Исповедь старого солдата

РОССИЙСКИЕ ВОЕННЫЕ НАС ПОДДЕРЖАЛИ

Госпиталь вновь становится моим домом. Вижу, как среди медперсонала все меньше бывших фронтовиков. Сменили и начальника госпиталя: с одобрения сотрудников им становится Семен Спектор. Молодой, активный, искренний. Он пытается что-то улучшить: устанавливают лифт, оборудуют дополнительные кабинеты, подключают госпиталь к теплоцентрали.

Глядя на Семена, с какой энергией он принялся за дело, у меня возникает желание помочь начальнику и решить главную проблему — построить новое здание госпиталя. Так в совместной работе крепла наша дружба, наша взаимная поддержка ради одной цели — помочь нашим ветеранам войны и не только Великой Отечественной. Ради них дорога привела меня в самое «логово» моих бывших врагов — в Германию.

…90-е годы прошлого века. В стране всеобщее брожение. Хаос нарастал, как снежный ком, и в общем вихре нес в неведомое, в котором оказался и госпиталь ветеранов войны в Екатеринбурге: финансирование нищенское, не гарантированное, рушится вся система здравоохранения.

Тревога Семена Спектора за судьбу госпиталя, за ветеранов передавалась и мне. Госпиталь оставался единственным медицинским учреждением, где ветераны могли получить хоть какую-то поддержку. Я понимал, что не существует в ближайшее время перспективы улучшения его работы.

Ветераны войны были в те годы брошены, затоптаны, да, пожалуй, так было со всеми, кто висел на шее у государства: не только с инвалидами и ветеранами войны, но и с пенсионерами. В моей жизни тревога и забота о ветеранах стали неотъемлемыми и самыми актуальными. Не в моих силах было оставаться сторонним наблюдателем, молчаливым свидетелем страшных событий тех дней. Постараюсь объяснить, почему. Видимо, в первую очередь, к этому подводила дорога, по которой шел последние годы, не расставаясь с госпитальной койкой, постоянно чувствуя зависимость от медицины из-за собственной физической неполноценности. В какой-то момент возникло состояние усталости, отчаяния и собственной вины перед семьей.

Время и возраст сформировали более трезвое отношение к окружающему миру: юношеский пыл растворился во времени и обрел другое понимание идей, которые вели меня по жизни, и новые определения ценности жизни. Если, например, в юности лежишь в двадцатиместной палате госпиталя и принимаешь это как должное, то в последующее время это уже давит не только на психику, но и угнетает нравственно, да еще добавьте к этому постепенную утрату надежд на светлое будущее, которыми ты жил все это время.

Ожидать и надеяться на помощь госпиталю от государства уже не приходилось. Решение проблем госпиталя нахожу в следующем: обратиться за помощью от стран социалистического лагеря — членов Варшавского договора, из которых стали выводить войска бывшего Советского Союза, в том числе и из ГДР. Собираю информацию и убеждаюсь в возможности получения серьезной помощи от Западной группы войск (ЗГВ) в Германии. Объясняю идею поездки в Германию Семену Спектору и предлагаю ему оформить мою миссию как инициативу общественного совета госпиталя. Все расходы, связанные с поездкой, принимаю на себя. Семен поддерживает эту идею.

Подходит к концу лето бурлящего, сумасшедшего 1991 года, я начинаю телефонные разговоры с доброй старой приятельницей, проживающей в городе Дрездене, Миррой Петровной Эберт. Она россиянка, архитектор, вышла замуж за немца из ГДР и переехала жить к мужу. Бюрократические и другие формальности, связанные с организацией моей поездки, хотя и к нашим братьям в ГДР, сейчас могут показаться кошмарным сном: что стоило хотя бы купить в Госбанке 150 немецких марок? Наконец я в вагоне поезда, следующего из Москвы через Берлин до Бюнсдорфа, где располагается штаб ЗГВ. Волнение нарастает. Вспоминаю, я испытывал дрожь не только в руках, но и во всем теле… Нахлынули военные воспоминания.

Ранним холодным утром меня на железнодорожном вокзале Лихтенберг в Берлине встречает Мирра Петровна. Пересаживаемся в поезд до Дрездена. Замечаю, как свободно общается Мирра Петровна на немецком языке, и я с сожалением убеждаюсь, как ничтожны мои знания языка после школы и фронта. Мне рекомендуют обратиться в штаб 1-ой танковой армии, расположенной в Дрездене. И вот я на месте: старинное солидное здание. Через дежурного офицера, которому объяснил цель приезда, прошу организовать встречу с кем-нибудь из командования.

