...И многие не вернулись

ЖИЗНЬ, РОЖДЕННАЯ В ОГНЕ

Среди партизан Александра Пипонкова — Чапая — был один парень, старше нас лет на пять, очень непосредственный, но совсем не навязчивый и производивший очень приятное впечатление. Слегка сдвинутая на затылок кепка открывала высокий лоб; черты лица свидетельствовали о натуре сильной. Он не прилагал никаких усилий, чтобы его заметили, и именно это выделяло его. Вечерами он присаживался к партизанскому костру, пел вместе со всеми и заводил разговоры. У него были умные глаза, в которых отражалась сосредоточенная внутренняя жизнь этого человека. Мы его звали Калином, но его настоящее имя было Гроздан Стоилов.

Несколько позже в партизанский лагерь прибыла новая группа молодежи из Белово. С ними пришел «старый» партизан Иван Илков — девятнадцатилетний юноша с черными кудрявыми волосами и светлыми лучистыми глазами. Зимой он принимал участие в бою на Еледжике — бою поистине героическом. Увидев Гроздана, Илков бросился его обнимать.

Наш лагерь находился на склоне, с которого просматривалась вся равнина. В утренние часы июльского дня равнина утопала в легком мареве, а дым от поездов шлейфом тянулся над станцией. До нас доносились какие-то далекие звуки, напоминавшие грустную песню жнецов.

А где-то под таким же июльским небом чернели головни того костра, на котором живьем сожгли Данчо Пачева, а среди синитьовских полей находилась могила Ивана Стоилова — ее обвевали порывы теплого июльского ветра…

Со дня смерти Данчо и Ивана прошло довольно много времени. Стремительное наступление Советской Армии наполнило нас волнующим предчувствием близкой победы. Потому-то и потрясения зимних событий уже стали забываться. Всеми своими помыслами мы были устремлены вперед. Будущее представлялось нам неясным, но тем не менее властно манило, как манят и влекут далекие, едва различимые горизонты.

И вдруг встреча Илкова и Гроздана — брата Ивана Стоилова — вернула нас в прошлое, к последним дням пережитой зимы…

Илков знал многое — знал и трагические обстоятельства, предшествовавшие гибели Данчо и Ивана. Я прислушивался к его хрипловатому голосу и живо переживал все — возможно, потому, что был очень молод, или потому, что присутствие Гроздана делало рассказ еще более ярким. Рассказ этот все еще звучит во мне, как будто я слышал его вчера.

Илков тер небритый подбородок — ему было трудно начать, но все-таки заговорил:

— Мы собрались после боя на Еледжике. Оставалось нас не больше десяти человек. Пошли к «медвежьей берлоге» — чуть выше Сестримо. С нами шел и Данчо. По очереди несли тяжело раненного комиссара Стояна Попова. Несколько дней — шаг за шагом — карабкались мы по среднегорским кручам и в конце концов добрались до пустынного Голашского хребта. Там нас настигла вьюга. Прижавшись спиной друг к другу, мы стали ждать, когда она стихнет. Но после первой ее волны последовала вторая, третья… Ветер дул с такой силой, что казалось — вот-вот унесет нас с собой… Одеты мы были слишком легко, и холод пронизывал нас до костей.

Сгибаясь чуть ли не до самой земли, выбиваясь из последних сил, мы снова двинулись в путь. Иногда то один, то другой терял следы и проваливался в глубокие сугробы. Ветер заглушал голоса отставших. И мы возвращались искать их, когда замечали, что их нет с нами. Чтобы не потерять друг друга из поля зрения, держались за руки, как ослепленные Самуиловы воины[23], и так продолжали идти вперед…

Вьюга не прекращалась всю ночь. Мы потеряли представление о времени. Вокруг нас все заволокло какой-то свинцово-серой мутной мглой, и мы как бы плавали в ней. Приходилось руками разгребать снег. Потом стало еще хуже. Последние силы были на исходе, и казалось, что мы погружаемся в какой-то глубокий сон. Данчо Пачев пожаловался, что у него кружится голова. То же самое почувствовал и я. Белая смерть нависла над нами. Лицо старшего группы Методия Шаторова сделалась каменным от напряжения. И вдруг среди завываний ветра мы услышали, как кто-то запел. Это был раненый комиссар. Запели и остальные. Усталые и окоченевшие от стужи, мы все-таки нашли силы двинуться дальше.

