Ирландские предания

Глава I

Мир не один, их много, и непохожи они во многом друг на друга. Однако радость и печаль, или, другими словами, добро и зло, присутствуют в равной степени в каждом из миров, ибо везде, где есть жизнь, есть и действие, а действие есть не что иное, как выражение добра или зла.

За этой землей существует Дивноземье. За ним лежит Многоцветная Земля. Далее — Земля Чудес, а после нас ждет Земля Обещанная. Чтобы попасть в Дивноземье, нужно пересечь прах земной; чтобы достичь Многоцветной Земли надо пересечь воду; чтобы достигнуть Страны Чудес, следует преодолеть огонь, однако неведомо, что надо пересечь для четвертого мира.

Это приключение Конна Ста Битв и его сына Арта произошло на пути воды, следовательно, он более понимал в магии, чем Финн, все приключения которого случались на пути праха и только в Дивноземье, Конн же был верховным королем и потому главным магом Ирландии.

В Многоцветной Земле был созван Совет для обсуждения случая с дочерью Огана Инвера, женщины по имени Бекума Кнайсгель — Бекумы Белкожей. Она сбежала от мужа своего Лабрайда и нашла убежище у Гадиара, одного из сыновей Мананна Мак-Лира, бога моря и, следовательно, правителя этой стихии.

Получалось, что брак этот был в двух разных мирах. В правилах о браке Дивноземья записано, что брак там во всех отношениях подобен земному браку и желание, которое побуждает к нему, представляется столь же сильным и переменчивым, как и у нас; однако в Многоцветной Земле брак лишь созерцание красоты, размышления и раздумья, для которых неведомы все грубые желания, а дети рождаются у безгрешных родителей.

В мире сидов к проступку Бекумы отнеслись бы снисходительно, он не повлек бы за собой никакой кары или только малое наказание, но в другом мире за такое преступление следует тяжкое наказание, и возмездие за него неумолимо и сурово. Это может быть растворение огнем, что подразумевает разрушение такое бесповоротное, что даже помыслить страшно; или это может быть изгнание из этого мира в более низкий и дурной.

Такова оказалась и судьба Белокожей Бекумы.

Можно задаться вопросом, как, достигнув того мира, смогла она сохранить такую живую память о земле. Без сомнения, не годилась она для жизни в Многоцветной Земле, и следует опасаться, что она была сотворена слишком телесно даже для жизни в Дивно-земье.

Она была женщиной земной, и изгнали ее на землю.

Ирландским сидам была отправлена весть, что этой женщине нельзя разрешать входить ни к кому из них; из чего следует, что указы для сидов исходят из высшего мира, а из этого вытекает, что управление землей возложено на сидов.

Таким образом, врата ее собственного мира и бесчисленные двери Дивноземья закрылись перед Бекумой, и была она вынуждена явиться в мир людей.

Однако, несмотря на ее ужасный проступок и тяжкое наказание, приятно было смотреть, какой мужественной она была. Когда ей объявили приговор, да не приговор, а сущую погибель, она не зарыдала и не потратила время на скорбь. Направилась домой и облачилась в свой самый красивый наряд.

На ней была красная атласная накидка, а поверх нее — плащ из зеленого шелка с длинной вьющейся и блистающей золотой оторочкой, а на тонких и стройных стопах ее были легкие сандалии из светлой бронзы. Волосы у нее были длинные, мягкие, золотистые и пышные, словно летящая пена моря. Глаза ее были широкими и ясными, как вода, и серые, как грудь голубки. Зубы белые как снег и на удивление ровные. Губы тонкие и дивно изогнутые, красивые, алые, словно зимние ягоды, и соблазнительные, как плоды лета. Провожавшие ее люди с горечью говорили, что, когда покинет она их мир, не останется в нем больше красоты.

Села она в коракл[91], пустили его по заколдованным водам, и поплыла он вперед, мир за миром, пока не показалась земля и лодка ее не закачалась во время отлива близ скалы, у подножия Бен-Эдара.

И пока все о ней.

Глава II

Конн Ста Битв, Ард Ри из Ирландии, был в наихудшем настроении, какое только можно себе представить, потому что скончалась супруга его. Он был Ард Ри девять лет, и во время его правления урожай собирали трижды в году и всего было много и в избытке. Мало найдется правителей, которые могли бы похвастать более великими достижениями, чем он, однако ждала его большая беда.

Был он женат на Этне, дочери Брисланда Бинна, короля Норвегии, и вместе со всеми подданными своими любил он свою жену больше всего любимого на свете. Однако срок мужчине и женщине, королю или королеве, определен звездами, и никому не избегнуть Судьбы; и потому, когда пришло ее время, Этне умерла.

В Ирландии тогда было три огромных погоста: Бру на Бойн[92]в Ольстере, над которым богом и царем был Энгус От[93]; курган сидов в Круахан-Ай, где Этал Анбуал правит подземным миром Коннахта, и Тайлтин[94] в Ройал-Мит. Именно в этом последнем, священном месте под своей властью Конн упокоил свою жену.

Похоронные торжества длились в течение девяти дней. Поэты и арфисты пели по ней свои песни, и над ее останками из камней сложили курган шириной в десять акров. Потом плачи прекратились, ритуальные игры подошли к концу; князья пяти провинций вернулись верхом или на колесницах в края свои; толпа плакальщиц разошлась, и подле огромного кургана остались лишь солнце, дремлющее над ним днем, грузные тучи, нависающие над ним ночью, и одинокий, предающийся воспоминаниям король.

