаже портключа учитывают количество живых существ, которые им воспользуются.

— Живых существ? Людей? — не удержался Дин.

— Да, и людей тоже, и даже тебя они посчитают.

— А ты чего такая злая?

— Я восемь раз за это утро аппарировала в Токио, меня трижды не пустили в немецкое консульство, какой-то помощник консула по имени Ганс согласился представить меня консулу в обмен на то, что я соглашусь с ним поужинать: «Mädchen, wohin gehst du? Was ist mit dem Abendessen?», — с придыханием произнесла Андромеда. — Козел. А следующие четыре раза я изображала сову между Пандорой, которую, похоже, немцы приняли за свою, но оно и понятно, маман нашей Пандоры в девичестве была Вирт, а немецкие маги до сих пор боятся одного упоминания имени ее папаши, и этим отелем. Думаете, почему нашу недотрогу Пандорой назвали?

— Вирт? Герман Вирт — дед Пандоры? — теперь Сэм изображал сову, во всяком случае, глаза у него стали похожей формы.

— А вы что, не знали? — Андромеда села в кресло. — Дин, скажи, Пандора красивая?

— Странный вопрос, но да, она очень красивая.

— А ответьте мне, как так могло получиться, что у такой красивой девушки, да еще и у умницы, да еще и Равенкловки был всего один поклонник, да и то... хм... Ксено хороший парень, но он поэт, он витает в облаках и обещает достать любимой звезду, вот только нашей Доре мифическая звезда не слишком нужна. Она хоть и Дэвис, но иногда корни Виртов дают о себе знать. А Вирты поклонялись воинам. Они их боготворили и считали сверхлюдьми. Хотя в плохом вкусе Дору все же сложно обвинить, — никто, кроме Северуса не заметил, как она быстро взглянула на Дина и тут же отвела взгляд. — Ей хуже, чем мне. С одной стороны Дэвисы, с другой — немецкая родня, которой, к счастью, осталось мало — Виртов здорово пропололи после последней войны.

Дин что-то высчитывал на пальцах, подняв глаза к потолку.

— Так, я ни черта не могу вспомнить, почему именно именем деда Пандоры сейчас пугают непослушных немецких магов?

— Я тебе только одно слово сейчас скажу. Оно, кстати объясняет, каким образом европейские маги умудрились влезть в эту заваруху. Аненербэ.

— Да ладно, — Дин криво улыбнулся. — А Вирт — это...

— Основатель и бессменный руководитель.

— Очешуеть, — Дин посмотрел на кольцо. — Сэм, а кто там был Гриндевальд?

— Знаешь, а похоже, что никто. Он, как наш Темный Лорд, по магам промышлял. На чем и погорел, когда его бывший друган едва не отпацифиздил. Остальные партайгеноссе любили развлекаться с размахом. И дед Пандоры, похоже, был местным Брамелем.

— Это не так уж и давно все произошло. В Европе было опасно, и дочь Вирта училась в Хогвартсе, где познакомилась с Дэвисом. Две чистокровные семьи, любовь, что всегда было большой редкостью... Уж кого-кого, а Виртов сложно обвинить в осквернении крови. Поначалу даже Блэки, м-м-м, как Сев говорит, строились, а потом ничего, привыкли. Тем более что маман Пандоры, да и сама Дора не такие агрессивные, как их родственники, которые ведут отсчет поколений от Атиллы. Поэтому Пандора боялась возвращаться к стопроцентному скандалу. Если бы в ней внезапно проснулась кровь германцев, а она пару раз давала о себе знать, Блэки тихонько рыдали бы от зависти к грандиозности семейного скандала. Нет, вы правда не знали, что Дора наполовину немка?

Винчестеры только покачали головой.

— Можно было догадаться, — Сев покачал головой. — Все-таки чистокровные английские маги не могут быть настолько светлыми блондинами. Значит, в них присутствует изрядная доля крови европейцев с материка. Все-таки кельты редко могли похвастаться белокурыми локонами.

— Так, сову ждут с ответом, а я немного остыла, и меня не лишат сейчас права на въезд в страну из-за такой мелочи, как убийство одного тупого помощника консула.

Андромеда прошла к двери и, не открыв ее, аппарировала.

