Искусство французского поцелуя

Глава 2

Мы приземлились в аэропорту Шарля де Голля на час раньше положенного, и я решила, что это добрый знак. Когда самолет шел на посадку, я пыталась увидеть в иллюминатор Эйфелеву башню, собор Парижской Богоматери или извилистую Сену — хоть какую-нибудь достопримечательность, которая отметила бы мое прибытие. Увы, внизу расстилались геометрически ровные пастбища или густые тучи, закрывавшие весь вид. Это сбило меня с толку: Франция запомнилась мне не такой. Где же великолепные здания и живописные крыши?

В самолет я взяла с собой два путеводителя по Парижу от издательств «Фодорс» и «Фроммерс», твердо решив за восемь часов полета прочитать их от корки до корки. Последний раз я была в Париже восемь лет назад: после окончания летней практики мы с Поппи решили устроить себе недельный отпуск. Увы, сидя между тучным бизнесменом и женщиной, которую то и дело тошнило (да я и сама немного боюсь летать), сосредоточиться на чтении я не смогла.

Вместо этого я думала о Брете.

Я скучала по нему и презирала себя за это. Если уж я решила быть до конца честной с собой (а почему бы и нет, терять-то уже нечего), то приходилось признать, что сойтись с Бретом мы не могли.

Мы познакомились три года назад на вечеринке 80-х в клубе «Антигуа», который находится в центре Орландо на Черч-стрит. Мы с Лесли и Моной кривлялись под «Vogue» Мадонны, когда я случайно поглядела на привлекательного брюнета, сидящего за барной стойкой. У него была обворожительная улыбка, и он смотрел прямо на меня. Песня закончилась, из динамиков зазвучала «Livin on a Prayer», и я пошла к бару.

— Привет! — крикнул Брет сквозь грохот, когда я будто невзначай уселась рядом с ним, чтобы заказать водку с тоником.

— Привет, — непринужденно ответила я.

Мое сердце забилось, как сумасшедшее, стоило мне увидеть его дивные карие глаза. Точеное лицо Джона Бон Джови, певшего «Возьми меня за руку, у нас все получится», мелькало на всех экранах в зале.

— Можно тебя угостить?

Немного помедлив, я кивнула. Брет улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.

— Меня зовут Брет.

— А я Эмма.

Он чинно пожал мою руку, не отрывая от меня взгляда.

— Ты очень красивая.

Брет сказал это искренне, не думая льстить, и я ему поверила.

Проболтав со мной полчаса и познакомившись с Лесли, Моной и Амандой, он пригласил меня в соседний бар «Латитьюдс» на крыше. Там мы сидели под луной, потягивали водку с тоником (у нас был одинаковый любимый напиток), обсуждали фильмы (мы оба считали «Энни Холл» и «Руководство» шедеврами кинематографа), делились впечатлениями о концертах (как выяснилось, мы были на одном концерте «Sister Hazel» в Доме блюза) и рассказывали друг другу, каким видим свое будущее. У нас было столько общего, и Брет так внимательно глядел мне в глаза, ласково улыбаясь, что мое сердце затрепетало. К концу вечера я влюбилась по уши. На следующий же день состоялось наше первое свидание, а через месяц Брет впервые назвал меня своей девушкой. Все шло чудесно, лучше не придумаешь.

В Брете я нашла все, о чем мечтала: он был привлекательный, успешный, забавный, добрый. Моя семья его обожала, а родители Брета, в конце концов, со мной смирились. Иными словами, мы идеально подходили друг другу — как арахисовое масло и джем. Но моя лучшая подруга тоже решила полакомиться сэндвичем.

— Passeport, s'il vous plaоt[1].

Суровый голос сотрудника таможни прервал мои мысли. За воспоминаниями о Брете я сама не заметила, как сошла с самолета и оказалась у стойки иммиграционного контроля, словно обломок кораблекрушения среди моря пассажиров.

— Ах да, конечно, — запинаясь, проговорила я и стала рыться в сумке.

