Искательница приключений

Глава первая

А по этому городу близ южного края материка предыдущего повествования мы проходиться не будем, ибо нас интересует группа старых зданий в отдалении от причалов прилегавшего к городу порта, к которым вела утоптанная дорожка. Четыре дома, все двухэтажные, три из них выглядели слишком плохо, дряхло даже для обиталищ попрошаек и портовых нищих; говоря откровенно, любой моряк при взгляде на них давался диву, как их не сдуло прошедшим здесь недавно ураганом. Зато четвертое, крайнее здание создавало впечатление несколько раз перестроенного, хорошо отремонтированного, по-прежнему прочного и жившего бурной жизнью заведения; в двери его и упиралась дорога от пристаней.

Заведение сие определенно обладало своим секретом популярности; слава о закусках его хозяйки разносилась на несколько портовых городов вдоль побережья и далеко вглубь материка, а определенные людские круги считали этот дом самым горячим местом своего рода в центральной части южной империи, а ведь на все в мире есть свои причины. Дом стоял на своем месте уже больше сотни лет, в нем работали перенявшие лучшее в своем ремесле люди, и даже вышибала ежесуточно обитал у двери из дорогой восточной древесины с хорошо смазанными петлями отнюдь не только для виду.

Своими руками с развитой мускулатурой и видимыми через окна на задний двор тренировками два раза в день он заставлял призадуматься определенного сорта посетителей, прежде чем они совершали какой-либо слишком смелый поступок по отношению к работникам заведения. Заставлял призадуматься, как призадумался он сам, когда в дом мимо него скользнула фигура в темном дорожном плаще с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик острого носа.

Смолкли постояльцы и проходимцы (у вышибалы была превосходная память на людей, и он называл проходимцами посетивших дом не более двух раз человек), будто фигура, как вошла, тяжело сдавила зал взглядом. Постояла на виду у всех, затем подошла и опустилась на скамью одного из центральных столов. Моряки, веселившиеся за столом, тут же предпочли перебраться в другое место. Вышибала не удивился, запусти бы странник тарелкой с супом в лицо одному из них, чтобы они поторопились. Вышибалу насторожило кажущееся отсутствие оружия у странника, и та же мысль пришла в голову вошедшей в тот момент в зал с кухни хозяйке, когда ее взгляд упал на нового посетителя.

А странник неожиданно расслабился, опустил плечи, положил руки на стол, что подействовало успокаивающе и на посетителей. Скоро тишина сменилась обычным трапезным гулом без привкуса настороженного любопытства и нервозности.

По одному ему известным признакам в поведении вышибала определил, что странник будто искал кого-то здесь. Вышибала, человек с широким шрамом на голове, конец которого опускался с тщательно выбритой лысины на лоб над правой бровью, посмотрел на хозяйку. Понял, что та не договаривалась о взаимных услугах с каким-нибудь скользким человеком, которого только и мог искать посетитель с такими манерами по отношению к окружающим, да в городе скользких личностей попросту почти и не было. Из чего следовало, что странник ошибся местом, пришел не туда, куда ему нужно, возможно, посетил даже не тот населенный пункт.

Как это водится, вопреки размышлениям вышибалы вскорости уходить из заведения этот посетитель совершенно определенно не задумывал. Желания пообедать, просидев за столом уже несколько минут в компании окружавших его аппетитных запахов и бряцания столовых приборов вкупе с усердно работавшими челюстями постояльцев, он тоже не проявил, да и на лестницу на второй этаж не посмотрел ни разу, а именно она вела ко второй и главной личине дома, который вышибала уже три десятка лет как охранял. Это укрепило вышибалу в выводах, сделанных им из наблюдений за странником.

Что ж, он стал смотреть, как хозяйка подходила к столу странника с намерением предотвратить нужду в физической силе. Вышибала по опыту знал, что из порта порой приходили люди, которым словами объяснить, что им следовало поискать другое заведение, могли лишь миловидные создания с длинными ресницами и игривыми глазами вроде работниц и самой хозяйки дома. Гул к тому времени перерос в обычный для послеобеденного часа гвалт: постояльцы легко забыли о новом посетителе.

Хозяйка смахнула со стола скитальца крошки сухой тряпкой, вытерла пролитый мореходами в спешке суп, склонилась к страннику и улыбнулась. Тут же отпрянула, так как тот, взглянув только хозяйке в лицо, а не еще чуть ниже, спустя несколько мгновений стукнул кулаком по столешнице:

— Выпивки в кружке погрязнее! — потребовал он.

Зал замолчал, ибо услышал неожиданно низкий для тонкой фигуры голос. Вышибала же неприятно улыбнулся, так как определил по звучанию возраст обладателя голоса и остался не впечатлен: молодыми годами, здоровым телом объяснил он себе насторожившие его легкие, порывистые движения странника. А хозяйка вздернула носик в ответ на прозвучавшую реплику, повернулась и пошла в кухню, но прежде одарила юношу порицающим взглядом. За столами наблюдавших эту сцену послышались смешки, затем посыпались едкие замечания и острые словечки в адрес фигуры в плаще.

Скоро помещение затряслось от смеха: хозяйка вернулась в зал и поставила перед молодым человеком кружку с отменным пойлом. Юнец напросился.

Вышибала стал ждать, когда он закашляется, хлебнув напиток. Под свист и улюлюканье юноша поднес кружку к губам и при этом старательно не пролил ни капли варева — а ведь хозяйка со щедрым умыслом наполнила сосуд до самых краев, чтобы юнец подольше одолевал его себе на посрамление.

В третий раз зал стих, так как пойло перетекло в глотку юнца быстро и с удовольствием, без препятствий и остановок, а пустая кружка, ни разу не оторвавшаяся от губ молодого человека, так грохнула о столешницу, что по ее дереву пошла трещина, и из трещины повалила густая пена. Нахальный мальчишка оказался горьким пьяницей.

Только вот пьяницы, как известно, не пышут здоровьем!

Вышибала обвел взглядом первый этаж дома. Прочитал на лицах людей одно лишь удивление от увиденного. Те, кто находился в зале, странника определенно не знали, ни постояльцы, ни проходимцы, ни даже один или два человека из группы купцов, впервые толкнувших столь приветливую и прославленную дверь знаменитого заведения в маленьком, но богатом порту, когда от юнца веяло уверенностью, что он пришел именно туда, куда хотел.

Для вышибалы это значило, что пора было разминать пальцы в качестве ненавязчивого предупреждения. Хруст косточек, тихий, отчетливо, однако, полился в помещение, в приходящий в себя после удивления гул, благо теперь молодой человек снова сидел тихо и не подавал признаков жизни.

