Инкубья дочь

Глава 5. Булли-Кутта

Чем ближе Руди подводил Чета к Травинкам, тем сильнее сомневался.

– А он тебе точно нужен? – интересовался аккуратно, с надеждой.

– Нужен, – жестко отвечал Чет, давая понять, что торги уже не уместны.

– Так его там, может, и нету, в Травинках-то… Может, уже всех волков переловил да ушел.

– Мы проверим. Вдруг не ушел?

– Ла-а-адно, – нехотя тянул Руди и в молчаливой тоске закатывал глаза к небесам.

Травинки оказались крошечной деревушкой в одну улочку, по сравнению с которой Ланья Тишь со своими особнячками выглядела по столичному шикарно. Здесь же стояли совсем хибаристые домишки, бедненькие да черненькие. Частокола не было и в помине, хотя, к чему забор, если и тащить-то нечего?

Посреди улицы собрались, пожалуй, все жители – и большие, и малые. Они с интересом смотрели на сидящего в пыли здоровенного парня, у ног которого лежал еще один, связанный по ногам и рукам.

– Вот он, – непроизвольно вскрикнул Руди и запоздало зажал себе рот.

– Позови его, – предложил Чет.

– Не-е-е, не буду. Не пойдет, думаю.

Рыжий как-то сразу засомневался, растерял пыл и гонор. Чет давно уловил фальшь в его громких заявлениях по поводу «своего парня», и теперь издевался над хвастуном.

– Он же, как ты сказал, из твоих парней? И чего же, даже главаря своего не послушает? Несговорчивый какой!

– Ну, понимаешь, он не совсем из моих… Он скорее свой собственный…

– Какая разница свой или собственный? Зовут, кстати, как его?

– Булли-Кутта.

– Иди, позови его!

– Не пойду, – уперся разбойник, сделав страшные глаза.

– Отчего не пойдешь-то? Так сложно что ли?– Чет прищурился настойчиво, желая вытянуть из рыжего правду. «Ну, давай, Руди, признавайся, что наврал мне и нахвастался, что боишься этого кренделя незнамо как, потому что он – отмороженный головорез, и никакой не твой сподручный» – призывал в мыслях с ехидных злорадством.

– Я его боюсь! – сдался Руди, и с души его будто свалился тяжкий камень. – Хочешь, иди к нему сам, Чет. А я – боюсь.

Булли-Кутту боялись все, потому что Булли-Кутта не боялся волка.

Не на словах. Он мог доказать это на деле, и теперь под многозначительное молчание толпы в пыли у его ног скулил и корежился волкодлак. Не простой волкодлак – вожак стаи. Хотя, вожаком его именовали люди, сам гордый представитель оборотничьего племени торжественно величал себя «альфой», не слишком-то вникая в суть подобного названия…

Сам Булли-Кутта тоже являлся оборотнем, но не волкодлаком – несколько иной породы. Он был псом. Пес с волком вроде и родня, но пропасть между ними огромная. Главным образом, идеологическая.

Народ созерцал в молчании. Это был не первый пойманный волк, и судьба предыдущих не обнадеживала. Но при любом раскладе жители Травинок радовались и волка не жалели – повода не давал. До появления Булли-Кутты волкодлачья стая натворила в окрестностях много бед, а теперь поредела в два раза.

Все ждали расправы.

К разочарованию собравшихся казни свершиться не удалось. Из-за плотно сомкнутых спин к оборотням пробился человек.

– Я забираю волка, – заявил с такой наглостью, что дед Ложкарь, стоящий в первом ряду наблюдателей, громко крякнул от возмущения.

– Вот еще, мой волк, – с грозным спокойствием заявил Булли-Кутта. Голос его звучал тихо и уверенно. Широкая грудь вздымалась от мерного дыхания, колыхалась на ней добрая сотня черных кос, похожих на толстых лоснящихся змей.

– Давай поговорим, – нахал не унимался.

– Чего ты привязался? Чего тебе от меня надо? – пес низко опустил подбородок, взглянул сурово из-под темных разлетистых бровей.

– Мне не от тебя надо, а от этого волчары.

Булли-Кутта осмотрел наглеца, не меняя выражения на лице, сделал для себя неприятный вывод – Орденовская форма и Печать Света в собранном кулаке никаких хороших перспектив не несут. Вроде как Святой Ныряльщик. Ответ пришел в голову сам собой.

– Ты вроде как Ныряльщик? Так иди и нырни, а в мои дела не суйся.

– А ты вроде как пес? – Чет (а настойчивым пришельцем был именно он) еще раз пристально вгляделся в ауру хмурого здоровяка, что сидел перед ним в пыли, по-восточному скрестив ноги. – И вроде как не борзой породы. Это я к тому, чтобы ты вел себя поскромнее с представителем Святой Церкви. А еще, ты вроде как нездешний. Не нелегал ли часом? Давай поговорим нормально, а если не захочешь – мигом поедешь обратно в свой Раджистан.

Чет предположил наугад и попал в точку. Булли-Кутта вправду был из Раджистана – страны, что соседствовала с королевскими землями на юго-востоке.

В воздухе повисло напряжение. В мнимом спокойствии спорящих за добычу крылась беззвучная ярость. Никто не хотел отступать. В какой-то миг пес и Ныряльщик готовы были броситься друг на друга. Чет уже прикинул, как будет бить оборотня коленом в грудь (если тот обернется зверем), чтоб не свалил, как заткнет в зубастую пасть кулак, наполненный сиянием Света. Булли-Кутта подумывал, как быстрее перегрызть наглому приставале глотку.

Слава Пресветлому, оба сдержались. Драться не стали.

