Хроники мертвых

6 ИЮЛЯ 795 ГОДА Остров Вектис, Британия

Аббат Иосиф увидел свое отражение, в длинном окне здания капитула. На улице было темно, свечи в комнате еще не затушили, поэтому окно казалось зеркальной поверхностью. Живот у аббата выпирал, толстые щеки обвисли. Иосифу единственному из всей братии не приходилось выбривать тонзуру — у него и так не осталось на голове ни одного волоса.

В дверь, постучавшись, вошел молодой монах-ибер с темной бородкой и волосами, жесткими и густыми, как медвежья шерсть. В руке у него были щипцы для снятия нагара со свечей.

— Добрый вечер, отец! — Почтительно поклонившись, он принялся за дело.

— Добрый вечер, Хосе! — Иосиф выделял молодого ибера среди других братьев за ум, умение рисовать и неунывающий нрав. Звонкий смех Хосе напоминал Иосифу смех его старого друга, кузнеца Матфея, отлившего монастырский колокол.

— Как сегодня воздух? — спросил аббат.

— Наполнен благоуханием цветов и стрекотом сверчков.

Здание капитула погрузилось в темноту. Хосе оставил зажженными только две свечи в келье аббата — одну на письменном столе, вторую — у кровати, и, пожелав спокойного сна, ушел. Оставшись один, Иосиф встал на колени и прочитал молитву, которую неустанно повторял каждый день, с тех пор как стал аббатом.

— Отче наш, благослови скромного слугу своего, что чтит тебя каждый день. Дай мне силы быть пастырем монастыря сего и служить Тебе до конца дней. Благослови создание Свое, Октавия, что без устали выполняет божественную миссию Твою, ведь Ты направляешь руку его, как направляешь наши сердце и разум. Аминь!

Задув свечу, Иосиф лег спать.

Когда епископ Дорчестерский спросил нового аббата, кого бы тот выбрал настоятелем монастыря, Иосиф без колебаний предложил сестру Магдалину. Среди монахов не было равных сестре по организаторским способностям и обязательности. Впрочем, Иосиф руководствовался и другим мотивом: он хотел завоевать расположение Магдалины, чтобы Октавий смог беспрепятственно выполнять миссию, для которой, по твердому убеждению Иосифа, родился на свет.

Сестра Магдалина стала первой настоятельницей на Вектисе. Она страстно молилась о прощении за гордыню, которую испытывала постоянно. Иосиф передал ей все дела, которыми сам занимался при Освине. Он терпеливо выслушивал ее ежедневные отчеты о нарушениях и проступках, которые не укрывались от ее всевидящего ока. Порядка в Вектисском монастыре стало больше. Больше стало и невысказанного недовольства, но Иосиф вмешивался, лишь когда действия Магдалины выходили за пределы здравого смысла или были попросту жестоки.

Все свое внимание он сосредоточил на молитвах, на завершении строительства монастыря и на Октавии.

После смерти Освина Иосиф заново пересмотрел планы расширения скриптория и решил сделать его еще больше, чем задумывалось вначале: он горячо верил, что священные книги, переписанные на Вектисе, служат ко благу всего рода людского. Аббат надеялся, что в будущем здесь будет работать еще больше писцов, принося монастырю заслуженную славу.

Еще Иосиф хотел построить маленькую келью, святая святых, где Октавий мог бы работать без помех. Особое место, где тот записывал бы имена, которые лились из его головы будто эль из бочки.

В скриптории всегда было темно и прохладно — идеальные условия для хранения пергамента и чернил. Мальчику тут тоже нравилось; он не любил играть на солнце или гулять по лугам. Ему отгородили угол у стены. Там, заперев дверь на щеколду, Октавий жил в постоянной темноте, лишь слегка разбавленной светом свечи. Его единственным занятием было сидеть на табурете, склонившись над столом, снова и снова макать перо в чернильницу и писать на пергаменте до полного изнеможения.

Из-за одержимости письмом Октавий почти не спал. Забывшись на несколько часов, он просыпался полностью обновленным. Как бы рано Паулин ни приходил в скрипторий, мальчик всегда работал. Молодая сестра или послушница приносила Октавию еду, не заглядывая — это строго запрещалось — в рукопись, выливала ночной горшок и зажигала новые сальные свечи. Паулин собирал драгоценные исписанные листы, а когда накапливалось нужное количество, сшивал их в тяжелые толстые книги и переплетал в кожу.

Вскоре Октавий превратился из мальчика в юношу. Тело вытянулось словно тесто, когда пекарь раскатывает его колбаской. Руки и ноги так и остались тонкими, а кожа — бесцветной; бледно-розовые губы еле-еле выделялись на ее фоне. Если бы Паулин не видел красных капель от порезов пергаментом, он бы подумал, что в жилах Октавия вообще нет крови.

