Хрустальная колыбельная

Глава 3: Моховая роза

По-любому, они не могли сделать и шагу, пока не выяснили, что все-таки происходит. Поэтому Аяко начала детальную ментальную разведку в городе на следующий же день.

Такая, в свою очередь, начал тренировку по развитию своих сил под руководством аббата Кокуре.

Тренировку, которая оказалась довольно-таки строгой.

Его заставили подняться безбожно рано и подметать окрестности сада и главных храмовых построек, затем, после поспешного завтрака даже без «пожалуйста», — посетить утренние службы. И только после всего этого, когда Такая замотался настолько, что на смену угрюмости пришло приглушенное изумление, Кокуре, наконец, встретил его серьезно.

Формально усаженный перед алтарем с ладаном, Такая развернулся к Кокуре.

— Видишь ли, твоя нервозность означает, что у тебя нет необходимого спокойствия. Это гнетет твое сердце, и то, что должно изливаться, заперто внутри, — объяснил Кокуре и правой рукой потянулся к Такае — строго хлопнуть того по плечу. — Если ты будешь носить на плечах этакую злобу каждый день, то растратишь большую часть своих драгоценных сил впустую. Сперва ты должен расслабиться. Настройся на то, чтобы принимать вещи легко.

— …

— Все разговоры о силе желания или о сверхъестественной силе очень преувеличены; на самом деле сила возникает из тонкости души. Если ты смог понять суть предметов, если ты смог стать мудрым, ты сможешь обладать ею. Это как беседа, которую, раскрыв сердце, ты ведешь с собственной маленькой вселенной. Упрямство, которое живет в тебе сейчас, никогда не позволит достигнуть мастерства.

Кокуре вздохнул, видя, что Такаю раздражают его непонятные слова. Потом выражение его лица смягчилось.

— Ну ладно, ты скоро поймешь, — проговорил аббат и поднялся на ноги. Когда он вернулся, то принес нечто вроде свитка.

— Сперва расслабься и очисти разум. Теперь скрести ноги вот так, — Кокуре показал позу лотоса, и Такая сел так же. — Хорошо. Мы приступим к одному из методов Канхо[22] — методу очищения сознания от отвлеченного путем подсчета вдохов. Это называется Сюсокюкан[23] Он не только позволит тебе сконцентрироваться, но и подготовит к общению с твоей вселенной. Для этого тебе нужно считать от одного до десяти, по счету на каждый вдох. Когда досчитаешь, начинай сначала. Теперь, — Кокуре показал развернутый свиток, — необходимо представлять в воображении символы Аун[24]: на выдохе — а[25], на вдохе — ун[26]. А именно вот эти.

В свитке значились огромные (A) и (УН) — символы из санскрита.

— Аун произносится как «а» и «н». Звук «а» получается, когда ты открываешь рот, «ун» — когда закрываешь; символы эти, по своему существу, охватывают все существующее от начала до конца… другими словами, они выражают все. Рты стражей Нио[27] у ворот нашего храма устроены именно в форме «а» и «ун».

— Яяяяясно…

— Когда дышишь, рисуй эти символы в воображении. Одновременно выбрасывай из головы праздные мысли и приводи сознание в равновесие. Когда сможешь это сделать, перейдешь на второй уровень, — палец Кокуре скользнул по символу «а». — Следующий этап — Адзикан[28], вид медитации. Вписываешь «а» в круг полной луны и чувствуешь себя одним целым с Даиничи Нераи… это один из самых эффективных способов, представленных в Сутре Махаваирокана[29].

— Одним целым с Даиничи Нераи?

— Даиничи Нераи — Будда в начале космоса, а знак «а» его символизирует. При виде этого символа ты видишь начало космоса… и основы собственного микрокосма. Он на самом деле обладает силой уравновесить ток крови в каждой части тела… позволяет тебе осознать течение объединенных способностей и разума, когда они сливаются воедино, — Кокуре чуть улыбнулся. — Повторяй, пока не сможешь контролировать этот ток по желанию. Высвобождение твоих сил тоже от этого зависит.

