Хроники мертвых

8 ЯНВАРЯ 1297 ГОДА Остров Уайт, Британия

Болдуин — аббат Вектисского монастыря — встал на колени перед священной гробницей и начал молиться. Мемориальная плита лежала на каменном полу между колоннами, отделяющими неф от проходов. От гладких плоских камней веяло холодом. Даже колени немели. Но Болдуин не замечал этого, отключившись от внешнего мира в печальной молитве, обращенной к святому Иосифу — покровителю Вектисского монастыря.

Могила Иосифа стала излюбленным местом для молитв и медитаций внутри Вектисского кафедрального собора — великолепного сооружения с высоким шпилем, построенного на месте старой церкви. На плите из голубого камня, обозначающей место захоронения, было высечено всего несколько слов: «Святой Иосиф, 800 год от Рождества Христова».

За пятьсот лет со смерти Иосифа Вектисский монастырь пережил множество изменений. Границы его владений значительно расширились, захватив прилегающие поля и луга. Теперь монастырь окружала высокая каменная стена с крепостными воротами, защищавшая от французских пиратов, промышлявших на острове и побережье Уэссекса. Кафедральный собор — один из красивейших в Британии — пронзал небо изящной башней. Более тридцати главных зданий, включая монашеские кельи, дом капитула, кухню, трапезную, подвал, кладовую, лазарет, странноприимный дом, скрипторий, пивоварню, дом аббата и конюшни, соединялись друг с другом крытыми переходами. Все монастырские постройки, дворы и сады были построены с умом. Рядом находились огромное кладбище, ферма с мельницей и свинарником. В монастыре жили почти шестьсот человек, поэтому он считался вторым по численности населенным пунктом на острове. Вектисский монастырь стал символом прославления христианства, соперничающим по значимости с Вестминстерским аббатством, Кентерберийским и Солсберийским соборами.

Да и население самого острова увеличилось. Селяне процветали. После захвата Британии Вильгельмом Нормандским в битве при Гастингсе в 1066 году остров перешел к Нормандии и окончательно сбросил цепи скандинавского язычества. Древнеримское название острова — Вектис — постепенно кануло в Лету. Норманны стали называть его Уайт. Вильгельм подарил остров своему другу — Вильяму Фиц-Осберну. Под покровительством Вильгельма Завоевателя и будущих британских монархов остров превратился в богатый, хорошо защищенный бастион, способный противостоять французам. Из Карисбрукского замка, находившегося в центре острова, хозяева Уайта продвигали феодальные порядки, не забывая согласовывать их с монахами Вектисского монастыря — их духовными покровителями и добрыми соседями.

Последним хозяином Уайта — вернее, хозяйкой — была графиня Изабелла де Фортибус. Остров перешел в ее владение в 1262 году после смерти брата. Благодаря богатым землям и морскому налогу простодушная скромница Изабелла вдруг превратилась в самую обеспеченную женщину Британии. Изабелла была одинока, богата и набожна. Именно поэтому Эдгар — предыдущий аббат Вектиса — а позже и Болдуин неизменно опекали графиню и даровали ей самые искренние молитвы и лучшие рукописи. Изабелла не оставалась в долгу — помогала монастырю деньгами и вскоре стала его главной покровительницей.

В 1293 году Болдуина лично призвали к умирающей графине в Карисбрукский замок. Там на пороге смерти она призналась ему слабым голосом, что продала остров королю Эдварду за шесть тысяч марок. Следовательно, Уайт перешел к королевской семье, а Болдуину придется искать другого покровителя. На этих словах графиня умолкла навсегда. Аббат скрепя сердце отпустил ей все грехи.