На третий день ожидания передают: обо мне и цели моего приезда, о необходимости встречи доложили заместителю командующего по воспитательной работе, который заявил: «Никаких встреч». И объяснили: «Ветераны войны у нас в особом почете, правительство о них проявляет особую заботу, они в привилегированном положении и, как и раньше, ни в чем не нуждаются. Ветераны имеют все, что только захотят». В мой адрес полковник заявил: «Это не инвалид войны, а какой-то проходимец, авантюрист. Есть еще такие, которые стараются скомпрометировать нашу армию, нашу власть…» Вот так безуспешно закончилась моя первая попытка получить под держку от армейского чиновника.

Состояние мое было не из простых, но произошло неожиданное: этот полковник придал мне такое ускорение, что я не узнал самого себя. Меня уже никто и ничто не могло остановить. Я сделал все, чтобы в тот же день информация о поведении главного идеолога штаба армии стала достоянием гласности среди офицеров штаба и вызвала возмущение у всех, с кем пришлось мне общаться в последующие дни. Все они были искренни со мной и понимали положение ветеранов войны в России. Были среди них и участники войны в Афганистане. Некоторые офицеры даже извинялись за своего командира. Это и поддержало меня.

Через день звонок:

— Виктор Сергеевич! Можете подъехать сегодня к штабу танковой армии в 17 часов. На КПП вас встретят. До вечера.

Еду. Меня встретил офицер, и через десять минут я в кабинете заместителя командующего армией по тылу полковника Евгения Жукова. Он встает мне навстречу, выдержанно любезен, без лишних формальностей усаживаемся за столик. Жуков среднего роста, лет сорока пяти, коренаст, строен, чувствуется офицерская выправка еще с молодости, спокойно присматривается ко мне. Знаю, что он участник войны в Афганистане. В разговоре открыт, вопросы и ответы конкретны. С начала встречи у меня сразу возникла убежденность в откровенности Жукова и его искреннем желании быть полезным и помочь ветеранам.

Жуков не скрывал своего мнения о происходящем в России, о ее власти, о том бардаке, в котором оказалась и армия. Он понимал положение инвалидов и ветеранов войны, имея в виду и «афганцев», по сути отвергнутых властью. Подтверждал возможность реальной помощи для ветеранов войны в России за счет резервов ЗГВ, но, как всегда, он не мог самостоятельно принимать эти решения. Я понимал Е. Жукова.

Встреча затянулась: чаек попили, незаметно перешли на ты, заговорили о прошлой войне. Я рассказал о пациентах госпиталя, об инвалидах афганской войны, говорили об особенностях афганских событий, роли в этой войне России…

— Надо помогать, надо, — соглашался Жуков, — завтра же буду говорить об этом в штабе ЗГВ в Бюнсдорфе…

К концу следующего дня позвонил капитан:

— Виктор Сергеевич! Завтра в восемь жду вас у КПП, поедем в Бюнсдорф. Не забудьте паспорт.

— Буду. Спасибо.

Бюнсдорф. Генеральный штаб Западной группы войск.

Я в кабинете заместителя командующего по тылу генерала Владимира Исакова. Красивое лицо интеллигента, внимательный взгляд, ровный голос, без лишних эмоций. Рассказываю коротко о себе, о положении госпиталя для ветеранов войн в Екатеринбурге, объясняю, что без дополнительной помощи госпиталь нормально работать не может, что ветераны лишены возможности получить медицинскую помощь.

Зная, что генерал — участник войны в Афганистане и до сих пор имеет проблемы со здоровьем после ранения, я заметил, что «афганцы», как и старые ветераны, также не могут достойно воспользоваться услугами госпиталя. Не удержался и рассказал, как встретили меня политработники в Дрездене, в штабе танковой армии, обвинив в авантюризме и лжи, я выразил свое негодование в адрес политуправления. Мне показалось, что генерал мою исповедь пропустил мимо ушей, но все же я уловил на его лице странную ухмылку и был уверен, что генерал меня понял.

Вопросов возникало много, вместе мы искали на них ответы и беседовали часа полтора, если не больше. Вывод генерала был однозначен:

— Надо помогать! Возможности есть, тем более в условиях вывода армии из Германии. Я лично решение в данном случае принимать не могу, но буду советоваться и говорить по этому поводу с товарищами из Генерального штаба. Будем надеяться и сделаем все возможное в организации помощи ветеранам. Обязательно поможем!

Таково было мнение и решение генерала.

— Через два-три дня через Жукова буду информировать вас, с кем в штабе, в Москве, нужно будет связаться и лично встретиться для организации помощи ветеранам. Мы, в свою очередь, будем думать, что можно сделать здесь. Жуков будет держать вас в курсе дел.

Расставаясь, уже у дверей, обнялись без лишних слов.

Убежден: кто прошел через войну, тот обретает особые чувства. Война связывает людей своими нитями, роднит их пережитым ужасом. Так и тут, я почувствовал, что обрел своего побратима по войне и уверенность — он поможет.

