...И многие не вернулись

ПОХОД В БЕССМЕРТИЕ

Из Батака[10] приходили невеселые новости. На ноги подняли всю полицию в области. 2-я Фракийская дивизия сосредоточивалась в районе Батакских гор. В Брацигово расквартировался карательный отряд подполковника Янева. Комендантом Батака назначили капитана Динева, вскоре прозванного «черным капитаном».

Всякий террор, как правило, рождает своего «черного капитана»…

25 января во двор брациговской школы, где размещался штаб карательного отряда, вошел мужчина лет сорока, высокий, слегка сутулый, с продолговатым лицом и резко выделяющимся кадыком. Часовой, стоявший перед зданием штаба, потребовал у него документы. Незнакомец расстегнул пальто и вынул удостоверение личности.

— Георгий Стоилов из Батака. Торгую лесоматериалами, — сказал он часовому. — Хотел бы поговорить лично с господином подполковником.

Часовой открыл дверь и крикнул в коридор, чтобы позвали дежурного офицера. Прежде чем войти к Яневу, Стоилов поправил галстук и снял шапку.

— Что вам угодно, господин Стоилов? — с явным раздражением спросил Янев и уставился на него своими зеленоватыми глазами.

Для Янева все жители Батака были олицетворением непокорства и антигосударственной деятельности.

На смуглом лице торговца проступили коричневатые пятна.

— Я хочу сообщить вам кое-что важное, господин подполковник. Настоящий коммерсант должен помогать армии…

Янев прищурился, наклонил голову, и его круглое мясистое лицо побагровело.

— Прошу! Садитесь.

Стоилов сел, положил шапку на колени и оглянулся на дверь.

— Подпоручик, ко мне никого не пускать! — приказал Янев адъютанту.

Офицер звякнул шпорами и вышел из комнаты. Стоилов пододвинул свой стул ближе к письменному столу и заговорил полушепотом:

— Господин подполковник, я политикой никогда не интересовался. Занимался только торговлей… Но в прошлом году в ноябре позвал меня к себе бухгалтер молочной кооперации Тоско Ганев и сказал, что партизаны требуют с меня сто тысяч левов. Показал расписку, и мне оставалось отсчитать эти деньги. Через несколько дней я отправился в город Пещеру. В кондитерской мы встретились с Ганевым, и я дал ему пятьдесят тысяч левов…

Стоилов все посматривал на Янева, а подполковник уставился куда-то в сторону и машинально крутил в пальцах авторучку. Стоилов почувствовал, что за кажущейся небрежностью тот пытается скрыть свои истинные чувства.

— Думал сообщить об этом властям еще тогда, — продолжал он, — но побоялся. Власть наша в Батаке, да и в Пещере, довольно слабая, у нее не хватает сил бороться с партизанами. Говорю об этом сейчас потому, что считаю, что только армия — настоящая сила…

Янев ухмыльнулся, одобрительно кивнул и развалился на стуле.

— Тоско Ганев… Значит, так зовут этого человека из кооперации?

— Да, так, — поспешно ответил Стоилов.

Янев записал что-то в лежавший перед ним блокнот.

— Вы правильно поступили, господин Стоилов. Это в ваших интересах…

Торговец вздохнул с явным облегчением: в голосе подполковника исчезла прежняя враждебность.

— Вы вернетесь в село, — услышал он дальше, — и будете наблюдать за Тоско Ганевым. Как только заметите что-нибудь, тотчас же сообщите мне…

Успокоенный, довольный, Стоилов вернулся в Батак. А через неделю подполковник получил с таким нетерпением ожидаемое сообщение:

Так произошло предательство. 14 февраля полиция арестовала секретаря партийной организации Тоско Ганева, а затем и почти всех активных коммунистов и помощников партизан в Батаке.