Нащупав два путеводителя, розовый iPod, в который я закачала «Five for Fighting», «The Beatles» и Кортни Джей, а также ноутбук, купленный на прошлогодние премиальные, я наконец выхватила свой тисненный золотом американский паспорт в темно-синей обложке.

— Voilа! [2] — вскрикнула я, надеясь, что таможенник по достоинству оценит мои скромные познания во французском языке.

Увы, он только хмыкнул, раскрыл паспорт и внимательно его изучил. Волосы у меня стали короче, чем на фотографии — чуть выше плеч, и посветлели на пару тонов (к началу мая солнце во Флориде палит уже добрых два месяца). Загар был чуть темнее, а веснушки ярче. Ну и, разумеется, четыре недели поедания мятного мороженого с шоколадной крошкой не прошли для меня даром (эй, надо же было как-то успокаиваться?): я набрала фунтов десять, не меньше. Однако мой обычный встрепанный вид не изменился — стертая помада, потрескавшиеся губы и лохматые волосы, как будто я только что вылезла из аэродинамической трубы. Подозреваю, что после полета через океан я выглядела не лучше.

— Отдыхаете? — спросил таможенник с таким могучим французским прононсом, что я секунд десять пыталась понять смысл его слов.

— Oui, — твердо ответила я и тут же вспомнила, что вообще-то приехала работать.

— Надолго к нам?

Он по-прежнему упорно говорил по-английски.

— На пять недель.

Этот срок вдруг показался мне невероятно долгим, и я едва переборола желание рвануть к выходу на посадку.

Француз пробормотал что-то невнятное, поставил печать в паспорт и отдал его мне.

— Проходите, — сказал он. — Добро пожаловать во Францию.

Так, вместе с очередной волной пассажиров я очутилась в стране, где не была уже много лет, чтобы начать новую жизнь, к которой еще не была готова.

— Эмма! Эмма! Сюда!

Я заметила Поппи, как только вышла из зала выдачи багажа, волоча за собой два гигантских бордовых чемодана.

— Привет! — воскликнула я, обрадовавшись даже сильнее, чем ожидала.

Взвалив две сумки на плечо, я с трудом, будто в замедленной съемке, потащилась со всем скарбом к подруге. Та широко улыбалась и махала, как полоумная.

— Добро пожаловать! — сказала Поппи, нетерпеливо захлопав в ладоши и кинувшись меня обнимать.

Ее темные волосы с рыжими прядями были убраны в хвост, и она явно переборщила с макияжем — впрочем, к такой Поппи я и привыкла. Выше меня на три дюйма, она была гордой обладательницей голливудской улыбки до ушей, румяных щек, огромных глаз цвета морской волны и фигуры, которую сама называла «аппетитной».

Сегодня Поппи надела яркую бордовую блузку, черную юбку, больше похожую на пояс, и темно-зеленые колготки. Несмотря на усталость, я улыбнулась в ответ на ее фирменную улыбку.

— Давай помогу, — предложила она.

Я с облегчением передала Поппи один чемодан на колесиках, и та покатила его к выходу, стремительно краснея.

— Эмма, что у тебя там?! — воскликнула она. — Труп?

— Ага. Запихнула туда Брета, чтобы незаметно переправить в Париж.

Поппи расхохоталась.

— Молодчина! Так этому засранцу и надо!

Я ответила печальной улыбкой: мне тоже хотелось разозлиться на Брета, но, по-видимому, вместе с работой и женихом я потеряла всякое самоуважение.

Когда мы с Поппи загрузились в блестящее черное такси и поехали к центру города, я начала приходить в норму, успокоенная чириканьем подруги. Рядом с близким человеком я чувствовала себя почти как дома, хотя вокруг все было чужое и незнакомое. По дорогам ездили не «форды», «хонды» и «тойоты», а стильные маленькие автомобильчики: компактные «пежо» и приземистые «рено». Шоссе пролегало через окраины города, который запомнился мне совсем другим.

