Хозяйка собственного поместья

10

Возиться с платьем и чулками не было времени, слишком явно беспокоился кот. Так что я завязала на талии попавшийся под руку платок, накинула тулуп. Взялась за пистолеты. Карманов в тулупе не было, так что пришлось повязать поверх него еще один платок и засунуть за него пистолеты. Едва я открыла дверь спальни, Мотя поскакал к выходу. Я наклонилась всунуть ноги в валенки, Мотя вспрыгнул мне на спину, перебрался на плечо, когда я распрямилась. Так, с пистолетами за поясом и котом на плече, я вышла во двор. Огляделась. Луна заливала двор, и в этом свете я не видела ничего подозрительного. Тишина и покой.

— Ну и какого рожна? — проворчала я.

Мотя мявкнул, спрыгнув с моего плеча, помчался к людской избе. Я заторопилась за ним. Выставили ли парни сторожа или запомнили мои слова, дескать, сторожить не надо, раз барин здесь, и свалились спать, умаявшись?

Еще несколько шагов — и стало ясно, что, даже если сторож и был, толку с него никакого.

Потому что дверь людской избы подпирало здоровенное бревно, а в воздухе едва заметно тянуло дымом.

Я пнула бревно, пытаясь выбить, — не поддалось. Кто-то очень плотно упер его одним концом в дверь под углом, другим — в землю у крыльца. С третьей попытки получилось, бревно отвалилось. Я дернула дверь, еще раз — но та не подалась. Перекосило, что ли? Запросто, учитывая, что всю зиму изба простояла неотапливаемой. Даже повиснув всем телом, я не смогла ее открыть.

Снова метнувшись к окну, я прилипла носом к стеклу. Полумрак внутри нехорошо окрасился алым. Чудо, что изба еще не полыхает как свечка.

Но почему тихо? Все спят? Успели надышаться дымом до обморока? А то и вовсе убиты?

Я уже примерилась рукоятью пистолета к окну, остановилась в последний миг. Выбить стекло не поможет: переплеты слишком частые, туда только Мотя и пролезет, а у него, при всем уме, лапки. Зато дополнительный ток воздуха усилит пламя.

Я пальнула в воздух: если внутри избы просто спят — проснутся и начнут тушить. Заодно и другие обитатели усадьбы переполошатся. Но изнутри не донеслось ни звука. Я выругалась, стараясь не думать о самой очевидной причине тишины.

Мотя прыгнул мне на тулуп, взобрался до плеча и сиганул в окно. Я ожидала, что он ударится в стекло или вцепится в бревно, но кот просто исчез в стене.

Вот, значит, как. Но изумляться и размышлять об этом было некогда. Я понеслась к дровянику за топором. Вернувшись, шарахнула по раме.

Посыпались стекла, что-то чиркнуло по щеке. Мне было не до того. Из избы вылетел клуб дыма. Послышались крики и ругань. Кто-то все же жив, уже хорошо.

— В бочке вода осталась?

— Сбивай огонь!

Что-то изнутри тяжело влетело в дверь, но та так и не отворилась.

Я ударила топором по оконной раме, еще и еще раз, разбив часть переплета. За окном показалась всклокоченная голова Михаила.

— Дайте мне!

Я молча сунула ему топор, понимая, что парень сильнее. В два удара он вынес раму, отступил в глубину избы, выталкивая одного из своих. Тот приземлился неловко, пошатнулся.

— Настасья Пална, что… — спросил из-за спины незнакомый голос.

Я обернулась. Тот парнишка, что ходил провожать Дуниных сестер. И сразу стало очевидно, почему он появился не сразу: от сторожа пахло перегаром. Как и от того, что первым вывалился в окно. Не сильно, отступи на пару шагов — и не почуешь, но все же пахло.

Я выругалась, забыв, что барыням и вообще женщинам знать такие слова не положено. Хлестнула незадачливого сторожа по щеке.

Тот бухнулся на колени.

— Простите, Настасья Пална…

Из окна вывалился — другого слова и не подобрать — еще один парень, распластался на земле без движения.

— Оттащите его в сторону, быстро! — скомандовал голос Виктора. Прибежал. Хорошо.

Сторож и тот, что первый выбрался сам, подчинились.