Ныряльщик посмотрел на Булли-Кутту. Булли-Кутта посмотрел на Ныряльщика. Каждый поразмыслил об увиденном и сделал выводы.

Чет оценил не только родину, но и внешний вид несговорчивого охотника на волков. Одежда старая, потрепанная, ношенная-переношенная, но очень добротная. Другая бы давно превратилась в лохмотья, а эта лишь перепачкалась да на солнце выгорела. Мужик не из простых. Рожа породистая. Нос, вон, выше неба задирает. Царевич, видать, – и ниже не бери!

Пес-оборотень тоже времени не терял. Ныряльщик перед ним стоял престранный. Святой Ныряльщик… Да уж! В этом товарище святости – ноль. И вообще, парень больше похож на разбойника, снявшего с убитого святоши пресветлые наряды. Морда хитрая: держится так, будто ждет, что в каждый момент ему может кулак в лицо прилететь. Всегда на чеку – полезная уличная привычка. А главное – ничего не боится. Ничего и никого – видно сразу. Вот тебе и Святой! Вот тебе и Ныряльщик. Шпана подзаборная, а не Ныряльщик. В общем, вроде парень неплохой.

Наконец Булли-Кутта мысленно вильнул хвостом и поинтересовался вслух с заметно прибавившимся дружелюбием.

– Зачем тебе волк?

– Он знает кое-что важное, – Чет сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой и прикурил, оберегая раскрытой ладонью неокрепший огонек. Последняя сигарета. Но ничего, в седельной сумке Вафли пачки еще остались.

– Знает – не знает. Мне плевать. Я все равно волка убью, – на всякий случай предупредил Булли-Кутта и стал ждать, что скажет на это Ныряльщик. Интересно, что вообще будет делать? Упрашивать? Запугивать? Торговаться?

– Поговорить-то с ним дашь? – спокойно поинтересовался Чет.

Сам предмет спора – великий волчий вожак с гордым именем Вальд – все это время благоразумно помалкивал. Ясно, что так целее будет шкура, но последняя услышанная фраза возмутила оборотня до глубины души, и он не смог смолчать.

– Не буду я говорить с тобой за «просто так», святоша, – рыкнул, пытаясь в очередной раз отползти от пса.

Булли-Кутта напал на Вальда в лесу и здорово порвал. Волк сбежал. Чтобы быстро «залатать дыры», пришлось перекинуться в человечий облик. Волкодлак даже одежду свою успел отыскать и натянуть, но пес, временно сброшенный с хвоста, вскоре нагнал снова. И вот результат – Вальд валяется посреди главной Травинковский улицы и от бессилия не может перекинуться в звериную ипостась. Стыд и позор. Позор и пакость!

– И чего ты хочешь взамен, волк?

– Жить хочу!

– Логично, – с пониманием качнул головой Чет, глядя на пса. – Что скажешь, любезный. Можем устроить?

– Нет, – короткий четкий ответ, ясный и доходчивый.

– А если подумать?

– Думать нечего. Я не для того волкодлачьего вожака ловил, чтобы первому встречному болтуну отдавать и жизнь его свято оберегать.

– Ты не переживай. Я ж его только на время разговора у тебя заберу. Навсегда он мне не нужен. Вот только жизнь бы ему оставить – не расколется ведь иначе, – заявил Чет. Булли-Кутта нахмурился, взвешивая предложение и ища в нем подвохи.

– Одолжить могу, пощадить – нет, – произнес, добавив сурово. – Убью его все равно.

– Все равно… – эхом повторил за ним Ныряльщик, – если тебе все равно, поменяй его у сородичей на другого волка. Думаю, за вожака они кого-нибудь да отдадут. А может и двоих «кого-нибудь»…

И Булли-Кутта уступил. В своей жизни он делал это не слишком часто, но ситуация сложилась неординарная. Самоуверенный Ныряльщик понравился псу, как обычно нравилось ему все дерзкое, смелое и похожее на него самого.

– Бери, – разрешил, наконец, и волк выдохнул с облегчением…

Чет присел возле пленника, стал расспрашивать, предварительно разогнав по домам любопытную толпу.

– Ну?

– Что «ну»? – волкодлак нервно оскалил зубы. – Хотел спрашивать, спрашивай, а не нукай. Не коня запрягаешь!

– Тише ты, – Чет сурово встряхнул его за воротник. – Ишь, расхорохорился. Про Черную Воду рассказывай. Пил ее?

– Пил. Мы все пили. Для того сюда и пришли.

Про то, что волкодлаки явились в эти места не за бабами и не за козами, Чет знал и сам. Черная Вода манила их, как любых других темных. Проклятая влага дарила созданиям ночи силу, питала их и наполняла своим греховным волшебством.

– А где пил-то?

– Где надо.

Волк говорил с неохотой. Приходилось чуть ли не клещами вытягивать из него каждое слово, но в конце концов плоды беседы все же созрели. Под страхом отмены спасительных обещаний Вальд рассказал Чету про лесной грот, что сочится Черной Водой. Тот просиял – вот это информация, вот это находка!

– Значит, грот, говоришь? – уточнил Ныряльщик.

– Он самый, – буркнул Вальд.

– Где находится? – Чет опасно прищурился и, пресекая желание волка увильнуть от подробностей, сунул ему в нос свой сиятельный кулак. – Попробуй только соврать.

– В чаще он, у болота, рядом со старыми развалинами, – невнятно объяснил дорогу волкодлак. – Найдешь.

Все это время Змейка маялась в Ланьей Тиши. Беспокойное вышло утро. Сперва Ныряльщик вместо приключений отправил домой, как маленькую. Потом эта жилетка.