На третий день в Дрездене полковник Жуков по просьбе генерала Исакова передает мне номера телефонов Генерального штаба в Москве, имена тех, с кем мне нужно связаться лично, в том числе обязательно с генерал-лейтенантом Жуковым. Это был уже серьезный шаг вперед.

Полковник Евгений Жуков убеждал меня, что генерал Исаков не понаслышке знает о войне. И в Москве, в Генеральном штабе есть толковые, дельные офицеры из «афганцев», на которых можно положиться.

— Это не политчиновники, как у нас в штабе.

Много дней я мотался с Миррой Петровной по Дрездену: встречи с представителями общественных организаций бывшей ГДР, Красного Креста, «Мальтезер» и других. Везде чувствовалось понимание моей миссии, я ощущал желание помочь, но был бессилен предложить какие-либо условия и принять предложения. За мной было только желание, да и статус был невыразителен — всего лишь член общественного совета госпиталя без конкретного, юридического лица.

«КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ»

В бургомистрате Дрездена Мирра Петровна подготовила встречу с господином Хобахом, человеком из Западной Германии, доверенным лицом администрации города, вроде наставника для новой власти. Он сделал такой вывод:

— Я понимаю и ценю Вашу миссию. Она гуманна и благородна, и заслуживает уважения. Я готов ее поддержать. Возможности для этого имеются, и наш долг помочь госпиталю ветеранов прошлой войны. Жизнь человека зависит не только от его индивидуальности, но и во многом определяется Обществом, в котором он живет. Не всегда интересы человека и общества совпадают. Давайте оставим в стороне политическую ситуацию в России и будем думать, как помочь людям, которые нуждаются. Я Вам признателен как человек, как гражданин Германии, за Вашу инициативу и за обращение к немецкому народу. Пожалуйста, послушайте мое предложение: Вы должны представлять благотворительную общественную организацию в соответствии с законом вашей страны. Поэтому я предлагаю Вам, господин Максимов, создать благотворительную общественную организацию в России, целью которой будет гуманитарная помощь госпиталю ветеранов прошлой войны. Как это будет происходить, Вы определите сами. Если будете официально представлять это Общество, милости прошу в Дрезден. Буду рад видеть Вас вновь и помочь Вам.

Обговорили детали и условия по созданию общества, о котором, к моему стыду, я никогда не задумывался. Пообещал господину Хобаху создать в России благотворительное общество и в апреле-мае вернуться в Дрезден. Расставаясь, господин Хобах любезно добавил:

— Я Вам обещаю от имени администрации города, когда Вы вернетесь с официальными полномочиями, подарить 15 «КамАЗов» из резерва Народной армии ГДР. Ваше общество будет иметь свой автотранспорт!

Итоги встречи в бургомистрате потрясли меня: неожиданность, масштаб предложений немцев и, главное, их искренность. Причин радоваться предстоящему было немало. Это придало мне сил и уверенности.

В Москве встречаюсь с адресатами, которых мне рекомендовал генерал Исаков, предоставляю информацию о целях своей миссии, встречаю понимание в необходимости помощи госпиталю и поддержки ветеранов за счет ЗГВ. Но механизм ее организации требуют времени, и решение сразу принято быть не может, поэтому я должен поддерживать связь с друзьями генерала Исакова.

По возвращении в Екатеринбург интересуюсь всем, что связано с созданием общественных, благотворительных организаций. Изучаю законодательные акты, встречаюсь с руководителями общественных организаций, консультируюсь с адвокатами, ищу помощников. Готовлю проект устава Фонда помощи инвалидам войны. Время меня торопит.

В марте 1992 года после подбора актива, в основном из ветеранов войны, в госпитале проходит собрание: обсуждается проект устава, избирается правление, я стал его президентом, вскоре регистрируется Фонд помощи инвалидам войны. В правление Фонда вошли инвалид войны, Герой Советского Союза Борис Рассохин, депутат Государственной Думы Лариса Мишустина, начальник госпиталя ветеранов войны в Екатеринбурге Семен Спектор, инвалид войны Виктор Максимов. Создание Фонда и определение дальнейшей работы по организации помощи ветеранам привело меня к мысли не дожидаться помощи от Генерального штаба, где пробивалось решение программы гуманитарной помощи, а обратиться непосредственно к министру обороны России. С этой идеей я спешу за советом к Ларисе Павловне Мишустиной.

Намерение обратиться к министру обороны Лариса Павловна одобряет и надеется добиться личной встречи. Ее, как депутата, волнует состояние медицинских учреждений, тем более положение в госпитале для ветеранов войны. Она и попросила меня подготовить проект письма министру обороны от имени Фонда.