Их пытали в течение нескольких дней, и в результате удалось выяснить, что отряд находится где-то около истоков Белой реки, в 6—7 километрах от Батака, и что в нем примерно сто пятьдесят человек. Янев разработал план блокады и прочесывания этой местности, но трагический ход событий опередил его…

Из-за блокады и глубокого снега отряд оказался в полной изоляции. Запасы продуктов кончились еще 25 января, и наступил голод — двадцать пять дней подряд по одной-две ложки жидкой мучной каши в день! Лица у людей пожелтели, осунулись, темные круги появились под ввалившимися глазами.

Командование отряда послало в Батак Георгия Чолакова вместе с пятью партизанами, чтобы организовать доставку продуктов. Потянулись дни тягостного ожидания: один, другой, третий…

Наконец группа вернулась, но принесла нерадостные вести. В Батаке собрали продукты для отряда, но не было возможности их вывезти. Жандармерия блокировала село. Все дороги тщательно охранялись. Враг понимал, что существование отряда невозможно без связей с населением. Прерывая эти связи, противник стремился вынудить голодных партизан спуститься в село.

В безвыходном положении иногда ищут спасения в самых абсурдных решениях. Командование отряда имени Антона Иванова отобрало тридцать семь самых выносливых партизан, с тем чтобы послать их во главе с Георгием Чолаковым в Батак за приготовленными для партизан продуктами.

Утром 21 февраля лагерь на вершине Калыч-Борун ожил еще до рассвета. Отряд провожал группу Чолакова в Батак в надежде на то, что она принесет продукты и спасет отряд от голодной смерти. Посланные спустились по снежному склону друг за другом на самодельных, наспех сделанных лыжах.

Батак встретил партизан зловещей тишиной. Только кое-где мерцал в окошках свет. Село выглядело опустевшим, и это вызвало у партизан растерянность, но никто об этом не обмолвился ни словом.

В тот день было совершено еще одно предательство. Ангел Янев, тоже торговец-оптовик, сообщил капитану, что в селе собрали продукты для партизан, и указал, в каких домах они припрятаны. Не подозревая об этом, партизаны к одиннадцати часам вечера проникли в село. Они укрылись на сеновале около Старой реки. Сеновал находился на втором этаже, а под ним был хлев, в котором держали скот. Там было тепло, и уставшие партизаны решили немного вздремнуть.

Георгий Чолаков и еще несколько партизан из Батака направились к дому старого коммуниста Петра Янева, чтобы договориться о том, как вынести продукты, но оказалось, что того уже арестовали.

Вдруг в селе раздалась оглушительная стрельба. Партизаны наткнулись на военный патруль, и завязался бой. В это время полицейские и жандармы, спрятавшиеся в крестьянских дворах, открыли огонь по сеновалу, где оставалось большинство партизан. Выбраться оттуда было невозможно. Георгий Чолаков бросился выручать своих. На сеновале услышали очереди его автомата, а потом и его голос:

— Выходите!.. Бегите к ограде и держите школу под обстрелом!..

Хотя кругом свистели пули, партизаны покинули сеновал и открыли огонь в направлении школы. Оттуда доносились команды, автоматные очереди, пулеметная стрельба. Над селом повисли осветительные ракеты, и в их мертвящем зеленоватом свете казалось, что дома прижались к земле.

— Поддерживайте огонь! А мы проберемся в село за продуктами! — приказал Георгий Чолаков. Но прежде чем он отправился к дому Петра Янева, с южной стороны сеновала подкралась группа жандармов. Карательный отряд начал окружать партизан. Стрельба около школы усилилась, откуда-то донеслись крики детей.

Тогда Георгий Чолаков приказал отступать.

Встревоженные, подавленные своей неудачей, партизаны направились вверх по Старой реке. Погруженный в темноту и оцепеневший от ужаса Батак остался позади.

В урочище Тырновица партизаны остановились отдохнуть и разожгли костры. Одни разулись, чтобы высушить носки и обмотки, другие сняли с себя рубашки, не подозревая, что жандармы преследуют их по пятам. Снег под ними слежался, и они оказались словно в ямах. Над этими ямами вдруг засвистели пулеметные очереди. Партизаны прижались к заснеженной земле, кое кто в испуге пустился бежать.

