Игра одной актрисы

ГЛАВА 15. КОРОЛЬ И ШУТ

Спустя сутки Граф Лод стоял у окна королевских покоев и смотрел на опустевшую площадь. Всю ночь был слышен гомон людских голосов, постоянный плач, цоканье копыт по вымощенным дорогам.

Королевство разваливалось стремительно. День, два – и тут останутся только прикипевшие к родной земле семьи горняков. Может быть, вернутся оборотни. На плодородные земли, вспаханные долгими поколениями подданых королевства, придут другие. Заберут и долины, откуда давным-давно первые подданые королей вывозили острые камни, раня руки, надрывая спины и умирая от тяжелой работы. Сгниют деревянные постройки, разрушатся каменные дома, и, может, через много веков тут снова будет кипеть жизнь.

Но пока люди долгие годы будут, как призраки, бродить по землям, искать новый дом, новое пристанище. Будут учиться жить по-другому на чужбине.

Для графа же все кончено. То, ради чего он жил, то, чем дорожил больше всего на свете, уже нет. Нет любимого дома, нет королевства.

На пике злости он отправил письмо Ирдана в земное королевство, начал было продумывать планы мести, но после похорон короля в нем что-то надломилось, что-то безвозвратно умерло. Он не проронил ни слова после того, как тело его правителя оказалось в королевских погребальных пещерах. В одиночестве вернулся в замок, поднялся в покои короля и стоял у окна, наблюдая, как исчезает на главной площади жизнь. Свернулась веселая ярмарка – только яркие шатры сиротливо остались стоять. Опустели трактиры. Погас в окнах свет. Упал на землю перед дворцом пожилой слуга, чтобы больше не подняться – археи короля потянули его за собой, в смерть.

Сколько их будет? Сотня? Тысяча?

Граф хотел зажмуриться, отвернуться, но все продолжал смотреть на пустеющий, умирающий, такой любимый город. Город, который он во многом создал сам.

Граф – не кровный его титул, а подаренный за заслуги.

Когда-то давным-давно горбатый сопливый мальчишка с усохшей левой рукой и помыслить не мог, что станет графом и практически будет править королевством сам.

Он родился с увечьями, но с ясным пытливым умом. Не доставлял хлопот своей несчастной труженице-матери, которая летом работала на хлопковом поле, а зимой ткала полотна на продажу. Помогал по мере сил, но все больше сидел за книгами, которые его матери с большим трудом удавалось найти или выменять. Если кто-то считает, что маленький Иеним Лод был эдаким калечным ботаником, то очень заблуждается. Мальчишка мог и умел за себя постоять, обладал неожиданно острым языком, за который ему не раз прилетало. Но это не убавляло в нем энтузиазма, наоборот, наполняло злой иронией.

Он мог так высмеять задиристого мальчишку или торговца рыбой, который любил подсовывать протухший товар, что те, покрываясь румянцем позора, опускали глаза в пол. «Не кулаки решают, а ум», – эту истину маленький Иеним понял очень рано.

Когда Лоду исполнилось десять, умерла мать. Дом отобрал старший родственник, о котором мальчишка раньше и слыхом не слыхивал. На работу, требующую физического труда, горбатого мальчишку, естественно, не брали. И тут повторить бы ему судьбу ребят, которые оказались на городском дне, да только Иенима приметил сам королевский казначей.

Дело было на главной ярмарочной площади. Иеним, горбясь пуще обычного, сидел на колченогом стульчике у стены. Побираться или воровать он не собирался – считал это ниже своего достоинства. Поэтому он читал. Громко, с выражением, в лицах. Потрепанная книга, переписанная вручную, была бесценной для Иенима – старые сказки неизменно кормили его вот уже несколько месяцев. Звонкий мальчишеский голос собирал толпу из детей и взрослых:

…– И тогда чудовище закричало страшным голосом: «Не отпущу тебя, девица! Будешь ты жить здесь, со мной!»

Иеним щелкал зубами, рычал, пучил глаза.

– «Но я не могу жить с тобой, чудовище! У меня есть жених в деревне, я ему обещана!»

Это уже тоненьким голоском, и опять громогласное:

– «Забудь о женихе! Теперь ты моя невеста, а через две луны станешь женою!»

