Инкуб. Строптивая добыча

Глава 14.

Я не могла поверить в то, что он это сказал.

Вот так, походя разрушил всю легенду, столь тщательно создаваемую.

Мне хотелось зажмуриться, спрятаться, оказаться где-нибудь в другом месте, только не здесь… ведь я уже чувствовала, как густеет и закипает воздух, как в нём проносятся грозовые разряды.

До Лили наконец-то стало доходить.

Она вскочила с места. Я медленно подняла глаза. У неё был вид потрясённого ребёнка, которому вдруг сказали, что конфеты под ёлкой предназначались не ему. Но с уст этого прелестного златокудрого ангела сорвались вовсе не ангельские речи.

- Ах ты дрянь… так это была ты! Всё это время… ты всё портила! Ты охмуряла тайком моего инкуба! Поэтому ничего не получалось… Что, решила, это твой последний шанс? Найти хоть кого-то, кто согласится на такую скучную старую деву? Проверит из любопытства, не поросло ли там у тебя всё мхом под юбкой? И мы ещё приняли эту гадину в такую почтенную семью, кормили, поили… а оказывается, пригрели змею на груди! Ненавижу…

И она занесла руку надо мной для пощёчины.

Я же смотрела с удивлением в перекошенное злобой хорошенькое личико и не могла понять, откуда в ней столько ненависти ко мне. Что я ей сделала? Что я всем им сделала? Ведь так старалась быть полезной, быть незаметной, как можно меньше мешать. Но выходит, помешала одним своим существованием.

Тонкая рука в обручье жемчугов неслась ко мне… я смотрела на это с каким-то отстранением, словно всё происходит не со мной. Как будто это продолжение спектакля. Просто очередной акт драмы. Или трагикомедии. А может, фарса.

На излёте рука столкнулась с препятствием. Жёсткие сильные пальцы перехватили изящное запястье. Сжали так, что Лили ойкнула.

- Не смей.

Короткого властного приказа, произнесённого так тихо, что его почти заглушили рулады певцов, оказалось достаточно, чтобы Лили сникла. Она отобрала руку и принялась потирать запястье с сердитым и обиженным видом. Её щеки стремительно заливал румянец, на кончиках длинных ресниц блеснули слёзы.

И что же будет дальше?

В любом случае, теперь – ничего хорошего. Она непременно расскажет родителям.

- Как досадно видеть слёзы на столь очаровательном личике. Позвольте, быть может, я смогу скрасить вашу тоску? Вел, ты не против?

Второй гость нашей ложи, о присутствии которого я, признаться, забыла, отвесил короткий поклон в сторону Лили. Он продолжал с энтузиазмом её разглядывать. Кажется, вся сцена его нисколько не смутила, а скорее развлекла.

Лили бросила на него сердитый взгляд… а потом второй, уже с интересом. У меня внутри всё похолодело от нехорошего предчувствия. В случае с Лили оно меня редко подводило.

- С чего бы мне быть против? – процедил сквозь зубы Велиар. Я с удивлением услышала в его голосе с трудом скрываемый гнев. Его руки сжимали спинку моего стула, он остался стоять позади меня. – Я не имею никакого отношения к этой… с позволения сказать, «леди».

- А знаете, я тоже не против! – вскинула подбородок Лили, бросив победный взгляд на Велиара. Который должен был, видимо, означать «есть еще настоящие мужчины, способные оценить такое сокровище, как я. Будешь теперь локти кусать». – Проводите меня куда-нибудь… подальше отсюда! Мне здесь решительно нечем дышать. Пахнет… знаете ли, чем-то серым и убогим.

И она протянула свою ручку новому кавалеру, который её с готовностью поцеловал.

- Да, уведи её уже поскорее отсюда, Филипп! – прорычал Велиар. – А то я чувствую непреодолимое желание что-нибудь сломать.

Лили поморщила носик и выбралась из-за переднего ряда стульев, ближе к темноволосому мужчине.

Я сцепила руки в замок на коленях и постаралась успокоиться. Нельзя было поддаваться собственным обидам. Эта дурочка не понимает, что творит. Я обязана её вразумить!

- Зато категорически возражаю я! Лили, как ваша гувернантка…

- Вздор! – огрызнулась она, выходя на миг из образа кокетливой прелестницы, с которой уже посылала многообещающие улыбки новому ухажёру. – Вы мне больше не гувернантка. С этой минуты я вас увольняю! Я уже не ребёнок, мне не нужна нянька. Я вправе самостоятельно решать, куда и с кем идти. И чем заниматься.

