Исповедь старого солдата

ВСЕГДА ЛИ ВОЕННОПЛЕННЫЙ — ИЗМЕННИК?

Десять лет спустя после войны я с женой и малолетней дочкой был в гостях у брата Павла в станице Лесогорской, что расположилась между городами Белореченск и Туапсе на западных склонах Кавказа. Павел там работал директором школы. Днем, когда стояла невыносимая жара, мы часами не вылезали из речки Пшиш, спасаясь от зноя, а вечерами, когда на станицу опускались прохлада и свежесть, сидели за столом. Компания была небольшая: я, мой брат и его приятель Петр. Сидели, попивали пиво, за которым Павел ездил специально в Туапсе и по блату покупал в морском порту, в ресторане для иностранцев. Обычно, как и случается среди мужчин, возник разговор о фронте, о событиях недавней войны. В грудь себя не колотили, героями не считали, медалей юбилейных еще не было. Все понимали главное: остались живы.

В разговоре вдруг понимаю, что Петр был в плену. От неожиданности даже растерялся. Как я, солдат, буду сидеть за одним столом с изменником Родины? Не поверил, переспрашиваю: правда ли?

Петр с удивлением смотрит на меня. В начале войны он был военфельдшером, носил звание лейтенанта, в Крыму, действительно, оказался в плену…

Меня разрывало чувство злобы:

— Как же так, оружие у тебя тогда было?

— Был пистолет ТТ! — спокойно отвечал Петр, перекидывая взгляд то на Павла, то на меня, — куда было деваться, когда кругом… — Он поднял руки.

— Был пистолет, а ты поднял руки, ты не застрелился, со страху забыл про пистолет, сдался, спасал свою шкуру! — кричал я от возмущения. — В плен захотел, шкура, а мы за тебя воевать должны были. Посмотри на Павла, что от него осталось после Ржева…

Я готов был уже броситься на Петра с кулаками. Но оказалось, что Петр был вместе с ранеными моряками и не мог их бросить, думал отправить морем, в тыл, а не вышло, в плен попал вместе с ними.

Десятки лет после войны военнопленные были и оставались для меня предателями, изменниками Родины, как окрестил их товарищ Сталин. Будучи достойным сыном своей страны, я другого мнения и не мог иметь: жил в той политической струе, в которой оказался с детства.

Что касается без вести пропавших, то как-то об этом не думалось. Многое не знал и не понимал, хотя сам закапывал на фронте убитых солдат в окопах, воронках от бомб или снарядов, а то и просто присыпал земелькой, лишь бы прикрыть. Что делать — война, а где война, там и смерть.

На фронте быстро ко всему привыкаешь, все становится обычным, как будто так и должно быть, привыкаешь к мысли, что тебя ранит, а не убьет, и живешь этим, помогает. Слишком много пришлось видеть убитых. Не прошло мимо все пережитое на фронте, не утратилось после войны: больше десяти лет вскакивал ночами от ужаса во сне, криками своими пугал семью. Война ночами не отпускала: продолжал воевать, убивать…

Но всегда носил в себе камень презрения к военнопленным, да и не один я был такой. Не припоминаю, чтобы кто-то из фронтовиков оправдывал этих бедолаг. Изменники! И точка. Другого мнения не было, и быть не могло, был указ товарища Сталина.

Словосочетание «без вести пропавший» постоянно было на слуху.

Звучало трагично. Понимал и горе людей, но, конечно же, не знал о репрессиях родственников без вести пропавших, не слышал, а возможно просто и не придавал значения тому, что слышал.

Но подошло время перестройки и начинают просачиваться ранее неизвестные факты о событиях прошлой войны, о которых стоически молчала, скрывала правду советская власть. Вранье, фальсификация, которыми кормили народ… Чего только стоит признание пакта Молотова-Рибентропа… Начинает всплывать правда о военнопленных, причины их пленения и вина в этом командования армии и политики власти.

Наступало похмелье от прошлого. Без вести пропавшие. Память тащит назад, в дни моей молодости, в колхоз, где помогал убирать урожай. Получая извещения из райвоенкомата, тогда уже говорили о без вести пропавших на войне мужьях, детях. Разговоры о них можно было слышать постоянно среди народа. Но в ту пору я до конца не понимал судьбу миллионов людей, тех, кого она касалась непосредственно, и тех, кто имел к ним отношение: родителей, жен, детей, братьев и сестер. Другое дело сейчас — понимаю, вижу и чувствую: пропавшие без вести продолжают жить в сердцах их потомков с надеждами на известие из прошлого о судьбах родственников.

Говорить раньше о безвестно павших воинах боялись, скрывали свою трагедию из страха перед властью, которая и объявила безвестно павших воинов предателями и изменниками Родины.

Удивляюсь сейчас: как мог забыть доверительный разговор, произошедший сорок лет назад между мной и одним из бывших фронтовиков, служившим во время войны в военкомате одного из районов, освобожденных от врага. Речь шла о секретной операции. По приказу военкомата местные жители собрали убитых в бою наших солдат и захоронили, а документы и медальоны убитых сдали в военкомат. Много было передано документов и медальонов, но позже по приказу военкомат все собранные документы и медальоны убитых и захороненных воинов уничтожил.

Возвращаясь к тому времени, думаю: усомнился я в той информации, не мог поверить в подобное злодеяние власти… И забыл.

Говорю об этом откровенно на старости лет, даже сейчас остатки волос на голове встают дыбом от ужаса только при воспоминании, о чем пришлось слышать много лет назад, но и не меньше ужаса за свое отношение к той информации: тех убитых, которых своими руками укладывал в ямы и окопы, а власть их признала, объявила предателями Родины.

Опять же — что и как говорить сейчас о четырех миллионах военнопленных за первые месяцы войны: о причинах не думалось, проклинал и все. Не могу объяснить сам себе, почему был слепым или бестолковым, не знаю, боюсь ответа. Не знал правды, пока она не пришла ко мне сама.

Пришло ко мне чувство вины и в 1993 году в Германии, на братском кладбище Цайтхайн, где захоронено более 30 тысяч наших военнопленных. Стою на коленях перед их памятью, раскаиваюсь и прошу прощения за свою вину, за себя, за свой народ и шлю недобрые слова в адрес советской власти, что остались они в немецкой земле. Именно там, на кладбище наших солдат впервые вырвалось проклятие нашей прошлой власти: не без ее вины, внешней и внутренней политики легли в землю сыны моей Родины.

В Екатеринбурге судьба свела меня с руководителем общественного движения «Семьи безвестно павших воинов», сыном безвестно павшего воина Алексеем Зыковым и членами этого движения. Это живые свидетели: дети, родственники безвестно павших воинов на поле брани. Они постоянно обращаются к нам: «Помогите вернуть честное имя наших отцов, братьев и дедов, погибших в боях при защите нашей Родины… Они погибли, чтобы мы жили сегодня, найдите их могилы и признайте участниками войны, на которой они остались навсегда. Освободите от подозрений власти в недостойности наших отцов».

Считаю своим долгом и честью вернуть имена погибшим, помочь обездоленным старикам обрести звание детей погибших воинов, и с гордостью оставить имя своих отцов и родственников будущим потомкам.

В сборнике «Безвестно павшие», изданного движением «Семьи безвестно павших воинов» в 1998 году в Екатеринбурге Любовь Сергеевна Николаева рассказывает: «Мой отец Сергей Александрович Наумов по извещению райвоенкомата пропал на фронте в начале 1942 года. Позднее мама получила письмо от командира взвода, в составе которого воевал ее муж, он сообщил: «Сергей Наумов, выполняя боевое задание, пропал без вести возле деревни Радюково, что под Ржевом». Последующие поиски следов Сергея Наумова результата не дали.

В 1985 году, в годовщину сорокалетия окончания войны, Любовь Сергеевна посетила деревню Радюково. В одной могиле захоронено около десяти тысяч погибших воинов, и все безымянны. От местных жителей Любовь Сергеевна узнала, что медальоны с записками солдат собирали мальчишки после войны, насобирали целый мешок. Родители сообщили об этом в райвоенкомат, но никто не явился. Мешок рассыпали, бумажки выбросили, а медальоны разобрали на игрушки, и ребятишки соревновались — у кого больше.

Вот что пишет в сборнике «Без вести павшие» Галина Хафизулина, дочь погибшего на войне Михаила Георгиевича Закирова:

«…Когда наступила весна, мы всю траву возле дома, что годилась, в пищу съели. У акации съели цвет… умер мой младший брат, хоронить не на что… сестра с подругой унесли его на руках на кладбище…»

Это одна из трагических картин судеб людей, которых коснулась война, и подобных событий было бесчисленное множество.

В канун Дня Победы 9 мая 2007 года в газете «Аргументы и факты» в разделе «День Победы» вышла статья «Увечный огонь» Сергея Осипова, за что искренне признателен автору и редакции:

«…Отношение к памяти павших в бою было безобразным еще в советское время, — написал председатель союза поисковых отрядов России Юрий Смирнов, — причины тогда у этого беспамятства были конкретные экономические. По мере освобождения территории СССР от фашистов проводились массовые захоронения останков советских воинов, чтобы не было эпидемий от разлагающихся трупов. Сотни тысяч тел, лежавших на полях и в лесах, стаскивали в ближайшие воронки и засыпали землей. При этом у погибших в обязательном порядке забирали документы. По воспоминаниям очевидцев, солдатские медальоны передавали в военкоматы целыми сумками, вещмешками и ведрами. К сожалению, подавляющее большинство этих документов, по которым можно было восстановить личность погибших, было скрыто и уничтожено. Причина проста: семья погибшего солдата на фронте в 50-е годы прошлого века получала ежемесячно пособие в размере 5 рублей, а семья пропавшего без вести ничего не получала. На каждом неизвестном солдате государство экономило по 60 рублей в год. Немного, но к концу войны у нас было от 5 до 9 миллионов без вести пропавших».