— Спокойно, товарищи! Разобрать оружие — и ко мне! — раздался заглушаемый стрельбой голос Георгия Чолакова.

Партизаны ответили на огонь, а потом Георгий Чолаков, Илия Чаушев, Георгий Ванчев и Атанас Кынев поднялись в атаку.

Жандармы отступили вниз по склону. Партизаны бросились за ними, торопясь забрать свою одежду и обувь, сушившуюся у самых нижних костров. Но когда они добрались до них, Атанас Кынев схватился обеими руками за живот и упал ничком. Рядом с ним со стоном свалился и Илия Чаушев — пуля разорвала вену на шее и из раны хлынула кровь. Кольо Гранчаров остановился помочь Илие, но почувствовал, что его сапог наполнился кровью: его самого ранили в ногу. А Георгий Чолаков, без шапки, в расстегнутом кожухе, промчался мимо них с криком:

— Вперед!.. Бей их!..

Чолаков пытался выйти в тыл жандармам. Он не замечал ничего вокруг, ломая, как медведь, ветки. За ним вился снежный вихрь. И вдруг он рухнул как подкошенный.

— Убили! Гады! — простонал он. — Найден![11] Найдьо!.. Кто-нибудь, подойдите ко мне!..

Несколько партизан, среди них и Георгий Ванчев, приблизились к нему.

— Это ты, Найдьо? — слабея, едва слышно спросил Чолаков окруживших его партизан. — У меня здесь деньги. Возьмите их. Возьмите автомат… Пристрелите меня и уходите!

Он передал им находившиеся при нем деньги и автомат, а они решили оставить ему заряженный карабин Георгия Ванчева.

Покинутые партизанские костры постепенно угасали. Только один из них все разгорался, рассыпая вокруг себя искры. Его пламя освещало соседние деревья, отяжелевшие от снега.

В сумерках зимней ночи мелькали силуэты пробегавших партизан. А Георгий Чолаков лежал неподвижно. Лица умирающих как бы уменьшаются. Опало и лицо Чолакова. Он лежал в расстегнутом кожухе, со слипшейся прядью волос на лбу.

— Давай мы тебя понесем, — нерешительно проговорил Георгий Ванчев.

— Не надо. Все равно мне конец, Найдьо… Уходите!

Георгий Ванчев еще глубже нахлобучил кепку на лоб, чтобы умирающий не видел его глаз.

Георгию Ванчеву оставалось самое трудное — выпрямиться, повернуться и уйти. Он попытался что-то сказать, но спазмы сдавили горло. Он резко повернулся и пошел. Обошлось без объятий, без лишних слов. В эту ночь в снегах Батакского хребта началась трагедия, потрясшая весь народ.

Удалявшиеся партизаны услышали одинокий выстрел, потом эхо автоматной очереди. Никто не обмолвился ни словом.

Они знали, что Георгия Чолакова уже нет в живых, что одинокий выстрел — это его последний выстрел в темные очертания приближающегося силуэта. Силуэт бесшумно упал на снег, а где-то в стороне от него вспыхнули зловещие огоньки. Георгию вроде бы следовало услышать их трескотню, но он ее не слышал. Огоньки разгорелись в ослепительное пламя, а затем наступила непроглядная тьма, в которую Георгий начал погружаться все глубже и глубже…

В лагере под Калыч-Боруном услышали стрельбу, услышали ее и со стороны Батака, и со стороны Тырновицы. Партизаны, охваченные тяжелыми предчувствиями, приуныли.

Когда Георгий Ванчев, раненые Илия Чаушев и Атанас Кынев, а также остальные тридцать четыре партизана прибыли в лагерь, они застали весь отряд в тревожном ожидании. В лихорадочно блестевших от бессонной ночи глазах они улавливали немой вопрос: «Принесли ли вы продукты?»

Дед подошел к группе вернувшихся.

— Где Чолаков? — спросил он Георгия Ванчева.

Губы Ванчева задвигались, но он не смог произнести ни звука.

