Ирландские предания

Глава I

Финн Мак-Кул был самым благоразумным командующим войсками в мире, но он не всегда был благоразумен по отношению к себе. Следование порядку порой раздражало его, и тогда он использовал любую представившуюся возможность найти себе приключения; ибо он был не только воином, но и поэтом, то есть человеком знаний, и все странное и необычное тянуло его к себе непреодолимо. Он был таким воителем, что мог в одиночку вытащить фениев из любой дыры, в которую те попадали, но и таким завзятым поэтом, что все фении сообща едва ли могли бы вытащить его из пропастей, в которые он попадал. Он должен был оберегать фениев, однако и все фении должны были беречь своего предводителя от опасностей. Они не сетовали на это, ибо любили каждый волосок на голове Финна больше, чем собственных жен и детей, и это было разумно, ибо не было на свете человека, более достойного любви, чем Финн.

Голл Мак-Морна не признавал это на словах, но он показывал это всеми делами своими, ибо, хотя он никогда не упускал случая убить кого-нибудь из семьи Финна, при первом же зове Финна Голл рьяно спешил к нему на помощь, аки лев, глухо рыкающий ради подруги своей. И даже зова не требовалось, ибо Голл чувствовал сердцем своим, когда Финн был в опасности, и он оставлял брата Финна недобитым, чтобы лететь туда, где нужна была рука его. Конечно, никогда не получал он благодарности, потому что, хотя Финн и любил Голла, он ему не нравился; именно так Голл относился и к Финну.

Финн с Конаном Ругателем, а также собаками Браном и Шко-ланом сидели во время охоты на пригорке у вершины Кеш-Коррана. Внизу и по всем сторонам фении выискивали звериные лежки в Легни и Брефни, обшаривали камни Глен-Даллана, продирались через орешник и буковые заросли Карбери, рыскали в лесах Кайл Конор и бродили по широкой равнине Ма-Конал.

Великий предводитель был счастлив: взгляд его останавливался на том, что любо было ему более всего: свет солнца погожим деньком, трепет древесных крон, ясное небо и всякое дивное движение на земле; в его уши вливались восхитительные звуки: ярый лай собак, звонкие крики юношей, пронзительный свист, несущийся со всех сторон, и каждый из этих звуков говорил ему нечто об этой охоте. Слышен был поскок и бег оленей, хриплое рычание барсуков и гомон птиц, вынужденных лениво сниматься с насиженных мест.

Глава II

Правитель сидов из Кеш-Коррана, Конаран, сын Имиделя, тоже наблюдал за охотой, но Финн не видел его, потому что мы не можем видеть людей Дивноземья, пока не войдем в их царство, а Финн нынче не думал о нем. Финн был Конара-ну не по нраву, и, видя, что великий воин был нынче один, если не считать Конана и двух гончих — Брана и Школана, — он подумал, что пришло время подчинить Финна своей власти. Неведомо нам, что Финн сделал такого Конарану, но, должно быть, насолил он ему крепко, ибо правитель сидов в Кеш-Корране преисполнился радости, видя, что Финн для него столь близок, так незащищен и беспечен.

А у этого Конарана было четыре дочери. Он любил их и гордился ими, однако не найти было для этих четырех равных по уродству, дурному нраву и мерзкому характеру, сколь среди сидов ирландских и всей Ирландии ни ищи.

Волосы у них были черные, аки чернила, и жесткие, аки проволока; торчали они и дыбились, висли на головах их колтухами, и клоками, и спутанными клубками. Глаза их были мутны и красны. Рты черные, кривые, и в каждом — частокол изогнутых желтых клыков. Длинные, тощие шеи их могли перекручиваться, как у куриц. Руки были длинными, тощими и жилистыми, а на конце каждого пальца — твердый, как рог, и острый, как шип, коготь. Тела их были покрыты щетиной, мехом и пухом, так что местами походили они на собак, местами на кошек, а местами опять-таки на кур. Под носом у них топорщились усы, а из ушей торчали заросли шерсти, так что, взглянув на них впервой, уже больше никогда не хотелось смотреть на них снова, а если уж и пришлось бы второй раз глянуть, то зрелище это, вероятно, стало бы смертоносным.

Звали их Кевог, Киллен и Иаран. Четвертой дочери, Иарнах[90], тогда промеж них не было, так что пока и говорить о ней нечего.

Подозвал Конаран к себе всех троих.

— Финн один, — молвил он. — Финн один, драгоценные мои.

— О! — сказала Кевог, и челюсть ее с хрустом дернулась и выперла вперед, как это обычно бывало у нее от удовольствия.

— Когда выпадает удача, хватай ее! — продолжил Конаран и улыбнулся злобно, угрюмо и недобро.