Дальнейшие действия вышибалы предупредил своевременный взгляд хозяйки. Что ж, вышибала кивнул, но разминать пальцы не прекратил и только внимательнее проследил за тем, как хозяйка подошла к столу странника и заговорила с ним во второй раз. С ее уст слетело несколько слов, на которые в ответ юноша постучал кружкой по столешнице, то есть потребовал новую порцию выпивки — не слабее, а то и забористей предыдущей, а заодно подтолкнул кружку к хозяйке на замену, ибо из этой пить стало уже невозможно. Девушка нахмурилась, ушла на кухню, где кружка полетела в очаг печи, на которой готовилась еда, и попутно добавила еще несколько грошей в будущий счет за ранний ужин странника.

Хруст косточек. Вышибала буравил висок юнца взглядом. Он чувствовал, что юноша видел его, наблюдал за его руками и выражением лица, несмотря на то что капюшон с черным провалом под тканью повернулся в сторону кухни и лестницы на второй этаж с закрытой дверью, за которой прятался короткий коридор с четырьмя уютными комнатами. Похоже, молодой человек обратил внимание, наконец, на лестницу, и задумался о ее предназначении.

Забавно могло получиться, если бы дверь второго этажа открылась и по ступеням спустился нужный мальчишке человек. Но в тот момент, когда вышибала подумал об этом, два пролета вниз, в зал, ленивой, уставшей, но довольной походкой преодолел обычный на вид мореход, обладатель низкого чина на своем судне, с девушкой из заведения под руку. Вышибала помнил, что кроме этой пары пока никто не поднимался на второй этаж этим вечером; понаблюдав за моряком и девицей, затем замерев и прислушавшись, юноша, по разумению вышибалы, сделал такой же вывод о населенности людьми второго этажа здания.

И потерял терпение.

В четвертый раз наступила тишина. Она была полной и долгой, даже служанки, доселе безустанно сновавшие с подносами с пищей, напитками, грязной посудой между столами, замерли и замолчали. С кухни вышла хозяйка, она несла кружку хмеля большей емкости, чем предыдущая, и с совершенно убойной жидкостью, что пузырилась и плескалась в ней под шапкой пены насыщенного ядовито-зеленого цвета. Хозяйка вмиг стала чернее тучи, ибо у нее на глазах юноша вскинул руки и тонкими музыкальными пальцами смахнул с себя капюшон.

Сразу же по уложенному соломой каменному полу заскрипели стулья и скамьи. Двое мужчин, быстрее, чем хозяйка успела моргнуть, уселись у юнца по бокам, а третий приземлился через столешницу от него напротив. Хозяйка при виде этого сдула пенную шапку с кружки, хорошо глотнула хмельного из сосуда (поморщившись от непередаваемого вкусового ощущения), который уже не собиралась подносить к столу, и уперлась в странника сулившим очень многое взглядом. От этих покрасневших щек и сошедшихся к переносице бровей губы вышибалы скривились: он знал, на что женщины способны друг по отношению к дружке в борьбе за мужчину. А тут все обстояло хуже, гораздо хуже, чем можно было себе представить.

Потому что юноша оказался девушкой с самоуверенным взглядом и гордо расправленной небольшой, судя по складкам плаща, грудью, отчего работницы дома все как одна приняли озлобленный вид и только суровели по мере того, как к страннице подсаживалось все больше и больше мужчин.

К тому моменту вышибала разминал уже не пальцы, а кисти; он кивнул хозяйке, прошептал ей несколько слов, когда она подошла. Но столкнулся с недоверием, оттого что хозяйка видела, как со все меньшим неудовольствием странница убирала руки постояльцев со своих торса и бедер. Вышибала пожал плечами, ибо всерьез считал, что до странницы лишь несколько минут как стало доходить, что значило такое внимание к ней и что сообразно пониманию она только все больше пользовалась подвернувшимся ей под руку инструментом.

Хозяйка отошла от вышибалы недовольная. Впрочем, она продолжила заниматься своими делами как ни в чем не бывало, потому что красочно представила себе, чем все вот-вот закончится. Она вообразила себе весьма живописную сцену и поглядывала, при этом особо не пряча взгляда, когда же странница зайдет слишком далеко.

Несмотря на разногласие с вышибалой в деталях, суть происходящего не поменялась: слова стали уже бессильны что-либо изменить. Когда в очередной раз хозяйка вышла из кухни с подносом, она в предвкушении встретилась глазами с вышибалой, который разогревал мышцы спины округлыми движениями плеч и лопаток. Скоро представление должно было начаться.

Хозяйке было непонятно, как вышибала умудрился разглядеть в страннице что-то большее, чем портовую шлюху со свежим лицом и дурным характером. Особенно когда она осушила бокал одного из подсевших к ней мужчин, после чего поднялась со скамьи на стол, расчистила столешницу вокруг себя ногами (посуда посыпалась на пол) и принялась медленно, но все больше увлекаясь, танцевать.

Однако здесь же хозяйка прищурилась. Затем выражение ее лица неожиданно полностью изменилось: странница точным движением уронила с плеч на оголившийся стол свой плащ.

Прямые светлые волосы до таза, точеная фигура, набирающие страстность движения самозванки заставили хозяйку, затаив дыхание, вспомнить, что такого типа девушки давно не хватало в ее заведении, а сразу за тем вспомнить, что такого типа девушек не хватало в ее ремесле. Что скрывать, женщины ее породы выбирали это ремесло потому, что хотели заниматься им, потому что оно требовалось им для удовлетворения их страстей, а не по нужде в заработке и крове.

Вышибала тоже считал, что странница танцевала по своей воле, это так. Но, на его взгляд, воля ее заключалась в желании показать определенному человеку в доме, что окружающие ее стол люди дорого заплатят, если он не мелькнет сейчас же среди них. Двигаясь все непристойнее, она будто безмолвно кричала, что от нее не уйти, не спрятаться, даже если она не знала свою жертву в лицо — в чем вышибала, однако, сильно сомневался. Скиталица предупреждала танцем, что быстро и бесповоротно теряла контроль над собой. А это сулило привести к очевидным для предмета ее поисков совершенно неприятным последствиям.

С буграми мускулов на руках и шрамом на голове, вышибала смотрел и понимал, что девушка совершенно плевала на возмездие со стороны власти и даже простых людей города, которое неотвратимо настигнет ее всего несколько часов спустя после того, как по ее совести кто-то больше не сможет работать и кормить семью. Вышибала посмотрел на хозяйку, но с неприятным удивлением столкнулся с ее восхищенным взглядом.