Ибо почившая королева была так прекрасна, что Конн не мог ее позабыть; и так была она добра во всякий миг, что каждый миг не мог он не тосковать по ней; и более всего погружался он в воспоминания в палате Совета и в зале суда. Ибо была она также мудра, и без ее наставлений все трудные дела казались еще более трудными, и омрачали они каждый день его, отправляясь с ним до подушки ночью.

Беда правителя становится бедой его подданных, ибо как жить, если судилище не происходит, а озвученные решения ошибочны? Посему от горя короля вся Ирландия пребывала в горе, и всякий желал, чтобы он снова женился.

Такая мысль, однако, в голову ему не приходила, поскольку не мог он представить, как другая женщина может занять место, оставленное его королевой. Все более и более падал он духом и все менее был способен справляться с государственными делами, и однажды поручил он своему сыну Арту принять на себя управление во время своего отсутствия, а сам отправился в Бен-Эдар.

Ибо великое желание пришло к нему пройти вдоль моря, послушать рокот и грохот длинных серых волн; посмотреть на бесплодную, одинокую пустыню вод и позабыть, глядя на все это, что мог позабыть, а если не сможет, то вспомнить все, что помнить должно.

Так смотрел он и размышлял, и вот заметил он приближавшуюся к берегу лодку. Из челна вышла молодица и пошла к нему среди черных валунов и желтых пятен песка.

Глава III

Будучи королем, он имел право задавать вопросы. Поэтому Конн вопрошал ее обо всем, что мог измыслить, ибо не каждый день появляется из моря дама в плаще из зеленого шелка с золотой оторочкой, через проемы которого виднеется красный атласный халат. Она ответила на его вопросы, но всей правды ему не сказала; ибо, конечно, позволить себе этого не могла.

Ведала она, кто он таков, ибо сохранила некие силы, свойственные мирам, ей оставленным, глядя же на ее мягкие желтые волосы и тонкие алые губы, Конн полагал, как и все мужчины, что раз кто-то, красив, значит, и добр, и потому не стал об этом вопрошать, ведь рядом с хорошенькой женщиной все забывается, а очаровать можно и мага.

Она сказала Конну, что слава о его сыне Арте достигла даже Многоцветной Земли и что она в этого юношу влюблена. И это не казалось безрассудным тому, кто сам много путешествовал по Дивноземью и знал, что много людей того мира покидают свой край из-за любви к смертным.

— Как зовут тебя, моя славная леди? — спросил король.

— Меня зовут Дельвкаем[95], я дочь Моргана, — ответила она.

— Наслышан я о Моргане, — сказал король. — Он могучий волшебник.

Во время того разговора разглядывал ее Конн со свободой, присущей лишь королю. В какой момент позабыл он о своей покойной супруге, то неведомо, но несомненно, что в момент этот его ум уже не был отягощен дорогим для него, прекрасным воспоминанием. Когда снова заговорил он, в голосе его звучала печаль.

— Ты любишь моего сына!

— Кто же сможет избегнуть любви к нему? — пробормотала она.

— Когда женщина говорит мужчине о любви, которую испытывает к другому мужчине, нелюба она. И когда говорит она с мужчиной, — продолжил он, — у которого нет жены, о своей любви к другому, нелюба она.

— Не хотелось бы мне быть тебе нелюбой, — пробормотала Бекума.

— Тем не менее, — молвил он царственно, — не встану я между женщиной и ее выбором.

— Не ведала, что нет у тебя супруги, — сказала Бекума, хотя, конечно, знала.

— Теперь знаешь, — сурово ответил король.

— Что же мне делать? — спросила она. — Выйти замуж за тебя или за сына твоего?

— Выбор за тобой, — ответил Конн.

— Если позволяешь мне выбирать, значит, не слишком-то меня и хочешь, — молвила она с улыбкой.

— Тогда не позволю тебе выбирать! — воскликнул король. — И ты выйдешь замуж за меня.

Взял он ее руку и поцеловал.

— Прелестна эта бледная тонкая рука. Прекрасны и стройные стопы, что вижу я в изящных бронзовых туфлях, — молвил король.

Выждав пристойно, она продолжила:

— Не хотелось бы мне, чтобы сын твой был в Таре, когда я там; также не хочу встречаться с ним в течение года, чтобы забыть его и узнать тебя поближе.

— Не желаю изгонять своего сына! — запротестовал король.

— Не будет то истинным изгнанием, — ответила она. — Долг принца можно возложить на него, во время отлучки пусть пополнит он свои познания и об Ирландии, и о людях. К тому же, — продолжила она, потупив взор, — если вспомнишь ты причину, что привела меня сюда, поймешь, что его присутствие смущало б нас обоих, и вид ему мой будет неприятен, когда начнет он мать припоминать.

— Тем не менее, — упрямо молвил Конн, — я не хочу изгонять сына, неловко это и ни к чему.

— Только на год, — взмолилась она.

— И все же, — продолжил он задумчиво, — твои соображения разумны, я сделаю, что просишь, но слово даю и ручаюсь: мне это не по нраву.

Затем живо и радостно отправились они до дому и вскоре достигли Тары королей.

Глава IV

Часть воспитания королевича — умение хорошо играть в шахматы и постоянно упражнять свой ум, памятуя о суждениях, кои ему предстоит выносить, и о сложных путаных, хитросплетенных вопросах, которые затемняют потребные к решению дела и кои рассудить он обязан. Арт, сын Конна, сидел за шахматами с Кромдесом, магом своего отца.