Когда добрались до «медвежьей берлоги» и немного пришли в себя, Методий Шаторов послал Данчо в Виноградец за хлебом. В одну из ночей мы отправились к роднику на Церовском шоссе, чтобы встретить Данчо. Он пришел с двумя рюкзаками, да еще и сумки нес в руках. Мы передали ему приказ Шаторова вернуться в горы, а он только качал головой: нет! Данчо никогда не бросал начатого дела на полпути. Он решил принести из села еще продуктов…

Иван Илков был на год моложе нас — одноклассников Данчо. По гимназии он знал его мало, но, став партизанами, они почти не разлучались. Поэтому его рассказ раскрывал перед нами нового Данчо Пачева — молодого партизана, слишком рано ставшего взрослым. Иван Илков рассказывал, а перед моими глазами стоял Данчо: небольшого роста, с круглым умным лицом и пробивающимися усиками, в фуражке с большим четырехугольным гербом Пазарджикской мужской гимназии.

— Удержать его было невозможно… — продолжал Илков. — Не прошел он и двухсот метров, как на шоссе началась стрельба. В темноте вспыхивали огоньки выстрелов. Нам показалось, что кто-то крикнул. Мы бросились искать засаду на шоссе, но никого не обнаружили. Потом уже мы узнали, что Данчо прорвался…

После перестрелки Данчо установил связь с укрывшимися в селах партизанами, в том числе Иваном Стойловым и его братом Грозданом — нашим Калином. Данчо вывел их в лес. В течение нескольких дней они бродили по Еледжику в поисках группы Методия Шаторова. Но они ходили днем, а Шаторов посылал за ними людей в прежние лагеря и на явки ночью. В конце концов они снова вернулись в село. Данчо и Иван Стоилов остались в Виноградце. Для большей безопасности они укрылись в заброшенной пекарне в центре села.

28 марта вечером двое полицейских сыщиков зашли во двор двоюродного брата Данчо — Ангела Ладжова, которого партизаны считали своим. Сквозь ветви деревьев виднелись освещенные окна дома. Ладжов встретил сыщиков на крыльце и подал знак следовать за ним. Они остановились у обвалившегося каменного забора позади дома.

— Они в пекарне… Рядом с общинным управлением, — зашептал Ладжов, оглядываясь на улицу: как бы кто не заметил их. — Я забрал у них пистолет. Сказал Данчо, что мне нужно для важного дела…

— Эй! Да ты молодец! Заткнул нас за пояс, — произнес старший из полицейских. — Здорово ты их провел!

В его словах сквозили восхищение и радость по поводу неожиданно выпавшего на их долю легкого успеха.

Агенты перешли через мост над плотиной, постояли перед трактиром рядом с пекарней, осмотрели домишко деда Крыстьо и вошли в здание общинного управления…

— Тогда и я скрывался в Виноградце — вместе с Петром Чобалиговым, — глухо вставил Гроздан. — Ночью Данчо предупредил, что в селе появились агенты и что надо быть осторожными. О нас подумал, а о себе нет — решил, что они с Иваном находятся в безопасном месте…

К двум часам ночи из Пазарджика прибыло несколько грузовиков. Перед селом они погасили фары и остановились. Солдаты и полицейские направились к центру села. Одна группа тихо обошла общинное управление и блокировала дом Данчо. Пятнадцать человек перешли через мостик и притаились за старыми вербами у реки. Остальные пробрались через узкую улочку между трактиром и домиком деда Крыстьо и вышли за старой пекарней с трактиром.

Начинало светать. Закопошились куры во дворе деда Крыстьо. Бабушка Ката пошла взглянуть на скотину. Открыла было дверь, но тут на нее прикрикнули: «Назад, бабка!» — и она замерла на пороге.

Бабушка Ката поняла: полиция! И вернулась в дом. Во дворе послышались выстрелы, кто-то застонал. Старушка выглянула в окно и увидела Данчо Пачева, распростертого у разрушенной каменной ограды их двора. Она приоткрыла дверь и хотела пройти к нему, но полицейские, притаившиеся за углом, прогнали ее.

