Хозяин тайги

Глава 5

Девушка опять рыдала ночью и уснула очень поздно, измучившись от собственного состояния.

И Гром не спал тоже.

Будь он проклят – опять торчал возле ее дома на самом краю леса! Хорошо еще, что Буран ушел на работу и не видел этого, а иначе вопросов и лишних мыслей было бы не избежать.

Там уже и трава примялась от его сидения!

Он снова ворчал на себя, убеждал в том, что нет ему дела, и сам понимал, что обманывает себя.

И обманывает очень нагло.

Зацепила она его.

Да, сильно зацепила. Особенно сейчас, когда он узнал от Штиля о ней немного больше.

Сегодня он тоже не смог удержаться и принес на порог не только рыбу, но и немного картошки из своих закромов. И яйца. И баночку соленых грибов. А еще баночку варенья из брусники, потому что витамины ей были ой как нужны. У него-то этого добра было столько, что он и не считал уже. А почему-то казалось, что девушке это будет приятно.

Да и потом – есть одну рыбу в разных вариациях на протяжении нескольких дней, хоть кому надоест.

Пришлось даже отгонять наглых местных котов, которые покушались на свежепойманную рыбу, но все это было не напрасно, когда девушка проснулась, вышла на порог и увидела новый «подарочек домового».

Ее мордашка вытянулась от шока и красивые глаза округлились.

Девушка присела осторожно на корточки, рассматривая то, что в тазу, и неожиданно улыбнулась. Широко, душевно и искренне.

И Гром понял, что ради этой улыбки он готов приносить ей еду каждый божий день, лишь бы только увидеть её снова.

В какой-то момент девушка вскинула голову, и стала осматриваться, явно в попытках увидеть того, кто ее тихо подкармливал.

Мужчина понимал, что его она увидеть не сможет, потому что человеческие глаза не способны на такое, но когда девушка неожиданно посмотрела в сторону леса, Гром удивленно хмыкнул.

Интересно, о чем она думала, когда смотрела туда?

Может, о нем?

К счастью, теперь Гуля не ждала сутки, пока кто-нибудь придет за тазом, а сразу забрала его себе, и первым делом навела морса из варенья. У нее даже душа как-то словно озарилась, когда она открыла баночку и первым делом поднесла ее к лицу, чтобы с трепетом вдохнуть его необычный пряный аромат.

Гром бы душу продал, чтобы узнать о чем девушка думала, когда делала все это, и почему ее реакция так сильно отражалась в его душе, словно лучик озорного солнца попал в его темное мрачное царство, похожее на дремучий лес, куда бы и зверье побоялось заходить без особой надобности.

До чего же странная девушка!

Для нее это варенье было, словно маленькое божество, к которому она касалась осторожно и с такой огромной любовью и благодарностью, что удивлялся даже знавший виды ворчливый медведь!

- На днях малину принесу. Посмотрим, как ты на него будешь реагировать, - криво улыбнулся сам себе под нос мужчина, и снова весь превратился в слух и нюх, чтобы проводить каждую минуту ее жизни рядом, хоть и издалека.

Эта жизнь его в прямом смысле завораживала – чужая, хрупкая, одинокая, но все равно при этом какая-то светлая и чистая.

Ей было больно, но девушка никого не винила.

В ней не было ни грамма злости, только огромная черная боль, которая, однако, не выливалась на других, и тихо тлела в ней.

Через пару часов в сторону дома Гули Гром заметил первые за эти дни движения - две старушки волокли по неровной пыльной дороге небольшую старую тележку, заполненную дровами и какими-то мешочками.

Им было тяжело в силу возраста, однако эти люди были настолько закаленными своей нелегкой жизнью, что сдаваться на пол пути просто не привыкли.

Они такого делать не умели – только шли до конца, как бы тяжело им не было, приговаривая при этом, что глаза – бояться, а руки – делают.

