Иные чувства, иные миры

ГЛАВА ПЯТАЯ Пчеловзоры

МЫ ВНОВЬ ПЕРЕНОСИМСЯ в будущее. На этот раз мы находимся на пути к миру, который мы стали называть Зелёной планетой, к миру пчеловзоров. Общее впечатление зелёной расцветки, которой планета блещет издалека, обусловлено её особенно пышной растительностью, которая растёт в таком изобилии благодаря почти постоянному дневному свету, в котором купается планета. Она вращается вокруг системы двойного солнца, так что обычно, когда садится её материнское солнце, она получает свет от более удалённого второго солнца. Свет «второго солнца» не такой яркий, как у основного солнца, но этой дополнительной подсветки достаточно, чтобы обеспечивать бурный рост всей растительной жизни на этой планете.

Мы прибываем в район, который мог бы оказаться препятствием для посадки, если бы не давление струй из наших тормозных реактивных двигателей. С большой высоты он выглядел словно зелёный океан, но, спустившись в атмосферу, мы обнаружили, что это густой лес, образованный гигантскими гибкими зарослями, напоминающими травы и вырастающими до высоты 50-60 футов, так что наша посадочная капсула полностью скрылась внутри него после посадки.

Едва покинув наш корабль, мы сразу же услышали нечто похожее на звуковой сигнал, направленный в нашу сторону. Мы не могли понять его значения и не знали, предназначался ли он именно нам, но решили руководствоваться им и следовать по направлению к его источнику.

У нас не было особого выбора. Среди густой растительности не было тропинок, и если бы мы не выбрали какой-нибудь случайный ориентир, мы рисковали бы бесконечно кружить в её чаще. Под гигантскими травяными деревьями росло множество различных видов растений самого немыслимого разнообразия, с листьями, цветками и плодами, каких мы никогда раньше не видели, а также с такими, которые были в форме колокольчика, звезды, чаши, зонтика или трубы, напоминая цветки из нашего собственного мира.

Нас также поразило огромное разнообразие насекомых среди этого богатства растительности; некоторые их виды вырастали до крупных размеров, почти с птиц. То тут, то там мы видели мелких пушистых зверьков, которые скакали вверх и вниз по гигантским зарослям и перепрыгивали с растения на растение; мы начали спорить между собой, на кого они похожи больше — на белок или на крошечных обезьянок.

Чуть позже, когда у нас появилась возможность рассмотреть одну из «обезьянобелок» поближе, когда она сорвала фрукт и присела на задние лапы, чтобы съесть его, мы поняли, почему она могла лазать и прыгать, хватать и убегать с такой ловкостью. На всех четырёх лапах у неё были пальцы с выраженными суставами, кожными подушечками и крепкими изогнутыми ногтями, поэтому их можно было использовать и как руки, и как ноги: хвататься ими за ветки, переносить в них пищу или расправлять их для бега.

Кроме того, у маленького зверька был хвост длиной со всё остальное тело, которым он помогал себе хвататься за что-то и удерживать равновесие, когда какие-то из его лап были заняты чем-то другим. Чтобы как-то обозначить это существо для себя, мы назвали его белтышкой в честь животных из нашего собственного мира, с которыми оно ассоциировалось в нашем сознании. Один из членов нашей компании, набравшись смелости, сорвал плод с той же лианы, которую обдирала белтышка, и съел его. Он нашел его восхитительным, с тонким вкусом, сладким и в то же время терпким, словно маракуйя. Мы все подкрепились плодами этой лианы.

К счастью, густой подлесок не был ни колючим, ни слишком густым, поэтому нам удалось пробираться по нему без особых трудностей. Вскоре мы набрели на небольшую поляну, в центре которой высилось нечто вроде частокола. Из-за него появились три существа, ведущих себя явно враждебно, которые делали угрожающие жесты в нашу сторону. Оказалось, что они были вооружены, хотя мы не смогли сразу определить, какого рода оружие они несли с собой. Позже мы узнали, что кончики их копий были смазаны, а их энергетические ружья — заряжены смертельными ядами, созданными благодаря их обширным знаниям о растительных веществах, и что частью их арсеналов также были огнемёты и электрические заряды. Но в тот момент единственным, чего нам хотелось, было однозначно дать им понять, что мы пришли сюда с дружескими намерениями.

Нашей первой рефлекторной реакцией было поднять пустые руки вверх, чтобы показать, что мы безоружны; затем мы протянули им несколько собранных плодов, сложив ладони чашечкой. Похоже, они поняли наш жест как знак того, что мы не настроены враждебно, потому что позволили нам приблизиться к ним.

В дальнейшем мы узнали, что это была дозорная группа пчеловзоров — один из хорошо организованных отрядов, охранявших все подступы к их поселениям. Звуковой сигнал, который мы услышали, был скорее предупреждением, чем приглашением. Пчеловзоры услышали звук прибытия нашей посадочной капсулы и отправились на свою наблюдательную башню, чтобы разведать источник странных и тревожных звуков. Сначала они подумали, что это был метеорит, но далее, увидев раскрывшиеся парашюты, а затем и клубы дыма от тормозных реактивных двигателей, когда те выжигали площадку для посадки, начали думать, что, возможно, враждебные силы пчеловзоров изобрели новый невероятный аппарат военного назначения.