— Воды… — простонал Данчо.

Он лежал, опустив голову на руки. На его одежде алели пятна крови.

Полицейские не позволили старушке дать раненому воды. Они видели, что у него нет оружия, и хотели взять его живым, но боялись выйти из своего укрытия, предполагая, что в пекарне прячутся другие партизаны.

— Сколько еще человек в пекарне? — крикнул кто-то издали.

— А вы сами пойдите посмотрите! — ответил Данчо.

Ему пригрозили:

— Или ты нам ответишь, или мы тебя прикончим!

К домику деда Крыстьо подъехала машина командира 27-го Чепинского полка, который приказал хозяину выяснить, сколько еще партизан осталось в пекарне.

— Не ходи туда, дедушка Крыстьо! Не слушай этих палачей! — подал голос Данчо.

Старик остановился на полпути. По его щекам текли слезы.

Полицейские снова накинулись на Данчо:

— Если хочешь жить, говори, сколько человек прячется. И кто вам помогает!

— Их там много… А кто нам помогает, не скажу, — ответил Данчо.

Привели его отца — бай Томе.

— Ты знаешь этого человека? — спросил один из полицейских.

Отец, замирая от ужаса, молчал.

— Батя, это же я! Неужели не узнал? — спросил Данчо и попросил отца принести ему напиться.

Полицейские не разрешили этого сделать.

— Иди к нам, мы тебя напоим!.. — кричали они.

Было часов восемь утра, когда полицейские решились бросить несколько гранат в комнаты над пекарней, где скрывался Иван Стоилов. От взрыва дверь слетела с петель, окна вместе с рамами вылетели наружу. Когда дым рассеялся, в дверях показался Иван… Рассказывают, что накануне вечером предатель Ладжов незаметно вытащил затвор из его винтовки.

Полицейские набросились на Ивана, связали ему руки и завязали глаза, а потом занялись Данчо. Полицейские волокли его по земле, били и все задавали свои вопросы.

— Кто вас кормил?

— Народ! — ответил Данчо.

— А откуда у тебя эти новые ботинки?

— Что — понравились?

От этих слов полковник Еленков пришел в ярость.

— Принести соломы и поджечь пекарню! — приказал он. — Соберите все село! Мы его изжарим, но перед этим он сам увидит, как отнесется к этому «народ», шевельнет ли кто пальцем ради его спасения.

Данчо приподнялся, и полковник инстинктивно попятился от него. Партизан сделал последнее усилие и улыбнулся:

— Во всем есть свой порядок, господин полковник. Сегодня — меня, завтра — вас…

Пекарня запылала. Жандармы выталкивали крестьян из домов и сгоняли на площадь. На берегу речушки под дулами винтовок собрались сотни людей, безмолвных и настороженных. Полицейские поволокли через двор раненого Данчо.

По толпе пронесся ропот. Женщины отвернулись, чтобы не видеть, как Данчо бросят в огонь…

После того как Данчо сожгли, Ивана Стоилова отвезли в Пазарджик. Его истязали целые сутки. 30 марта вечером его расстреляли вместе с другими коммунистами в полях между Синитьово и Марицей…

Иван Илков замолк. Молчали и мы.

Недавно в Виноградце и Огняново, родных местах Данчо Пачева и Ивана Стоилова, чтили память погибших партизан. Мы пошли поклониться месту гибели Ивана. Там сейчас лежат могильные плиты, а на них бронзовой краской написаны имена. Плиты обнесены железной оградой. Низко свесили над ними свои ветви плакучие ивы с молодыми, только что распустившимися листочками.

У могил выступил один из товарищей Ивана и Данчо. Но почему-то слова его не доходили до сердца. Красивые слова оратора… Слишком, пожалуй, красивые…

На шоссе показались автобусы, из них с шумом высыпали юноши и девушки. Они гуляли поблизости и со свойственным молодости эгоизмом и легкомыслием ничего не замечали и не хотели замечать. Мне стало неловко… Неужели так много времени прошло с тех пор? Слова выступавшего доносились как будто издалека. Такие слова часто встречаются в газетах и докладах. Мы слушали и рассеянно смотрели сквозь поникшие ветви ив. Какая-то женщина, стоя у низкой железной ограды, вертела в руках увядший стебелек мяты…