Иные чувства, иные миры

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Иные способы передачи информации

НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО, учёные мы или обычные люди, при размышлениях о возможности контакта с разумными существами из другого мира одной из наших первых мыслей будет такая: как мы будем понимать их язык? Как они поймут наш?

Само собой разумеется, что способы выражения мыслей не обязательно должны совпадать (и редко совпадают) со способами восприятия. Хотя мы, люди, воспринимаем мир посредством зрения, слуха, обоняния, звуков и так далее, мы общаемся с миром голосом. Как и все животные, мы дополнительно используем множество форм невербального общения, но наше сознательное или произвольное выражение мыслей происходит с помощью разговорной речи.

По этой причине — и ещё, возможно, потому, что многие другие виды животных также пользуются разными формами вокальной экспрессии, — мы начинаем считать это почти необходимым условием для общения. Обычно мы встречаем неявно звучащее предположение о том, что другое разумное существо, независимо от того, насколько сильно его форма может отличаться от нашей, будет выражать свои мысли голосом, как и мы сами.

Это предположение безосновательно. Люди обрели способность пользоваться речью потому, что существо, ранее передвигавшееся на четырёх ногах, начало бегать, а затем ходить только на двух ногах и в итоге положение его тела стало полностью вертикальным. Этот удачный путь развития, вызвавший перестройку структуры голосовых органов по отношению друг к другу, стал средством, которое сделало физически возможным воспроизведение гораздо большего количества звуков большей сложности. Без изменения позы никакое изменение умственного развития само по себе не могло бы привести к усложнению человеческой речи.

Почему мы должны предполагать, что этот случай, совпавший с другими обстоятельствами, благоприятствовавшими развитию мозга (использование освободившихся рук и последующее увеличение объёма мозга) для формирования совершенной речевой коммуникации, также должен был случиться у другого разумного организма, сформировавшегося при совершенно ином стечении обстоятельств? В нашем собственном мире средства информационного обмена невероятно разнообразны. Каждое живое существо получает из окружающей его среды необходимую ему информацию и обладает средствами для использования этих знаний и передачи любого рода информации, необходимой для достижения его собственных целей.

Почти каждое из чувств, посредством которых различные существа получают новости о своём мире, при добавлении модуляции также представляет собой возможный канал передачи информации — для общения. Приведём такой пример, экзотический с нашей точки зрения: существо, получающее информацию через органы чувств, отслеживающие инфракрасное излучение, может также посылать сообщения путём выделения тепла различной интенсивности или в виде импульсов, обеспечивающих достаточную модуляцию, чтобы это оказалось полезным для общения. Всё, что нужно для создания символического языка, подобного нашему собственному, — это система, насчитывающая от пятнадцати до тридцати различимых элементов любой модальности, распознаваемых при помощи прикосновений, запахов, электричества или любым иным образом, которые можно располагать в различных сочетаниях, как буквы нашего алфавита.

Однако, какими бы богатыми возможностями для общения ни обладали чувственные модальности, здесь мы хотели бы остановиться на гораздо более простом средстве общения, которое многие из нас сильно недооценивают. Это язык жестов и поз.

На земле такие коммуникационные системы высоко развиты у человекообразных и прочих обезьян; они формируют основу их способности выражать мотивацию у отдельных особей и облегчать социальные взаимоотношения. Без этой способности выражать настроение обезьяны не смогли бы участвовать в тонких и сложных социальных взаимодействиях, которые являются характерной особенностью их адаптации.

Тот факт, что в течение долгих лет человеческий язык считался непременным условием разумности, оказался препятствием, когда впервые были предприняты научные попытки межвидового общения, в частности, с шимпанзе. (Перспективная работа по межвидовому общению также проводилась с дельфинами.) Шимпанзе действительно обладают набором голосовых сигналов, и, вероятно, именно это ввело в заблуждение первых исследователей, заставив их полагать, что обезьян можно обучить звукам и значениям человеческой речи.

Одна супружеская пара предприняла попытку воспитывать шимпанзе Вики с младенчества, словно человеческого ребёнка, в своём собственном доме. Несмотря на то, что между ними установилась значительная привязанность и началось взаимное обучение, лингвистические достижения Вики не шли дальше «ма-ма» и «па-па» человеческого младенца, и с этой точки зрения эксперимент следовало признать неудачным.