Следующие четыре года после смерти Изабеллы оказались для Болдуина непростыми. Многолетняя зависимость от женщины обернулась для монастыря полнейшей неуверенностью в будущем. Население Вектиса увеличилось настолько, что внутренних ресурсов стало не хватать. Нужно было искать помощь извне. Болдуину приходилось часто выезжать с острова и, подобно попрошайке, умолять графов, лордов, епископов и кардиналов о содействии. Он не был прирожденным политиком и дипломатом, как его предшественник Эдгар, которого любили все: священники, дети и даже собаки! Болдуина сравнивали с рыбой — холодной и скользкой. Он прекрасно справлялся с административными задачами. Обожал вести бухгалтерию, любил ближних своих, но намного меньше, чем Бога. Верхом блаженства для него было уединиться в келье с книгами. Спокойствие и умиротворенность… Впрочем, что это такое, аббат давно забыл. Он чувствовал — быть беде.

Закончив молитву святому Иосифу, Болдуин поднялся на ноги. Столько дел впереди. Но перво-наперво нужно поговорить с настоятелем.

Лука — сын лондонского сапожника Арчибальда — был самым молодым монахом на Вектисе. Всего двадцать лет. Сильный, крепкий — скорее солдат, чем слуга Господа. Отец расстроился и не знал, что думать, когда Лука сообщил о своем решении пойти в монастырь. Но что поделаешь? Нельзя же запретить тесту подниматься. Так и сыну нельзя запретить делать то, что он хочет. Лука еще мальчишкой попал под благотворное влияние приходского священника и не мыслил свою жизнь без служения Богу. Его всегда влекло полное погружение в монастырскую жизнь. Он слышал чудесные рассказы священников о далеком и отделенном от всего мира прекрасном Вектисском монастыре. В семнадцать лет, купив на последние монеты проезд на пароме, он отправился на остров Уайт. Переплывая пролив, юноша увидел крутые обрывы появившегося на горизонте острова и великолепный кафедральный шпиль — каменный палец, указующий в небо. Лука страстно взмолился о том, чтобы остаться на острове навсегда.

После долгого пути по утопающим в зелени холмам Лука наконец-то добрался до крепостных ворот и робко попросил принять его в монастырь. Настоятель Феликс — высокий крепкий темноволосый бретонец — почувствовал серьезность молодого человека и разрешил ему остаться. Четыре года Лука тяжело трудился на благо монастыря, и вскоре его посвятили в монахи. С тех пор его сердце пело от радости каждый божий день, а широкая улыбка забавляла братьев и сестер. Многие специально выходили из кельи, когда Лука проходил мимо, только чтобы взглянуть на него.

Не успел Лука прибыть на Вектис, как другие послушники начали рассказывать ему о загадочных склепах. Будто бы под монастырем существовал целый подземный мир, где жили странные существа, которые занимались невесть чем. Ритуалы, таинственность, тайное сообщество, орден имен…

Все это ерунда, часть обряда инициации молодых людей с богатой фантазией. Лука считал, что лучше сосредоточиться на обязанностях и образовании и не позволять втягивать себя в подобную ересь.

Впрочем, он должен был признать, что на территории монастыря было полным-полно зданий, о предназначении которых можно только гадать. За монашеским кладбищем, например, находилось простое деревянное сооружение, размером с небольшую церквушку, которое соединялось с другой вытянутой невысокой постройкой. Некоторые послушники говорили, что это еще одна кухня. Из любопытства Лука иногда забредал довольно близко к этому зданию и видел, как туда привозили зерно, овощи и молоко. Одни и те же братья то входили, то выходили оттуда. А иногда в постройку, похожую на церквушку, приводили молоденьких девушек.

Лука в силу молодости и неопытности решил, что в мире существует нечто, что ему не нужно или что он не должен знать. Разве имеет он право отвлекаться от служения Богу, осознание которого становилось все сильнее день ото дня?

Спокойная, размеренная жизнь Луки закончилась в конце октября раз и навсегда. Необычно теплое и солнечное утро вдруг обернулось холодным, дождливым днем. На остров неожиданно налетел сильный шторм. Лука в раздумьях брел по двору монастыря, когда закружил ветер и начал накрапывать дождь. Обогнув стену, Лука оказался рядом с сестринскими спальнями и увидел молодых женщин, в спешке собиравших сохнувшее белье. Порыв ветра, подняв с камня детскую рубашку, отбросил ее на траву к ногам Луки. В тот же миг через поле за ней бросилась девушка. Под косынкой развевались длинные волосы, золотистые словно мед.