Вместо старых причудливых домов, крыш с дымоходами и цветочных горшков на окнах вдоль дороги стояли заводы и безликие многоэтажки с крошечными балконами. Тут и там на веревках сушились пестрые футболки и джинсы, из окон торчали домашние антенны. Да уж, не так я представляла себе Францию.

— Мы еще не в городе, — шепнула Поппи, видимо, заметив мою озабоченность.

— А, понятно.

Я немного успокоилась.

Когда наш таксист, что-то бормоча себе под нос, на скорости света повернул с шоссе, индустриальный пейзаж восточных окраин уступил городским красотам, и я впервые заметила вдалеке готические башни собора Парижской Богоматери.

Только тогда до меня дошло — по-настоящему дошло, — что я в Париже, а моя прежняя жизнь осталась за океаном.

— Красота какая! — задохнулась я. Поппи с улыбкой сжала мою ладонь. Через несколько минут перед нами открылась настоящая парижская панорама, и у меня захватило дух: в вечерних сумерках на фоне сочного розового заката возник мягкий силуэт Эйфелевой башни. Бешено застучало сердце — мы ехали мимо пешеходов и дорожных знаков по улицам, дышащим историей и традициями.

Когда мы перебирались через Сену, я увидела огромный Лувр, величественную Консьержери и роскошный Отель-де-Виль. Заходящее солнце таяло в реке, и вода мерцала изнутри нежным пастельным светом. Ничего красивее в своей жизни я еще не видела.

— Добро пожаловать в Париж, — тихо произнесла Поппи.

У меня уже появилось чувство, что я приехала домой.

— И какой он, этот Гийом Риш? — спросила я, бросив сумки во второй комнате небольшой квартирки, где мне предстояло прожить несколько недель.

Поппи слегка ввела меня в заблуждение, назвав свое жилище «просторной двухкомнатной квартирой». На самом деле она была площадью не больше пятисот квадратных футов, а в моей комнате можно было раскинуть руки и коснуться обеих стен. Единственное преимущество этой квартиры — и огромное преимущество, надо сказать, — заключалось в том, что Эйфелева башня была всего в двух кварталах от нас: изящная конструкция из железа возвышалась над соседними домами. Всякий раз, когда я смотрела в окно гостиной, у меня перехватывало дыхание.

— А, Гийом… У него очень красивый голос, — уклончиво ответила Поппи. — Хочешь cafй au lait? [3]

— Еще как! — улыбнулась я.

Поппи ушла на свою крошечную загроможденную кухню и начала возиться с ярко-красной кофеваркой, которая шипела и плевалась, когда Поппи нажимала на ручку.

— А он талантлив? Гийом Риш? — упорствовала я, — Никогда не слышала, как он поет.

— О да, очень даже! Посыпать сверху корицей или украсить взбитыми сливками?

У меня закралось подозрение, что Поппи нарочно уходит от ответа.

— Так здорово, что ты с ним работаешь! Он сейчас жутко знаменит, — предприняла я третью попытку, — Ходят слухи, что он встречается с Дженнифер Энистон.

— Это всего лишь слухи! — выпалила Поппи.

— Откуда тебе знать?

Она хитро на меня покосилась.

— Потому что я сама их пустила! Моя задача — поднять шумиху.

Я изумленно уставилась на подругу.

— А сплетни о том, что он хочет усыновить ребенка из Эфиопии, как Брэд Питт и Анджелина Джоли?

Поппи скромно улыбнулась.

— Тоже моих рук дело.

— Но ведь именно из-за этого Риша стали называть «святым Гийомом»! — воскликнула я, — Неужели в этом нет даже доли правды?

— Ни капельки, — подмигнула мне Поппи.

Когда мы устроились на диване с чашками кофе, я вновь подняла тему:

— Ну, хорошо, что ты можешь о нем рассказать? Он и в жизни само совершенство, как пишут в журналах? Или это тоже ты выдумала?

Диван был бугристый, а на потолке я заметила разводы, но желтые маргаритки за окном и причудливая крыша напротив придавали квартирке особый шик. Я отхлебнула кофе.