Девушка услышала их и выбежала из дома, чтобы скорее помочь, но только и ее сил едва хватало.

- Баб Нюр, ну куда вы столько тащите! - ахнула Гуля одной из них, на что старушка в платке только отмахнулась:

- А то раньше мы меньше носили, да, Никитишна?

- Да раньше мы бы и коня остановили! - хохотнула вторая старушка с задорными не по возрасту глазами, пихая свою подругу в худой бок, - Это теперь два мешка муки и немного дров вдвоем уволочь не можем!

- Я тебе вечером свою настойку принесу – к утру пойдем искать коня!

Девушка прыснула от смеха, глядя на двух подружек, и видимо единственных жителей этой деревни, которых девушка явно знала.

Гром предполагал, что те дрова, которыми топила свой домик девушка эти дни, тоже были подарком от них. И хорошо, что был хоть кто-то, кто мог за ней присмотреть. Не считая его самого теперь.

Втроем они доволокли тележку и высыпали дрова у порога, а пару мешочков с мукой и какими-то крупами занесли тут же в дом.

- Внуча! Я же тебе говорила, что как только еда начнет заканчиваться, чтобы ты к нам шла! У нас-то ноги уже еле ходят, а ты-то добежишь быстро!

- Вы и так меня спасли, баб Нюр. Мне неловко, что вам меня кормить приходится, - пробормотала девушка и о своих чувствах не солгала. Ей действительно было стыдно за то, что бабушки ее кормили и помогали в этой жуткой ситуации.

- Вот скажешь ты тоже, глупая! А кто же тебе еще кроме нас поможет! - всплеснула руками одна из женщин, - И не в тягость это нам, а за радость помочь кровиночке нашей Маруси! Если бы она не уехала вслед за сыном в город – мы бы втроем так и дружили бы. Так что ты и нам внучка родная.

После этих слов в доме повисло молчание, и сердце девушки снова зашлось от боли, а старушки тихо вытерли слезы в уголках глаз.

Умерла, значит, бабушка Гули. Поэтому ей было так тяжело и больно.

Не ясно было только почему она в деревню вернулась, если в городе у нее был отец.

- Ты это. Не реви, внуча. Маруся этого не любила.

Девушка тонко всхлипнула, но бороться с тем, что съедало изнутри живьем просто не могла. Рана была слишком свежей. Она пульсировала и кровоточила.

- Я знаю. Бабушка сказала, что дает мне две недели вдоволь нареветься, а потом велела начинать жизнь с чистого листа. Но я не смогу…

- Сможешь! Еще как сможешь! Вон смотри и день уже растет, и трава зеленеет! А летом тебе некогда будет слезы лить - засадим твой огород, чтобы осенью собрать урожай! И по грибы будем ходить, и по ягоды! Знаешь, сколько с ними возиться придется, чтобы заготовить? У-у-у-у! Так упластаешься, что будешь засыпать раньше, чем голова на подушку ляжет!

Вторая бабушка только активно закивала.

- Всё верно! Я уже и рассаду на тебя посадила, внуча! Огурчики посадим, помидоры трех сортов! И картошки - как же без нее! И зелень!

- И фасоль надо!

- А как же без нее-то!

- Помидоры у Никитишны знатные! Все соседи за ними охотятся, чтобы себе заиметь на семена! Помнишь, Тась, как твою соседку по городу гоняли с вилами, когда она туда ночью залезла?

Бабушки задорно рассмеялись.

- Так ночью-то не видно было, что это соседка! Я же подумала, что воры какие!

Девушка улыбнулась сквозь слезы, слушая тех, кто много лет был подругами любимой бабушки. Был и остался до сих пор, даже если самой бабушки уже не было. Без бабы Нюры и бабы Таси она бы здесь не выжила.

Это они прибежали, как только Гуля вошла на порог этого дома, и была в таком ступоре, что даже плакать не могла.

Они ее обогрели, растопили печь, принесли еды, чая, и не давали упасть духом, когда ей и жить-то не хотелось.

