Исход

XI РОЛЬ ЛИЧНОСТИ

Клинки со звоном сталкивались, горячее дыхание вырывалось из легких бойцов, зрители восхищенно ахали, комментировали самые зрелищные выпады. Поединок был красив, дуэлянты, казалось, равны меж собой — и состязание шло уже скорее не для того, чтобы первому нанести победоносный удар, а, скорее, с целью продемонстрировать мастерство фехтовальщика и храбрость перед лицом неприятеля.

Ристалище на Благородной стороне со всех сторон окружили богатые экипажи с гербами на дверцах. У барьера толпилась публика из высшего света и полусвета: местные благородные кавалеры в роскошных дублетах из парчи и бархата, щегольских шоссах и пуленах с загнутыми вверх носами, а также дамы в пышных платьях и головных уборах невообразимых форм. Женщины жеманно обмахивались веерами, делая вид что им вот-вот станет дурно от яростных ударов поединщиков, и комментируя внешний вид сошедшихся в схватке аристократов. Балконы ближайших гостиниц и крыши особняков оказались оккупированы челядью и простым людом.

Можно было подумать, что половина Кесарии пришла посмотреть, как два провинциала сражаются друг с другом, решая меж собой бесконечно далекий от столичных жителей спор.

На лице Буревестника уже обильно выступил пот, руки начали наливаться тяжестью: Антуан был хорош, очень хорош, ни один из любимых обманных финтов Аркана не достиг своей цели! Хотя, еще кое-что в арсенале аскеронского герцога оставалось…

— Оу! — аркановский палаш щелкнул по кончику меча дю Массакра, сшибая оружие в сторону, острое жало рвануло к лицу Антуана, публика замерла в испуге…

Но молодой барон был начеку: в последний момент он успел отшатнуться, отдернуть голову, его длинные волосы взметнулись в воздухе, палаш Аркана, коснувшись полуседой шевелюры барона, тут же вернулся в исходную позицию… Бойцы закружили один вокруг одного, едва ли не рыча от накала схватки. Но — в первую очередь каждый из них пришел сюда совсем за другим. Во главе угла сегодня стояла политика, а не дуэль.

— Парки, — сквозь зубы процедил Аркан. — Парки и скверы. Обходите парки и скверы, когда всё начнется.

Сомкнутые на мгновение веки дю Массакра стали свидетельством того, что он все услышал и принял к сведению: поединщики снова сошлись, и осыпали друг друга градом ударов — клинки образовали вокруг них что-то вроде стального вихря, и любое неверное движение могло стоить одному из аристократов жизни. Каждый из них уже понял, с кем имеет дело, оценил соперника — и дрался в полную силу, не оскорбляя соперника жалостью.

Симпатии кесарийской публики, оставались, конечно, на стороне барона. Все-таки он был своим, пусть и с Запада. Его перед боем благословил кюре со знаком крыльев Феникса на груди, пусть и не Белый Брат. В конце концов, Антуан дю Массакр носил рыцарские шпоры и принадлежал к известному оптиматскому роду, который возводил свое происхождение к легендарным вождям людей Западного Ковчега!

Буревестник же изначально считался признанным злом, его знамя выглядело откровенно пугающе, он одевался в черное и красное, жил в мрачном поместье с головами чудищ на колах, и вообще — был проклятым раскольником, клейменным ортодоксом. А что касается родословной, так всякий знал — если и придет в мир настоящий апостол тьмы, то фамилия у него точно будет такая же, как у нынешнего герцога Аскеронского. Если Аркан рядом — жди беды!

— ДЗАНГ! — клинки столкнулись у самых оснований, гарды уперлись друг в друга, Антуан и Тиберий тяжело дыша пытались перебороть один одного, упираясь ногами в утоптанную землю ристалища.

— Чертополох. Спроси в Башне Магов Чертополоха… — процедил Аркан, глядя в глаза дю Массакра.

— Р-р-ра! — они оттолкнулись друг от друга и замерли, готовясь к решительному натиску.