Воинов, которых убила война, теперь я убедился, уже мертвых своя власть убила второй раз! Моя власть, за которую был готов умереть и я.

Года полтора назад прозвучала информация: власть скрывала до последнего времени информацию о гибели под Ржевом одного миллиона семисот тысяч наших воинов. Сейчас уже озвучивается цифра в два миллиона с лишним.

Звучит одна новость за другой: как могла власть скрывать такой объем информации, выбрасывая от Совинформбюро наши достижения и победы на фронтах войны, скрывая поражения и ошибки командования, окружая все это ореолом лжи и фальсификации.

Вспоминаю: верил всему, о чем Совинформбюро голосом Левитана вещало своему народу, верил и после возвращения с фронта, будучи дома и повидав лиха, верил и в предателей, изменников Родины, презирая сдачу в плен, радовался и сталинскому приказу № 29 от 16 августа 1941 года, где стояла и подпись Жукова.

Воинов, безвестно павших в войне, мертвых, убитых войной, во многом и по вине самой власти, включая и военнопленных, второй раз убила власть! Убила своим предательством!

Понимание прошлого с новых позиций. Знакомство и контакты с немецкими солдатами помогли изменить свое отношение к прошлому. Волею судьбы, когда власть бросила ветеранов войны, и твое выживание зависело от тебя самого, я оказался в Германии. Надеялся получить помощь для свердловского госпиталя ветеранов войны. Отправлялся в Германию, страну своих врагов, а они оказались простыми людьми. Немцы как немцы: общительные, коммуникабельные, искренние и еще интересуются Россией. Я, ветеран прошлой войны, был им интересен. Потребовалось немного времени, чтобы найти взаимопонимание и сообща положить начало гуманитарной помощи, объединиться и в один голос призвать наши народы к дружбе.

Теперь я понимаю: предпосылки этого поступка были заложены прошлой войной, ее бесчеловечностью, смертью и кровопролитиями, через которые пришлось мне пройти.

В 1993 году в Германии, на братском кладбище Цайтхайн, где покоятся около 30 тысяч русских военнопленных, я стоял на коленях и раскаивался. Прошу прощения за свою страну, что оставила вас безимянными в немецкой земле.

Встречаюсь и знакомлюсь с узниками концлагерей в Германии. Яков Непочатое, узник Бухенвальда, Дмитрий Феоктистов, узник Заксенхаузена. Я удивляюсь силе и мужеству людей, выживших, казалось бы, в тех условиях, которые противоречат жизни. Мне казалось, что этого я бы вынести не мог, а они выжили и прошли после освобождения и через железные руки спецорганов нашей власти. А сейчас бывшие заключенные сняли с себя груз прошлого и вместе с немцами поднимают свой голос против войны и насилия, за дружбу наших народов.

ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТА

Слова «Никто не забыт, ничто не забыто» раньше очень согревали мою душу. Я видел эти слова на постаментах, на кладбищах, где покоятся воины, воспринимал с добрым чувством сердца. Как к должному, относился к поздравлениям по случаю дня Победы и принимал с чувством удовлетворения, хотя и понимал: власть от маленькой до великой часто выполняет свой долг формально, но принимал.

И все же вершиной небывалой лести явились личные, по мнению власти, поздравительные письма Президента Путина: солидный конверт, яркие буквы, Москва, Кремль, все ярко, красиво! Читаю: «Уважаемый Виктор Сергеевич, как свято чтим мы мужество, самоотверженность и героизм ВСЕХ фронтовиков, мы в неоплатном долгу перед вами… и низкий поклон и благодарность… и подпись, Президент РФ».

Поздравление Путина в первый момент удивило, потом вызвало недоумение и озадачило. Что это? Розыгрыш? Шутка? Задумался. Время показало: нет, не шутит, поздравления пошли в мой адрес ежегодно. Вот только отношение у меня к ним, как бы это помягче выразиться, нерадостное. Почему?

Вот движение «Семьи погибших воинов» попросили признать их без вести пропавших отцов и родственников участниками войны и посмертно наградить их. Подобное обращение даже поддержал губернатор Свердловской области господин Россель. Через год пришел ответ на обращение из Управления Президента: «…реализовать предложение… без учета конкретных заслуг, через 50 лет определить конкретный вклад в Победу невозможно… расходы на награды в условиях бюджетного дефицита не оправданы…» Зыков добивался поддержки у областного комитета ветеранов, за что поплатился изгнанием его из членов комитета.

Областной комитет отказался иметь дело с изменниками Родины… И, с одной стороны, это понятно. Областной комитет всегда возглавляли высшие офицеры, вплоть до генералов из политработников, армейских идеологов, всегда преданных делу власти. Но бороться за имя без вести павших воинов продолжают уже внуки. Движение активистов в Екатеринбурге в центре города, в дендрологическом парке, открыло аллею памяти павших воинов, установили знак памяти, посадили деревья, там они отмечают юбилейные даты, приглашают на встречи дипломатов аккредитованных в Екатеринбурге. Проводят митинги, демонстрации в защиту своих прав. Установлена плита памяти безвестно павшим воинам и на центральном кладбище, возле мемориала захоронений воинов.

Часто выступления Алексея Зыкова можно слышать по радио, видеть по телевидению, читать в газетах: общественность требования движения семей безвестно павших воинов принимает с пониманием, солидарностью и сочувствием. В пределах Уральского региона общественные организации семей погибших созданы во всех областях. Они добиваются признания властью безвестно павших участников войны.

Сегодня, полагаю, еще преждевременно говорить о количестве жертв прошлой войны, о погибших на полях сражений. В последнее время вскрываются все новые и новые факты, ранее официально скрываемые властью. Перепад в учете жертв в конечном итоге исчисляется миллионами. Будем надеяться, история со временем выяснит и поставит на этом точку.

В газете «Главный проспект» Екатеринбурга от 14 августа 2007 года в разделе «Уроки истории» председатель немецкой культурной автономии Свердловской области Александр Бухгамер рассказывает: «28 августа 1941 года был подписал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». В считанные дни сотни тысяч советских немцев были депортированы в Казахстан, Сибирь, в регионы Урала, имущество конфисковано… Трудармия… В Краснотурьинске на строительстве плотины за одну зиму 1943 года погибло 9600 человек. Весной их скинули в общую могилу… В Свердловскую область было выселено о коло 150 тысяч советских немцев. Согласно переписи в 1948 году их осталось треть (49 тысяч)… И только в 1956 году немцам стали выдавать паспорта».

Холод, голод, под конвоем нечеловеческий труд: только в одном захоронении в Челябинске, под шлаковыми отвалами коксохимического производства осталось навсегда в земле 27 тысяч россиян немецкой национальности. А сколько их в Копейске, Коркино, Пермском крае, Казахстане, даже и вспоминать жутко…

А сегодня добавились локальные войны, которые всегда были под большим секретом от народа, сколько там погибло солдат, не знаю, пока в печати не читал.

С началом перестройки, во времена, когда страной руководил Михаил Горбачев, начинают появляться ранее неизвестные сообщения о событиях прошлой войны. На людей хлынул поток правды о войне, ее реальных событиях, о которых молчали, скрывали. Всплыла правда и о военнопленных, об истинности вины в этом командования нашей армии, трусливости его перед генеральным штабом.

С правдой о войне, которая пробивалась наружу, во многом менялось и мое отношение к тому, чем я располагал раньше, к тому багажу, что на* копился после войны. Многое из него приходилось выбрасывать за ненадобностью. Наступало будто похмелье от прошлого, прожитого.

Молчат без вести пропавшие. Получая извещения от райвоенкоматов о без вести пропавшем сыне, муже, отце, в семье об этом говорить открыто боялись, скрывали. А вдруг он в плену. Но именно такое сообщение оставляло надежды, что близкий жив и вернется. Миллионы людей жили этими надеждами, ждали близких — отцов и мужей до конца своей жизни.

Сейчас удивляюсь и обвиняю себя в том, что мог забыть, не придать значение разговору о секретной операции, доверенной мне лет сорок назад. В районах и на территориях, освобожденных от немцев, местные жители собирали убитых в боях солдат и хоронили, а документы и медальоны захороненных сдавали в райвоенкомат. Много было собрано документов и медальонов, но позже, по секретному приказу свыше, военкомат все собранные документы уничтожил… Усомниться в той информации, не поверить в подобное злодеяние я не мог.

Тех убитых в боях я своими руками укладывал в окопы, воронки от бомб или снарядов, хоронил, как мог, а власть, оказывается, признавала и объявляла их предателями, врагами народа, власть, которую они защищали, за которую отдали свои жизни.

Говорят, что к октябрю 1941 года было три миллиона девятьсот тысяч русских пленных.

…И как же было обидно, что огорчался я тогда не по поводу людей, попавших в беду, а переживал за страну. Неужели я был таким, мало сказать слепым или бестолковым. От правды уйти невозможно: если не найдешь ее сам, правда найдет тебя, какая бы она ни была.

К сожалению, слишком поздно пришло ко мне чувство вины перед без вести пропавшими, покаяние перед ними и потребность платить долги. Они погибли, заплатили своей жизнью за то, чтобы я жил. Своей смертью обязывают они меня, живого, платить долги за прожитую жизнь. Моя судьба, судьба старого солдата, и через полвека остается связанной с судьбой тех, кто остался на войне навсегда.