Лариса Павловна — журналист, активная, миловидная женщина, общение с которой всегда приятно. После того, как текст отредактировали, Лариса Павловна приглашает меня в Москву. И вот мы в кабинете министра обороны Павла Грачева. Согласен с Борисом Ельциным, который когда-то сказал: «Такого министра обороны у нас еще не было!» Атлетическая фигура, прекрасная выправка, на мундире Золотая Звезда Героя. Поднимается из-за стола легко и любезно, я бы сказал, по-джентльменски, приветствует Ларису Павловну. Мы здороваемся, усаживаемся за стол. Впечатление от начала встречи хорошее.

Лариса Павловна информирует министра о проекте и цели нашего визита. Завязывается разговор о сложности экономического состояния в России. Министр последовательно, буквально по абзацам, записывает наши просьбы, не спешит, чувствуется, обдумывает. Обстоятельно и откровенно я рассказал о положении в госпитале и подчеркнул, что там получают медицинскую помощь и участники афганской войны. Павел Грачев во время встречи приглашает по телефону генералов, в том числе командующего, насколько я понимал, автобронетанковых войск. Звонил командующему ЗГВ, командующим ВВС и Московского округа. Во всех случаях разговор касался возможности помощи госпиталям ветеранов войны. Распоряжений министра было много, но это были не команды, не приказы, а как бы обоюдные решения, и роль министра в этом напоминала мне роль дирижера, усиливающего, определяющего и выделяющего отдельные, самые важные аспекты в общем комплексе проблем по организации акции. Получилось вроде большого совещания руководства армии, на котором, как следствие, были приняты решения по механизму организации помощи.

Много времени прошло после той встречи с Павлом Грачевым. Для многих она была жизненно важной, но результат оказался не столь значительным, как мог бы быть. Его прервали почти на старте, сорвали по воле власти, а расплатились за это преждевременной смертью ветераны, старые солдаты. Говорю об этом еще и для того, чтобы защитить тех, кто был причастен к гуманитарной акции.

Во время встречи с Павлом Грачевым я понимал: многое для него было неожиданностью, особенно то, что касалось госпиталей, и это его волновало, он был озабочен происходящим. В эти моменты я видел в нем не генерала и чиновника, а человека, бывшего солдата. Отсюда и родилась его резолюция на нашем обращении: «Это важное государственное дело, наш святой долг…»

Несмотря на последующие события в политической и экономической жизни России, несмотря на катаклизмы во власти, в которых звучало имя Павла Грачева, считаю, что нужно отдать ему должное: решение о помощи армии госпиталям ветеранов войны было принято с подачи Павла Грачева.

В конце нашей встречи министр обороны, передавая мне координаты тех, с кем я должен был поддерживать контакты, спросил:

— Когда думаете быть в Бюнсдорфе?

— У меня проблемы с визой, но постараюсь побыстрее…

Не прошло и десяти минут, как в кабинет министра вошел генерал, и Павел Грачев, не прерывая разговора, кивнул головой в мою сторону, указывая генералу, и потом добавил:

— Дайте информацию, чтобы для Виктора Сергеевича не было проблем в Чкаловском с бортом на Бюнсдорф!

Прощаясь, мы обнялись с Павлом Сергеевичем:

— Держитесь, отцы, армия позаботится, поможем! Время не простое…

Обнимая Павла Грачева, я изумился: обнимал человека железных мускулов. Такого ощущения я раньше никогда не испытывал. Впечатление было сильное. Через час я выходил из здания Генерального штаба со служебным паспортом Министерства обороны, вручая который, генерал констатировал:

— Поздравляю! Вы по возрасту рекордсмен среди тех, кому мы вручали служебный паспорт нашего министерства. Желаю удачи и здоровья во имя добрых дел.

Все, для поездки в Германию больше не требовалось никаких дополнительных документов, виз, даже не надо записываться заранее на рейсы полетов из Чкаловска в Германию.

На следующий день в газете «Красная звезда» появилось сообщение о приеме министром обороны президента Фонда помощи инвалидов войны, ветерана войны Виктора Максимова. Обсуждались возможности помощи армией госпиталям для ветеранов войны. Министр принял решение: оказывать помощь за счет резерва ЗГВ, которая выводится из бывшей ГДР.

Вот текст обращения:

Резолюция П. Грачева:

По решению министра обороны встречаюсь с командующим Московским округом. Обсуждаем возможности приема гуманитарного груза из Германии, его складирования и доставки по регионам. Встреча с генералом прошла в деловой обстановке и оставила у меня самое хорошее впечатление: я встречал полное понимание необходимости помощи армии госпиталям, которая, по мнению генерала, возрастала с каждым днем, хотя и сама армия в данный момент имела немало проблем.