В глазах темноволосого зажглись плотоядные огоньки. Он посмотрел на Лили как-то по-другому. Крепче сжал её пальцы, с подчёркнутой галантностью уводя к выходу. Мне стало страшно.

- Лили… - я предприняла последнюю отчаянную попытку. – Но вспомните хотя бы, у вас скоро свадьба!..

- Свадьба? – Лили резко остановилась уже у самого выхода из ложи. – О, это никакая не свадьба! Меня заживо уложат в гроб. Под радостную музычку и пожелания счастья. Нет уж! Сегодня у меня последний шанс ещё побыть живой. И я твёрдо намерена им воспользоваться. Идёмте! М-м-м…

- Филипп, - с готовностью подсказал ей темноволосый.

- Оставь. Пусть уходит! – Сказал Велиар тихо и положил руки мне на плечи. – Она права. В том, что уже не ребёнок. И вправе принимать собственные решения. А значит, нести ответственность за их последствия.

Лили его уже не услышала. Она от души грохнула дверью на последок, не пожалев осыпавшейся дорогой лепнины.

В тёмной ложе, куда едва долетали отсветы от сцены, мы с Велиаром остались одни.

И как-то меня очень быстро перестала волновать судьба Лили. Я поняла, что слишком на неё отвлеклась.

Мне бы сейчас самое время о своей задуматься. Потому что горячие и тяжёлые ладони инкуба остались на моих плечах.

Он не спешит – как не торопится пианист, занеся ладони над послушным инструментом прежде, чем в пустом пространстве тишины родятся первые звуки.

На моих плечах тяжесть рук инкуба – словно кандалы, с суровой неизбежностью приковывающие узника к его тюремной камере. Я могла бы встать и уйти прямо сейчас, меня ничего не держит, кроме тяжести этих рук – но я не шевелюсь и даже, кажется, перестаю дышать. Нет надёжней в мире тюрьмы, чем моё собственное сердце, в котором пустило корни запретное чувство.

А на сцене разворачивается подсвеченное софитами действо. Очевидно, близится кульминация.

Посреди сцены на круглом столике – один маленький предмет реквизита, который в своё время вызвал немало слухов и подогрел интерес к предстоящему спектаклю.

Новаторство оперы было не только в том, что в ней впервые открыто вывели на сцену инкубов в качестве действующих лиц. В театре еще и впервые в качестве реквизита будет задействовано новомодное оружие.

Револьвер.

Уже в первом действии он лежал на своём месте. А если оружие есть, оно непременно рано или поздно выстрелит. Режиссер-постановщик обещал нечто грандиозное и даже слегка опасное для зрителей. Опасность ещё больше щекотала нервы, все ждали в нетерпении.

И вот теперь накал страстей возвещал, что момент близится. Это чувствовали все – в дрожащем сопрано певицы, в отчаянных, изломанных движениях её рук. До моего слуха доносились слова арии. Они задели за живое, потому что слишком пересекались с тем, что происходило в моей душе.

Она пела о своей горькой судьбе, которая заставила влюбиться в инкуба. О неизлечимой болезни – инкумании. О том, что теперь без инкуба не может ни есть, ни спать, ни дышать. И думает только о том, как бы снова провести с ним ночь.

Но он жесток в ответ на её мольбы и отвечает только, что не вкушает одно и то же блюдо дважды – зачем, если вокруг так много непробованных?..

Ладонь на моём плече медленно, невозможно медленно движется от шеи к округлому краю, сбрасывая шаль на пол.

Другой рукой Велиар снимает мои очки, небрежно убирает куда-то. Хорошо, не разбивает по старой привычке. Не в силах обернуться, не в силах встретить его страсть лицом к лицу, я продолжаю сидеть напряжённым каменным изваянием, ожидая, что будет дальше.

Он совсем близко за моей спиной, но не произносит не слова. И я понятия не имею, о чём думает.

Впрочем, последнее становится чуть яснее, когда одним молниеносно-резким движением Велиар сдирает платье с моего правого плеча. Слышится треск ниток.

- Это было новое платье, - шепчу укоризненно. Сама начинаю задыхаться. Грудь ходит ходуном под лифом, я не могу контролировать дыхание.

- Я не заметил.

Становится обидно. Я так старалась, выбирала платье… а инкубу, наверное, важно только то, что под ним.