«Никто не забыт, ничто не забыто». Как успокаивали мою неуемную душу, душу солдата войны, эти слова, помогали залечивать раны души и тела. Видел эти слова на гранитных обелисках и памятниках на кладбищах, где покоятся воины, воспринимал эти слова с добрым чувством, благодарностью и признательностью.

Время, время… Время, как и жизнь человека, общества, не стоит на месте, и на старости лет слова «Никто не забыт, ничто не забыто» разрывают мне душу и сердце, и я со стоном выдавливаю: «Какое кощунство!»

Идеологическое насилие власти над своим народом превратило этот лозунг в сердцах людей старшего, военного поколения в позор настоящего, безнравственного, лживого времени.

ЛАРИСА СЕРГЕЕВНА

На втором году моего пребывания в Германии, от председателя общества «Восточная Европа — Саксония» доктора Гюнтера Эртеля я и Ханнелоре получили приглашение посетить бывший лагерь военнопленных Цайтхайн, который находится недалеко от города Риза. Принимал нас председатель общества «Мемориал Цайтхайн» Бернхард Новотный. В этот же день на встречу приехал бывший узник лагеря, ныне проживающий на Украине Николай (к сожалению, не вспомню его фамилию). Он чудом выжил и дождался освобождения лагеря американцами. Старого солдата сопровождала внучка.

Впервые из уст Николая и из рассказов Бернхарда Новотного я услышал трагическую историю лагеря военнопленных. Быть на месте, где погибли и захоронены десятки тысяч наших солдат, было для меня потрясением, от которого не могу освободиться до сих пор. А впереди были еще встречи в Бухенвальде, Освенциме.

Все последующие годы я не расставался с Цайтхайном. На это святое место приезжал вместе с узником Бухенвальда Яковом Непочатовым, председателем общества «Семьи погибших воинов» из Екатеринбурга Алексеем Зыковым, бывал со своими российскими ветеранами, посещающими Германию. Всегда склоняли колени перед памятью своих братьев по оружию. Постоянно встречаюсь с интернациональными отрядами молодежи из европейских стран, работающих по благоустройству и уходу за Цайтхайном. Встречался на кладбище и с американскими солдатами Второй мировой войны.

История появления российских ветеранов в Цайтхайне довольно интересна. По официальным документам, в наших архивах по поводу захоронений на территории бывшей ГДР советских военнопленных нам всегда отвечали, что таких нет. При обращении родственников они получали короткий ответ: пропал без вести. Из неофициальных разговоров в Германии по поводу сведений о военнопленных, погибших в лагерях я слышал, что на каждого военнопленного заводились личные карточки, и они не могли бесследно исчезнуть. После окончания войны, опять же из неофициальных рассказов, архивные материалы по советским военнопленным оказались в руках американской армии и позднее были переданы Советской армии. Существовало мнение, что после получения архива, они были сразу уничтожены…

Оказалось — НЕТ! Не уничтожила наша армия архивы: оказались они, как мне думается, под контролем спецслужб и были скрыты от общественности. Что явилось дополнительным горем к той трагедии, которую испытывали миллионы граждан бывшего Союза, не имевшие информации о своих родных, пропавших на полях сражений Великой Отечественной войны.

Нежиданно я узнал, что наконец-то в 2004 году появился совместный проект «Советские и немецкие военнопленные и интернированные», и в результате серьезно занялись изучением судьбы солдат Второй мировой войны, в том числе и в послевоенный период.

Информация Объединенного Саксонского центра о том, что сотни тысяч советских солдат с именами, которые числятся «пропавшими без вести», захоронены на кладбищах Саксонии. Этот факт становится достоянием гласности в странах бывшего Советского Союза. Мне лично пришлось привозить в Россиию книги-справочники на русском языке, изданные Объединением Саксонские мемориалы, в которых публиковались имена погибших в Германии советских воинов. А председатель движения «Семьи погибших воинов» в Екатеринбурге Алексей Зыков по радио называл имена безвестно павших защитников Родины, некогда объявленных Сталиным предателями, изменниками Родины, которых десятки лет безуспешно разыскивали родственники.

Особое чувство испытываешь, когда помогаешь найти детям могилу погибшего отца. Однажды мы с Уве Лаашом на железнодорожном вокзале Дрездена встречали прибывающую из Москвы Ларису Сергеевну Новикову, отец которой захоронен в Цайтхайне.

Встретили женщину среднего роста с рюкзачком за спиной и походным чемоданом в руке, кожаная курточка, брюки, без головного убора, подвижна. Показалось удивительным, как только наши взгляды встретились, мы заулыбались друг другу. Моментально возникло чувство взаимопонимания. Знакомимся и идем к машине, где нас ожидает Вольфганг Шедер. Его многолетние самостоятельные поиски и исследования мест захоронения наших погибших воинов, в том числе и военнопленных еще при ГДР, привели Вольфганга впоследствии к работе научным сотрудником в фонд «Саксонские памятные места».

Едем в Цайтхайн.

По пути к лагерю Лариса Сергеевна рассказывает:

— Отец Сергей Максимович Астахов родился 31 мая 1911 года. Прошел срочную службу в армии, принимал участие в финской военной кампании — лыжником. В 1942 году призван военкоматом и отправлен на фронт и вскоре, по информации военкомата, пропал без вести. По рассказам мамы, она помнит, как к ним в 1943 году приходил мужчина, представился однополчанином ее отца и рассказывал, что Сергей Астахов погиб в одном из боев — сгорел в танке. Семья поверила ему, а могила, если и была, то осталась неизвестной. Попытка дальнейшего поиска места захоронения Сергея Астахова результата не принесла.

Сколько же в голосе Ларисы Сергеевны я чувствовал горя, от чего у самого в душе ощущал ноющую боль.

…В Цайтхайне Лариса Сергеевна поставила свечу на могилу отца, взяла привезенную землю с родины отца, смешала ее с землей могилы и высыпала обратно. Положила иконку, цветы. К обелиску на кладбище Лариса Сергеевна тоже возложила цветы, поклонилась памяти погибших воинов. По русскому обычаю мы помянули покоящихся солдат, водку Лариса Сергеевна привезла из России. Поставили на могилу Сергея Астахова стопочку с водкой, накрытой кусочком хлеба.

По возвращении в мемориал мы скромно перекусили. Лариса Сергеевна вручила сотрудникам мемориала подарки, сделала денежное дарение. Разговор продолжался в спокойном тоне, из чего я понял, что Лариса Сергеевна испытывает чувство удовлетворения, как говорят в народе — пришло состояние утешения, освобождения от той тяжести, которая лежала на ее сердце столько десятилетий.

Подходило время отправляться в Дрезден, к поезду Ларисы Сергеевны. Тепло, сердечно, как старые знакомые, с искренними словами благодарности расставалась Лариса Сергеевна с персоналом мемориала.

Перед посадкой в вагон Лариса Сергеевна искренне с благодарностью прощалась с Уве Лаашом. В этот день я был рад за Ларису Сергеевну, рад за Сергея Астахова и благодарен его дочери за то, что воин наконец-то обрел имя и память для своих потомков. Я благодарю судьбу за этот подарок для моей души.

«ПАПОЧКА, Я НАШЛА ТЕБЯ…»

Часто время бывает торопливо, да так, что не успеваешь и оглянуться: не прошло и месяца после встречи и посещения Цайтхайна Ларисой Сергеевной, как из Екатеринбурга звонит Алексей Зыков, председатель движения «Семьи погибших воинов» и сообщает: в Германию выезжает на могилу своего отца Анна Антоновна Обвинцева с сыном и просит помощи в посещении ими лагеря…

В назначенный день мы с Ханнелоре и гостями, участниками помощи на дому ветеранам и жертвам прошлой войны в городе Екатеринбурге по проекту, материально поддерживаемого из Берлина фондами «Воспоминание, ответственность и будущее» и «Западно-Восточные отношения» в мемориале Цайтхайн: в документальном зале Бернхард Новотный и двое сотрудниц мемориала представляют нам гостей. Знакомимся, благо, что гости имеют о нас самые подробные сведения от Алексея Зыкова.

Анна Антоновна одета просто, по-стариковски, выше среднего роста, сутуловата под тяжестью времени и заметно полновата. На левой стороне лица темная родинка, с копеечную монету, возраст выдает себя: перевалило за восемьдесят, а взгляд живой, добрый, и голос четкий, на удивление выразительный, твердый… Сын — Сергей: как у нас говорят, средних лет, открытое лицо, взгляд спокойный, но как бы — вопросительный… Сразу у меня к землякам возникло уважение, желанное чувство удовлетворения от встречи с тем, чем я живу последние годы.

Как и в прошлый раз, с Ларисой Сергеевной, сидим за чашкой чая и слушаем рассказ Анны Антоновны, из которого я понимаю:

В июле 1941 года, с началом войны, Антон Писцов, отец Анны Антоновны, конюх колхоза имени В.И. Ленина, в деревне Боровлянка Свердловской области был призван военкоматом и ушел на фронт. Семья получает извещение, что солдат Антон Иванович Писцов в боях под Смоленском пропал без вести. Время было тревожное, непонятное, а тут еще появляется приказ Сталина, что у нас нет пленных, а есть только предатели Родины… Кто не думал в то время, что без вести пропавшие могли оказаться в плену: куда может деться без вести пропавший? О политике не думали…

— Так мама и я, дочь тринадцати лет, оказались в подозрении, в каком именно — не понимали и сказать не знали что. Сколько лет прошло после войны, казалось, вся жизнь пролетела, а вспоминать военное и послевоенное время и сейчас страшно. Временами думаем и удивляемся — каким чудом выжили… Один Бог знает, — озабоченно вспоминает Анна Антоновна.