Убедился в который раз, что в нужный момент женщины по непонятной причине перестают думать и что это только что случилось снова, здесь и сейчас. Тогда вышибала разрешил себе пойти к столу странницы. Но в то же время краем глаза не смог не отметить поспешивших на второй этаж с не слишком упиравшимися служанками четверых купцов, на которых сильно подействовал развязный танец на центральном столе.

Постояльцы расступились перед вышибалой, и он остановился у узкого края стола. На удивление ловко рука вышибалы нырнула в просторную одежду, в которую он был одет. В следующую секунду в теплом свете клонившегося к горизонту солнца, которым со стороны моря был залит зал, сверкнул острый металл.

Топорик с коротким лезвием вонзился в столешницу у ног странницы. Пена из расколотой его острием одной из трех избежавших падения на пол кружек полетела по воздуху и повисла на бородах сидевших и стоявших вокруг стола мужчин. Постояльцы, кто сидел, повскакивали со скамьи, кто стоял — отпрянули на почтительное расстояние, а девушки-служанки испуганно вздрогнули при звуке удара. Те из служанок, кто увидел топорик, вскрикнули и прикрыли рты руками, если в тот момент они были свободны от подносов.

Обладательница светлых волос прекратила танцевать. Она скосила глаза вниз, на топорик, затем изучила руки вышибалы, которые тот скрестил на груди. Странница сразу поняла, что значил этот жест.

Медленно, со вкусом, она опустилась на колени. Прогнулась спиной, оперлась на обе руки, потом с небольшим нажимом просунула два пальца в промежуток между рукоятью топорика и столешницей. Уголок рта светловолосой девушки приподнялся.

— Плохо вошел, — сказал низкий голос. И тут же сидение на коленях с опорой на руки стало двусмысленным, а странница еще и погладила рукоять топорика ладонью.

Еще двое с работницами дома заторопились наверх.

Вышибала протянул руку и выдернул топорик из дерева, при этом едва не коснулся руки обладательницы светлых волос; та проследила за вышибалой спокойно, будто он никак не нарушил ее личное пространство. Миг спустя металл сверкнул вновь, и лезвие топорика пробило древесину насквозь. Две прежде уцелевшие кружки с пойлом разлетелись в куски.

Капля хмеля расчертила щеку странницы. Девушка позволила ей стечь до подбородка, после чего сняла хмель кончиком пальца и слизнула спиртное с подушечки. Изучила ноготь и третью фалангу, пристально, будто сделала знаменательное открытие.

— Мало брызг, — вынесла приговор она.

Далее вышибала сидел на полу и приводил в порядок зрение. Его топорик звякнул о камни, небрежно брошенный. Странница спрыгнула со стола.

— Плохо вошел, мало брызг, да и размер меньше среднего будет, — сказала она громко. Затем обратилась ко всему залу: — Кто хозяин здесь?

Ответа не последовало. Мужчины в молчании пожирали скиталицу взглядами.

— Кто хозяин тут? — повторила она.

— Я, — сказала хозяйка дома.

Взгляды девушек встретились. В одном был гнев, он сжигал остатки былого восхищения, а во втором ясно читалось отсутствие интереса ко всему происходящему, и лишь неприятная принужденность действовать дальше. Странница продолжила говорить:

— Даром у тебя вышибала хлеб ест. Страшен он на вид, мускулист и закален в потасовках, но женщина его с ног сбивает легким нежным поглаживанием.

Хозяйка поняла, куда клонила странница.

— Не раз доказал вышибала себя в деле, — возразила она.

— Пускай докажет еще раз, ибо только что осрамился он, — ответствовала странница.

В зале возроптали на это.

— Негоже бить женщину! — донеслось сразу с нескольких сторон, правда, не очень уверенно, ибо вышибала до сих пор потирал глаза и тряс головой в попытке привести видимый ему мир в фокус.

— А это мы проверим, — сказала странница. — Как бы не вышло, что женщине мужчину бить стыдно.

С этими словами она села за край стола. Дождалась, чтобы вышибала поднялся на ноги и обменялся с хозяйкой взглядами. Та кивнула.

Странница поставила на столешницу локоть, сомкнула и разомкнула ладонь, поманила вышибалу к себе зовущим жестом — пальцем. Под одобрительный гул вышибала опустился за противоположный край стола, поставил и свой локоть на столешницу. В падавшем из окон свете его мускулы заиграли великолепным рельефом.

Руки странницы и вышибалы сошлись, тонкая бледноватая ладонь без остатка утонула в широкой. Кто-то отсчитал три счета, мышцы напряглись, кисти вышибалы и странницы задрожали от усилия. Затем под свист и улюлюканье широкая загорелая ладонь поползла вниз и оказалась прижатой к столу.

Странница поиграла пальцами, повращала запястьем, расслабила его. Повернулась к стоявшим позади нее мужчинам и сказала:

— Я сильнее его. Но пускай попробует положить меня двумя руками, и да будут боги ему в помощь.

Насмешки постояльцев в сторону вышибалы были реакцией на слова странницы. Но вышибала согласился и даже, покраснев от усердия, победил.

Он посмотрел страннице в глаза, будто спросил, что дальше. Создалось ощущение, что между ним и девушкой установилось некое странное взаимопонимание в тот момент. Странница сказала:

— Давай в третий раз, дружеский. Можешь так же, двумя руками.

Возгласы одобрения встретили ее предложение, а вышибала всей душой пожелал, чтобы нужный светловолосой гостье человек в конце концов показался. Похоже, только один вышибала из всех присутствовавших догадывался, что невинными забавами дело не ограничится, если странница вскорости не найдет того, кого искала.

Но среди постояльцев и проходимцев не возникло новых лиц, как не нашлось и глаз, выражавших что-либо помимо острого ожидания захватывающего зрелища, когда вышибала быстро оглядел помещение. Тогда он снова обхватил ладонь девушки своими ручищами и надавил еще до того, как в очередной раз выкрикнули счет.

В первые секунды вышибале сопутствовал успех, ибо странница не ожидала, что он начнет жать сейчас же. Однако затем руки вышибалы почему-то ослабли, отказались подчиняться ему и легли так резво, что отчаянно побелевшие костяшки пальцев его стукнули о стол. Вилки да ложки на столешнице подпрыгнули и жалобно звякнули.

Странница высвободила руку из ладоней вышибалы и поднялась со скамьи.

— Теперь не грех побить женщину, — заявила она. — Ведь все видели, что я не слаба. А вышибала никому не доказал, что не даром хлеб ест и воду пьет в этом доме.