По обнажённой коже осторожно проходят кончики его пальцев. Будто пробуют на вкус. Едва ощутимо. Вцепляюсь пальцами в край сидения.

- Я думала, вы решили мне мстить.

- Я отомстил сам себе.

Так близко его хриплый шёпот в этой душной, мелькающей всполохами софитов темноте.

- Значит, то был не сон. Вы и правда приходили ночью...

- Я надеялся, во мне больше силы воли. Хотел разорвать это раз и навсегда. Разрубить мучительную связь одним ударом. Отказаться от моей маленькой строптивой добычи... к её несомненной радости. Но всё закончилось тем, что как жалкий слабак ночь за ночью приходил под твои окна пить жалкие крохи твоих девственных снов.

Почти касается губами шеи. Почти. С каждым словом его дыхание щекочет болезненно-ждущую кожу. Сглатываю комок в горле.

- Что изменилось?

- Решил, что есть только один способ избавиться от наваждения.

Становится больно. Где-то возле сердца. Такая тупая, ноющая боль. Сегодня ночью всё закончится. Так он решил. Он больше не хочет зависеть от меня. От этой жажды. Не хочет быть слабым.

Его пальцы на моей шее. Движутся вверх, ложатся на губы. Очерчивают контур, заставляя их приоткрыться.

- Нельзя… нас увидят.

Мой шёпот наполнен горечью. Всё, что угодно, лишь бы отсрочить неминуемое. Последний удар, которым он добьёт моё бедное сердце.

Велиар подаётся вперёд из-за моего плеча. Нетерпеливо дёргает и разрывает шнур, которым скреплена тяжёлая штора бордового бархата, украшающая ложу. Ткань вальяжными складками распрямляется, закрывает ровно половину сидений. Нас с Велиаром тоже. Становится ещё темнее. Но мне всё ещё видна часть сцены, хотя и не вся. Певица допевает арию откуда-то из небытия. Теперь она жалуется на соперницу – новую жертву своего инкуба, к которой он ушёл невозмутимо утолять жажду, пока её душа истекает кровью там, где он прошёл.

- Я хотела досмотреть спектакль.

- Зачем тебе это глупое действо? Какой-то смешной балаган.

- Вас смешит то, что несчастная умирает от любви?

- Пьесу придумал человек, совершенно ничего в этом не понимающий. Всё ложь от начала до конца. Инкумания - всего лишь физическая зависимость от удовольствия, которое мы дарим. Никто и никогда не любит инкубов. Только процесс.

От цинизма в его словах меня коробит. Хочется отбросить его руки, хочется обернуться и выкрикнуть ему в лицо: «А как же я?!». Но я молчу. Он не дождётся от меня такого признания.

- А инкубы? Вы тоже не способны любить?

Он отвечает не сразу, и на это долгое мгновение моё сердце задерживает удар.

- Что за странное слово «любовь»! Никогда не понимал его смысла. Это вам, людям, приятно тешить себя иллюзиями. Они способны скрасить вашу короткую жизнь пустыми надеждами. Мы же… не можем позволить себе роскошь обманываться. Придумать себе «любовь»… чтобы что? Неисчислимую вечность страдать по беззаботному смертному существу, которое забудет тебя на следующий же день после того, как ваши пути неминуемо разойдутся на карте судьбы? Чтобы смотреть издалека на то, как руки, которые целовал, гладят волосы не твоего ребёнка? Ребёнка, которого ты бы никогда не смог ей подарить. Смотреть издалека на то, как её губы шепчут клятвы верности у брачного алтаря – шепчут не тебе? И каждый день, каждый чёртов бесконечный, повторяющийся день таскать в своей памяти как камень на шее эти отравленные воспоминания? А потом однажды узнать, что её больше нет – а ты не имеешь права даже оплакать? Такая любовь больше похожа на смертный приговор. Тебе не кажется? О нет… нкубы ещё не сошли с ума, чтоб променять бессмертие на подобную мучительную, растянутую на столетия смерть.

Я словно сгорала и обугливалась на медленном огне – тело от прикосновений его пальцев к обнажённым плечам, душа от циничных откровений инкуба.

Певица на сцене захлёбывалась арией. Кажется, инкуб нашёл новую жертву, она видела его с этой девушкой и жаловалась зрителям на то, что жизнь её разбита на куски и больше не имеет смысла.

Замерев на краешке стула в пронзительном молчании, что было между мной и моим собственным инкубом, я с трудом внимала отголоскам чужой бури эмоций. Мне бы справиться со своей.