Она еще не монашенка, догадался Лука, иначе волосы были бы острижены. Девушка, проворная и стройная, будто олененок, остановилась как вкопанная, увидев молодого монаха. Лука поднял с земли рубашку и помахал ею. Дождь разошелся вовсю.

— Эй, вот она! — крикнул Лука девушке, улыбаясь.

Никогда не видел он лица прекраснее — идеальный подбородок, высокие скулы, зелено-голубые глаза, влажные губы и кожа, сияющая, как жемчуг, который он однажды видел в Лондоне на руке богатой дамы.

Элизабет только исполнилось шестнадцать. Она была олицетворением молодости и чистоты. Девушка приехала из Ньюпорта. Отец отдал ее в услужение графине Изабелле в Карисбрукский замок, когда девочке было всего девять лет. А два года спустя Изабелла подарила Элизабет монастырю. Сестра Сабелина лично выбрала девочку из всех предложенных. Сестра взяла ее за подбородок и, заглянув в глаза, сказала, что именно она больше всех подходит монастырю.

— Спасибо, — сказала Элизабет, когда Лука подошел к ней. Молодой голос звенел как колокольчик.

— Прости, она немного намокла. — Лука протянул рубашку Элизабет. Хотя их руки не соприкоснулись, он почувствовал вспыхнувшую искорку. Лука огляделся по сторонам. Рядом никого не было. — Как тебя зовут?

— Элизабет.

— А меня — брат Лука.

— Знаю. Я тебя видела.

— Где?!

Девушка опустила взгляд.

— Мне пора. — И убежала.

Лука смотрел ей вслед, и с тех пор прекрасный образ Элизабет часто затмевал мысли о его Боге и Спасителе, Иисусе Христе. Лука все чаще, будто бы случайно, проходил мимо сестринских спален. А Элизабет невзначай оказывалась поблизости: то раскладывала белье на камнях, то выливала воду. Увидев девушку, Лука не мог сдержать улыбку. Элизабет отвечала ему тем же. Они ни разу больше не разговаривали, но это не уменьшало очарования встреч. Только заканчивалась одна, как Лука уже мечтал о следующей. Он понимал, что такое поведение неприемлемо и мечты его нечисты, но никогда раньше он не испытывал ничего подобного и просто не мог вычеркнуть Элизабет из своих мыслей. Он раскаивался вновь и вновь, но все равно представлял, как проводит ладонью по ее шелковистой коже. Такие мысли чаще охватывали его перед сном, когда он лежал на кровати, силясь унять волнение в чреслах.

Лука возненавидел себя за это. С его лица исчезла улыбка. Душа металась. Он стал еще одним угрюмым монахом, медленно бредущим по монастырю. Лука знал, что заслуживает наказания, самого строгого, если не в этом мире, то после смерти уж точно.

Аббат Болдуин заканчивал молитву в храме Иосифа, когда Лука подошел к сестринским спальням, надеясь хоть мельком увидеть Элизабет. Утренний воздух звенел от холода, ветер щипал кожу, но Луке даже нравилось подобное самоистязание. На дворе не было ни души. Хоть бы она заметила его из окна на покатой крыше!

Его терпение вознаградилось. Когда Лука подошел ближе, дверь распахнулась, и на пороге возникла Элизабет, закутанная в коричневый плащ. Дыхание Луки перехватило. Как она прекрасна! Он выдохнул воздух, поплывший легким облачком по ветру, и чуть замедлил шаг, чтобы заметить, как дрожат ее ресницы.

И тут случилось невероятное. Элизабет пошла прямо к нему. Лука замер в нерешительности. Девушка остановилась. Стоило протянуть руку, и он мог бы дотронуться до нее. Неужели это сон? Элизабет плакала, порывы ее прерывистого дыхания касались шеи Луки. Нет, все на самом деле. Он так испугался, что даже не посмотрел, не следит ли кто-нибудь за ними.