В пятый раз за вечер в зале стало тихо. Вышибала обменялся взглядами с хозяйкой. И он, и она знали, что выбора у него особого не было. Поэтому вышибала встал из-за стола, чтобы продолжить уже в откровенной форме исполнение старого обычая таверн и постоялых дворов, в котором выяснялось, кто более пригож защищать заведение, прежний вышибала или пожелавший занять его место другой человек. Вышибала вспомнил тот день, когда сам предъявил свои права работать в этом доме, и вспомнил так же последовавшую за словесной перепалкой яростную схватку, в которой он вышел победителем.

Уже через минуту хозяйка с бессильной злостью наблюдала за избиением своего вышибалы, когда он раз за разом оказывался лежащим на полу. При этом кости вышибалы не хрустели, кровь не текла из полученных им ран, да и ран-то на вышибале не появлялось, ведь странница обращалась с ним бережно, только лишь разными способами роняла его на солому.

Зато лица постояльцев, на которые хозяйка тоже смотрела, вселяли в нее все больший страх после каждого броска странницы, после каждого ее легкого и расслабленного движения. По мере единоборства, а по сути — унижения вышибалы, в гримасах мужчин оставалось все меньше человеческого: здравый рассудок вытесняло пробудившееся в них желание плоти и крови. Больше половины постояльцев хрипло закричали и забили кулаками по столешницам, когда вышибала вдруг плохо упал и тяжело закашлялся.

Вышибала прилагал огромные усилия, чтобы подняться на ноги. Странница стояла над ним и смотрела, получится ли у него это. Вышибала никак не мог совладать с собой, а затем его снова сотряс кашель, и он сплюнул на пол чем-то красным, вязким. Это видели все в зале.

Словно сговорившись, все как одна девушки-служанки побежали из зала — кто на кухню, кто на второй этаж. Они еще не видели такого насилия в их заведении, да и не увидят больше после этого дня. На первом этаже из женщин, вернее, невинных на вид девушек, остались только странница и хозяйка.

Далее поднятый с четверенек вышибала рухнул от очередного броска на один из столов, перевернул его с хрустом дерева и остался лежать посреди перемешавшихся блюд и напитков, в каше мяса, овощей, пузырьков да пены разноцветного алкоголя. Странница наступила вышибале на грудь подошвой сапога, перенесла вес своего тела на согнутое колено, чем взяла и выдавила воздух из легких вышибалы.

— Выползай прочь, — зло сказала она.

Вышибала пополз, как только сапог убрался с него. Пополз, трижды едва не упав, на улицу, за дверь, под заливистый хохот мужчин. Когда дверь за вышибалой затворилась, странница сделала то, что представлялось ей наиболее логичным сделать дальше.

Она вспрыгнула на стол, на котором ранее танцевала. Постояльцы и проходимцы восторженно закричали. Хозяйка же закрыла лицо руками, а ее ноги, помимо воли, будто приросли к полу. Воображение принялось рисовать хозяйке с безудержным рвением, как ее валят с ног, разрывают на ней одежду и как она не может сопротивляться всем желающим ее тело.

— Смотри, в твоем доме пируем! — прозвучал в десятке шагов от хозяйки низкий, но звонкий голос. Он заставил хозяйку отнять ладони от глаз. Была в этом голосе какая-то колдовская сила, которой хозяйка подчинилась.

Она вновь увидела странницу: та страстно танцевала на столе и взахлеб пила из чужих кружек все, что подносили ей одни руки постояльцев, в то время как другие раз за разом безуспешно тянулись к ее голеням и бедрам. Скиталица ловко отталкивала их, а особо резвые хлестко била, чем еще сильнее подогревала общий пыл. Потом хозяйка заметила, что метательный топорик вышибалы пропал с того места на полу, где он остался лежать. У хозяйки закружилась голова, перед глазами побелело при мысли о том, что кто-то из мужчин подобрал его.

Вдруг будто порыв ветра прошелся по залу, вопреки тому что утро и день выдались на редкость спокойными в плане погоды. Что-то бешено вращавшееся на лету вошло по рукоять в деревянную часть стены дома, а очередная кружка в руке странницы за секунду до этого с глухим хлопком лопнула и окатила душистыми брызгами мужчин вокруг стола.

Хозяйка вскрикнула от неожиданности. Странница повернулась почему-то к двери. А постояльцы и проходимцы загоготали, стряхивая с бород и рубах пену, приняв случившееся за похабную проделку.

Но скиталица мрачно посмотрела поверх их голов, и они притихли. Проследили за ее взглядом. Увидели в дверном проеме вышибалу, в лице которого отчетливо пахло кровью.

Светловолосая гостья сошла со стола на пол. Перед ней расступились.

— Ты бросил топор мне в спину, — сказала она вышибале.

— Я мог убить тебя, пока ты плясала. Благодари меня за то, что оставил тебе жизнь, — ответил тот.

— В этом городе никому нет дела до моей смерти. Никто не стал бы искать мое тело и человека, который убил меня. Ты побоялся бросить топор туда, куда надо, вот оно что. Ты трус, раз струхнул убить никому не нужную самозванку.

Реплика странницы вызвала в адрес вышибалы поток насмешек, что резво запрыгал по помещению, между стен и от пола до потолка. Но вышибала, который неизвестно как привел себя в порядок за дверью заведения, и глазом не моргнул. Он будто не слышал ничего из всего того оскорбительного и унизительного, что бросили ему в лицо. Вышибала был сосредоточен на другом, а именно — на гостье.

Странница ничуть не удивилась быстрому излечению вышибалы за порогом дома и его возвращению в зал. Она могла совершить и не такое, и с помощью своих собственных рук, а не припрятанного где-нибудь в просторной одежде лечебного зелья, например, выдержанного из красного мха нужной редкой породы. Девушка изучила черты лица вышибалы, ибо его губы не дрогнули, не ответили на ее реплику, а только сомкнулись в сплошную едва видимую линию.

Хозяйка тоже смотрела на вышибалу. Она знала его с самого своего рождения и чувствовала, что он был готов опровергнуть слова странницы. Она ощущала, что он собирался сделать это сейчас любым грязным способом, которых знал множество, и лишь приберегал до того момента, когда они будут нужны. Ноги хозяйки сами по себе ожили, чем она тут же воспользовалась и побежала к вышибале.

— Не лей кровь в моем доме! — вцепилась она в плечи вышибале. — Я найду тебе работу. В городе много постоялых дворов.

— Никакая работа не светит ему, ибо слух ползет из ушей в уши слишком быстро и делает свое дело обстоятельно и скрупулезно. Есть только один способ предотвратить появление толков.

