Хрустальная колыбельная

Глава 9: Хрустальная колыбельная

На следующее утро Такая поспешно проглотил завтрак и немедленно отправился к Аяко, которая ждала около университета Тохоку.

Они встретились и пошли в ближайшую кофейню — выработать план действий на следующие несколько дней.

— Вот карта Сэндая, — проговорила Аяко, разложив на столе большую карту и взяв ручку. — Первая точка — в Мие — здесь, вторая — Тэппо — здесь, третья около старшей школы, четвертая — шоссе перед туннелем, и пятая — сельскохозяйственный корпус университета Тохоку.

Глядя на помеченные крестиками точки, Такая воскликнул:

— И правда! Получается круг.

— Все точки, кроме первой, лежат точно на востоке, западе, севере и юге от центра города. Увидишь яснее, если я вот так проведу линии…

Вооружившись линейкой, она провела черту между второй и четвертой точками и еще одну — между третьей и пятой.

— Выходит, место, где они пересекаются, и есть центр барьера. Получается, улица Хиросэ в районе Ичибан?

— Именно. Попробуй с компасом.

Такая провел компасом от центра к одной из точек и зарисовал: все точки почти точно легли по дуге.

— Теперь понятно, что платформы были установлены по кругу с радиусом около полутора километров. Это размер маленького барьера.

— Ясно, что опорные точки — восток, запад, север и юг, но почему только первая на северо-востоке? Что это, ты думаешь, такое?

— Возможно, она контролирует «врата демонов». Северо-восток — нехорошее направление. Говорят, это направление плохих предзнаменований, которые мешают практике буддизма. Кстати, если глянешь на карту, то видно, что точка, которая лежит напротив врат демонов — на юго-востоке — выпадает прямиком на замок Аоба, — поясняла Аяко, проводя линию. — Всего для барьера нужно восемь опорных точек, поэтому я не думаю, что это — все. Полагаю, будет еще три — юго-запад, юго-восток и северо-запад. Юго-запад напротив врат демонов, потому, наверное, эту точку сделают в последнюю очередь. Получается еще два места. Если взглянуть вот так… — она пририсовала юго-восточную линию к северо-западной и пометила, где они пересекли круг. — Я бы сказала, следующее происшествие будет где-то около одного из этих двух мест.

— Одного из этих двух? Эй, постой-ка! — Такая подался вперед. — Юго-восток… Это же… линия попадает на пути северо-восточного скорого поезда, да?!

— Ну дааааа….

— Кошмар. Только не говори, что эти ребятки и пути скорого поезда взорвут, если мы не вмешаемся.

— Карта приблизительная, так что насчет места точно не скажу, но действительно подозрительно близко.

— Эй, это ведь жуть получится?

Если бы все случилось как раз перед поездом, произошла бы ужасная катастрофа.

— Это будет ад.

— И как же удостовериться!

БУХ!

Такая обеими руками грохнул по столу:

— Дай мне время! Не хочешь, так я сам, черт побери, пойду! Поймаю этих подонков и в порошок сотру!

— Собираешься стирать их в порошок, даже не умея пользоваться силой? Это безумие.

— Во-во, только я одно знаю: не собираюсь сидеть и смотреть, как оно все получится!

Бум.

Он вскочил, оттолкнув стул.

— Кагетора! Уймись! Если в таком состоянии пойдешь, они тебя размажут. Если с тобой что случится, это не только твоя проблема будет, сам знаешь!

Внезапно Такая оглянулся.

— Прекрати бегать, будто у тебя земля под ногами горит. Представь, как я волнуюсь, когда ты так делаешь.

— … — Такая прикусил язык и тихо вернулся на место.

Аяко глубоко вздохнула:

— Я попросила подмоги у Нагахидэ.

— ? У Чиаки?

— Угу. Он должен подъехать сюда самое позднее этим вечером, а пока что я постараюсь сама справиться. Сейчас, как я догадываюсь, ты сосредоточиться не можешь. Есть дело, которое надо прежде решить, верно?

— Ты о чем?

— О твоей маме.

В глазах Такаи загорелась угроза. Однако Аяко невозмутимо продолжала:

— Мне ее жалко после того, что ты ей наговорил. Ты же знаешь. Уверена, твоей маме куда хуже, чем тебе. Она не простила себя. Но тебе ведь тоже было больно говорить все эти гадости? Если бы вы смогли быть честными друг с другом, вы бы все обсудили вместе. Непохоже, что ты не понимаешь маму, так?

