Иные чувства, иные миры

ГЛАВА ШЕСТАЯ Плутоняне и гидронийцы

ЖИЗНЬ ПОДРАЗУМЕВАЕТ САМОВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ, а самовоспроизведение подразумевает протекание специфических химических реакций между химическими соединениями.

Поскольку химические соединения, из которых состоят живые клетки, не инертны, а реагируют определённым образом, простейший одноклеточный живой организм обладает способностью двигаться (или, точнее, по своей природе движет себя сам) в сторону определённых раздражителей вроде света или тепла, или же избегает их, в зависимости от того, являются ли они благоприятными или неблагоприятными для его успешного существования. Иными словами, живой материал в силу своей природы взаимодействует с окружающей средой и реагирует на неё.

Благодаря этому фундаментальному свойству можно видеть, что в простейшем организме зарождаются все жизненные потенциалы и что при наличии подходящих условий некоторые из этих потенциалов в конце концов проявятся с определённой вероятностью.

Это относится ко всем аспектам жизни, но в настоящее время нас интересуют чувства. Разумеется, чувства представляют собой конечную стадию этого химического взаимодействия между окружающей средой и организмом; то, какое именно чувство в итоге станет преобладающим источником информации для живого существа, в конечном счёте будет зависеть от типа окружающей среды, в которой оно формировалось на протяжении целого ряда поколений.

Наша планета с её разнообразным рельефом — горами, равнинами, океанами, пустынями, реками и озёрами, ледяными пустынями и плодородными долинами, жаркими, влажными тропиками и бесплодными высокогорьями, где мало кислорода, — представляет собой самую лучшую лабораторию, какую только можно найти в пределах Солнечной системы, для изучения многих, если не всех возможностей жизни.

Сейчас мы приглашаем вас присоединиться к нам и вместе поупражнять наше воображение, но лишь в пределах того, что мы по собственному опыту знаем как возможное для жизни. До сих пор мы имели дело со знакомыми нам чувствами, обонянием и зрением, хотя и рассматривали те аспекты этих чувств, которые недоступны нам самим. Давайте теперь рассмотрим чувство, которое полностью чуждо нашим собственным методам восприятия.

Электричество — это сила, которую используют для получения представления об окружающей среде многие земные существа, и вполне возможно, что то же самое должно происходить и в других мирах. Когда мы говорим об электричестве, мы имеем в виду не рукотворные артефакты, а впечатляющие механизмы восприятия естественного происхождения, которые породила эволюция на Земле, в особенности у существ, живущих под водой.

В том, что это могло случиться, нет ничего удивительного. Электричество является неотъемлемой частью жизни: биологическая активность каждой клетки либо сопровождается электрическими изменениями, либо стимулируется ими. Поэтому неудивительно, что электричество поставлено на службу восприятию у многих видов. Действительно, это неизбежно должно было произойти, потому что любая энергия, поток которой можно прерывать или модулировать его интенсивность, может быть использована в качестве механизма сбора информации органом чувств, устроенным соответствующим образом, и всё, что жизнь может использовать, она будет использовать — рано или поздно.

Организмы могут использовать электричество самыми разными способами. Его можно использовать как излучение, посылающее информационные сигналы. Его можно использовать как оружие, чтобы оглушать или убивать добычу или врага. Наконец, оно может стать частью общего сенсорного аппарата, посредством которого существо ощущает окружающую среду.

Электрическое чувство может принимать альтернативные формы. Подобно эхолокации летучих мышей, которая регистрирует отражение высокочастотных звуковых волн, электрические импульсы также могут испускаться, чтобы достичь, находящихся поблизости объектов, и вернуться обратно к их отправителю. В качестве альтернативы животное может окружить себя электрическим полем, чтобы любой посторонний предмет, попадающий в него, искажал это поле, благодаря чему его присутствие становится очевидным для существа, находящегося в центре поля. Существенное различие между этими двумя типами электрического восприятия заключается в том, что в первом случае оно приводится в действие по мере необходимости (летучая мышь не испускает свой высокочастотный звук, когда отдыхает), а во втором — поддерживается в качестве фонового состояния, словно создаваемая для личного пользования дымка, попадая в которую, какой-либо объект создаёт искажения, которые могут быть восприняты.

В нашей попытке построить мир, который мог бы логичным образом основываться на восприятии электрического чувства, есть три момента, которые мы должны определить до того, как начнём работать. Первый из них, чтобы у нас была отправная точка в реальной жизни, — это выяснить, как именно эти органы чувств используются на Земле; второй — определить, какого рода окружающая среда обязательно привела бы к предпочтению электрического восприятия всем остальным; третий заключается в том, чтобы попытаться получить представление о том, каким образом полученная таким образом информация скорее всего будет интегрирована в сознании получающего её существа, — фактически, каким будет его представление о мире, в котором оно обитает.

Что мы обнаруживаем, когда ищем электрические чувства здесь, на Земле, и как они работают?

На Земле настоящие электрические органы, в отличие от биолюминесценции, эволюционировали только у рыб, но у них эти органы развились независимо в шести различных группах, что указывает на сильную тенденцию к появлению таких электрических органов среди механизмов жизни. Среди самых известных рыб, которые обладают ею, есть электрический угорь, электрический сом, электрический скат, звездочёт, ножетелка, ромбовые скаты и рыба-слоник. Кроме них, есть ещё много других, менее знакомых большинству людей.

Зоолог по имени Хеннинг Шейх после углублённого изучения одного удивительного вида, Eigenmannia, сообщил о его социальном поведении. Когда два таких существа встречаются, у них есть возможность повысить или понизить частоту своих сигналов, чтобы не создавать помех сигналам друг друга. Если бы мы общались с помощью гудения, а не отдельных дифференцированных звуков, то нам пришлось бы подстраиваться аналогичным образом, если бы человек пытался общаться с нами с помощью звука той же высоты, какую используем мы сами; в противном случае мы не смогли бы услышать друг друга.

Сделать это посредством электричества — это настоящий подвиг. В каком-то смысле это похоже на модуляцию своего голоса в попытке добиться иной интенсивности и уровня громкости звука; нам достаточно легко сделать это путём регулировки всасывания и выпуска воздуха через наш голосовой аппарат. Eigenmannia, узнав о наличии другого сигнала на частоте, близкой к её собственной, должна изменить собственную частоту, предположительно, посредством химических механизмов, управляемыми нервными импульсами.

Доктор Шейх продемонстрировал многогранность реакций электрического органа Eigenmannia, поместив в аквариум с рыбой электрический диполь и настроив его на частоту рыбы, после чего рыба изменяла собственную частоту либо на большую, либо на меньшую. Эта проверка оказывалась успешной в очень широком диапазоне — как если бы это был талантливый певец с широким вокальным диапазоном.

Чтобы реагировать таким образом, рыба, словно хороший настройщик пианино, должна уметь определять, насколько близок внешний раздражитель к её собственной частоте, а также выше или ниже его частота. Она должна сделать это, проанализировав начало и конец фазы двух волн слегка различающейся частоты, поскольку количество раз, когда две волны оказываются в одной фазе друг с другом, представляет собой разницу между двумя частотами.

В качестве дополнительного уточнения следует отметить, что разряды рыбы не являются чисто синусоидальными волнами — напротив, в формах волн много гармоник, что расширяет их возможности в качестве системы коммуникации. Шейх обнаружил в среднем мозге рыбы особые нейроны, которые реагировали на эти различия в электрических частотах и совершенно аналогичны языковым центрам нашего мозга.

Другой исследователь, П. Моллер, работавший с рыбами-слониками (мормиридами), обнаружил, что у них по бокам тела есть специальный орган, который испускает нерегулярные импульсы, которые становятся регулярными при приближении другой рыбы. У них есть три типа реакций: первый — это полное отключение сигнала, когда рыбу невозможно обнаружить по электрическим сигналам; она может продемонстрировать эту реакцию либо для того, чтобы спрятаться, либо для того, чтобы «прислушаться». Рыба также может изменять частоту своих импульсов или их регулярность. Когда рыба-слоник вторгается на чужую территорию, её хозяин увеличивает частоту своих импульсов, чтобы отстаивать своё главенство — это очень напоминает то, как один человек перекрикивает другого в словесной перепалке.

Т. Х. Баллок описал похожие модели социального взаимодействия у рыбы Hypopomus, которая обитает среди опавшей листвы мутных лесных ручьёв, впадающих в озеро Гатун в зоне Панамского канала. Он заметил, что в продолговатом мозге (там, где головной мозг соединяется со спинным) у Hypopomus есть задающий ритм участок, который работает примерно так же, как кардиостимулятор у человека, регулируя собственную частоту импульсов для обнаружения объектов, тогда как для общения и предупреждения рыба использует другую частоту. Совсем недавно доктор Карл Хопкинс из Рокфеллеровского университета провёл сезон на берегах ручья Мокомоко на юго-западе Гайаны, «слушая» разряды многочисленных видов ночных электрических рыб, которые там обитают. Он поместил провода в воду, и если рыба проплывала рядом с ними, её электрический разряд улавливался, усиливался, преобразовался в звук и передавался через динамик транзисторного радиоприёмника, так что доктор Хопкинс мог, образно говоря, слышать, что говорит рыба.