Виктор дернул на себя дверь, выругался. Синий сгусток, сорвавшись с его рук, разнес дверь в щепы. Муж нырнул в дом.

Я склонилась над парнем, лежащим без движения. Спиртным не пахло… потому что дыхания не было. Как и пульса на шее.

Твою ж… Я бухнулась рядом на колени. Тридцать компрессий. Два вдоха. И если кто-то спросит, что я такое делаю, получит оплеуху.

Я разогнулась в очередной раз. Невесть откуда появившийся Мотя с размаху сиганул парню на грудь. Тот вздрогнул, будто от дефибриллятора. Не веря своим глазам, я коснулась шеи.

Пульс! Есть пульс! Парень заворочался, закашлялся. Кто-то из приятелей подхватил его под плечи, помогая сесть. Мотя нахально вцепился ему в рубаху, и парень механически обнял в кота, наглаживая его.

Я встала, заполошно оглядываясь.

Все шестеро тут. Выстроились цепочкой до колодца. Кто-то надрывно кашляет, потирая грудь, кто-то ошалело матерится, незадачливый сторож под моим взглядом сжался, кажется, не зная, как смыться, но остался на месте.

Петр вытащил из колодца ведро, передал Дуне, вот оно пошло по цепочке.

Петр вытаскивает следующее ведро, Марья спешит ко мне. Виктор? Последнее, что я успела заметить, — он вломился в избу…

Я вбежала в дверной проем, одновременно срывая с пояса и обвязывая вокруг лица платок. Виктор стоял посреди избы, с рук его, словно из снежной пушки, слетал вихрь снежинок, падал в пламя и тут же таял. Дым, смешанный с паром, заполнял избу, тянулся в окно. Вот поток снега иссяк, муж закашлялся, прикрывая рот и нос рукавом.

В солнечном сплетении свернулась сила, и я протянула руку, выпуская ее.

С пальцев соскочил голубой сверкающий шар.

Виктор, распрямившись, притиснул меня к стене, закрывая собой.

Громыхнуло. Зазвенели, осыпаясь, остатки стекол. Все стихло.

— Настенька! — отчаянно вскрикнула Марья.

— Жива! — крикнула я в ответ.

Кто-то протопал мимо нас, плеснуло, зашипело и завоняло гарью.

— А тушить-то нечего… — растерянно произнес голос сторожа.

— Взрывом пламя сбило, — ответил Виктор. — Скажи своим, отбой.

Я подняла голову, заглядывая в лицо Виктора.

— Вы целы?

Он кивнул. Я выдохнула, и с этим выдохом из меня словно испарились все кости. Подогнулись колени — наверное, если бы муж не обнимал меня, я бы сползла по стене, а так просто ткнулась лбом ему в плечо и замерла.

Он гладил меня по голове, как маленькую, и повторял:

— Все хорошо. Все закончилось. Все живы.

Я кивнула. Еще и еще раз.

— Хорошо, что не конь.

— Что, простите?

Меня начал разбирать истерический смех.

— Хорошо, что только горящая изба, а не конь в придачу.

— Анастасия, вы… вы не в себе. Пойдемте, я провожу вас в дом. Вам нужно успокоиться.

Усилием воли я скрутила нервный смех. Заглянула мужу в глаза.

— Ничего. Я уже успокоилась. Спасибо вам.

— Вы ранены? — встревожился он. Стянул платок с моего лица.

— А? — Я дотронулась до щеки, зашипела. На пальцах осталась кровь. — Наверное, царапнуло, когда стекла выбивала. Ничего. До свадьбы заживет.

Он неопределенно хмыкнул. До меня дошло, что я ляпнула, но, прежде чем я успела сообразить, что сказать, с улицы долетела возмущенная ругань Марьи.

— Я за вас, остолопов, перед барыней поручилась! Клялась, что нормальные вы парни! Староста за вас поручился! А вы? Напились…

— Бабка Марья, господом клянусь, одна косушка на всех!

Косушка — это триста миллилитров. Даже чистого спирта на шестерых крепких парней да после сытного ужина мало, чтобы свалить с ног. Вот усыпить после тяжелой работы могло — потому и не услышали, как кто-то вошел в дом, выкинул сколько-то угольев из печи, чтобы занялся пол. А потом подпер дверь.