— Замолчи…

— Невозможно решить вопрос, если от него убегаешь. Несколько слов — и ей стало бы легче. Ты хочешь сказать эти слова, правильно? Пожалуйста, перестань все усложнять и просто скажи то, что думаешь на самом деле. Если чувствуешь потребность зависеть от кого-то, в этом нет ничего плохого. Позволь это себе, будь с собой честным.

— Замолчи, говорю! — взорвался Такая. — Я не умею делать то, что делаете вы! Я не могу искупить то, что я не ее настоящий сын!

— !

Задетая его словами, Аяко смерила Такаю холодным взглядом. А Такая встал и ушел из кофейни.

В город, затянутый рваными тучами.

Ушел в одиночестве, кусая губы.

В храм Такая вернулся около полудня.

В гостиной он заметил чайную чашку из тех, что предлагают гостям. Кокуре видно не было, однако остался слабый отпечаток ауры гостя, который, видно, покинул комнату совсем недавно.

— …

Такая молча посмотрел вниз.

— Дедушка…

Кокуре оглянулся — он подрезал деревья хурмы в саду.

— А, вернулся.

— Ага.

— Ты уже обедал? Если нет, посмотри на кухне, там еще что-то осталось… Ммм?

Кокуре взглянул на него внимательнее. Такая с запинкой спросил:

— Это… моя мама только что… здесь была?

— …

— Вы ее пригласили?

Кокуре не стал отрицать, морщинки в уголках его глаз проступили резче.

Он прошел к главному зданию и сел на веранде.

— Эй, молодой монах.

— ?

— Когда ты родился?

Такая моргнул:

— Я…

Если он перерожденный, значит, он родился четыреста лет назад. То есть переживал рождение своего тела множество раз…

Глядя на безмолвствующего Такаю, Кокуре слегка улыбнулся.

— Я спрашиваю о тебе. Когда ты… когда Оги Такая родился?

— Оги Такая родился…

Такая осекся. Что Кокуре имеет в виду?

Кокуре сузил маленькие глаза и посмотрел в небо.

— В течение своих жизней люди не единожды начинают все с чистого листа. Даже если их тела не умирают, они в силах, если пожелают, начать с начала бесчисленное количество раз.

— …

— Это можно назвать перерождением? Если да, то ты заново появляешься на свет в момент, когда от всего сердца хочешь начать все с начала.

Такая поднял голову.

— Давным-давно ты наверняка об этом подумал. И захотел начать все сначала. Вернуться к чистой невинной душе младенца.

— …

— Теперь же, силясь простить, ты не можешь простить, пусть ради прощения и себя, и других…

Такая вздрогнул. Слова Кокуре впервые нашли в нем отклик.

— Дедушка…

— Ты разыскал утробу матери как место перерождения, правильно? Ты выбрал утробу матери местом нового начинания, местом, откуда все пойдет по-новому, где все вернется к чистому листу, — Кокуре встретился взглядом с Такаей. — Утроба матери — место, где переродилась твоя душа, где она начала существовать по-новому. Это дом, где ты начал жить как Оги Такая.

Кокуре подразумевал то же, о чем говорил недавно Масамунэ.

Мы начинаем жизнь в утробах матерей; наши матери — наш дом.

Та, кто дала ему жизнь, была его матерью — одной единственной.

Утроба матери… место, где жизнь началась заново.

Рождение.

Которое было.

Один момент, что был у него… у него, кто не более, чем пылинка во вселенной, кто даже еще ничтожнее перед лицом истории.

Один момент, который он мог вписать в эту вечную историю.

Да… пусть человек может начинать жизнь бессчетное количество раз, Оги Такая существует только здесь и сейчас. У него есть Савако — мать, которой нет больше рядом; Мия — сестра, которую он защищает; Юзуру — его лучший и незаменимый друг… Пусть он скалит клыки, зализывая раны, вынесенные из свар со взрослыми, он все еще может поддерживать отношения со многими людьми…

Он не то же, что эти люди из прошлого.

И его будущее, наверное, тоже будет другим.

Единственный человек, который существует здесь и сейчас.

Это Савако даровала ему рождение. Эта женщина, настолько важная для Оги Такаи, подарила ему настоящее. Разве не она дала ему и все дорогое его сердцу?

Кокуре проговорил:

— Она дала рождение новому тебе. Она далеко не чужая тебе, она — мать души Оги Такаи.

Замерев, Такая уставился на Кокуре:

— Де… душка…

Кокуре слабо улыбнулся:

— Ты никого не обманывал. Никого не предавал. Ты, существующий здесь и сейчас, любим всеми и важен для всех.