— Ну… — Поппи словно лишилась дара речи, что было совсем на нее не похоже. — Да, он чудесный. Будешь круассаны? Я купила их утром в булочной на углу.

— С удовольствием! — ответила я, вдруг жутко проголодавшись.

Поппи вскочила с дивана и исчезла на кухне, откуда вскоре донесся шорох бумаги.

Я подошла к книжной полке, на которой громоздилось штук сорок изданий из серии «помоги себе сам» с названиями: «Как обольстить любого», «Сорок мужчин — сорок свиданий», «Мужчины любят стерв», «После использования — выбросить». Я покачала головой и улыбнулась. Поппи всегда была чересчур увлекающейся натурой, но я понятия не имела, что ее очередная мания — популярная психология.

— Ничего себе коллекция! — сказала я, когда Поппи вернулась с двумя невероятно аппетитными и мягкими круассанами.

Она взглянула на книжную полку и гордо улыбнулась.

— Это точно. Они изменили мою жизнь, Эмма.

Я озадаченно приподняла брови.

— Изменили твою жизнь?

— Еще как! — с жаром ответила Поппи, сверкнув глазами. Она взяла меня за руку, и мы снова уселись на диван. — После Даррена… ну, скажем, я немного спятила.

Я понимающе кивнула. Даррен был, в сущности, ее Бретом. Они встречались три года; когда он ее бросил, Поппи на два месяца закрылась дома и ни с кем не разговаривала. Тогда я не очень хорошо понимала ее чувства, но теперь… теперь два месяца взаперти не казались мне такой уж суровой мерой.

— Эти книги здорово мне помогли!

Поппи вскочила и принесла мне зачитанную книжицу в бледно-зеленой обложке. Я изумленно заморгала, пытаясь осмыслить название.

— «Буду для влюбленных»?! — воскликнула я, глядя на обложку с изображением куклы, у которой из паха торчала дюжина булавок.

— Да! — просияла Поппи. — Было так весело! Каждый вечер перед сном я втыкала иголку в куклу Даррена. Мне становилось гораздо легче!

— У тебя была кукла Даррена?!

— О да! И до сих пор есть! — Поппи ушла в свою комнату и вынесла небольшую куколку размером с ладонь, одетую в джинсы и зеленую рубашку. У куклы были веснушки и густая копна желтых волос. — Когда я вспоминаю о Даррене, то втыкаю булавку в какое-нибудь болезненное место.

— Правда, что ли? — недоверчиво спросила я.

Поппи весело схватила булавку из кружки на столе и воткнула ее в живот кукле.

— Вот так, видишь? Спорим, у него сейчас прихватило живот? — Поппи была очень довольна собой, показывая мне куклу. — В общем, я подумала, что и остальные книжки из этой серии мне помогут. Теперь я совершенно другой человек.

— О… это… любопытно.

— Нет, это чудесно, Эмма! — восторженно лепетала Поппи. Она отложила куклу Даррена и достала еще один томик. — Например, в книге «Как встречаться по-мужски» доктор Рэнделл Фишингтон объясняет, что бросать парней нужно до того, как они бросят тебя. Супер! А в «Секретах обольщения» авторы говорят, как привлечь мужчину, делая вид, будто он тебе неинтересен. Я сперва подумала, чушь собачья, но это все работает!

— Неужели?

— Эмма, я открыла секрет успеха в личных отношениях. — Поппи эффектно замолчала. — Чем хуже ты обращаешься с этими засранцами, тем больше интереса они к тебе проявляют! Если отшивать их, они удивляются, что в тебе такого особенного, и сразу теряют голову! А самое лучшее, Эмма, заключается в том, что ты сама их бросаешь, прежде чем они бросают тебя. Никаких страданий и боли!

— Ну, вроде заманчиво… — неуверенно протянула я.

— Послушай, Эмма, — Поппи опустилась передо мной на колени, — за этот месяц я изменю твою жизнь. Я научу тебя всему, что узнала сама. Ты и думать забудешь о Брете.