Детство, деревня: после раскулачивания народ в деревне замер, не зная, что делать. Голодные годы, а как колхозы обозначились — работа и работа, а есть нечего, жили огородом, свою скотину держали и такие налоги платили, что самим почти ничего не оставалось. Школ не было, детвора не училась, в домах света не было — нет керосина, нет паспортов, боялись даже из деревни-то отлучиться. Вот так и жили, а тут война…

Разыскивать отца Анна Антоновна начала сразу после окончания войны. Несчетное количество запросов, писем посылала куда только можно: архивы, наши, советские, ведомства, общественные организации, Красный Крест, различные организации зарубежных стран, и в ответ получала одно и то же: сведения от отце отсутствуют, а то и молчание…

Шли годы, десятилетия бесконечного и думала, безнадежного, поиска, и неожиданная новость: через поисковые отряды общественных добровольцев, в частности через отряд «Возрождение» выяснилось, что солдат Антон Писцов был ранен в ходе боев за Смоленск и оказался в плену… И только в 2002 году на очередное обращение из центрального архива поступило сообщение, что Писцов Антон Иванович погиб в немецком плену и захоронен в Германии… Где — не сообщалось.

Долгими и непростыми были дальнейшие дороги поиска могилы отца, вспоминает Анна Антоновна, но что-то мне подсказывало: найдется могила отца. Так оно и получилось, к удивлению результат оказался неожиданным. В апреле 2008 года председатель нашего движения Алексей Александрович Зыков пригласил меня на передачу ВГТРК «Урал» и перед камерой передал мне цветную копию карточки на военнопленного воина Антона Ивановича Писцова, моего отца, в лагере «Цайтхайн», что недалеко от города Риза, в Саксонии, где захоронен мой отец.

Я обомлела, не понимала, не верила своим глазам в первые минуты…

Последнюю информацию Алексей Александрович получил из Германии от фонда «Саксонские памятные места» земли «Великая Саксония» в городе Дрездене, с которым имел деловые контакты, в том числе и председателем фонда Доктором Мюллером.

Беру на себя смелость заметить: именно от немцев в последнее время архивные материалы по лагерям военнопленных в Саксонии обрабатываются фондом «Саксонские памятные места», и на русском языке издаются справочники с именами узников, погибших и захороненных на кладбищах лагерей. Имеющаяся информация по военнопленным размещена ныне и в Интернете. Например: справочники с именами пленных, захороненных на кладбищах Цайтхайна я передавал от фонда лично Алексею Зыкову в городе Екатеринбурге. Полученные сведения с именами захороненных военнопленных с Урала, Алексей Зыков в средствах информации доводил до сведения общественности.

Так и в этом случае: получив сведения о смерти и месте захоронения, Анна Антоновна решила все же посетить могилу отца в Германии, но возникла естественная для старого человека, пенсионера проблема, что скромничать, — на какие средства? Пенсия нищенская, разве что на самое скромное питание!

Но как говорят у нас в народе, мир не без добрых людей: Консул Германии в Екатеринбурге устроил бесплатную визу для нее и сына Сергея, помог материально депутат городской думы Виктор Тестов, руководство Свердловской железной дороги, где Анна Антоновна проработала более тридцати лет, оплатил дорожные расходы, и в сопровождении сына Сергея застучало сердце 81-летней Анны Антоновны вместе с колесами вагона. В Берлине, на вокзале их встречал Пауль Эссер, бывший житель города Карпинска, что на Урале, из волжских немцев, репрессированных в годы войны и сосланных, в том числе и на северный Урал. Пауль Эссер помогает оформить проездные билеты и провожает в Ризу.

Исповедуется в разговоре Анна Антоновна: искренни ее боли, нелегки ее воспоминания о прошлом, о послевоенной жизни, безрадостного времени, о том, как выживали люди — страданиям не было конца…

Бернхард в свою очередь, рассказывает историю лагеря военнопленных: голод, холод, болезни. Лагерь считался как бы госпиталем для больных. Условий, как и медикаментов, на самом деле не имелось. Особо тяжкой была судьба советских военнопленных, объявленных Сталиным изменниками Родины, а не военнопленными, поэтому они не попадали под Гаагскую конвенцию военнопленных и не могли получать помощь от Красного Креста и других благотворительных организаций, на что имели право военнопленные других стран, причем постоянно… Знакомит гостей с цветной копией персональной карточки Антона Ивановича Писцова, отца Анны Антоновны и деда Сергея, с фотографией на карточке. Разъясняет смысл печатей и отметок с указанием времени смерти, день захоронения. Печальная участь Антона Ивановича комментирует Бернхард Новотный, как и тысяч его товарищей по несчастью: он захоронен на одном из кладбищ лагеря — Якобсталь…

В подавленном, печальном состоянии выходим из здания мемориала, рассаживаемся по машинам и едем на кладбище Якобсталь: огороженный участок, в центре стелла, на стелле звезда. Вокруг кладбища, по периметру растут березы… Бернхард Новотный, недалеко от входа, подходит к месту на полосе с повядшей осенней зеленью, снимает головной убор и указывает пальцем — здесь лежит ВАШ ОТЕЦ!

Анна Антоновна, опираясь на палочку и плечо Сергея, медленно подходит к указанному месту, какой-то момент стоит и, я бы сказал, — рухнула на колени…

Все отошли немного в сторону, но я все же слышал, как Анна Антоновна со стоном выдавливала из себя:

— Папочка, я нашла тебя… Прости меня, папа, что долго не приходила… — что-то говорила еще, но я уже не разбирал ее слова: перехватило мое горло, дышать трудно, и слезы затуманивают мои глаза… как и там, на кладбище с Ларисой Сергеевной… тело расслабилось, и я опустился на колени…

Трудно говорить о себе самому, говорить о своих чувствах и мыслях в подобные минуты, когда они охватывают тебя, и ты безволен остановить их. Все сплетается — боль и радость, обиды и возмущения, и волнение сердца. Во-первых, чувство удовлетворения для старого солдата: дождался солдат свою дочь и внука на своей могиле, не забыли, не бросили, пришли наконец и поклонились ему, принесли на могилу частицу родной земли, кусочек той жизни, его прошлого с далекой Родины, где он обрел начало жизни, где его родное гнездо, где он оставил свое потомство, а его лишили жизни, лишили всего, что он имел… В эти минуты и возникало понимание, чувство признания и благодарности традициям нашего народа во имя памяти человека, как это происходило на моих глазах, гуманности людей и выражение чувства утраты… С другой стороны, и понимание необходимости поиска своих корней жизни, в данном случае — отцов и дедов, а то и прадедов, и уйти от этого люди не могут. А вот как быть с обществом в целом — не знаю, имея в виду память о погибших солдатах, да еще и брошенных на полях боев… Может быть ВЫ, ЛЮДИ, поймете состояние души старого солдата, когда я вижу подобное, вижу встречи живых с мертвыми солдатами, и застилают слезы глаза одновременно и от чувства горечи, и в то же время от чувства удовлетворения за судьбу живых и мертвых…

Вижу Анну Антоновну: все еще стоит на коленях, но голова ее приподнята — приходит в себя, обретает состояние покоя. Сергей подходит к маме, стоит рядом, что-то говорит или спрашивает: Анна Антоновна делает поклоны, опираясь руками в землю, крестится. Сергей помогает маме подняться с колен, и вместе потихоньку идут к стелле, где мы ожидаем их. Возлагаем венок, кладем цветы, отдавая должное памяти покоящихся воинов, и традиционно, по русскому обычаю поминаем глоточком водки: стаканчик со ста граммами и кусочком хлеба остается на могиле Антона Писцова: законные, фронтовые сто граммов…

На обратном пути снова заглянули в здание мемориала на центральном кладбище: продолжился разговор за скромной закуской, касаясь проблем сегодняшнего дня, особенно забот, чисто житейских для народа России, сложных и непредсказуемых на завтрашний день… Анна Антоновна благодарит за гостеприимство, заботу о могилах наших солдат. Говорит, что посещение могилы отца облегчит ее последние годы жизни: сняла тяжелый камень со своего сердца перед памятью отца…

Я понимал: судьба подарила Анне Антоновне встречу с отцом, которую она ждала всю жизнь, пусть и скорбную, но — встретилась. Успела дожить, пока вернулись имя и честь отца, солдата. А сколько миллионов отцов, матерей, детей не дождались не только до встречи с могилами без вести павших, не дождались даже весточки: не успели дожить. Что говорить о бабушках, дедушках, не узнавших судьбы своих внуков… Печально, жалко и обидно. Орать хочется: почему так получается?

А в документальном зале Анна Антоновна простыми словами, в звуке которых льется теплота ее души, просит поблагодарить всех немцев, с кем она столкнулась здесь, в Германии. Она не забудет, как в Германии отнеслись к ней люди, она не забудет этого и будет расказывать об этом в России, у себя дома. Я не могу передать словами, с каким чувством сердечности она благодарила Бернхарда Новотного и… поклонилась ему.

И снова мне тревожно на душе от всего происходящего, и при этом думается — вот она, наша русская душа. Почему так получается: потеряла отца, сирота, истерзанное голодное и холодное детство, и вся дальнейшая жизнь, слепленная из лоскутков милости власти. Почему так получается, что впервые, на старости лет дочь и внук видят фотографию отца и деда. Впервые. Оказывается, все просто: фотографии никогда и не было… Такова была жизнь людей того времени у многих, у тех, кто кормил народ и под марши шагал в будущее, и оказался здесь, на кладбищах Цайтхайна. Вопрос сложный. И как бы хотелось напомнить о том времени молодежи, если сейчас на каждом шагу, повсюду блики фотоаппаратов, видеокамер, постоянно перед глазами фото, видео, Интернет, ворота жизни распахнуты, а ты молодой, здоровый — живи… Тоже смотрю и ищу ответ: какой ценой обошлось все это старшему поколению, знает ли молодежь, задумывалась ли об этом.