Он отметил, что когда самка Sternopygus проплывает мимо взрослого самца своего вида, она в буквальном смысле «возбуждает» его, потому что его стабильные импульсы на одной частоте внезапно превращаются в хаотичную электрическую «любовную песню». Он также заметил, что каждый из близкородственных видов, обитающих в одних и тех же водах, характеризуется особым видом электрического разряда, который помогает особям распознавать своих сородичей.

У вида Sternopygus macrurus он обнаружил, что, неполовозрелые самцы и самки испускают сигнал одинаковой частоты, однако сигнал взрослого самца заметно отличается от сигнала зрелой самки. Когда рядом друг с другом плавали два зрелых самца, ничего особенного не происходило. Они оба продолжали испускать постоянный поток импульсов, который, если перевести его в звук, «напоминал звук фагота, застрявший на ноте нижнего регистра». Но когда в электрическое поле взрослого самца попала самка, готовая к размножению, ровный гул самца внезапно сменился электронным пением. Что интересно, когда доктор Хопкинс с помощью своего оборудования, имитировал сигнал самки самец пел серенаду проводам, погружённым в воду.

Все эти исследователи, а также некоторые другие, продолжали наблюдения, о которых впервые сообщил в 1958 году Г. В. Лиссманн из Кембриджского университета. Лиссманн держал двух рыб-мормирид в одном резервуаре, но по разные стороны матерчатого барьера, так что у них не было визуальной или тактильной информации друг о друге. Тем не менее, им было известно о присутствии друг друга, и Лиссманн определил, что это стало возможным при использовании низковольтных импульсов (около 1 или 2 вольт — слишком малых, чтобы мы могли обнаружить их без усиления), благодаря которым вокруг каждой из рыб возникло объёмное электрическое поле, напоминающее электрический диполь. Он предположил, что это может играть определённую роль не только в социальном поведении, но и в ориентировании в темноте.

Мы упомянем электрического угря лишь вскользь, потому что он использует свой электрический орган просто как оружие, чтобы оглушать или убивать врага или добычу, а не для общения. У него есть примерно 500 000 электрических пластинок, видоизменённых мышц, которые дают разряд до 550 вольт и 2 ампер; рыба может повторять его до 150 раз в час без видимой усталости. Фактически, он настолько сильный, что может убить лошадь, переходящую реку вброд. Чтобы вырабатывать такое количество электроэнергии, электрические органы угря состоят из столбиков крупных клеток, плотно прилегающих друг к другу; говорят, что такое устройство легло в основу концепции размещения рукотворных электрических элементов в несколько рядов для получения напряжения, которое является суммой напряжений отдельных элементов.

Однако у других видов электрических рыб, среди которых, например, Gymnotus, Eigenmannia или Apteronotus, электрорецепторными органами являются не модифицированные мышцы, а органы, которые эволюционировали из нервной ткани, модифицированной из органа боковой линии — органа восприятия, который развился у многих рыб для анализа окружающей среды через давление. Они позволяют рыбе ощущать и интерпретировать силовые линии настолько точно, что она способна распознать стеклянную палочку диаметром всего 2 миллиметра (почти невидимую в воде) и отличить друг от друга два предмета одинакового размера и формы, но изготовленные из разных материалов.

Теперь, увидев, каким образом некоторые существа на Земле используют чувство электрического поля, мы подходим к вопросу: какая среда должна существовать на иной планете, чтобы у вида с высоким уровнем интеллекта эволюционировали электрические, а не иные чувства?

Очевидно, что первый ключевой момент — в данном месте должно быть темно. Для этого недостаточно, чтобы оно было облачным, с затянутой тучами туманной атмосферой или в частичной темноте из-за долгих ночей, потому что мы знаем, что зрение может видоизмениться, чтобы быть полезным во всех этих обстоятельствах, особенно в сочетании с другими острыми чувствами вроде обоняния и слуха. На Земле многие животные способны видеть ночью при свете луны или звёзд; вообще, мы и сами можем научиться различать знакомые очертания ночью, как только наши глаза привыкнут к темноте и смогут различать очертания предметов, ставшие знакомыми нам при дневном свете. Мы также можем видеть объекты в очень пасмурные дни, хотя и не так чётко, как в ясные. Это не ответ на наш вопрос.

На Земле существа, которые вообще не пользуются зрением, — это те, кто живёт в полной темноте всё или почти всё время. Летучие мыши, обитающие в глубоких закоулках тёмных пещер, не пользуются зрением[5], поэтому в ходе эволюции они приобрели иные чувства, хотя и не электрические; то же самое касается некоторых рыб, обитающих в пещерах или в мутных, заросших растительностью реках. Безусловно, наибольшее число видов, использующих электрические органы чувств, — это те, которые обитают либо на больших глубинах в океанах, либо в мутной, быстро текущей пресной воде[6].

На данном этапе мы обращаем внимание на разницу в типах электрических чувств, используемых в этих разнообразных средах обитания. Рыбы, живущие в пещерах, подобно большинству других рыб, ориентируются с помощью чувства боковой линии, за которое отвечает орган, тянущийся вдоль их боков и фиксирующий изменения в окружающей среде благодаря чувствительности к перепадам давления. Природа этого чувства не электрическая, как и у эхолокации летучих мышей.

Однако глубоководные рыбы, чтобы идентифицировать себя друг другу, используют световые сигналы. Эти световые сигналы представляют собой форму биолюминесценции, которую иногда используют и обитатели суши, например, центральноамериканские жуки-щелкуны и европейские светлячки. Органы, которые испускают биолюминесценцию, — это вариант органов, испускающих невидимые электрические заряды, подобно органам, создающим электрическое поле, которые мы только что описали.

Однако ножетелки и рыбы-слоники не способны успешно пользоваться своим органом боковой линии, потому что турбулентность вод, в которых они обитают, лишает их стабильной среды обитания. Движение окружающей их воды, ощущаемое органами боковой линии, дезориентировало бы их, если бы они черпали информацию исключительно из восприятия изменений внешнего давления. Поэтому система генерации электрического поля становится для них жизненно важной.

Эта система чрезвычайно чувствительна. Профессор Лиссманн показал, что она реагирует на падение напряжения всего лишь на 0,03 миллионных доли вольта на сантиметр. Эта чувствительность настолько тонкая, что её можно сравнить лишь с чувствительностью глаза, способного воспринимать один квант света, или уха, улавливающего вибрации субатомной амплитуды. Чувствительность рецепторного органа дополняется интерпретацией мозгом данных об электрическом поле, поступающих со всего тела.

Безусловно, большая часть мозга этих рыб отвечает только за обработку электрических сенсорных стимулов. У некоторых из них электрическая область разрослась поверх всего остального мозга, примерно так же, как неокортекс — мыслящий мозг — у человека. В этой связи весьма интересно, что рыбы-слоники — единственные, кто проявляет склонность к игре, а поскольку игривость связана с интеллектом, то, похоже, при благоприятных обстоятельствах рыбы-слоники смогли бы приобрести в ходе дальнейшей эволюции интеллект, возможно, такой же великолепный, как у дельфина.

Таким образом, при создании миров, где эти электрические чувства стали бы инструментом высокого интеллекта, первой предпосылкой является то, что в них постоянно должно быть темно. Если в мире темно, но атмосфера спокойная, то мы, скорее всего, найдём формы жизни, которые сообщают друг другу о своём присутствии и видовой принадлежности с помощью биолюминесцентных сигналов, но получают иную информацию посредством чувствительности к давлению, эхолокации или обоняния и слуха. Если мы хотим создать мир восприятия электрических полей, то он должен быть не только тёмным, но и неспокойным местом.

При каких условиях в мире было бы темно всегда? Есть только две альтернативы. Первая из них — когда он полностью покрыт большой толщей воды; вторая — если он находится так далеко от своего солнца, что получает не больше света, чем, возможно, дают на нашем небе такие яркие звёзды, как Венера или Сириус[7].

На первый взгляд, очень глубокие воды выглядят не слишком подходящей средой для развития разумной жизни. Самые умные морские существа на Земле — это морские млекопитающие, которым приходится оставаться у поверхности, чтобы дышать, и все они обладают глазами, способными видеть. Кроме того, водные обитатели демонстрируют тенденцию к появлению обтекаемого тела и, как правило, к утрате рук, которые, как мы обнаружили, важны почти так же, а возможно, и в той же степени, что и мозг, в эволюции вида, способного приобрести культуру и технологии. То, что морская выдра игрива, умна и пользуется своими передними конечностями, чтобы собирать пищу, а также подбирать и использовать инструменты, — это верно, но её океанская среда обитания исключает более сложные аспекты технологического развития.

