Хромой пеликан

Глава сорок первая

В этот еще далеко не поздний час общежитие аспирантов жило своей привычной, устоявшейся годами жизнью. Нельзя сказать, что жизнь эта была бурной и разухабистой – все-таки не студенты, а без пяти минут «доценты с кандидатами». К тому же – лето, и многие разъехались кто куда.

И тем не менее…

Геннадий шел по длинному коридору, и навстречу ему то и дело попадались жизнерадостные существа обоих полов – многие подшофе, как машинально отметил про себя иеромонах.

Пару раз он услышал, как кто-то поздравлял кого-то с Ильиным днем, но чаще из-за дверей доносились звон гитар, «подблюдные» песенки, а не то так и ядреные словечки.

Волнуясь, он постучал в дверь с номером «двадцать два» и тут только обратил внимание на мистическое совпадение: встреча назначена на двадцать два часа…

«А вдруг там никого нет?» – похолодел Геннадий.

Но тут же услышал бодрое:

– Войдите!

Значит, не обманул… «Неужели?» – сердце Геннадия замерло.

В комнате аспиранта Рябинина мерцал монитор компьютера, сам хозяин, в трениках и шлепанцах, выглядел довольным и сдержанно-гордым.

– Точность – вежливость королей, – неуклюже пошутил Геннадий и пожал руку аспиранту.

– Ну как?

– Как в аптеке, – пожал плечами аспирант. – Теория чисел – это, видите ли, мой конек.

Впрочем, довольно теорий. Вот, держите.

И Рябинин протянул визитеру несколько отпечатанных на принтере листков.

Геннадий мельком пробежал глазами мудреные выкладки, щедро сдобренные математическими значками, и сразу перешел к пространному выводу.

По мере чтения мозг иеромонаха Германа все гуще застилал розовый туман, ушам стало жарко.

– «Таким образом, число тридцать – мнимое число», – сквозь зубы произнес он вслух последнюю строчку текста.

И в ярости швырнул листки в лицо аспиранта Рябинина.

– Шарлатан! – вскричал иеромонах Герман. – Ты вздумал посмеяться надо мной! Даже мой отец-картежник сумел дотумкать до этого так называемого решения! Еще сегодня утром!

– Это единственно возможное решение, – лепетал Рябинин, отступая.

– Чушь собачья это, а не решение! Оно не проходит! Тебя не спрашивают о мнимых числах! Тебя не просили опровергать саму постановку вопроса! Тебя спрашивают конкретно: куда делся рубль!

Геннадий схватил аспиранта за грудки, трико лопнуло. «Отец Герман, остановись», – услышал он слабый внутренний голос. Он отшвырнул Рябинина, сказал со зловещим спокойствием:

– Где деньги?

Бледный аспирант демонстративно скрестил руки на груди.

– У меня их больше нет. Делайте со мной, что хотите.

«Остановись», – печально молвил потусторонний голос, но розовый туман поглотил его.

Геннадий с разбега ударил аспиранта головой в лицо, но Рябинин не упал, он лишь пошатнулся, прижав ладони к разбитому носу. Между пальцев тут же густо потекла кровь.

– Merde! Racaille! (Дерьмо! Сволочь! – фр.) – прошипел Геннадий.

Неожиданно для самого себя он перешел на французский, хотя не говорил на нем уже лет десять и ему казалось, что он навсегда позабыл этот язык. Положительно, с ним творилось чтото непостижимое…

– Это были церковные деньги!

Рябинин резко отнял руки от залитого кровью лица.

– Стойте! – вскричал он. – Так вы сын Валентина Мокеева? Я вам все объясню! Деньги у…

Последнее, что увидел обиженный судьбой аспирант – это летящий ему в лицо предмет, на деле являвшийся ничем иным, как подошвой кроссовки. Геннадий с разворота ударил аспиранта пяткой. А последнее, что услышал Рябинин – противный хруст своих собственных шейных позвонков. …Обессилено шатаясь и все время задевая за один и тот же стул, Геннадий кружил по комнате, пока наконец не оказался возле Рябинина. Аспирант полулежал на полу, запрокинув голову на диван.

Геннадий, отдуваясь, раскачивался над неподвижной фигурой, перед его глазами плыли кадры какого-то фильма. «Ах да, сонная артерия… Всегда щупают сонную артерию», – пронеслось в его сознании.

Он в изнеможении рухнул на колени и долго скользил пальцами вдоль шеи Рябинина. Потом увидел его пустые, остановившиеся глаза.

Аспирант был мертв.