— Элизабет, что с тобой?

— Сестра Сабелина сказала, что я следующая, — задыхаясь от слез, прошептала девушка.

— Следующая?!

— Меня отведут в склеп! Лука, пожалуйста, спаси меня!

Он хотел крепко обнять ее, успокоить, но это было бы непростительным грехом.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Что может произойти в склепе?

— Ты не знаешь?!

— Нет, объясни мне!

— Не здесь. Не сейчас! — Рыдания душили Элизабет. — Давай встретимся вечером после службы?

— Где?

— Понятия не имею! — воскликнула Элизабет. — Решай скорее, а то меня хватится сестра Сабелина.

— Хорошо-хорошо. На конюшне. После вечерней службы. Приходи туда, если сможешь.

— Приду. Мне пора бежать. Да благословит тебя Господь, Лука!

Болдуин нервно мерил шагами комнату. Настоятель Феликс сидел на стуле, набитом конским волосом. Обычно ему здесь — в личной приемной аббата — очень нравилось. Приятное потрескивание дров в камине, кубок доброго вина, мягкий стул… Но не сегодня. Болдуин метался по комнате, будто муха в жару. Его волнение передавалось настоятелю. Во внешности аббата ничто не выдавало его священного сана — ни внешнее хладнокровие, ни мудрое спокойствие. Если бы не мантия, отороченная горностаем, его можно было бы принять за деревенского торговца или купца.

— Я молился о том, чтобы Господь дал мне ответ, но он молчит, — недовольно проговорил Болдуин. — Может, ты мне объяснишь?

— Вряд ли, отец, — ответил Феликс с сильным бретонским акцентом.

— Тогда придется собрать совет.

Совет ордена имен не встречался уже многие годы. Феликс и не помнил, когда это было. Наверное, лет двадцать назад. Тогда обсуждался вопрос о расширении библиотеки. Феликс в ту пору только пришел в монастырь. Молодой ученый и переплетчик рукописей, он многое слышал о Вектисском скриптории. Болдуин — тогдашний настоятель — заметил незаурядный ум, честность и выдающиеся способности юноши и предложил посвятить его в орден имен.

Болдуин проводил дневную службу в кафедральном соборе. Радостное пение братьев и сестер наполняло святую святых. Зная наизусть порядок службы, Болдуин позволил себе задуматься о склепе. Все как всегда — «Поспеши, Боже, избавить меня», затем гимн, псалмы сто двадцать пятый, сто двадцать шестой и сто двадцать седьмой, стихира, возглас «Господи, помилуй!», «Отче наш», оратория и в завершение семнадцатая молитва святого Бенедикта. Закончив службу, Болдуин первым вышел из алтаря и прислушался к шагам членов ордена, направляющихся в дом капитула — многоугольное здание с остроконечной крышей.

За столом разместились все: Феликс, брат Варфоломей — старый седой монах, возглавляющий скрипторий, брат Томас — толстый, вечно сонный смотритель подвала и кладовой, сестра Сабелина — мать-настоятельница всех сестер — горделивая аристократическая дама в преклонных летах.

— Кто может сказать, как сейчас обстоят дела в библиотеке? — спросил Болдуин у собравшихся монахов. Каждый из них часто заходил туда, но никто лучше Варфоломея не знал досконально состояние дел. Старик большую часть жизни провел под землей и даже внешне стал напоминать крота. Черты лица заострились. Он избегал света и выразительно жестикулировал худощавыми руками.

— Их что-то беспокоит. Я наблюдаю за ними много лет. Много-много лет… — Он вздохнул. — И впервые вижу какое-то подобие чувств.

— Я согласен с братом, — вмешался в разговор Габриэль. — Это не те чувства, которые испытываем мы: радость, злость, усталость, голод, — а скорее беспокоящее ощущение того, что все идет не так, как надо.