Пальцы Велиара скользнули ниже, провели по вырезу моего платья. Он по-прежнему был позади меня, и эта невидимости обостряла чувства до болезненного предела. Погладив нежную кожу под ключицей, инкуб словно невзначай провёл линию вниз, по ложбинке, слегка проникнув под ткань лифа.

Хрипло шепчущие губы коснулись мочки моего уха.

- Хватит разговоров, Эрнестина. И раздражающего пения тоже. Уедем отсюда.

- Куда? – испугалась я.

- Уедем. Я хочу тебя забрать.

Он так и не ответил прямо. Его ладонь накрыла мою грудь поверх ткани и крепко сжала, придавив моё тело к спинке кресла, исторгнув из горла неожиданный стон. Я закусила губу, чтоб не шуметь.

- Я… как можно? Я не могу оставить свою воспитанницу…

- О, поверь, ей сейчас не до тебя. Думаю, в эту самую минуту мой друг нагибает её в какой-нибудь гримёрке перед зеркалом.

Столь откровенный ответ заставил кровь прилить к моим щекам. Из невыносимого смущения рождалось возбуждение. Я невольно сжала колени.

- Наверняка он очень спешит… нужно успеть, пока девочка не очнулась и не поняла, что бездумный бунт завёл её слишком далеко. Одну за другой он задерёт ей юбки…

Велиар освободил мою грудь на мгновение – лишь для того, чтобы едва заметно дотронуться через ткань до напряжённо-ждущего соска. Контраст грубых слов и нежных прикосновений сводил с ума, кружил голову, выбивал последнюю почву из-под ног.

- …Спустит вниз последнюю мешающую преграду, отделяющую от заветной награды… награды дерзких… А затем нетерпеливо войдёт в нетронутое девственное тело… в потом ещё и ещё… не заботясь нисколько об её удовольствии, думая только о своём… у нас с тобой будет совсем по-другому, ты же знаешь, правда, Мышка?

Стискиваю поручни, пытаюсь вскочить с места, чтобы прервать невыносимо-сладкую пытку, но он перехватывает меня за талию левой рукой, и в таком неловком положении прижимает теснее к себе. Губы впиваются в шею коротким жгучим поцелуем. А правая рука резко дёргает вниз вырез моего платья и обнажает грудь.

Вкрадчивый шёпот на самой границе восприятия. Он словно заводит меня всё туже и туже до состояния предельно сжатой пружины.

- Он будет вторгаться в неё снова и снова, причиняя боль. Ей будет неудобно и стыдно, и всё окажется совершенно не так, как она представляла… и никакой королевой мира она себя чувствовать не будет, а только мелкой шлюшкой, раздвинувшей ноги перед человеком, даже имени которого она не спросила…

Уязвимая обнажённость моего тела очень быстро была укрыта надёжной защитой его горячей ладони. И вопреки всему мне – не было ни неудобно, ни стыдно. Лишь ослепительное удовольствие, и неутолимый голод, который разгорался всё сильнее и сильнее, и жаждал больше и больше, жаждал сжечь дотла нас обоих, оставить лишь кучку жалких обгорелых углей от всего этого проклятого театра, со всей его помпезностью и абсурдом.

Тяжело дыша, я чувствовала, как затягивается пеленой окружающее пространство, как всё трудней понимать, что Велиар вообще говорит, как весь мир сужается до ощущений горячечного восторга от неторопливых, томных ласк на моей груди.

- И в конце концов, она начнёт подозревать, в чём тут дело. Но будет уже поздно. Она сама выбрала этот путь. И обратной дороги по нему не бывает.

Мелькнула смутная догадка. Но она была столь ужасна, что я не могла поверить, предпочла решить, что это мой горячечный бред. Не может же Велиар всерьёз намекать, что… Но ведь говорят, с инкубом не бывает больно в первый раз.

- Дело в том, Эрнестина, что мой «друг» - вовсе мне не друг. Он – мой финансовый поверенный. Ведёт для меня дела с банками, управляет имуществом и капиталами, пока я в разъездах или занят тем, что… гоняюсь по всей стране за одной маленькой строптивой девчонкой.

- Нет… - прошептала я. - То есть, вы хотите сказать, что этот человек?..

- Совершенно верно. Себастиан – не инкуб.

В этот миг смолкла торжественно музыка. И в пронзительной тишине раздался звук выстрела.