Итак: имея в кармане письмо с просьбой о гуманитарной помощи ветеранам войны с резолюцией министра, для меня открыли ворота Чкаловского аэропорта. Лариса Павловна радовалась вместе со мной. Вперед! Через три часа я уже в Бюнсдорфе, получаю пропуска не только в военный городок, но и в штаб командования.

Командующий ЗГВ генерал Бурлаков, к которому я обращаюсь, проводит совещание с руководством служб штаба, представителями воинских соединений ЗГВ, представляет меня и объявляет, что принято к исполнению решение министра обороны о проведении гуманитарной акции помощи госпиталям ветеранов войны в России. Проведение акции генерал Бурлаков возлагает на заместителя командующего по воспитательной работе генерала Иванушкина.

Меня такое решение взорвало, и я напомнил, как меня уже принимали политработники в штабе танковой армии в Дрездене, и в самой грубой форме выразил свое отношение к политработникам. Бурлаков замял разговор на эту тему, но я чувствовал молчаливое одобрение присутствующих моей реакции. По моей просьбе генерал Бурлаков дает указание: организовать гуманитарный центр в Дрездене в расположении воинской части, располагающей большими площадями складских помещений. Многие из участников совещания одобрительно отзывались о проведении акции и выражали готовность помогать инвалидам и ветеранам войны, а генерал Исаков как-то особенно пожал мою руку и, глядя в лицо, четко произнес:

— Поможем!

Я снова в Дрездене. На этот раз возвращаюсь в город с особым чувством. Замечу, что Мирра Петровна, у которой я получил приют в первое посещение, отсутствовала. Она была приглашена в Москву, где проектировались дома для офицеров ЗГВ, выводимой из Германии, строительство которых финансировалось германской стороной. Мне же представилась возможность пожить в ее квартире. Не заставил себя ждать приказ 46/203 главкома ЗГВ о передаче неиспользованного имущества ЗГВ Фонду помощи инвалидов войны Екатеринбурга. Все отлично.

От штаба ЗГВ я получаю в свое распоряжение легковой автомобиль с водителем, старшим прапорщиком, участником афганской войны Александром Якубовичем. Я ему очень благодарен за поддержку, за добрую душу, за усердие.

Начинаю знакомиться с общественными организациями города: Красным Крестом, «Мальтезером», молодежными организациями, которые начали помогать бывшим странам социалистического блока, особенно большая гуманитарная помощь пошла на Балканы.

Во многом активному началу работы мы обязаны начальнику штаба бригады, которая дислоцировалась в городе, подполковнику Зайкову. С ним сложились у меня дружеские отношения, и вместе мы планировали работу Фонда до вывода армии из Германии. Именно Зайков стал моей главной опорой: помогал «выбивать» автотранспорт, руководил солдатами, определял помещения под офис, склады, организовывал питание при столовой бригады. Одним словом, делал все, что было необходимо для сбора гуманитарных дарений, упаковки и отгрузки.

Я посетил и господина Хобаха, информировал его о создании в России Фонда помощи инвалидам войны, рассказал о помощи Фонду Российской Армией ЗГВ, поблагодарил за совет по созданию благотворительной организации. К тому же я объявил господину Хобаху, что он стал как бы «крестным отцом» российского фонда по православной традиции. Господин Хобах за это звание, тем более российское, был очень благодарен. Он был удовлетворен полученной информацией и был рад началу реальной помощи ветеранам прошлой войны и, в свою очередь, предложил принять подготовленные семь «КамАЗов», как гуманитарное дарение от администрации Дрездена из резерва бывшей Народной армии ГДР. И с улыбкой добавил, что выполняет данное обещание и поясняет, что грузовики в хорошем техническом состоянии и заправлены горючим из расчета дороги до границы Германии с Польшей.

Предложение, откровенно говоря, шокировало меня своей неожиданностью и щедростью, но и озадачило. Что делать, как быть? Принимаю «КамАЗы», а где они должны стоять? А если я поставлю, то сколько дней они простоят? Ведь могут угнать! Только на днях подарили Фонду несколько тонн дефицитных запасных частей для «КамАЗов» в масле и в упаковке. Мы складировали их под замок, а через два дня все исчезло, улетучилось. Не только воровство пошло, но и грабежи. Все, что имело хоть малую ценность, воруют в открытую друг у друга.

Защитники Отечества! Если солдаты на дорогу прибирают по мелочам, то офицеры… Я был в растерянности, не знал, как быть. Любезно благодарю господина Хобаха, но объясняю, что не могу принять такой щедрый подарок: нет помещений для хранения, нет водителей, не решен вопрос с лагерем. Переводчик, наш армейский, смотрит на меня с изумлением и не может понять причину моего отказа. Позднее я убедился в правоте своего решения: машины и дарения невозможно было сохранить, все бы разворовали.