У бай[12] Кольо, брата Георгия Чолакова, сильно забилось сердце. Он был суровым, крепким человеком и тут не издал ни звука, только плечи у него начали вздрагивать…

Оставленный партизанами след был едва заметен в снежной белизне. Только кое-где темнели кровавые пятна — кровь Атанаса Кынева и Илии Чаушева.

Отряд собрался в путь. Вперед вышел Дед, сгорбившийся под тяжестью рюкзака, а рядом с ним комиссар отряда Димитр Петров — Марии. Петров обратился к партизанам, сказав всего несколько веско прозвучавших слов:

— Товарищи! Может быть, пришло время умирать… Запомните: коммуниста узнают перед лицом смерти!

Партизаны молчали. Несколько человек подняли кулаки: «Смерть фашизму!»

Отряд тронулся в путь. В колонне, кроме Георгия Чолакова, отсутствовал и раненый Атанас Кынев. Он сам настоял на том, чтобы его не брали с собой. Завернутый в полушубок, Атанас лежал в одной из покинутых землянок. Рядом с ним оставили флягу, кружку с несколькими ложками меда и заряженный пистолет. Он закрыл глаза, чтобы ничего не видеть, и старался сдержать рыдания. Дышал тяжело, со свистом. Нос у него заострился, лицо побелело.

Отряд вступил в Родопский лабиринт в надежде, что удастся скрыть свои следы или же добраться до освободившейся от снежного покрова земли. От этого зависело спасение отряда. Началась тяжелая борьба с глубокими сугробами. Огромных усилий стоило проложить в глубоком снегу тропинку в сотню метров. Идущие впереди менялись через каждые сто метров.

Во время одного из привалов кто-то из арьергарда крикнул:

— За нами идет человек!..

Все вскочили и стали всматриваться. Кто-то, сгорбившись, помогая себе сосновой палкой, подходил к ним по тропинке. Покачиваясь, чуть не падая, он шаг за шагом упорно продвигался вперед.

Его узнали — Атанас Кынев!

Несколько партизан бросились к нему навстречу и на руках принесли к остальным.

— Хочу умереть среди вас…

Он обливал потрескавшиеся губы и попытался улыбнуться.

Отряд остановился на ночевку у Карлыкской реки. Изнемогающие от усталости и голода партизаны улеглись вокруг костров. Попытались уснуть, но тела коченели от холода. Жена Георгия Ванчева и еще несколько партизанок всю ночь ухаживали за раненым Атанасом Кыневым.

В последующие дни отряд продолжал свой поход на юг. Пришлось переходить через глубокие овраги, вершины, бурные потоки. Люди были вконец измотаны, истощены, но в их душах теплилась надежда на спасение, и она заставляла их идти вперед.

24 февраля предприняли отчаянную попытку запутать свои следы. Десяток человек пошли по Карлыкскому шоссе, чтобы протоптать ложную тропинку до дорожек, проложенных местными жителями. Затем отряд перешел по горбатому мосту через Дамлы-дере и направился к Катранджи-дере. Тодор Коларов и еще несколько человек остались дожидаться людей, прокладывавших ложные следы. Когда те вернулись, они попытались сломанными ветками замести следы колонны.

25 февраля отряд решил сделать дневку с отдыхом в Медвежьем ущелье. Прошло несколько часов, и надежда на то, что врагу не удалось обнаружить подлинные следы, окрепла; ощущение обреченности начало исчезать, люди заметно оживились. Впервые отряд получил целый день отдыха.

После полудня пришел Петр Марджев и сообщил, что полиция идет по их следам и уже приближается. В связи с продолжительной блокадой в горах не было никаких других следов, кроме оставленных партизанами. Отряд снова двинулся на юг. Когда последняя группа покидала лагерь, лес огласили звуки выстрелов. Группа прикрытия вступила в бой.

В этом бою погиб Атанас Кынев.

Ночью партизаны подошли к лесничеству Белмекен в надежде найти пять мешков муки, спрятанных во время одной из осенних операций, но ничего не нашли. Выпавший снег так изменил все вокруг, что даже местные жители из Батака не смогли узнать деревья, на которых были спрятаны спасительные мешки.