Актриса на сцене «убила». Соперницу. Убила новую добычу своего инкуба.

Завеса дыма вырвалась откуда-то из-за сцены и поползла по всему залу. Очень скоро заволокла всё едким, удушливым туманом, который добрался и до нашей ложи.

Кто-то вскрикнул, кто-то засмеялся, гомон и шум всколыхнули тишину. Кажется, в дым были добавлены какие-то благовония для пущего эффекта, потому что у меня вдруг закружилась голова и слабость подкосила колени.

Я попыталась вырваться.

- Ты – чудовище!

Он рывком развернул меня к себе. Я впервые видела его лицо так близко – впервые за очень долгое время. Впившийся в моё лицо потемневший взгляд Велиара словно пытался подавить всякую волю к сопротивлению, спутывал по рукам и ногам, как паук паутиной.

- Отчего же? – невозмутимо приподнял бровь инкуб.

- Как ты мог! Почему ты ей не сказал?!

- Зачем? Это не моё дело. Если она сама так хотела раздвинуть ноги хоть перед кем, лишь бы лишиться девственности до брака, что даже не потрудилась спросить. Я просто не стал ей мешать пожинать плоды своих решений. Это и называется взрослеть, Эрнестина. Лучше бы ей послушать свою здравомыслящую гувернантку. Но нет, крошка посчитала себя достаточно взрослой, чтобы не слушать советов. Так пусть набивает шишки на собственных ошибках.

- У некоторых ошибок слишком велика цена, - прошептала я.

Мои руки потянулись поправить платье, вернуть постыдно распущенный лиф на место. Велиар сжал мои пальцы и не позволил.

- Я знаю, - проговорил он тихо, не сводя с меня мерцающего взгляда. – Я знаю. Моей ошибкой было - начать эту охоту. Выбрать тебя в качестве добычи. Теперь расплачиваюсь за эту ошибку. Агонией, раскалённым огнём по венам, каждый миг, каждую секунду.

Он развёл мои руки, взгляд медленно опустился вниз. Он любовался мной с таким неприкрытым восхищением, что моё сознание, которое и без того обволакивала сладкая дымка благовонного тумана, всё больше от меня ускользало. Трезвомыслие сменялось бездумным фатализмом.

- Давай прекратим это, Мышка. Покончим. Раз и навсегда.

Инкуб отпустил мою левую руку, а потом сам поправил платье – с величайшей осторожностью, словно касался раскалённых углей и боялся обжечься.

А правую мою, что была у него в плену, дёрнул вперёд.

Обняв за талию, приподнял и перетащил через спинки кресел переднего ряда – к себе, почти на себя уронив. Прижал крепко-накрепко. И впился в губы поцелуем. Под грохот музыки из оркестровой ямы, под восторженные вопли внизу, под плеск аплодисментов, под неистовый шум крови в моих ушах – он целовал меня так, будто эта ночь была единственной в нашей жизни, будто после неё мы оба умрём.

Я отвечала так, будто это была правда.

Он оторвался от меня спустя вечность.

- Идём. Здесь становится нечем дышать.

Голова кружилась, я шла за ним к выходу из ложи, как в дурмане. Велиар крепко держал меня за руку и я надеялась, что это позволит хотя бы не наткнуться ни на что по пути.

Он нетерпеливо отбросил плотную штору, скрипнула узкая невысокая дверца. Я послушно вышла вслед за ним в прохладный, ярко освещённый гроздьями свечей коридор. Прекрасно понимая, зачем иду. Не зная только, куда – ведь он обещал увезти отсюда. Но твёрдо зная, что он решил поставить точку сегодня. А у меня больше не было сил бежать от него. Стало вдруг плевать на Лили, на весь белый свет, на карьеру гувернантки, которую теперь, наверное, перечеркнёт жирный крест, на своё будущее. Просто молча шла. И что-то умирало в сердце с каждым шагом. Что-то маленькое и беззащитное. Наверное, это была надежда?

Такая глупая, такая слепая и беспомощная.

Надежда на то, что быть может – между нами нечто большее. Что-то, чему нет названия. Не просто прикосновения, не просто взгляды, не просто мимолётные встречи, снова и снова.

А всё закончится сегодня ночью. Вот так просто.

И потом больше ничего не будет. Совсем-совсем ничего.