Сидя в скрипучей телеге молочника, она долго боялась применять свою силу, но страх за судьбу подруги заставил рискнуть. Укрывшись за кувшинами, Змейка закрыла глаза и провалилась в недалекое прошлое, где жилетка еще была на хозяйке. По внутренней стороне Змейкиных век, теряясь в размытом полумраке, прошла Лиска. Щеки ее пылали, а на лице блуждала глуповатая, довольная улыбка. Кажется, ей было жарко – потерявшаяся одежка висела, перекинутая через руку. Непонятно отчего, ночь ведь? Скорее всего от радости, что исполнила задуманное – Лиска тащила в охапке несколько тканевых отрезов и еще пару каких-то кульков. Добыла-таки у купцов, пока не разъехались. Довольная, разгоряченная, счастливая. Даже не заметила, как жилетка сорвалась с руки и упала на сторону.

Фу-у-ф! Змейка облегченно выдохнула, потрясла головой, собирая взглядом знакомую мозаику из рассыпавшихся кусочков мира. Когда все перестало трескаться, двоиться и встало на свои места, она осторожно взглянула на возницу. Тот ничего не заметил, пел себе что-то под нос. Иногда он прерывался и интересовался у лошади, ту ли взял ноту. Обычно лошадь не отвечала, лишь иногда пофыркивала важно и многозначительно.

Так и приехали.

Жилетку Змейка отдала Лискиной матушке. Спросила, не появлялась ли Лиска домой с ночи. Матушка сперва вспылила – сильно злилась, видать, на дочерины ночные похождения – но потом успокоилась сама и успокоила Змейку. Сказала, что наверняка дочка зашла после ночной прогулки к родственникам на хутор. Спокойно так сказала, без эмоций. Но голос все еще сквозил холодом. Ясно было, что матушка на Лиску очень сильно сердится.

Тревога о подруге отпустила, и снова вспомнился Ныряльщик. Интересно, нашел он своих волкодлаков? И на что они ему, знать бы?

Покинув Лискин дом, Змейка двинулась в сторону особняка Пинки-Роуз – поглядеть, не вернулся ли Чет.

Она долго крутилась у двери, заглядывала в окна. Потом, заскучав в ожидании, влезла на соседнее пепелище и принялась бродить по горелым развалинам. Там, среди черных обугленных балок и камней старого фундамента, шапками разрослись камнеломки и очитки. Белые и желтые цветочки пестрели повсюду. Ближе к забору трава стояла высокая, почти в человечий рост. В ней пищали птицы, и солнечные лучи терялись, утопленные в зеленой гуще.

– Эй! Ты чего там топчешься?

Змейка вскинулась на голос, непроизвольно улыбнулась счастливой улыбкой – дождалась. Спохватившись, она перестала улыбаться и сделалась недовольной. Натужно вышло, но все же. Нечего этому Ныряльщику видеть ее радость, рожденную его прибытием. И кто вообще говорил про радость? Это она так – сама себе улыбнулась.

Чет подошел к ней, встал на отекший цементом камень.

– Я думал, ты спишь уже и десятый сон видишь? А ты здесь ошиваешься.

– Я не ошиваюсь, – обиженно поджала губы Змейка. – Тебя жду.

– Что, про волков интересно?

– Интересно.

– Тогда пошли в дом, расскажу. А вообще позавтракать бы не мешало.

– Вот еще! – приняв предложение о завтраке на свой счет, Змейка тут же встала в позу. – Приглашаешь на завтрак, который мне же и готовить?

– Ну-у, – Чет задумчиво почесал голову. – Может, хоть кофе-то сваришь? А завтрак я и сам смогу.

– При одном условии, – Змейка кокетливо стрельнула глазами и озвучила свои требования. – Ты мне все-все-все расскажешь!

– Хорошо, – Чет пристально посмотрел ей в глаза, натянув на лицо плохо слепленную маску серьезности. – Только если ты проболтаешься кому об услышанном, мне придется тебя.

– Убить? – громко и весело воскликнула девушка, втягиваясь в игру.

– Ага.

– Сначала поймай!

Весело рассмеявшись, она, как горная лань, поскакала по горелым бревнам, по старым кучам оконной трухи и битого стекла.

– Эй, а кофе-то?

Змейка забавляла Чета, поднимала настроение. Смешная, наивная, дикая девчонка! И куда делась ее манящая, соблазнительная взрослость, что грезилась ему в таверне во время чарующего танца? Чудеса.

Дверь в особняк была не просто выломана – снесена с петель. И – нет! -то были не враги и не разбойники. Просто Вафля, оголодав в отсутствии Чета, выбила ее и отправилась попрошайничать на соседние дворы. Ныряльщик понял это по отпечаткам тяжелых лап и клочьям белой шерсти, повисшим на дверном косяке.

Он снова почесал голову, выдохнул – разборка с призрачной вдовушкой по поводу разгрома предстоит грандиозная.

Спустя четверть часа кухня Пинки-Роуз полнилась уютными запахами кофе и еды.

Змейка сверкала глазами, поглядывала на Чета из-за исходящей паром кружки.

– Так что волки?

– Волки Черную Воду пьют, – спокойно ответил Чет. – Даже сказали, где пьют.

– Где же? Неужто прямо из колодца лакают?

– Нет, конечно. Сказали, грот потайной в местных лесах есть.

– Ах, грот, – с интересом повторила за ним Змейка, мысленно кинулась к воображаемой карте. «Грот… грот… какой же грот». Хотелось покрасоваться перед Ныряльщиком своими познаниями и полезностью в деле.

– Там развалины какие-то и болото.

– Болото… – Змейка от усердия закусила губу. Болото вспомнилось, а вот развалины. Хотя, были там в одном месте странные камни. Никогда она не принимала их за части построек, но других похожих мест ведь нет? – Знаю, где это. Покажу.