— Будь очень осторожен с ходом, который собираешься сделать, — сказал Кромдес.

— Могу ли я быть осторожным? — спросил Арт. — Ход, о котором ты размышляешь, в моей ли он власти?

— Нет, — признал собеседник.

— Тогда мне не следует быть более осторожным, чем обычно, — ответил Арт и сделал свой ход.

— Это шаг изгнания, — сказал Кромдес.

— Поскольку себя я изгонять не собираюсь, то, полагаю, это сделает мой отец, хотя я не знаю, почему он должен так поступить.

— Не отец твой прогонит тебя.

— Тогда кто?

— Твоя мать.

— Моя мать умерла.

— У тебя есть новая, — молвил чародей.

— Вот это новость! — ответил Арт. — Не думаю, что полюблю свою новую мать.

— Полюбишь ее больше, чем она тебя, — сказал Кромдес, подразумевая под этим, что они возненавидят друг друга.

Пока они беседовали, король и Бекума вошли во дворец.

— Пойду-ка я поприветствую отца, — молвил юноша.

— Лучше подожди, пока он не пошлет за тобой, — посовето-вал его спутник, и оба вернулись к игре.

В должное время от короля прибыл гонец, и он передал Арту немедленно покинуть Тару и уехать из Ирландии на целый год.

В ту же ночь он оставил Тару, и в течение года никто его в Ирландии больше не видел. Однако за это время дела ни у короля, ни у Ирландии не ладились. Раньше каждый год с полей обычно убирали по три урожая кукурузы, но во время отсутствия Арта в Ирландии не было ни кукурузы, ни молока. Вся земля голодала.

Тощие люди в каждом доме, тощий скот на каждом поле; на кустах не качались поспевшие ягоды или созревшие орехи; пчелы вылетали по-прежнему деловито, но каждый вечер возвращались утомленными, но пустопорожними, и, когда наступала пора медосбора, их ульи были пусты. Люди стали недоуменно поглядывать друг на друга, и между ними пошли мрачные разговоры, ибо знали они, что неурожай каким-то образом указывает на плохого владыку, и, хотя с этим предубеждением можно поспорить, слишком прочно засело оно в мудрости, чтобы отринуть его.

Поэты и маги собрались, чтобы обдумать, почему сие бедствие постигло страну, и своим искусством открыли они правду о супруге короля — что все дело в Бекуме Белокожей, и узнали они также причину ее изгнания из Многоцветной Земли, что лежит за морем, которое по ту сторону могил.

Они рассказали королю правду, но он и представить не мог разлуки со своей нежнорукой, златокудрой, тонкогубой и веселой чаровницей, и требовал он, чтобы измыслили они какой-нибудь способ, дабы сохранить свою жену и корону. Способ был, и маги рассказали о нем.

— Если удастся найти сына безгрешной четы и если его кровь смешается с землей Тары, порча и погибель покинут Ирландию, — молвили маги.

— Если есть такой мальчик, найду его, — воскликнул Конн Ста Битв.

Спустя год Арт вернулся в Тару. Его отец передал ему бразды правления Ирландией, а сам отправился в путь, дабы найти сына безгрешной пары, о которой сказали ему.

Глава V

Верховный правитель не знал, где именно ему искать такого спасителя, но был он учен и умел искать, что надобно. Это знание полезно тем, на кого бывает возложен подобный долг.

Отравился он к Бен-Эдару. Сел в коракл и оттолкнулся от берега на глубину, позволив лодочке плыть по ветру и волнам.

Так он странствовал среди маленьких морских островов, пока не потерял представление, куда плывет, и не отнесло его далеко в океан. Вели его звезды и светила небесные.

Он видел черных тюленей, которые таращились на него, взлаивали и грациозно ныряли, изгибаясь, аки лук, и стрелой бросаясь вперед. Гигантские киты поднимались из зеленоватой бездны, вздымая из своих носов морскую волну высоко в воздух, и громоподобно били широченными плоскими хвостами по воде. Стаями и ватагами проплывали мимо с фырканьем морские свиньи. Скользили и поблескивали малюсенькие рыбки, и все диковинные твари из глубин поднимались к его зыбкому суденышку, кружили и уносились прочь.

Дикие штормы ревели над ним так, что лодчонка мучительно взбиралась к небу на волне высотой в милю, качалась там жуткий миг на ее гладком гребне, а потом бешено пущенным из пращи камнем мчалась вниз по ее стеклянистому боку.

Или, вновь цапнутая гребнем вздыбившегося моря, продолжала лодчонка содрогаться и пятиться, а над его головой было только низкое сумрачное небо, а вокруг лишь плеск и рев серых волн, всегда одних и тех же, но никогда не схожих меж собой.

После долгого созерцания голодной пустоты воздуха и воды дивился он то на кожу, натянутую на его лодку, как на нечто неведомое, то разглядывал свои руки, их поверхность и жесткие черные волосы, росшие на костяшках пальцев и вокруг кольца, и все это находил он новым и удивительным.

Потом, когда дни бурь миновали, низкие серые тучи задрожали и расползлись в тысячах мест, и каждый сумрачный островок помчался к краю небосклона, словно испуганный огромной ширью, и, когда они исчезали, он стал вглядываться в бескрайние просторы голубого неба, в бесконечность, в глубине которой застревал его взор, не в силах ни проникнуть в них, ни оторваться. Оттуда лучилось солнце, наполнявшее воздух сиянием, а море — тысячами искр, и, глядя на них, он вспоминал свой дом в Таре: сиявшие на солнце колонны из белой и желтой бронзы, сиявшие и радовавшие глаз крашеные белые, и красные, и желтые крыши его.