Когда первоначальное волнение прошло, а обсуждение закончилось, они решили сохранять спокойствие, но не терять бдительность. В любом случае, они решили подать сигнал о правах на территорию, который обычно подавали, когда к ним приближались чужаки из других мест их родной планеты.

Один из стражей привёл нас к местной группе пчеловзоров. Нас поразило отдалённое сходством между ними и маленькими существами, которых мы назвали белтышками. Не то, чтобы они действительно были похожи. Прежде всего, они были почти одного с нами роста — те, кого мы встретили вначале, в среднем достигали пяти футов в высоту, — но что-то в чертах их лиц и анатомии тел, отдалённо напоминающих таковые у грызунов, роднило их с лесными обитателями примерно в той же степени, в какой наше собственное строение одновременно и сходно со строением обезьяны, и отличается от него.

Ещё нас сразу поразили их глаза, которые не были похожи на наши собственные и представляли собой сложные глаза, состоящие из омматидиев с тысячами крошечных линз, каждая из которых улавливала свет под своим собственным углом, поэтому они блестели так, что нас это весьма впечатлило с самого начала. Это было всё равно, что смотреть на глаз мухи, увеличенный в сотню раз для иллюстрации в учебнике биологии, где каждая линза представляет собой отдельную бусинку в составе единого целого. Эти глаза выступали на лице сильнее, чем наши, и были пропорционально крупнее примерно вдвое.

Такой тип глаз присутствует у большинства видов на этой планете, хотя мы и не заметили этого в тени леса, когда впервые увидели белтышек. Позже мы обнаружили, что наше первое наблюдение оказалось точным, поскольку пчеловзоров и белтышек связывали те же отношения, что и человека и обезьяну, поскольку оба произошли от общего эволюционного предкового вида.

Между собой мы обсуждали причину, по которой у них сохранился хвост. В конце концов, и человек, и обезьяна имеют древесное происхождение, но этот придаток исчез, поскольку долгие века жизни на земле сделали его относительно бесполезным.[4] Но по мере того, как мы узнавали жизнь пчеловзоров всё лучше и лучше, мы могли заметить, что невероятная густота их растительности сохранялась в качестве фактора их адаптации к ней даже спустя долгое время после их превращения в разумных воинов, способных изготавливать орудия труда и живущих социальными группами, объединёнными культурным фактором.

Любая земля, которую они расчищали, требовала ухода с величайшим усердием. Достаточно было непродолжительного периода запустения, чтобы гигантские травы со скоростью наступающих джунглей отвоёвывали обратно их площади и здания. Поэтому они всегда оставались знакомыми с травяными деревьями, где берёт начало их вид, и умели пользоваться ими. Зачастую пчеловзорам оказывалось проще взбираться на них и преодолевать высокий лесной полог при помощи собственных конечностей, чем постоянно возводить множество высоких башен и платформ, на поддержание функционирования которых было бы затрачено слишком много времени и энергии. Поэтому их жизнь так никогда и не отрывалась полностью от травяных деревьев, как наша — от тех лесов, в которых сформировались наши предки.

Ко времени нашего визита пчеловзоры были далеко не примитивной расой. Они с лёгкостью осваивали сложнейшую математику, обладали значительными физическими и умственными способностями и предприимчивостью. Они исследовали свой мир лишь частично, и пока ещё находятся в процессе изучения всех его уголков и закоулков. Несмотря на густую листву полога леса, которая почти полностью закрывала им обзор неба, они забрались ещё выше, со временем построив в целом ряде мест высокие платформы (вроде тех, на которые нас водили представлять их властям по прибытии), и были знакомы с небесными телами, наблюдаемыми на территориях, где они обитают.

Некоторые из их ведущих умов занимались проблемой полёта. Обладая таким опытом, им было не так уж сложно принять возможность космических полётов, и как только мы получили возможность информационного обмена, они проявили невероятный интерес к нашей технике.

Прежде чем продолжить, мы должны остановиться и коснуться отдельных особенностей их типа зрения и связанных с ним особых свойств их мозга. Благодаря тысячам отдельных линз, из которых состоят их глаза, их реальное зрение можно сравнить лишь с чем-то вроде экспоненциально увеличенного полифотографического изображения всего, что видят. Их мозг, получая это изображение из множества элементов, преобразует его в единое впечатление, так что на самом деле, бросив лишь один взгляд, они получают гораздо более полную картину любого объекта, чем мы.

Более того, поскольку густота и сравнительная однородность растительности, среди которой они эволюционировали, были препятствием для прямой видимости, а также ухудшали способность находить дорогу, естественный отбор сохранил на их планете те виды, которые были способны воспринимать поляризованный свет, а не тот свет, который видим мы, где колебания фотонов происходят во всех направлениях. Самые высокоразвитые и разумные существа принадлежали к числу тех, чья чувствительность в этой особой области была самой острой.

