Ирландские предания

Глава I

Есть люди, которые не привечают собак, обычно это женщины, но в этой истории речь о мужчине, который не любил собак. На самом деле он их даже ненавидел. Когда он видел одну из них, то темнел лицом и бросал в нее камни, пока та не скрывалась из виду. Однако Сила, защищающая все живое, наградила этого человека косоглазием, так что он всегда промахивался.

Господина этого звали Фергюс Финнлиат[61], и оплот его находился недалеко от гавани Голуэй[62]. Всякий раз, когда взлаивала собака, он вскакивал со своего места и бросал все что ни попадя через окно в сторону этого лая. Он награждал слуг, которые не любили собак, а когда узнавал, что кто-то утопил выводок щенков, он навещал этого человека и пытался свататься к его дочери.

Речь о мужчине, который не любил собак.

На самом деле он их даже ненавидел. Когда он видел одну из них, то темнел лицом и бросал в нее камни, пока та не скрывалась из виду. Однако Сила, защищающая все живое, наградила этого человека косоглазием, так что он всегда промахивался

Финн же, сын Кула, в этом отношении был полной противоположностью Фергюсу Финнлиату, ибо он собак обожал и знал о них все, начиная с того, как режется их первый крохотный белый молочный зубок, и заканчивая тем, как шатается их последний длинный желтый клык. Он знал присущие собаке любови и нелюбови; меру ее послушания, до которой собаку можно приучить, не потеряв при этом ее благородных качеств и не сделав ее подобострастной или боязливой; знал он надежды, которые ее воодушевляют, и тревоги, гудящие в крови ее, и все, что можно потребовать от ее лапы, уха, носа, глаза или зуба, и на что следует смотреть снисходительно; и все это знал он, потому что любил собак, ибо только лишь через любовь понимаем мы что-либо.

Среди трех сотен собак, коими владел Финн, была пара, к которой он проявлял особую нежность и которые были его спутниками днем и ночью. Звали их Бран и Школан[63], и можно было двадцать лет гадать и не понять, за что Финн любил именно этих двух псов и почему никогда не расставался с ними.

Мать Финна, Мюрн, отправилась на обширный Аллен[64] из Лейн-стера, чтобы навестить сына, и она привела с собой свою младшую сестру Тирен. К матери и тетке своего великого вождя фении относились достойно, во-первых, потому что они были родственниками Финна, а во-вторых, они были красивыми и благородными женщинами.

Нет слов, чтобы описать, какой прелестной была Мюрн, — все лавры ей; что же касается Тирен, то ни один мужчина не мог смотреть на нее равнодушно или бесстрастно. Лицо ее было свежо, как весеннее утро; голос веселее, чем призыв кукушки, поющей с самой высокой ветки в роще; и стан ее гнулся, как тростник, и извивался, как река, и каждому казалось, что ее повлечет непременно к нему.

Имевшие жен мужчины мрачнели и делались угрюмыми, ведь не могли они надеяться жениться на ней, холостые же фении окидывали Друг друга свирепыми, налитыми кровью глазами, а потом смотрели на Тирен так ласково, что казалось ей — скользят по ней нежные лучи восходящего солнца.

Свою любовь отдала она ольстерскому нобилю Иоллану Эхта-ху[65]; этот предводитель, заявив о своих правах и достоинствах, попросил ее выйти за него замуж.

Финн не испытывал неприязни к этому человеку из Ольстера, однако либо он не знал его достаточно, либо, напротив, знал слишком хорошо, потому что сделал любопытную оговорку, прежде чем дать согласие на этот брак. Он обязал Иоллана вернуть эту даму, если найдется повод считать ее несчастливой, и Иоллан на то согласился. Поручителями в этом договоре были Кельте Мак-Ронан, Голл Мак-Морна и Лугайд[66]. Последний сам отдавал невесту, однако радости от этого не испытывал, ведь он был влюблен в Тирен и предпочел бы оставить ее при себе, чем отдать. Когда же она ушла, он сочинил о ней стихотворение, начавшееся так:

Нет больше света в небесах…

И сотни опечаленных мужчин выучили этот стих наизусть.