Сейчас сложно объяснить, по каким каналам расходилась информация о появлении в Дрездене Фонда помощи ветеранам войны в России. Но к нам посыпались предложения о помощи от германских общественных организаций, аптек, фирм, церквей. На двух «КамАЗах» с солдатами едем в Лейпциг и из подвалов одной из церквей загружаем подарки. Все упаковано в коробки, сумки, мешки, там и продукты питания, игрушки. Немцы помогали чем могли.

Предлагали Фонду солидные объемы дарений от «Мальтезер» — Международной благотворительной организации. Я недоумевал, откуда немцы черпали информацию о сложностях, в которых оказался российский народ с крушением Советской власти, понимали экономические условия, в которых оказались россияне. Солидарность немцев с россиянами была для меня неожиданностью.

Постепенно склады заполняются гуманитарными дарениями: от функциональных кроватей с матрасами, инвалидными колясками до одежды и обуви…

В штабе ЗГВ сформировался штат, подбирали персонал из числа военнослужащих для работы на базе гуманитарной помощи и для выделения постоянного автотранспорта по сбору и транспортировке дарений на склады. Генерал Иванушкин на базе не появлялся. Я понимал, что для Иванушкина время сложное. Он, видимо, намеревался гуманитарную акцию взять в свои руки, да и делового контакта со мной не получалось, хотя через вторые лица попытка договориться была. Не могу сказать, почему, но я кому-то пришелся не ко двору.

Помнится, в первую минуту я оторопел, когда через несколько дней после совещания у генерала Бурлакова и приказа начальника штаба генерала Подгорного о предоставлении информации о возможности передачи имущества Фонду для госпиталей ветеранов войны у меня в руках оказалось три или четыре тома с перечнем имущества для возможного дарения. Бегло заглянув в списки, у меня перехватило дыхание: в моих руках были миллиарды рублей, сокровища.

В этот момент у меня мелькнуло: кто же может так просто взять и отдать кому-то такие ценности, хотя бы и во имя спасения старых солдат, ветеранов войны. Соображал, сколько людей думало об этих ценностях… Кто же, испытывая в жару, в зной жажду и находясь возле ручья с холодной, прохладной водой, не напьется?

В то время в Дрездене в трех сотнях метров от базы полыхали кострища, в которых сжигались резервы армии, хранящиеся на складах: от медикаментов до предметов санитарии. Особенно много денно и нощно уничтожалось перевязочных материалов, стерильных спецпакетов. Однажды дело чуть не дошло до драки: на моих глазах в мусоровозах прессовали инвалидные коляски. Мои попытки что-то сохранить успехом не увенчались: мусоровоз глотал, что ему толкали в пасть. Кричу: «Караул, грабят, помогите…» Отзыва нет: все ссылаются на кого-то, а на кого — не поймешь и не найдешь. Замкнутый круг. И все же что-то попадало на склад Фонда: прапорщики, кладовщики копались в своих заначках, что-то списывали, и на склад Фонда перекочевывали обмундирование, обувь, постельные принадлежности, белье, включая бывшее в употреблении. С миру по нитке, а позже кто-то в России получал рубашку.

Постепенно склады заполняются гуманитарным дарением, и приходит время отгружать их в Россию. В штабе тыла генерала Исакова через диспетчеров транспортных операций, где меня уже знали, начинаю просить вагон под гуманитарный груз и вскоре получаю уведомление о решении его предоставления. Начальник службы по перевозкам железнодорожным транспортом Дрездена подполковник Геннадий Смирнов уведомляет о подаче вагона в ближайшее время под погрузку.

ПЕРВАЯ ЛАСТОЧКА

И вот груз для отправки подготовлен, солдаты предупреждены, два «КамАЗа» готовы к его доставке к вагону. В один из дней приезжаю на базу. Вагон подан, и загрузка пошла. Солдаты работают шустро, аккуратно и дирижирует погрузкой начальник штаба бригады подполковник Зайков. Не успел я осмотреться, как в работу включился военный комендант Дрездена, подполковник, украинец из-под Киева, забыл, к сожалению, фамилию и имя, с группой офицеров и солдат военной комендатуры. Едем на железнодорожную грузовую станцию, смотрю на вагон, радуюсь — огромный, нашенский, российский, таких больших у немцев нет. Смирнов уже ждет у вагона. Начинается загрузка. Вагон, в полном смысле слова, трамбуется.