Таким образом, у нас остаётся планета, которая должна быть самой удалённой в своей солнечной системе и вращаться на таком большом расстоянии от своего солнца, что на неё не попадает свет от него, и атмосфера которой настолько турбулентна, что другие чувства, вроде обоняния или чувствительности к давлению, могут ощущать помехи. Мы ещё не знаем, будет ли поверхность Плутона в нашей солнечной системе поддерживать жизнь, твёрдая ли его поверхность, есть ли у него атмосфера, которая могла бы поддерживать жизнь, и вообще, благоприятна ли его температура для жизни, но если наш настоящий Плутон не будет поддерживать жизнь тех плутонян, которых мы вызываем к жизни, тогда они должны обитать на Плутоне в другой солнечной системе. Следующее требование, которое мы должны предъявлять, — это тепло: не чрезмерная жара, которую неспособны выдерживать живые организмы, а умеренное тепло. В отсутствии солнечного света это тепло должен вырабатывать внутренний источник. Если бы его создавала атомная энергия из ядра планеты, то любое извержение с большой степенью вероятности уничтожило бы жизнь. Скорее всего, как нам кажется, более вероятным его источником были бы вулканическая активность и сопутствующие ей термальные источники и гейзеры. Более того, газы, выбрасываемые вулканами, могли изначально создать основу для их атмосферы.

Теперь мы подходим к более серьёзной проблеме.

Многие писатели-фантасты, пытающиеся описать другие миры, ограничиваются техническими возможностями. Когда они размышляют о других разумных формах жизни, они предполагают, что это либо механические суперроботы, либо формы жизни, которые представляют собой чистые детские фантазии. Ни в одном научно-фантастическом произведении, которое нам попадалось, нам ни разу не встретилось изобретение разумной формы жизни, основанной на чём-то хотя бы мало-мальски возможном, с учётом процессов, характерных для жизни. Даже один из самых известных писателей, Артур Ч. Кларк, в своих «Чертах будущего» писал:

Почему «кошмарные существа»? Фантазии в снах связаны с детским страхом перед неизвестностью, а не с какой-либо возможной реальностью. И почему «империя насекомых»? На самом деле такой мир вряд ли возможен. Для высокого интеллекта требуется наличие центральной нервной системы, тогда как насекомые обладают ганглиозной нервной системой, которая не способна осуществлять процессы интеграции и рассуждения, необходимые для функционирования разума высокого уровня у отдельно взятой особи.

С другой стороны, форма жизни с высоким интеллектом не могла бы возникнуть без присутствия низших форм жизни — и так далее, пока не доберёмся до растительной жизни. По сути, всё животное царство является паразитом растительного царства. Без него оно не может существовать. Животные нуждаются в растительном мире, который синтезирует органику из неорганических веществ и таким образом поддерживает своё существование. Что ещё важнее, именно дыхание растительной жизни на Земле создало и поддерживало существование атмосферы, в которой могла существовать животная жизнь[8].

Итак, теперь мы возвращаемся к атмосфере, и, если у нас есть атмосфера, содержащая кислород, то у нас почти наверняка должны быть хотя бы какие-то виды растений. Это значительно осложняется отсутствием солнечного света, поэтому мы вновь обращаем наше внимание на океанские глубины, пещеры и другие тёмные места на поверхности земли. Во всех этих местах мы находим какие-то виды растительной жизни, и мы должны использовать их в качестве исходных установок для описания растительности нашего Плутона[9].

Прежде чем мы продолжим развивать эти мысли и начнём представлять и описывать физический мир наших плутонян, нам следует вначале выполнить наше третье требование и попытаться представить себе, как мир, какова бы ни была его природа, может восприниматься разумным мозгом, который получает информацию посредством электрических чувств, и как этот мозг может собирать такую информацию в единое целое. Только тогда мы сможем представить себе, с каким существом мы можем столкнуться и какую форму может принять его общественная жизнь.

Мы должны иметь в виду, что каким бы экзотическим ни был механизм, с помощью которого мозг собирает информацию, в основе его разума лежит то, как мозг её обрабатывает. В определенной степени, независимо от того, воспринимаем ли мы объект визуально, на ощупь, на слух, посредством обоняния или любым другим способом, конечным результатом является сформированное в сознании представление о природе этого объекта окружающего мира. Во многих случаях различные средства могут привести к сходному конечному результату; тем не менее, существу, наделённому в первую очередь электрическим чувством, мир должен казаться принципиально отличным во многих отношениях от того, каким тот же самый мир предстал бы перед нами.

Например, электрические токи обладают свойствами, отличными от свойств видимого света, и очень многие вещи, которые мы считаем непрозрачными, для такого существа могут быть прозрачными, и наоборот. Световые волны, например, отражаются от поверхностей предметов, тогда как электрические токи могут проникать в них на различную глубину в зависимости от природы материала, в частности от его проводимости. Вполне возможно, что плутоняне могут воспринимать нас примерно так же, как мы сами видим рентгеновское изображение. Но, конечно, если бы мы привыкли видеть других людей рентгеновским зрением, наш мозг с течением времени, приобретая опыт, несомненно, дал бы нам столько же информации, сколько мы получаем в настоящее время благодаря нашему типу зрения. Иными словами, точно так же, как мы видим свет различных цветов, плутоняне могут получать представление о различных текстурах и других свойствах материалов посредством едва заметного изменения электропроводности, которое для них может иметь примерно такое же значение, как для нас распознание цвета. Такое предположение нашло бы некоторое подтверждение в поведении рыб-мормирид Лиссманна, которые обладали чётким представлением о присутствии друг друга, несмотря на разделяющую их толстую ткань.

Характеристики внешней стороны объектов были бы не единственным различием между нашим и их типом восприятия.

Также существовали бы глубокие различия между их и нашим осознанием и выражением настроений и чувств. Их восприятие и коммуникация должны были бы регулироваться электрическими волнами, которые они излучают и принимают, и они, вероятно, были бы не плавными, а состояли бы из специфических и характерных, хотя и очень малых, колебаний, меняющих общую волновую картину.

С точки зрения нашего собственного восприятия, это то же самое, как если бы кто-то воспроизвёл чистую ноту на камертоне, а затем повторил эту ноту на скрипичной струне. Хотя нота на обоих инструментах одна и та же, мы слышим её по-разному из-за обертонов, издаваемых скрипичной струной, и по этой причине можем отличить камертон от скрипичной струны на слух.

Таким образом, из-за волновой природы первичной чувственной модальности наших плутонян их восприятие было бы ближе к тому, что мы могли бы назвать течением песни, чем к дискретным образам, сформированным нашими собственными мыслями, основанными на нашем зрительном восприятии и выраженными словесно. Собственно говоря, некоторые исследователи высказывают мнение, что в нашем мире таким образом отчасти формируется память почтовых голубей — когда они пролетают над особенностями ландшафта, эти особенности откладываются у голубей в сознании как темы песни, образуя гармоничное целое, поддерживающее их воспоминания о них.

Если мы представим себе мир, населённый высокоинтеллектуальными существами, обладающими развитой культурой и технологией, у которых чувственное восприятие эволюционировало в соответствии с этими принципами, и если мы хотим представить их на том этапе, когда они продвинутся на своём эволюционном пути так же далеко, как и мы сами, нам придётся учесть, что их мозг может быть устроен ещё сложнее, чем наш, или, во всяком случае, что утончённость тех представлений, которые они способны получать, лежит за гранью наших способностей.

Мы должны представить себе существ, способных ощущать все виды электрических полей, которые существуют на Земле в изобилии и почти повсеместно, но из которых мы сами можем извлечь лишь крохи информации, потому что не воспринимаем их без помощи приборов, а приборы обычно грубы по сравнению с присутствующими от рождения чувствами, эволюционировавшими естественным путём. Такие существа могли бы легко воспринимать то, что мы называем «аурой», и, возможно, сочли бы вполне нормальным явлением такие знания о вещах, которые, по нашему мнению, можно получить лишь посредством экстрасенсорного восприятия.

Более того, они смогли бы улавливать радиоволны и, следовательно, получать, а возможно, и передавать информацию на большие расстояния, не испытывая необходимости в какой-либо аппаратуре. Несколько стратегически размещённых ретрансляционных станций могли бы расширить возможности восприятия и коммуникации в практически недоступной для нас форме. Чтобы получить некоторое представление о том, что подразумевает подобного рода чувство, мы должны представить, что наши головы — это приёмные и передающие станции, чувствительные ко всем электрическим импульсам вокруг нас, и в то же время способные реагировать на них и посылать наши собственные сообщения.

В определённой степени наш собственный мозг действительно занимается чем-то подобным, потому что он преобразует сообщения, полученные посредством наших чувств — зрения, слуха, вкуса, осязания и обоняния, — в электрические импульсы, которые он интерпретирует. Но хотя наш мозг генерирует электрические сигналы, он не получает их напрямую, за исключением самых грубых форм вроде удара электрическим током. Иногда, правда, мы начинаем воспринимать наличие электрического поля, когда случайно прерываем его и ощущаем покалывание в коже; но, не имея распознающих его рецепторных органов, мы не можем извлечь из него никакой информации. Даже когда электрические или подобные им волновые излучения используются намеренно, скажем, при оказании медицинской помощи, мы всё равно почти не воспринимаем их, в лучшем случае испытывая некоторое ощущение тепла, но иногда нет даже этого.

Теперь у нас в голове накопилось достаточно много информации о том, каким мог бы быть мир плутонян с их особыми электрическими чувствами. Там темно; атмосфера неспокойная; солнце находится на большом расстоянии; растительность должна быть приспособлена к отсутствию света так же, как наша растительность в глубинах пещер или океанов. Низшие формы животной жизни могут использовать электрические чувства более простой природы и биолюминесценцию.[10]

Мы знаем, что для развития высокого интеллекта необходимы пригодные к использованию хватательные органы, а также сложный мозг. Мы также знаем, что биологическому виду, который приобрёл этот интеллект на каком-то критическом этапе своей эволюции, вероятно, пришлось устранить некоторое отставание в физической силе или анатомической специализации по сравнению с другими животными, населяющими ту местность, где возник этот вид, иначе силы отбора не подхватили бы и не развили его зарождающийся разум до высот сверхкомпенсации.