Это чувство, в дополнение к необходимости постоянно обрабатывать изображения, обусловленной присущим им типом зрения, способствовало развитию математической гибкости их мозга. Их чувство направления было абсолютным. Многие обстоятельства, которые могли бы представлять для нас математические проблемы, вовсе не были проблемами для них, потому что для их глаз и типа зрения требовалось наличие у мозга такой функции, которая интерпретировала бы углы, средние значения и вероятности автоматически и мгновенно. Тогда результат этой работы мозга мог бы восприниматься ими как качество — как нечто уже существующее, а не как проблема, которую нужно просчитать.

Если общество состоит из разумных существ, для которых вероятность успеха или неудачи в любом начинании очевидна с первого взгляда, то здравомыслящие члены этого общества не будут склонны рисковать. Это породит фаталистическое отношение. Немедленное понимание точной степени допустимости возможных исходов некоторой ситуации снижает вероятность того, что индивиды станут тратить энергию на осуществление «несбыточной мечты», имея лишь призрачную надежду на её осуществление.

Мы обнаружили, что общество пчеловзоров, структура которого определяется таким пониманием, должно было оказывать поддержку и создавать особые условия случайно появляющимся индивидам с отклонениями от нормы, которые были бы готовы продолжать свои усилия вопреки своей уверенности в том, что шансов на успех у них мало; в противном случае общество стало бы слишком статичным и в нём не происходило бы никакого прогресса.

Работу мышления вероятностного типа у пчеловзоров лучше всего иллюстрировал тип войн, которые они вели. Много времени и размышлений уделялось стратегии. Она была связана с маневрированием, с опережением противника, и результатом её было минимальное кровопролитие, потому что, когда одна из сторон осознавала, что её тактика оказывалась проигрышной, она сдавалась. Это было похоже на игру в шахматы живыми фигурами, передвижениями которых руководили их лидеры, и где проигравшая сторона признавала поражение, поняв, что ей поставили мат. Однако, в отличие от игры в шахматы, пчеловзоры строили своё соперничество не на логических ходах, типичных для нас, а на своём восприятии вероятностей.

В некотором смысле это отражало борьбу за доминирование, которой постоянно занято такое большое число представителей нашего собственного земного вида. Все средства физического и поведенческого плана, на которые способно живое существо, предназначены для демонстрации, угрозы и вызова, но если оно сталкивается с противником и ощущает его превосходство, то сдаётся без боя и демонстрирует поведение подчинения.

В случае пчеловзоров, обладавших высоким интеллектом, результаты не всегда были столь однозначными. Иногда один из них, возможно, способный согласовать большее количество переменных в своем понимании вероятностей, демонстрировал уверенность в той вероятности, о которой не подозревали другие. Такая ситуация возникала нечасто, но когда она возникала, это вносило определённую сумятицу. Противоборствующие войска могли на протяжении долгого времени участвовать во всевозможных угрожающих демонстрациях, и для таких случаев у пчеловзоров существовала особая каста арбитров, которых в итоге призывали давать оценку ходу сражения по мелким деталям.

Кстати, пчеловзоры сражались не за расширение своей территории, а скорее за права на добычу полезных ископаемых за пределами своих владений. Обычно, выиграв битву, они не брали пленных, а обменивали свою победу на права на добычу полезных ископаемых на территории, контролируемой побеждённой армией.

Их арбитры выбирались путём выдвижения кандидатур из числа лидеров каждого поселения. Каждая группа направляла двух своих самых уважаемых «генералов» для постоянного участия в «арбитражном комитете», и их сселяли всех вместе на определённый остров на одном из их больших водоёмов.

Так мы подходим к рассмотрению географии Зелёной планеты. Хотя она была большей частью покрыта огромными лесами травяных деревьев наподобие того, в который мы приземлились, планета также была испещрена горами, океанами, реками и озёрами и, прежде всего, множеством пещер, которые подстёгивали любопытство и исследовательские наклонности обитателей планеты. Их исключительные способности к ориентированию делали неизбежным превращение их в исследователей, и поэтому они довольно часто вступали в конфликты с другими группами.

Полезные ископаемые были для них большой ценностью. Будучи существами, анатомически полностью приспособленными к жизни на поверхности, они лишь на позднем этапе своего культурного развития начали распознавать вначале горные вершины, возвышающиеся над растительностью, затем склоны утёсов и, наконец, пещеры как источники минералов и руд. Вскоре эти районы стали целью военных действий между сообществами.

Кроме того, на планете было очень мало вулканов, за которые велась самая ожесточённая борьба ради серы, фосфора, селена и других минералов, которые они извергали. Пчеловзоры также открыли и ввели в обиход материал, похожий на обсидиан, и создали чудеса местного зодчества, используя его для изготовления своих основных орудий труда, очень напоминая этим великолепные цивилизации Центральной Америки в начале нынешней эры на Земле.