Плавая так, потеряв счет череде дней и ночей, ветров и штилей, приплыл он наконец к некоему острову.

Он был у Конна за спиной, и задолго до того, как он его увидал, почуял и удивился; ибо сидел он словно оцепенев, размышляя об перемене, которая, казалось, произошла в его неизменном мире; и он долго не мог понять, что именно так изменило перемешанный с солью ветер и что его так взволновало. Но вдруг встрепенулся он, и сердце его забилось в неистовом предвосхищении.

— Это дух октября, — молвил он. — Я чую запах яблок.

Затем он обернулся и увидел остров, благоухающий яблонями, сладкий винными колодцами; и он прислушался к его берегам, и, хотя уши его были еще утомлены бесчисленными шумами моря, различали они щебет и наполнялись ими; ибо остров тот был как будто гнездилищем птиц, и пели они радостно, сладко и торжествующе.

Он причалил к этому дивному острову и пошел вперед под яблоневыми ветвями и пролетавшими над ним птицами, огибая благоухающие озера, вокруг которых рос священный орешник, с которого падали и плыли по воде орехи знания; и благословил он богов своего народа за землю, которая не колыхалась, и за глубоко укоренившиеся деревья, что не могли сняться или сдвинуться с места.

Глава VI

Преодолев некоторое расстояние таким приятным образом, увидал он добротно возведенный дом, дремлющий под солнечными лучами.

На нем была кровля из птичьих крыл, синих, желтых или белых, а в центре дома была хрустальная дверь на бронзовых столбах.

В нем жила королева того острова, Ригру[96], дочь Лодана и жена Дайре Дегамра. Она восседала на хрустальном троне рядом со своим сыном Сегдой[97], и учтиво они приветствовали верховного владыку.

В том дворце не было слуг; да и нужды в них не было. Верховный владыка обнаружил, что его руки были помыты сами собой, а когда после перед ним была поставлена еда, он также заметил, что появилась она без помощи слуг. На его плечи аккуратно был накинут плащ, и он был этому рад, поскольку его собственный был истрепан солнцем, ветром и водой и был недостоин взглядов благородной дамы.

Потом его пригласили трапезничать.

Тут заметил он, что яства подавались только ему, и сие было ему нелюбо, ибо есть в одиночестве противно гостеприимным обычаям короля, также это против и его завета с богами.

— Хорошо, хозяева мои, — возразил он, — но для меня гейс[98]трапезничать в одиночестве.

— Однако мы никогда не едим вместе, — ответила королева.

— Я не могу нарушить свой обет, — сказал верховный король.

— Я поем с тобой, — согласился Сегда, — и таким образом ты, пока наш гость, не нарушишь свои обеты.

— И впрямь, — молвил Конн, — я буду тем чрезвычайно удовлетворен, ибо у меня полно проблем, с которыми должен справляться, и не хочу я новых, оскорбляя богов.

— В чем твои беды? — спросила кроткая королева.

— В течение года, — ответил Конн, — не было в Ирландии ни кукурузы, ни молока. Земля иссохла, деревья жухнут, не поют в Ирландии птицы, а пчелы не дают мед.

— И впрямь беды, — согласилась королева. — Однако, — продолжила она, — с какой целью ты прибыл на наш остров?

— Прибыл просить одолжить твоего сына.

— Одолжить сына?

— Было мне сказано, — объяснил Конн, — что, если сын безгрешной пары будет доставлен в Тару и омыт в водах Ирландии, земля будет избавлена от этих напастей.

Король этого острова, Дайре, до того ничего не сказавший, теперь заговорил с изумлением и страстью.

— Никому не одолжим мы нашего сына даже ради царства над целым миром, — молвил он.

Однако Сегда, заметив расстройство на лице гостя, вмешался:

— Нехорошо отказывать в том, о чем просит Ард Ри Ирландии; я отправлюсь с ним.

— Не уходи, сердце мое, — попросил отец.

— Не уходи, мое сокровище, — умоляла его мать.

— Я обязан, — ответил юноша, — ибо для добрых дел я призван, и никто не должен уклоняться от такого призвания.

— Тогда иди, — молвил отец его, — но я отдам тебя под защиту верховного короля и четырех правителей уделов Ирландии, а также под защиту Арта, сына Конна, и Финна, сына Кула, и под защиту магов, поэтов и людей искусства Ирландии.

И после связал он клятвой Ард Ри о тех защитах и охранах.

— Я отвечаю за эти защиты, — сказал Конн.

Затем он отплыл с острова с Сегдой; через три дня они достигли Ирландии и в свое время прибыли в Тару.

Глава VII

Добравшись до дворца, Конн созвал своих магов и поэтов на Совет и сообщил им, что нашел искомого юношу — сына беспорочной. Эти ученые люди посоветовались друг с другом и решили, что юношу нужно убить, а кровь его смешать с землей Тары и разбросать ее под иссохшими деревьями.

Услыхав это, Сегда был поражен и возмущен, а затем, видя, что он один и нет у него надежды на помощь, впал в уныние и пребывал в ужасе за свою жизнь. Однако, памятуя о стражах, под которыми находился, он перечислил их собранию и призвал верховного правителя предоставить ему обещанную защиту.