В подтверждение сказанного странницей вышибала отстранил хозяйку. Он пошел к центральному столу, жалея, что броском топора только разбил кружку в ладони девчонки, а не перебил ей позвоночник, не отсек ей голову, не расколол череп. А ведь топорик отлично смотрелся бы промеж этих самоуверенных ясных глаз.

Идя к страннице, всего два десятка шагов, вышибала нехотя признавался себе, что она была права насчет того, что в этом городе никто не заинтересуется ее смертью. Все в ней говорило, что она здесь в первый раз и не знает из городских и даже окрестных жителей никого, ни одного человека. Он понимал, что по какой-то своей подспудной причине не сделал смертельный бросок, а послал топорик только лишь в кружку с горячительным напитком в руке странницы.

Но все большая часть ума вышибалы понимала, пока он медленно, слишком медленно приближался к столу, что, даже полети топор в голову девчонке, его лезвие все равно раскололо бы один только сосуд с хмелем, и выглядело бы все это совершенно естественно. До вышибалы ныне доходило, что посетившая его заведение странница была не совсем человеком в привычном смысле этого слова. Она легко увернулась бы от броска, едва заслышав свист воздуха за спиной со стороны мгновенно и без скрипа раскрывшейся двери.

И вышибала отогнал от себя мысль о том, каковой была бы реакция девчонки, пойми она, что он попытался убить ее.

Кем она была? Что представляла собой, наделенная способностями, которые вышибала только сейчас начинал просматривать за ней в полной мере? Вот о чем думал мускулистый человек с широким шрамом на лбу, когда останавливался в двух шагах от гостьи — а она неотрывно смотрела на него.

Догадка о профессии самозванки вдруг заплясала в глазах вышибалы, и они раскрылись широко. На брови вышибалы обильно покатился холодный пот. Странница моментально распознала эту столь знакомую ей искру — много раз видела она сей всполох понимания в своей жизни. Она отметила капли влаги на лице вышибалы и достойно оценила храбрость, с которой такой смелый и такой жалкий в этот момент человек сделал последние шаги к ней на ногах, переставших у него гнуться.

Страннице совершенно разонравилось то, что она собралась сделать с вышибалой.

Что-то обхватило кисть гостьи. В ответ мягкий удар ладонью упал на хозяйку дома. Он ни капли не повредил лицо и фигуру ее, ибо странница представляла, как хозяйка дорожила ими. Тело попытавшейся остановить странницу девушки служило ей для добычи хлеба насущного, и то же самое можно было сказать обо всех остальных девушках и женщинах, что работали днем и ночью в знаменитом здании около порта.

От удара ладонью голова хозяйки закружилась, в ушах запищало и загрохотало. Кошмар перед глазами ее закачался, поблек и уплыл от нее в темноту. Хозяйка обмякла и распростерлась на соломе, упав с колен, на которых встала в мольбе. Странница отметила красиво разметавшиеся по соломе ее густые темно-каштановые волосы.

После этого удара страннице стало противно решительно все, что она делала тут. Ей и с самого начала не нравилось все это. Но она не считала, что могла остановиться и повернуть назад, даже если бы ей того захотелось. И она перевела взгляд на постояльцев заведения.

— Кто притронется к ней, раньше вот этого попадет на тот свет, — сказала гостья, длинным пальцем указав на вышибалу, а до этого ткнув ноготком себе под ноги, на хозяйку. — А ты клади руку на стол и кричи, ведь страшно будет. А не закричишь — я уйду. Вот так просто.

Вышибала подчинился. Усилием воли он очистил свое лицо от какого-либо выражения. Да и страх перед неизбежным (ведь он понимал, что не смог бы воспрепятствовать страннице; куда там, даже пять таких, как он, человек не управились бы с этим) у него отступил.

Беззвучно, в одном только своем уме, вышибала яростно проклинал человека, из-за которого светловолосая бестия вершила в заведении свои отвратительные дела. Даже сейчас вышибала продолжал считать, что странница пришла сюда по чью-то душу, но прибыла в место, где ее цели, кем бы она ни являлась, и духу никогда не бывало.

А если и бывало, и если он искусно прятался все это время среди присутствовавших, ничем не выдавая себя даже скиталице, то он был самым вертким и гнусным из известных долгой памяти вышибалы на таких людей мерзавцем.

— Выходи! — закричал в голос вышибала спрятавшемуся подлецу, на случай если он был тут, когда из воздуха, что ли, возник кинжал в руке гостьи и понесся к плоти вышибалы с обнаженным алкающим лезвием.

Но не пролилась кровь из разрезанной глотки вышибалы, не покатилось его отсеченное ухо по столу, а затем по полу, и нос остался на лице целым и невредимым, даже не оцарапанным гранью пролетевшего прямо мимо него острия. Все, что вышибала почувствовал, когда отзвучал удар металла о дерево, было холодом между указательным и средним пальцами лежавшей на столе его ладони.

Вышибала посмотрел на свою руку, провел взглядом от предплечья к ладони и увидел чуть наклонно вошедший в столешницу, аккуратно, через щель между его пальцами, кинжал гостьи — а тот подрагивал на пружинистом лезвии, ловил блики света из окон и от огоньков свечей.

Вышибала не издал ни звука. Он почему-то чувствовал, что этот удар не заденет его. И так оно и оказалось.

Тогда странница буркнула что-то о мужестве людском, выпустила рукоять кинжала и пошла в сторону двери.

В зале повисло горькое, почти картинное разочарование: мужчины на первом этаже ожидали кровавого зрелища с криками боли и катанием вышибалы по полу в агонии, а все завершилось так мирно. Один только вышибала понимал, что ожидаемое ими представление не преминет разразиться, и в гораздо более широком отношении, чем того хотелось бы всем.

Так же как вышибала почувствовал, что кинжал странницы не заденет его, ему вдруг стало понятно, что тонкой фигуре нельзя позволить добраться до порога двери, ибо она просто не собиралась переступать его.

Поэтому вышибала убрал со стола руку (при этом не смог не отметить искусную работу по лезвию и рукояти вонзившегося в столешницу кинжала) и заговорил вдогонку девушке в надежде хоть немного оттянуть время. Тем самым он в первую очередь спасал женщин заведения, во вторую — постояльцев и проходимцев, до которых до сих пор не доходило, куда все клонилось; о себе вышибала не думал, ибо не таким человеком был он, чтобы высоко ставить свою жизнь.

— Постой! — Странница остановилась в четырех шагах от порога. — Пойди прочь, если закричишь от того, что сделаю с твоей ладонью теперь я.

