Инкуб. Строптивая добыча

Глава 7.

«Инкубы – крайне загадочные существа. Все попытки их изучения ограничиваются обычно описанием поверхностных обычаев и повадок, которые они открыто демонстрируют, надёжно скрывая в то же время от посторонних глаз свою истинную жизнь и внутренний мир. Множество белых пятен не позволяет составить сколько-либо целостного учения об инкубах. Один вопрос беспокоит исследователей больше всего. Никто никогда не видел их женщин. Почему?»

Леди Мэри Сазерленд. Отрывок из трактата «Об инкубах».

От неожиданности и невероятного удивления я среагировала не сразу. Мы замерли в напряжённой неподвижности. Велиар прижимался губами к моим, а я чувствовала, как в груди вспыхивает и разрастается что-то невыносимо жгучее.

Потом я очнулась и разорвала связь – попыталась вырваться, отвернуться, но он властно взял моё лицо за подбородок и снова нашёл мои губы. И в этот раз то было не просто касание-знакомство, касание-разведка. В этот раз он, кажется, вознамерился сделать так, чтобы я и думать забыла о сопротивлении.

Быстрые, горячие поцелуи. Стук моей крови в ушах. Вкус его губ. Темнота, заполненная звуками нашего сбивчатого дыхания. Каменная твёрдость мышц под моими ладонями. Такие незнакомые ощущения, и так много всего сразу, что это оглушает.

Когда Велиар убедился, что я больше не пытаюсь вырваться, обнял меня обеими руками – всё крепче и крепче, как удав обвивает кольцами добычу.

Он сказал – то, что случится между нами этой ночью, останется здесь. Никто ничего не узнает.

Я должна прекратить. Немедленно, пока это не зашло слишком далеко. Я сейчас на территории инкуба, и не смогу выиграть в этой игре.

Но мгновение за мгновением утекают в темноту, а я всё не могу найти в себе сил остановить то, что происходит. Что-то внутри меня тянется к инкубу столь яростно, будто я усталый путник в пустыне, умирающий от жажды, а он – озеро с манящей прохладной водой.

Инкуб вжимается в меня всем телом, целует так, словно я для него – тоже.

Жару внутри тесно, и чтобы не сгореть заживо, я начинаю делиться. Велиар замирает на миг, и я чувствую, как по его телу проходит дрожь. Его руки делают мне больно, но словно спохватившись, он расслабляется, и становится совсем хорошо.

Поцелуй затягивается, становится томным, неспешным. Инкуб прихватывает мою верхнюю губу, задерживается, отпускает, и снова и снова возвращается за новой порцией Пламени, которое струится меж нами так, что я буквально чувствую это кожей.

Я теперь начинаю понимать, что женщины находят в инкубах такого, что заставляет терять головы и платья.

Потому что с каждым поцелуем – или с каждым мгновением этого бесконечного поцелуя – будто кто-то отрезает одну за другой верёвки, которыми к моим ногам и рукам были привязаны стопудовые камни. Моё тело становится всё легче и легче. Уходят тревоги, и становится легче груз невыносимых воспоминаний. Будто осенние листья так спокойно и тихо укладываются у корней деревьев, чтобы там незаметно перегнивать и дать новую жизнь корням.

Прошла моя мигрень. Словно рассыпался в пыль железный обруч, что сковывал виски. Мне становится тепло и спокойно.

Приоткрываю губы, не подумав о последствиях, и инкуб немедленно реагирует на это приглашение. Удивляюсь, когда его язык осторожно касается внутренней поверхности нижней губы, оглаживает болезненно-чувствительную кожу. Оказывается, можно целоваться и так? Если бы кто-то рассказал раньше, меня бы передёрнуло от омерзения. Но моё тело каждое новое действие инкуба встречает с восторгом и любопытством, и требует ещё и ещё. Это ведь только поцелуй? Моё право вето при мне, и я всегда успею остановиться, если дело зайдёт слишком далеко.

А инкуб словно чувствует, что нельзя переходить границу, за которой я очнусь и вспомню, кто я и что я. Поэтому только целует, а руки по-прежнему держит в узде – лишь обнимает осторожно и поглаживает украдкой спину.

Но как целует… Его язык, дразня, трогает краешек зубов. А потом проникает и дальше. Касается моего. Невыносимый жар внутри меня реагирует такой вспышкой, что перед глазами начинают метаться звёздочки.

Колени слабнут, я чувствую, как медленно сползаю вниз по стене, и Велиар осторожно следует за мной. Поддерживая под локти, опускается на одно колено. Одуряюще пахнет сеном. Так намного удобнее, когда сидишь в нём и земля не качается под ногами.