Огромный четырехосный вагон, забитый под завязку, как говорят в народе, стал первой ласточкой, которая полетела на мою грешную Родину в адрес госпиталя ветеранов войны Екатеринбурга, для старых солдат. Коляска для Бориса Рассохина была упакована в деревянный каркас и обшита свежей фанерой. Когда образовалась пауза, я объяснил солдатам, что коляска подарена молодыми летчиками ветерану войны, инвалиду, бывшему летчику, Герою Советского Союза Борису Рассохину. Попросил ребят написать несколько слов деду Боре. Все солдаты написали теплые слова в адрес ветерана и расписались, а также положили в упаковку с коляской бутылку коньяка «Наполеон» и водку. Потом я узнал, что вагон с гуманитарной помощью почему-то получил городской комитет ветеранов войны Екатеринбурга и распределил ее по районным комитетам, где комиссией решали вопрос о предоставлении персональной помощи тем, кто в ней остро нуждался. Получил свою часть госпиталь ветеранов войны. Радовался коляске и Борис Рассохин.

Если участвовать в этой операции или хотя бы наблюдать за погрузкой, то какими словами объяснить настроение людей от молодого солдата до зрелого человека, старшего офицера? Почему последние принимали такое активное участие, хотя их и не заставляли грузить вагон? Чем объяснить поведение офицеров, а тем более передать их чувство праздника, внутреннего подъема и счастливые улыбки на потных лицах?

Закрыли вагон, счастье не покидало людей: кто-то похлопывал рукой по вагону и наставлял — давай, давай, кати, вези… Поведение всех было естественным, проявилось понимание благородства цели. Я был тоже счастливым человеком вместе с ними, радовался за своих стариков. Это добавляло мне уверенности и сил.

РОБКИЕ ШАГИ НАВСТРЕЧУ

Расширяются связи с общественными, благотворительными организациями в Дрездене, с трудом крепнет уверенность в помощи армии. Мы постепенно обживаемся на территории воинской части, налаживаем отношения с офицерами и прапорщиками гарнизона, штаба танковой армии, службой генерала Владимира Исакова и лично с ним.

Появляется круг знакомств и с офицерами военной академии бывшей Народной армией ГДР, но уже на стадии ее ликвидации. Большинство преподавателей, офицеров академии — выпускники советской системы академий Министерства обороны — хорошо владеют русским языком.

Однажды я получаю информацию от полковника бывшей Народной армии, что в Дрездене в военно-историческом музее состоится встреча немецких солдат, участников Сталинградской битвы, и меня приглашают принять в ней участие. Приглашение от своих бывших смертельных врагов. Быть с ними, сидеть за одним столом было заманчиво для меня. Я принял предложение.

Ранее, когда появилась возможность посетить Германию, у меня никогда не возникало каких-либо раздумий о немецких солдатах. Но где-то подспудно они оставались врагами. Не то чтобы я испытывал к ним злобу или ненависть. Нет! Все, что касалось войны, отступило куда-то назад, и не возникало мысли о возможных встречах с немецкими солдатами. Сейчас вокруг меня были немцы, обычные немцы, за этим словом оставался мир без солдат, мир без войны. Я продолжал находиться и общаться в Германии, в первую очередь, с русскими и частично с немцами. Но они говорили по-русски, и мне казалось, что от них даже пахнет русским духом, и мало обращал внимания, не придавал значения всему остальному, хотя и видел в современной германской жизни много удивительного. Даже покаюсь: удивлялся, сам себя спрашивал, например, как же так, вокруг магазинов, прямо на улицах развешены товары, немцы выбирают покупку и идут в помещение магазина расплачиваться. Или гуляешь по торговому центру и сам, своими руками, берешь, смотришь продукты и кладешь в корзину. Очередей нет, в спину тебя никто не толкает. Удивлялся! Что было, то было. Это было не от мира моего, в котором я прожил полвека. Это был не мой мир. Ходил, гулял, читал вывески, объявления и вникал в смысл виденного, убеждался, что не все ладно с моими знаниями немецкого языка, на которые я рассчитывал.

…Итак, я отправился на встречу. На нее съехалось около двухсот человек, в том числе и из западных земель Германии. Присматривался: люди как люди, моего возраста и старше. Никаких внешних отличий. Одеты просто, обычно. Я спокоен, никакого нервного напряжения нет, но ощущаются некоторое волнение, интерес к предстоящему, ожидание возможных упреков, обвинений в адрес русских и даже оскорблений. Сижу в ожидании, рядом полковник в штатском и на приличном русском языке рассказывает, что все присутствующие в прошлом солдаты, они воевали под Сталинградом и Красной Армией были взяты в плен.

