Аркан шагал по залитым кровью улицам Зоргау, мрачно глядя себе под ноги. Случилось именно то, чего он хотел избежать. Почему? Потому что ортодоксы сработали максимально эффективно, превзошли самих себя. Он поручил взятие города своим командирам — и они справились. Не на сто, а на все на сто двадцать процентов. Одновременно с прорывом пехоты Скавра Цирюльника через портовые ворота, с противоположной стороны в Зоргау ворвалась конница Патрика — с факелами в руках и мечами наголо. Всадники порубили стражу, и, устроив бешеные скачки по улицам с гиканьем и свистом, увеличили общую панику до поистине фантасмагорических размеров. Жители обезумели от страха.
Два потока беженцев — одни из портового района, вторые — из предместий, столкнулись на главной площади города. В ужасной давке погибли сотни и сотни, пока древками копий и плетьми люди Аркана не навели порядок, и не уложили живых поверх мертвых. Зоргау сейчас являл собой красочную иллюстрацию к той самой фразе из Писания про «плачь и скрежет зубов».
— Лежать! Лежать, бараны! — орал какой-то седой сержант-зверобой. — Лежать, или мы проткнем каждого из вас копьем!
Из окон дворянских домов и местной герцогской резиденции уже выбрасывали трупы их защитников, женщины и дети из благородных рыдали у крылечек. Буревестник окинул взглядом группу пребывающих в состоянии шока дворянок у самого богатого, четырехэтажного дворца — скорее всего, он принадлежал Краузе. Следовало с пообщаться с этими дамами, но Аскеронский герцог сейчас имел совсем другую цель… Ту, которая вызывала у него куда больше жалости и сострадания.
— Что у нас тут, брат Мартелл? Расскажите, что случилось?
— Господне чудо! — священник пребывал в состоянии необыкновенного воодушевления. — Я сразу же послал за вами когда узнал, что произошло! Послушайте: местные фанатики схватили своих соседей-ортодоксов ночью, у них имелась энциклика от синедирона! Как удалось выяснить — такие документы в запечатанном виде разослали во все крупные оптиматские города месяц назад, и под страхом смерти кюре было запрещено открывать их до Ночи Святого Фарадея! Вы сами знаете, что там значилось…
— Призыв к убийству еретиков… — хмуро кивнул Аркан. — Значит, не только Кесария? «Убийство неверного не грех, это путь на Небо…»
— Но откуда… Это ведь последняя строчка энциклики! — ошеломленно взглянул на герцога брат Мартелл. — Вы знали?
— Слышал, и довольно давно. Это была моя первая стычка с Белыми Братьями, по пути на Север. Поздравляю всех нас, теперь человеконенавистничество — официальная идеология Синедриона, — внезапно хмурая гримаса на лице герцога сменилась злорадной улыбкой: — Того, что осталось от Синедриона, точнее! Кстати, как там дю Валье? Оклемался?
— Его лихорадит, ваше высочество, но мы делаем все возможное, — развел руками священник-зилот. — Идемте, тут недалеко! Вот, видите — эти, хм, приспособления?
Такие «приспособления» Аркан уже видал — на Низац Роск. Правоверные популяры-гезы держали в таких стальных клетках попавших к ним в руки нелюдей. Конструкция была довольно простой: рама буквой «П» из толстых брусьев, толстая цепь, на цепи — само узилище, из широких, склепанных меж собой полос металла. Дно из листового железа, под которым, при желании мучителей, можно было разжечь костер — с Эадором Нилэндэйлом в свое время так и поступили… Похоже, оптиматы тоже не гнушались подобными изобретениями, даром что эти изобретения были насквозь еретическими.
Клеток на площади стояло много, не меньше дюжины. Они перемежались с виселицами, стационарными тяжелыми колодками и другими замечательными устройствами, которыми феодалы и оптиматская иерархия внушала остальным сословиям незыблемость общественных устоев и любовь к порядку.
— Кого там держали? — Рем перешагивал жителей Зоргау, живых и мертвых. И те и другие взирали на него с ужасом.