По мере взросления лица мальчиков обычно грубеют, но подбородок Октавия не стал квадратным, нос не расширился. Он сохранил детские черты. Однако никто не удивлялся — все давно свыклись с его странностями. Прекрасные волосы по-прежнему были ярко-рыжими. Каждый месяц Паулин уговаривал цирюльника подстричь локоны мальчика, пока тот пишет, а еще лучше — пока спит. По полу рассыпались морковного цвета кудри, которые потом подметали послушницы — молоденькие девушки. С них брали страшную клятву держать язык за зубами и только после этого поручали приносить писцу еду и убирать его горшок. Девушки молча восхищались словно окаменевшей красотой Октавия и его сосредоточенностью. Только одна озорница — пятнадцатилетняя Мария — все время, хоть и безуспешно, пыталась привлечь его взгляд: то уронит бокал, то громко стукнет тарелкой. Но ничто не отвлекало Октавия от работы. Имена вылетали из-под его пера на бумагу. Сотни, тысячи, десятки тысяч…

Паулин с Иосифом часто стояли над Октавием, погрузившись в тяжкие раздумья и слушая быстрый скрежет пера. Буквы были по большей части из римского алфавита, хотя встречались и другие. Паулин узнал арабский, арамейский, древнееврейский. Многие символы оставались загадкой, их Паулин не мог расшифровать. Мальчик писал с невероятной скоростью, но на его лице не отражалось ни напряжения, ни торопливости. Когда перо стачивалось, Паулин приносил другое, чтобы буквы были четкими и аккуратными. Закончив страницу, Октавий начинал заполнять обратную сторону, следуя врожденному чувству бережливости, и лишь потом брался за чистый пергамент. Паулин, последнее время постоянно мучившийся артритом и коликами, тщательно изучал все записи, боясь наткнуться на знакомое имя — Паулин с острова Вектис, например.

Иногда Иосиф с Паулином разговаривали о том, что было бы интересно узнать мнение Октавия о своей работе. Если бы он мог объяснить… Но с таким же успехом можно было допытываться у коровы, в чем смысл ее существования. Октавий никогда не смотрел им в глаза, никогда не отвечал на вопросы, никогда не выражал чувств, никогда не говорил. Многие годы стареющие монахи спорили по поводу роли Октавия в библейском контексте. Бог — всеведущий и вечный — знает прошлое, настоящее и будущее. В этом они полностью соглашались друг с другом. Все события в мире предопределены Богом. Вероятно, Творец сделал чудесным образом рожденного Октавия своим живым пером, чтобы записать его рукой будущее.

У Паулина хранились все тринадцать книг «Исповеди» святого Августина. Монахи Вектисского монастыря особо их чтили, ведь Августин был для них путеводной звездой, вторым по значению святым после святого Бенедикта. Иосиф с Паулином тщательно перечитывали священные тома — и не по разу. Им слышалось, будто святой Августин шепчет: «Бог решает судьбу каждого человека. Жизнь человека протекает так, как определил Бог».

Разве Октавий не живое тому доказательство?

Вначале Иосиф складывал книги в кожаных переплетах на полку в келье Октавия. Когда мальчику исполнилось восемь, пришлось соорудить вторую полку. Взрослея, он стал писать все быстрее и быстрее; в последнее время получалось десять толстенных книг в год. Вскоре общее количество превысило семьдесят томов. Книги буквально вываливались из клетушки Октавия. Иосиф решил, что пора выделить для библиотеки отдельное место.

Аббат велел рабочим временно приостановить строительство на территории монастыря и бросить все силы на расширение подвала скриптория напротив кельи Октавия. Писцы трудились в главном зале, ворча по поводу бесконечных ударов кирками. Одному лишь Октавию шум не мешал.

В скором времени строительство завершилось. Разрастающаяся коллекция теперь располагалась в отдельной библиотеке — сухом прохладном хранилище из камня. Кладкой лично руководил Уберт. Он знал, что за запертой дверью живет Октавий, но даже не пытался взглянуть на сына. Теперь мальчик принадлежал Богу, а не ему.

Иосиф создал вокруг Октавия ореол таинственности. Только Паулину и Магдалине было известно, чем на самом деле занят воспитанник. Естественно, в монастыре ходили слухи о таинственных текстах и священных ритуалах, с которыми связан юноша. Многие братья и сестры видели Октавия только маленьким мальчиком, но все любили и уважали Иосифа. Никто не сомневался в добродетельности и правильности его поступков. Жители Вектиса не понимали многого, что происходило в окружающем мире, они просто верили, что Бог и Иосиф позаботятся об их безопасности и покажут дорогу к святости.

Седьмого июля Октавию исполнилось восемнадцать.

Он справил нужду в углу комнаты и тут же, сев за стол, обмакнул перо в чернила. Келья еще не освободилась от оков ночи. В тяжелых подсвечниках горели свечи — их не гасили, даже когда юноша спал. Октавий принялся за работу точно с того места, где остановился вчера.