Познакомившись с ними поближе, мы были поражены удивительно высоким уровнем развития технологий, которого они достигли при использовании сравнительно небольшого количества исходных материалов. Ко времени нашего знакомства с ними основу их технологической деятельности составляло главным образом использование целлюлозных материалов, но они также применяли аллювиальные пески для изготовления стеклообразных материалов. Металлы, открытые ими на более поздних этапах их культурного подъёма, использовались главным образом для украшения тех мест, где они жили.

Просто поразительно, насколько поздно в нашем описании жизни пчеловзоров мы подходим к разговору об их зданиях. В большинстве мест это первое впечатление, которое складывается у наблюдателя о любом населении — и действительно, впечатление наблюдателя о деревне, городе или мегаполисе формируется по их зданиям практически до того, как у него начинает складываться впечатление о людях, которые в них живут. С пчеловзорами всё было совсем по-другому.

Их здания находились среди такой густой растительности, что можно было забраться практически на самую их верхушку, прежде чем становится понятно, что они расположены именно здесь. И всё же, увидев их, а особенно оказавшись внутри них, мы и представить себе не могли, как случилось так, что прошло столько времени, прежде чем мы их заметили. Это были жемчужины строительного искусства.

Два образа постоянно всплывали в нашем сознании, когда мы пытались соотнести их со всем, что мы знали на Земле: первый — это чудесная геометрически правильная структура пчелиного улья, а второй — не менее правильные геометрически, но вдобавок к этому обладающие высокой художественной ценностью сооружения майя, сапотеков и ацтеков. Сразу стало очевидно, что пчеловзоры не только обладали выдающимися способностями к математике, но и были мастерами во многих ремёслах.

Их комнаты самых разных геометрических форм были подогнаны друг к другу с поразительной изобретательностью, непрерывно демонстрируя разнообразие и радуя глаз. Группы этих комнат соединялись с другими группами сложными переходами и галереями, которые петляли между травяными деревьями и вокруг них, иногда включая их в свой архитектурный дизайн. Исходный целлюлозный материал подвергался обработке самыми разнообразными способами: его прессовали для придания ему твёрдости камня там, где это было необходимо; из него отливали декоративные арки для украшения проходов, беседки, ванны, мебель сложного устройства, которое вначале казалось нам абстрактным, но позже выяснилось, что в его основе лежали формы цветков и плодов, растущих вокруг них, или его превращали в нити и ткали из них прозрачные ткани.

В этих зданиях использование стекла было сродни игре: оно служило не просто для пропускания света, но и для его улавливания и отражения, для создания прекрасных призматических цветовых эффектов, для придания блеска и для того, чтобы передать вид леса внутрь зданий множеством, как нам представляется, оригинальных способов — через полы или крыши, фризы или углы — чтобы он стал частью внутреннего убранства здания. Металлы и некоторые минералы, которые они находили или захватывали, также использовались для украшения их покоев; в них нашли воплощение развитые художественные навыки их работников, которые достигли высот, значительно превосходящих наших великих мастеров в этой области, даже самого Челлини.

Можно было бы подумать, что в их благоприятном климате им практически не нужна одежда, но мы выяснили, что все они, даже их дети, всегда носили крепкую защитную одежду. Ткань, из которой она была изготовлена, постоянно исследовалась и совершенствовалась; вся она была огнестойкой и ядоустойчивой вне зависимости от того, делалась ли она из более лёгких материалов для торжественных случаев или из плотных и прочных материалов для использования в качестве доспехов в ходе ведения боевых действий. Для праздников её красили в яркие цвета с помощью растительных красителей, но для использования в качестве брони она равномерно окрашивалась в преобладающий зелёный цвет леса для камуфляжного эффекта.

У них были залежи угля, но, что интересно, уголь они использовали в основном как материал для обмена письменными сообщениями, как мы пользуемся свинцом или мелом. Как и мы сами, они также пользовались минеральными и растительными красителями, но основу их используемых в повседневной жизни «карандашей» и «чернил» составлял уголь.

Разумеется, для производственных нужд им требовалось тепло, но, хотя они были знакомы со свойствами электричества и умели его использовать, они получали тепло от солнечных печей. Используя свои передовые знания в области физики плазмы, они умели создавать и контролировать таким образом необычайно высокие температуры в своих печах.

Однако, имея в своём багаже все эти знания, они не открыли термоядерный синтез. Похоже, что многие из сделанных ими открытий так и остались лабораторными курьёзами, которые имеют ограниченное практическое применение, но в полной мере не используются. У нас постоянно создавалось впечатление, что они едва раскрывали свой потенциал; возможно, это было связано с обилием условностей в их социальных практиках и психологическими особенностями, которые лежали в основе этих условностей и способствовали их сохранению в повседневной жизни.

Возможно, это также в какой-то степени объяснялось их очень поздней зрелостью (которую мы вскоре обсудим). После того, как они провели полжизни в играх, неизбежно наступал период достижения ими зрелости, когда их превосходные умы всё ещё оставались подверженными переменчивому настроению и страдали отсутствием настойчивости. Обычно они достигали довольно преклонного возраста по меркам продолжительности их жизни, прежде чем потенциал их мышления, зачастую гениального, оказывался полностью реализованным.