Такая наполовину верил, наполовину сомневался, но…

Кокуре выпрямился:

— Хорошо. Теперь концентрируйся. Начни со счета дыхания. Представь «а» и «ун». Хорошо? Пожалуйста, зажмурься.

Такая восстановил в памяти символы санскрита и, как ему велели, закрыл глаза.

— Расслабься. Дыши естественно. На выдохе представляй «а». На вдохе — «ун». Считай вдохи… верно, просто пусть все будет естественно…

Вдыхая и выдыхая, Такая рисовал в воображении «аун».

«A»…

«УН»…

— Просто воображать их недостаточно. Ты должен рассмотреть. «Дыхание»… другими словами, «аун». Разгляди их в воображении.

Три…

Четыре…

Кокуре молча наблюдал за Такаей; нелегко было войти в это состояние с первого раза.

И конечно, Такая делал не в точности то, что ему сказали. Ему приходилось держать в голове образы, поэтому дыхание и медитация не были одновременными; да и плечи скорее напряглись еще сильнее, нежели расслабились. Кроме того, ему было трудно сосредоточиться, ощущая на себе взгляд Кокуре.

«Какого черта я должен это делать?» — думал он раздраженно, однако, под взглядом Кокуре он не мог просто остановиться. Такая даже и не хотел серьезно стараться… но, пока другого выбора не оставалось, продолжал с кашей в голове считать.

И потом…

Минут через двадцать что-то начало меняться.

Сам Такая не ощущал ничего. Нет… он в самом деле начал входить в медитативное состояние, но не замечал этого.

С каждым повтором цикла счета его дыхание и представление вправду соединялись и гладко текли вместе даже прежде, чем он успевал их проконтролировать.

Вероятно, сейчас сознание Такаи было полностью обращено внутрь… та постоянная напряженная бдительность по отношению к внешнему миру исчезла.

«Поразительно… — Кокуре в восхищении сильно втянул воздух. — Какая чудесная концентрация».

В пространстве вокруг Такаи не было ни единого следа беспокойства.

Его беспокойство растворилось, как только он погрузился в медитацию.

Кокуре задумчиво прищелкнул языком. То, что Такая достиг успехов за такое короткое время, медитируя впервые… его таланты действительно выходили за грань обычного.

«Есиаки и в самом деле поручил мне адски способного юношу».

Может, и чтобы высвободить его силу, понадобится меньше времени, чем ожидалось?

И пока Кокуре размышлял…

Плечи Такаи слабо дернулись. А потом его ритм внезапно сбился.

Дыхание Такаи и воображение «аун» стали напряженнее. Он немедленно попытался расслабиться, но очевидно больше не мог войти в медитативное состояние, однажды потревоженное.

Кокуре заинтригованно посмотрел на Такаю:

— Молодой монах?

Услышав голос Кокуре, Такая наконец открыл глаза и глубоко вздохнул.

— Что-то не так?

— А… нет, — Такая выглядел слегка взволнованным. — Просто вот только что… что-то…

— Что-то? Что именно?

Такая замолк. Он не мог выразить это словами. Нет, хоть он и не мог ничего вспомнить, кроме образа, но почувствовал в себе нечто, мешающее войти в глубокий транс.

Или точнее было бы сказать, что нечто вытолкнуло его из глубин подсознания?

Такая никак не мог представить, что, возможно, дело было во внушении Кагеторы — его другой личности: эта стена, которая выросла из руин сознания Кагеторы, чтобы запечатать его память, препятствовала проникновению извне и откликалась в Такае головной болью.

— Попробуем еще раз?

— А? Ну, ладно…

Такая отважно попытался снова, но на этот раз все не пошло так гладко. Сколько бы он не считал вдохи, отвлекался прежде, чем успевал взять себя в руки.

Кокуре уже ушел из главного храма, а Такая продолжал считать.

Но текли минуты, а он все никак не мог сосредоточиться.

— Сэндай? — за день до отъезда Такая посвятил в свои планы младшую сестру Мию; та вытаращила глаза. — Братец, ты собираешься в Сэндай?