А очки, действительно, совсем не мешают.

Когда Велиар разрывает поцелуй, инстинктивно тянусь за его губами. Зачем? Куда? Мне же надо…

- Сейчас, Мышка. Сейчас… погоди…

Он больше не держит меня – усаживается рядом, плечом к плечу, и тяжело дышит, опираясь спиною о стену.

А меня словно ударом плети обжигает осознание того факта, что я не только отвечала на поцелуи инкуба только что – я умоляла о продолжении!

Щёки горят невыносимым стыдом. Пытаюсь вскочить и убраться, наконец, из этого заколдованного места. От этого змея-искусителя, который всего одним поцелуем чуть не заставил меня позабыть обо всех принципах.

Велиар ловит мою руку, железным хватом стискивает запястье, принуждает сесть обратно.

Его пальцы продолжают сжимать мою руку, даже когда мне приходится подчиниться и я сердито плюхаюсь обратно. Дёргаться в попытках стряхнуть этот стальной наручник оказывается совершенно бесполезно.

И мы сидим так ещё минут пять в полном молчании. Я пытаюсь привести в порядок дыхание – и хоть как-то мысли. Первое получается лучше. Я начинаю злиться. На себя в первую очередь, конечно же. Но и на инкуба тоже – это из-за него ведь всё!

Украдкой смотрю на Велиара – и вижу, что он бледный.

- Выглядите не очень. Что, поплохело? Может, у вас на меня аллергия? Вот счастье было бы! – язвительно замечаю, снова пытаясь выдернуть руку. С тем же успехом.

Инкуб усмехается и бросает на меня такой взгляд искоса, что смеяться мне почему-то уже не хочется.

- Ты просто представь, Мышка, что человеку после долгой голодовки дают сразу очень сладкий, невероятно вкусный десерт. Организм реагирует соответствующе.

- А, заворот кишок? – догадалась я.

Велиар рассмеялся.

- Не бойся, это скоро пройдёт, и мы продолжим. До рассвета ещё далеко.

Он поднял мою руку к лицу, и не отрывая потемневших глаз от меня, коснулся губами запястья.

Пришлось напомнить себе, что он инкуб. И прекрасно, прекрасно знает куда и как целовать. Пришлось - чтобы не поддаваться желанию закрыть глаза, и просто млеть и таять от того, как нежно касаются его губы самой нежной кожи на тыльной стороне руки, где тонкая сеть вен. Как щекотно и остро чувствуется там каждое, самое мимолётное прикосновение… Будто первое дуновение ветра перед бурей. Предвестник будущих открытий – и манит довериться и узнать, что же будет дальше, если начинается всё так…

- Отпустите. Мою. Руку. Сейчас же! – отчеканила я тем самым голосом, который заставлял расшалившихся учеников вытягиваться по струнке.

Инкуб поднял голову – как зверь, отрывающийся от желанной добычи – и повёл бровью иронично. Руку, конечно же, не вернул обратно законной владелице. И вообще, вид у него становился всё более цветущий, так что я не сомневалась, что побочные эффекты, если они и были, все уже прошли.

А сидели мы по-прежнему слишком близко. Хищник на расстоянии прыжка.

- Только не унижай себя ложью, что тебе не понравилось, - улыбнулся инкуб.

Я ответила прямым и открытым взглядом.

- Мне понравилось. Мне слишком понравилось. В последний раз меня в моей жизни целовали так… никогда.

- Почему мне кажется, что сейчас будет «но», и оно всё испортит? – чем внимательней Велиар всматривался в моё лицо, тем серьезней становился. Улыбаться даже перестал. И правильно! Мне так будет проще выбраться из этих зыбучих песков, в которых меня засасывало с ужасающей стремительностью при каждой попытке пошевелиться.

- Но это всё не имеет никакого значения. Я вашим «десертом» на одну ночь становиться не собираюсь.

Он помолчал.

- Я не могу дать тебе больше. Не имею права. Ты читала Договор, ты знаешь последствия. У меня есть только одна ночь с женщиной, которую я хочу. Но если ты останешься со мной, Мышка, я клянусь – сделаю так, чтоб она была лучшей в твоей жизни.

Я очередной раз растеряла все слова, которые хотела сказать. Но всё же собралась с мыслями. Это борьба не на жизнь, а на смерть, напомнила себе. Останусь ли я той, кто я есть, смогу ли сохранить уважение к себе? Смогу ли быть такой же, как прежде, и сберечь единственное, что хоть как-то держало меня на плаву все эти годы – мою гордость? Или стану всего лишь строчкой в длинном, бесконечно длинном списке его побед?