С другой стороны, возможно, что это состояние было всего лишь этапом их культурного развития. Мы не могли не вспомнить о том, что на Земле Леонардо да Винчи занимался разработкой принципов полёта в эпоху Возрождения — за несколько сотен лет до того, как некоторые из его идей были реализованы на практике.

В любом случае, технология пчеловзоров, какой мы её увидели, уделяла основное внимание главным образом строительству, использованию химических продуктов из их растительных и минеральных ресурсов, а также астрономии. Астрономические наблюдения и вычисления были для них неиссякаемым источником проблемных вопросов и поводом для работы. Обзор неба у них сильно отличался от нашего, потому что два их солнца и почти постоянный дневной свет ухудшали вид на все звёзды, кроме самых ярких и близких, которые изредка ненадолго становились видимыми им, когда их второе солнце оказывалось на наибольшем удалении.

Также из-за того, что в их системе было два солнца, движение их планеты было очень нестабильным. За целую жизнь любого из индивидов она ни разу не проходила дважды по одной и той же орбите, поэтому точные вычисления относительного расположения планеты и солнц стали их первой и самой увлекательной наукой.

Оригинальной подсказкой и прототипом для создания астрономических линз пчеловзоров стали их собственные глаза. Они использовали не только аллювиальный песок для изготовления стеклянных линз, но и кварц для наблюдательных приборов. Из этих материалов они делали линзы высокого качества, дающие большое увеличение. Их солнечные печи представляли собой усовершенствование простой солнечной батареи и давали значительное количество тепла, которое они использовали главным образом в химическом производстве.

Движимые своей авантюрной и воинственной натурой, они с самого начала обратились к химии ради создания оружия, разработки ядов, транквилизаторов и нервно-паралитических газов, которые были такими же хитроумными, точными по своему воздействию и столь же разнообразными, как и всё, что можно найти среди природной экипировки большей части животного мира нашей планеты. Но они добились гораздо большего, чем наши животные, которые используют эти вещества в рамках своих природных процессов жизнедеятельности, чтобы обеспечить пищей себя и своё потомство, а также в целях самозащиты.

Пчеловзоры изготовляли их сознательно, и их количества и качество были настолько смертоносными, что практически исключали их применение. Они стали частью их арсенала угроз — настолько ужасных, что никому бы и в голову не пришла мысль о том, чтобы их использовать. Сами их смертоносные качества способствовали тому, чтобы они вели свои войны бескровно и формально. Тем не менее, возможность того, что когда-нибудь какая-то группа действительно сможет пустить в ход это ужасное оружие, была тем дамокловым мечом, который заставлял их быть постоянно готовыми к обороне и постоянно стремиться поддерживать свои арсеналы на одном уровне с остальными или опережать их в этом.

Если бы не угроза химической войны, смутно ощущаемая, но постоянно маячащая на горизонте, жизнь пчеловзоров была бы идиллической. В остальном их высокий интеллект не был нацелен на технологический прогресс. Окружающая их среда была щедрой, и они не испытывали необходимости в поиске материальных благ ради поддержания жизни.

Тем самым они вновь напомнили нам народ майя, который жил за счёт щедрости своей земли и который посвятил жизни своих умнейших людей, а также вложил все свои умения и навыки в астрономические исследования и пышные ритуалы.

Кстати говоря, на нашей планете эволюция наделила ещё и китов огромным мозгом, значительно крупнее человеческого, с более сложным строением, большим количеством извилин и нейронных синапсов, однако они использовали его не для накопления материальных благ, которые им не нужны, а для социальных отношений и общения. То же самое можно сказать и о дельфинах, чей мозг равен человеческому как по размеру, так и по степени развития неокортекса. Разумеется, анатомическое строение китов и дельфинов, в особенности отсутствие у них хватательных конечностей, во многом повлияло на такой поворот событий, но на их примере мы видим, что не только интеллектуальные способности сами по себе дают начало технологиям и цивилизациям нашего вида. Руки — это, как минимум, такой же важный фактор. Ещё одним фактором было препятствие, которое необходимо преодолеть, или проблема, создающая угрозу существованию.

Как бы то ни было, пчеловзоры большей частью были подвижными и жизнерадостными существами, склонными к гедонизму. Поскольку им не нужно было накапливать пищу, чтобы поддерживать собственное существование, их инстинкты накопительства нашли своё выражение в развлечениях. Почти в каждой комнате их жилищ можно было увидеть личные коллекции, в которых было собрано всё, что угодно: искусно обработанные разноцветные минералы; покрытые лаком и законсервированные образцы листьев и цветков; драгоценные камни, которые они не носили как украшения, а вырезали из них небольшие изящные скульптуры; образцы изделий из металла; резные деревянные изделия; миниатюрные домашние сады, в создание которых иной раз вкладывалась изрядная доля воображения, как, например, карты местности, выполненные с использованием карликовых живых растений; модели и скелеты животных; коллекции растительных экстрактов, пригодные для проведения ритуалов и ведения войны; всевозможные образцы тканей; декоративные глиняные изделия и гончарная утварь; и ещё — оружие.