Глава II

Когда Иоллан и Тирен поженились, они уехали в Ольстер и жили вместе очень счастливо. Однако изменения — закон жизни; ничто не остается неизменным в течение определенного промежутка времени; счастье становится несчастьем, а ему на смену снова приходит радость, которую оно заменило. С прошлым тоже нужно считаться; редко оно бывает столь далеко позади, как нам бы хотелось; чаще оно оказывается впереди, преграждая путь, и будущее спотыкается о него, как раз когда мы думаем, что дорога свободна и радость обретена.

У Иоллана прошлое имелось. Он не стыдился его; только лишь думал, что с ним покончено, хотя на самом деле оно было только началом, ибо мы называем будущим лишь вечное начало прошлого.

До того как присоединиться к фениям, Иоллан был влюблен в деву из сидов по имени Укт Дилв[67] Прекрасная Грудь, и они были возлюбленными в течение многих лет. Как часто он навещал свою любовь в Дивноземье! С каким рвением и предвкушением он устремлялся туда! Любовный посвист, который он обычно подавал, был известен каждому из сидов, и не одна из нежных милых дам Дивноземья судачила о нем.

— Слышишь, тебя высвистывают, Прекрасная Грудь, — говорила ее сестра из сидов.

И Укт Дилв отвечала:

— Да, это мой смертный, мой возлюбленный, биение сердца и единственное сокровище.

Она прекращала прясть или шить, если занималась этими делами, или бросала печь лепешку из пшеничной муки мелкого помола на меду, пусть себе печется сама, и летела к Иоллану. Затем шли они рука в руке по краю, пахнущему яблоневым цветом и медом, и смотрели на тяжко склоненные ветви, на танцующие и сияющие облака. Или же стояли они вместе, мечтая, взявшись за руки, и глядели друг другу в глаза, окидывая друг друга взорами с головы до пят. Иоллан смотрел вниз, вглядываясь в чудесные серые колодцы, которые глядели на него, мерцая под тонкими бровями, а Укт Дилв смотрела вверх, в огромные черные колодцы, которые бесконечно-попеременно становились то мечтательными, то страстными.

Затем Иоллан возвращался в мир людей, а Укт Дилв — к своим занятиям в Стране вечно молодых.

— Что он сказал? — спрашивала ее сестра из сидов.

— Он сказал, что я Ягода гор, Звезда познания и Цветок малины.

— Они всегда говорят одно и то же! — дулась ее сестрица.

— Однако выглядят по-разному, — настаивала Укт Дилв, — и чувствуют разно, — бормотала она, и бесконечный разговор возобновлялся.

Какое-то время Иоллан не появлялась в Дивноземье; Укт Дилв дивилась тому, и сестра ее строила сотни догадок, одну хуже другой.

— Он не умер, иначе оказался бы тут, — рассуждала она. — Он позабыл тебя, моя дорогая.

Потом в Тир-на-Ног долетели вести о свадьбе Иоллана и Тирена, и, когда Укт Дилв услышала эту новость, ее сердце на мгновение перестало биться, и она закрыла глаза.

— Вот так! — сказала ее сестра. — Вот сколько длится любовь смертного! — прибавила она с печальным торжеством в голосе, что столь свойственен сестрам.

Однако на Укт Дилв снизошла ярость ревности и отчаяния, о которых никто из сидов никогда и не слыхивл, и с этого момента была она способна на любое злодейство, ибо есть две вещи, которые непросто сдерживать, — это голод и зависть. Она решила, что женщина, заменившая ее в сердце Иоллана, горько пожалеет о том дне, когда это случилось. И долго размышляла она и лелеяла месть в сердце своем, сидя в задумчивом одиночестве и горькой сосредоточенности, пока наконец не вызрел у нее план.

Она владела искусством магии и умела изменять внешность, поэтому превратилась в женщину — посланницу Финна, самую известную женщину в Ирландии; затем покинула она Дивноземье и появилась в мире земном. Там она направилась в сторону крепости Иоллана.

Иоллан знал по облику посланницу Финна, однако был удивлен, увидав ее.

Она же его поприветствовала:

— Здоровья и долголетия, мой господин!

— Здоровья и добрых дней! — Ответил он. — Что привело тебя сюда, дорогая?

— Я пришла от Финна.

— Каково его послание? — спросил он.

— Царственный вождь собирается навестить тебя.

— Ему будут рады, — ответил Иоллан. — Мы устроим ему ольстерский пир.