Эти усилия потребовали многих лет и большой самоотдачи, а когда они оказались безрезультатными, был сделан неверный вывод. Было высказано предположение о том, что шимпанзе, в конце концов, не настолько умны, как нам казалось по некоторым признакам их поведения, и как можно было судить по размеру их мозга.

Совсем недавно стало ясно, что, хотя анатомически шимпанзе чрезвычайно близки к людям, их голосовые структуры, в том числе гортань и нёбо, расположены таким образом, что воспроизведение звуков человеческой речи становится невозможным — примерно как у англичанина, который пытается повторить последовательность согласных из славянского языке и не может этого сделать, даже несмотря на то, что распознаёт их и понимает их значение. У англичанина и славянина одинаковый голосовой аппарат, и трудности, с которыми сталкивается каждый из них, произнося звуки чужого языка, представляют собой всего лишь результат тренировки и использования этого аппарата. Однако для шимпанзе с их голосовым аппаратом, отличным от нашего, упражнение, трудное для людей иной языковой принадлежности, невозможно физически.

То, что неспособность шимпанзе произносить звуки человеческой речи не обязательно отражает ограниченность их интеллекта, стало очевидным лишь совсем недавно. Наблюдения за ними в их естественной среде обитания в течение длительного периода времени показали, что их вокальный репертуар составляет лишь часть их систем коммуникации, причём меньшую часть. Более важная и неочевидная часть их социального общения выражается посредством системы жестов, которая имеет широкий диапазон, может изменяться в зависимости от обстоятельств и регулирует сложную социальную жизнь, которая проще нашей, но в некоторых отношениях похожа на неё.

После этого, имея в своём распоряжении эти знания, исследователи смогли применить к общению с шимпанзе другой, гораздо более плодотворный подход. В процессе этого они осознают, что эти животные способны мыслить и, вероятно, действительно мыслят в том же ключе, что и люди.

В настоящее время разработаны различные методы для создания альтернативных символов, выражающих слова нашего родного языка. Некоторые исследователи научили своих шимпанзе использовать пластиковые кусочки различной формы и цвета для обозначения слов и представлений; они обнаружили, что, имея в своем распоряжении эти «инструменты», животные смогли понимать человеческую речь и реагировать на неё.

Другие исследователи добились ещё более впечатляющих результатов путём использования собственных способностей шимпанзе к жестикуляции и обучения их языку жестов вроде того, которым пользуются между собой глухонемые люди. Получив в своё распоряжение этот лингвистический инструмент, шимпанзе помогли нам добиться больших успехов в облегчении межвидового общения.

В настоящее время в дело вступают человеческие технологии. Шимпанзе обучают пользоваться языковыми пультами, на которых они узнают, что на определённые кнопки выводятся символы, имеющие определённое значение; всё, что им нужно сделать, это нажать на соответствующие кнопки, и между человеком и животным может начаться диалог. «Образование» шимпанзе идет быстрыми темпами.

Лана — это шимпанзе, которую обучает докторант Тимоти В. Гилл в Исследовательском центре приматов Йеркса в Атланте, штат Джорджия, и которая выучила модифицированный английский в достаточном объёме, чтобы ей можно было общаться с людьми с помощью компьютерной клавиатуры. Она занимается уже два года, и сейчас ей четыре года — физически это соответствует человеческому первокласснику. Недавно сообщалось, что она вышла за рамки разговоров, в которых используются только те слова, которым её обучили специально, и достигла уровня, чем-то похожего на уровень человеческого ребёнка, который внезапно осознаёт, что названия есть у всех вещей, и начинает спрашивать: «Как это называется?» и «Что это такое?»

Лана самостоятельно придумала понятие во время сеанса, когда Гилл проверял, как она назовёт миску и металлическую банку, спрашивая: «? как название-этого?». Используемый модифицированный английский называется йеркиш, и разговор на йеркише ведётся при помощи электрической клавиатуры, что позволяет шимпанзе с её ловкими руками использовать слова, которые она не смогла бы произнести вслух. При нажатии клавиш слова последовательно выводятся на панель дисплея над клавиатурой, и Лана и её учитель должны прочитать выведенные изображения, чтобы понять смысл сообщения. Слова, которые она использует, проецируются в виде геометрических образов, которые она научилась читать как осмысленные слова и предложения. То же самое, кстати, делают и её учителя.