Черный плащ с багряным подбоем, черный скимитар и черное же знамя со скалящимся Красным Дэном уже успели стать легендарными. И легенды эти не предвещали адептам Феникса ничего хорошего…
— Ортодоксов из слободки, монсеньор, — ответил вместо брата Мартелла Патрик Доэрти. На людях даже самый ближний круг Аркана предпочитал не забывать про правильные манеры, несмотря на ситуацию. — Женщин и детей. К нашему прибытию слобода была сожжена, бы увидели там следы боя… Дымящиеся развалины, кровь, изрубленные тела и сломанные стрелы — вот что мы там нашли. Орра, мужчины сражались, это точно, достойно сражались! Женщины, видимо, тоже, но… Двадцать семей против всего города? Толпа осадила слободку при поддержке герцогских стражников, силы были слишком не равны. Местные измывались над выжившими, ч-ч-черт… А потом запихали их в эти штуки — на потеху черни. Они швырялись в деток и женщин дерьмом и тухлятиной, орра, какие свиньи… Я бы убил их всех, всех кто не удавил друг друга в этом столпотворении!
Южанин пнул носком сапога ближайшего к нему горожанина — плотного мужчину в парчовой куртке. Брэ и шоссы этого бюргера были насквозь мокрые, он явно обмочился. Скорчившись на земле, среди мертвецов — жертв давки, горожанин прикрывал руками голову, на лице застыла гримаса, выражающая крайнюю степень страха.
— И в чем же чудо? — в отличие от Доэрти, Аркану не хотелось убивать.
Если оформить неясные стремления души Рема в слова, то, скорее всего, Буревестник предпочел бы забрать с собой, в Аскерон, всех, кто не желает жить по скотским законам, а потом — выстроить огромную каменную стену в пятьдесят локтей высотой вокруг избранных земель, чтобы отделить зерна от плевел и агнцев — от козлищ. На башни — поставить гномские аркбаллисты, на куртины — зверобоев с луками и мечами, и убивать всякого, кто попробует нарушить священные границы… Пусть утопают в своем смрадном болоте, пусть живут в дикости и варварстве, умирают от простуды и будут поедаемы вшами…
Но — уже через мгновение Аркан вспомнил Тимоню, вспомнил разговор у моста через Эдари, про гиену и гигиену, и его сердце несколько смягчилось. Не все оптиматы — одинаковые. Если с детства держать человека в одной и той же культурной среде, то он будет считать нормой происходящее вокруг. Нужно как минимум показать ему альтернативу, чтобы судить справедливо… С другой стороны — жители Зоргау видели альтернативу. И убили ее, и посадили в клетку.
— Монсеньор, все ортодоксы, что были в клетках — выжили в давке! Орудия пытки защитили женщин и детей, стальные прутья не позволили толпе причинить им вред! — горячо воскликнул брат Мартелл. — Господь защитил их таким чудесным образом! Оптиматы гибли сотнями, убивали друг друга собственными телами — и нам не пришлось пачкать клинки в их грязной крови… Они покарали себя сами! Верные же — дождались спасения!
— Господь защитил их, а мы — должны позаботиться, — на челюстях Буревестника играли злые желваки. — Слышите? Мы заберем их всех с собой… И обеспечим будущее каждого ребенка, за счет проклятого города Зоргау! Слышите, жители Зоргау? Я, Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский, за ваши злодеяния заберу ваше имущество, изгоню вас из ваших домов, сожгу ваш город, и уйду, отряхнув прах от ног своих… Идите на все четыре стороны света и скажите своим единоверцам: так будет с каждым! Если кто тронет мужчину, женщину, старика или ребенка моей веры — пусть знают, что к ним вскоре придут люди Аркана, с мечами и факелами в руках — и спросят о прегрешениях… Мы не дикари, и не будем убивать ваших женщин и детей, и истязать всех за прегрешения некоторых. Мы оставим Богу судить вас после смерти… Но — вы жили рука об руку с этими людьми, вы подковывали у них коней, ели их хлеб и покупали их товары, и улыбались им, и здоровались. Какими черствыми должны быть ваши сердца, какая мякина должна быть в ваших мозгах, чтобы в один день по слову безумцев из Кесарии вы набросились на них? И никто не встал на их защиту! Никто не пожалел своих соседей! С чего бы мне тогда жалеть вас? Встаньте и покиньте Зоргау, ибо если кто останется после полудня в городе — сгорит вместе с ним!
Аркан развернулся на каблуках ботфортов, и пошел к пристани. Плащ за его спиной трепетал, будто крылья гигантской птицы.
— Монсеньор! — подбежал Скавр и указал в сторону благородных оптиматских дам, которые жались друг к другу у дворцового крыльца. — Там — сестра и мать герцога Краузе. Недоимператора!
— Плевать, маэстру Цирюльник, — откликнулся Рем. — Мне плевать на них. Поступите с ними так же, как и с остальными горожанами. Пусть катятся на все четыре стороны, хоть к черту хоть к Фениксу… Хотя — разница не так уж и велика, верно?