Только пустота – с каждым днём всё больше, всё бездоннее. Жизнь – как прогулка на тонко натянутом канате над этой пустотой. Когда боишься в неё заглянуть, когда уверяешь себя, что всё хорошо. И улыбаешься. И живёшь. Но знаешь, что эта пустота никуда не денется, она всегда рядом, что бы ты ни делала, и жадно вглядывается в тебя, ожидая одного-единственного неверного шага.

Я думала, что смогла вырваться из объятий этой пустоты, которая почти поглотила меня после смерти матери. Что смогла забраться повыше, и теперь мне не грозит туда рухнуть. А оказывается, всё это время она была там, под самыми ногами. И просто ждала, когда я снова соскользну чуть ниже.

Когда наутро Велиар снова изгонит меня из своей жизни, я уже не представляю, как смогу снова справляться с одиночеством.

Впрочем… я, наверное, ещё погорячилась. Наутро… Кто мне сказал, что инкубы оставляют своих игрушек в постели до самого утра? Скорее всего, они прощаются с ними раньше. Сразу, как только удовлетворят свой охотничий инстинкт.

Он решил, что ни одна женщина не может полюбить инкуба.

Какой же глупый инкуб.

Будь так, разве моё сердце плакало бы и обливалось кровью, как сейчас?

По нему одному. Из всего того множества инкубов, что собрались сегодня под золочёными сводами столичного оперного театра.

Шаг за шагом в пронзительной, оглушающей тишине, куда почти не долетали отзвуки оваций. Здесь было свежо, дым со сцены едва-едва просочился сюда, и в голове постепенно прояснялось. Лишь для того, чтобы с кристальной чёткостью осознать, что именно я делаю. Не для того, чтобы повернуть назад – нет! На это я уже была не способна. Просто следила за движениями широких плеч инкуба, за горделивой осанкой, любовалась чёткими линиями напряжённого профиля. Он не смотрел на меня, просто сжимал запястье почти до боли, и вёл за собой – по одному ему известному маршруту.

А потом Велиар вдруг остановился как вкопанный. Так резко, что я почти наступила ему на ногу.

Резко выпустил мою руку и заговорил тихо сквозь зубы:

- Немедленно иди вперёд, не останавливаясь. Поезжай в дом своих хозяев. Любой ценой сделай вид, что мы с тобой не знакомы. Я найду тебя после.

Я растерянно на него посмотрела, сбитая с толку.

- Ну же!.. – прорычал Велиар тихо и сделал шаг в сторону от меня.

Я перевела взгляд вперёд – и тогда только увидела.

Как из дальнего конца коридора, выступая из теней, в нашу сторону неторопливо движется силуэт. Высокий темноволосый мужчина в небрежно распахнутом чёрном пальто – с поднятым высоко воротом, скрывающим часть его лица, и с длинными полами, почти подметающими паркет. Было отлично видно только глаза – и гипнотический, тяжёлый взгляд.

Меня будто толкнуло что-то меж лопаток. Я опустила глаза и быстро пошла навстречу незнакомцу, намереваясь разминуться с ним и как можно скорее уехать.

Ощущение опасности было так велико, что хотелось бежать, но колоссальным усилием воли я подавила это желание, сохраняя степенность движений. Сливаться со стеночкой было моим важнейшим умением по жизни, и сейчас я постаралась включить его на максимум.

Как только поравнялась с мужчиной в тёмном пальто, на меня повеяло холодом.

- Задержитесь, мисс Браун, - тихо и вкрадчиво проговорил он, и мои ноги выполнили приказ раньше, чем я успела воспротивиться. Мужчина тоже остановился посреди коридора, и следующие слова были обращены напрямик Велиару: – Давно не виделись!

- Аластар… - угрюмо приветствовал его Вел кивком. – Вот уж воистину неожиданная встреча. Не думал, что Охотники тоже ходят по театрам смотреть идиотские спектакли. Разве у вас нет более важных дел?

- Разумеется, есть! – на жёстких губах того мелькнула сдержанная улыбка. Так же быстро исчезла. В серых глазах остался беспощадный лёд. Как и все инкубы, он выглядел молодым человеком, и по строгим, красиво вылепленным четам лица совершенно невозможно было определить истинный возраст. – Вот жду, когда, наконец, подойдёшь ближе, чтобы мы их обсудили.

Моё сердце сжалось и покатилось куда-то вниз. Ноги приросли к полу. Словно обречённая на казнь, я смотрела, как Велиар медленно идёт к нам – напряжённый, будто зверь перед броском. А Охотник расслабленно ждёт его приближения.

В голове проносились вихрем обрывки того, что я слышала об Ордене Охотников.