Конн очень встревожился, однако, связанный обязательствами, поместил юношу под всевозможные защиты, в которых поклялся, и с отвагой того, кому больше нечего терять или приобретать, поместил Сегду под защиту всех мужей Ирландии.

Однако мужи Ирландии отказали ему в том, говоря, что, хотя Ард Ри и действовал справедливо по отношению к юноше, он несправедлив по отношению к Ирландии.

— Мы не желаем убивать этого королевича по собственной прихоти, — заявили они, — но ради безопасности Ирландии он должен быть убит.

Разделились они на разъяренные группы. Арт и Финн, сын Кула, и правители уделов были взбешены мыслью, что отданный под их защиту может пострадать от чьей-либо длани. Однако люди Ирландии и маги заявили, что король отправлялся в Дивноземье с особой целью и что его действия вне или вопреки этой цели незаконны и никого к повиновению не обязывают.

Спорили в зале Совета, на рыночной площади и на улицах Тары; одни считали, что честь нации растворяет и освобождает от всякой личной чести, другие то оспаривали, говоря, что нет ничего, кроме личной чести, и не превыше ее ни боги, ни даже сама Ирландия, ибо известно, что Ирландия — божество.

Споры такие продолжались, и Сегда, к которому обе стороны обращались с вкрадчивыми и учтивыми доводами, становился все более и более безутешным.

— Ты умрешь за Ирландию, милое сердце, — сказал один из них и трижды облобызал Сегду в щеки.

— На самом деле, — молвил Сегда, лобызая в ответ, — я обещал не умирать за Ирландию, а лишь искупаться в ее водах, избавляя от напастей.

— Но дорогое чадо и принц, — сказал другой, точно так же лобызая его, — если бы кто-нибудь из нас мог спасти Ирландию, умерев за нее, как радостно мы бы приняли смерть.

И Сегда, отвечая на его три поцелуя, согласился, что смерть благородна, но это не его случай.

А после, когда посмотрел он на изможденные лица окруживших его мужчин и женщин, ссохнувшихся от голода, решимость его улетучилась и он молвил:

— Думаю, должен умереть за вас, — а затем добавил: — Погибну за вас!

И когда молвил он это, все присутствующие коснулись губами его щеки, любовь и мир Ирландии вошли в его душу, спокоен он стал, горд и счастлив.

Палач обнажил свой широкий острый клинок, и все присутствующие закрыли глаза плащами, и тут вдруг громкий крик призвал палача погодить мгновение. Верховный правитель открыл глаза и увидал приближавшуюся женщину, что гнала перед собой корову.

— Зачем вы убиваете юнца? — спросила она.

Ей объяснили причину этой казни.

— Вы уверены, — спросила она, — что поэтам и магам действительно все известно?

— Разве нет? — спросил король.

— Действительно ли? — настаивала она. А потом обернулась к магам: — Пусть один маг из магов скажет мне, что спрятано в мешках, которые перекинуты через спину моей коровы.

Однако ни один маг не мог сказать этого; да они и не пытались.

— На вопросы так не отвечают, — молвили они. — В нашем искусстве есть и формулы, и вызывание духов, и длительные, сложные приготовления.

— Я неплохо понимаю в этом искусстве, — ответила женщина, — и утверждаю, что, если вы зарежете эту корову, результат будет тем же, как если бы вы убили юношу.

— Мы предпочли бы зарезать корову или даже тысячу коров, нежели причинять вред этому юному принцу, — молвил Конн, — но, если мы отпустим юнца, вернутся ли наши беды?

— Они не будут изгнаны, пока вы не изгоните их первопричину.

— И в чем же их первопричина?

— Бекума — первопричина, и она должна быть изгнана.

— Если уж взялась ты указывать мне, что делать, — молвил Конн, — скажите мне хотя бы, что совершить из того, что могу содеять.

— Скажу непременно. Можешь удерживать Бекуму и свои напасти сколько угодно. Мне дела нет. Пойдем, сынок, — сказала она Сегде, потому что это была его мать, пришедшая спасти его; а затем эта безгрешная королева и ее сын вернулись в свой дивный дом, оставив короля, Финна, магов и нобилей Ирландии изумленными и пристыженными.

Глава VIII

Добрые и злые люди есть в этом и во всяком другом мире, и человек, который выходит из него, идет к добру или злу, которое ему привычно, а возвращаясь, обязательно получит причитающееся. Беда, обрушившаяся на Бекуму, не заставила ее покаяться, и эта милая дама начала творить зло столь же быстро и невинно, как начинает расти цветок. Именно она отвечала за беды, обрушившиеся на Ирландию, и можно лишь спросить, почему она принесла эти беды и засуху в край, который теперь был ее собственной землей.

За всеми злодеяниями скрывается тщеславие или уверенность, что мы лучше других и нам положено больше. Вероятно, как бы стойко ни приняла Бекума свою судьбу, была уязвлена она в своей гордыне, в личной силе, отстраненности и эгоизме, ведь разум в них уподобляет себя Богу и будет сопротивляться всякому владычеству, кроме своего собственного. Она была наказана, то есть подчинена контролю, но ее чувство свободы, особого положения и самого существования были оскорблены. Разум пытается ускользнуть даже от законов природы и тем паче от деспотизма себе подобных, ибо если кто-то может управлять мной, значит, он меня подчинил, стал мной, и как же ужасно кажусь я себе умаленным от такого прибытка!