Ответ на это, на прошлое, живет во мне и будоражит душу, подсказывает — ответ должна искать молодежь, новое поколение в истории нашего народа, в тех условиях и обстоятельствах, в которых жили мы, народ, и почему допустили, шагая к светлому будущему, пришли и привели народ к величайшей трагедии человечества, и снова люди всей планеты стоят на грани своего уничтожения… своего самоубийства…

Об этом надо не только думать, новому поколению следует решать поставленные жизнью задачи, не откладывая на завтра. Иначе может случиться, что завтрашний день может и не наступить…

А что касается Анны Антоновны, то встречаюсь с ней в Екатеринбурге, перезваниваемся, причин для этого множество. Поражаюсь и радуюсь встречей с бабулей: постоянно у нее куча забот: то она в Совете ветеранов, что-то для кого-то решает, то помогает в больницу положить старого человека, с местной и городской властью бьется за справедливые решения…

Я же радуюсь за нее и прошу Бога, чтобы дал ей здоровья и сил, часто задумываюсь: если бы все мы, старики, были такими…

ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ

Откровенно говоря, нелегко дается мне моя исповедь. Слишком много ран в душе тревожит она, не минует и покой сердца — не только мыслями о собственной судьбе, но и о судьбах других людей. Эти воспоминания не только о боли — о радости, о счастливых событиях — тоже. Как в этом случае: беру в руки газету «Аргументы и факты» № 52 от декабря, накануне нового, 2010 года, читаю очерк «Вернулся домой». В селе Редкодубье похоронная процессия. «Кого хоронят?» — интересуются односельчане… «Деда мы хороним… Вернулся Михаил Иванович, наконец, с войны…» — объясняет семья Абродимовых.

Известие о смерти Михаила Абродина пришло в июне 1942 года. Осталась молодая вдова Александра с двумя малолетними сыновьями на руках: младший родился после призыва Михаила на войну. Как поднимала сыновей, как поставила на ноги, знает только материнское сердце. Не считалась Александра Абродинова даже вдовой фронтовика и не получала пенсии. День 9 мая всегда встречали молча, со слезами на глазах.

Позднее стало известно и место гибели Михаила — деревня Бор, Старорусского района Новгородской области. Побывать в тех местах было заветным желанием Александры Абродимовой, вдовы погибшего солдата, которое так и не сбылось. Умирая, Александра просила детей: «Съездите к отцу»… Схоронили бабушку Александру в 1993 году и, следуя последней воле умершей, оставили на кладбище рядом с ее могилой место — для мужа.

Место захоронения Михаила Абродимова установили поисковики отрядов «Долина» и «Красноярец», которые и сообщили об этом внучке Михаила — Татьяне Ремаевой, врачу-психиатру московской клиники: в письме указали точные координаты захоронения деда.

Эти поездка надолго останется в памяти Татьяны. На остановке такси в Старой Руссе она попыталась нанять машину до военкомата. Бывалый «бомбила», узнав, с какой целью она приехала, на глазах у всех встал перед ней на колени: «Спасибо Вашим дедам, что защитили нашу землю, и Вам, что ничего не забываете».

Деревня Бор давно исчезла с лица земли, и добраться к тем местам через болота было непросто. Только с помощью спецтехники поисковики подняли останки деда и, вместе с солдатским медальоном, упаковали в специальный контейнер. А вечером Татьяне в гостиницу неожиданно привезли ржавую каску деда…

Вернувшись в Редкодубье, Татьяна услышала много слов благодарности от родственников и даже незнакомых людей. «Я поняла главное: война не кончается, пока мы сполна не отдадим свой долг перед нашими предками».

Мыслями я среди тех людей и событий, которые из сухой информации превратились в живые образы, поселившись в моем сердце чувствами скорби, признания и благодарности. Меня особенно не удивляет подобный жест таксиста — спонтанное выражение чуства понимания нашего прошлого. Из этого тяжелого военного прошлого постоянно приходят напоминания людям, живущим сегодня. А мысли и чувства внучки солдата, Татьяны, благородны и призывают всех нас быть достойными звания человека.

«…На памятнике бабушки мы специально обновили фотографию, сменили ее на новую, где бабушка была молодой, чтобы они встретились ровесниками», — поясняют Абродимовы. Они сделали все возможное, чтобы бабушка и дедушка снова были вместе, пусть и через 67 лет, но вместе — теперь навсегда.

Остается ответить на вопрос, почему так поздно свершилось второе рождение солдата, который обрел место, имя и будущее в жизни своего поколения родственников и в памяти народа?

БЕЗ СОВЕСТИ ЖИВУЩИЕ…

Лето 2008 года. Я в Дрездене. На заседании правления Общества рассказываю о своем посещении Санкт-Петербурга, о встречах в Совете ветеранов, обсуждении нашего обращения «XXI век — век без оружия и войн». Я побывал на мемориале наших солдат на Синявинских высотах, где перед их памятью преклонил колени и возложил цветы. Рассказал членам правления о Сологубовском кладбище немецких солдат под Санкт-Петербургом, где захоронено более 80 тысяч немцев в братской могиле. Обратил внимание на хорошую работу общественных поисковых отрядов под Ленинградом, организацией захоронений советских солдат в Сологубовке рядом с немецким кладбищем. Решение это было для российских ветеранов непростым, потребовалось время, чтобы могилы бывших врагов оказались рядом через 60 лет. Особенность этого события еще заключается и в том, что решение принято совместно: российскими и немецкими старыми солдатами.

Поделился новостью о решении немцев создать мемориал на кладбище немецких солдат, захороненных в Екатеринбурге, открытого нами, российскими и немецкими ветеранами в 2001 году.

— Объясни, пожалуйста, Виктор, — обратилась ко мне член правления Уте Брендель, бывшая учительница русского языка в ГДР, побывавшая с немецкой делегацией ветеранов ранее в Екатеринбурге, — почему ты постоянно говоришь и рассказываешь о поисках и захоронениях в России немецких солдат, сам принимаешь в этом активное участие? Сегодня я впервые слышу о гибели полутора миллионов ваших солдат под Ленинградом. А где могилы этих солдат, где они захоронены, где кладбища этих солдат? Я бывала в Ленинграде, люблю этот город и посещала Пискаревское кладбище, но там захоронены жители Ленинграда, погибшие от голода и немецких бомб…

— Немцы ведут поиски и открывают кладбища своим солдатам, погибшим в ужасной, несправедливой для нас, немцев, войне, — продолжает Уте, — Это мы видим и понимаем, солдаты не виноваты, что их послали убивать… Понимаем тебя, что ты делаешь для примирения, для дружбы народа России и Германии, для мира. Я удивляюсь твоей энергии, успехам в гуманитарной помощи ветеранам, вижу, что русские стали друзьями для наших бывших солдат. Вот и сейчас ты в восторге от встречи в Санкт-Петербурге с Паниным, еще с кем-то, они ведут раскопки, организуют захоронения своих солдат, открывают музеи, но где же полтора миллиона погибших советских солдат, где они захоронены, где их могилы?.. Ты говоришь о немецких кладбищах солдат, а почему не рассказываешь о своих, о ваших кладбищах солдат, или мемориал в Сталинграде один на всех?.. Поправь, если я не права.

Было заметно, как волновалась Уте Брендель, в голосе можно было услышать возмущение и упрек… Видел, как соглашалась с ней фрау Шимке. В какой-то момент воцарилась тишина, все молчали. Обращаясь ко мне, Уте, я это понимал, высказывала своего рода упрек в адрес немцев за то, что они активно ведут поиск и захоронения своих погибших солдат, опережая россиян. Так мне казалось. Чувство вины за войну не покидало немцев, я видел это постоянно. Нужно отдать должное тому, что средства массовой информации в Европе и особенно в Германии в последние годы дают много материалов о прошлой войне, о трагедии народов. Информации объективной, по которой можно судить о преступлении германского нацизма и о признании вины в этом и народа Германии. Не забывают и о миллионах безвестно павших на войне советских солдат.

Поэтому упрек Уте был не только немцам, но, мне кажется, больше он был адресован России и мне, за то, что я не мог многое рассказать о поиске и захоронениях наших солдат. Реальность была скупа. Уте Брендель и фрау Шимке относятся к старшему, послевоенному поколению немцев и были свидетелями того, как немцы ГДР ставили памятники на могилах наших солдат, погибших на территории Восточной Германии в последние дни войны. И они до сих пор ухаживают за могилами наших солдат.

Мне неоднократно приходилось принимать участие в печальных церемониях возложения цветов на могилы наших солдат вместе с немцами. Всегда обращал внимание на тот факт, что памятники на могилах наших солдат ставили немцы, может быть за редким исключением, на средства местных административных органов. Позднее по опыту Советского Союза в Германии проводилось мероприятие по объединению отдельных захоронений в братские кладбища.

Но все же мало внимания уделяется могилам наших солдат на территории евпопейских государств. Помнится, посещая Бухенвальд с российской делегацией, в которой был и Яков Михайлович Непогатов, бывший узник Бухенвальда, проживающий в Подмосковье, я не заметил ни одного признака сопричастности России к трагедии Бухенвальда. О советских узниках напоминала лишь фотография старшего лейтенанта в крематории, полагаю, оставленная родственниками погибшего офицера уже после развала Советского Союза.