Единственные, кого боятся инкубы…

Широчайшие полномочия…

Церберы в мире инкубов, пристально следящие за тем, чтобы никто из них не нарушил Договор, незыблемость которого охраняет равновесие в нашем мире…

Но мы ведь ничего не нарушили?! Ничего, так ведь? Почему же в глазах Велиара ожесточённое выражение зверя, загнанного в ловушку?

Я взяла себя в руки.

- Простите, но я не понимаю, в чём причина задержки! Этот господин и так меня немало задержал. Сделал мне... некое предложение. Скандальное и в высшей степени неприемлемое для гувернантки, коей я имею честь служить. Я пояснила господину, что подобных приложений принимать не собираюсь. На чём мы и распрощались. И вот теперь вы меня тоже задерживаете. А у меня, сударь, спешные дела…

Моя попытка с гордым видом удалиться провалилась с самого же начала.

Охотник вытянул трость, которую держал, оказалось, в руке, и преградил мне путь. Я едва не врезалась. Во взгляде серых глаз, который он бросил на меня, мелькнуло что-то вроде уважения.

- Я не задержу вас надолго, мисс Браун. Так что ещё раз настоятельно попрошу остаться. Подчеркну – я не имею права удерживать вас… в отличие от этого «господина», который смотрит на меня так, будто уже намерен совершить нечто самоубийственно глупое. Его я не прошу остаться. А приказываю.

- Засунь себе свои приказы знаешь куда, Ал? – огрызнулся Велиар.

Учтивая улыбка покинула лицо инкуба.

Мне снова стало страшно.

А Охотник заговорил – каждое слово тихо, жёстко и предельно чётко.

- Умерь свой пыл. Ты здесь, и всё ещё свободен только благодаря необъяснимо глупому расположению, которое я до сих пор к тебе питаю.

- Мог бы не утруждаться!.. – проронил Велиар, сощурившись. Тот, который звался Аластаром, опустил трость, и мой инкуб, как мне показалось, слегка расслабился. Он реагировал как хищник, на добычу которого покушаются. Это было что-то дикое, что-то примитивно-первобытное… и боги, как же мне это нравилось! Если бы только не ощущение того, что прямо сейчас на моих глазах всё катится в тартарары.

Охотник покачал головой.

- Мы оба были из последнего поколения рождённых. Я помню тебя ребёнком. Ты тоже помнишь меня таким. Мы с тобой ближе всего к тому, что можно назвать этим смешным словом «друг». Такое не забывается.

Велиар промолчал в ответ. Охотник продолжил.

- Только в память об этих полустёртых детских воспоминаниях. О том, что ещё заставляет меня иногда вспомнить, что когда-то я был живым. И только один раз. Я тебя отпущу. Но не надейся, что моей власти хватит покрывать тебя в будущем! Так что будь благоразумен. И не пытайся больше встретиться с этой девушкой. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

- Я с ней даже ещё не спал! – прорычал Велиар. – Договор не нарушен!

- На тебя донесли, идиот. На вас. Даже я не могу игнорировать такие подробные и предельно ясные доносы. Факт номер один – знакомство на балу в некоем захолустном Кроуфорде. Факт номер два – отказ от уже загнанной и готовой к употреблению добычи, который мог бы допустить инкуб лишь в одном-единственном случае. Если нашёл добычу повкуснее. Факт номер три – твоё беспрецедентное явление прямиком домой к почтенному семейству Льюисов, о котором до сих пор гудит вся округа. На моей памяти этим правом инкубы пользовались последний раз лет сорок назад. Не было необходимости. Факт номер четыре – слёзы рекой по какому-то неизвестному джентльмену, которые лились в довольно странном месте – за шторкой в самый разгар бала. Слёзы этой самой леди, на которую ты сейчас смотришь. Также есть свидетели.

Велиар посмотрел на меня как-то странно. Я отвела глаза.

- Факт номер пять. Необъяснимое поведение твоей лошади, которой вздумалось вдруг проявить странное для этой породы ослиное упрямство и перегородить Центральный столичный проспект, затрудняя движение транспорта, не далее как несколько дней назад – в аккурат, когда по нему прогуливалась эта юная леди… Дальше продолжать?

Графиня Ормунд. Больше некому.

Я почувствовала бессильную ярость. Нет ничего страшнее женщины, гордость которой задели отказом.

Велиар вскинул голову и посмотрел на Охотника свысока. Он остановился в двух шагах от него и ближе не подходил.