Это чувство обособости — тщеславие, и оно основа всех дурных поступков. Ибо мы не свобода, мы контроль, и должны мы перво-наперво подчинить наши собственные действия, прежде чем сможем пустить их в дело. Даже бездумно предполагаем мы права других на все, что имеем, и если не делимся с ними своим добром, то потому, что не можем, не имеем его; а если все же и делимся тем, чем имеем, то в дело идет и зло. Настаивать, чтобы другие люди разделяли наши мытарства, — первый шаг к тому, чтобы-заставить их разделяли обретенную нами радость.

Бекума полагала, что раз она должна страдать, то все остальные, кого встречает она, тоже должны мучиться. Посему гневалась она на Ирландию, и в особенности на юного Арта, сына своего мужа, и сделала она все, чтобы сокрушить Ирландию и королевича. Возможно, чувствовала, что не может заставить их страдать, а это сводит с ума любую женщину. Или, быть может, она и впрямь желала сына, а не отца, и ее невоплощенное желание претворилось в ненависть. И это правда, что Арт относился к преемнице матери своей с сильной неприязнью, и то правда, что она яро отвечала ему тем же.

Однажды Бекума вышла на лужайку перед дворцом и, увидав, что Арт играет с Кромдесом в шахматы, подошла к столу, за которым шла игра, и некоторое время за ней наблюдала. Однако юный принц не обращал на нее никакого внимания, пока она стояла у доски, ибо знал, что эта дева — враг Ирландии, и не мог он даже заставить себя взглянуть на нее.

Бекума же, глядя на его красивую головку, улыбалась, полная злости, как и надменности.

— О сын короля, — молвила она, — желаю сыграть с тобой на пари.

Тогда Арт поднял голову и учтиво встал, но на нее не взглянул.

— Что бы ни повелела королева, я исполню, — ответил он.

— Разве я не мать тебе? — насмешливо ответила она, опускаясь на кресло, с которого соскочил главный маг.

Партия началась, и игра Бекумы была настолько искусной, что Арту было трудно противостоять ее действиям. Однако в какой-то момент Бекума задумалась и как бы по ошибке сделала ход, принесший победу ее сопернику. Однако того она и хотела. Сидела, прикусив губу своими белыми ровными зубками, и сердито глядела на Арта.

— Что ты от меня хочешь? — спросила.

— Повелеваю тебе не принимать пищи в Ирландии, пока ты не найдешь жезл Курой[99], сына Дайре.

Тогда Бекума накинула на себя плащ и пошла от Тары на север и на восток, пока не пришла к росистому сиявшему холму Энгу-са Ога в Ольстере, но там ее не приняли. Оттуда она отправилась к сидам, коими правил Огабал[100] , и, хотя этот владыка не хотел принять ее, дочь его Анэ, которая была молочной сестрой Бекумы, впустила ее в Дивноземье.

Она поспрашивала и узнала, где находится крепость Курой Мак-Даре, и, получив это известие, отправилась в Слив-Миш[101]. Неважно, к каким хитростям прибегла она, уговорив Курой отдать свой жезл, достаточно того, что смогла она с триумфом вернуться в Тару. Отдавая жезл Арту, молвила:

— Требую отыграться!

— Твое право, — молвил Арт; они уселись на лужайке перед дворцом и начали играть.

Трудной была та игра, и каждый из противников сидел порой по часу, уставившись на доску, прежде чем сделать следующий ход, а иной раз отрывали глаза от доски и часами смотрели в небо, как бы ища там совета. Однако молочная сестра Бекумы Анэ явилась из Дивноземья и, невидимая ни для кого, вмешивалась в игру Арта, так что, глянув на доску, сбледнул он, ибо увидел — игра проиграна.

— Я не двигал эту фигуру, — сказал он сурово.

— Я тоже, — заявила Бекума и призвала зевак это подтвердить.

При этом тайком улыбалась она, ибо видела, что взглядам смертных незримо.

— Думаю, эта партия за мной, — тихо заметила она.

— Думаю, твои друзья в Дивноземье смухлевали, — ответил он, — но партия твоя, если ты готова так побеждать.

— Повелеваю тебе, — сказала Бекума, — не принимать никакой пищи в Ирландии, пока не найдешь ты Дельвкаем, дочь Моргана.

— Где же искать мне ее? — воскликнул в отчаянии Арт.

— Она на одном из морских островов, — ответила Бекума, — это все, что скажу тебе. — И глянула она на него злобно, радостно и довольно, ибо подумала, что он уже никогда не вернется из этого путешествия, и Морган о том позаботится.

Глава IX

Арт, как и отец его, отправился в Многоцветную Землю, но отплыл он из Инвер-Колпа[102], а не из Бен-Эдара.

Через определенное время пересек он суровые зеленые гребни морские и попал в зачарованные воды, где перебирался с острова на остров, выспрашивая у всех, как добраться до Дельвкаем, дочери Моргана. Однако ни от кого никаких известий не добыл, пока не достиг острова, благоухающего дикими яблоками, полного ярких цветов, веселого гомона птиц и глубокого мягкого гудения пчел. На том острове он повстречал Креде, Истинно Прекрасную, и, когда они облобызались, сказал он ей, кто таков и с каким поручением прибыл.

— Мы ждали тебя, — сказала Креде, — но увы, бедняк, тебе предстоит трудный, долгий и сложный путь; ибо между тобой и дочерью Моргана море и земля, опасность и трудности.

— И все же я должен отправиться туда, — ответил он.