Лана выучила названия «миска» и «банка» всего лишь за несколько дней до этого. Каждый раз, когда она правильно отвечала на вопрос, например, «миска название-этого», ей разрешалось взять из коробки конфету. В тот день Гилл вошёл в комнату Ланы с миской, банкой (новым предметом) и коробкой конфет. Лана подошла к своему пульту и нажала шесть кнопок следующим образом:

Этот разговор (как сообщалось в «Старз энд Страйпс» от 6 декабря 1974 года) со всей очевидностью показывает, что у человекообразных обезьян присутствует способность к формированию в уме понятий, аналогичная человеческой, но из-за того, что у них нет анатомических особенностей, необходимых для речи, ранее люди отказывали им в этой способности. В настоящее время, когда учёные осознали это и переключили своё внимание на разработку нескольких невербальных методов общения, достигнут значительный прогресс. Доктор Дуэйн Рамбо, заведующий кафедрой психологии Университета штата Джорджия, который руководит исследованиями Ланы, в восторге от них. «Нам совершенно очевидно, что мы всегда недооценивали интеллектуальные способности шимпанзе, — прокомментировал он. — Теперь ясно, что мы совершенно не оказываем давление на Лану. Она может научиться гораздо большему, если только мы придумаем, как её учить».

В настоящее время Лана стала ещё одним первопроходцем среди шимпанзе, наряду с Уошо, которая научилась использовать язык жестов в Университете Невады, Сарой, которая общалась, манипулируя фигурными кусочками пластика, и другими, которые помогают людям найти мостик для общения между видами.

Они также чрезвычайно интересны для обсуждаемой нами темы. Они учат нас помнить, что если в космосе, равно как и на Земле, мы обнаруживаем существ, неспособных разговаривать с нами вслух, мы не обязательно должны делать вывод об их неспособности формировать понятия, думать или воплощать мысль в действие.

Молодая самка японского макака начала мыть сладкий картофель и в конце концов научила этому культурному новшеству всех членов своей стаи. В дальнейшем она научилась убирать песок с зёрен пшеницы, просеивая их с помощью воды, приучив обезьян, которые подражали ей, играть в воде, пока не произошла культурная революция (обезьяны начали плавать и передавать это умение другим). А сейчас мы можем порассуждать о том, каким был бы результат, если бы некоторые из получивших обучение шимпанзе были возвращены в свои родные места обитания и смогли передать другим свои новые языковые навыки. В частности, язык жестов, похоже, настолько хорошо соответствует их физическим возможностям и естественной привычке общаться с помощью жестов, что мысль о том, что образованные обезьяны могут разговаривать между собой так же, как и с людьми, больше не кажется надуманной.

Какие эволюционные тенденции это может запустить? Возможно, поколение за поколением может эволюционировать всеобщий язык жестов, в противоположность звуковым сигналам и знакам. Также может оказаться полезным задуматься о том, насколько много информации передаётся невербальными средствами не только у обезьян, но и у нас, людей. Помимо спонтанно придуманных знаков и жестов, которые мы используем, чтобы донести смысл наших слов до тех, с которыми мы не разговариваем на одном языке, существуют также наши собственные обычные жесты, которые усиливают и заменяют наши слова.

«Язык тела» передаёт огромную смысловую нагрузку через позу, походку, выражение лица, степень оживлённости, насыщенный или побледневший цвет кожи, смех, слёзы, притопывание ногами, сжатие кулаков, съёживание, постукивание по столу и так далее, и тому подобное. Существуют также общепринятые жесты приветствия и прощания, триумфа, согласия или отрицания, которые понятны почти всем, независимо от того, какой именно язык является для человека средством речевого выражения мыслей.

Однако какими бы ни были наши рассуждения о языке или любом другом виде коммуникации, мы всегда должны напоминать себе, что когнитивный процесс протекает так же избирательно, как восприятие. То, как существо будет понимать воспринимаемые им обстоятельства и какую информацию оно будет передавать, будет соответствовать всему его образу жизни, точно так же, как его чувственное восприятие приспособлено учитывать те аспекты окружающей среды, которые важны для его существования или, в случае человека, представляются важными в сложившихся обстоятельствах.

Совершенно очевидно, что мы не всегда одинаково ясно видим все окружающие нас предметы, которые теоретически являются видимыми. Наш мозг выделяет из окружающей обстановки те её части, которые кажутся ему значимыми, точно так же, как ухо посетителя «коктейльной вечеринки» выделяет из общего шума те голоса, которые хочет услышать его обладатель. Именно эта избирательность, в свою очередь, определяет материал, который оказывается доступным когнитивным процессам для, если так можно выразиться, «переваривания», и который в итоге определяет содержание информационного обмена, который будет осуществлять некое существо.