Скиталица пораздумала — вышибала будто увидел это по ее спине. Повернулась, подошла легким шагом с выражением интереса на лице. Положила руку на стол и пытливо посмотрела на вышибалу.

— Сначала принеси мой топор.

Гостья исполнила. Несколько напряглась, чтобы выдернуть топорик из стены. Однако было непонятно, глядя на нее, как в столь тонком теле вообще обитала сила сделать это.

Но вышибала не удивился ни капли.

Странница повторно положила ладонь на стол. Топорик в руке вышибалы ожил, заплясал между пальцами и завертелся.

— Разведи пальцы, — приказал он. — Я не так меток, как ты.

Девушка выполнила. Затем она стала наблюдать, как с возраставшей скоростью и увеличивавшейся силой топор вышибалы принялся падать между ее растопыренными пальцами и подниматься, справа налево, по кругу. На пятом круге стол затрясся под ударами, и из столешницы полетели щепки.

Кружки лихо опрокинулись, тарелки с едой бурно извергли свое содержимое, вилки, ложки и ножи забряцали, словно кости обглоданного и высохшего мертвеца друг о дружку на взбесившемся ветру, когда в конце шестого круга человек со шрамом на голове расколол стол надвое последним ударом. Пахучая масса из хлеба, мяса, овощей и пьяного хмеля повалилась на пол.

Конечно, при всем этом скиталица и не моргнула. Она поднялась со скамьи и обвела взглядом помещение, с понятной целью и так же поступил вышибала.

Здесь вышибала окончательно убедился в своей правоте относительно мотивов скиталицы. С минуту все молчало в зале под двумя этими парами ищущих глаз.

Казалось, что-то вот-вот должно было измениться. Что-то с секунды на секунду должно было произойти.

Но никто не вышел и не сказал: «Хватит, я здесь!» И теперь никого не выделили зрительные и другие органы чувств вышибалы и странницы из возбужденной до предела массы людей.

Это значило, что нужный скиталице человек продолжал прятаться от нее. Из этого следовало: чтобы заставить его показаться, пришло время воспользоваться крайними методами. Это говорило о том, что страннице пора наносить людям в зале настоящие раны.

Вышибала громко сказал:

— Я первый.

Последовал за сим удар по лицу, который поверг вышибалу на колени. Затем тонкая рука вздернула его на ноги за воротник, под треск ткани плотной одежды, клок которой остался в пальцах девушки. Здесь мужчины запоздало поняли, какие события предваряли все это время исполняемые гостьей прелюдии. Впервые в постояльцах взыграл страх, и он сполна подтвердился секунду спустя.

Смерть вышибалы соткалась из воздуха, как и кинжал, что едва не разрубил ему пальцы, когда они лежали на ныне годном уже только на дрова столе. Время замедлилось для вышибалы, и он даже залюбовался тем, как возникли из пустоты ножны, как из них со звоном вылетел меч, чье яркое, будто горевшее изнутри лезвие понеслось к его животу.

Чтобы смерть была мучительной, понятное дело. Чтобы вышибала истек кровью, щедро вымочив ею солому и опилки на полу. Из-за спрятавшегося где-то в этих четырех стенах труса, за которым пришла чья-то хорошо оплаченная и порученная профессиональному исполнителю месть.

Труса, в процессе убийства которого погибнут невинные люди вроде вышибалы, хозяйки дома и всех, кто находился в нем в этот злополучный вечерний час, когда солнце покидало небо.

После соприкосновения плоти с мечом с сияющим лезвием, после взгляда на то, что острие сделало с его телом, человек со шрамом на голове ощутил полную покорность судьбе, хотя никогда не думал, что она распорядится им вот так. Он считал, что умрет старым, немощным, после того как больше не сможет защищать чей-то грязный кабак. Умрет от голода, если ему не повезет набрать учеников, которые будут содержать его и похоронят его тело. Или погибнет от предательского ножа грабителя-недоучки во внезапном бою на улице.

Что, дорогой читатель, ты решил, что на пол повалились скрученные внутренности живота вышибалы? Или другие важные подкожные телесные органы? Или голова вышибалы отлетела и увенчала один из столов, с широкой ухмылкой, от краев которой потекли к бороде неровные красные полосы? А может быть, одним движением отсеченный от черепа скальп с куском шрама взлетел в воздух, украсил люстру, вдохнул в запах помещения аромат человечьей кожи, поджаривающейся до корней волос горящих на огне свечей?

Вышибала увидел лезвие меча между безымянным пальцем и мизинцем своей правой ноги.

— Ты испугался. Беги, — сказала странница, подкрепив посыл тремя тихими загадочными словами.

С остекленевшими глазами вышибала выбежал из зала и больше никогда не возвращался в него. Странница запрыгнула на новый, еще никем не разломанный стол, расшвыряла ногами яства, широким жестом руки рассыпала дугой горсть алчно блеснувших золотых монет (тоже возникших в тонкой ладони прямо из воздуха) и закричала: «Гуляй, добрый люд!»

Она знала, чего добивалась, став секундой позже, когда монеты звякнули о пол, перемахивать со стола на стол по всему помещению, будто стремительная птица с крыши одного здания на крышу другого. Своими руками забирать жизни мужчин она не захотела, зато мужчины были счастливы убивать один другого за нее, ибо им к тому моменту нужен был для этого только повод.

Кони войны, кони страстей сорвались ту секунду с привязи и пустились вскачь по полю человеческой плоти, рассеивая ударами копыт буйство беспощадное и гнев дикий. Одни постояльцы и проходимцы принялись с остервенением бить друг другу лица, кулаками, ножками, спинками и сиденьями стульев, вторые ворвались голодной кричащей массой в кухню, из которой в зал дыхнуло жаром брошенного без присмотра огня и тяжелым духом сгоревшей на нем пищи. Третьи прогрохотали десятками подошв по лестнице на второй этаж, расшатали, в нескольких местах обломили ступени и опору под ними, саму лестницу чуть не сорвали со стены, а там, на площадке, весом тел навалились и вышибли дверь в заветный коридор, куда и хлынули потоком. Четвертые стали прыгать с разбегу, перелетать столы и скамьи заведения, неуклюже размахивая руками и ногами, сталкиваться лбами и носами в попытках поймать порхавшую по воздуху со столешницы на столешницу по всему залу облаченную в плоть длинноволосую тень. Некто, не подчинившийся всеобщему хаосу, обнажил меч, отогнал мужчин от места, где лежала хозяйка дома, привел ее в чувство хлесткими хлопками по щекам и вытолкнул за дверь. Постоял у порога, наблюдая за потасовкой, прыгнул сам наперехват гостье, когда та была рядом, но гораздо сноровистее, чем решительно все постояльцы и проходимцы в зале, и в тот миг странница почувствовала, что ее настиг в воздухе горящий поцелуй.