Многие группы пчеловзоров жили достаточно близко к какому-то водоёму, так что, когда им хотелось разнообразить свой преимущественно вегетарианский рацион, помимо мелких лесных животных и некоторых сочных видов личинок, под рукой была ещё и рыба. Однако, несмотря на то, что их источники пищи, как правило, были богатыми, они принимали меры предосторожности для сохранения запасов, в основном из-за нерегулярной смены сезонов, означавшей, что иногда периоды доступности тех или иных продуктов разделяют более долгие промежутки времени. Даже продолжительность дня у них не была постоянной, а зависела от текущего положения планеты по отношению ко второму солнцу. Это обстоятельство коренным образом повлияло на всё живое на планете — не только на продолжительность их дня, но и на их приливы, магнитное поле и все последствия этого непостоянства. Таким образом, склонность к накоплению ресурсов не только избирательно сохранилась в их генетическом наследии, но и была усилена культурой.

Пчеловзоры, традиционно ценившие накопление пищи и необходимых материалов, в дальнейшем в ходе своей культурной истории стали больше ценить те коллекции, которые изначально были своеобразным красочным и игривым продолжением привычки, а затем превратились в объекты, ценные сами по себе, которые наделяли их обладателей социальными привилегиями пропорционально изысканности и редкости их коллекций. Таким образом, социальное положение пчеловзоров опиралось на два основания: во-первых, на боевые качества — у них это подразумевало особенно высокий уровень достижений в вероятностной математике — и, во-вторых, на качество и полноту коллекций.

Эта двойственность их социального идеала возникла под определённым влиянием, или, возможно, берёт начало в их представлении о мире как о царстве солнц-близнецов, которые они почитали как источники изобилия своей жизни и которым посвящали красочные обряды в определённое время, когда два солнца оказывались ближе всего друг к другу. С нашей точки зрения, эти обряды носили религиозный характер, поскольку пчеловзоры отождествляли своё родное солнце с женским началом жизни, а второе солнце — с мужским. Но наше представление о религии было чуждо пчеловзорам. В их ритуале не было ни мистики, ни догмы. Их празднование было больше посвящено самой жизни, чем творцу жизни, и состояло скорее из социальных демонстраций, чем из поклонения или искупительных жертв.

Двойственность отчётливо проявлялась и в их характерах. Высокий интеллект пчеловзоров был обусловлен необычайно продолжительным периодом молодости. Их детёныши появлялись на свет в крайне незрелом состоянии, почти как рано рождающиеся эмбрионы наших сумчатых. Но на теле у пчеловзоров не было защитных сумок. В своих жилищах они выделяли специальные комнаты, соединённые переходами с жилыми помещениями, но обустроенные особым образом, с регулируемой температурой и влажностью, в которых находились особи, постоянно занятые уходом за детёнышами до тех пор, пока те не разовьются полностью и не станут достаточно взрослыми, чтобы передвигаться по травяным деревьям вместе с остальным молодняком.

Строго говоря, пчеловзоры не были млекопитающими. На внутренней стороне рта у них находились небольшие железистые мешочки, вырабатывающие вещество, которое мы, наверное, могли бы сравнить с голубиным зобным молочком, и которым они выкармливали своих детёнышей, находящихся почти на личиночной стадии. Эти железы были и у самцов, и у самок, и они выделяли это вещество, которое образуется в результате распада клеток, точно так же, как молоко у млекопитающих. Позже, по мере развития детёнышей, оба родителя кормили их изо рта в рот до тех пор, пока те не достигали возраста, который мы должны считать детским, и не могли позаботиться о себе сами.

Их детство также было чрезвычайно продолжительным. Наступление половой зрелости у их вида постепенно замедлялось, пока не стало совпадать с социальной зрелостью. На Земле у обезьян и человека в фазе юности проходит около трети жизни, хотя половая зрелость у тех и других наступает в заметно более раннем возрасте, но у пчеловзоров стадия молодости как в физическом, так и в социальном плане стала продолжаться половину их жизни. Мы предположили, что такое развитие событий могло быть связано с богатыми источниками пищи; в противном случае это могло бы создать тенденцию к перенаселению.

Как бы то ни было, примерно половина популяции состояла из подвижного, активного и резвого молодняка, который чувствовал себя как дома в кронах огромных травяных деревьев, где молодые особи могли карабкаться вверх и вниз и раскачиваться с величайшей ловкостью, координируя работу всех четырёх конечностей и хвоста, и при этом упражняя свои зрительное восприятие, способности к ориентированию и мышечную силу.

Однако вскоре после того, как эти энергичные молодые особи становились взрослыми членами своих групп, их занятия и образ жизни претерпевали значительные изменения. Хотя они сохраняли способность лазать с лёгкостью, с того момента они проводили на земле практически всё время. Став взрослыми, они начинали агрессивно соперничать, стараясь превзойти друг друга в накоплении запасов, в создании коллекций, в украшении своих жилищ, в своих исследованиях, в своих усилиях, направленных на возможность быть избранными для выполнения заданий, которые дали бы им доступ к правам на добычу полезных ископаемых, к чему все они стремились как к источнику обеспечения функционирования тех объектов, что приносили им общественное признание и статус. И это подводит нас к их экономике.