Вспоминая Бухенвальд, вспомнил и Освенцим. В юбилей 60-летия освобождения лагеря смерти от фашистов на место трагедии прибыли главы государств Европы. Прибыл и президент России В. Путин. После траурного митинга главы государств возложили венки к пьедесталу возле крематория. Погода была скверная: холод, ветер, и я в момент возложения венков, прячась от ветра, оказался в стороне и не видел, что возложил В. Путин.

Утром я снова в Освенциме, осматриваю возложенные венки главами государств. Некоторым венкам место в музеях искусства, особенно от президента Франции. От российского президента венка не нахожу. Иду к рабочим, полякам, разбирающим трибуны и начинаю интересоваться: «Где венок от России, от Путина?»

Мне рабочие поясняют, что не было венка от вашего Путина, не возлагал Путин венок! На мое недоумение один из поляков, сносно говорящий по-русски, повел меня к монументу и указал на простую стеклянную чашу, как бы напоминающую вазу, в которой оставались следы сгоревшей свечи.

— Я стоял недалеко от монумента, — и показал пальцем, — смотрел, как бы дежурил, чтобы все было в порядке. Путин подошел с вазой в руках, в которой горела свеча, поставил ее, поклонился и ушел.

Я стоял и смотрел на вазу, возле которой было слово «Россия» и по обе стороны слова — названия стран, возле которых лежали венки…

— Ваш Путин поставил только свечу, — повторил поляк.

Тон голоса поляка нельзя сказать, чтобы был уважительным, чувствовалось это и в настроении других поляков.

Я недоумевал. Почему Путин был без венка, без государственной символики. Почему Путин ограничился только свечой… Долго и много размышлял, искал причины, ответы. Многое думалось, и все же мысль постоянно крутилась в одном направлении: в Освенциме сжигали в печах не только евреев и цыган, в печах лагеря сжигали и наших военнопленных, объявленных властью предателями и изменниками Родины.

…Но вернемся к упреку Уте Брендель. Как я понимал, немка упрекала нас за открытие кладбищ немецких солдат в России, когда по ее мнению, мало еще сделано для поиска погибших советских солдат на территории бывшего Советского Союза. При этом она располагает информацией последнего времени о миллионах безвестно павших наших солдат и отсутствии знаний о местах их захоронений.

Немцы разыскивают и хоронят своих солдат, а как с этим обстоят дела в России? Где миллионы бесследно пропавших советских солдат, которых до сегодняшнего дня разыскивают их дети и родственники? Уте встречалась в Екатеринбурге с людьми, которые не знают, где погибли их отцы и не знают места их могил. Я понимал, что она говорила об обществе «Семьи безвестно павших воинов» и говорила, к сожалению, правду.

Вопрос Уте Брендель был направлен ко мне, в лоб — почему так? Немцы ведут поиски своих солдат и довольно успешно, открывают кладбища, возвращают имена погибшим, а как у вас?

Я ушел от разговора о поиске и захоронениях наших солдат: во-первых, тема для меня больная, сложная по своему объему, и ответить в тех условиях на вопросы немцев сразу не мог: многое до конца еще не ясно самому. Во-вторых, не хватало духа быть полностью откровенным перед этими людьми, да просто и стыдно: была растерянность, неожиданность… Пообещал вернуться к разговору позже.

От себя замечу: немцы на фронте, если погибал солдат, то и при всей сложности боевых условий старались предавать земле убитых, да еще и по отдельности, в индивидуальной могиле. Обязательно ставили на могиле кресты: простые, из дерева, на которых надевали солдатские каски. Во время войны, при случае я всегда стрелял по каскам на крестах, показывая свое мастерство. Любое захоронение немцы отмечали на картах. Насколько помню из рассказов Вильгельма Дауэра, эта традиция была обусловлена приказом.

Поэтому поисковики с немецкой стороны по найденным в архивах картам быстро находили места захоронений немецких солдат и переносили останки в братские могилы, как это и произошло под Санкт-Петербургом, у Сологубовки.

Прошло несколько дней после разговора на правлении Общества, а я не мог найти покоя своей душе. Мысли давят: смерть и могилы солдат последние годы обособленным чувством живут во мне, не покидают сердце старого солдата и так волнуют, о чем бы и не подумал десяток лет назад. И, что характерно, пришло все это поздно.

Боль за прошлое, обиды на себя самого, вина перед прошлым не дают покоя. Нарастает потребность откровенно сказать о вине, за свое отношение к прошлому, к тем, кто остался там, на войне навсегда, кого я забыл. И как-то особенно обострились эти чувства последние годы, а тут еще попала в руки статья в «Новой газете», № 36, с жирным шрифтом, «Без вести пропавшие и без совести живущие» Степана Кашурко, капитана первого ранга в отставке.

Считаю необходимым довести мысли и чувства автора до сведения общественности, еще раз напомнить людям о судьбе погибших солдат и об отношении власти к их судьбе.

Автор, руководитель поискового центра «Подвиг», годы провел в архивах, в начале 60-х годов прошлого века начал вести поиск без вести пропавших в войне солдат и офицеров. Он восстановил имена и предал земле прах более 150 тысяч погибших воинов: о них забыли, их предали, оставили в лесах и болотах.

«О том, что погибших солдат надо хоронить, — пишет Степан Кашурко, — у нас никто не думал. Только перед войной, 15 марта 1941 года был издан приказ наркома обороны об учете потерь и погребении погибших в случае войны, но он не успел дойти до воинских подразделений. Ввели индивидуальные медальоны с информацией о воине, но 17 ноября 1942 года их отменили, и миллионы павших воинов оказались безымянными. В начале 1944 года было введено наставление по учету личного состава и порядок захоронения погибших в боях, с установкой на захоронениях памятников. В начальный период войны оставались незахороненными многие тысячи бойцов и командиров на своей территории, ведь потери огромны…

1 апреля 1942 года Сталин издал постановление, обязывающее местные власти вести учет и захоронения трупов солдат. А испокон веков армия сама хоронила своих солдат.

Закончилась война. Павшие солдаты по-прежнему оставались на полях сражений. Каким-то чудом узнал об этом генералиссимус, и появился документ от 18.02.1946 года, который гласил: «До 1 июня 1946 года взять на учет существующие военные кладбища и до 1 августа благоустроить военные кладбища и по возможности отдельные могилы перенести, чтобы сделать братские могилы. Все это вменялось в обязанности местных властей».

«Тысячи и тысячи разбросанных по стране одиночных и братских могил, — продолжает Степан Кашурко, — были враз «благоустроены». На самом деле с них сняли скромные фронтовые памятники, заодно снесли и могильные холмики, а взамен поставили символические районные захоронения с помпезными обелисками…

Символические перезахоронения продолжались и в 50-е годы. Другим словом, совершено было массовое очковтирательство, циничное глумление над могилами народа, которое и сейчас продолжается. Россиян до сих пор обманывают, заставляя проливать слезы на бетонных и мраморных надгробиях, под которыми пусто».

Степан Кашурко приводит пример. В Спас-Доменском районе Калужской области в 1946 году насчитывалось 2570 одиночных и братских могил с именами погибших, после сталинского постановления осталось всего 14 безымянных захоронений… Разве не претендовали в этой связи мы на звание самого беспамятного народа на земле.

Ни «великий» полководец, ни последующие вожди ровным счетом не приняли никаких радикальных мер, чтобы по-человечески захоронить погибших, снять с героических судеб клеймо «пропал без вести».

«Вглядываясь во все последующие правительственные документы по увековечению памяти погибших, я убежден, — пишет Степан Кашурко, — что все они есть нечто производное от рассчитанного на обман народа сталинского «исторического постановления» — уйти от решения проблемы».

Издал директиву и последний министр обороны СССР Дмитрий Язов 14 декабря 1989 года: «…обследовать местности, где велись боевые действия и выявить на них незахороненные останки советских воинов, их личности и захоронить в торжественной обстановке с отданием воинских почестей… завершить в апреле 1990 года…» Это зимой и в распутицу. Этим уникальным документом он переплюнул все 29 вышедших в свет до него правительственных постановлений, директив своих предшественников, в том числе и самого И. Сталина… О язовской директиве военачальники отзывались по-разному, но все их выводы сводились к одному — чушь собачья…

Степан Кашурко ссылается на письмо к нему ветерана войны Якова Дронина из Тюменской области, который пишет, что переживает личную трагедию с тех пор, как узнал, что на нашей земле до сих пор лежат неубранные солдатские останки: «Как же это мы их бросили на поругание. Такая жестокость. Такое бесчестие». Старый солдат призывает: «Виновных немедленно отдать под суд!» Я его поддерживаю!

«А как вы, ныне живущие? — спрашивает Степан Кашурко. И продолжает: «Мне часто приходится слышать горькие упреки: а ты где был раньше, почему молчал, не бил в колокол? Откровенно скажу: я не молчал. Еще 35 лет назад, в канун праздника 20-летия Победы, вдохновленный своим учителем, писателем С.С. Смирновым и наставником по поиску маршалом Иваном Коневым, я стал бить тревогу, стучаться в двери высокопоставленных чиновников. Встречался с Никитой Хрущевым, Анастасом Микояном, даже с «полководцем», четырежды Героем Советского Союза Леонидом Брежневым… Все, разумеется, сочувствовали, говорили высокие слова, удивлялись, обещали разобраться. Мне даже намекнули о клевете на социалистическую действительность, мол, клевещу, у нас такой проблемы не существует…»

Степан Кашурко, как бы подводит итоги:

«Обращались мы и к членам правительства, депутатам, олигархам… все, как в рот воды набрали. На запрос депутата Госдумы Е. Зленова о выделении необходимых средств на проведение в 1999 году Международной вахты Памяти в Мясном Бору под Новгородом, где в лесах и болотах все еще лежат останки не захороненных солдат целой армии, 2-й ударной, заместитель председателя правительства РФ Валентина Матвиенко ответила отказом.