— Хорошо сказано, — молвила Киллен, и ее отвислая челюсть заходила вверх-вниз, ведь именно так она улыбалась.

— А вот она эта удача, — добавил ее отец.

— Шанс есть, — поддакнула Иаран и улыбнулась почти так же, как и ее сестры, только отвратительней, и нарост у нее на носу заходил из стороны в сторону и долго еще не мог успокоиться.

Затем все они залыбились, как приятно было их собственным взглядам, но зрелище то было бы смертельно опасно для постороннего.

— Но Финн нас видеть не может, — возразила Кевог, и брови ее насупились, подбородок вздернулся, а рот перекосило так, что рожа стала напоминать изрядно скукоженный орех.

— А на нас стоит взглянуть, — продолжила Киллен, и недовольство, бывшее на лице сестрицы ее, перекосило и исказило и ее рожу, только еще хуже.

— Это верно, — заныла Иаран, и рожу ее так скрючило, свело судорогой и сжало от уродливой злости, что даже сестры и отец ее удивились.

— Сейчас он нас не видит, — ответил Конаран, — но через мгновение узрит.

— То-то Финн обрадуется, когда заметит нас! — молвили три сестрицы.

А потом они схватились за руки, и радостно заплясали вокруг отца, и спели песню, первая строчка которой была такой:

Финн считает, все в порядке. Но кто ж знает, когда рухнет небо вниз?

Многие люди из сидов выучили эту песенку и теперь распевают ее в самых разных случаях.

Глава III

Своей магией Конаран изменил зрение Финна, и также поступил он в отношении Конана.

Через несколько мгновений Финн поднялся со своего места на пригорке. Все вокруг него было как прежде, и он не ведал, что попал в Дивноземье. Походил немного вверх и вниз по холму. Затем как бы невзначай отошел от его покатого края и опешил, разинув рот и глядя прямо перед собой. Воскликнул:

— Иди сюда, Конан, дорогой мой.

Конан к нему подошел.

— Может, я грежу? — спросил Финн и вытянул перед собой палец.

— Если ты грезишь, — ответил Конан, — то и я тоже. Миг назад их не было здесь, — пробормотал он.

Финн глянул на небо и обнаружил, что оно все еще там. Осмотрелся по сторонам и увидел деревья Кайл-Конора, что качались вдалеке. Подставил ухо ветру и услыхал крики охотников, взлай собак и звонкие посвисты, говорившее о ходе охоты.

«Ладно», — подумал Финн.

«Ничего же себе!» — подумал Конан.

И двое этих мужей уставились на склон холма, как будто смотрели на нечто столь прекрасное, что глаза отвесть было невозможно.

— Кто они? — спросил Финн.

— Что это? — перехватило дыхание у Конана.

Уставились снова.

Ибо на склоне холма возник большой проем, подобный двери, и в проеме том сидели и пряли дочери Конарана. Перед их пещерой у них стояли три изогнутые ветки падуба, и они тянули с них пряжу. Однако на самом деле плели они чары.

— Пригожими их не назовешь, — заметил Конан.

— Назвать-то можно, — ответил Финн, — да будет то неправдой. — Толком их не рассмотрю, — посетовал Финн. — Скрываются за падубом.

— По мне так лучше на них и вовсе не смотреть, — проворчал его спутник.

Однако командир настаивал.

— Хочу убедиться — неужто впрямь они усаты?

— Усаты али нет, но лучше с ними дела не иметь, — посоветовал Конан.

— Давай не будем иметь с ними ничего общего.

— Не след страшиться ничего, — заявил Финн.

— Я не страшусь, — пояснил Конан. — Хочу лишь сохранить свое доброе мнение о женщинах, ведь коли эти трое — женщины, то уверен, что с этого мгновения я женщин невзлюблю.

— Давай же, сердце мое, — молвил Финн, — я должен выяснить, впрямь ли это усы.

Решительно двинулся Финн к пещере. Раздвинул ветки падуба и шагнул к дочерям Конарана, а Конан — за ним.

Глава IV

Как только прошли они мимо падуба, героев охватила странная слабость. Казалось, их кулаки налились свинцовой тяжестью и бессильно болтались, а ноги их стали легки, как солома, начали гнуться и подламываться; их шеи истончились и не могли ничего держать, так что головы их заболтались и закачались из стороны в сторону.

— Что тут не так? — сказал Конан, рухнув на землю.

— Все, — ответил Финн, упав рядом с ним.

А потом три сестры стянули героев всевозможными петлями, обмотками и узлами, которые только можно было представить.

— У них усы! — молвил Финн.

— Увы! — согласился Конан. — Нашел ты место усы разглядывать! — пробормотал он злобно. — Кому они сдались? — промычал он.

Однако Финн размышлял о другом.

— Как бы предупредить фениев не появляться здесь, — пробормотал он.