Временные союзники почти всё уже успели обговорить, и можно было заканчивать. Дуэлянты снова двигались по кругу, как два хищных зверя. Конечно — победа в этой схватке по большому счету ничего не стоила, но оба они были молоды, оба — амбициозны и честолюбивы. Каждому хотелось проявить себя наилучшим образом! И плевали они на столичную публику: их люди, их сторонники сейчас не сводили глаз со своих сеньоров!

— Покушение будет на ступенях Дворца, перед голосованием, — одними губами проговорил дю Массакр и рванул вперед, нанося один за другим несколько быстрых уколов, от которых Аркан только и успевал уворачиваться и отпрыгивать.

Рему показалось — он поймал ритм, понял суть комбинации Антуана — и быстрым танцевальным движением Аркан ушел в полупируэт, уклоняясь от дерзкого массакровского удара вдогонку, обратным хватом. Буревестник рассек воздух быстрым и размашистым движением палаша и — да! Вся аркановская натура возликовала: бок барона окрасился кровью! Но в следующую секунду Рем мазнул рукой по своему лицу:

— Проклятье! Ты меня все таки достал! Как? — выругался Буревестник.

— А ты — меня… — дю Массакр растерянно смотрел на левый бок, где росло в размерах кровавое пятно.

— Первая кровь! — провозгласил маршал — распорядитель дуэли. — Оба соперника ранены! Бой окончен! Стороны могут примириться!

Дю Массакр демонстративно плюнул под ноги и отмахнулся от слуг, спешащих обработать рану господина:

— Мир между нами решительно невозможен, — проговорил он во всеуслышание. — Мы — враги до скончания века. Но — признаю, Тиберий Аркан Буревестник — умелый воин… Что не помешает мне выпустить ему кишки в следующий раз. Мы встретимся, когда нас не будут ограничивать формальности электоральной кампании…

— Да, да, — Аркан зажимал длинный разрез на скуле. — До следующего раз, мой достойный враг.

И зашагал к барьеру ристалища, под сень черных знамен с Красным Дэном, туда, где ожидали его зверобои. Нужно было подготовиться к решающему дню, и фраза о покушении заставляла герцога Аскеронского нервничать. Нет — покушениями его было не удивить, но место… Ступени Дворца? Как же это возможно?

Оставалось надеяться, что сыграть на дуэли получилось натурально. Тем паче — сколько там было игры, а сколько — настоящей вражды и соперничества, не могли, наверное, сказать и сами недавние поединщики.

Агис подкрался к Аркану с кривой иглой и прищурился:

— Заражения не будет, мой мальчик, это я гарантирую. Зарубцуется быстро, швы можно будет снять к концу недели, но шрам останется надолго… Ничего, ничего, Габи — хорошая девочка, она будет тебя любить и таким. Вот, выпей-ка, это позволит мне работать спокойно, а ты не будешь дергаться. И потом поспишь, хорошо поспишь…

— Пф-ф-ф! — Буревестник моментально выплюнул изо рта горько-сладкое снадобье. — Поспишь? Что значит поспишь? Не время спать, маэстру, нас ждут великие дела! Шейте наживо, Агис, шейте быстрее!

Алхимик кривился и морщился, но потом все-таки примерился и сделал первый стежок. Буревестник скрипнул зубами, а потом снял с пояса ремень и сунул его в рот: боль была адской, но он сам попросил этого, и теперь сжимал челюстями вонючую кожу и ругался и молился одновременно — молча.

— Мальчик мой, я хочу сказать тебе спасибо… Эти люди — сущие подонки, да, но такой ненависти к эльфам я не видал давно. Они готовы убивать остроухих уже сегодня, и мне дорогого стоило внушить им, что без противодействия лесным чудищам и другой магии, ничего не выйдет и они погибнут напрасно… — алхимик шил, вонзая кривую иглу в лицо Рема, он был сосредоточен на процессе. — Мы зальем отравой каждый клочок земли, где отметились остроухие, а потом — придем к ним под двери и потребуем ответа… Твой этот Беллами — он сущий демон, да? Говорят, он убил первого эльфа в двенадцать, а первого мага — на совершеннолетие, в двадцать один. Он ведь аскеронец, из герцогских башелье, верно? Ты с ним знаком?

— Некоторым образом… — просипел Буревестник.