— А что, с места этого сделать было нельзя? Нужно было до двери дойти? — Дин задумчиво разглядывал кольцо.

— Да, Дин, — протянул Сэм. — Ты меня обставил по всем статьям. Ни одна из моих подруг с ближайшим потомком Вирта даже близко не стояла. Тебе бы такое знакомство чуть пораньше. С Туле проблем бы не было. Сказал бы просто этому нацистику, недобитому големом, что зять самого... Тебе бы все на блюдечке вынесли и ботинки бы почистили.

— А при чем здесь Туле?

— Дин, да при том, что Вирт был отцом-основателем всех этих движений. Только Туле не скрывали, что они маги.

— У меня сейчас голова взорвется, — пожаловался Дин. — Я не хочу об этом думать. Это было давно.

— Война закончилась двадцать семь лет назад, по-твоему, это давно?

Стук в дверь прервал Сэма. Мальчишки, которые не слишком понимали, о чем идет речь, слушали, затаив дыхание.

Люпин, оглядываясь, подошел к двери и открыл ее.

— Второй раунд или... — на него смотрели желтоватые глаза давешней лисицы. — Или нет. Быстро ты нас находишь.

— А вы быстро покидаете даму, это невежливо. Пригласишь войти?

— А тебе нужно приглашение? — Люпин стоял на пороге, разглядывая девушку-оборотня: уверенную в себе, красивую, совершенно не стесняющуюся своей сущности.

— Нет, мне не нужно приглашение, но в отличие от тебя я не собираюсь заходить на чужую территорию хотя бы без приглашения.

— Это невежливо? — к Люпину подошел Северус и встал рядом с другом, скрестив руки на груди.

— Да плевать я хотела на вежливость, — огрызнулась лиса. — Я же не человек, помешанный на глупых условностях. Ты вообще что такое? Ты не ёкай!

— Это любовь, Рем. Ее больше интересует твоя сущность, чем я.

— Заткнись, — процедила кицунэ. — Я чувствую в тебе человека, но ты не человек! Как такое вообще возможно?

— О-о-о, а я понял, — Северус ударил себя ладонью по лбу. — Ты ему завидуешь. Ты хочешь быть человеком, хоть наполовину, как он.

Лиса злобно посмотрела на парня. В черных глазах она увидела насмешку, но насмешка не была злой. Он жалел ее. Короткая вспышка ярости: «Как он посмел! Я девятихвостая кицунэ — избранница богини!» — сменилась жалостью к себе. Существуя на два мира, она нигде не чувствовала себя своей. Кицунэ всегда тянулись к людям. Для каждой лисицы завести семью было заветной мечтой, но как же часто они вынуждены были оставлять своих любимых из-за раскрытия их сущности. И вот она встречает кого-то, явно не человека, который спокойненько живет с людьми, защищает их, а они, прекрасно осведомленные о его инакости, воспринимают это как само собой разумеющееся.

— Кто ты? — кицунэ не смотрела на Северуса.

— Оборотень, — пожал плечами Люпин. — Каждое полнолуние я превращаюсь в волка. А что?

— Мы помогаем сохранить его разум в эти дни, — снова встрял Северус. К нему подошел Дин, сосредоточенно глядя на лису.

— Ты болен, — лиса равнодушно посмотрела на старшего Винчестера. — Но на тебе есть благословение Каннон. Пусть твой сын бросит несколько волос из моего хвоста в чай, быстрее восстановишься.

— Я вообще-то хотел тебе хвост вернуть, — Северус на секунду смутился.

— Зачем? Хвост же не реален. Это всего лишь отражение моих возможностей. Новый отрастет. Этот, обретя физическую форму, стал для меня бесполезен, для людей, правда, тоже. Так, быстрее восстановиться, немного магический потенциал увеличить, не более, — лиса продолжала стоять в дверях.

— Зачем ты нас вообще выследила? — Люпин, решив, что для всей их толпы лиса не представляет опасности, немного отошел от проема, приглашая девчонку войти.

— Я была просто в ярости. Когда искала вас уже после нашей встречи, ярости почти не было, было только желание понять. Понять, что вообще происходит. Почему один из... Не человек свободно живет с вами вместе?