Они вот так же говорили, перебивая друг друга, а Гуля начинала улыбаться, потому что в такие моменты ей казалось, что и бабушка сейчас с ними – сидит рядом, кивает и тоже улыбается.

Он них шла такая любовь и теплота, что ее сердечко начинало таять.

Сейчас такой дружбы уже наверное было и не найти, чтобы прошло больше двадцати лет, а сердце бы было привязано все так же сильно. И эмоции были такими же чистыми и добрыми.

Гром это тоже чувствовал, даже сильнее, чем могла бы сделать это девушка в силу того, что была простым человеком и звериным чутьем не обладала.

Деревня вымирала и слабла, но люди здесь оставались в большей степени людьми, чем те, кто уезжал в города и начинал думать и вести себя по-другому.

- Ой! А рыба у тебя откуда, внуча?

Гром приподнял голову, когда услышал этот вопрос и с интересом уставился дом, в этот момент сожалея о том, что он не видел девушку за стенами, но ощутил до кончиков волос ее неожиданное волнение и смущение.

Смущение – это очень хорошо.

Главное, что не страх и не равнодушие.

А раз смущалась – значит, было что вспомнить неожиданного, и это ее явно тронуло.

Значит, думала она все таки о нем?

Мужчина сам за собой не заметил, как вдруг улыбнулся и чуть прищурился, чтобы рассмотреть через кустарники в лесу и траву в поле старое окошко часть дома, где к сожалению не было видно девушку.

- Я утром проснулась, а у меня стоит таз, полный рыбы, - скромно, но с эмоциями отозвалась Гуля и снова ее сердце застучало от благодарности и интриги, оттого что она так и не знала, кто же был ее благодетелем, - Сначала я боялась его трогать, думала, что кто-то дома перепутал, или случайно может оставил. Но потом пришел местный полицейский и сказал, что я могу ее брать. А сегодня вот что нашла на пороге снова.

Девушка показала рукой на старенький стол, который держался на шатких ножках только молитвами и святым духом, куда она поставила баночки с грибами и вареньем, а бабушки ахнули и довольно зацыкали языками.

- Ты смотри-ка! Уже и ухожер нашелся!

- А чему тут удивляться, Нюр? Внуча-то у нас вон какая видная!

Бабушки закивали головами, а Гуля смущенно опустила глаза, потому что красивой она себя никогда не считала. Напротив, свои ярко-рыжие кудрявые волосы она никогда не любила за то, что они привлекали слишком много лишнего внимания. А внимание она не любила тоже.

- И ведь ты посмотри, какой он скромный!

- Значит, Иван это!

- С чего ты это взяла, Тась?

- Ну а как же? Помнишь, в прошлом году он коня вызволил из болота и никому не сознался в том, что доброе дело совершил, пока его отец не рассказал? Вот и сейчас так!

- А может Петька?

- Да ну тебя! Он как петух бы утром перед окнами ходил!

Бабульки перебивали друг друга и все перебирали парней и молодых мужчин, которые еще остались в деревне, а Гром мрачнел с каждым их словом все больше и больше.

Больше он не улыбался.

Напротив, хмурил брови и чувствовал, как рокот негодования зарождается в груди, что было мало приятным.

Однажды в порыве ярости он разнес своей же собственный дом, хотя тот был добротный и большой.

Когда пришел в себя, то первым делом увидел недовольного Бурана, который сидел на верхушке сломанной крыши весь в опилках и кусках дерева, глядя на него так, что наверное кинулся бы драться, если бы не должен был защищать Грома ценой собственной жизни.

От того дома остался нетронутым только фундамент.

На нем они потом и построили новый дом через несколько месяцев. В нем сейчас и жили.

А вдруг Гуля послушает бабушек и решит, что ей помогает кто-то из местных мужчин?

Мысль об этом испортила настроение медведя так, что он рыкнул себе под нос, но получилось все равно достаточно громко - собаки в деревне услышали и начали лаять.