Жар поймавшего ее поцелуя соперничал с его нежностью, так что любая девушка поняла бы, что ее целовал не один из посетителей заведения, движимый желанием плотским только. А руки, чьи прикосновения были прекрасны, и не имело значения, что они чересчур быстро спускались к тазу. Ведь неподдельная страсть открывает все двери женской души… Но странница выплыла из сладостных иллюзий, разомкнула веки и посмотрела в синие глаза стража, которому капля дождя упала на нос тогда, на воротах. Страж примкнул к губам самозванки еще раз, и так они и простояли среди бушующей битвы на самом крепком столе, покуда кто-то не бросил окурок дурманящей травы на залитую спиртным грязную и усеянную древесными щепками солому.

Огонь мгновенно охватил все деревянное, камни яростно раскалил; его языки лизнули и тут же перекинулись на стол, на котором странница утопала в объятиях стража и вкушала прелесть его губ. Тонула в разметавших ее волосы руках, испивала крепкое, мгновенно пьянящее вино поцелуя, грелась от широкой груди, притихшей рациональной частью сознания понимая, что страж готов был сгореть заживо в занимающемся под ними огне, лишь бы держать в руках ее. Было что-то романтичное в таком конце жизненного пути гостьи, что-то искупавшее содеянные в ее совсем недавнем прошлом грехи, но инстинкт самосохранения возобладал над чувствами, стоило древесному дыму защекотать ноздри и преисподней запылать под сапогами. Странница разорвала объятия, схватила запястье стража, стащила его со стола на пол и сквозь огонь и крики поспешила с ним к выходу.

Она наполнила грудь воздухом на улице, затем поняла, что в тех криках не слышала боли от ожогов. Повернулась и увидела повалившую вслед за ней и стражем из пылавшего заведения безумную, потерявшую человеческий вид, но необожженную толпу. В ту же минуту до ушей самозванки донеслись шлепки и уханье чего-то тяжелого — с такими звуками оно уходило под воду, — а к уже двум горевшим зданиям побежали от не таких далеких причалов люди с причудливыми приспособлениями с множеством шлангов на плечах.

Страж потянул странницу к себе, наклонился поцеловать ее в третий раз и напоролся на удар кулаком в живот такой сильный, что перед его глазами заплясали тысячи мотыльков-светляков, хотя вокруг было светлее, чем в полдень, из-за пожара.

Печалясь непониманию, злясь на себя за предательство, наконец, прощая обещание вернуться и продолжить завоевание ее сердца, искательница приключений уложила обмякшего стража на землю и дождалась, когда закрылись передавшие все это цвета сумерек синие глаза за веками. Она призналась себе, что ей хорошо было класть руки на высокие плечи молодого человека, целовать его, ощущать его своим собственным, но на самом деле ее чувства принадлежали другому мужского пола существу.

А на плечо искательницы приключений вдруг опустилась чья-то тяжелая рука.

Обернувшись и посмотрев, она увидела свою жертву, но не свою цель. Тут же нежные чувства в ней сменились едва сдерживаемой яростью.

Этот человек был причиной тому, что скиталица только что натворила. Из-за того, что он не пожелал показаться деве на глаза, были разрушения, были унижения, люди потеряли работу в огне кормившего их здания. Но человек с густыми кустистыми бровями приложил палец к сухим губам на своем лице и зашипел с таким видом, что златовласка отчего-то взяла и прислушалась к вылетевшим из его рта словам.

— Благодаря моей власти над огнем никто не пострадал. Работники дома не останутся на улице, за ними присмотрит специальный для таких ситуаций высокопоставленный чиновник, — было сказано отчетливо и достаточно громко, чтобы перекрыть гудение пожара.

Тут дева убедилась, что огонь и впрямь расступался перед ней, когда она бежала по залу со стражем к двери, и что со второго этажа в воду падали не тумбы с зеркалами, не шкафы с женской одеждой, не постели пышные, роскошные, а прыгали из окон люди. Она вгляделась в свою жертву, в морщины на его лице, выпытывая в их изгибах все о нем, ибо он явно упомянул не все свои способности, которыми воспользовался несколько минут назад.

В следующий миг на фоне заката и горевшего публичного дома златовласка выхватила из воздуха меч, освободила его от ножен и направила удар на шею человека. Но тот закричал:

— Что, среди тех, кто спешит тушить пожар, не найдется портовых стражей?! И они не увидят тебя с колдовским мечом в руках да посреди лужи крови? Золотом ты не откупишься, когда тебя поймают, не тот город ты стала разрушать!

Лезвие остановилось у сонной артерии на худой шее с множеством кругов в коже, потому что странница посмотрела по сторонам. Люди в легких кольчугах действительно были: они быстро стекались со стороны порта и припортовых районов к уже трем горевшим, несмотря на усилия пожарной команды, зданиям. Жертва златовласки оттолкнула от себя меч, что интересно — за лезвие, и не порезалась, хотя оно иные стальные доспехи с легким мышечным усилием от рук пробивало. Человек завернулся в плащ, сгорбился в эдакого избитого тяготами жизни старика, закряхтел и пошел, побрел, поковылял прочь.

— Продолжай стоять на виду и привлекать внимание, — бросил он искательнице приключений через плечо, когда она не последовала за ним.

Девушка стояла недолго. Она глянула на шланги, лившие морскую воду в огонь, на дома, от которых останутся только обгоревшие остовы к концу сумерек, спрятала меч в воздух и поспешила за стариком. Солнечный шар своей нижней частью погрузился за ту линию, где море и небо сливались в одно, а на востоке темнота уже изготовилась выползти на небосвод к тому моменту.

Искательница приключений оглянулась убедиться, что люди в легких кольчугах расходились в разных направлениях от пожара и вертели головами во все стороны, явно выискивая кого-то. Ее. Также она отметила, что странным образом ни один из портовых стражей не пошел за ней и стариком, хотя много раз их глаза прощупывали и то направление, в котором отправились Лихт и ее несостоявшаяся жертва. Искательница приключений сделала вывод, что она вместе со стариком могла как оставаться на месте, так и стоять в десятке метров от дорожки к полыхавшим зданиям, и портовые стражи все равно прошли бы мимо них, будто они были бесплотным воздухом. Стражи просто не видели деву, не видели старика, и в этом, несомненно, были замешаны чьи-то чары.

