Глава одиннадцатая

Тем временем два корабля боролись за жизнь со стихией, но не их судьба интересна сему сказу, а живой благодаря напористому действу, рассекавший руками, будто мельницей, волны, с животной силой плывущий по направлению к недалекому берегу человек. Он игнорировал горечь соли во рту и глазах того цвета, какой в ясные дни принимала вызвавшая эту горечь отныне взбеленившаяся вокруг него жидкость.

Минуту назад он спустился в трюм жалобно трещавшей шхуны, где нашел искательницу приключений мирно спавшей, а учеников — бодрствовавшими, но чутье взвыло в нем при виде этой картины. Ученики повалились с ног, замерли без движения, а искательницы приключений в момент не стало: взяла да испарилась с ложа, даже вмятины на простынях после себя не оставила. Он убедился, что ученики целы, только уснули магическим сном, прогремел проклятие колдунам и кудесникам и выскочил на палубу.

Продрался через ветер, дождь, волны, пену, нашел капитана корабля у штурвала с обмотанной вокруг опоры штурвала цепью на поясе — чтобы не смыло за борт. Прокричал ему в ухо приказ немедленно сдаться преследовавшему их бригу во спасение экипажа. Вскочил на фальшборт, взмахнул ногами, со скользкой перегородки взлетел прыжком в воздух. Будь у него хвост с двумя плавниками, стеганул бы им яростно по горьким брызгам, а боковыми плавниками откорректировал падение, все равно воздух был почти водою в эту секунду, и в нем рыбой плыть можно было.

Свалился в море грузным китом, вынырнул на поверхность и поскакал по волнам описанным выше образом; напрасно перекрикивали ураган капитан шхуны, а за ним — капитан брига, мимо которых промчался следопыт. Лишь на миг он повернул голову, блеснул зеленью глаз во вспышке расколовшей небосвод молнии и перекрыл бурю кличем, из которого следовало капитану брига передать на сушу, чтобы граф ждал его скоро. Скоро же скрылся следопыт из виду пошедших на сближение судов, чьи палубы были затоплены, снасти спутаны, а люди частично смыты волнами за борт, потому что не выдержали напора желавшей упокоить их в своей толще морской воды. Чудом корабли не столкнулись, когда подтянулись друг к другу абордажными кошками.

Следопыт рвался к берегу и уклонялся от трезубца бившего его царя морского, которому пришлось не по нраву, что человек перечил его желанию. Но не интересовала следопыта воля его величества сделать его своим приближенным слугой, потому что у следопыта уже был господин, и не имело значения его отношение к поступкам хозяина, ибо он был верен долгу прежде всего. По почину долга он сиганул в пучину, только не на ее дно, а к размытому, разбитому, искореженному берегу, на расползшиеся пески которого выбрался под ударами ножей-волн в спину, одним движением отряхнулся от пены, задрожал от холода даже костями, но побежал к городу. Выросли вокруг него покосившиеся постройки порта, замелькали, вернее, поплыли в потоке дождя узкие, затем широкие улицы, а вскоре кулак следопыта грохнул о дверь ратуши, однако та не открылась.

Следопыт высадил дверь кулаками, вместе с бурей взлетел по ступеням, опрокинул скульптуры, пейзажи, портреты, вазы с фруктами, задрожал стеклами и врезался в потайную секцию стены, за которой крылись личные покои графа. Как горох отскакивали от стены проклятия на северном диалекте, но что-то вдруг дрогнуло в кладке кирпичей. Спустя минуту телохранители графа со следопытом и его сиятельством во главе уже продирались через улицы-реки, водоем-город к нищему кварталу, к чистому от бури центру пристанища бедноты, к каменному строению, около которого ныне и близко не было распивавших бутыль горькой полыни на двоих стражей.

Загрузка...