Именем закона

Нечисть и плесень

Наступление, словно половодье, разлилось по всей Польше. Фашистские дивизии в полосе 5-й ударной панически бежали на запад. Дни и ночи слились в одно — радостное и очень трудное. В войсках отдыхали по часу-два, спали на ходу. Но ведь такое уже было в сорок первом… Не спали по нескольку суток, шли и шли. Гнуло к земле, в глазах чернела тоска, не хотелось ни говорить, ни думать. Каждый нес в сердце щемящую, острую боль отступления — оставшуюся позади землю топтал враг. И вот снова идем и идем. Такие же усталые лица, те же трудные километры, короткие привалы. Только сердца не те и глаза другие — в них радость: впереди Одер, а там и Берлин!

Прорыв на Висле и наступление в Польше, словно из черного омута, подняли на поверхность всю нечисть и плесень, все отбросы человеческого общества, накопленные фашизмом за годы оккупации. Врасплох были захвачены не только гитлеровские армии, но и прилипшие к их обозам, бежавшие из освобождаемых городов и районов доносчики, бургомистры, старосты, полицаи. Многие из них уничтожали свои документы, меняли фамилии и под видом «насильно угнанных» в Германию прятались на польских хуторах, в селах и лесах, надеясь уйти от возмездия.

Немало застряло на польской земле и другой нечисти: фашистских чиновников, а также помещиков, заводчиков, захвативших польские земли и заводы. Население вылавливало их в лесах, вытаскивало из подвалов разрушенных домов и укрытий и тут же чинило расправу. Мы стремились предотвращать самосуды, но это далеко не всегда удавалось. За годы оккупации Польши фашисты и фольксдойчи причинили полякам столько зла и горя, что никакие запреты не останавливали людей от жажды справедливого возмездия. От Военного совета, от политотделов и от нас потребовалась большая разъяснительная работа, чтобы пресечь самоуправство и ввести наказание виновных в рамки закона. Военные трибуналы, несмотря на большую перегрузку — им поступали сотни дел на диверсантов, шпионов, гестаповцев и эсэсовцев, — старались дела о злодеяниях фашистов на польской земле слушать на открытых заседаниях, с широким привлечением свидетелей-поляков. О приговорах широко оповещалось население.

Что касается задержанных полицаев, бургомистров, старост и других прихвостней, сотрудничавших с фашистскими оккупантами на нашей земле, мы, как правило, проведя необходимые и возможные по условиям войны следственные действия, направляли полученные материалы и арестованных в те города и села, откуда они бежали. Это избавляло нас от ошибок и способствовало более глубокому и объективному разбирательству по делам. Но сколько это отнимало у нас труда и времени!

В Польше пришлось впервые столкнуться и с бандами, сколоченными из остатков разбитых власовских частей. Подавляющее большинство власовцев объясняло измену Родине тем, что их, пленных, насильно загоняли в войска РОА, что в фашистских лагерях им в случае отказа служить немцам грозила голодная смерть, что они думали вернуться в Красную Армию, ждали подходящего случая. Это было, наверно, правдой, но не оправданием. Но были и такие, которые, оказавшись на освобожденной территории, продолжали пакостить. Переодевшись в форму советских воинов, они объединялись в банды, терроризировали и грабили местное население.

Одна из таких банд появилась в полосе наступления 5-й ударной армии. Более одной ночи банда в населенном пункте не задерживалась и, по рассказам жителей, была хорошо вооружена: имела орудие, зенитку, несколько грузовых автомобилей, конный обоз. Действовали бандиты в 20–25 километрах от наших передовых частей и в стороне. Ворвавшись в населенный пункт, они назначали коменданта и старосту из местного населения, через старосту устанавливали «контрибуцию» — реквизировали у населения вино, продукты, ковры, золотые и серебряные изделия, хрусталь, а напившись, бесчинствовали, насиловали женщин.

Слухи обо всем этом с быстротой молнии распространялись по польским селам и деревням. Нет нужды объяснять, к каким это вело последствиям. Военный совет потребовал от отделения «Смерш» и военной прокуратуры сделать все возможное, чтобы немедленно ликвидировать банду.

Помог случай. Как-то одна полячка обратилась с жалобой к первому попавшемуся ей советскому офицеру, который оказался работником военторга и сразу же привел ее к помощнику прокурора майору юстиции Я. Е. Гурничу.

Пригласили переводчика. Женщина рассказала, что она — сельская учительница, что во время оккупации вместе с односельчанами помогала советским военнопленным, и неожиданно заявила, что, мол, теперь русские плохо себя ведут. Выяснилось, что в их селе остановилась воинская часть, которая грабит жителей и глумится над женщинами.

Полагая, что кто-то из военнослужащих, возможно, совершил преступление, и не подумав, что это и есть банда, майор юстиции тут же вместе с жалобщицей направился в село. Никого из военных там не оказалось. Часом раньше комендатура, как сказали жители, ушла в сторону фронта.

Идя в соседнее село и все еще думая, что преступление совершил какой-нибудь негодяй-одиночка, Я. Е. Гурвич настиг банду. Перед ним предстал невысокого роста «капитан», подтянутый, строгий, знающий дисциплину и субординацию. Однако стоило Якову Евсеевичу задать ему пять-шесть вопросов и приглядеться к окружению, как стало ясно, куда он попал. Я. Е. Гурвич знал, как бандиты расправлялись с советскими офицерами. Теперь все зависело от его самообладания и смекалки. Обращаясь к главарю, помощник прокурора сообщил, что через несколько минут здесь будет полк, что ему, мол, поручено его расквартировать и, поскольку «капитан» здесь за старшего, он просит, чтобы тот дал указание своим людям потесниться. «Капитан» заявил, что он уже получил приказ о передислокации, что его люди готовы к походу и майор может беспрепятственно размещаться в этом селе.

— Но лучше, — добавил вожак банды, — если полк проследует всего двумя километрами левее этого села, где вдоль шоссе лежит большая деревня и нет никаких воинских частей.

Поблагодарив «капитана», Я. Е. Гурвич распрощался. Ночью он добрался до прокуратуры. Через пятнадцать минут меня принял генерал Н. Э. Берзарин.

…На рассвете, почти без единого выстрела, армейские разведчики и автоматчики взвода охраны штаба армии обезоружили банду. Для ускорения расследования создали специальную группу из работников прокуратуры армии и подчиненных прокуратур дивизии. В нее вошли майоры юстиции Я. Е. Гурвич и А. П. Никиенко, капитаны юстиции В. С. Шафир, В. Ф. Иванов, М. Н. Высоцкий и другие. Слушал дело армейский военный трибунал под председательством подполковника юстиции П. П. Павленко. На суде в качестве свидетелей были приглашены потерпевшие из числа местного населения. В их присутствии объявлялся приговор. Главари шайки были приговорены к расстрелу. Военный совет армии приговор утвердил.