Их экономика была такова, что всё необходимое для существования буквально окружало их. Чтобы прокормиться, им нужно было всего лишь собирать по мере необходимости растительные продукты или личинок, совершать вылазки к ближайшей реке или озеру за рыбой, ловить сетями каких-то мелких животных из тех, что водились в округе, или воспользоваться своими запасами несезонных видов пищи. У них не было необходимости обмениваться товарами.

Когда в ходе наших контактов мы дошли до того момента, когда смогли общаться с ними, и попытались объяснить им нашу денежную экономику, для них это понятие оказалось самым сложным для понимания. Им было трудно поверить, что превращение полезных ископаемых в маленькие металлические диски для обмена на продукты питания, одежду, жильё и другие предметы первой необходимости может работать. «Почему вы должны обменивать металл на эти вещи? — спросили они нас. — Почему вы сами не выращиваете деревья, не шьёте себе одежду, не строите здания и не сохраняете прекрасные металлы ради своей чести?» Мы попытались объяснить им принципы разделения труда, но на этот счёт они ответили лишь одно: «Как это, наверное, скучно — тратить всё своё время, занимаясь одним и тем же».

У них были производственные предприятия, занимающиеся главным образом изготовлением оружия, инструментов для обсерваторий, стёкол и прессованной целлюлозы для зданий, других целлюлозных материалов для одежды и, в первую очередь, химических продуктов, но всё это было общественным делом. Материалы распределялись там, где они были необходимы, и их не получали в обмен на другие товары.

Найти рабочих, руководителей и исследователей было легко, потому что выбор персоны для выполнения любой из этих задач был величайшим знаком уважения, который могло предложить сообщество. Привилегия выполнения этой работы была предметом жёсткой конкуренции и социального маневрирования, тем более что наградой за любую работу на благо общества были эксклюзивные права на разведку месторождений полезных ископаемых на определённых территориях, а добытые драгоценные камни и руды становились символами престижа.

Общему благополучию также способствовало одно из их любимых увлечений. Очень многие зрелые члены групп посвящали много времени генетике растений. Когда им удавалось вывести необычную разновидность, они позволяли другим членам своей группы угощаться ею, и это тоже укрепляло их социальное положение.

Была ещё одна область, где видение мира пчеловзоров отличалось от нашего, и в данном случае мы имеем в виду их видение мира в буквальном смысле. Мы уже упоминали, что глаза пчеловзоров были фасеточного типа и фиксировали множество изображений, которые, будучи сведёнными воедино в мозге, давали им полное представление об объекте. Позже мы узнали, что их способность воспринимать поляризованный свет придала их зрению дополнительный аспект.

Первую подсказку о наличии этого свойства мы получили, когда пытались освоить некоторые слова их языка и обнаружили, что у них есть десятки разных слов для обозначения того, что для нас было одним и тем же объектом — скажем, одним из их травяных деревьев. Постепенно до нас дошло, что неотъемлемой частью их видения мира был элемент времени. Фактически, они никогда не «видели» травяное дерево в том же смысле, что и мы; для них формы его существования были различными, как будто в разное время это были разные вещи, и это определялось углами, под которыми на него падал свет их солнц.

То, что мы воспринимали как некое конкретное травяное дерево, они воспринимали по-разному: как травяное дерево одного часа, травяное дерево пяти часов или травяное дерево десяти часов; различные названия отражали их восприятие элемента времени. Всё сводилось к тому, что для них время было слито воедино с восприятием ими объекта.

И если их глаза фактически видели объекты в виде разрозненных фрагментов, и мозг согласовывал их, в то же самое время их мозг также согласовывал с видом объекта их восприятие местоположения солнц. Это было особенно важной частью их представлений об окружающей среде, потому что без регулярных циклов дней или лет для определения времени, расстояния и направления они могли ориентироваться только по положению своих солнц. Как мы уже упоминали, пчеловзоры были живой и деятельной расой. В юности все они ходили, прыгали, бегали на четырёх конечностях или с помощью своей пятой конечности (цепкого хвоста), они лазали, ходили в выпрямленном положении или раскачивались на руках. Они также умели плавать. Им не был чужд ни один из способов передвижения. В зрелом возрасте они обычно ходили в выпрямленном положении с горделивой осанкой, но всегда сохраняли лёгкость передвижения иными способами и время от времени пользовались ими. Однако даже при всей этой физической активности находилась отдушина и для их активных умов.

Когда мы впервые увидели их письменность, то подумали, что никогда в жизни не сможем найти в ней какой-либо последовательности. Их символы состояли из разрозненных линий, в которых мы не могли найти последовательного плана. Мы не могли распознать в ней ни частных, ни общих закономерностей и не могли понять, как она связана с их речью — посредством идеограмм, или же символов, обозначающих звуки.