– Лучше на пальцах разъясни, где искать. Сам схожу.

– Нет уж, не выйдет! – девичий взгляд полыхнул коварством. – Я тебя провожу. Рассказывать ничего не буду. А сам заблудишься.

– Вот привязалась, – Чет отхлебнул свой кофе, закусил подгоревшей, заваленной специями гренкой. – Ладно. Веди, раз так скучно тебе.

– Идти-то долго, – задумалась девушка, и спустя миг снова просияла. – Верхом надо. Давай на тигре твоем поедем?

– Шутишь, – Чет фыркнул, поперхнулся перечной пылью и громко стукнул себя кулаком по груди. – Тигр не увезет.

– Тогда, – Змейка триумфально вскинула голову, – я коня приведу.

– Другой разговор, – кивнул Чет.

Змейка рьяно взялась выполнять обещанное. Пулей выскочила из-за стола и унеслась – только пятки засверкали. Чет хмыкнул ей вслед, допил кофе и пошел править покореженные дверные петли, искать вылетевшие штыри. Пока он, чертыхаясь, вешал на место дверь, вернулась Вафля и, виновато мурлыкнув, сделала вид, что ничего не произошло.

А Змейка тем временем спешила к дому тетки Гани, той, что варила пиво для таверны. На дворе у нее стоял здоровенный гнедой шайр. На нем тетка Ганя возила в «Королевскую гончую» бочки с пивом. Она хвастала, что конь-де не простой, а лучших кровей. Что ее брату – Огниеву отцу-кузнецу – подарил его проезжавший мимо воин за хорошую починку доспеха.

История эта Змейку впечатляла мало, а вот конь и вправду был великолепен. Высокий – холка на пол-локтя выше Змейкиной макушки. Ноги длинные, сильные, в пушистых фризах – будто в валенках. На морде интеллигентная бородка, челка на глаза.

Сунув нос в окно пивоварни, Змейка заискивающе попросила у хозяйки.

– Теть Гань, дай лошадку покататься, я тебе сарай почищу и хмеля из леса натаскаю. Я полянку секретную знаю, там, говорят, хмель сами эльфы сажали, когда еще в этом мире были….

– Чур тебя, демонючка! – тетя Ганя, дородная, широкая, мощная, сердито оглядела гостью, медленно отерла тяжелые руки о передник. – Чего бросаешься слету, как коршун на курятник? На что тебе лошадь?

– Не мне, Ныряльщику надо свести.

– Тьфу ты, нашли кого послать, – проворчала женщина, но противиться просьбе не стала. – Бери, да к ночи приведи. Ему отдохнуть надо. Завтра в «Гончую» ехать – товар везти.

– Верну, теть Гань, верну! – послушно закивала Змейка. – И напою, и почищу!

Пивоварша хоть и грозная, но добрая. Она, как многие, обзывала Змейку «нечистью» и «демонючкой», но на деле всегда помогала. Просьбам не отказывала. Все остальные тьмы боялись, а тетка Ганя – себе на уме – несуеверная была, кажется и в Пресветлого-то не особо верила.

Конь стоял в деннике, фырчал и встряхивался. Сазу видно – боевая порода, благородная. Скучно такому бочки в телеге возить – на битвы, на подвиги душа лошадиная просится.

– Лучик, Лучик! – позвала Змейка.

Конь двинул ушами, нетерпеливо стукнул о доски копытом.

Надев уздечку, девушка вывела лошадь из денника. Встав на перевернутую бадью, принялась чистить тщательно, чтоб шерсть легла волосок к волоску. Несколько раз провела ладошкой по холке и спине – чтоб ни соринки не осталось. Старалась.

Позади кто-то закряхтел, заворочался.

– Чего это ты теткиного коня берешь? – Огний выбрался из сенной кучи, как медведь из берлоги. Широко зевнул, показав миру желтые зубы в купе с бездонной глоткой. – Хочешь коня – давай, меня целуй.

– Вот замучил! Целуй да целуй. Не твой ведь конь?

– Зато тетка моя.

– Придумал тоже! Я за коня твоей тетке лично эльфийского хмеля обещала. А ты-то что примазываешься? – дерзко отозвалась девушка, пропуская подпругу под конским брюхом.

Огний помолчал, подумал, а потом пригрозил вдруг:

– Я вот все падре расскажу.

– Чего ты расскажешь?

– Как ты Ныряльщика охмуряешь! Говорят, он давеча из-за тебя в таверне с разбойниками дрался. Так что лучше целуй, если падровских розг не желаешь отведать.

– Вот если б ты за меня в таверне подрался, может, и поцеловала бы, – Змейка решительно прошла мимо Огния, отгородившись от здоровяка Лучиковым боком, у выхода бросила через плечо ядовито, – а так – его целовать и буду… Ныряльщика!

Небо затянул серый сумрак. Солнце спряталось в него, как в перину, и вылезать наружу не желало. Без его лучей лес сразу потерял яркие краски. Вместо хвойной еловой зелени на первый план выступила серость. Поползли по камням ягельные губки – голубые, розовые и сизые. Свесились с ветвей клокастые лишайники, похожие на густые комья застарелой паутины.

Конь шагал неспешно, величаво. На его спине Змейка жалась позади Чета, косилась на бурые колодцы под корнями павших деревьев.

И коню и Змейке этот лес был чужим. Деревенские в такую глушь почти не ходили – место считалось гиблым. Сама Змейка забредала сюда лишь раз, проспорив. Страху натерпелась, и вспоминать не хочется. От черных подземных окон – водяных ям – несло гнилью. Над ними клубился пахучий пар, и плясала призрачные танцы мошкара.