Также не нужно было быть великим мыслителем, последовательным логиком, чтобы понять, кто это воздействовал так на стражей. А это в свою очередь значило, что старик хотя бы на время уберег Лихт от преследования.

Сие не помешало искательнице приключений совершить неприличный поступок: она нагнала виновника своих деяний и толкнула его обеими руками в спину, так сильно, что он споткнулся и неуклюже попытался восстановить равновесие.

— Ты сжег четыре здания и ведешь себя так, будто ничего не произошло! Ты идешь куда-то, в место, которое я не знаю, ждешь, что я пойду за тобой, рассчитываешь на доверие к тебе с моей стороны, и это после того, как заставил меня сыграть для тебя на человеческих страстях! Посмотри, на что похожи сейчас все эти люди. Ты не заслуживаешь ни капли доверия к твоей персоне, — сказала она повернувшемуся к ней старику, будто отрезала.

Его взгляд из-под кустистых бровей потяжелел. Древняя, грозная искра промелькнула в нем.

Но странница не отвела глаз.

Тогда старик пошел дальше в ту сторону, куда направлялся, и лишь время от времени озирался и проверял, следовала ли искательница приключений вопреки своим словам за ним.

Ни один из них долго не нарушал тишину: старый человек не спешил говорить, куда именно он шагал на своих уже давно не таких быстрых ногах, а дева считала ниже своего достоинства пытаться выудить из него хоть слово после того, как он не ответил на предъявленное ему обвинение.

Старик открыл рот, когда они подошли к обиталищам самых бедных людей города — одноэтажным постройкам из дешевого дерева с огородами и курятниками во дворах. Заборы вокруг этих лачуг покосились, местами в них были обломлены или вовсе отсутствовали доски или даже вкопанные в землю вязанки травы, обмазанные глиной и обсушенные. Но не потому, что на починку ограждений у обитателей этих жилищ не хватало средств и сил, а оттого что красть в их домишках было решительно нечего, за исключением разве что только самих жизней их хозяев.

— Виновата во всем ты, не умеющая искать, — прошелестело со стороны старика, как приговор.

Теперь в глазах странницы промелькнула искра, совсем не древняя, но опасная. Впрочем, старый человек, спиной почувствовав этот взгляд, обернулся и выдержал его так, будто на него подул мягкий вечерний ветерок.

— Не стоит мериться со мной силами, ты проиграешь.

— Я бы попробовала.

Старик отмахнулся.

— Ты и твой спутник не просто так прошли мимо того, что искали, — продолжил он вскоре, когда завел искательницу приключений на несколько узких грязных улочек вглубь трущоб. Остановился, пропустил внезапно выскочившую ему под ноги черную кошку. Та отбежала на приличное расстояние, повернулась, выгнула спину дугой и зашипела, словно старый человек был демоном каким. Понаблюдав за кошкой и стариком, странница подумала об известных ей опасных формах сплетений энергий, которые могла применить прямо сейчас, быстро и без особых соматических усилий.

— Я не скрывал того, что ты ищешь, глупая девчонка, — мгновенно отреагировал старик. — Мне это совершенно ни к чему. И прекрати думать о заклинаниях, твое лицо красноречиво выражает предвкушение всех мук, которые, как ты надеешься, я испытаю, когда ты произнесешь несколько коротких слов.

— Кажется, ты не по лицу прочитал мои мысли, если смотришь совсем в другую сторону.

Старый человек действительно смотрел не на искательницу приключений, а вверх по улочке, вернее, просто утоптанной подошвами земле без следа хоть какой-нибудь кладки. Интересно, во что превращалась эта колея, когда шел сильный дождь?

— Кажется, — ответил старик какое-то время спустя. Черная кошка осталась позади, скрылась за поворотом дороги вместе со своим распушенным хвостом и сверкающими глазами, но искательница приключений все еще ясно чувствовала исходившие от нее потоки неприязни к старику.

Тут странница достаточно грубо высвободила руку, ибо пальцы старого человека сомкнулись на ее запястье и потащили за собой, когда она резко замедлила шаг: ей не понравился ответ старика относительно чтения ее мыслей.

Остановился и старик, хмурый, стоило страннице вырвать кисть. Серые глаза вновь столкнулись с серыми, и теперь игра в «кто кого переглядит» длилась ничуть не меньше двух минут.

— Дальше иди сам.

— Все решат, что ты околдовала стража.

— Страж мне безразличен.

— А лгать ты не умеешь. Вернись, несчастное создание! Я не хотел обидеть тебя!

Последние фразы несостоявшаяся жертва искательницы приключений сказала в спину ей, так как странница тут же повернулась и пошла обратно к порту. Скоро старик еще больше повысил голос, чтобы он долетел до ушей девушки, а она только двинулась быстрее, будто не услышала ни одного отправленного ей вслед слова.

— К стражу ты испытываешь легкое чувство симпатии из-за его внешности и поведения и большое чувство ответственности за то, что втянула его в грязную историю: ведь все видели, что ты обнимала его и он не сопротивлялся, даже получал удовольствие. Его расспросят, откуда он знает тебя, и могут решить, что он с тобой в сговоре. Но другого рода думы ты посвящаешь магическому, колдовскому существу. И не надейся найти его без моей помощи, ибо у него хватает умения скрывать свое местопребывание от тебя, как он делает это прямо сейчас. Боги, какое упрямство! Не заставляй меня разверзнуть землю под твоими ногами, чтобы всего-то поговорить с тобой в тихом месте, ты же чувствуешь, что от меня не исходит для тебя никакой угрозы!

Старый человек поспешил за шагами искательницы приключений. Почти сразу он стал задыхаться, так как его легкие тоже были уже давно не те, а к тому же ему еще пришлось при таком беге громко говорить.

Дева вдоволь помучила старика быстрой ходьбой, наслушалась сполна все напористее слетавших с его уст просьб остановиться по-хорошему, затем только как будто нехотя поумерила поступь. Повернулась. Посмотрела на старого человека.

Его тяжелое дыхание доносилось до нее чуть ли не с дюжины шагов. Странница вспомнила, что вот именно так заставляла она выглядеть своих учителей два с половиной десятка лет назад в ответ на их попытки втолковать ей очередную мудрость, которую она отказывалась постичь. Только в глазах этого старого человека металась та древняя, тяжелая, мрачная искра, которую искательница приключений уже видела при брошенном ему обвинении в пожаре, сразу после их неспешного бегства от портовых стражей.

Могущий быть вызванным такой искрой багровый огонь был интересен искательнице приключений в качестве проявления энергии из того истока, на свет или, правильнее сказать — тьму которого она пришла в этот город, в порт, к морю.