Не то, чтобы она была его девушкой, но делить он ее ни с кем не хотел!

Поэтому дулся и рычал, пока Гуля поила чаем бабушек и жарила на всех рыбу, растопив печь вновь привезенными дровами, а сам думал о том, что пора показывать себя, пока на горизонте не появился еще кто-то.

Он ведь себя хорошо знал, и понимал, что если кто-то посмеет замелькать перед глазами девушки, то жить ему останется крайне мало - как пойдет в лес, там пропадает и сгинет. Совершенно случайно, конечно же.

К тому моменту, когда бабушки-болтушки вышли из дома Гули и девушка осталась одна, Гром нервно пригладил свои длинные волосы, собранные в шишку на затылке, и даже причесал пальцами бороду, чувствуя, что вспотел от собственного решения пойти к ней в дом и…в общем просто пообщаться!

Ну а что?

Он же говорил, что придет на чай позже!

А тут и повод был - он проходил мимо, и неожиданно вспомнил про нее!

Очень неожиданно, ага.

И наверняка где-то посреди разговора она решит накормить его рыбой, как настоящая радушная хозяйка, а он невзначай скажет, что ловить ее совсем не сложно.

И он даже может научить ее, если Гуля, конечно, захочет этого.

А потом все встанет на свои места, и девушке не придется думать о том, что ее подкармливает кто-то из местных мужчин деревни.

Гром уж даже придумал, как пойдет их разговор, когда медленно поднялся со своего насиженного места и стал спускаться вниз по полю, направляясь в сторону деревни.

Все должно было пройти просто идеально по его скромной задумке, да и само дело было не хитрое – прийти и начать говорить.

Но сердце стучало глухо и волнительно, давая понять, что даже такие простые вещи в отношении этой девушки кусают его за живое.

Теперь Гром думал, что может и не так плохо было то, что ее дом был последним жилым - никто не увидит, как в гости к ней начнет ходить один большой волосатый мужчина. Лесник.

То, что он придет еще ни один раз, мужчина уже знал заранее.

Бабушки уже ушли достаточно далеко и явно не собирались возвращаться, когда Гром подошел к дому, прислушиваясь к тому, что делала девушка, и чуть нахмурился, потому что услышал всплеск воды.

Суп собралась варить? Или посуду мыла?

Он и сам не знал, какой черт понес его не на порог, чтобы постучаться в более или менее целую дверь, а к крайнему окну, где занавески были распахнуты и пускали солнечный свет.

Но стоило увидеть девушку, как мужчина понял, что весь его план сгорел к чертям медвежьим.

Девушка мылась.

Стояла обнаженной в углу комнаты в небольшом тазике, и поливала себя из кружки теплой водой, которую грела в железном ведре на печке.

У нее даже черпака не было нормального, но думать об этом Гром уже не мог - кровь вдруг хлынула по венам с такой скоростью, что нагрелась за чертову долю секунду, опалив его изнутри, отчего дыхание участилось, а в голове зашумело.

Такой реакции от себя он не ожидал!

Он возбудился, черт побери!

Нет, такое, конечно, и раньше случалось иногда, потому что силы было не меряно, и организм был большой и здоровый.

Но чтобы вот так, на конкретную девушку – такого давно не было.

А тут тело дало понять, что дело не только в жалости к ней, но и кое в чем другом.

И дало понять очень ярко!

Вот и как теперь было входить к ней и здороваться?

Да его стояк войдет раньше самого Грома, и не было ни одного шанса, что он успокоится в ближайшее время настолько, что сможет связать хотя бы пару слов, чтобы заговорить с ней!

Идеальный план встал колом и накрылся тем самым медным тазом, под которым было погребено много таких же планов всего человечества.

Чаепитие явно откладывалось на неопределенное время, и нужно было срочно уходить, но Гром стоял и смотрел на девушку, словно его прибили к этому месту, понимая, что эту картину он забудет ой как не скоро. И так же не скоро сможет успокоиться.