Давайте теперь попробуем описать мир и представить себе какие-то особенности культуры, которая могла бы сложиться у этих существ.

Начнём с того, что, если мы вообще хотим наладить с ними какой-либо информационный обмен, то мы должны начать наше путешествие в этот мир с набором аппаратуры, которая дублировала бы их органы чувств. Темнота и атмосферная турбулентность, в условиях которых там могла бы развиваться жизнь, сделали бы бесполезными любое из наших собственных дистантных чувств и многие из приборов, которые мы используем для их расширения.

Радар, например, показывал бы турбулентность, но не отдельных существ или объекты внутри или за её пределами. Темнота затрудняла бы нашу способность видеть на большом расстоянии, а звук был бы искажен атмосферными вихрями. Хотя мы могли бы рассмотреть возможность использования инфракрасного излучения, чтобы видеть в темноте, постоянно меняющаяся атмосфера также помешала бы успешному приёму данных на большом расстоянии этим способом.

С другой стороны, многие из наших чувств, действующих на малом расстоянии, были бы полезны. Наше обоняние по-прежнему служило бы нам на коротких расстояниях, но не давало бы нам столько информации, сколько обычно, потому что у нас не было бы возможности её интерпретировать. Плутоняне, вероятно, обладали бы какой-то формой зрения, приспособленной к работе в темноте и на небольших расстояниях, или, возможно, таким же чувством, как, например, у змей, у которых есть специальный орган восприятия (ямка между глазами[11]), который может ощущать находящихся поблизости существ, используя тепло, которое они выделяют. Поэтому, прежде чем нанести визит к плутонянам, нам следовало бы разработать приборы, которые копировали бы их восприятие электрического поля и преобразовывали полученную таким образом информацию в воспринимаемую нами форму.

Как могли бы выглядеть такие существа, как наши гипотетические плутоняне? Поскольку за их основное чувство отвечает орган, генерирующий электрическое поле, окружающее их тела, они вряд ли носят одежду, а это означает, что их кожа должна быть жёсткой или прочной, либо чешуйчатой, грубой или покрытой панцирем. Наличие панциря снаружи очень ограничивает возможности, и на Земле ни одна форма жизни с высокими умственными способностями не произошла от существ, покрытых хитиновой оболочкой, поэтому мы должны выбирать между чешуйчатыми или кожистыми покровами тела, чтобы направить наше воображение в нужную сторону.

На Земле чешуйчатые существа большей частью оставались на более низких ступенях эволюционного развития, поэтому мы склоняемся ко второму варианту. Вообще, у людей иногда встречается наследственное заболевание кожи под названием ихтиоз. Это утолщение кожи, которое напоминает о наших предшественниках-рептилиях, и поскольку нам известно такое состояние у нашего собственного вида, мы признаём его потенциальным физическим признаком разумных существ.

Разумеется, отсутствие одежды не исключает наличия на теле украшений, и они, вероятно, будут присутствовать, поскольку признаки ранга и роли являются ключевым моментом в возникновении разумной жизни. Иерархическая организация живых групп лежит в основе эволюционных процессов, и у высших форм обычно присутствуют хорошо заметные символы ранга. Однако разум обычно порождает индивидуальность, и один из способов заявить о своей индивидуальности — это использовать значимые или символические личные украшения.

Итак, какой вид украшения тела с наибольшей вероятностью имеет смысл для этих существ, ориентирующихся при помощи тепла и электричества? Возможно, они придали форму осколкам слаборадиоактивных пород, чтобы создать интерференционные конфигурации, похожие на те призматические узоры, что возникают в стекле, когда оно подвергается давлению. Конечно, мы, будучи не местными, не смогли бы увидеть эти узоры своим зрением. Всё, что мы увидели бы, — это каменные отщепы, прикреплённые к разным частям их тел, явно по личному капризу. Но, едва обратившись к составляющим нашу экипировку приборам, чтобы узнать, как они выглядят для плутонян, мы открыли бы для себя переливчатую красоту всех оттенков радуги, перекрывающихся и образующих различные геометрические формы. Но плутоняне, в отличие от нас, не знали бы о чудесных узорах из цвета и света, открывающихся нам в результате этого преобразования. Их эстетическое удовольствие, скорее всего, было бы основано на восприятии форм радиоактивных излучений.

Какой могла бы быть возможная форма их тел? Как мы уже говорили, для развития разумной жизни высокого порядка существуют определённые предпосылки, и это должно ограничивать наше воображение. Прежде всего, из-за химического строения, присущего самовоспроизводящимся органическим молекулам, организмы стремятся к симметрии. Во-вторых, нервная система, прошедшая долгий эволюционный путь, должна обладать организующим центром, мозгом, который должен быть надёжно защищён и расположен в той части тела, которая воспринимает сенсорные воздействия первой. В-третьих, должны присутствовать органы, способные схватывать предметы и манипулировать ими. В-четвёртых, должны присутствовать органы передвижения.

Наши плутоняне вряд ли могут быть летающими существами из-за особенностей их атмосферы. Если они живут на земле, то могут передвигаться либо ползком, как черви или змеи, либо приподняв себя над поверхностью земли на конечностях. Поскольку использование конечностей облегчает получение более широкого опыта, разумный наземный вид с большей вероятностью будет ходить и бегать на конечностях, чем скользить на лишённом конечностей теле, тем более что в любом случае потребуется модификация одной или нескольких из этих конечностей для хватания.

Если конечности должны присутствовать, то сколько их должно быть? Природа, как известно, бережлива. Многие высокоразвитые существа на Земле — если не считать птиц — опираются на четыре ноги, по две на каждом конце тела. Однако такое расположение не оставляло им большого простора для развития манипулятивных навыков, и многие из них были вынуждены пользоваться ртом для схватывания и переноски предметов.

Некоторые существа вроде морской выдры научились плавать на спине и использовать передние лапы как руки, а некоторые другие, такие как белки, кенгуру и обезьяны, могут выпрямлять тело, опираясь на задние конечности, чтобы освободить свои передние конечности. У слона, очень умного существа, в ходе эволюции возник чувствительный нос для манипулирования предметами, а у некоторых обезьян — особым образом устроенный хвост. Но мы должны признать, что в развитии умственных способностей у обезьян, а особенно — у человека, руки имеют решающее значение.

Следовательно, наши плутоняне либо передвигаются на четырёх конечностях и обладают сверх того ещё одной или двумя для манипуляции предметами, либо, как и мы, видоизменили, как минимум, две конечности, а возможно, и какие-то другие элементы анатомии, чтобы они превратились в эквивалент рук. Возможен любой из вариантов.

Если нам приходится выбирать, то мы склоняемся к образу двуногого и двурукого существа, потому что на Земле с разумом ассоциируется эта форма, но мы должны иметь в виду, что четвероногое существо гораздо подвижнее, может быстрее преодолевать большие расстояния и тем самым накапливать больше опыта взаимодействия с внешним миром, чем двуногое, и поэтому возможно, это существо — четвероногое с удлинёнными мордой, хвостом или, если уж на то пошло, ушами. Какую форму они будут иметь в этом случае, будет зависеть от того, насколько полезны скорость и дальность передвижения в той среде, где эволюционирует это существо.

Если учесть вулканическую природу планеты, которую мы спроектировали как дом для существ, получающих информацию посредством электрического чувства, и, следовательно, её обязательно неровную поверхность, изрытую кратерами, изрезанную расселинами и утёсами, покрытую валунами и сточенными эрозией горами, мы думаем, что скорость четвероногого существа не была бы фактором адаптивного выживания плутонян, и потому мы наделим их только двумя ногами.

Теперь давайте подумаем над формой их тела. Будет ли у них туловище с конечностями по четырём углам и головой на одном конце, как у наших наземных животных? Могли бы плутоняне быть сферическими, представляя собой шар, покоящийся на подвижных подпорках, а все их органы — расположенными на поверхности шара или внутри его полости?

Может ли у них быть тело как у осьминогов, со щупальцами, способными манипулировать объектами и обладающими чувствительностью, на одном конце, ртом у основания щупальцев и глазами и электрическими органами прямо на поверхности тела? Тогда нашим плутонянам пришлось бы передвигать свои безголовые тела с помощью щупальцев. Но мы считаем, что форма осьминога (кстати, это тоже очень умное существо; говорят, по умственным способностям он, как минимум, равен собаке, если не превосходит её) в высшей степени приспособлена к существованию в воде. Его тело поддерживает вода, в которой он живёт, и потому ему не нужен костный скелет. На суше, в долгосрочной перспективе, ему понадобился бы такой скелет для прикрепления и опоры его мускулатуры, противодействующей силе притяжения. Хотя эта форма и остаётся возможной, мы считаем маловероятным, чтобы она господствовала на пересечённой местности нашего конкретного Плутона.