Он никак не мог вспомнить: знает ли Агис о том, кем на самом является Ромул Беллами, и кем на самом деле является он сам — Рем? Алхимик всегда оставался странным человеком и большим оригиналом: не разглядеть в собеседнике герцога Аскеронского, даже при всех имеющихся признаках для него было так же естественно, как надеть правый башмак на левую ногу. Рассеянность у Агиса являлась неотъемлемой частью натуры.

— Всё! — алхимик схватил со стола плошку с какой-то дурно пахнущей пастой и обильно смазал ей порез на лице Аркана. — Вот это не стирай до утра.

Рем выплюнул ремень из рта и утер рукавом выступившие на глазах слезы. Шить наживо — идея была скверная, но и сон себе Буревестник позволить не мог.

— Благодарю… Завтра у меня много дел: голосование принцепс электор, и прочая суета… Я вам многим обязан и должен предупредить: то, что вы задумали — это лишь часть грядущего безумия. Будьте осторожны, маэстру и… Подденьте под свой балахон кирасу или кольчугу! — такая длинная речь далась Рему нелегко, рана саднила при малейшем движении мимических мышц.

— Кирасу? Кольчугу? О чем вы говорите? — заморгал алхимик.

— Габи будет очень огорчена, если с вами что-нибудь случиться… — Аркан встал, разгладил одежду, поправил портупею с мечами и потянулся за кожаной сумкой на столе. — Это мне?

— Весь набор, мальчик мой, как ты и просил… Ты снова идешь охотиться на чудовищ?

— О да, в чудовищах завтра недостатка не будет… — герцог Аскеронский повесил сумку на плечо. — Но я надеюсь победить их всех, да поможет мне Бог!

— Да поможет Бог нам всем! — кивнул алхимик и отвернулся к одному из верстаков.

Через мгновение он уже напевал под нос что-то маловразумительное и звенел колбочками и скляночками, как будто забыв о существовании «мальчика» и о том, что буквально только что штопал ему лицо. Аркан развернулся на каблуках и зашагал прочь.

О мести эльфам Агис точно не забудет — уж в этом-то можно было не сомневаться.

На имперские выборы каждый из принцепс электор должен был явиться лично, или — передать свои вицы через фактотума — доверенное лицо, обязательно также обладающего статусом выборщика.

Аркан подозревал, что его случай был уникальным в своем роде: имея один собственный голос от Аскерона он являлся фактотумом четырнадцати принцепс электор! Исторический прецедент! Ортодоксальные владетели вняли его доводом: на рассвете они покинули Кесарию, чтобы начать подготовку к большой войне…

От каждого из них Аркана имел полный карт-бланш. Точно такой же, какой отдали ему Децим, Монтрей, Микке Ярвинен и оба опустившихся аристократа из гнилых местечек. Он мог распоряжаться голосами так, как ему вздумается. Всеми — кроме Смарагды. Рем помнил: его превосходительство ректор попросил не голосовать за оптимата, дабы подложить свинью Синедриону. Так что у Аркана имелось серьезное опасение по поводу данной клятвы: он ведь намеревался отдать вицы ректора за дю Массакра, который считал себя адептом Феникса и чтил оптиматскую иерахию! Две части обещания вступали в конфликт между собой: проголосовать за Антуана означало доставить кардиналам массу проблем, что соответствовало духу, но не букве заключенной между герцогом Аскеронским и ректором Смарагдским сделки. Будучи ортодоксом, Рем привык следовать священным текстам буквально, но вместе с тем он был уверен: Творец видит сердце. И сам ректор одобрил бы такое использование его голоса, если бы вник в суть происходящего, в этом сомнения Аркан не испытывал.

Буревестнику казалось: вицы под кирасой и под кафтаном жгли ему грудь. Этот день наступил! Он замер перед ступенями Дворца, перед тем, как шагнуть на них во второй раз за свою жизнь. Сильный ветер дул с реки, черные волосы Аскеронского герцога и полы такого же черного, с багряным подбоем плаща трепетали под порывами мощного шквала. Темные обрывки туч то и дело закрывали собой закатное солнце. Восемь пополудни — такое время назначили для голосования. Почему не полдень? Почему не раннее утро?