Черт, какая же она была нежная!

Кожа была настолько белая, что он точно знал - если прикоснуться губами слишком жадно, то она сначала она порозовеет, а затем на ней станут появляться синяки от прикосновений.

Она была такая хрупкая вся, что страшно было прикасаться.

Но, черт побери, как же нестерпимо этого хотелось делать ему!

Касаться, сжимать в руках, целовать так, чтобы ее вкус остался на языке и прошелся электрическим разрядом по венам, пробуждая в нем давно запрятанные в глубине души чувства.

Не смотря на свою худобу от пережитой душевной боли и явного недостатка нормального питания – её фигурка была очень ладная, и формы плавные и округлые.

Они манили взгляд, заставляли тело ныть в паху и тяжело сглатывать желание, которое разливалось в крови лавой.

Была только одна девушка до Гули, которая вызывала в нем такие же чувства – желания обладать и защищать. Но память о ней Гром пытался похоронить в себе настолько глубоко, насколько это только было возможно, а иначе мысли о смерти станут приходить так часто, что мир будет в тягость.

Он ведь понимал, что играть с собственной выдержкой занятие очень опасное.

И это сейчас он стоял у окна, словно статуя, внутри которой пробудился неожиданно вулкан, а в следующую секунду он ведь может легко проломить стену, чтобы войти. И забрать ее себе. В лес. И никогда больше от себя не отпускать.

То, что так оно и будет, если он сейчас же не уйдет, Гром осознал очень ясно, когда под его ручищей деревянный брус, посеревший от времени, затрещал и стал превращаться в крошку.

Вот черт!

Он же и правда ей дом сломает.

Девушка этот звук тоже услышала и вскинула голову, хоть и не поняла, что происходит за пределами ее домика. Но этого было достаточно, чтобы Гром отшатнулся и рванул снова в лес.

Подальше от нее.

Подальше от эмоций, которые она в нем разбудила так быстро и неожиданно, что в груди берсерка что-то рокотало и плавилось, опаляя жаром все внутренности. И с этим нужно было срочно что-то делать, чтобы не было беды.

Первым желанием было с кем-нибудь подраться. Срочно!

Но проблема была в том, что среди рода Бурых мало кто смог бы противостоять его силе, если не сказать, что не смог бы никто. Это могли сделать только Кадьяки королевской крови, но ведь поблизости их не было.

До своего дома Гром долетел за считанные минуты, но как бы быстро не бежал и сколько бы сил не прилагал, а образ обнаженной девушки с распущенными волосами, из головы так и не выходил.

Он жалил его. Кусал. Заставлял мышцы хаотично сжиматься, пробуждая внутри медведя. А это было слишком опасно для окружающих.

И чтобы не разнести свой дом в очередной раз, он решил, что всю эту страсть и силу нужно направить в мирное русло.

Как?

Построить еще один дом рядом.

Планы, конечно, были грандиозные, и времени на это уйдет много, но самое главное, что руки будут заняты, а там и голова начнет работать, как нужно.

Гром скинул с себя простую клетчатую рубашку и мысленно прикинул в какой части леса это лучше сделать, а затем принялся валить деревья, очищая участок и собирая строительный материал для нового дома.

Грохот стоял такой, что земля содрогалась, когда вековые ели падали одна за другой под мощью и силой медведя в обличие человека, но, к счастью, люди этих звуков не слышали, потому что были слишком далеко и звериным слухом не обладали. А берсеркам под страхом смерти было запрещено входить в эту часть леса.

Так Гром работал до самой ночи в поте, опилках и хвое, которая оседала на волосы и прилипала ко влажной коже, но когда наконец смог тяжело выдохнуть и опустился на пенек, то снова прислушался к тому, что происходит в деревне. А вернее, в том единственном доме, от которого ему нужно было бежать без оглядки.