— Все знают, что это, — любезно молвила посланница. — К тому же, — добавила она, — у меня есть послание и для твоей королевы.

Тогда Тирен вышла из дома к посланнице, и, когда они отошли на некоторое расстояние, Укт Дилв вытащила из-под своего плаща ореховый прут и хлестнула им по плечу королевы, и в тот же миг Тирен дернулась, задрожала, начала кружиться внутрь и вниз и превратилась в гончую.

Так печально было смотреть на эту прекрасную стройную собаку, стоящую и дрожащую от изумления, печально было видеть ее прекрасные глаза, ее жалобный и изумленный до ужаса взгляд. Однако Укт Дилв не печалилась. Она накинула цепь на шею этой гончей, и они отправились на запад, к дому Фергюса Финнлиата, который слыл человеком, больше всего на свете, ненавидевшим собак. Именно из-за этой молвы о нем и повела Укт Дилв к нему эту собаку. Она не стремилась найти для нее удобный кров: она хотела отыскать для нее худшее обиталище в мире, и она надеялась, что Фергюс отомстит ей за ту ярость и ревность, которые питала она к Тирен.

Затем шли они рука в руке по краю, пахнущему яблоневым цветом и медом, и смотрели на тяжко склоненные ветви, на танцующие и сияющие облака

Глава III

По пути Укт Дилв злобно ругала собаку, трясла и дергала ее за цепь. И часто взвизгивала гончая по дороге, и частенько тихонько скулила она.

— Ах ты, разлучница! Похитительница чужих возлюбленных! — грозно кричала Укт Дилв. — Что бы сказал твой миленок, увидав тебя теперь? Как бы вытянулось его лицо, если бы он увидел твои вытянутые уши, твою длинную узкую морду, твои дрожащие тощие лапы и длинный серый хвост! Не стал бы он любить тебя тогда, дрянная девчонка! Ты слышала о Фергюсе Финнлиате, — продолжала она, — о человеке, который на дух не выносит собак?

Тирен, конечно, о нем слышала.

— Я притащу тебя к этому Фергюсу, — кричала Укт Дилв. — И он начнет швырять в тебя камни. В тебя ведь их никогда не бросали. Ах ты, мерзкая девчонка! Ты еще не знаешь, что такое крутящийся камень, который с размаху да со свистом врезается в ухо, или как это отчаянно больно, когда им садануть по тощей лапе. Воровка! Доходяга! Паршивая дрянь! Тебя никогда не пороли, а теперь будут! Ты услышишь посвист плети, когда она полетит, изгибаясь, вперед, вгрызется в плоть и отпрянет назад. Ночью украдкой ты будешь вырывать старые кости и грызть их от голода. Ты будешь скулить и выть на луну, дрожать от холода, и никогда больше не похитишь ты возлюбленного другой девушки!

Так и в таком духе говорила она с Тирен, пока они двигались вперед, и гончая от этого дрожала, поджималась и отчаянно, жалобно скулила.

Вот пришли они во владение Фергюса Финнлиата, и Укт Дилв потребовала, чтобы их впустили.

— Оставь эту собаку снаружи, — сказал слуга.

— Я не стану этого делать, — ответила выдававшая себя за посланницу.

— Ты можешь войти только без собаки, или стой тут с ней, — сказал суровый страж.

— Клянусь дланью своей, — воскликнула Укт Дилв, — что я войду с этой собакой, или твой хозяин ответит перед Финном.

Услыхав имя Финна, слуга чуть не рухнул. Он помчался звать своего господина, и Фергюс самолично вышел к большим дверям своего оплота.

— Гляди-ка! — изумленно воскликнул он. — Клянусь, это собака!

— Точно, собака, — буркнул угрюмый слуга.

— Иди отсюда, — сказал Фергюс Укт Дилв, — а когда прибьешь эту собаку, возвращайся ко мне, и я тебя награжу.

— Долгой жизни и здоровья тебе, мой добрый господин, от Финна, сына Кула, сына Башкне, — ответила она Фергюсу.

— Долгой жизни, здоровья и Финну, — ответил он. — Войди в дом и передай свое сообщение, но оставь собаку снаружи, ибо я не терплю собак.

— Собака войдет со мной, — ответила посланница.