- Зачем ты пересказываешь мне этот бессмысленный набор фактов? Не понимаю, к какому выводу ты клонишь. Я не нарушал Договор.

Я сцепила пальцы до боли и прочистила горло.

- Кхм-кхм… Господин охотник! Этот джентльмен говорит чистую правду. Не знаю, кто вам что наврал. Возможно, у него есть недоброжелатели. Завистливые женщины, на страсть которых не ответили, к примеру. Но скажите мне, разве инкубы не могут чувствовать… девственна ли девушка? Уверена, что да. Так вот посмотрите на меня повнимательней! И вы признаете, что я – так же невинна, как в день моего рождения. А значит, в чём бы вы ни хотели обвинить лорда Велиара, для этого нет ровным счётом никаких оснований.

Я договорила и осталась стоять под давящим, пронизывающим до костей взглядом Охотника. Ожидая то ли гнева, то ли приказа помолчать и не влезать в дела инкубов, то ли угрозы, что и меня тоже загребут за компанию…

Но мне почему-то было страшно за Велиара. Понятия не имею, какая угроза над ним нависла, только я всем нутром чуяла, что всё серьёзно. Поэтому во что бы то ни стало хотела защитить.

Охотник рассматривал меня с минуту. А потом…

Улыбнулся.

Как мне показалось, с какой-то странной грустью.

- Посмотри на неё, Вел. Неужели сам не видишь? Неужели настолько ослеп?

- Хватит придумывать! Ты до такой степени сошёл с ума со своей профессиональной паранойей, что…

- Она уже больна. Больна тобой, Вел. А ведь ты её и правда ещё даже не трогал по-настоящему. Задумайся, что с ней станет, если доведёшь дело до конца? Я вмешался во-время, не то было бы слишком поздно. Или ты не знаешь, что бывает с больными инкуманией? Не видел, во что они превращаются?

Велиар замолчал. Когда заговорил снова, в его голосе было ожесточение.

- Хрень полная! Большей чуши в жизни не слышал. Знал бы ты, как эта строптивая добыча мне сопротивлялась! Никогда в жизни не думал, что буду настолько противен женщине.

Мне снова захотелось плакать. Только не сейчас! Только не при нём.

Охотник бросил на меня понимающий взгляд.

- И сколько ты за ней уже бегаешь, м? Хотя бы это ты в состоянии посчитать?

Я попыталась. Никак не выходило. Всё время сбивалась со счёта. Такое чувство, что целую вечность. У Велиара, кажется, тоже не получалось. Потому что в его взгляде промелькнуло удивление.

А вот серые глаза Охотника снова сверкнули сталью.

- Официально заявляю тебе, Велиар, что это всё в совокупности является нарушением такого количества пунктов Кодекса Инкубов, - что на твоём месте я бы уже поставил свечки в каждом храме каждого бога, в которого только верят все эти люди, за то, что твоё дело попало на стол именно ко мне.

Что ещё за Кодекс Инкубов? Впрочем, выяснять некогда. Ясно одно – всё плохо.

- А вы – можете идти, мисс Браун. Вас больше не побеспокоят. От лица всех инкубов приношу глубочайшие извинения за то, что в вашу жизнь вторглись столь бесцеремонным образом. Больше подобное не повторится. Ступайте! А мы с этим упрямым господином останемся и побеседуем.

- Что ему грозит? – не выдержала я.

Охотник пожал плечами.

- Пока ничего. Как я уже сказал, Велиару крупно повезло, что это дело не попало кому-то другому. Но больше такое везение не повторится. Я сделаю одно-единственное предупреждение! Этот инкуб больше не приблизится к вам ни на шаг. А о последствиях безрассудного поведения мы с ним сейчас будем до-олго-долго беседовать. В непринуждённой и дружеской обстановке, так сказать.

- Пошёл ты… - горько сказал «этот инкуб».

А потом устало прислонился к стене и закрыл глаза.

- Идите, мисс Браун. Идите, - мягко повторил Охотник.

Не знаю, почему… но я хотела бы иметь такого друга.

Развернулась. Молча, без единого слова, без единого взгляда.

Шаг, ещё шаг – прочь, в темноту, в пустоту, в бессонные ночи, в горькую соль. Чувствуя спиной голодный волчий взгляд. Разрывающий душу на части беззвучным воем мне вслед.

Вы были не правы в одном, господин Охотник. Для меня уже слишком поздно.