Далее мы могли бы спросить себя, какие формы наземной жизни, помимо млекопитающих, оказались самыми успешными здесь, на Земле. Если бы мы прилетели на нашу планету из космоса несколько миллионов лет назад, то мы должны были бы обнаружить, что здесь господствуют многочисленные виды рептилий, в том числе гигантские динозавры. Даже среди динозавров были некоторые виды некрупного размера, а некоторые бегали на двух ногах, но этого, похоже, было недостаточно.

Единственным отсутствующим фактором была длительная стадия развития, на которой незрелые детёныши находятся под присмотром взрослых, что даёт время и возможность для экспоненциального развития функций мозга. Динозавры, как и современные рептилии, откладывали яйца, о которых они, вероятно, заботились в минимальной степени, если вообще заботились.[12] И в любом случае, они приспосабливались к окружающей среде с помощью анатомических особенностей иного рода — огромных размеров, толстой, бронированной шкуры, бивней, клыков и когтей. Даже на пике своего господства они никогда не приобретали умственные способности, выходящие за рамки автономных функций.[13]

Как бы нам ни хотелось представить разумных обитателей других планет, обладающих какими-то удивительными формами, отличными от нашего облика во всех отношениях, биологические соображения заставляют нас прийти к выводу, что, хотя их размер может отличаться от нашего в соответствии с гравитацией их планеты, а особенности их адаптивной структуры и сенсорного восприятия будут несомненно отличны от наших, в целом они не могут быть радикально непохожими на нас. Пищеварительные функции требуют наличия отверстия для приёма пищи (рта), тела с полостью, в которой могут находиться органы для расщепления пищи, и отверстия, через которое можно удалять непригодные к использованию остатки.

Также должна быть в наличии хорошо защищённая область, в которой расположены организационный центр нервной системы, органы, воспринимающие ощущения, а также механизмы передачи информации. На Земле эта область неизменно находится в голове. Представляется возможным, что эти органы могли бы разместиться в туловище вслед за пищеварительной и кровеносной системами, хотя на Земле этого не произошло. Вполне возможно, что все возможности туловища исчерпываются размещением в нём пищеварительной и кровеносной систем с одновременным обеспечением подвижности организма. Похоже, что мы вынуждены наделить наших плутонян головой, туловищем и, как минимум, четырьмя конечностями, оставив открытой лишь возможность появления дополнительных конечностей или специализированных хватательных органов.

Что касается лица, то на природу физиогномики, несомненно, окажет влияние природа ключевого органа чувств, как это наблюдается у всех известных нам высших живых существ. Там, где жизненно важен слух, уши демонстрируют особую приспособленность — они способны поворачиваться или увеличиваются в размере; там, где существо зависит от обоняния, его нос выступает вперёд, образуя длинную морду.

Поскольку плутоняне пользуются в первую очередь органами электрического чувства, расположенными в каналообразных углублениях, тянущихся по всему телу, черты их лиц, скорее всего, ничем не примечательны и не выражены. Нос, чувствительный к теплу и лишь в зачаточной форме к запахам, с большей степенью вероятности будет представлять собой углубление над ртом, нежели крупную черту лица, а глаза наверняка будут маленькими.

С другой стороны, голова, скорее всего, будет объёмистой и большой. Чтобы успешно обрабатывать электрическую информацию, мозг должен быть, как минимум, такого же размера, как у нас. Высокий интеллект — это результат сложности мозга, и очень маленькому мозгу не хватит объёма для образования достаточного количества нейронных связей, чтобы создать интеллект нашего типа.

На Земле это начинает проявляться, когда мозг приближается к размерам мозга крупных человекообразных обезьян, то есть, около 600 кубических сантиметров. Объём мозга современного человека колеблется от примерно 1200 до 1800 кубических сантиметров. Если мозг электрических плутонян должен размещаться в голове, как, по нашему мнению, это вероятнее всего и будет, то голова должна вмещать мозг, размер которого будет, как минимум, пропорционально таким же по отношению к размеру их тела, если их тела больше наших; и они вряд ли могли бы быть значительно меньше самых маленьких представителей нашего вида, чтобы поддерживать работу головы, вмещающей разумный мозг. Если бы они эволюционно возникли из некрупного вида, естественный отбор благоприятствовал бы его более крупным представителям, так что со временем размер представителей расы увеличивался бы.

И вновь факт наличия разума накладывает определённые ограничения, когда мы обдумываем возможный образ жизни наших плутонян. Развитие разума, как мы уже отмечали, требует длительного периода физической незрелости, в течение которого молодые особи находятся под надёжной защитой. Прочные дома, способные прослужить много лет, являются необходимостью, если только климат не настолько благоприятен, что сложного жилья не требуется — как, например, на островах Тихого океана, где достаточно простого соломенного навеса, или в жарких пустынях, где всё, что нужно, — это защита от солнца, которую обеспечивает палатка.

Мы решили, что на планете плутонян должна быть неблагоприятная, турбулентная атмосфера, чтобы электрические чувства получили преимущество. Поэтому маловероятно, что они будут строить дома и башни, похожие на наши. По нашему мнению, более вероятно, что они вырубают свои города в утёсах и горах, вначале используя естественные пещеры и проходы внутри них, проходя через стадии деревень, когда их города могли быть очень похожими на жилища индейцев пуэбло в скалах, а затем, со временем, превратили их в крупные города в самом сердце своих горных хребтов, надёжно защищенные от тёмной бурлящей атмосферы.

Темнота в этих городах не представляла бы проблемы для плутонян, поскольку их чувство электрического поля фиксировало бы присутствие любых объектов, которые попадали бы в него; после этого объект стал бы для них таким же очевидным, каким он был бы для нас, если бы мы его увидели. Однако природа их восприятия, вероятно, заставляет их гораздо лучше ощущать друг друга, чем неживые материальные предметы.

Они сразу же ощутили бы эмоции друг друга, поскольку их чувства неизбежно повлияли бы на электрические импульсы, которые они могли бы передавать. Таким образом, плутоняне, подобно существам, для которых важнее всего обоняние, реагировали бы на непроизвольные сигналы о болезни или здоровье, привязанности или неприязни, удовольствии или страдании в любой степени их выраженности, а также на сознательно регулируемые электрические импульсы.

Неживые материальные объекты просто воздействовали бы на их органы чувств, показывая своё присутствие, но живые существа знали бы друг друга до мельчайших подробностей, а если учесть склонность плутонян к заботе, обусловленную необходимостью защищать свой молодняк, то для каждого из них объектами заботы и интереса были бы все сородичи. Скорее всего, руководящим принципом их жизни будут ведомые электрическим чувством тёплые и волнительные межличностные отношения, а не материальные объекты и их купля-продажа.

Несмотря на все это, должна существовать основа для рангов и общественного устройства. Если личное богатство как элемент формирования иерархии будет исключено, то иерархия должна основываться на личных качествах. Для разумной расы, живущей в таких условиях, мы бы сочли, что уважением будут пользоваться особенно умные индивиды, обладающие способностями в области электронной техники. Эти индивиды будут планировать проходческие работы в горах для строительства городов, применение экспериментальных и прикладных технологий, работы в области генетики растений и животных, а также их разведения и так далее. Они были бы прирождёнными лидерами, которые направляют энергию своих собратьев на служение своим общинам и их поддержку.

Мы полагаем, что они могли бы изобрести электрические аналоги лазерного луча, которые помогли бы им вырубать в породе городские территории. Некоторые из них могли бы открыть то странное свойство электричества, которое мы называем светом, и, возможно, создали бы экспериментальные пещеры, чтобы установить влияние этого свойства на рост растений, используемых в пищевых целях. Мы могли бы представить, что условия в таких освещённых помещениях были бы физически некомфортными для плутонян, и что работа в них считалась бы опасной и нежелательной, — примерно такой же, какой мы считаем работу в шахтах. Производство синтетических материалов для изготовления инструментов и посуды также открыло бы возможности для проявления разума и лидерских качеств.

Вероятно, общение таких существ не было бы вербальным; более вероятно, что оно осуществлялось бы посредством модуляции электрических волн. Вполне естественно, что запись их мыслей и сообщений должна осуществляться в символических формах, аналогичных нашей письменности, но её природа обязательно была бы совершенно чуждой нам.

Возможно, они разработали бы какие-то модифицированные радиоактивные материалы, на которых их символические сообщения можно было бы запечатлеть в виде своеобразного барельефа с радиоактивным излучением различной интенсивности, который они могли бы «прочитать». Возможно также, что кто-то из их самых одарённых интеллектуалов смог бы разработать способ прямого сканирования магнитных лент, не требующий преобразующих приборов. Какую бы форму ни принимал их обмен информацией, нам потребовалась бы не только целая батарея преобразующего оборудования, но и огромный объём мотивированных исследований, прежде чем у нас появилась бы хоть какая-то надежда понять их смысл.

С другой стороны, если мы когда-нибудь вступим в контакт с такими существами, мы были бы совершенно непонятны для них. Мы должны совершенно очевидно казаться им неживыми объектами. Их электрическое поле регистрировало бы наше присутствие и внешность, но для них мы были бы движущимися объектами, которые кажутся живыми, но не излучают собственного электрического поля. Вначале они должны были бы предположить, что мы отключили наше излучение, чтобы скрыться от них, и потому встретили бы нас с большим подозрением.