— Ага… — виновато отозвался Такая. — С парой друзей… наверное, куда-нибудь в Мияги[30].

— Хмм, неожиданно, правда? — выражение ее лица стало странным, но спустя момент Мия безоблачно заулыбалась: — Может, ты увидишь маму, а? Если увидишь, скажешь, что у нас все хорошо?

— О… да, — понурившись, Такая кивнул.

Такая вышел из главного здания в сад и посмотрел в чистое голубое небо Сэндая.

Он все еще думал о улыбке Мии.

«Это ведь уже неважно, так?»

Образы прошлого промелькнули у него в голове.

Случилось это пять лет назад. Каждый день в семье бушевала буря: безумный от выпитого отец; мать, которая отчаянно силилась успокоить его. Драки и жестокость. Казалось, Такая тогда каждый день видел, как мать рыдает у себя в комнате.

Мама ушла от них только с маленькой сумкой. Она оглядывалась бессчетное количество раз, и на лице ее были как облегчение — что она смогла убежать от всего этого — так и глубокая вина перед покинутыми детьми. В это время Такая стоял на холодном ветру и смотрел, как ее тонкая фигурка растворяется в сумерках над холмистой дорогой.

Мама снова вышла замуж и теперь жила здесь, в Сэндае.

— Скажи ей, что у нас все хорошо.

«Я не увижу ее, Мия, — сказал Такая сестре, что осталась далеко, в Мацумото. — Я никак не смогу увидеть ее…»

Такая опустил взгляд.

Они жили под одним небом, но мать больше не имела к Такае никакого отношения.

«Сейчас она чужая…»

Он слабо вздохнул и еще раз взглянул в голубое небо Сэндая.

Из храмовой постройки за неподвижной фигурой Такаи наблюдал Кокуре.

Аяко вернулась около семи вечера. После обеда в храме она доложила Кокуре о результатах ментального исследования:

— Ритуалы призыва мертвых были проведены еще в двух точках, как мы и подозревали. Там везде так и роились духи. Теперь ясно, что те случаи с разрушением домов связаны с ритуалом призыва.

— Так ли? — Кокуре медленно прихлебывал чай. — Вы имеете в виду, что кому-то было необходимо уничтожить те строения, чтобы призвать мертвых?

— Да. Но мы еще не знаем значимости тех трех мест. Кажется, между ними нет ничего общего.

— Вопрос в том, кто и зачем совершал ритуалы? Ммм… Этого мы еще не знаем, так?

— Зато мы знаем, что из-за этих призывов изменилась энергетика в Сэндае: ауры здесь более плотные, я думаю, из-за того, что разбитый энергетический баланс рушится. Я точно не знаю без дальнейшего исследования, но меня волнует, что… — взгляд Аяко стал колючим. — Кончились эти ритуалы или нет.

— Хотите сказать, что возможно случаи разрушений продолжатся?

— Именно. Но понятия не имею, где произойдет следующее, так что не думаю, что мы сможем предотвратить его. Хотя если это случится снова…

— Они придут для ритуала. Преступники объявятся.

— Вероятно, будут жертвы. Но я приложу все усилия, чтобы вычислить место следующего происшествия до того, как оно произойдет.

Кокуре кивнул и допил оставшийся в чашке чай:

— Вот и все, что можно сделать.

Аяко тоже кивнула, а потом, впившись взглядом в аббата, застенчиво начала:

— Это…

— Что?

— Как там Каге… в смысле, как успехи Такаи? — поинтересовалась Аяко тоном, каким мать спрашивает врача о здоровье захворавшего ребенка.

Такая поспешно вернулся для обеда в комнату на третьем этаже и не сказал Аяко ни единого слова.

— Волнуетесь о нем?

— Ну это, в смысле, он показался мне немного… не в себе.

— Молодой монах, а? Ну несомненно, он обладает выдающимися силами. Однако, кажется, его что-то тревожит. Его чувства постепенно переходят на что-то другое; он возбужден и не может успокоиться. Будто о чем-то размышляет…

— Размышляет? Такая?