Рем качнулся с пятки на носок, не решаясь шагнуть на первую ступень. Он шел в ловушку — и знал это. Но не идти не мог. Когда практически в одиночку собираешься повернуть историю всего человечества в другое русло — не грех и промедлить несколько лишних мгновений…

— Живый в помощи Вышнего, в крове Бога Небесного водворится… — проговорил Аркан и тяжко ступил на мрамор дворцовой лестницы. — Речет Господу: "Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!'

Он вбивал ноги в ступени так, будто снова выводил ритм на барабане комита на рабской галере, задавая темп для сотен гребцов-невольников. Тогда он управлял их движениями, вел огромный корабль, хотя и гёзы, и их бесноватый капитан считали себя хозяевами положения.

— Он избавит от сети ловчей и от слова мятежного, светом Своим осенит тебя, и на волю Его надеешься; оружием будет тебе истина Его… — Аркан шагал вверх.

Лестница была пуста: наверняка каждый из принцепс электор, бывших в Кесарии, уже находился в Большом зале и готовился отдать свой голос за своего кандидата. Никакого отдельного выдвижения претендентов не предусматривалось: провозгласить можно было любое имя, главное — чтобы возможный император имел благородное происхождение и являлся человеком.

Нередко многие из принцепс электор провозглашали сами себя, когда хотели заявить протест. Однако чаще всего — основные фавориты были заранее известны. Вот и теперь высший свет Кесарии и всей Империи полнился слухами о четырех владетелях, имеющих императорские амбиции, их имена называли уже громко, не таясь: герцог Карл Вильгельм фон Краузе — могучий и властный, барон Антуан дю Массакр — молодой герой войны с ортодоксальными еретиками из Аскерона, курфюрст Вермаллен — богатейший из популярских владетелей, князь Первой Гавани Люциан Фрагонар — самый влиятельный и авторитетный из ортодоксальных баннеретов.

— Не убоишься страха ночного, стрелы летящей во дни, вещи во тьме приходящей, сряща, и беса полуденного… — герцогские ботфорты тяжко ступали по древним мраморным плитам.

Ровно на середине пути ступени замерцали, и Аркан увидел фиолетовое марево. Точно такое же, какое возникало в момент активации Сибиллой портала! Так явно? Здесь? На ступенях дворца? Так откровенно? Буревестник прищурился, но шагов не замедлил: его правая ладонь уже лежала на рукояти скимитара, которым сегодня он был вооружен вместо церемониального меча, левая же — уже шарила в одном из многочисленных потайных карманов герцогского плаща.

— Падут подле тебя тысяча и тьма одесную тебя; к тебе же не приблизятся: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым! — порталов было два, и оба исторгли из себя отвратительных бестий, которые, казалось, сошли прямо с фресок оптиматских соборов, где изображался ад.

Это были самые настоящие демоны: рогатые, с оскаленными пастями, покрытые красноватой чешуей великаны в полтора человеческих роста. Таких Аркан уже видел: во время войны за Низац Роск!

— ГРА-А-А-А! — свирепый рев двух чудищ прогремел над Дворцовой стороной.

Стражники на вершине лестницы увидели угрозу и, стоит отдать им должное — заторопились вниз, перехватив алебарды в атакующую позицию. Слишком медленно торопились. Полыхающие тьмой глаза монстров уже увидели Аркана, их когтистые лапы поднялись угрожающе, раздвоенные языки показались из пастей…

Вдруг на лестнице ослепительно полыхнуло, в воздухе распространился аромат церковных благовоний и почему-то — кузницы, ошеломленные стражи дворца в следующее мгновение увидели аскеронского герцога в клубах густого дыма, с пылающим мечом в руках, который страшными ударами рубил одного из явившихся из преисподней монстров, в то время как второй пытался сбить с себя некую горящую субстанцию, катаясь по ступеням.

— Ибо ангелам Своим заповедал: на руках возьмут тебя, да никогда преткнеши о камень ногу твою! — страху не было места в сердце Аркана — он знал, что должен совершить, и даже если бы все легионы Ада явились сюда и попытались помешать ему — он сделал бы Божью работу до конца. — На аспида и василиска наступишь, и попирать будешь льва и змея!