С каждым новым конским шагом лес менялся. Под деревьями из мха пробивались чужие, незнакомые цветы. Бледные, остролистые, они светились фосфорическим светом и будто мерцали. Хотя, Змейка не могла поручиться за их мерцание – возможно, то была просто игра теней.

Небо темнело. С запада наползала гроза. Змейкина матушка всегда говорила, что грозы с запада сюда не доходят, но эта, настырная и черная, похоже желала нарушить правило. Мощные тучи подобрались быстро, слиплись в одну, самую увесистую, навалились на лесные верхушки жирным брюхом. Желтые вены молний расчертили его, подсвечивая темное нутро.

Закапало. Сперва робко, потом сильнее, настойчивее.

Змейка теснее прижалась к Чету, крепко сомкнула вокруг его пояса кольцо из рук, ткнулась носом между лопаток, пригрелась и, кажется, задремала,

– Надо бы от дождя спрятаться, – предложил Ныряльщик, бережно двинул плечом, заставив Змейку поднять голову. – Долго еще до места?

– Пришли.

За стволами деревьев стеной стояли папоротники. За ними, поросшие седой гривой лишайника, поднимались угловатые серые глыбы. Их резкие формы вызывали сомнения в исключительно природном происхождении. Давно – возможно, в глубочайшей древности – этих камней все же касалась рука мастера. У подножий глыб росла высокая трава. Из нее выбирались на серые бока знакомые бледные цветочки, выпускали из-под листьев ворсистые щупы и упорно карабкались наверх, к свету.

Рядом с гигантами, в осоке, прятался шалаш. Темный вход чернел на фоне посеревших листьев и желтого лапника. Старый шалаш, давно позабытый и заброшенный.

Дождь ударил сильнее. Теплый дождь. Летний. Но мокнуть никому, кроме Лучика, не хотелось.

– Пошли туда, переждем.

Спешились. Чет крепко схватил спутницу за запястье и направился к ветхому убежищу. Змейка сперва заартачилась, потом присмирела, пошла.

В шалаше пахло старой хвоей и прелыми листьями. Они сгнили где-то внизу у земли. Верхний слой подстилки засох бурой шуршащей коркой. Чет повалился на нее спиной, приминая. Змейка вытянула из его пальцев руку и села рядом. Резкий угол потолка почти уперся ей в макушку.

– Долго сидеть придется, – протянула жалобно в глубокой обиде на погоду. – Неудобно.

– А ты приляг, – Чет отодвинулся в сторону и привычно похлопал ладонью возле своего бока.

– Вот еще. Мы сюда не валяться пришли. По делу ведь?

– Пока дождь не перестанет, дело подождет. Ночь не спали с тобой. Пара дождливых часов очень кстати для отдыха сгодятся. Когда спишь через раз, сон всегда для пользы дела идет.

Змейка спорить не стала, покорно улеглась рядом. Сперва держала дистанцию, а потом, замерзнув, сама же ее нарушила – придвинулась к Чету все еще неплотно. Чужое тепло потянуло, как магнитом, к себе, заставило подвинуться еще ближе и прильнуть крепко…

Чет непроизвольно попал носом в Змейкины волосы. Попал и пропал совсем. От густых черных прядей шел уютный дух дома и пищи, впитанный за завтраком в Пинки-Роуз и разбуженный теперь дождевой влагой. Девочка. Она будто вся состояла из запахов, живых и естественных, пряных и диких. Сквозь пойманные утром ароматы кофе и специй, пробивался едва уловимый женский запах, что впитывается в одежду за сутки и исчезает после смены на новую.

Девочка. Такая наивная и настырная, порочная и чистая. Ее легкая головка покоилась на Четовом плече, а сама она мирно спала. Так казалось, по крайней мере.

И Чет не удержался. Двинулся бесшумно, словно вор, прислушиваясь к тихому дыханию. Он осторожно убрал со Змейкиного лица непослушную прядь и, поражаясь собственной робости, коснулся губами прохладного виска.

– Ты что делаешь? – спящая девушка вмиг оказалась бодрой. Хитрые глаза победно сверкали, как у охотника, выскочившего из засады на дичь.

– Что? – дурашливым тоном переспросил Чет, старательно делая вид, будто ничего не случилось.

– Ты меня поцеловал! – лавина, шквал возмущения.

– Тебе не понравилось? – вопрос, как волнорез, убил на корню зачатки негодующих волн.

– Это было… нежно, – моментально растеряв гонор, призналась Змейка, расцветая пятнами румянца.

– Значит, понравилось? – продолжил провоцировать Чет и специально притиснулся ближе.

– Да, – девушка не удержалась от честного признания, но все же попробовала перевести тему. – Тебе же нельзя? Нельзя так себя вести?

– Почему нельзя? Нежность, ведь, не похоть.

Чет сам поразился пафосу собственных слов. А ведь и правда – истосковался по нежности незнамо как. Давно забыл, что это такое, а может и не ведал никогда. Он переставил руку через Змейкино плечо, чтобы искусительница оказалась под ним. Сам навис сверху. Темные волосы, когда-то коротко остриженные, а теперь отросшие ниже плеч, невесомо коснулись девичьей щеки.

Змейкино дыхание сбилось. Щеки опалило жаром. В глазах стало мутно, и от волнения мир, как встревоженная вода, пошел радужной рябью. «Сейчас поцелует! Поцелует же… И пусть целует!» – металось в голове.

– Ты что? Не целовалась никогда?