Зная это, мы должны были бы иметь при себе оборудование, которое могло бы искусственно создавать для нас активность электрического поля. Однако, поскольку мы не знаем, как использовать её для целей общения с ними, лучшее, что мы могли бы сделать, — это транслировать какие-то регулярные сигналы в надежде, что они воспримут это как попытку общения. Для них это определённо прозвучало бы примитивно, как беспорядочный стук детей в барабаны в сравнении с общением посредством музыки, и поначалу мы наверняка показались бы им примитивными и необразованными существами, хотя со временем мы вполне могли бы обнаружить способ понимать друг друга с помощью электричества.

Однако даже если бы мы смогли это сделать, они, вероятно, сочли бы нашу миссию чем-то невероятным. Мы предполагаем, что их атмосфера препятствовала бы эволюции крылатых форм жизни, а также препятствовала бы их поискам во внешнем пространстве за пределами своей планеты. Без птиц и летающих насекомых в качестве моделей их мысли вряд ли обратились бы к исследованию космоса. Скорее всего, они направили бы свои идеи и изобретательность на проникновение вглубь своей планеты, а не на исследования мира за её пределами. Их божества были бы богами вулканов, а не небес.

Хотя их электрическая чувствительность вполне могла бы дать им подсказку относительно присутствии небесных тел, нам кажется маловероятным, что они стали бы прикладывать много усилий для исследования их природы, и потому астрономия, наука, в которой достигли больших высот многие из цивилизаций, возникавших в нашем мире, не входила бы в число их достижений.

Что касается транспорта, то неровная поверхность их планеты в сочетании с её неуютной атмосферой, вероятно, препятствовала бы его появлению, за исключением самых элементарных видов. Вполне возможно, что у них нет ничего сложнее конвейерных тротуаров для ускорения движения по внутренним туннелям, а для передвижения по поверхности у них, возможно, нет ничего, кроме одомашненных четвероногих животных, движущихся быстрее их.

В остальном, будучи разумными существами, наши плутоняне умели бы играть; они наверняка изобрели бы для себя какие-нибудь развлечения, потому что высокоорганизованный мозг не может не выполнять свои функции практически постоянно. Кроме того, если у этого вида развита забота о себе подобных, то в процессе эволюции у них, несомненно, возникли бы того или иного рода социальные связи и привязанности, а также эмоции, которые сопровождают это качество.

Но их мыслительные процессы, и, следовательно, их личные потребности в этом отношении, несомненно, настолько сильно отличались бы от наших собственных, что нам было бы практически невозможно представить, какими могут быть эти связи и чувства, до встречи с ними — так же, как мы не смогли бы открыть реакции, которые объединяют сообщество пчёл, и представить себя погружёнными в их тела и чувства, если бы у нас перед глазами не было живых примеров для наблюдения.

Нам оставалось лишь подготовиться к поиску каких-то закономерностей в связях и взаимоотношениях между индивидами и в их приятных развлечениях, и надеяться, что мы сможем узнать их такими, какими они были, когда мы их встретили. Здесь, на Земле, существует огромное множество почти невероятных аспектов жизни — форм и функций, о которых мы никогда не смогли бы даже подумать, если бы жизнь не разработала их и не представила нам в качестве моделей, — так что в этом отношении нам остаётся лишь непредубеждённо относиться к возможностям, реализованным в иных планетарных условиях.

Сказав все это, мы должны теперь задаться вопросом о том, является ли наша планета плутонян единственно возможной средой обитания для разумных существ, которые приобрели в процессе эволюции электрические чувства. Мы вынуждены признать, что это не так. Если мы вернёмся к нашей исходной предпосылке о том, что первым необходимым условием появления таких существ является темнота в местах их обитания, мы не можем полностью исключить возможность того, что они могут существовать на дне глубоких океанов.

Всемирная выставка, проходившая в Нью-Йорке незадолго до Второй мировой войны, познакомила тысячи посетителей с наиболее убедительной моделью города на дне океана. На наш взгляд, сложность заключается в том, каким образом в такой обстановке мог бы развиться интеллект очень высокого уровня. Модель с Выставки была спроектирована как место, куда могли бы переселиться наземные существа, а не как продолжение эволюционного развития местной жизни. Но давайте всё же нацелим наше воображение на эту возможность.

Когда мы в первый раз подумали об океанских глубинах как о возможной среде обитания наших существ, обладающих электрическим чувством, мы склонялись к тому, чтобы отвергнуть это предположение, потому что необходимость адаптации к водному миру включала бы в себя появление обтекаемой формы тела для плавания — это фактор, который видоизменил конечности большинства земных млекопитающих, для которых возвращение в море стало образом жизни. Морская выдра — единственное животное, которое мы можем считать сохранившим руки, но она живёт на поверхности или так близко к ней, что невозможно представить себе обстоятельства, которые способствовали бы эволюции электрического чувства у такого животного.

На Земле электрическое чувство возникает лишь на очень большой глубине, если только какие-то особые обстоятельства вроде турбулентности не делают прочие чувства бесполезными в мелкой воде. Более того, испускание и восприятие электричества в океанских глубинах отличается от тех чувств, которые мы описывали как основу жизни наших плутонян. Оно не исключает наличия зрения. Напротив, оно, по-видимому, эволюционировало в качестве вспомогательного средства для зрения — то есть, оно делает видимыми тех существ, которые его вырабатывают, в тех местах, куда больше не проникает солнечный свет.

Уильям Биб, исследователь морских глубин, сообщил в своей книге «На глубине километра»[14], что он впервые заметил свечение животных на глубине 600 футов, а далее, на глубине 2000 футов

Но если мы хотим соответствия требованиям, необходимым для появления разумных существ, нам нужна среда, в которой глубина воды — это не единственный фактор. Это должно быть место, где конечности или, как минимум, кисти рук окажутся полезными, и которое создаёт проблему, решаемую с помощью манипуляций объектами. Оно также должно обеспечивать возможности для продолжительной защиты медленно развивающегося молодняка. Составляя эти технические условия, мы не можем отогнать от себя мысль о возможностях обширных каньонов, которые прорезают дно в середине океана.

Предположим, что на какой-нибудь иной планете существовали бы такие особенности: глубокие каньоны со скалистыми стенами, пещерами и разнообразным рельефом, находящиеся достаточно глубоко под водой, чтобы их не достигал свет с поверхности, но не настолько глубоко, чтобы давление воды могло помешать развитию форм жизни, которые будут достаточно крупными и сложными, чтобы эволюция дала им мыслящий мозг. Предположим, что мы отправились в это путешествие, представив себе подобных существ, наделённых электрическим чувством: куда бы это нас привело?

Планета гидронийцев была бы покрыта водой. Возможно, в некоторых местах, где возвышаются высочайшие горные вершины, на ней виднелись бы острова, но они были бы маленькими, немногочисленными и очень удалёнными друг от друга. Тем не менее, возможно, именно эти острова дают посетившим их космическим путешественникам подсказку (в виде обломков артефактов) о том, что там существовали разумные существа, и могут дать стимул к их поискам.

Тело у наших гидронийцев вполне могло бы быть, как у русалок, с обтекаемыми туловищем и задней частью, приспособленными для плавания, но с головой и руками спереди. Наши мореплаватели представляли себе таких существ с древних времен, и возможно, они действительно существуют где-то в космосе, на какой-то иной планете. Наша собственная планета породила множество видов морских млекопитающих — китов и дельфинов, моржей и тюленей, морских львов и выдр, ламантинов, дюгоней, — и, разумеется, эволюция вполне могла породить подобных существ и где-то вне Земли.

Мы считаем, что не можем лучше представить мир гидронийцев, чем процитировав описание Бибом его первых впечатлений от жизни на глубине 2200 футов. Он писал:

Какие условия морской среды с наибольшей вероятностью привели бы к появлению гидронийцев? Мы можем предположить, что необходимость найти убежище для защиты своих детёнышей могла бы заставить их предшественников искать его в расселинах подводных каньонов. Там, с течением времени, развитию хватательных передних конечностей, возможно, способствовала спасительная для их жизни необходимость выкапывать норы в этих пещерах и в дальнейшем укреплять и огораживать их. Вполне возможно, что более крупные хищные существа представляли угрозу для их существования и вынудили их выработать такое поведение.

По мере того, как их передние конечности становились необходимыми для выживания, естественный отбор и, вероятно, половой отбор должны были в то же самое время совершенствовать эти особенности, пока они не стали не только незаменимыми, но и, благодаря всё более частому использованию, не изменили их образ жизни. Одновременно наверняка должны были произойти усовершенствования биолюминесцентных узоров как чрезвычайно гибкого и полезного способа идентификации.

Прежде чем мы начнём делать выводы на основе этих данных, давайте для начала взглянем на тех существ на Земле, которых эволюция наделила органами, испускающими свет, и посмотрим, как они их использовали.

В морских глубинах очертания тел светящихся рыб можно различить на очень близком расстоянии, отчасти благодаря отблескам их собственного света; но на расстоянии всего лишь нескольких ярдов можно разглядеть лишь «созвездие» их светящихся органов. Обитатели глубин могут отличить хищника от жертвы, а сородичей от представителей чужих видов только по характеру расположения и окраске огней природных «фонариков», которые каждая светящаяся рыба демонстрирует характерным образом.