— Конкретно, что особенного вы заметили в их поведении? — спросил Болдуин.

— По-моему, их одержимость ослабла, — высказался Феликс.

— Точно! — подтвердил Варфоломей.

— Сколько лет мы восхищались их упорством и трудолюбием, — продолжал Феликс. — То, что они делают, просто немыслимо. Они работают, пока не валятся от усталости, а проснувшись, тут же приступают к делу. Перерывы на обед, питье и естественные потребности невероятно малы. Но последнее время…

— Они ленятся, так же как я! — хохотнул брат Томас.

— Не согласен! — вмешался брат Эдвард с длинной тонкой бородкой, которую он нервно теребил. — Я бы сказал, их одолевает апатия. Темп работы замедляется. Руки движутся не так быстро. Спят они теперь дольше, дольше задерживаются за едой. Ритм жизни стал размеренным, как никогда.

— Верно, это апатия, — подтвердил Варфоломей. — Больше они ни в чем не изменились.

— Вы уверены? — уточнил Болдуин.

— На прошлой неделе один из них никак не отреагировал на женщину, — добавила сестра Сабелина.

— Уму непостижимо! — воскликнул Томас.

— Такое произошло только один раз? — спросил Габриэль.

— Да. Скоро будет возможность проверить. Завтра я приведу им милую девушку — Элизабет. Позже обязательно расскажу, что из этого вышло.

— Будьте так любезны, — сказал аббат. — И пожалуйста, сообщите, если апатия начнет усиливаться.

Варфоломей медленно спустился по винтовой лестнице, ведущей из небольшого здания размером с церквушку в склеп. Факелы, закрепленные на стенах, светили ярко, но все же недостаточно для старика, который испортил зрение, всю жизнь читая рукописи при свете свечей. Он нащупывал край ступеньки носком правой сандалии прежде, чем сделать шаг.

Виток лестницы был столь узок, что у Варфоломея закружилась голова от бесчисленных поворотов. Каждый раз, входя в склеп, он поражался строительным и конструкторским навыкам предков, которые настолько глубоко опустились под землю еще в одиннадцатом веке.

Варфоломей отпер замок огромной двери тяжелым железным ключом, который всегда носил при себе на цепочке. Пришлось навалиться всем телом — Варфоломей не отличался крепким сложением. Наконец дверь со скрипом распахнулась, и он вошел в Зал писцов.

Хотя он бывал здесь тысячу раз с тех пор, как вступил в священный орден имен, Варфоломей не переставал удивляться грандиозному зрелищу, открывающемуся перед глазами.

Десятки белокожих рыжеволосых мужчин и юношей скрипели перьями по бумаге, словно сотни крыс пытались прогрызть мешок зерна. Там были и старики, и совсем мальчики, но, несмотря на возраст, они практически ничем не отличались друг от друга — пустой взгляд зеленых глаз, направленный на лист белого пергамента.

Писцы сидели плечом к плечу за длинными столами. Оштукатуренный свод зала был специально разработан архитектором одиннадцатого века братом Бертрамом так, чтобы, отражая свет свечей, увеличить яркость освещения. Раз в десять лет потолок приходилось штукатурить заново, избавляясь от сажи. В зале стояло пятнадцать столов. За каждым из них работало в среднем по десять писцов. Почти все места были заняты, лишь несколько пустовали — те, кто обычно на них сидел, спали на койках в конце зала.

Варфоломей прошел по рядам, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть через плечо, что пишут. Внешне все шло как положено.

Главная дверь открылась. В зал вошли молодые братья с горшочками еды.

Варфоломей приоткрыл вторую дверь в задней части зала, зажег факел от свечи, всегда стоявшей при входе, и вошел в первую из двух соединенных комнат, которыми заканчивался Зал писцов.