Лицо его вдруг изменилось, глаза прищурились:
— Вы же понимаете, что прежде чем поджигать дома, мы должны убедиться, что забрали все, что может нам пригодиться? Война должна кормить сама себя, маэстру Скавр. Продовольствие, деньги, оружие, качественная одежда… Не мне вас учить, верно?
— Мы обчистим Зоргау до нитки, ваше высочество! — осклабился Сквар. — Не сомневайтесь!
Аркан не сомневался. Его командиры и их люди будут эффективны, и сделают все, как надо. На сто двадцать процентов. Главное, чтобы они не разобрали на камни местный собор, и не погрузили его на баржи, чтобы собрать где-нибудь в Тарвале или Крачках…
На втором по величине корабль флота ортодоксов — еще одной каракке из флота вроде-как-покойного Вермаллена, расположился госпиталь. Название корабля было как нельзя более подходящим — «Милосердие». Основу медицинского персонала составляли ортодоксальные незамужние девушки. Такого рода практика была строго-настрого предписана каждой девочке в Уставе Надлежащем, точно также, как воинские упражнения — мужчинам. Руководил плавучей лечебницей маэстру Цудечкис — он хоть и служил в свое время у дю Ритёра, но давно присягнул Аркану, и, говорят, подумывал о том, чтобы принять ортодоксальное вероучение. Слишком по душе старому лекарю был рационализм и практичность, с которой он столкнулся в Аскероне, да и здравый традиционный подход к гигиене и лечению ему импонировали.
Аркан прибыл на «Милосердие» в Ялике, вместе с полудюжиной охранников-гребцов, Эрнестом Черополохом и Патриком Доэрти — южанин тоже периодически помогал проводить сложные хирургические операции, и даже маэстру Цудечкис признавал — в этом бесшабашному голубоглазому сыну Юга не было равных. За операционным столом он превращался в хладнокровный, ювелирно точный механизм, который резал, шил и вправлял так, будто ничего вокруг более не существовало и не имело никакого значения.
— Браво, — сказал Буревестник, поднявшись по трапу и окину взглядом палубу плавучего госпиталя. — Это потрясающе. Передайте от меня всему персоналу бесконечную благодарность! То что вы делаете, и то, как вы это делаете — это настоящий подвиг! Наши люди должны знать, что их не бросят, что они — нужны и важны. Что мы позаботимся о всех… И вы — заботитесь. Первая благословляет ваши труды, я вижу это!
От переизбытка чувств Аркан отвесил церемонный поклон маэстру Цудечкису, а потом — и девушкам в белых передниках, которые развешивали белье. Пожалуй, теперь он точно знал, чем гордился сильнее всего в этом походе. Вот этим самым кораблем. Тем, что здесь происходило.
Почти стерильная чистота на бывшем торговом судне, сохнущие простыни на веревках, тот самый медицинский запах, тихие и грациозные девушки в белых передниках и непременных чепцах, отдыхающие на шкафуте раненые — в свежей одежде, с аккуратными повязками, да и вообще, вся чинная и даже в некоторой степени торжественная атмосфера госпиталя — все это соответствовало лучшим больницам Аскерона, университетской клинике Смарагды или Княжеской Лечебницы Первой Гавани!
— Пожалуй, я все больше проникаюсь ортодоксальностью, — сдавленно признал Чертополох, когда они двигались по узким, но очень опрятным коридорам меж трюмовыми переборками, за которыми располагались больничные палаты. — Нашим коновалам из Кесарии следовало бы поучиться организовывать лечебный процесс.
— Это и есть настоящее чудо, маэстру волшебник, — удовлетворенно кивнул Аркан. — Лучше всякой магии.
Их цель располагалась в носовой части каракки, но по пути Буревестник заглянул к Агису — тот вполне оправился за это время от зловредного воздействия туринн-таурского мэллорна, и обосновался в аптеке «Милосердия», с удовольствием углубившись в создание лекарственных средств и снадобий. Увидев герцога, он рассеянно помахал ему рукой и продолжил вытанцовывать вокруг стола с какими-то баночками и колбочками.
— Ценное приобретение этот ваш алхимик, знаете ли! — сказал Цудечкис. — Ученый человек! Мы с ним едва не подрались в первый вечер. Сразу видно — большой специалист!
Аргументация была спорной но Рему нравилось, что его люди находят общий язык, пусть и таким странным способом.