Новое имя. Mors. Следующее. Natus. Снова имя. И еще, и еще…

Рано утром в дверь постучалась послушница Мария и, не дожидаясь ответа — его ведь все равно не услышишь, — вошла в келью. Она была местной, родом с южной части Вектиса, откуда открывается вид на берега Нормандии. Ее отец — фермер — не мог прокормить всех своих детей, поэтому отдал Марию Богу, рассудив, что это лучше, чем стать бедной молотильщицей зерна. Девушка жила в монастыре четвертое лето. Сестра Магдалина считала ее способной, но уж чересчур веселой. Мария быстро запоминала молитвы, часто смеялась и придумывала всякие забавные игры с другими послушницами: то сандалии спрячет, то желудей в кровать насыплет. Магдалина все ждала, когда девчушка угомонится, а пока сомневалась, стоит ли постригать ее в монахини.

Мария принесла завтрак — черный хлеб и кусочек копченой свиной грудинки. Многие девушки побаивались Октавия и никогда не разговаривали с ним, и лишь Мария болтала без умолку, словно с самым обыкновенным парнем. Как всегда, Мария вертелась перед его столом, чтобы он хоть на секунду взглянул на нее. Длинные каштановые волосы выбивались из-под косынки. Скоро, когда она станет сестрой, их остригут… Конечно, Мария мечтала об этом, но с другой стороны — жаль ведь!

— Какое прекрасное сегодня утро, Октавий! Лето на дворе! — Она поставила поднос на письменный стол. Иногда Октавий даже не притрагивался к еде, однако свиную грудинку он любил, Мария это точно знала. Юноша, отложив перо, начал есть. — А знаешь, почему тебе сегодня мясо перепало? Потому что сегодня твой день рождения! Тебе исполнилось восемнадцать. Если хочешь отдохнуть и прогуляться, я им скажу. Тебя отпустят на улицу.

Съев все до последней крошки, Октавий продолжил писать, оставляя жирные отпечатки на пергаменте. Мария два года приходила в его келью и уже давно увлеклась странным молодым человеком. Она представляла, что ей суждено расколдовать его, что благодаря ей Октавий начнет говорить и откроет свой секрет. Его восемнадцатилетие наверняка имеет особое значение. Вдруг переход во взрослую жизнь разрушит проклятие, и прекрасный загадочный Октавий превратится в обычного мужчину?

— Эх, а ты ведь даже не знал, что сегодня твой день рождения, да? — дразнила его Мария. — Седьмое июля. Всем известно, когда ты родился. Ты такой особенный! — Мария вытащила из-под платья маленький кулечек, не больше яблока, перевязанный кожаной ленточкой. — У меня для тебя подарок, Октавий. — Стоя за спиной юноши, Мария наклонилась и положила кулечек прямо на пергамент. Октавий посмотрел на него пустыми глазами.

— Разверни, — подсказала девушка. Октавий, не двигаясь, продолжал глядеть прямо перед собой. — Ну ладно, давай я. — Мария обвила сильными руками его худенькое тело и развязала ленту. Внутри оказалась круглая золотистая лепешка с медом. — Посмотри, я сама испекла для тебя. — Мария прижималась к спине Октавия. Наверное, он почувствовал через тонкую рубашку ее упругие маленькие груди, тепло, исходившее от плеча, касавшегося его щеки, мускусный запах ее созревшего тела, ее дыхание.

Октавий уронил перо и положил руку себе на колено. Он тяжело дышал. Испугавшись, что ему стало плохо, Мария отступила. Она не видела, что он делал, согнувшись, будто пчела ужалила его, лишь слышала странные животные звуки. Какой-то свист вырывался сквозь плотно сжатые зубы. Вдруг Октавий вскочил и развернулся к ней. Мария охнула, колени ее подкосились. Октавий стоял перед ней со спущенными штанами, держа в руке огромный поднявшийся член, чуть розовее, чем тело. Путаясь в штанинах, Октавий подошел к Марии и будто щупальцами схватился длинными пальцами за ее грудь. Девушка была сильнее его, но от ужаса сделалась слабой как котенок. Они упали на пол. Октавий задрал подол ее платья и оказался между молочно-белых бедер. Он начал поджимать девушку под себя, давя подбородком ее плечо и упираясь лбом в пол. Мария выросла в деревне, она прекрасно понимала, что с ней происходит.

— Господи, смилуйся надо мной! Господи, смилуйся надо мной! — громко запричитала она.

Когда Хосе услышал крики и, бросив работу в главном зале, ринулся в келью Октавия, было уже поздно. Мария, сидя у стены, тихо плакала, сжимая подол запятнанного кровью платья. Октавий со спущенными штанами склонился над рукописью. Перо в его руке, будто живое, порхало над бумагой.