— О, ты его во время полнолуния не видела, — вздохнул Северус. — Он не просто в эти дни живет с нами, он от нас ни на шаг не отходит. Заходи, что в дверях-то стоять? Тебя как звать-то?

— Кэтсуми, — на секунду задумавшись, произнесла лиса.

— Тебе идет, — кивнул Северус. Кэтсуми долго смотрела на него своими янтарными глазами, потом, опустив голову, осторожно вошла в комнату.

Дин стукнул по столу.

— Эй, кто там у вас на раздаче? Чая, печенюшек каких-нибудь, пирожных.

Кэтсуми с любопытством посмотрела на главу этого странного семейства.

— Ты странный. Ты подавляешь свои желания, свое «Я». Намеренно подавляешь, иногда занимаясь вещами, которые тебе претят.

— О чем ты говоришь? — Дин резко развернулся. От этого резкого движения голова закружилась, и он буквально упал в стоящее рядом кресло.

— Ты романтичен, иногда даже слишком, но ты можешь удовлетворить эту потребность, только смотря длинные сериалы про любовь, — глаза лисицы засветились, они словно проникали Дину в душу. — Зачем ты насилуешь свой дух, пытаясь казаться не тем, кто ты есть на самом деле? Главное ведь «быть», а не «казаться».

— О чем ты, мать твою, говоришь? — зло прошипел Дин.

— В твоей жизни, в вашей жизни с братом, был эпизод, который должен был все расставить по своим местам, но ты не понял, ты продолжил жить по привычке, а насилие над своей сущностью может привести к множеству проблем. Оно привело к множеству проблем, — глаза кицунэ превратились в два расплавленных озера плавящегося янтаря, который затягивал Дина все глубже. — Голод, это был Голод, но тот, который ты испытал, было невозможно удовлетворить ни с куртизанками, ни поглощая пищу, ничем из того, что ты знал и, как тебе казалось, любил. Тот ёкай, что сказал тебе, что ты мертв — лгал. Так было нужно, для них нужно, не для тебя. Почему ты проигнорировал знак? Почему, находясь под властью всеобщего безумия, ты не захотел понять, что отказываешься от того, что составляет твою жизнь, потому что это как раз не твое? Ты даже не попытался разобраться в себе. Тебе хотелось только одного — прекратить это безумие, погасить этот непонятный огонь, который пожирал тебя изнутри. Ты выбрал тогда неверный путь: ты решил убрать первопричину, ты решил убрать Голод, вместо того, чтобы понять, что именно его вызывает. Нет-нет, постой, ты разобрался, но не пытался понять, ты далеко не дурак, но ты испугался. Ты трус, Дин Винчестер. И из-за твоего нежелания понимать самого себя, из-за твоего эгоистичного желания убрать корень проблемы как можно быстрее, погибло так много людей... Как ты по ночам спишь?

— Заткнись. Ради всего святого, замолчи, — Дин закрыл глаза.

— О чем она говорит? Дин, что происходит? — Сэм рефлекторно выхватил меч, но тут лиса уронила голову на грудь, а ее глаза перестали светиться. — Что это, вашу мать, сейчас было?

— Я видящая. Мой хвост восстановился, — слабо проговорила кицунэ. На столе стали появляться чашки, тарелочки, чайник. — Я, пожалуй, пойду. А найти вас стоило. Это видение повысило мою ступень как минимум в полтора раза. Мы еще встретимся, неправильный ёкай, — она слабо улыбнулась Люпину. — Мы еще обязательно встретимся, я это сейчас четко вижу. Случайности никогда не бывают случайными, а тебе, — она снова посмотрела на Дина, — все же лучше попытаться разобраться в себе. Там, глубоко внутри, такой клубок намешан, жуть просто. Такой распутать невозможно, можно только разрубить. Пока ты не начнешь действовать согласно своим желаниям и предпочтениям, пока ты не научишься не прятаться за надетой однажды маской, в твоей жизни не наступит полной гармонии. Однажды ты это сделал, ты наступил на горло собственным, годами вырабатываемыми предпочтениям, и обрел сына и мир, который принял тебя благосклонно. Не разрушь все это.

Она повернулась к Северусу.

— Я хочу извиниться, — серьезно сказал мальчик. — Но ты тогда не оставила мне выбора.