— Это невозможно, мой дорогой, — молвил Конан и так ухмыльнулся, что ухмылка та убила бы Финна, если бы тот вовремя не зажмурился.

Через мгновение он вновь пробормотал:

— Конан, дорогой мой, свистни предупредительно, чтобы фении держалась подальше от этого места.

Конан издал слабое «уа», похожее на звук, который издает спящий младенец.

— Каков жирдяй, — молвила Киллен и покатила упитанного фения, аки колесо.

— Финн, — ответил Конан, — нет во мне свиста. Конец нам, — молвил он.

— Воистину конец! — сказала Киллен, и послала ему свою щетинистую, кривую и клыкастую улыбку, которая чуть не добила Конана.

К этому времени некоторые фении вернулись на холм, чтобы посмотреть, почему Бран и Школан так яростно лают. Увидели они пещеру и вошли в нее, но как только прошли мимо ветвей падуба, так силы их и покинули, и были схвачены они и связаны злобными ведьмами. Постепенно все фении вернулись на холм, и каждого из них влекло в пещеру, и каждый был повязан сестрицами.

Пришли Ошин, Оскар и Мак-Аугайд с нобилями клана Ба-шкне, клана Коркоран и клана Смол; все они явились, и все были связаны.

Небывалое это было зрелище и великое дело — вязать фениев, и три сестрицы хохотали от радости, и страшно было то слышать, а видеть — смерти подобно. Когда мужи были схвачены, ведьмы утащили их в мрачные, таинственные провалы и черные, путаные лабиринты.

— Вот еще один! — воскликнула Кевог, таща за собой связанного героя.

— Каков жирдяй, — молвила Киллен и покатила упитанного фения, аки колесо.

— Вот, — сказала Паран, — не мужчина, а любо! Такого можно и сожрать, — пробормотала она и облизнула губу, на которой волосы росли не только наружу, но и внутрь.

А связанный герой стонал в ее руках, потому что знал: и впрямь судьбой уготовано ему быть сожранным, но он предпочел бы упокоиться где угодно в земле, чем быть похороненным в пасти этой рожи. Но пока все о них.

Глава V

В пещере воцарилась тишина: лишь голоса ведьм и едва слышные стоны фениев, однако снаружи стоял жуткий шум, ибо все вернулись с охоты вместе с собаками, и, хотя мужчины пошли в пещеру, собаки не стали.

Они были слишком умны для этого.

Стояли снаружи, взъяренные и охваченные ужасом, ибо чуяли своих хозяев и нависшую над ними опасность, а может быть, они чуяли несущиеся из пещеры запахи, для них пока неведомые и зело тревожные.

От своры собак доносился такой брех и лай, рычание, вой, бурчание, визг, скулеж и рык, что и слов не найти. Время от времени какой-нибудь пес чуял среди тысячи запахов и запах своего хозяина; шерсть на холке у него вздыбливалась, словно свиная щетина, а вдоль позвоночника поднималась она зубчатым гребнем. Потом пес этот с налитыми кровью глазами, оскаленными клыками, с хрипом, рычанием и глухим ворчанием бросался к пещере, а потом останавливался и крался обратно, шерсть опущена, хвост поджат, глаза тревожно скошены в униженном извинении, и длинный визгливый стон скорби доносился от морды его.

Три сестрицы схватили свои каленые мечи с широкими желобами и изготовились поразить фениев, но, прежде чем сотворить это, они еще раз выглянули из пещеры, чтобы посмотреть, не остался ли там какой-нибудь припозднившийся и тем избегающий расправы воин, и впрямь увидели они, как один приближался к ним; Бран и Школан прыгали рядом с ним, в то время как все остальные псы начали рвать себе глотки лаем, скаля пасти, подвывая и виляя хвостами при виде рослого, доблестного и белозубого воина — Голла Мора Мак-Морна.

Собаки стояли снаружи, взъяренные и охваченные ужасом., ибо чуяли своих хозяев и нависшую над ними опасность, а может быть, они чуяли несущиеся из пещеры запахи, для них пока неведомые и зело тревожные

— Мы убьем его первым, — сказала Кевог.

— Этот особенный, — молвила Киллен.

— А каждая из нас троих справится с сотней, — заметила Иаран.

Три мерзкие, отвратные и возмутительные карги двинулись навстречу сыну Морны, и, когда Голл увидал эту троицу, выхватил он меч, поднял щит и десятью большими прыжками подскочил ближе.

Во время этой схватки замер весь мир. Ветер стих; облака встали; сам старый холм затаил дыхание; каждый воин внутри обратился в слух; псы расселись широким кругом вокруг сражающихся, головы набок, морды вперед, пасти приоткрыты, хвосты поджаты. Время от времени какой-нибудь пес тихонько подскуливал и клацал зубами, но кроме того — ни звука, ни движения.