Согласно описанию Биба, у одного из видов (меланостомиевых) есть двадцать бледно-голубых огоньков, расположенных в один прямой ряд вдоль каждого бока и похожих на светящиеся иллюминаторы океанского лайнера. Рыба также волочёт за собой трёхфутовое щупальце с двумя красноватыми огоньками на кончике, а её задний конец увенчан голубыми огоньками. Её мощные челюсти подсвечены изнутри и, наверное, должны пугать до оцепенения тех несчастных существ, которые приближаются к сияющим приманкам.

Цвета глубоководной рыбы-топорика менее эффектны: на её боках устрашающе светятся фосфоресцирующие полосы в форме зубов, словно челюсти человеческого черепа. У вида, который Биб назвал пятилинейной рыбой-созвездием, по бокам тела расположены пять красивых светящихся дуг, одна из которых тянется вдоль «экватора», а две изгибаются над и две под ней. Каждая линия состоит из крупных бледно-жёлтых огней, каждый из которых окружён полукругом из очень маленьких ярко-фиолетовых фотофоров.

Количество «световых униформ» велико. В одном только семействе светящихся анчоусов по количеству и расположению светящихся органов можно выделить около 150 видов. Иногда различия очень невелики. Два рода различаются только количеством огоньков перед хвостовым плавником: у одного их всего два, а у другого от трёх до шести. Некоторые различия, разделяющие виды, ещё меньше, «но [по словам Биба] рыбы безошибочно распознают их».

Не только представители разных видов определяют сородичей по характеру свечения, но и внутри одного вида самцы также часто отличаются от самок огнями, которые они демонстрируют, подобно тому, как у самцов и самок птиц развивается различное оперение. У самки одного из светящихся анчоусов на нижней стороне основания хвоста есть от трёх до пяти светящихся бляшек, тогда как у самца — от одной до трёх светящихся точек на его верхней части. Фактически, зрение глубоководных рыб, живущих в вечной темноте, тонко настроено на «регистрацию и интерпретацию абстрактных, но строго характерных типов расположения огней».

Многие рыбы обладают специализациями, не связанными с использованием светящихся приспособлений для идентификации. Некоторые используют специальные фонарики, прикреплённые к щупальцам, для привлечения добычи; нам это кажется похожим на рыболовные лески с наживкой, чем, в сущности, они и являются. Более того, их применение многогранно. Некоторые из них подвешивают фонарики, похожие на светящихся морских червей, прямо перед собственным ртом. Некоторые подёргивают своими фонариками лишь до тех пор, пока их чувствительный к давлению орган боковой линии не сообщит им о приближении существа, после чего они втягивают свою «удочку» и нападают на пришельца.

У меланостомий есть «бороды», а не «удочки», со светящимися выростами на кончиках. У одного вида этих рыб длина составляет всего 11 дюймов, но длина «бороды» — больше 3 футов. Нервы в «волосках» их «бород» чувствительны к приближению добычи. Представители семейства стомиевых (обитают на глубине от 1500 до 7000 футов) освещают внутренность своего рта 350 светящимися точками, привлекая мелких рыб и ракообразных, которые заплывают прямо в пасть.

У некоторых других видов яркий свет используется в качестве средства защиты, чтобы ослепить врагов, подобно тому, как автомобильные фары ослепляют людей, особенно тёмной дождливой ночью. Когда Биб поднёс светящийся циферблат своих часов к светящемуся анчоусу, существо выразило свою тревогу серией вспышек. Он описал один случай такими словами:

Глубоководная креветка из рода Acanthephyra в моменты тревоги выпускает «настоящий дождь искр из своего арсенала», окутывая своего врага ослепительной и ошеломляющей световой бурей.

В 1959 году Х. В. Лиссманн выдвинул теорию о том, что для этих рыб мигание их огнями служило средством общения. Он считал, что в дополнение к характерному расположению и цвету световых узоров существуют также не менее характерные сигнальные коды наподобие тех, которые мы сами используем на маяках. Он полагал, что это явление представляет собой своего рода сообщение азбукой Морзе, посредством которого обитающие в глубинах существа могут призывать к себе брачных партнёров, предупреждать соперников и, возможно, обмениваться информацией.

Эта идея нашла некоторое подтверждение, когда японский биолог Терао обнаружил, что на теле светящейся креветки светятся 150 световых точек, которые можно включать или выключать практически мгновенно. В течение одной-двух секунд от головы к хвосту в быстрой последовательности вспыхивают и гаснут жёлто-зелёные световые узоры.

Иногда нам кажется странным, что так много устройств, созданных человечеством с помощью наших мозгов и рук и считающихся памятниками нашей изобретательности, находят в природе свои аналоги, созданные биологическим путём. Но если мы учтём, что сырье, доступное для манипуляций нам и силам природы, одно и то же, то, возможно, нас не должно удивлять, что довольно часто наши решения оказываются схожими.

Рассмотрим, например, снаряжение светящегося кальмара — существа, чей превосходный интеллект не уступает интеллекту осьминога, и которое часто охотится совместно, стаями. Лорус Милн и Фриц Болле описали их высокоразвитые светящиеся органы, в которых есть линзы, вогнутые зеркала, диафрагмы и заслонки, и которые можно сравнить с искусственными прожекторами. С помощью мышц они двигаются таким образом, чтобы испускать свой свет назад и вниз, в направлении движения кальмара, так что они освещают ему путь, подсвечивают его добычу и ослепляют врагов.

Разумеется, «прожекторный» аппарат чрезвычайно полезен для глубоководных существ. Это подтверждается тем фактом, что эволюционировали два его типа — открытые и закрытые. Открытые светящиеся органы в появляются главным образом в мелководных морях и не выделяют собственного света. Для этого они используют светящиеся бактерии, которых собирают из морской воды в маленькие мешочки под кожей или в скопления крошечных трубочек. Микробы привлекаются к мешочкам и удерживаются внутри них при помощи питательной среды для роста, вырабатываемой за счёт жизненных процессов организма кальмара и запасаемой в них.

Однако закрытые светящиеся органы глубоководных обитателей излучают свой собственный свет с помощью желёз, которые выделяют светящуюся жидкость. Как сообщил Ханс-Экхард Грюнер, это почти невероятно, но они могут излучать свет самых разнообразных цветов. Он писал: «С помощью различных приспособлений, таких как цветные фильтры (пигменты кожи) и блестящие зеркала, у одного отдельно взятого существа могут проявляться всевозможные цветовые оттенки. Оно может излучать красный, синий, зелёный или белый свет. Его светящиеся органы, когда они активны, переливаются всеми цветами радуги, словно драгоценные камни». У одного из видов, адского кальмара-вампира, щупальца которого соединены перепонкой, как в крыле летучей мыши или утиных лапах, на конце тела расположены отражатели на стебельках. Если он хочет «выключить огни», он втягивает эти стебельки в карманы, которые может закрыть чем-то вроде крышки. У некоторых кальмаров, которые не могут выключать свои огни, есть разного рода заслонки, которые они могут ставить между источником света и линзой, создавая своеобразную затемняющую штору природного происхождения.

Чем больше мы делаем открытий, тем больше поражаемся кажущемуся безграничным разнообразию возможных у живой материи органов и реакций; любые из них, предположительно, могли бы породить разум, если бы соответствовали необходимым обстоятельствам и оказались в необходимой среде. Теперь, обладая этой информацией о некоторых земных люминесцентных видах, мы можем вновь переключить свои мысли на гидронийцев.

Первое, что поражает нас в восприятии глубоководных обитателей, это то, что они узнают друг друга по абстрактным признакам — напомним, что они узнают друг друга только по особенностям огней, которые зажигаются на их телах и которые характерны для определённых групп, — и что такая форма передачи информации очень хорошо подходит для развития и использования самыми замысловатыми способами. Более того, возможность включать и выключать такие световые указатели или их части в разной временной последовательности может стать основой для создания сигнальных кодов, используемых так же широко, как буквы любого письменного языка. Мы также можем представить себе знаки различия, униформу или иного рода узоры на теле, создаваемые маленькими скоплениями люминесцентных бактерий, спрятанными в кожных мешочках, как у кальмара.

Чтобы найти другие примеры такого рода общения на Земле, нам не обязательно погружаться в глубины океана. Когда в брачный сезон светлячок Lucidota atra, обитающий на юге Соединённых Штатов, ищет себе пару, самец испускает вспышку света продолжительностью ровно 0,06 секунды каждые 5,7 секунды. Когда мигающий самец приближается примерно на дюжину футов к самке, до тех пор незаметной в траве, она отвечает ему ровно через 2,1 секунды после каждой вспышки, мигая в ответ. Затем ухажёр приближается к ней; чтобы их цель была достигнута, требуется не более полудюжины таких обменов сигналами. Исследователь, проверявший эти реакции искусственным путём с помощью лампы, обнаружил, что ему приходилось с предельной точностью отмерять время своих вспышек, чтобы приглашение было понято. Если он мигал всего на долю секунды дольше, чем обычно, светлячок игнорировал его. Это впечатляющая иллюстрация точности такого способа коммуникации, и в нашем мире наряду с рыбами его используют многие виды насекомых. Среди них есть жуки из Центральной Америки, о которых мы вкратце упоминали ранее. Темнота тех мест — это непроглядная ночь влажных тропических лесов. Натуралист Чарльз Хог со своей наблюдательной станции в Ринконе, на Гольфо-Дульче во влажных тропических лесах Коста-Рики, сообщает:

Он также писал о других формах светящейся жизни:

Очевидно, что почва тропического леса — это также среда, которую следует рассмотреть как возможный мир, порождающий электрические чувства.