Почему снаружи угол не подпалил? Наверное, чтобы не сразу сторожа заметили.

Повезло, что разгоралось медленно, видимо, в нетопленной за зиму избе доски отсырели. Потому и дверь заклинило, можно было и не подпирать.

— Не говори дядьке, он же нас убьет! Я барыне в ноги паду…

— А ведь могут и в самом деле убить, — задумчиво произнес Виктор.

— Вы серьезно?

— Не казнят осознанно, а побьют. Поучат, потому что всю общину под удар подставили, да так, что парни могут и не встать. — Он покачал головой. — С одной стороны, жаль остолопов, молодые поумнеют еще, но и спускать нельзя. Напились, за печкой недоглядели, чуть сами не погибли, а если бы дальше огонь перекинулся?

— Это не они.

— Анастасия, я понимаю, что вам тоже их жаль…

— Это не они, — повторила я. — Возможно, парни действительно выпили и из-за этого спали крепче обычного и проглядели пожар, но это вряд ли бы им помогло. Пожалуй, и сторожу повезло, что уснул. Не спал бы, двинули бы по голове, и поминай как звали.

Виктор нахмурился.

— Почему вы так уверены? Видели кого-то? И почему вы выскочили среди ночи на улицу?

— Меня кот разбудил. Он беспокоился. Я решила, что он стащил со стола что-то не то и просится на улицу. — Да простит мне Мотя явную клевету. — Когда подошла к двери, вспомнила, что не попросила парней посторожить. Еще вспомнила, как вы говорили, что, когда во дворе чужие, ставить защиту не станете…

— Я забыл про защиту вчера. Не следовало поддаваться эмоциям. Я возмещу ущерб, раз виноват.

Я вздохнула.

— Вы не виноваты. Это я вела себя как дура. Усталость — не оправдание.

В самом деле, вместо того чтобы себя накручивать, подошла бы, извинилась да попросила поставить охранные заклинания не только на мою комнату, но и на двор. Но задним умом все мы крепки, а вчера я от усталости и раздражения и вызверилась на ровном месте, и соображать перестала совершенно.

— Сойдемся на том, что мы оба повели себя не лучшим образом. — Муж поправил на моей голове сбившийся платок. — По крайней мере, теперь я уверен, что вас не подменили. Продолжайте.

— Вы видели бревно у крыльца?

Виктор кивнул.

— Когда я подбежала к избе, оно подпирало дверь.

— И вы смогли его убрать?

— Я очень испугалась.

Я продолжила рассказывать. Нам никто не мешал: на улице Марья на все лады костерила парней, те уже и оправдываться перестали.

— А потом появились вы.

Я поежилась. То ли от пережитого, то ли от холода — все-таки под тулупом на мне была только ночнушка да платок вокруг талии.

— Пойдемте в дом, — сказал Виктор. — Вам надо успокоиться, согреться и поспать остаток ночи. Утром я пошлю за урядником. Похоже, Евгений Петрович поторопился с выводом, будто те пятеро убрались из наших мест.

— Но зачем бы им поджигать избу с работниками, а не усадьбу?

Зачем вообще кому-то пытаться убить деревенских парней?

— Чтобы отомстить вам.

— Мне? Где логика?

— Одни работники от вас еле ноги унесли, другие погибли. Даже если урядник и решит, что в этом нет вашей вины, разговоры все равно пойдут. Простые люди не любят властей и настороженно относятся к знати. Скажут, что вы подкупили урядника, чтобы тот обелил вас. Или скажут, что усадьба проклята, не просто же так наследников не осталось, вы — последняя, и… — Он осекся.

— И так и не родила вам сына, — закончила я за него.

— Я не хотел…

— Неважно, — перебила его я. — Сейчас это уже неважно.

— Могут сказать, будто усадьба проклята. И тогда больше никто к вам не наймется.

Я покачала головой. Этакие выверты сознания были мне недоступны.

— Пойдемте в дом, — повторил Виктор. — Я разберусь с работниками.

Я подавила желание огрызнуться, вспомнив вчерашний скандал.

— Спасибо, что хотите мне помочь. Но нанимала парней я, значит, и разбираться мне.