– Я… Я не помню… Не знаю…

Ох, не лучший то был момент для подобных вопросов. Тяжело отвечать, когда мыслей нет. Когда все они улетучились, оставив в ушах лишь тяжкие содрогания сердца. Да, конечно, целовалась. Или нет. Разве можно рассматривать слюнявые домогательства Огниевой братии, как настоящие поцелуи? Обычно ее пытались зажимать и целовать, а она всячески противилась этому.

Теперь все было иначе. Четовы волосы приятно щекотали ухо, а его дыхание – теплое, жгучее, с терпким, мужским ароматом табака, с невыводимым осадком алкогольного духа – заставляло млеть руки и ноги.

– Ну, так что, напомнить, как оно бывает?

Змейка кивнула и зажмурилась.

Поцелуй опалил губы, невесомый, легкий. Он не пугал, не отвращал – манил. Будто капля воды, что подали страждущему. Капля воды – не больше. Больше нельзя. Нельзя сразу…

Внутри Четовой груди бушевала буря – приходилось держать себя в руках. Страсть хороша, но хрупкий и нежный цветок лучше лелеять, целуя его лепестки, чем валиться на него и мять в угоду собственному эгоизму и несдержанности. А смять хотелось! Плюнув на все, впечатать в прелые листья и задрать до подбородка подол скромного платьица.

В какой-то момент он поддался рвущемуся изнутри пламени – прижался сильнее, поцеловал агрессивнее, резче. Девушка всхлипнула едва слышно, лишая последних сил, что еще могли сдержать огонь. Чет скользнул рукой по напряженному стройному бедру, закидывая Змейкину ножку на себя…

Он бы не сдержался! Видит Пресветлый, не сдержался бы. Но небеса сами решили вмешаться и вернуть своего зарвавшегося слугу с облаков на землю.

Дождь кончился. Напоследок туча гневно огрызнулась молниями, рявкнула последней грозой и сердито поползла на восток. Лучи солнца дерзко прошили крышу шалаша, пробрались тонкими иглами внутрь – туда, куда даже дождю просочиться не удалось.

Солнце отрезвило. Чет справился с дыханием, стянул с себя Зейкину ногу, поправил ее задравшееся платье. Обругал себя: «Ну, зачем? Дурак! Чуть девку зазря не попортил!» Он сел, глядя в просвет выхода, и сказал непринужденно.

– Что-то заспались мы с тобой, – улыбка тронула губы, глаза привычно прищурились.

– Да, наверное, – оробевшим голоском промямлила Змейка, – Чет… – она хотела еще что-то спросить или добавить, но передумала. Первая выбралась из шалаша и бросила через плечо. – Идем скорее грот смотреть.

Хибарка пряталась посреди леса, черной головешкой стояла среди густых папоротников. Они, высокие, в человечий рост, наполняли воздух сырым, прелым духом. Четыре лошади стояли в зелени, меланхоличные, спокойные, с видом таким, будто познали на этой грешной земле все, и ничего их теперь не пугает и не трогает.

Внутри лачуги имелась лишь одна комната без излишеств. Чугунная печурка в углу провалила пол и наполовину ушла под него. Было холодно.

Лиска, связанная по ногам и рукам, с кляпом во рту, валялась на темных досках, нюхала плесень и мерзла. Очень хотелось тепла. Рыжие волосы, разметанные по половицам – как тоска по забытому здесь огню.

Из трех волкодлаков, что были рядом с ней в комнатушке, по имени она знала лишь одного – самого наглого и болтливого. Дружки кликали его Арьяном.

Арьян был смазлив, заносчив и мнил себя неотразимым. В маленькой стае с недавних пор он играл роль вожака. С очень недавних пор. Настоящий вожак, как поняла Лиска из волчьих разговоров, пропал на последней охоте, что случилась минувшей ночью. С той самой охоты ее и принесли в качестве трофея.

Двух оставшихся похитителей Лиска прозвала для удобства просто: «коренастый» и «молчаливый». «Молчаливый» все время молчал, а «коренастый» изредка коротко отвечал Арьяну.

– Вожака-то, похоже, псина схарчила, – без особой печали заявил тот. – Стало быть, я теперь ваш альфа.

– Угу.

– И коня Вальдова возьму себе, – сладко улыбнулся Арьян, в очередной раз радуясь приятному во всех отношениях дню.

– Угу, бери.

– И эту!

Волкодлак горделиво прошелся вокруг связанной Лиски, присел, вынул изо рта девушки кляп.

– Хорошенькая ты, в моем вкусе.

Слащавая улыбка расползлась по волчьей физиономии, но злые искры в хищном взгляде погасить не смогла.

– Плевать мне на твои вкусы, – хмуро проворчала Лиска, попытавшись отвернуться к стене. Волк не дал ей это сделать, настойчиво придержал за плечо и требовательно заглянул в глаза.

– Может, ты моя пара истинная?

– Какая еще пара?

– Такая, что на всю жизнь. Свя-а-азь, – благоговейно прошептал Арьян.

– С чего б ей взяться? – скептически хмыкнула пленница. Она вела себя слишком дерзко в своем незавидном положении, но волкодлаки, оставшись без прежнего вожака, пыл и гонор порастеряли, поэтому восприняли Лискину дерзость спокойно.

– С того, что я гордый сын волчьего племени, – обиделся Арьян и на всякий случай отошел в сторону, сел, добавил, – а ты вообще молчи, баба глупая. Сказали тебе – пара моя. Значит моя, и никуда не денешься!

– Конечно, не денусь, – язвительно согласилась Лиска, – куда ж мне деваться-то связанной?

«Вот дуралей! Глупая волчья башка!» Рыжая пленница безмолвно злилась, глядя на бледные тощие грибы, что лезли в щели из-под пола. От вечерней зари по комнате плыли длинные тени, занавески подсвечивало алым.