Когда мы попытались объяснить нашу проблему группе их учёных, один из них, бывший весьма проницательным, нашёл решение. В центре, где производилось оборудование для обсерваторий, для нас были изготовлены стеклянные линзы, которые экранировали весь свет, кроме поляризованного. Затем надпись поместили на вращающийся цилиндр, чтобы при просмотре в движении и через линзы, имитирующие их собственный тип зрения, мы могли видеть надпись такой, какой они видели её в силу своих природных способностей, — и тогда мы смогли увидеть её формы.

Маленькие скульптуры, которые мы видели в их прекрасных миниатюрных садах, вдруг также обрели для нас смысл. Раньше мы видели в них разрозненные грани и очертания и задавались вопросом о том, какая эстетика их создала. Но когда мы вернулись к ним и начали быстро вращать, с помощью наших поляризованных световых линз, мы увидели в них естественные формы, которые теперь знакомы нам. Они были чем-то похожи на те маленькие амулеты, которые иногда носят наши девушки, с буквами послания, которые разбиты на две части, но сливаются, когда мы их вращаем, и тогда мы можем ясно видеть их. Разница заключалась в том, что зрение пчеловзоров могло работать сразу в нескольких плоскостях и считывать их такими, какие они есть, поскольку их мозг автоматически координировал изображения.

После этого, благодаря помощи молодого пчеловзора, которому, похоже, нравилось быть нашим гидом и объяснять их обычаи, нам не потребовалось много времени, чтобы расшифровать их символы. Однако прошло гораздо больше времени, прежде чем мы смогли получить представление о понятиях, которые они выражали, поскольку при их типе зрения их взгляд на мир отличался от нашего настолько, что это не могло не повлиять на их представления о нём.

Помимо того факта, что у каждого объекта было несколько названий в зависимости от угла освещения, под которым он был виден, их мыслительные процессы, отличные от наших, проявились в структурировании их языка. Например, в их понимании мышление было движением — одним из многих видов движения, и обозначалось словами, похожими на их слова, обозначающие бег, прыжки, лазание, видение и познание; все они, по их представлениям, заключали в себе элемент движения.

Нам показалось странным, что в их языке мы нашли очень мало слов, обозначающих эмоции или настроение, и прошло достаточно много времени, прежде чем мы выяснили причину этого. В дополнение к разговорному языку у них был огромный словарь чисто жестового общения, который выражал все их чувства, эмоции или настроения. Для нас это было чрезвычайно сложно. Тысячи жестов задействовали лицо, конечности, телодвижения, все части тела, а также сложные модуляции и комбинации всего этого для передачи тончайших смысловых нюансов. Вся их личная жизнь и большая часть общественной жизни регулировались этими невербальными выражениями.

Чрезвычайная важность того, что мы можем перевести только как «честь» или «положение в обществе», требовала совершенства в знании и использовании этих тысяч жестов в строго ритуализованных формальностях их взрослой жизни, и очень большая часть долгого периода их юности уходила на овладение ими. Таким образом, их эквивалент книг для большинства молодых пчеловзоров был менее важен, чем для нашей молодёжи. В их жизни не было классных комнат. Они учились путём наблюдения и подражания, а когда их выбирали для выполнения особых задач в своих общинах, они обучались этому в процессе стажировки.

В целом, установить личные отношения с пчеловзорами нам было гораздо труднее чем с ольфаксами. Острота обоняния ольфаксов отличалась от нашей на порядок, но это была способность, которой мы и сами обладали в некотором зачаточном состоянии, и потому она не была нам чужда.

С пчеловзорами всё было иначе. Они видели то, чего не видели мы, а то, что видели мы, ими не воспринималось. Их математический ум мгновенно делал такие выводы, для которых нам потребовалась бы целая батарея вычислительных машин и оборудования. Их технология в чём-то превосходила нашу, а в чём-то возможности сравнивать просто не было. Мы добились понимания самых характерных особенностей их образа жизни и основных принципов, но нам потребовалось бы потратить на их изучение целую жизнь, чтобы по-настоящему прочувствовать все их тонкости и целостность.

У нас почти в равной степени сложились два противоположных впечатления о пчеловзорах. Одно из них, на которое оказало влияние их идиллическое и благоприятное окружение, заключалось в том, что они вполне могут оставаться такими, какими были, на протяжении долгих эпох времени. В конце концов, в нашем собственном мире жители островов Тихого океана, живущие в столь же благоприятной обстановке, хотя и исследовали океаны и земли, находящиеся в пределах их досягаемости, никогда не проявляли желания завоевать мир.

Другое впечатление было прямо противоположным. Когда мы думали об их склонности к конкуренции, постоянной готовности к возможным нападениям, любопытстве, предприимчивости, выдающихся технических способностях в таких областях, как астрономия и химия, об их замечательном даре ориентироваться и об их азарте в поиске полезных ископаемых, то считали их существами, стоящими на пороге экспансии к новым горизонтам. Если мы попытаемся провести аналогии в наших собственных понятиях, то вспомним о приморских народах Западной Европы XVI века, чьи похожие качества и стремление к поиску пряностей начались с исследования их собственного мира и закончились всего лишь несколько столетий спустя на Луне — если, конечно, вообще можно сказать, что они там закончились.