— Мы с тобой еще увидимся, — она подошла к нему почти вплотную. Мальчик почувствовал жар ее тела и вздрогнул. — Ты интересный. Ты интересен еще и тем, что, зная, кто я, не боишься. И ты единственный из находящихся здесь, чьи варианты будущего я не вижу.

— Ты видишь будущее?

— Варианты. Будущее нельзя увидеть как картинку, как и изменить прошлое. У тебя не просматривается ничего, словно тебя нет, — последние фразы она почти шептала, прислонившись лбом ко лбу Северуса. — Ты сделал мне больно. Я хотела тебя убить. И сейчас хочу, но понимаю, что тогда я не выживу. А больше, чем отомстить, я хочу жить. Покажи мне, что ты скрываешь.

Черные и янтарные глаза были настолько близко друг от друга, что юный маг и молодая кицунэ не видели даже собственного отражения в зрачках стоящего напротив... кого? Врага? Друга? Северус медленно приподнял защитные экраны своего разума. Ему очень сильно захотелось почувствовать ее. На бедную лису обрушился океан скрытых эмоций. Ее собственных и чужих. Ярость и острое сожаление. Легкая заинтересованность и сбивающее с ног любопытство. И уже непонятно, где заканчиваются чувства лисы и начинаются чувства мага. «А я уже очень хорошо целуюсь», — промелькнуло в голове Северуса, когда очередная волна эмоций изначально волшебного существа накрыла его, отключив любые осознанные мысли.

— Святой ежик, — донеслось до Северуса, разрушив эту странную невероятную связь. Наскоро поставив щиты на место, он отпрянул от Кэтсуми. — Ты бы хоть своего отца постеснялся.

Дин смотрел на Северуса с легкой насмешкой. Лиса как-то смущенной не выглядела.

— Это было... — произнесла она задумчиво. — Это больше, чем физическое удовольствие. Я не жалею, что нашла тебя. У твоей крови такой острый запах, он сводил меня с ума. Теперь понятно, почему. Я так ничего и не увидела, кроме того, что с тобой мы тоже встретимся. Я не знаю как, не знаю где, но буду ждать. Надеюсь, тогда ты будешь немного повзрослее, чтобы правильно закончить начатое.

Вот тут мальчик покраснел. А девушка выскользнула за дверь.

— Вот так, Сэм, ни тебя, ни меня точно не снимали. А почему я думал, что эта лисичка будет за Ремом увиваться?

— Потому что ты не думал, Дин. Ёкаи не... они не спят с себе подобными. Для этого жизненного цикла им нужен человек. А вот насчет слов этой красоты я бы очень хотел с тобой поговорить. Я отлично помню тот Голод. Ты тогда сказал, что ничего не чувствуешь. Это правда? Дин, посмотри на меня и скажи — это правда?

— Сэм, отстань. Я тогда не смог понять, чего и хочу, и лиса, чтоб ей всех хвостов лишиться, права, я тогда испугался до запора и сделал все, чтоб до инвалида добраться.

— Дин, ты вот что, с такими предсказаниями не шутят. Есть легенды, что устами кицунэ говорит Инари. Тебе бы прислушаться, пока мы опять дел не наворотили. Это было бы не круто, вот серьезно.

— Я постараюсь. Не могу ничего обещать, но постараюсь, — Дин плеснул себе чая. — Где хвост этой Кассандры хреновой, надоело себя барышней в слишком тесном корсете ощущать. Пора Германию навестить. Сев, когда твоя учительница сваливает? Надо бы ей конфет заслать. Или ты способный ученик, или она супернаставница, не знаю. Да, нам с твоим дядей нужно будет дополнительно патроны солью заряжать, чтобы от твоих поклонниц отстреливаться? По качеству и по степени опасности пассий ты, похоже, скоро нас с Сэмом переплюнешь, — красный Северус протянул ему несколько лисьих волосков. — Да не смущайся ты, как отец я тобой горжусь, но как тот же отец хочу предупредить о большей разборчивости. Не стоит распыляться. Ни к чему хорошему это не приведет. У тебя просто идеальный пример неправильного поведения перед глазами стоит, — Дин долго задумчиво смотрел, как волосинки растворяются в чае, затем залпом выпил получившуюся жидкость. — А почему тебя постоянно на рыжих тянет?