Вначале мы были склонны полагать, что биолюминесценция сама по себе не смогла бы стать единственным каналом передачи информации для вида с высокими умственными способностями, но сейчас мы обнаруживаем, что она вполне может быть вспомогательным каналом. Другим чувствам придётся внести свой вклад и оказать содействие органам свечения подобно тому как речь, слух, обоняние и осязание оказывают поддержку нашему собственному разуму, основанному в первую очередь на визуальных ощущениях. Зрение и слух наверняка относятся к числу способностей гидронийцев, а у тех из них, кто будет морскими обитателями, вероятно, будет также чувство боковой линии. Мы также можем предположить, что в результате конвергентных эволюционных процессов у гидронийцев возникнут те или иные средства голосового общения, возможно, того типа, что используют наши дельфины.

Особенностью крупного мозга китообразных является то, что два его полушария часто работают независимо и, более того, отдыхают по отдельности. Когда дельфин спит, один из его глаз всегда открыт и сохраняет бдительность, как и полушарие мозга, которому он подчиняется. Кроме того, у дельфинов есть два различных способа речевого общения. Первый — это словарь свистящих звуков, которые они издают постоянно, находясь в обществе друг друга; ещё они обмениваются сериями щёлкающих звуков.

Доктор Джон К. Лилли, который провёл обширные исследования интеллектуальных способностей дельфинов, показал, что два способа обмена звуками не совпадают по времени, то есть,

Двойная коммуникационная способность такого рода в сочетании с ловкостью рук у разумных существ приводит в восторг, стоит лишь подумать о её возможностях.

Возможно, технология, разработанная гидронийцами, была бы ограничена тем, что необходимо для получения пищи и крова, но, если принять во внимание точность восприятия их чувств, они вполне могли изучить и применять себе на пользу многие морские науки. Возможно, они могли бы научиться использовать разнообразные возможности морских бактерий, в том числе холодный свет, или обнаружили бы подводные нефтяные залежи и улучшили качество своей жизни с помощью побочных продуктов нефтехимии. Несомненно, они использовали бы в полной мере все возможности электричества, возможно, применяя его для расщепления воды на её составляющие, водород и кислород, которые в дальнейшем можно было бы использовать для резки, бурения скважин и плавления различных полезных ископаемых, которые они могли бы добывать.

При заполнении пробелов в наших представлениях о гидронийцах возникает проблема, связанная с письменностью. Чтобы возникли сложные технологии или, по сути, какая-то высокая культура, необходимы средства записи и передачи информации. В условиях глубоководной среды обитания ведение записей на бумаге или пергаменте маловероятно. Это было бы технически возможным, если бы дышащий воздухом вид мигрировал на дно океана и основал города, отгородившись от окружающей воды и искусственно создав сухую атмосферу, но вид, эволюционировавший в глубинах, вряд ли додумался бы до создания сухих зон для хранения записей.

Мы полагаем, что если где-нибудь в космосе в водной среде эволюционировали высокоразвитые биологические виды, обладающие разумом, равным нашему, то их знания должны сохраняться в феноменальной памяти особой касты и передаваться из поколения в поколение в рамках устной традиции. При выдвижении этого предположения мы опирались бы на две парадигмы. Первая — это удивительно сложный мозг китообразных, а вторая — тот простой факт, что до сравнительно недавнего времени, а именно, примерно пять тысяч лет назад, память наших стариков была главным, если не единственным хранилищем знаний человечества. Память наших старейшин оставалась фактором эволюции и сохранения культуры вплоть до нашего времени, когда всеобщее образование дало возможность использовать письменные свидетельства всей популяции.

В отношении мозга китообразных доктор Лилли написал, что

Разумеется, мы можем произвести подобные вычисления с помощью наших рукотворных компьютеров, но возможность делать всё это в уме значительно упростила бы процесс и открыла бы нам широкие возможности. Исходя из этого, в настоящий момент мы видим, что нам не стоило проявлять нерешительность, представляя себе мозг, эволюционировавший в океанической среде какого-нибудь другого мира, который обладал бы потенциалом, как минимум, равным нашему собственному.

Моделью для идеи о том, что знания биологического вида сохраняет и передаёт специально эволюционировавшая каста, является собственная эволюционная история человечества.

Мы уже упоминали о том факте, что продление времени младенчества и детства является важным фактором в развитии разумного вида. Биологически это продление достигается за счёт тенденции данного вида к замедлению всех фаз своего развития; то есть существует естественный отбор в отношении генов скорости (тех генов, которые определяют скорость роста и развития), который в данном случае приводит к замедлению темпов развития. Разумеется, когда это происходит, продлевается не только детство, но и все прочие фазы жизни, и в результате разумные виды неизбежно живут дольше, чем их менее разумные эволюционные предки.

Этот процесс создаёт касту переживших период зрелости пожилых особей, для которых естественная размножающаяся группа вначале была бы чем-то бесполезным. Функция незрелых существ — развиваться и учиться. Функция зрелых — размножаться и поддерживать жизнь. Банально, однако верно то, что природа не терпит пустоты: там, где возникает какая-то особенность, она используется; там, где функция становится необходимой или полезной, орган адаптируется для её выполнения. Таким образом, когда у человечества эволюция привела к появлению класса переживших период зрелости особей, их функция ждала возможности своего выполнения. Старейшины рода человеческого способствовали выживанию своего вида, неся в своих головах знания о наших традициях и навыках, и становились, таким образом, координационными центрами, способствующими сплочённости и выживанию своих обществ.

В настоящее время в структуре нашего мозга по-прежнему присутствуют биологические ориентиры, указывающие на этот путь прогресса. В человеческом мозге для долговременной и кратковременной памяти существуют разные центры. Интересен тот факт, что по мере того, как физическая сила пожилого человека начинает ослабевать, вместе с ней ослабевает и кратковременная память. Но долговременная память, та способность, которая сделала пожилых людей жизненно важным фактором в развитии человеческой группы, по-прежнему сохраняется у пожилых людей до самого конца жизни, если только не будет повреждён сам мозг. По этой причине воспоминания наших стариков о событиях их ранней жизни обычно удивительно ясны, но о недавних и текущих событиях — иной раз туманны.

Исходя из этого, мы предположили бы, что наши гидронийцы доживают до глубокой старости, что они пользуются почётом и уважением со стороны своих более молодых сограждан и что они выполняют особую функцию — хранят традиции и навыки, приобретённые их собратьями, приумножая их с каждым новым поколением и передавая всё это подрастающему поколению из уст в уста. По мере увеличения фонда знаний среди старейшин могла бы возникнуть определённая специализация: каждый из них хранил бы в памяти знания в определённой области — это специализация, которая могла бы стать традицией определённых семей или линий.

А как передавалась бы эта устная традиция дальше?

Если мы вновь обратимся за вдохновением к опыту человечества, то нас поразит тот факт, что везде, где история племени передаётся из уст в уста, это обычно делается в форме эпических саг, которые исполняются в ритуальных целях. Похоже, что ритмы поэзии и музыки облегчают рассказчику запоминание, а слушателю — усвоение рассказа.[15] Мы находим элементы этого не только в песенных празднествах племён, но и в нашей собственной практике — в песнопениях средневековой христианской церкви и в литургиях многих других религий, в том, что эпическая поэзия является самой ранней формой литературы на современных языках, а также в детских стишках и колыбельных песенках.

Более того, декламация стихов или пение хорошо сочетается с тем, что мы знаем об общении китов, и тональная составляющая также является важным фактором в речевом общении человека. Например, в китайском языке одни и те же слоги, произнесённые разным тоном или с разным ударением, иногда имеют разное значение. Мелодии можно модулировать почти бесконечно, и поэтому мы могли бы предположить, что раса, полагающаяся на хранение информации в памяти и распространение знаний с помощью звука, скорее всего, будет «напевать» свои звуковые сообщения, а не «произносить» их. Кроме того, там, где используется информационный обмен такого типа, мы можем представить себе для наших гидронийцев образ жизни, чрезвычайно богатый различными обрядами.

С другой стороны, возможно, что глубоководный разум при поддержке биолюминесценции мог бы развиваться совершенно иным путём. Свет может модулироваться несколькими способами. Среди них интенсивность, цвет, продолжительность промежутка времени между вспышками и расположение источников света. Таким образом, вполне возможно, что сама биолюминесценция может быть связана с системой коммуникации — настолько сложной, что средства воспроизведения и восприятия звука оставались в зачаточном состоянии. И это способствовало бы возникновению совершенно иного способа понимания и мышления, а также совершенно иного образа жизни.

Мы открыли эту главу обращённым к нашему читателю приглашением порассуждать вместе с нами. Гипотезы в отношении наших плутонян и гидронийцев уже высказаны, но, как видите, тема по-прежнему остаётся открытой.