Мощный прыжок вознес Аскеронского герцога вверх, и широким взмахом он отсек голову демона, туловище твари рухнуло на белый мрамор, из обрубка шеи потекла густая черная кровь, рогатая голова со стуком покатилась вниз.

— За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое… — рана на лице Аркана разошлась и лицо его теперь заливала кровь, но Буревестник в четыре шага подошел ко второму монстру, пытающемуся сбить с себя горючую смесь, и с размаху вонзил скимитар ему в сердце, и еще одним коротким ударом отделил голову от туловища. — Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней преисполню его, и явлю ему спасение Мое!

Стражники — их было уже не меньше пяти десятков — замерли в страхе, наблюдая за содеянным. То, что они видели, было не в силах человеческих. Являлся ли тот, кто поднимался по ступеням древнего Императорского Дворца человеком в этот момент? Какая сила вела его? Воины переглядывались, расступаясь и давая дорогу ортодоксу. Они не могли и не хотели препятствовать ему…

Часы били восемь.

Бургграф Штадлер, только что закончил подсчитывать голоса и теперь зачитывал список неявившихся принцепс электор. Среди них были Фрагонар, Бергандаль, Корнелий, а также — Монтрей, дю Пюс Лабуанский, кунингас Севера, наместник Юга, ректор Смарагды, герцог Аскеронский и еще кое-кто из гнилых местечек — они всех интересовали в гораздо меньшей степенью.

— Итак, поскольку более никто на выборы не явился, хотя и пробило восемь часов пополудни, голосование можно считать…

Вообще-то это было подло. Грязная и глупая уловка, недостойная такого значимого события. Сообщить о необходимости прибыть в восемь одним, и о начале голосования в восемь — другим. Разница — существенная. Когда Штадлер пытался спорить с кардиналом и консулом, те отвергли всяческие возражения: история всё спишет. Кровь смоет все следы. И бургграф знал, что они имеют в виду. И поэтому — торопился.

Ортодоксов не было — тем хуже для них. А аскеронец… Аскеронец уже должен быть мертв.

Золотая дверь Большого зала с чудовищным скрипом отворилась, и все пятьдесят без малого собравшихся здесь принцепс электор синхронно повернули головы: зрелище выглядело пугающим! Некто — в дымящемся плаще, с залитым кровью лицом и с обнаженным черным кривым мечом в руках — шагнул в зал для голосования.

— НЕЛЬЗЯ! — прогремел голос Буревестника. — Я, Тиберий Аркан-Барилоче, именуемый Буревестником, герцог Аскеронский, принцепс электор, отдаю голос Аскерона за…

«Что может изменить этот зарвавшийся еретик?» — подумал Штадлер, наблюдая, как тот идет к устланному золотой парчой помосту, на котором уже лежали две неравные группы вицей. Та, что гораздо больше — за Карла Вильгельма фон Краузе, и та, что поменьше — за Антуана дю Массакра. Да, популяры проголосовали за молодого барона, но это ровным счетом ни на что не повлияло. Сейчас ортодокс провозгласит или себя, или этого фанфарона Фрагонара и спектакль закончится!

— … за Антуана дю Массакра — императора Людей! — выкрикнул Тиберий Аркан и положил свои вицы на помост. — Голос Лабуа — за Антуана дю Массакра! Голос Монтаньи — за Антуана дю Массакра, голос Эверлесса — за дю Массакра! Гринхау! Бергандаль! Корнелий! Фрагонар!.. — вицы вспыхивали золотом всякий раз во время провозглашения, подтверждая право фактотума распоряжаться выбором каждой из земель.

Мертвая тишина царила в большом зале, только рыцари Запада — яростные враги всего Аскеронского — в недоумении вскочили со своих мест. Они хватались за эфесы мечей, переглядывались, и боялись поверить в то, что происходит.

— … Север и Ярвинен — за дю Массакра. Юг и Аквила — за дю Массакра! Смарагда — за Антуана дю Массакра! — хрипло выкрикнул последний голос Аркан, с силой ударив вицы ректора о помост. А потом высоко вверх поднял скимитар. — Виват, Империя! Виват, император дю Массакр!

В Большом Зале Императорского дворца начался ад.