— С чего бы это? — гневно воскликнул Фергюс.

— Финн посылает тебе эту собаку, чтобы ты заботился о ней, пока он ее не заберет, — сказала посланница.

— Удивительное дело! — проворчал Фергюс. — Финн же прекрасно знает, что нет на свете человека, который бы меньше любил собак, чем я!

— Как бы то ни было, господин, я передала сообщение Финна, и собака эта у меня за спиной. Примешь ее или отказываешься?

— Только в случае собаки и мог бы я отказать Финну, — молвил Фергюс, — но, поскольку я не могу ни в чем отказать ему, давай ее сюда.

Укт Дилв сунула ему в руку цепь.

— Ах ты, дрянная собака! — добавила она.

А потом она ушла, довольная своей местью, и вернулась домой к своим людям.

Глава IV

На следующий день Фергюс позвал своего слугу.

— Эта собака уже перестала дрожать? — спросил он.

— Нет, господин, — ответил слуга.

— Приведи сюда эту тварь, — сказал его хозяин, — пусть кто-то и остается недовольным, но Финн должен быть доволен.

Собаку приволокли, и он окинул ее злобным, недовольным взглядом.

— Да, действительно трясется, — заметил он.

— Это точно, — ответил слуга.

— Как ты лечишь эту дрожь? — спросил его господин, подумав, что, если у этой твари отвалятся лапы, Финна это не обрадует.

— Есть один способ, — с сомнением протянул слуга.

— Так если есть такой, расскажи мне! — сердито воскликнул его господин.

— Если бы вы взяли эту тварь на руки, обняли и поцеловали, дрожь могла бы прекратиться, — ответил слуга.

— Что ты сказал?! — заорал его хозяин и потянулся за дубинкой.

— Слышал я про такое… — смиренно ответил слуга.

— Притащи эту псину, — приказал Фергюс, — обними да поцелуй ее, и, если я замечу, что эта тварь все еще дрожит, я проломлю тебе башку.

Слуга наклонился к псине, но та цапнула его за руку и чуть не оттяпала ему нос.

— Эта псина меня не любит, — заметил слуга.

— Меня тоже, — рявкнул Фергюс. — Прочь с глаз моих!

Слуга удалился, и Фергюс остался наедине с гончей, а бедняжка была так напугана, что тряслась в десять раз сильнее прежнего.

— Точно у ней лапы отнимутся, — вздохнул Фергюс. — А ведь Финн будет в этом винить меня! — в отчаянии запричитал он.

Он приблизился к псине.

— Только попробуй цапнуть меня за нос или хотя бы коснуться зубами кончиков моих пальцев! — пригрозил он.

Он приподнял собаку, но она не огрызалась, а только дрожала. Несколько мгновений он осторожно придерживал ее.

— Если уж нужно ее обнять, — вздохнул он, — я обниму ее. Для Финна я бы пошел и на большее.

Он обхватил это создание, прижал к своей груди и угрюмо зашагал взад и вперед по зале. Собачий нос пристроился у него на груди под подбородком, и Фергюс аккуратно прижимал к себе псину через каждые пять шагов, и тут она высунула язык и робко лизнула его под подбородок.

— Перестань! — взревел Фергюс. — Никогда так не делай!

Он зарделся и злобно потупил взор. Снизу на него уставился кроткий взор карих глаз, и собака снова застенчиво лизнула его в подбородок.

— Если нужно ее поцеловать, — мрачно буркнул Фергюс, — я поцелую ее. — Для Финна я бы сделал и большее, — простонал он.

Он склонил голову, закрыл глаза и подтянул собачью морду к своим губам. И при этом собака завозилась у него на руках, тявкнула и зализала его так, что он еле ее удержал. Наконец он опустил собаку.

— Смотри-ка! Уже ничуть на дрожит, — заметил он.

Так оно и было.

Теперь, куда бы он ни шел, собака следовала за ним, вилась вокруг, чуть наскакивала на него и не отрывала от него преданного взгляда своих умных глаз, так что он только дивился.

— Я этой собаке нравлюсь, — пробормотал он изумленно. — Клянусь сердцем! — воскликнул он на следующий день, — мне нравится эта собака!

А еще через день он уже называл ее «мое сокровище, моя веточка». А через неделю он уже и представить не мог, как сможет без нее прожить хотя бы минуту.