Арьян сидел поодаль и плотоядно разглядывал Лискины коленки, выглянувшие из-под подола. Подумав пару минут, он снова подошел к девушке и принялся развязывать ее.

– Что ты делаешь? – поинтересовался у собрата «коренастый», имени которого пока никто так и не назвал.

– Уму-разуму хочу поучить, там, в соседней комнате.

– Сдурел? – «коренастый» сердито фыркнул и зло тряхнул головой. – Ты чего-то распоясался совсем. Альфа придет – разборку устроит.

– Не придет, не устроит! Придавили его, как давеча полстаи: Арса, Гринда и Гурта. Я теперь тут главный! – самоуверенно приосанился Арьян. – Моя девка.

– Вожаком называешься – ладно. А девка-то с чего это твоя? Девку всем надо, – раздалось новое возмущение, и Лиске стало ясно, что «коренастый» вовсе не заступается за нее, как наивно показалось ей сначала, а банально не хочет делить добычу по-Арьяновски.

– А с того. Я ее первый своей истинной парой назвал. Вот и все!

– Ничего не все! – не унимался «коренастый». Глаза его зло сверкали, на покрытых черными кудрями висках проступил от волнения пот. – Не честно ты рассудил. Не по-братски.

– Вот я тебе сейчас дам по-братски, Мартен! Прямо по башке твоей бараньей, чтоб не умничал, не спорил с новым вожаком!

Мартен не стал больше препираться. Теперь он хмуро буравил глазами Алрьянову глотку.

– Заткнитесь!

Призыв донесся от окна, что вело на крохотную, чистую от растений полянку перед крыльцом. Третий молчаливый волкодлак пялился наружу с видом тревожным и испуганным. За мутным, усиженным мухами стеклом мелькнула чья-то объемная фигура, что-то с глухим грохотом сбросили на землю, а потом снаружи донесся голос. Чего хотел, понять пока не вышло. Голос прозвучал глухо и неразборчиво.

– Третишка, чего там? – спросил «коренастый».

– Третишка? – присоединился к вопросу Арьян.

– Да заткнитесь вы! Там пес приперся, – нервно отозвался тот.

– Какой пес, пес его задери? – Арьян отскочил от добычи и недовольно вцепился взглядом в напряженный затылок Третишки.

– Булли-Кутта! Какой еще? Много что ли псов этих?

– Булли-Кутта…

Волки затихли вмиг. Песье имя остудило их пыл, мгновенно породило тишину, двинуться среди которой осмелились лишь пылинки в закатных лучах. Вскоре немую сцену разрушило отчетливое:

– Эй вы, придурки! Я вам этого… как его там… вашего букву… альфу принес!

– А зачем принес? – Арьян, как главный, приоткрыл форточку и опасливо высунул наружу нос. Принюхался, убеждаясь, что по ту сторону дома находится именно то, чего видеть там ему совсем бы не хотелось. Да и слышать, конечно, тоже.

– Менять хочу.

– На что?

– На башку твою пустую. На все ваши бошки. Так что давайте, выбирайтесь из дома всем алфавитом, я вашего этого… как его там… заглавного… букву отпущу.

– Так ты хочешь Вальда на нас всех чтоль поменять? – возмущенный наглостью гостя сморщился Арьян, сильнее протиснувшись в форточку. – Нас же трое, а он один? Ты что, Булли-Кутта, думаешь, я считать не умею? Я волк образованный – все науки разумею.

– Так он ведь ваш альфа. Это ж типа вожака? Значит, дороже остальных стоить должен. Ты ведь альфа? Я верно понял?

Тяжеленный, расшитый восточной вязью сапог толкнул лежащего на земле пленника в бок. Вожак стаи досадливо заскулил, кивнул.

– Ты чего там разбазарился, Арьян? – ослабевшим голосом сипнул на подчиненного. – Сказано – меняйся!

– Зачем всем-то меняться? Объясни толком?

– Затем, что у вас в алфавите своя иерархия – кто главный, кто нет. А по мне все вы одношкурственные, – ответил за волкодлака пес. – Вы там промеж себя по должности судитесь, а мне все равно. Я чем больше вас, шавок, на этого прынца выменяю, тем больше передавлю.

От убийственной логики Булли-Кутты волки ошалели. Арьян быстро убрался из форточки, захлопнул ее и закрыл на крючок. Будто крючок этот, размером с гнутую булавку, мог служить серьезной защитой от Булли-Куттиного возможного вторжения.

Пес не нападал. Он ждал.

Волки в доме притаились и затихли. Потом под дверью заскреблось -это Арьян лег на брюхо, чтобы говорить в щель у пола.

– Забирай Вальда и уматывай. Мы к тебе не пойдем! – сообщил радостную для всех, кроме альфа-волка, новость.

Само собой, Вальд не выдержал и возмутился, насколько позволяло положение.

– Ты сдурел, Арьян? Совсем спятил? Я ж твой вожак! Твой альфа! Ты за меня в огонь и в воду должен.

– Ничего я не должен.

– Вот ты лицемер! Чуть что – хвост поджал и в кусты? Тоже мне волк! А я еще тебя своим бетой называл!

– Какой такой бетой? – моментально прикинулся валенком Арьян. – Никаких бет не знаю. Я букв не читаю, грамоте не обучен. Безграмотный я, а с такого и взятки гладки.

– Ну, тварина! – процедил сквозь зубы волчий вожак и умолк, получив от пса новый пинок.

– Эй, пес! – пропустив мимо ушей ругань Вальда, додумался Арьян. – А ты бабу в обмен на него взять не хочешь?

– Какую, к демонам, бабу?

– Хорошую.

– На что мне баба?