Вот так и начинаем новый век?

А в это время некие субъекты на машинах разъезжают по лесам, подбирают солдатские черепа и приспосабливают их под экзотические светильники…

Так кому же продали мы свои души, благородство, честь? Ничего не стоят все наши патриотические призывы и заклинания, коль не бережем мы в себе самое святое — память о павших…

…Что меня больше всего беспокоит, это чудовищное равнодушие и безразличие к этому святому всенародному делу со стороны властей. Ни президент, ни правительство, ни Федеральное Собрание, ни Государственная Дума не думают о павших и от войны пострадавших.

И еще не дает мне покоя непрекращающийся поток просьб и писем из разных уголков былой великой Родины, поток просьб найти могилу родного человека. Щемящие до боли письма. И я каюсь от бессилия помочь им».

Такими словами заканчивает свою боль души Степан Кашурко.

В его словах и моя горечь: каждое слово отдается в моем сердце правдивостью, болью, солдата, офицера и гражданина своей страны, своего народа. Могу позавидовать мужеству этого человека и кланяюсь ему за его заботы о солдатских судьбах. Честь тебе!

Все так, но снова напрашивается вопрос, где же я был раньше, где были все ветераны войны? Где были? Да «Ура!» орали Победе! Но остается и спрос с власти, где была она «всенародная, родная»? Тоже праздновала, танцевала на костях народа и его страданиях, дурила головы, льстила ветеранам, врала и обещала… А мы слушали и в ладошки хлопали… Не так ли? Пришло время отвечать всем, особенно власти.

Прав Яков Дронин, ветеран из Тюменской области, что предлагает отдать виновных под суд, тех, кто вторично предал и убил без вести пропавших. Как я согласен с ним, как и со Степаном Кашурко, за то, что натворила власть, в том числе и новой России, продолжающая держать в небытии погибших воинов.

Не могу простить себя — виноват, каюсь, стараюсь искупить свою вину и перед семьями тех, кого власть убила вторично, стараюсь и буду платить долги, пока жив, мертвым и живым.

Передо мной книга «Жизнь на войне и без войны» Аркадия Белого. Издана в Санкт-Петербурге к 60-летию Дня Победы. Исповедь, о которой хочется сказать: наконец-то я получил представление об истинной цене обороны Ленинграда из уст самих его защитников.

Открываю книгу и на первом листе вижу: президент Путин, преклонив колени у Вечного огня поправляет на венке ленту… Смотрю на коленопреклоненного президента у Вечного огня, и меня это не волнует, — не верю в этого человека, в искренность его чувств. Сколько было обращений ветеранов войны и, моих в том числе, о помощи инвалидам войны, сколько было надежд на этого человека, чему он всегда и везде давал повод в своих словах. Германское Общество с призывом «Спасите наши души» просило у него поддержки в организации гуманитарной помощи госпиталям для ветеранов войны… Причем я знал, что его отец сам прошел через мясорубку войны, чудом остался жив, и это давало мне повод обращаться к сыну фронтовика, о чем я откровенно указывал в обращении…

Все в пустоту! Смотрю на картинку с Путиным, и мне стыдно за то, что мог надеяться на этого… Забыть бы все, если бы не стояли за этим судьбы старых солдат, их здоровье и жизнь, проблемы, которые должна решать власть, и не уходили старые солдаты из жизни раньше времени из-за отсутствия медикаментов.

Переворачиваю лист и… ба! Лик Валентины Матвиенко, губернатора Санкт-Петербурга, бывшего министра здравоохранения и социальной защиты. Приятная внешность, смотрит на меня с добрым выражением лица, а я улыбаюсь.

А сколько писал В. Матвиенко о положении дел в госпиталях, письма оказывались у тех, чью некомпетентность я обличал, а оттуда отплевывались: нет средств, стараемся, но нет средств…

На первой странице книги, где фото госпожи Валентины Матвиенко, читаю:

«Дорогие ветераны!

Уважаемые читатели!

Книга, которую Вы открыли, посвящена одной из самых героических страниц в истории Великой Отечественной войны, — подвигу ленинградцев и защитников города на Неве в годы фашистской блокады.

В летописи сражения за Ленинград еще много «белых пятен». В книге сделана попытка через судьбы ныне живущих ветеранов показать драматизм и значимость событий, связанных с блокадой и освобождением города.

Сердечно поздравляю Вас со знаменательной для всех нас датой — 60-летием Великой Победы.

Здоровья Вам, мира и благополучия».

Вот тебе на! Много «белых пятен». Такого раньше не было в лексиконе властей об обороне Ленинграда, были только героизм, разгромы врага, победители, под руководством… Было только это, полвека гордились только победами над врагом при защите Ленинграда…

Видимо, все еще по привычке госпожа Матвиенко считает, что книга все-таки повествует об одной из самых героических страниц в истории прошлой войны — подвиге ленинградцев и защитников города. Да, это был действительно подвиг народа, повторяю — народа! Но естественно и сказать, какую цену заплатили за героизм.

Мне кажется, в книге впервые стали рассматриваться не только ошибки в организации обороны города, но и лица, виновные в этом, определялась роль народа и власти в трагедии обороны Ленинграда, и появилась надежда дойти до полной правды о событиях обороны города, появилась надежда вернуть имена миллионам без вести пропавших воинов. Начало положено.

Книга — голос времени, и время заставляет, я бы сказал, принуждает власть перед народом и историей говорить о «белых пятнах» пока в общих фразах и не в полный голос, но от правды уйти невозможно, какой бы она ни была. Власть вынуждена считаться с этим! Я благодарен за это авторам книги.

Но и не могу умолчать: на последней странице книги, в послесловии, некоторые строки озадачили и огорчили своей противоречивостью всему содержанию книги:

«…Настрадавшись и насмотревшись всякого за долгую жизнь, мы, ветераны, стали более терпеливыми и снисходительными. Как и народ наш российский. Иначе не выживем!»

И последнее предложение: «Память о величайшем подвиге народном, память о тех, кто не дожил до этого светлого юбилейного дня, обязывает нас не забывать прошлое, в общем-то и подтвержденную всей историей человеческую истину: «Если хочешь мира, то будь готов к войне!»

Каплей дегтя в бочке с медом стали эти строки в книге. Не думаю, что эти мысли идут от ветеранов войны… Говорю от нашего имени, потому что мы терпим всю несправедливость действий нашей власти. Кому, как не ветеранам, знать и говорить, что такое война, и какова ее цена… Хватит решать за нас!

Спросите российский народ. Истинный народ, который все еще не очухался до конца от войн. Мы, ветераны прошлой войны всех стран, вместе с немецкими ветеранами призываем народы мира к миру и добру, жизни без войн и насилия, прочтите наше обращение к мировой общественности «XXI век — век без оружия и войн». А тут… будь готов к войне!

Ответ: снова гонка вооружения, новые ракеты. Внешняя политика, как это сейчас творит власть, кругом враги. Кому это надо?

Издание книги — значительное событие послевоенного времени о защитниках Ленинграда, значительный шаг к заполнению «белых пятен» не только в истории защиты города на Неве, но и в общей картине Великой Отечественной войны, одна из первых ласточек к ее правде. Устами ее героев нам помогают убедиться в том, что мы действительно не знаем до конца всей правды о войне. Время и наша суматошная жизнь многие подробности стерли в памяти людей, утрачены многие документы, сведения, многое изъято из архивов или сознательно уничтожено.

Но тайное всегда становится явным.

Это моя боль, и с полным правом могу сказать, что так думают все старые солдаты.

Добавлю еще один момент к последним строкам книги, о чем ранее не хотелось размышлять. Во второй части текста, как бы предисловие озаглавлено: «БЫЛЬ И БОЛЬ НЕВСКОГО ПЯТАЧКА». На титульном листе — фотография В. Путина, в руках с букетом роз он на фоне транспаранта со словами «Слава героям Невского пятачка», можно полагать, идет к монументу возложить цветы.

Под фотографией текст: «Вам не кажется, что за этот клочок земли заплатили слишком большую цену?»

И ответ: «Я думаю, что на войне всегда бывают ошибки. Это неизбежно. Но если ты воюешь и думаешь о том, что вокруг тебя все ошибаются, никогда не победишь. Нужно прагматично к этому относиться. И надо думать о победе. Они тогда думали о победе».

Из книги «От первого лица». Разговор с Владимиром Путиным».

Вот такова страница.

И слова президента, и, надо полагать, мысли Верховного главнокомандующего государства через 60 лет после окончания войны. Мне страшно от этих чудовищных слов, прозвучавших в устах президента… Ну и как?

Слово остается за вами, люди!

Только на «Невском пятачке» по последней информации наши потери составили до 300 тысяч человек..

Так случилось и, весьма кстати, в дни 62-летия Дня Победы, будучи в Санкт-Петербурге я приобрел книгу «Заслон на реке Тосна». Внешний вид книги скромный, на обложке черно-белые фотографии событий войны. На титульном листе: «Павшим за Ленинград посвящается». Сборник воспоминаний ветеранов 55-й армии и жителей прифронтовой полосы (1941–1944 гт.)