Долгий это был бой. Тяжкая и хитроумная битва, и Голл выиграл ее благодаря храбрости, умению и удаче; ибо одним верным взмахом меча разрубил он двух могучих бесовок на равные половинки, да так, что справа от него остались носы и усы меж ними, а слева — колени и ступни. И удар тот стал позже известен как один из трех знаменитых ударов мечом во всей Ирландии. Однако третьей карге удалось обойти Голла, и она вскочила ему на спину прыжком пантеры и вцепилась, повисла там, аки искусный многолапый паук. Но великий воин крутанул чреслами и дернул плечами, и она слетела с него, как мешок. Он поверг ее на землю, стянул ей руки ремнями щита и собирался уже нанести последний удар, но воззвала она к его чести и храбрости.

— Отдаю свою жизнь под твою защиту, — взмолилась она. — И если ты отпустишь меня, я сниму чары с фениев и ты вернешь их себе.

— Согласен на то, — молвил Голл и развязал ремни.

Карга выполнила, что обещала, и вскоре Финн и Ошин, Оскар и Конан были освобождены, а после и все прочие фении.

Глава VI

И каждый воин, выбираясь из пещеры, подпрыгивал и орал; вливался в него вселенский кураж, и казалось ему, что может он биться с двадцатью. Однако, пока они обсуждали случившееся и гадали, как все это вышло, гигантская фигура возникла на склоне холма и двинулась к ним. То была четвертая дочь Конарана.

Если на тех троих было ужасно смотреть, то вид этой был ужасней втрое. Были на ней железные доспехи, смертоносный меч на боку, а в лапе — шишковатая палица. Остолбенела она у тел сестриц своих, и горькие слезы потекли ей в бороду.

— Увы, мои милые, — молвила она, — я опоздала.

Затем свирепо глянула она на Финна.

— Требую битвы, — прорычала.

— Это твое право, — ответил Финн и обратился к сыну.

— Ошин, сердце мое, убей мне эту почтенную ведьму.

Однако единственный раз в жизни Ошин уклонился от схватки.

— Не могу, — сказал он, — чую, слишком слаб.

Финн был поражен.

— Оскар, — молвил он, — убьешь ли ты для меня эту могучую ведьму?

— Не справлюсь, — жалобно заикаясь, молвил он.

Конан тоже отказался, и Кельте Мак-Ронан, и Мак-Лугайд, ибо не было там мужа, которого не устрашил бы вид этой могучей и отважной карги.

Финн поднялся на ноги.

— Я сам приму этот бой, — сурово молвил он.

Выдвинул щит вперед и потянул руку к мечу. Однако при этом страшном зрелище кровь бросилась в лицо Голл Мак-Морна, и он вскочил с земли.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Нет, душа моя, Финн, не подходящий для тебя этот бой. Я приму его.

— Ты уж достаточно сражался, Голл, — молвил предводитель.

— Должен закончить я начатую битву, — продолжил Голл, — ибо это я убил двух сестер этой отважной ведьмы и ко мне питает она злобу.

— Мне годится, — сказала ужасная дочь Конарана. — Сперва убью Голла Мак-Морну, потом Финна, а после и всех фениев.

— Давай, Голл, начинай, — молвил Финн, — благословляю тебя.

Тогда Голл двинул вперед для битвы, и ведьма ринулась на него с той же яростью. Разом небеса зазвенели от лязга мечей о щиты. Трудно было держать ужасающие удары этой великанши, ибо меч ее сверкал с быстротой молнии и крушил, словно грохочущая буря. Однако в том грохоте и вихре Голл напирал и рвался вперед, непоколебимый, как скала в море, и проворный, как зверь морской, и когда один из бойцов отступал, то была ведьма. С каждым ее шагом назад фении разражались радостным ревом. Перекорежило морду карги, и снова рванулась она вперед, но натолкнулась на острие меча Голла; и прошел он сквозь нее, и в следующее мгновение Голл снес ей голову с плеч и поднял ее высоко перед фениями.

Когда фении возвращались домой, Финн заговорил со своим могучим защитником и недругом.

— Голл, — молвил он, — у меня есть дочь.

— Прелестная девушка, цветок зари, — ответил Голл.

— Подошла бы она тебе в супруги? — спросил предводитель.

— Она мне была бы мила, — ответил Голл.

— Она жена твоя, — заключил Финн.

Однако это не помешало Голлу позже убить брата Финна — Кайрела, и не помешало Финну еще позже прибить Голла, а это не помешало Голлу вызволить Финна из преисподней, когда фении были отправлены туда при новом Боге. И нет причин жаловаться или изумляться таким делам, ибо мир, в котором мы живем, един, где дают и отнимают, и нет в том большого вреда.