— …

— Тебе не в чем себя винить. Ты по всей правоте сын этой женщины. Пожалуйста, проведай ее еще раз: кажется, она очень за тебя волнуется.

Такая не двигался. Сила, сдерживающая одиночество в его сердце, дала бы трещину при одном неверном шаге.

Такая смотрел вниз, пряча лицо, и не находил ответа.

«Мама…»

И сомневаться-то не в чем: все очевидно. Однако же…

Без раздумий он бы никогда не понял. Проблема была не в прошлом, но в будущем. Что делать потом? Что сделать, чтоб не ранить дорогих сердцу людей, чтобы не предать их? Личность Кагеторы — это не оправдание. Почему нельзя быть честным? Почему приходится делать больно человеку, который так важен для него? Если дело было в слабости, он хотел бы скорее стать сильным. Если дело было в возрасте, он хотел бы поскорее стать взрослым. Если он колебался и ранил этим людей, он бы хотел… хотел вырасти. Как же он этого хотел!

«Я… — под тяжестью мыслей дрогнули плечи. — Я… просто ребенок».

Кокуре смотрел на него, а Такая кусал губы. Все сильнее и сильнее.

Вы должны просто быть самим собой.

Мать, появившись в воображении, все еще звала его по имени с улыбкой, согревающей его.

И Такая впервые заметил…

Что сад моховых роз никогда не покидал его сердца…

Кокуре поднял телефонную трубку.

Время перевалило за семь вечера.

Ощутив нечто тревожное в звонке, Такая сбежал со второго этажа.

— Что?! Где вы? Вы сейчас где?!

По лицу Кокуре Такая немедля догадался, что случилось что-то выходящее за рамки обычного, и выхватил у монаха трубку.

— Алло? Это я!

— Ка-Кагетора? — голос в трубке принадлежал Аяко. — Шестая точка… была атакована!

— Шестая? Не… скорый поезд…

— Противоположная… северо-западная. Госпиталь при университете Тохоку в Сейрё. Здание уничтожено… я не могу…

Отчаянные слова тонули в дыхании, которое становилось все слабее и слабее.

— Нэ-сан? Ты ранена?!

— Я… нормально, но… никто… никто ничего не делает…

— Ничего не делает? В смысле?

— Никто не заметил обвала! — выдавила Аяко. — Как будто они не видят! Вообще не реагируют! Никого не зовут! Ни полицию, ни пожарных! Совсем ничего не делают!

— !

— Здесь много раненых! Все мучаются… что мне делать, Кагетора! Что мне делать?!

— Но!

— Я звала кучу раз, а никто не слушает! Никто не идет помочь! Я звала, умоляла, никто не обращает внимания! Где их глаза? Все ведут себя, будто ничего не произошло! Если так дальше пойдет, то даже те, кто выжил, умрут! Кагетора!

Гипноз.

Дзикэ-кеккай Могами уже давал о себе знать. Людей, охваченных внушением, совсем не заботили ни сверхъестественные явления, вызванные оншо, ни жертвы.

— Что мне делать?! Я… а!

— Нэ-сан, что случилось?

— Ка-кагетора!

— Я иду! Продержись еще чуть-чуть, поняла? Я уже иду!

Он положил трубку и повернулся к Кокуре.

— Отправляешься?

Такая кивнул:

— С силой или без, но не могу же я просто сложить руки?

— … Боги с тобой. Они защитят тебя.

В глазах Такаи появилась улыбка:

— Бисямонтэн?

И вдруг…

Ссссзззз…

Из-под пола вырвался жуткий звук.

— Что это!

Земля содрогнулась. Дом пошатнулся. Замигали светильники, попадали цветочные вазы. Все здание тряслось и скрипело.

— Землетрясение?!

— !

Снизу взвыло. По потолку пошли трещины, а потом он рухнул, сметая стены, не способные выдержать его вес.

— Ч!

Земля ушла из-под ног.

И перед глазами взметнулись багровые языки пламени.

— !

Рев сотрясал округу.

Дом Кокуре превратился в гигантский столб огня.

А неподалеку стоял молодой человек, в чьих глазах отражалось опалявшее небо пламя.

Порыв ветра бросил хлопья горячего пепла на белый плащ, и Косака Дандзеноске Масанобу безмолвно отвернулся.

Неистовое пламя уничтожало храм Дзико.

Косака стоял, склонив голову. На губах его играла ледяная усмешка.