— Верно. У него есть близкие друзья или родственники здесь, в Сэндае?

Аяко окинула взглядом коридор, в котором мельком видела Такаю.

«Кагетора?»

Такая неподвижно стоял перед телефоном. Жена Кокуре выглянула из кухни и позвала:

— Такая-кун, ванна нагрелась, иди первым, если хочешь! Ой, позвонить хочешь?

— О, а можно?

Она улыбнулась в ответ:

— Ну конечно. Домашним звонишь?

Такая прикусил язык и опустил глаза.

Когда он успел открыть телефонную книгу Сэндая? Строчки номеров для фамилии Нагасуэ покрывали страницу перед ним. Когда мать во второй раз вышла замуж, то сменила имя на Нагасуэ Савако. Вот и ее номер телефона.

Такая снял трубку, его палец потянулся к диску. Он медленно набирал номер из книги, но… остановился на последней цифре. Поколебался, нажал на рычаг, чтобы оборвать набор.

Слабо вздохнул. Его палец снова завис над диском и набрал знакомый номер — на этот раз от души. Спустя момент их соединили.

— Да? Говорит Нарита.

— А… Юзуру? Это я.

— Такая?

Знакомый голос Юзуру, сегодня — откуда-то издалека. Такая было неосознанно расслабился, однако Юзуру мгновенно начал кричать на него:

— Какого черта с тобой случилось?! Ты даже на экзамене не показался! И ты ничего мне не сказал!

— Угу. А… прости.

— Я думал, у тебя простуда или жар или еще чего… я беспокоился! А когда спросил Мию-чан, она сказала, что ты уехал… Да что с тобой такое?! Где ты, блин?!

Юзуру был в редкой ярости — при звуках его голоса Такая совсем расстроился. В ответ на молчание Юзуру неуверенно спросил:

— Такая? — его голос сразу затих. — Что-то… случилось?

Такая слабо улыбнулся — он был рад, что Юзуру такой отходчивый. Он открыл рот, и потекла обычная непринужденная беседа.

Ночь в Сэндае вступала в свои права.

— Эй! Парень! Хватит отлынивать и мети тщательнее!

Здания храма эхом отражали низкий гулкий голос Кокуре с самого раннего утра. Такая отшвырнул бамбуковую метлу и, сузив глаза, развернулся:

— А, черт побери! Так чего я должен этим заниматься?!

— Это один из аспектов тренировки.

— Ну и как оно тренирует?!

Кокуре отвернулся, не обращая внимания на его порыв:

— Подмети и кладбище хорошенько. Не забудь вынести мусор с заднего двора, когда польешь цветы в саду. Потом у нас утренние службы. А потом генеральная уборка в главном храме. Когда закончишь, продолжим с того места, где вчера остановились. А теперь шевелись и возвращайся к работе!

— Ку… эй! Ох уж эти дедули! Дедули, блин!

Такая чувствовал себя настоящей половой тряпкой. Он подавленно подобрал метлу.

«Свихнулся он, что ли?»

Где-то через десять минут вернулся Кокуре:

— Кажется, засорилась канализация. Не мог бы ты? Молодой монах?

Такаи в саду и след простыл. Его метла стояла, прислоненная к хурме перед главным храмом. Кокуре насупился:

— Этот несносный парень… Удрал, значит?

«Можно подумать, я этого просил!» — плевался про себя Такая, шагая по дороге к городу.

Он всегда был вспыльчивым и просто не мог смириться с подобным обращением — как с младенцем… поэтому немедля сбежал. Его наручные часы показывали только восемь. В утренний час-пик мимо проходили бизнесмены в костюмах и ученики местных старших школ в униформах. Такая чувствовал себя довольно неудобно, шатаясь по округе в обычной одежде, но…

«М-да, я даже еще не завтракал».

Подчинившись зову пустого желудка, Такая порылся в карманах брюк. Кошелек он, очевидно, оставил, и наскреблось всего лишь 620 йен.