Даже внутри нашего собственного вида — и даже если в экспериментальных целях в одну и ту же обстановку будет помещено сразу много людей из разных уголков мира — люди, принадлежащие к одной культуре, будут наблюдать, оценивать и действовать в соответствии с ней, и общаться о её аспектах, отличных от аспектов другой культуры. Язык часто даёт ключ к пониманию когнитивных процессов представителей определённой культуры. Например, в английском языке, как и в большинстве европейских языков, есть лишь одно слово, обозначающее «снег». Эскимос был бы удивлен нашей нечувствительностью к различным видам или степеням выраженности этого явления; в его языках для него есть множество слов, каждое из которых описывает снег определённого рода. Очевидно, что снег — это аспект окружающей среды, который для эскимоса важнее, чем для европейца; поэтому его чувства настроены на более тщательное наблюдение за его более тонкими отличиями, и у него есть слова, чтобы их выразить.

Человечество демонстрирует культурные различия в восприятии мира человеком не только в устной, но и в письменной форме. Например, иероглифы китайской письменности представляют собой скорее идеи, чем звуки. Изгиб над прямой линией (солнце над горизонтом) означает «утро»; солнце и луна вместе означают «свет»; рот и птица вместе означают «пение»; женщина под крышей означает «покой».

Эти символы-идеи совершенствовались веками, а на изобразительный элемент накладывались дополнения, предназначенные для более точного определения этого термина, так что сегодня многие из них представляют собой очень сложные символы. Так, есть знак для обозначения лошади, другой для «гнедой лошади с белым животом», и ещё один — для «лошади с белым пятном на лбу».

Тем не менее, многие иероглифы остаются относительно простыми и обладают тем большим преимуществом, что корейцы и японцы могут понимать и читать письменность так же легко, как и китайцы, даже несмотря на то, что в разных местностях символы читаются как разные слова. Это также обеспечивает стандартное средство общения для всех жителей самого Китая, где многочисленные диалекты большей частью непонятны носителям иного диалекта.

Как отметил Уилл Дюрант в своей монументальной «Истории цивилизации»,

Действительно, среди предметов, найденных в захоронениях в Хонане, были документы, предположительно относящиеся ко времени правления династии Шан (1766-1123 гг. до н. э.), которым, таким образом, около 3500 лет; они написаны знаками, которые практически идентичны тем, что всё ещё используются в наше время, и которые по-прежнему легко понять по прошествии многих веков. Ещё раз процитируем Дюранта:

несмотря на их естественное разнообразие и изменчивость в пространстве и времени, возможностью выражать свои идеи взаимно понятным способом.

В нашем контексте этот тип письменности имеет значение ещё по одной причине. Это ещё одно внешнее выражение иного когнитивного восприятия окружающего мира. Он отражал глубокий консерватизм и непревзойдённую преемственность китайской цивилизации и в то же время вносил свой вклад в это. Умы людей, использовавших его для письма, приобрели непревзойдённую степень чувственного восприятия в искусстве, но не придавали значения науке или промышленности. Они «предпочли [говорит Дюрант] спокойное и учтивое правление традиций и учёности волнующему и выводящему из равновесия росту науки и плутократии».

Такие вербальные и лингвистические различия, которые отражены в этих двух примерах, указывают на глубинные когнитивные различия между представителями нашего собственного вида. Но они являются лишь пресловутой вершиной айсберга по сравнению с тем, что мы должны ожидать обнаружить, приступая к изучению межвидовой коммуникации. Даже если нам удастся найти язык, который мы сможем использовать в качестве моста для общения с другими видами нашей планеты вроде человекообразных обезьян, это общение неизбежно выявит глубокую пропасть между нами и ими, когда речь зайдёт о восприятии, понимании и использовании ими того, что они воспринимают.

Человекообразные обезьяны — это наши близкие родичи. И они, и мы происходим от общих предков; наше строение тела сходно; у их и наших мыслительных процессов общие корни. Однако между их и нашими когнитивными способностями существует пропасть. То, что мы обнаружим, встретив совершенно чужой разум, порождённый совершенно чуждым типом жизни на планете, непохожей на нашу собственную, неизбежно будет отличаться от наших собственных процессов мышления и коммуникации ещё более радикально, чем всё, что мы можем себе представить заранее. И это та вероятность, о которой нам следует помнить, чтобы не думать слишком легкомысленно о возможностях общения с другими разумными существами из других миров во время космических путешествий.