— Предстоит тебе пересечь буйный темный океан. Затем дремучий лес, где каждый шип на каждом дереве остер, как кончик копья, изогнут и цепок. Следует миновать глубокую пучину, — добавила она, — место безмолвного ужаса, полное безмозглых ядовитых монстров. Далее необъятный дубовый лес — мрачный, густой, шипастый, — место, где заблудишься, потеряешься и останешься навеки. Там обширная черная глушь, и в ней одинокий темный дом, где гуляет эхо, а в нем семь мрачных ведьм, которых уже предупредили о твоем появлении, и готовятся они бросить тебя в чан с расплавленным свинцом.

— Не я выбираю путь сей, — сказал Арт, — нет у меня выбора, и должен я идти.

— Если минуешь ты этих ведьм, — продолжила она, — а их еще никто не миновал, встретишься с Айлилем Чернозубым, сыном Моргана Нежный Цветок, а кто сможет обойти того исполинского и свирепого бойца?

— Отыскать дочь Моргана нелегко, — печально заметил Арт.

— Нелегко, — с чувством ответил Креде, — но если последуешь совету моему…

— Так посоветуй, — перебил он, — ибо, по правде, никто так не нуждается в совете, как я.

— Я бы посоветовала тебе, — сказала вкрадчиво Креде, — не искать больше славную дочь Моргана, а остаться в этом месте, где все прелестное к твоим услугам.

— Но, но… — в изумлении воскликнул Арт.

— Разве не прелестна я, как дочь Моргана? — спросила она, и встала перед ним величественно и молитвенно, и глядела на него с властной нежностью.

— Готов поклясться, — ответил он, — ты милее и прекрасней всех под солнцем, но…

— А со мной, — молвила она, — ты забудешь Ирландию.

— Я связан словом, — воскликнул Арт, — я дал обет, и не забуду Ирландию, и не откажусь от нее ради всех царств Многоцветной Земли.

Креде больше не уговаривала его, но когда они расставались, прошептала:

— Во дворце Моргана две девушки, мои сестры. Они придут к тебе с чашами в каждой руке; одна чаша будет наполнена вином, а другая ядом. Испей из правой чаши, мой дорогой.

Арт шагнул в свою лодку, а она, заламывая руки, еще раз попыталась отговорить его от этого тоскливого странствия.

— Не оставляй меня, — взмолилась она. — Не бросай вызов опасностям. Вкруг дворца Моргана частокол из медных пик, и на вершине каждой скалится и сохнет голова человека. И есть только одна пика без головы, и именно твою голову жаждет эта пика. Не ходи туда, любовь моя.

— Я и вправду должен, — молвил он проникновенно.

— Есть еще одна опасность, — воскликнула она. — Остерегайся матери Дельвкаем, Песьей Башки, дочери правителя Собачьих Голов. Остерегайся ее.

— На самом деле, — молвил Арт, — так много чего мне нужно стеречься, что ничего уж я не устрашусь. Займусь своими делами, — обратился он к волнам, — и пусть эти твари, чудовища и племя Собачьих Голов занимаются своими.

Глава X

Двинулся он вперед на своей легкой лодочке и со временем понял, что миновал моря известные и плывет уже по валам широчайшим и бурным. В тех темно-зеленых валах распахивались на него чудовищные щеристые пасти; и круглые, злые, окаймленные красным, выпученные глаза пиявили взглядом лодку. Гребень аспидно-черной воды, вздымаясь пеной, налетал на его борт, а за этим гребнем являлась гигантская бородавчатая морда, что рыгала и ревела. Однако вонзал он свое длинное копье в этих мерзких тварей или вблизи кромсал их ударами кинжала.

Не избегнул он ни одной из напастей, что были ему предсказаны. В темной густой дубраве угробил он семь ведьм и покончил с ними в расплавленном свинце, который они для него раскалили. Он вскарабкался на ледяную гору, холодное дыхание которой словно бы проникало в его тело и раскалывало внутри его кости, и на горе той, пока не освоился на льду, чрез каждый шаг вверх соскальзывал вниз на десять. Сердце его едва не остановилось, пока учился он карабкаться на тот смертоносный холм. В разветвленной лощине, куда соскользнул он к ночи, его окружили гигантские жабы, что плевались ядом; ледяными они были, как земля, их породившая, и были они холодны, мерзки и свирепы. В Слив-Саве столкнулся он с длинногривыми львами, что подстерегали всех зверей мира, и грозно рычали они, припав к своей добыче и хрустя поверженными костями. И набрел он на Айлиля Чернозубого, что сидел на мосту, перекинутом через поток, и угрюмый великан сей точил клыки о столп каменный. Арт же подобрался к нему незамеченным и сразил.

В разветвленной лощине, куда соскользнул он к ночи, его окружили гигантские жабы, что плевались ядом; ледяными они были, как земля, их породившая, и были они холодны, мерзки и свирепы

Не случайно оказывались на его пути эти трудности и опасности. Эти препятствия и твари были измысленны Песьей Башкой, женой Моргана, ибо стало ей известно, что помрет она в тот день, когда посватаются к ее дочери. И посему ни одна из опасностей, с которыми столкнулся Арт, не была реальной, а были они лишь магическими химерами, наколдованными против него великой ведьмой.

Всем бросая вызов, всех побеждая, пришел Арт в срок к твердыне Моргана, место столь дивное, что после всех преодоленных невзгод, которые преодолел, почти заплакал он при виде такой красоты.