— А вот и пациент, к которому вы так стремились… — лекарь открыл дверь и Буревестник увидел чистую небольшую каюту и койку, у которой сидела миловидная девушка с толстой черной косой, ниспадающей на спину — до самого пояса. Она читала что-то из толстой книги.
— Благодарю, Агда, ты можешь быть свободна, — произнес Цудечкис, девушка встрепенулась, слегка испуганно и, кажется, умоляюще взглянула сначала на мужчину, который лежал на кровати, потом — на визитеров, и проскользнула мимо Аркана, Патрика и Чертополоха, прочь из каюты.
— Вы тоже, маэстру, — кивнул провожатым Буревестник. — Мне нужно поговорить с этим человеком с глазу на глаз. Когда узнаю подробности — мы их обсудим.
— Верное решение, ваше высочество. Все-таки после таких травм ему нужне покой, знаете ли… Пойдемте, пойдемте, выпьем по чашечке ча с чабрецом! — медик едва ли не взашей вытолкал мага и южанина.
Рем остался в палате один на один с пациентом.
— Тысяча чертей, Эдгар, ты просто сумасшедший кровожадный сукин сын! — с видимым восторгом проговорил Аркан. — Как ты это сделал?
Эдгар дю Валье лежал на кровати и ухмылялся. В его рыбьих глазах, кажется, было больше жизни чем когда-либо, он явно получал удовольствие от осознания хорошо проделанной работы. И он прекрасно понимал, что младший сын его обожаемого господина — Сервия Аркана Старого, Деспота Аскеронского, спрашивает не о способах шинковки иерархов Синедриона двумя кривыми клинками.
— Я трое суток лежал в императорской усыпальнице, в саркофаге Дункана Первого Моро Эльфинита, — пояснил он. — Ждал, считал секунды.
— Трое суток в гробнице, рядом с трупом? — брови Аркана поползли в верх. — Психический…
— Дункан давно сгнил, — небрежно махнул рукой Эдгар. — А вот его клинки и маска были целехоньки. Я решил, что это будет неплохой идеей — притвориться эльфом. Но, на самом деле, маска была жутко неудобная, натерла мне уши. Вы не знаете, почему у этого Дункана была такая маленькая голова?
— То есть размер головы императора Дункана — это то, что тебя сейчас действительно интересует? — этот рыцарь-ренегат всегда был для Рема загадкой, и не переставал удивлять. — Никаких других вопросов у тебя не имеется?
— Судя по тому, что мы плывем по реке, и я нахожусь в таких прекрасных условиях, и за мной так тщательно ухаживают — вашу часть сумасшествия и кровожадности вы воплотили в жизнь вполне успешно, — Эдгар несколько раз втянул воздух ноздрями, явно принюхиваясь. — И мы взяли какой-то город. Так что беспокоиться мне не о чем… Когда я оправлюсь от ран, а это будет дней через семь или пять, то немедленно двинусь к господину, чтобы доложить о выполнении задания и получить новое… А пока, да, ваше высочество! Меня интересует размер головы Дункана Эльфинита. Вы же изучали историю в университете?
— Боже мой, дю Валье, у тебя на самом деле беда с башкой, ты знаешь об этом? — потер виски Аркан.
— Смею вас заверить — знаю. И знаю, что вы знаете про свою герцогскую башку то же самое, ваше высочество,- довольно дерзко заявил мечник. — Мы с вами одинаковые. Зацикленные люди. Мы идем до конца, а? Если уж решили, так ничто нас с пути не собьет… Так что там с Дунканом?
— Черт бы тебя побрал! Дался тебе этот Дункан! — в мозгу Рема со скрипом всплывали исторические факты. — Шестнадцать ему было, и мать у него была эльфийка! Он короновался сто лет назад, а потом его убили во время дворцового переворота популяры, а потом их убили оптиматы, во время еще одного дворцового переворота, и захоронили Дункана как полагается, потому что все время между переворотами он на колу торчал прямо перед ступенями дворца, на Дворцовой стороне ненаглядной Кесарии!
— Бедолага! — вздохнул Эдгар дю Валье. — И мечи у него — дерьмо. И маска жмет. Можете позвать Агду, ваше высочество? Такая хорошая девушка, она читала мне рецепты смазок для клинков, за авторством маэстру Шольяка, знатного оружейника из Первой Гавани… Очень у этой Агды голос приятный, может я и женюсь на ней…
— Я позову тебе Агду, — проговорил странным голосом Аркан, прощаясь и закрывая за собой дверь в каюту. — Но жениться на ней не позволю. Трактат о смазке для клинков, а? Сумасшествие какое-то…