В ту же ночь отряд наткнулся на сильную засаду и изменил направление своего движения: вместо того чтобы двигаться на юг, он повернул на северо-восток в надежде добраться до оттаявшей земли около реки Выча.

26 февраля отряд занял позицию около моста Кемера с намерением дать решительный бой полиции, но преследователи не приняли боя. Они шли за партизанами по пятам и ждали, когда холод и голод сделают свое дело.

Серьезный бой завязался во второй половине дня на вершине Еклен. Укрывшись за могучими стволами елей, по грудь утопая в глубоком снегу, партизаны из отряда имени Антона Иванова поджидали врага. Дед приказал беречь патроны, выждать, пока противник подойдет совсем близко, и тогда стрелять в упор. Полицейские осторожно приближались. Они и на сей раз хотели отделаться стрельбой с дальней дистанции, но прицельный огонь партизан принудил их пуститься в паническое бегство. На снегу остались трупы нескольких полицейских. Этот успех вернул партизанам веру в благополучный исход отчаянного похода.

27-го вечером и 28 февраля отряд снова вел бои против двух сильных полицейских засад, организованных на пути его следования. Намерение партизан 28 февраля войти в село Фотен, запастись продуктами и отдохнуть оказалось неосуществимым, так как в селе и его окрестностях расположился отряд жандармерии. Оставалась единственная возможность спастись: с боями, пробить себе путь к незаснеженным просторам на противоположном берегу Фотенской реки, затем форсировать бурную Вычу и вступить в горные отроги северо-западнее Персенка.

29 февраля в скалистом ущелье у реки весь день шел ожесточенный бой. Несмотря на отчаянное сопротивление партизан, отряд оказался разрезанным на две части. С хребта непрестанно спускались новые войсковые и полицейские части. Отовсюду доносились пулеметные очереди, но окруженные партизаны продолжали сражаться. Многие из них погибли в этот день.

Штаб отряда с пятьюдесятью партизанами сумел вырваться из вражеского окружения и продолжить свой путь к Выче. В сумерки они добрались до глубокого оврага и остановились там на короткий привал. Ночью по приказу Деда Атанас Ненов и с ним семнадцать партизан и партизанок отделились от остальной группы и направились в Брациговские горы, чтобы там искать спасения. С ними договорились о нескольких встречах около Кричима в марте и апреле. Но останутся ли они в живых, чтобы явиться на эти встречи, было неизвестно. Прощание было печальным. Восемнадцать силуэтов растворились в сгущавшемся мраке… Остальные партизаны пошли по оврагу к Выче.

Человек десять отстали от ядра отряда. За ними послали Георгия Серкеджиева, но поиски не дали результатов. Ночь стояла непроглядная, а непосредственная близость шоссе требовала соблюдения полной тишины. После полуночи оставшиеся спустились к Выче и, держась друг за друга, вступили в ее ледяные воды. Течением их сбивало с ног и уносило вниз. Раньше всех на противоположный берег выбрались Иван Дойков, Костадин Крыстанов и Георгий Тодоров. Остальные несколько раз пытались перейти реку, но это удалось только Илие Крыстеву и Христо Чобанову. Двоих партизан унесло течением, остальных на рассвете обнаружили на берегу полицейские, и они были убиты.

Штаб отряда и следовавшие за ним человек тридцать партизан попытались перейти Вычу по мосту, но наткнулись на сильные засады. Не ответив на огонь, партизаны в темноте свернули к берегу реки, надеясь перейти ее вброд. Но водная стихия разбушевалась: бурные паводковые воды с ревом бились о скалы, волоча деревья, камни и пни. Всю ночь искали брод, но не нашли. Перед рассветом партизанам пришлось снова карабкаться по скалам над рекой.

1 марта утром на Девинском шоссе показались десятки военных грузовиков. Они подвозили все новые подкрепления карателей. На всех тропинках и хребтах появились полицейские и жандармы. В небе кружили самолеты. Группу штаба отряда окружили в Сухом овраге. Затрещали автоматы, засверкали молнии минометов, раздались взрывы гранат.