- А для вас, Велиар? Что эта ночь будет значить для вас? Сколько женщин у вас было за вашу жизнь – это сколько веков, кстати? Ответьте мне! Вы хотя бы имена их знали? Вы помните их лица? Вспоминаете иногда? Или забыли так же, как забываете меню в ресторане, встав из-за стола? Неужели вы хотя бы на миг, хотя бы на секунду могли допустить, что я опущусь до того, чтобы стать одной из них?! Этого – не будет.

Он разжал пальцы. Я прижала руку к груди и потёрла сердито запястье. Отвернулась, чтобы не выдать своё смятение. Потому что, когда я увидела, в какую отрешённость погрузился инкуб, слушая мои слова… под конец своей речи была уже далеко не столь уверена в том, что действительно хочу говорить ему всё это.

Он сидел, прижав затылок к стене, и глядел куда-то в даль, расслабленно положив кисти рук на колени. Его лицо утратило привычную маску искусителя. Сейчас он был настоящий.

Велиар молчал так долго, что я уж решила, не ответит. Но он ответил.

- Ты права, Мышка. Я мало кого из них помню. И далеко не у всех спрашивал имена. За столько веков они смешались в памяти – их лица, тела, голоса... Я приходил в их жизнь и уходил, не оставляя следов. А они не оставляли следов в моей. Так всегда было. Так всегда будет. На таком пути, как мой, не может быть попутчиков. В той бездонной чёрной пустоте, в которой я живу, каждая звезда появляется всего на миг – чтобы мелькнуть и снова пропасть, когда её сожрёт темнота... и ни одна не успевает приблизиться настолько, чтобы превратиться в солнце... Зачем запоминать то, чем всё равно не вправе обладать? Давать имена бесчисленному количеству точек на небосводе… Бессмысленное занятие. Но знаешь, что? Тебя бы я запомнил.

Не буду его жалеть, решила я. Не буду лить слёз по нему – мне бы себя хватило оплакать.

Кое-как поднялась на ноги – они не слушались, засидела, наверное…

Направилась к выходу. Велиар за мной не пошёл, остался сидеть, где сидел. В той же самой недвижной позе.

Становилось совсем темно. Последний свет угасал – кажется, на луну наползли тучи.

Я наощупь нашла дверь. Приоткрыла. Не смогла уйти молча, уйти просто так.

- Мне почему-то кажется, что вы не плохой… человек. – Назвать его «существом» язык не повернулся. – Поэтому прошу – если в вас есть хоть капля жалости ко мне, давайте на этом и завершим наше знакомство.

- Жалость? Это всё, что угодно, но только не жалость.

Я запнулась, но заставила себя договорить:

- И спасибо… за поздравление. Прощайте.

Ну вот. Ещё один шаг – и я на свободе. Как просто и как сложно в то же время сделать этот шаг.

- Прощайте?.. – горько усмехнулся за моей спиной инкуб. – Не уверен, Мышка. Возможно, что и «до свидания». Но я попытаюсь. Клянусь тебе – попытаюсь.

Когда я подошла к выходу из конюшни и толкнула двери наружу – остановилась в удивлении.

С неба лил дождь. Тихо гудел и шелестел осенний парк, роняя промокшие листья, как слёзы. Стылый ветер немедленно вцепился в меня холодными пальцами, и я с грустью подумала, что промокну до нитки и буду по колено в грязи, пока дойду.

На плечо мне легла тяжёлая ладонь, сжала на мгновение.

- Я пойду первый. Останься и пережди.

Кутаясь в шаль, я стояла на пороге и смотрела на то, как его силуэт в мокрой белой рубашке, которую он так и не потрудился застегнуть, медленно тает на тёмной аллее. Велиар шёл медленно – как будто не замечал дождь.

Наверное, я только теперь поняла, как он на самом деле одинок. И наверное, его одиночество было намного страшнее моего.

Я тоже буду помнить тебя, инкуб.

Пережидать осенний дождь глубокой ночью на куче ароматного сена, когда так уютно стучат капли по старой крыше и так тихо на душе от выплаканных слёз – плохая идея.

Конечно же, я заснула. Свернувшись клубком и подложив под щёку свёрнутый в несколько раз алый сюртук.

А проснувшись перед рассветом обнаружила, что почему-то накрыта шерстяным одеялом и рядом со мной в сене лежит длинный серый мужской зонт.