Его терзала мысль, что какой-нибудь злыдень может бросить камень в эту собаку, поэтому он собрал свою челядь, слуг и обратился к ним.

Он сказал им, что эта гончая — царица всех тварей земных, биение его сердца и зеница его ока, и он предупредил их, что любой, кто хоть искоса на нее глянет или заставит ее нервничать, жестоко за содеянное ответит и будет наказан. И он перечислил список несчастий, которые обрушатся на такого злодея, и эти кары начинались со сдирания кожи и кончались четвертованием, а между ними было много еще таких изощренных и немыслимых казней, что кровь людей, слышавших про них, стыла в жилах, а женщины из домашних, прямо не сходя с места, так и попадали в обморок.

Глава V

Со временем до Финна дошла весть, что сестра его матери не живет с Иолланом. Тогда он сразу же отправил гонца с требованием выполнить данное ему обещание, потребовав немедленного возвращения Тирен. Иоллана это требование сильно опечалило. Он догадывался, что к исчезновению его королевы приложила руку Укт Дилв, и он умолял дать ему время, чтобы найти пропавшую девушку. Он пообещал, что если не сможет найти ее в течение определенного времени, то отдаст себя в руки Финна и подчинится любому приговору, который тот сможет ему вынести. Великий предводитель с этим согласился.

— Скажи этому потерявшему супругу, — молвил Финн, — что я заполучу либо девушку, либо его голову.

Иоллан отправился в Дивноземье. Дорогу он знал и вскоре пришел к холму, где обитала Укт Дилв.

Уговорить ее встретиться с ним было трудно, но в конце концов она согласилась, и они увиделись под яблоневыми ветвями Дивно-земья.

— Ну? — сказала Укт Дилв. — А! Это ты, нарушитель обетов и предатель любви!

— Привет тебе и благословение, — смиренно ответил Иоллан.

— Ручаюсь! — воскликнула она. — Не будет тебе от меня никакого благословения, ибо неблагословенно было наше расставание, когда ты меня бросил.

— Я в опасности, — молвил Иоллан.

— Мне-то что до этого? — резко ответила она.

— Финн может потребовать мою голову, — пробормотал он.

— Пусть требует то, что может взять, — ответила она.

— Нет, — гордо возразил Иоллан, — он потребует лишь то, что я могу дать.

— Расскажи мне, что случилось, — холодно ответила она.

Тогда Иоллан поведал ей свою историю и в заключение сказал:

— Я уверен, что это ты спрятала девушку.

— Если я спасу твою голову от Финна, — ответила женщина из сидов, — тогда она по праву будет принадлежать мне.

— Это справедливо, — ответил Иоллан.

— А если твоя голова моя, то и тело под ней мое. Ты согласен?

— Да, — сказал Иоллан.

— Поклянись, — сказала Укт Дилв, — что, если я уберегу тебя от этой напасти, буду твоей возлюбленной до конца жизни и времени.

— Я обещаю, — ответил Иоллан.

Тогда Укт Дилв отправилась в дом Фергюса Финнлиата, и она разрушила чары, наложенные на гончую, так что к ней вернулся прежний облик Тирен; а что до двух щенков, которых родила та гончая, то эти чары были нерушимы, поэтому они должны были оставаться как были. Этими двумя щенками были Бран и Школан. Их отослали Финну, и он безмерно их полюбил, ибо они были верны и ласковы, как могут быть только собаки, и были они такими же умными, как и люди. Кроме того, они же были двоюродными братьями Финна.

Потом Лугайд, так долго любивший Тирен, попросил ее выйти за него замуж. Ему пришлось доказать ей, что он не связан с какой-либо другой женщиной; и когда он доказал, что нет у него возлюбленных, они поженились и жили долго и счастливо — как и следует. Он же написал стих, начинавшийся так:

И тысячи весельчаков выучили потом этот стих.

Что же касается Фергюса Финнлиата, то он слег в постель и пролежал так целый год и один день, страдая от пагубной привязанности, и помер бы он в постели, если бы Финн не прислал ему дивного щенка, и через неделю эта юная гончая стала «звездой судьбы» и дорогим «биением его сердца», так что он сразу выздоровел, а потом жил долго и счастливо.