– Так на то же, на что и всем. Баба – она ж вещь универсальная. Хошь – постель погреет, хошь – жрачку сварит. В хозяйстве – во! Лучше коня или свиньи, бывает, пригождается.

– Возьмите меня! Прошу! – почуяв иллюзорный и заманчивый запах воли, пронзительно пискнула Лиска. – Сам ты – хозяйство, – свирепо бросила уже волку, а не псу.

Булли-Кутта нахмурился, так и сяк взвесил предложенное. Как ни крути, менять альфу на бабу было жалко. Все-таки альфа – суть и смысл его антиволчьей борьбы, а баба… Просто баба.

Лиска кожей почувствовала этот холод. Призрачная надежда таяла на глазах. Ее не спасут, не выменяют. Конечно, кто она такая, супротив альфы? Баба и есть. Бесполезная, глупая баба, что так неосторожно попалась волкам. А еще жадная! И надо было ей потащиться за этой чертовой жилеткой? Ну, потеряла, и бог с ней! Не-е-ет, потащилась! Поперлась обратно в ночи, а там из кустов: «Де-е-ева, дорогу не пока-а-ажешь?» Будто сказок в детстве не слушала, ей богу… Ей бы бежать, а она застыла тупнем, забоялась. Не сколько за себя, сколько за покупки забоялась – вдруг отнимут, или при беге еще что посеется? Вот ведь дура-дурища! Теперь все ее покупки – вон! – в папоротниках брошенные валяются. А еще руки-ноги связаны, и кляп во рту… был… И что теперь? Что дальше? Только не говорите, что становиться «истинной парой» Арьяна. Ага, да сейчас прямо – разбежалась об забор! Тем более Арьян очень четко сформулировал свое отношение к ее богатому внутреннему миру.

Лиска сдаваться не собиралась, завопила во все горло.

– Возьмите меня! Не пожалеете! Я удачу приношу! Чес-слово!

Булли-Кутта снаружи помолчал с полминуты, и вдруг согласился.

– Ладно, забирайте вожака. Беру эту вашу…

Арьян с дружками не дослушали. Стремительно приоткрыв дверь, вышвырнули с крыльца обалдевшую от неожиданности Лиску и снова надежно заперлись корявым ржавым засовом.

– Разве это баба? Это мелюзга какая-то, – голос громыхнул с высоты, перепугав Лиску до одури. Она решила, что сейчас, вот в эту самую минуту Булли-Кутта передумает и вернет ее обратно Арьяну с сотоварищами.

– Заберите меня! Я не все могу из обещанного, но я однозначно гораздо… гораздо лучше свиньи! И, вероятно, коня тоже…

Она задергалась, как гусеница на паутинке, беспомощная и жалкая, подползла к ногам спасителя, посмотрела на него снизу вверх.

Незнакомец, которого волки величали Булли-Куттой, был не из местных. Чужак со смуглой кожей и каскадом смоляных кос наводил на мысли о юге, о соседнем Раджистане, откуда часто приезжали наемные работники. Но этот – пес – не походил на дешевого наемника, скорее на дворянина: уж слишком точны были черты его лица и благородна осанка.

– Возьму, пожалуй, раз удачу приносишь.

Альфа, ободренный очередным пинком, полетел к крыльцу. Матеря собратьев, стал колотиться лбом о дверь – связанные руки и ноги не позволяли постучаться иначе.

Лиску подняли с земли, встряхнули за шиворот, как нашкодившего котенка, бросили животом на плечо и понесли.

Булли-Кутта шел быстро. Заброшенный лесной домик мгновенно скрылся за его спиной. Лиску потряхивало в такт шагам, и она потихоньку начинала бояться. Волкодлаки – это конечно страшно. Здоровый молчаливый незнакомец, как выяснилось, страшно ничуть не меньше.

Пес остановился. Аккуратно сгрузил ношу на траву и стал расстегивать видавшую виды замшевую куртку.

– Что вы делаете? – осмелилась поинтересоваться девушка.

– Раздеваюсь.

– З-зачем? – пытаясь сохранить самообладание, заикнулась Лиска и тут же сорвалась. – Не трогайте меня, пожалуйста. Я девица, а не баба! Давайте я вам лучше поесть приготовлю.

– Не шуми. Я тебя не для шума брал.

Лиска зажмурилась, сжалась в комочек. По другую сторону плотно сомкнутых век произошло что-то невнятное, неопределенное. Различимы были шорохи одежды – единственное понятное, а потом вроде как заскрипели кости… или затрещали, зашуршало что-то, щелкнули суставы, скрипя, натянулась кожа.

– Не трогайте меня! Не трогайте! – отчаянно пискнула девушка.

Не послушался. Масса воздуха двинулась в ее сторону, пахнула псиной. Что-то слюнявое, мокрое коснулось сперва рук – запястий, плотно стянутых веревкой, потом ног – омертвевших в путах за день щиколоток. «Веревки перекусил» – додумалась Лиска и постыдила себя за панику. Открыла глаза, осмелилась.

Посреди поляны стоял пес. Лиска никогда таких не видала – ни в Ланьей Тиши, среди обычных, дворовых, ни у заезжих купцов и охотников, средь породных и непростых.

У Булли-Кутты было высокое, поджарое, осанистое тело. Хвост торчал прутом. Брылястая грузная голова как-то не клеилась к общей стройности. То же и взгляд – меланхоличный, усталый, грустный, немного ленивый, совсем не походил безжалостному убийце и грозному бойцу. Вот тебе и пес! Огромный и обманчивый.

– Не люблю в человечьем облике долго ходить, – старательно двигая челюстями, произнес он. – Собери одежду мою и в куль смотай. Понесешь.