— Экономьте патроны! — крикнул Дед. — Каждый патрон дороже золота!

Место оказалось открытое: кое-где торчали еще голые кусты да редкий можжевельник. Партизаны укрылись среди камней и во впадинах. Командир отряда забрался на одну из скал, в бинокль рассматривая жандармские цепи. Рядом разорвалась мина. Он отполз вправо и снова, несмотря на огонь из пулеметов и минометов, встал во весь рост. Напрасно он искал возможность вывести из окружения и спасти то, что осталось от отряда.

В Сухом овраге погибли командир отряда Георгий Ликин — Дед, комиссар Димитр Петров, начальник штаба Иван Филев и еще двадцать пять партизан и партизанок. Остались в живых только трое.

Через несколько дней около Брацигово в тяжелом бою погибли оба брата Чаушевы, а неподалеку от полуразвалившегося черепичного завода попали в окружение Атанас Ненов, Лев Желязков и Паница Семерджиев. Первым погиб Лев Желязков, а Атанаса Ненова тяжело ранило. С помощью Паницы ему удалось выбраться из развалин черепичного завода, и они оба укрылись среди скал в урочище Балювица. Но жандармы и там их обнаружили. Погиб Атанас Ненов. Паница остался один и продолжал вести бой, пока у него не кончились патроны. Тогда среди звуков выстрелов раздалась мелодия «Интернационала»: встав во весь рост на скале, играя на губной гармошке, которая всегда лежала у него в кармане, Паница встретил смерть.

Погибло и большинство партизан из группы Атанаса Ненова. Нескольких из них поймали и продолжительное время подвергали пыткам. Им показывали отрезанные головы их убитых товарищей, чтобы сломить их дух. Однажды ночью партизан вывели из Батака и расстреляли. Петр Марджев и его сын стояли рядом под дулами винтовок…

Я не участвовал непосредственно в этих событиях, но слух о них доходил до нашего отряда, также попадавшего в засады в Чепинских горах. Мы тоже вели бой с врагом и оставляли на своем пути убитых товарищей. До нас доходили трагические вести о жестоких расправах, и по многим признакам мы понимали, что это не ложь. Тогда мы забывали о своих страданиях. Наше общее с отрядом имени Антона Иванова прошлое казалось нам уже далекой былью, но, несмотря на это, нас мучила острая боль невозвратимых утрат…

Меня, наверное, не обвинят в преувеличении, если я скажу, что отряд имени Антона Иванова тогда являлся самым крупным и, быть может, самым сильным из партизанских отрядов. Он был сравнительно хорошо вооружен: кроме винтовок и пистолетов располагал двумя пулеметами и автоматом. Отряд имел и большой боевой опыт. Разгром этого отряда стал трагедией для партизанского движения, для всего народа. Причины этой трагедии теперь нередко ищут только в слабостях командования отряда, в потере связи с населением и плохой разведке. Да, причины эти существовали. Но справедливость требует обратить внимание и на условия, в которых оказался отряд отнюдь не по вине своего руководства. Совесть обязывает меня заявить о необходимости объективной и непредвзятой оценки деятельности командования отряда, нельзя во всем винить его. Мы обязаны с признательностью и почестями относиться к памяти погибших, к подвигу этого отряда, а вместе с этим и к людям, которые вели его в последний поход.

Такова трагическая хроника событий. Сто тридцать три человека были убиты… Окоченевшие трупы в глубоком снегу Батакских гор, обагренные кровью горные потоки… Тихие ночные села и полицейские засады на дорогах. И волчий вой, замирающий в ночи. И неистовый ветер, дующий со снежных хребтов…

А Батак будет ждать своих земляков — их было двадцать два партизана. Жены будут ждать своих мужей, дети — отцов, но не дождутся: они отправились в дальний страшный путь, откуда нет возврата, но который приводит к бессмертию в памяти народа.