Начинаю читать, листаю страницу за страницей и… снова, через 60 лет, я на войне, среди солдат. Они передо мной, их много вокруг, они двигаются, усталые, грязные лица с горящими голодными глазами, а на изрытой земле, в траншеях, окопах — трупы… Много трупов и боюсь на них наступить… Читаю, вижу и в какие-то моменты куда-то проваливаюсь…

Так несколько дней и ночей. И кажется все это каким-то сном, от которого не могу проснуться: то на пятачке по берегу реки проходят роты, батальоны, полки, бригады, идут и идут только в одну сторону, обратно никого нет, не возвращаются, погибают…

330-й стрелковый полк трижды возрождался, а от дивизии на «пятачках» остались десятки живых, а тысячи оставались без вести пропавшими… По приказу маршала Жукова немцев штурмовали каждый день, и в штабе Ленинградского фронта военачальники, не думая о людях, думая о себе, своих шкурах, угодничая перед Верховным главнокомандующим, ежедневно посылали в мясорубку войны тысячи людей, осознавая бессмыслицу штурмов, не имея для этого объективных возможностей.

Начинают проясняться «белые пятна» войны, читая книгу. Слушаешь участников, читаешь сводки и записки из военных архивов прошлого. Вот они, безвестно павшие, здесь, в окопах, воронках от бомб, кости их вместе с оружием… под ногами.

Я понимал трагедию Ленинграда, представлял и оборону города, возлагал цветы на Пискаревском кладбище, по-своему выражалось и мое сострадание ко всему, что было связано с блокадой города, но гром грянул только сейчас, от которого не могу избавиться, когда прочитал последнюю страницу книги:

«Ценой десятикратных потерь (в частности, под Ленинградом погибли полтора миллиона наших бойцов и сто пятьдесят три тысячи немецких) мы выиграли войну. Поставили вдоль дорог ряды стандартных обелисков и забыли о миллионах незахороненных, без вести павших, выстлавших своими костями дорогу к Победе».

Полтора миллиона без вести павших только при обороне города… разве мог я допустить такую мысль? Даже сказать страшно, а если представить? Чудовищно… и стоически власть об этом молчала, и только волей самого народа трагический момент войны стал достоянием гласности. Слышу от поисковиков и печальную судьбу Дороги жизни, спасавшей от голодной смерти ленинградцев, которая по своим жертвам соизмерима с Пискаревским кладбищем.

Вот так и складывается спокойная, достойная старость старого солдата. Взрывает мозг вопрос: какое право у власти распоряжаться жизнью и смертью людей, оставляя их безвестными, а еще и приклеивая клеймо изменников, предателей своего народа, своей Родины?

Кошмар какой-то в голове: народ и власть едины! Под этим лозунгом прошло больше полувека моей жизни, с которым я рвался защищать от врага свой народ и свою Родину, с миллионами таких же, как я, готовых пожертвовать своей жизнью. А если бы она оборвалась на войне, например, на Невском или Ивановском пятачке, мое имя превратилось бы в имя изменника, предателя? Что было бы с моей мамой?

Господи, безумие какое-то: я погиб в окопах, где и остался, потому что мое тело не захоронили, и остался без вести павшим, как объявила бы мою смерть на поле боя власть, которая призвала на войну, а после гибели объявила предателем и изменником Родины…. Не хочется понимать, что происходит. Помню свою послевоенную молодость, помню и каюсь, — всех безвестно пропавших считал предателями, но одного не знал, что их оказались миллионы, власть не упоминала вообще это слово. Разве мог представить — миллионы…

Потери в войне неизбежны, но потери потерям рознь: мы часто воевали не умением, а числом, не отработанными и продуманными приказами, угождающими командованию и власти… В этом была одна из трагедий Великой Отечественной войны.

Пришло время, и премьер В. Путин делает первый жест навстречу общественному мнению, и принимает решение силами Министерства обороны РФ, специально созданного отдельного поискового батальона, начать поисковые раскопки и захоронить останки погибших солдат и офицеров на местах боев при обороне Ленинграда в войне в селении МГИ на Синявинских высотах.

Ранее эти операции выполняли поисковые, добровольные отряды на общественных началах по своей инициативе с 60-х годов прошлого века, без государственной поддержки. В итоге сотни тысяч без вести павших воинов обрели могилы, и многим героям возвращены имя и честь.

Для власти потребовалось шестьдесят лет после войны, повторяю — под давлением общественности, своего народа и зарубежных стран положить начало выполнения своего долга перед памятью погибших воинов, перед их родственниками, совестью и честью народа.

НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ, НЕ ИМЕЮ ПРАВА…

Много обиды за прошлое, за несправедливость, за войну… Мысли о судьбах людей, опаленных войной, близких моей судьбе, особенно беспокоят. В годы Великой Отечественной войны только из оккупированных районов на принудительные работы в Германию было вывезено более 5 миллионов человек. Судьба оставшиеся в живых после освобождения оказалась в руках нашей власти: для многих повторились лагеря, но уже советские. Власть уготовила таким людям судьбу изменников Родины. Эти люди, мирные граждане нашей страны, прошли все муки ада и до сегодняшнего дня их души не успокоились.

Так делится своими чувствами и мыслями Леонид Тризна, член Дмитровской общественной организации бывших узников фашизма Московской области. Его слова прозвучали в апреле 2008 года на Поклонной горе в Москве.

Читая слова Леонида Тризны, вижу, как Яков Непочатое, малолетний узник Бухенвальда, метался по мемориальному музею от одного места к другому. На этом месте он лежал, содрогаясь от холода в бараке, здесь стояла виселица, на которой раскачивались тела повешенных узников, а вот и печи, где сжигали тела заключенных, и рассказывал, что когда проходил мимо этих мест, под деревянными подошвами хрустел пепел…

Пишу об этом, а мысли переносятся к Бабьему Яру, где стоял в годы войны и смотрел на детскую обувь, разбросанную по краю оврага, откуда тянуло запахом горелого мяса… Как же можно не думать о будущем людей, как заглушить мысли о трагедиях прошлой войны. Они активизируют интерес к поиску правды. Возможности этому, при желании, появляются: публикуется информация из архивов, в средствах массовой информации можно услышать свидетелей событий прошлого, осмелившихся преодолеть страх и откровенно сказать правду, в том числе и о судьбах мирного населения, оказавшегося на территории, оккупированной врагом.

В первые месяцы Великой Отечественной войны миллионы советских граждан оказались на оккупированных территориях. Вспомнилось, что великий вождь народов и призывал мирных граждан: ничего не оставлять врагу, все нажитое — уничтожать, истреблять… Призывы Сталина всколыхнули страну, «священная война» объединила все народы огромной страны.

Но война — это не только победные рапорты, война — это большая трагедия, которая не заканчивается с окончанием войны. Миллионы людей были вывезены на работы в Германию, оказались в плену, пропали без вести. Все эти люди официально были признаны предателями и изменниками Родины. С грузом моральной вины до сих пор живут они и их потомки.

В годы Великой Отечественной войны в Советском Союзе были убиты или умерли от голода и болезней около 11 миллионов гражданских лиц и более 5 миллионов были насильно угнаны на работы в Германию, из них погибли немногим более 2 миллионов человек.

Миллионы… миллионы… Они хотели жить, но у них отняли жизнь и бросили в безвестность. Только сейчас мы начинаем говорить о жертвах мирного населения и кладем их на чашу Победы. Задумываемся, все ли мы знали о той цене, которую заплатили за Победу и, может быть, стоит сказать ради исторической правды словами Владимира Зюськина:

Времена, времена… Давно ли я горделиво поднимал голову, когда звучали слова и музыка: «Поклонимся великим тем годам и маршалам…», при этом невольно возникало желание встать и вытянуть «руки по швам», а сейчас встаю на колени перед могилами и склоняю голову, хватая открытым ртом воздух, и глаза застилает туман…

Вернемся назад и вспомним, все было на виду: патриотизм того времени был для меня, как воздух, без которого не могло и быть моей жизни, и этот воздух давала мне власть, она была моим разумом, а я был ее рабом. Власть в лице партии и ее идей была моим повелителем. Власть представлялась мне Родиной, самым святым именем, как мама. Беру на себя смелость сказать, что и народ можно представить в то время, в лице таких патриотов, как я. Народ был полностью зависим от власти. Со временем любовь к власти особенно после возвращения с фронта окрепла, но власть оставалась властью, воспринималась как должное.

Казалось, все так и должно быть, так и никак иначе. Так оно и было. Лет после пятидесяти что-то в моей жизни стало менее нравиться, как и в жизни общества, отсюда и практика власти: одного не хватает, другого нет, третье искать приходится, стоять часами в очередях. Улетучиваются надежды на обещания власти наступающего изобилия. Потихоньку народ начинает роптать, посмеиваться над властью в узком кругу, на кухнях. Меркнут надежды, одеяло лжи укрывает Общество, под которым становится трудно дышать, да еще и на полупустой желудок, а тут еще власть начинает бряцать оружием: интернациональный долг, груз 200, снова МЫ… МЫ… Власть захлебнулась и рухнула, а меня выбросило на берег, заваленный идеями прошлого, и я оказался сиротой, но не в одиночестве: вокруг шевелились люди, поднимали головы, протирали глаза и оглядывались вокруг, поднимались с колен, вставали на ноги и думали, где же власть…

Пока народ размышлял о власти, она опередила чаяния народные и явилась демократией в лике уральца Бориса Ельцина… Новое, оно и есть новое, поживем — увидим. Хотелось надеяться, что пришло время для ускорения поиска на местах боев наших павших воинов и предания их земле. Для решения этой гуманной акции, мне думается, имеются два пути.

Во-первых, армия, уже положившая начало, добавить к имеющемуся поисковому батальону, работающему под Санкт-Петербургом, еще специализированные поисковые подразделения, чтобы поиском охватить все регионы России и, в первую очередь, места кровопролитных боев при обороне Москвы и Ржева. Во-вторых, на федеральном уровне создать специальную структуру управления по поиску и захоронению павших воинов. Все это надо было сделать еще несколько десятков лет назад. Но и сейчас все равно без этой работы невозможно успокоить душу нашего народа.