Библиотека поражала великолепием конструкции, огромными прохладными сухими хранилищами, которые при свете факела, казалось, не имели границ. Варфоломей прошел по узкому центральному коридору первого хранилища, с наслаждением вдыхая земляной запах кожаных переплетов. Временами он любил проверять, не пробрались ли в каменную крепость крысы или насекомые, и не успокаивался, пока не осматривал всю библиотеку. Вдруг Варфоломей услышал крики Альфонсо — молодого брата, принесшего в склеп еду. Он стоял на коленях перед четвертым столом. Рядом с ним были еще два монаха. Варфоломей чуть не поскользнулся на овощном рагу, пролившемся из горшка.

— Что случилось? — спросил старик у Альфонсо. Никто из писцов даже не шелохнулся. Они продолжали работать, будто ничего не произошло. Под ногами Альфонсо Варфоломей увидел лужу крови. Из левого глаза у одного из рыжеволосых торчало перо и сочилась кровь.

— Господи Иисусе, спаситель наш! — завопил Варфоломей. — Кто это сделал?!

— Никто! — крикнул в ответ Альфонсо, дрожа, словно промокший пес на ветру. — Я видел, как он сам воткнул себе перо в глаз. Он сам это сделал!

Ордену имен пришлось собраться в тот день еще раз. Никто никогда не слышал о подобных происшествиях в прошлом. Естественно, рыжеволосые писцы рождались и умирали от старости. В этом они походили на обыкновенных смертных. Впрочем, даты своих рождений и смертей они никогда не записывали. Но сегодняшняя смерть поставила всех в тупик. Погибший был молод и вроде бы ничем не болел. Врач брат Эдвард это подтвердил. Варфоломей изучил последнюю запись, сделанную погибшим, и не нашел в ней ничего особенного: еще одно имя — похоже, на китайском.

Понятно, что произошло самоубийство. Но почему? Члены ордена обсуждали этот вопрос всю ночь. Что теперь делать? Готовых ответов никто не мог дать. Габриэль предложил поднять тело наверх и похоронить как положено, но его мало кто поддержал. Ни одного писца раньше не удостаивали такой участи. Члены ордена не собирались нарушать древние традиции. Болдуин решил, что тело самоубийцы нужно положить в склеп, полумесяцем охватывающий Зал писцов. Именно там — в катакомбах — покоились все поколения рыжеволосых писцов.

После обсуждения Феликс вернулся в подземный зал с несколькими сильными молодыми братьями, которые должны были помочь ему похоронить тело. Он заметил, что писцы стали медлительнее, многие просто спали на койках, будто бы скорбели по усопшему.

Лошади громко зафыркали, стоило Луке зайти в конюшню. Было темно и холодно. И как у него хватило смелости сюда прийти?!

— Здесь есть кто-нибудь? — чуть слышно прошептал Лука.

— Я тут, — раздался тихий голосок с другого конца конюшни.

При слабом свете полумесяца Лука еле разглядел, куда идти.

Элизабет пряталась в стойле большущей кобылы, прижимаясь к ее крупу, чтобы согреться.

— Спасибо, что пришел, — сказала девушка. — Я боюсь. — Она больше не плакала.

— Ты замерзла, — тихо проговорил Лука.

— Правда? — Элизабет протянула ему ладонь, чтобы проверить. Лука, дрожа, прикоснулся пальцами к белому, будто гипсовому, запястью, а потом крепко сжал его и больше не отпускал.

— Да, очень замерзла.

— Ты поцелуешь меня, Лука?

— Нет, я не могу!

— Пожалуйста, прошу тебя!

— Зачем ты меня мучаешь? Ведь знаешь, я не могу. Я дал обет. К тому же я пришел сюда за другим — чтобы помочь тебе. Ты говорила о склепе. — Лука чуть отстранился от Элизабет.

— Пожалуйста, не сердись. Меня должны отвести в склеп завтра утром.

— Но зачем?!