Дельвкаем знала, что явится он. Ждала его и тосковала по нему. Арт для нее был не только любовью, но и свободой, ибо бедняжка была пленницей в доме отца своего. На крыше дворца Моргана был воздвигнут огромный столп высотой в сто футов, а на вершине того столпа была устроена крошечная келья, и в ней Дельвкаем была пленницей.

Была она милей любой другой королевны в Многоцветной Земле. Мудрее всех других женщин того края, искусница в музыке, вышивке, целомудрии и во всем прочем, что должно уметь принцессе.

Хотя мать Дельвкаем желала Арту лишь зла, тем не менее относилась к нему с учтивостью, приличествующей королеве с одной стороны, и с другой — как и подобает относиться к сыну правителя Ирландии. Поэтому, когда Арт явился во дворец, его встретили и расцеловали, омыли, одели и накормили. Затем подошли к нему две молодки, державшие в каждой руке по кубку, и поднесли они ему королевский напиток, но, помня предостережение Креде, испил он только из правого кубка и так избежал яда. Затем его посетила мать Дельвкаем, Песья Башка, дочь короля Собачьих Голов и королева Моргана. Была она полностью облачена в доспехи и бросила вызов Арту сразиться с ней.

Была то страшная битва, ибо королеве были известны все его хитрости и приемы, и Арт непременно пал бы от руки ее, если бы дни ее не были сочтены, звезда ее не погасла, а время ее не ушло. Это ее голова покатилась по земле, когда битва закончилась, и ее голова оскалилась и увяла на свободной пике, что оставила она для Арта.

Тогда Арт освободил Дельвкаем из заточения на вершине столпа, и они обручились. Но едва обряд был завершен, как поступь одного человека заставила дворец содрогнуться, казалось, вздрогнул весь мир.

То Морган возвращался во дворец.

Угрюмый повелитель тоже вызвал Арта на бой, и в его честь Арт надел боевые доспехи, привезенные из Ирландии. На нем были нагрудник и золотой шлем, с плеч свисал плащ из синего атласа, левая рука держала рукоять пурпурного щита с могучими серебряными шишаками, а в другой руке держал он стальной меч с широкими желобками и синей рукоятью, который так часто звенел в битвах и сечах, в славных подвигах и учениях.

До сих пор испытания, через которые прошел Арт, казались столь великими, что навряд и прибавишь. Однако, если бы все эти испытания были собраны воедино, не сравнились бы они и с половиной неистовства и гибели его битвы с Морганом.

Ибо то, что не мог он сотворить оружием, Морган брал хитростью, и потому, пока Арт наносил ему удары или отбивал коварный удар, облик Моргана менялся на глазах, и чудовищный повелитель нападал на него в ином обличье и с новой стороны.

Благом было для сына Ард Ри, что любили его родные поэты и маги, ведь они научили его всему, что было известно об оборотнях и заклятиях.

Все это ему было надобно.

Порой, ибо оружие должно менять вместе с врагом, сшибались они лбами, аки два огромных оленя, и грохот их чудовищной сшибки прокатывался и висел в воздухе еще долго после того, как их лбы расходились в стороны. Потом, словно два льва, когтистых, рыкающих, жесткогривных, с красными глазами и со сверкающими острыми белыми клыками, грациозно кружили они друг вокруг друга, выискивая слабину. Потом, как два зеленых яростных морских вала с белыми гребнями, мощно вознесенными из бездны, сталкивались, бились и опадали, откатываясь друг от друга; и шум этих двух валов был подобен реву целого океана, когда завывание бури тонет в ярости волн длиной в лигу.

Однако раз время жены истекло, обречен и муж. Взывает к нему возлюбленная из иного уж места, и Морган отправился к своей королеве в мир, что следует за Многоцветной Землей, ведь победитель уже снес многомудрую голову Моргана с его великанских плеч.

Арт не стал мешкать в Многоцветном краю, ибо больше нечего было ему там искать. Собрал он то, что приглянулось ему из сокровищ того ужасного короля, и вместе с Дельвкаем сел в лодку.

Затем, направив свои мысли на Ирландию, устремились они туда как бы в мгновение ока.

Казалось, волны всего мира неслись мимо них одной гигантской зеленой стремниной. Рокот всех океанов прогремел в их ушах одним бесконечным мигом. В тот момент был один лишь беспредельный грохот и рев воды. А оттуда выплыли они в тишину, столь же бескрайнюю и нежданную, что показалась она им громоподобной в сравнении с яростью стихии, ими покинутой. Некоторое время переводили дух, глядя друг на друга, вцепившись Друг в дружку, а иначе не только их жизни, но и самые души закрутило бы и унесло бурным переходом мира в мир; а затем, глянув вдаль, увидали они мелкие блесткие волны, взбивающие пену у скал Бен-Эдара, и благословили они силу, которая направляла и защищала их, и благословили они прекрасную землю Эйре.

Достигнув Тары, Дельвкаем, как более могущественная в искусстве и магии, приказала Бекуме удалиться, что та и сделала.

Оставила она короля. Вышла из круга советников и волхвов. Ни с кем не попрощалась. Не сказала «прощай» даже королю, когда отправилась в Бен-Эдар.

Куда она могла податься, не знал никто, ибо она была изгнана из Многоцветной Страны и вернуться туда не могла. Энгус Ог запретил ей въезд в Дивноземье, и не могла она оставаться в Ирландии. Отправилась в Сасану[103] и стала королевой в этой стране, и именно она взрастила гнев против Святой Земли, который не утихает и по сей день.

Казалось, волны всего мира неслись мимо них одной гигантской зеленой стремниной