«Если я поем в МакДональдсе, ничего не останется».

Этот его побег сгоряча явно не мог продолжаться долго. Такая испустил тяжелый вздох и через реку посмотрел на зелень замка Аоба. Внезапно в его воображении возникло лицо Наоэ. Лицо казалось рассерженным. Такая вздохнул еще раз. «Только ты и неправ» — осудил мысленный голос, и Такая неохотно поплелся дальше. Он не знал, что в это время Аяко рвет и мечет в храме Дзико.

И даже до того, как он осознал… Его ноги сами пошли по знакомой дороге — не в первый раз он был здесь. Он помнил этот ряд домов…

«Точно…»

Такая вспомнил и застыл на месте. Он приходил сюда однажды, несколько лет назад. Было это сразу после того, как мать развелась и снова вышла замуж.

Он сбежал из дома после крупной ссоры с отцом и, имея при себе только накопленные деньги, лихорадочно добрался до места, где жила мать. Но, несмотря на то, что он подошел к самой двери, так и не смог найти силы позвонить.

«Прошлое, да?»

Той ночью шел снег. Такая помнил, как стоял перед дверью неизвестно сколько времени, глядя на теплый свет, льющийся из окон дома Савако.

«Как это было тупо».

Не останавливаясь, Такая стиснул губы. Над головой раскинулось ярко-голубое утреннее небо. Он проходил мимо младшеклассников, спешащих на уроки. Его ноги сами следовали знакомой дорогой — словно дорогой памяти.

А потом он остановился перед домом, который помнил, — перед традиционным домом, обнесенным белой стеной. В скромном саду цвели красивые красные бутоны — моховые розы, которые обожала Савако. Такая вспомнил, что много похожих цветов росло у них в саду, очень давно, и на него нахлынула ностальгия. Когда он был младше, то с Мией любил рассаживать их семена по всему саду и с нетерпением ждать, когда же они взойдут.

Образ улыбки Савако, наблюдающей за детьми, отпечатался поверх моховых роз.

Цветы эти больше не росли у них дома.

Он оглянулся на детский голос.

«О…»

В дверях появились женщина в переднике и мальчик с портфелем.

Савако.

Такая инстинктивно нырнул за угол и оттуда продолжал смотреть на две фигуры у дверей.

— Ты все взял? Сменную обувь?

— Ага!

— Молодец, — с улыбкой отозвалась Савако; несмотря на то, что она немного постарела, улыбка ее стала еще искреннее, еще ярче.

Он соскучился по этому далекому знакомому голосу.

— Осторожнее через дорогу!

— Хорошо! Пока!

— Пока.

Мальчик приближался к нему. Такая подхватил его, когда тот огибал угол.

— Ууупс.

Изумленный ребенок с момент таращился на старшего незнакомца, потом быстро поклонился и убежал. Такая проводил его взглядом и снова оглянулся на Савако. Она развешивала одежду. Мать конечно выглядела старше, чем он помнил, но ее лицо было светлым: ни тени, ни боли — почти до неузнаваемости.

«Ну естественно, — пробормотал себе Такая, опустив глаза. — Теперь она… счастлива».

И вдруг…

— Привет…

Неожиданно сзади кто-то поздоровался. Такая оглянулся. Юноша — совсем незнакомый — стоял сзади… неизвестно, как долго. Угольно-черные волосы и блестящие губы — красивый молодой человек невозмутимо смотрел на Такаю и протягивал ему белый носовой платок.

— Платок? Зачем он мне?

— Пожалуйста, возьми, если надо.

Такая непонимающе взглянул на юношу. Платок?

— Э?

— А… извини, — молодой человек слегка усмехнулся и спрятал платок. Он крутнулся на каблуках и проговорил через плечо: — Просто было похоже, что ты вот-вот расплачешься.

— …

Такая с подозрением сверлил юношу глазами. Косака Дандзе насмешливо хмыкнул, грациозно отвернулся и пошел прочь.

— …

Жесткий взгляд насупленного Такаи преследовал Косаку, когда тот растворялся вдали.