— Хотят, чтобы я спала с мужчиной. А я никогда этого не делала, — чуть не плача, проговорила Элизабет. — С другими девушками такое было. Я потом разговаривала с ними. Они родили малышей. А их забрали, как только они перестали кормить их грудью. Некоторых девушек использовали для вынашивания детей вновь и вновь, пока они не сходили с ума. Прошу тебя, Лука, спаси меня! Разве ты желаешь мне такой же участи?

— Это неправда! — воскликнул Лука. — Здесь служат Богу.

— Я не обманываю. В Вектисском монастыре полно секретов. Неужели ты не слышал, что говорят?

— Мало ли что говорят. Я ничего подобного не видел. Можно верить только тому, что видел сам.

— Ты же веришь в Бога, — настаивала Элизабет, — хотя ни разу его не видел.

— Это совсем другое! Мне не нужно его видеть. Я чувствую его присутствие.

Элизабет взяла молодого монаха за руку и прошептала:

— Лука, приляг со мной, пожалуйста, здесь на соломе. — Она положила его руку на свою грудь и сильно прижала. Лука чувствовал упругое тело под одеждой. В висках застучала кровь. Он хотел погладить сладкую округлость — еще миг, и он так бы и сделал, но рассудок возобладал. Лука в ужасе отскочил к стене конюшни.

Элизабет смотрела на него безумными глазами.

— Пожалуйста, Лука, не уходи! Если ты ляжешь со мной, меня уже не отведут в склеп. Я им стану не нужна…

— А что будет со мной?! — сквозь зубы прошептал Лука. — Меня выгонят из монастыря. Я никогда не соглашусь на это. Я слуга Господа. Мне нужно идти.

Испуганно заржали лошади. Лука выбежал из конюшни, слыша за спиной приглушенные рыдания Элизабет.

Грозовые облака низко повисли над островом. Невозможно было понять, когда отступила темнота и начался день. Лука не спал всю ночь. На службе ему не удалось сосредоточиться на пении псалмов и гимнов. Столько всего предстояло переделать, перед тем как вернуться в кафедральный собор! Нет, он больше не может! Лука смиренно попросил брата Мартина отпустить его в лазарет. Получив разрешение, молодой монах накинул капюшон, тайком пробрался к таинственным постройкам и спрятался за высоким кленом, чтобы наблюдать издалека, не обнаруживая своего присутствия в серой дымке. Довольно выгодная позиция.

Зазвонили колокола, созывая монахов на службу.

Из маленького здания размером с церквушку никто не выходил, и никто не заходил туда.

Снова зазвонили колокола, возвещая об окончании службы. И тишина. Интересно, скоро ли его хватятся, раскроется ли его уловка и каковы будут последствия?.. Он не боялся наказания, но все же надеялся, что Господь над ним смилуется.

Лука задремал от усталости и почти сразу проснулся, прикоснувшись щекой к грубой коре дерева. И тут он увидел Элизабет. Сестра Сабелина вела ее по тропинке, будто на поводке. Даже на расстоянии было слышно, как девушка плачет. По крайней мере эта часть ее рассказа оказалась правдой. Обе женщины исчезли за входной дверью церквушки. Сердце Луки заколотилось сильнее. Сжав кулаки, он ударил ими о ствол дерева и взмолился о Божьей помощи, однако с места не двинулся.

Элизабет чудилось, что все это страшный сон. Войдя в церквушку, она начала спускаться под землю. Много лет спустя, вспоминая произошедшее, Элизабет удивлялась, насколько все-таки мудра память, что не сохраняет подробности самого ужасного. Уже в старости, сидя у камина, она думала, с ней ли все это случилось.

Внутри церквушки не было ничего, кроме пола из голубого камня и низких каменных стен. Однако основная часть здания представляла собой деревянное сооружение с покатой крышей. Единственное украшение внутри — позолоченное распятие над дубовой дверью.

Сестра Сабелина подтолкнула Элизабет к двери и заставила спуститься по винтовой лестнице, которая уходила глубоко в землю.

На пороге в Зал писцов Элизабет прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в полумраке. Широко открыв глаза, она развернулась и встретилась с холодным взглядом Сабелины.

— Молчать!