Люди слушали, улыбались, качали головами, дети визжали от восторга. Как раз в этот момент мимо и проходил главный королевский казначей. Торопился за особым заказом в оружейную мастерскую, но остановился, услышав звонкий голос и разглядев толпу.

Перед казначеем предстала занимательная картина. Мальчонка с горбом держал на коленях книжку и осторожно водил пальцем по страницам. Читал.

Не сказать, чтобы грамота была в горном королевстве большой редкостью, но читать умели в основном люди высшего сословия, дети аристократов, купцов, но никак не землепашцев и горняков. Для них была другая грамота: мотыга да кайло.

А этого горбунка кто-то научил. Казначей заинтересовался. Дождался, пока мальчик закончит читать и соберет причитающиеся монетки, и подошел к нему.

– Как звать?

Казначей говорил строго, ожидал, что мальчонка застесняется и пробормочет что-то непонятное, но тот поднял голову, посмотрел прямо в глаза и поклонился, насколько позволял горб. Понял, что перед ним дворянин. Умненький.

– Иеним Лод, сын ткачихи.

– Отец кто?

– Горняк. Умер давно.

– Грамоте мать обучила?

– Нет. Сам. Мать не умела…

– Так-так… Копейку в дом зарабатываешь? Молодец…

Додумать казначей не успел. Мальчишка спокойно ответил, как будто говорил с равным.

– У меня нет дома. Мать умерла.

Казначей нахмурился. Да, дела… Но мальчишка занятный. Может, и выйдет толк?

Казначей, будучи неплохим, в сущности, мужиком, ни детей, ни супруги не имел. Он был прочно женат на королевской казне, но она многого не могла заменить.

А вот мальчишка… Казначей раздумывал недолго. Предложил Иениму работать при дворце и обучаться грамоте дальше. Кем работать? Да шутом. Сказки рассказывать, народ веселить. А там – как знать? Может, сможет дорасти не просто до придворного шута, а до королевского.

Казначей не прогадал. Он с изумлением отмечал в мальчишке стержень, сильный характер. А то, с каким удовольствием он вгрызся в науки, вообще не поддавалось никакой логике. Особенно его интересовали политика, математика и дипломатия. И откуда что взялось? Сын горняка и ткачихи имел такой ум, которому мог позавидовать любой многомудрый чиновник.

Шли годы. Иеним быстро стал при дворе персоной, которую опасались задевать. Немало дворян поспешно покидали дворец и уезжали, краснея, в дальние свои поместья, осмеянные прилюдно злым языком шута. Осмеянные не просто так, всегда за дело и по заслугам. Иеним имел отличное чутье на людей. Постепенно за ним закрепилась железная репутация – никто не решался чем-то вызвать его недовольство. Спустя еще несколько лет шут стал незаменим – он всегда был при короле. Сначала как шут, а позже – как советник, секретарь и бог весть кто еще.

Когда еще были живы дети горного короля (позже сын погиб при горном обвале много лет назад, а дочь умерла в родах, будучи в династическом браке за владетелем песков), шуту удалось предотвратить государственный переворот, чем он заслужил титул, правда, без собственных земель.

Но новоявленному графу они были и не нужны. Он положил всю жизнь на служение своему королю. Будучи постоянно при нем, осознавал, насколько тяжело бремя абсолютной власти, притом понимал это даже полнее и яснее, чем сам король.

И помогал. Именно под его руководством квартал нищих превратился в мощную упорядоченную структуру, именно он создал двухгодичные школы для детей обычных крестьян. Он жил своей страной и делал все, чтобы подданым его величества жилось проще, легче и сытнее.

В последние годы граф стал королем. Не на бумаге, нет, но фактически все важные решения принимал он. Сам не заметил, как так вышло. А когда заметил, было уже поздно, и деваться было совершенно некуда.

А теперь все, конец.

Шут смотрел на темнеющий, осиротевший город и даже не заметил, как скрипнула никем не охраняемая дверь.

Он понял, что не один, только тогда, когда на его плечо опустилась отнюдь не дружеская рука.

Медленно обернулся и уперся взглядом в желтые, нечеловеческие глаза Ирдана Вердена.