Похоже, никто из писцов не замечал Сабелину, проходившую мимо них ряд за рядом. И вдруг один рыжеволосый мужчина поднял голову от бумаги и посмотрел на девушку. На вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать. Элизабет заметила длинные тонкие пальцы, измазанные чернилами. И может, ей показалось, что из его впалой груди вырвался рык.

Сабелина резко подтолкнула испуганную девушку к арке, за которой зияла темнота. Элизабет решила, что это и есть адские врата. Обернувшись, она увидела, что рыжеволосый парень встал из-за стола.

На самом деле арка вела в катакомбы. Если в первом зале пахло ужасом, то от этого места веяло смертью. Элизабет, закашлявшись, закрыла руками рот. Отовсюду на нее глядели желтые скелеты с остатками плоти на костях. Сабелина держала перед собой свечу. Свет выхватывал из темноты гротескные очертания отвисших челюстей. Элизабет молилась о том, чтобы потерять сознание, но, увы, Бог ее не услышал.

Они не одни! Кто-то шел за Элизабет. Резко обернувшись, она увидела безучастное лицо с зелеными глазами. Молодой человек преграждал ей путь назад. Сабелина отошла в сторону, задев рукавом скелет — сухие кости звякнули, соприкоснувшись. Приподняв свечу повыше, монахиня наблюдала за происходящим со стороны. Элизабет тяжело дышала, будто загнанный в ловушку зверь. Она, конечно, могла убежать в глубь катакомб, но боялась. Рыжеволосый парень стоял в нескольких дюймах, протягивая к ней руки. Время шло, ничего не происходило.

— Я привела эту девушку для тебя! — в отчаянии крикнула Сабелина. И снова ничего. — Потрогай ее! — приказала монахиня.

Элизабет приготовилась, что сейчас к ней прикоснется живой труп, и закрыла глаза. Кто-то положил ей руку на плечо. Странно, она даже не испугалась и не почувствовала отвращения.

— Что ты здесь делаешь? — заверещала сестра Сабелина.

Открыв глаза, Элизабет увидела — нет, не может быть! — Луку. Бледный рыжеволосый парень лежал на земле, стараясь приподняться после сильного удара.

— Брат Лука, оставь нас! — потребовала Сабелина. — Ты осквернил священное место.

— Я не уйду без Элизабет, — твердо ответил Лука. — И как это место может быть священным?! Все, что я видел здесь, от дьявола.

Вдруг из зала донесся странный шум — удары, стуки, хлопанье. Рыжеволосый парень поспешил туда.

— Что происходит? — спросил Лука.

Сабелина не ответила. Быстро схватив свечу, она ринулась в зал, оставив молодых людей одних в кромешной темноте.

— Ты цела? — нежно прошептал Лука, крепко сжимая плечо Элизабет. И тут она поняла, что он ее больше никогда не отпустит.

— Ты пришел ради меня…

Лука помог Элизабет выбраться на свет в Зал писцов, но то, что они увидели, можно было назвать Залом мертвецов. Единственной живой душой оказалась Сабелина. Ее туфли промокли от крови. Дрожа от потрясения, она бесцельно бродила среди трупов, лежащих на столах, койках, на полу. Глаза ее будто остекленели. Она не могла ничего сказать, лишь снова и снова бормотала: «Боже мой, Боже мой, Боже мой!»

На пол, столы и стулья капала кровь из проткнутых пером глаз ста пятидесяти рыжеволосых мужчин.

Лука взял Элизабет за руку и повел к лестнице. Сколько раз потом он вспоминал, как взглянул на пергамент, запачканный кровью, и ради любопытства или же машинально схватил один лист, а потом долгие годы рассматривал его, пытаясь разгадать секрет.

Шел дождь. Взбежав по ступенькам, Лука с Элизабет вдохнули влажный воздух и побежали, пока монастырские ворота не исчезли из виду. Только тогда они остановились, чтобы перевести дух. Вдали тревожно звонили церковные колокола.