Идут разговоры о прошлом: оцениваются события, предшествующие началу войны, сама война, плен. О настоящем и будущем времени разговора не было, разве что высказывалось удовлетворение тем, что выводятся советские войска из Германии. Спорили жестко, грубо обвиняли Гитлера за начало войны на Востоке против русских, но больше всего говорили о Сталинградской битве, говорили о голоде, морозе, гибели солдат, обвиняли Паулюса за позднюю капитуляцию. Страшно было слышать о плене, о гибели немецких солдат от голода и холода, о том, как военнопленных развозили по лагерям в товарных вагонах без пищи и воды, в холоде, пока везли, в живых оставалось меньше половины…

Но были и спокойный анализ трагических условий: пленных много, продуктов питания русским самим не хватало, лагерей нет, морозы. Отмечали, что солдаты стали умирать от голода и холода еще до пленения, и получалось, что многие, наоборот, выжили благодаря плену. Я бы сказал: негативные факты трактовались немецкими солдатами в своем большинстве объективно, с учетом условий того времени.

Немцы рассказывали и о том, что позднее, в лагерях, их кормили лучше, чем питались сами русские. Неоднократно звучало, что в прошлой войне немецкий народ оказался в роли пушечного мяса по воле Гитлера и его команды. Не припоминаю, чтобы солдаты говорили о проблемах будущего, думали о борьбе за мир и выступали против войны. Затрагивались социальные проблемы, но одно выступление меня удивило. Из него я мог понять, что в ГДР инвалидов и ветеранов войны не было. В первый момент я не понимал сути вопроса, подумал, что неправильно понял сказанное. Однако позднее убедился в этом — не было в ГДР официально ни ветеранов, ни инвалидов войны!

Вот, пожалуй, и все, что я услышал из уст немецких солдат и почувствовал уже в то время. И это стало для меня неожиданностью — они говорили, как люди, а не как солдаты. Я осознавал, что какие-то нити связывают мою судьбу с судьбой немецких солдат. Может быть потому, что война была одна на всех, она заставила убивать, а теперь заставляет размышлять — ради чего и ради кого все это было. Таков был первый шаг к знакомству с немецкими солдатами, в прошлом с моими кровными врагами. Это был первый шаг к изменению оценки моего жизненного пути.

…А сейчас — лето в разгаре, солнечное утро, предвещающее жаркую погоду. За мной приезжает Саша Якубович. Я встречаю его с улыбкой, настроение соответствует погоде. Едем в гарнизон, на базу. Нарастают обороты поступления гуманитарной помощи на склады: идут дарения от Красного Креста, «Мальтезера», библиотек, от служб генерала Иванушкина, везут спортинвентарь, музыкальные инструменты, один из складов заполняется мукой. Большое количество дарений от населения, даже через военную комендатуру проходят подарки от жителей городов и деревень Саксонии.

Очень нужны вагоны. Информирую ребят из отдела перевозок генерала Владимира Исакова, в штабе ЗГВ. Проблем нет. По железнодорожной ветке, непосредственно по базе, подаются три железнодорожных вагона европейского стандарта. К этому времени подготовлены десятки немецких металлических контейнеров, заполненных гуманитарным дарением, они загружаются в вагоны и отгружаются запломбированными. Адреса доставки вагонов ограничены договором с Германией, которая оплачивает перевозку, и поэтому вагоны могут быть доставлены только до Москвы.

При загрузке вагонов присутствовали подполковник Геннадий Смирнов, начальник штаба бригады подполковник Зайков и военный комендант. Было сделано все, чтобы как можно больше загрузить контейнеров в вагоны. Гуманитарная помощь отправлялась в адрес московского отделения Фонда помощи инвалидам войны. Все условия поставки Фонду были обговорены с председателем его отделения Донатом Сидоровым. Помощь дошла до адресатов: госпиталей ветеранов войны Москвы и Подмосковья, детских домов детей-сирот.

Продолжался вывод Советской Армии, сокращалась численность ее персонала, опустели солдатские казармы. В гарнизоне, где базировался Фонд, собрал свое хозяйство штаб бригады, штаб танковой армии. Командующий армией (фамилию, к моему сожалению, уже не помню), уже из молодых генералов, известил меня, что со мной хотел бы встретиться генерал бундесвера, командующий восточным округом Германии генерал Рихтер.

Захожу в приемную командующего. Дежурный офицер докладывает о моем прибытии и приглашает в кабинет, вхожу. Все присутствующие встают, командующий представляет меня, коротко говорит о содержании моей работы в Германии. Представляет гостей.

Генерал Рихтер смотрит мне в лицо и говорит, что он рад встрече с российским ветераном войны, надеется на успешное проведение гуманитарной акции и просит лично обращаться к нему. Если со стороны бундесвера будет необходима помощь, бундесвер готов помочь российским ветеранам прошлой войны. Я, в свою очередь, поблагодарил генерала Рихтера за встречу и минут через десять покинул кабинет командующего. Встреча с немецким генералом удивила меня, особенно тем, как доброжелательно немцы встретили меня.

В августе армия прощалась с могилами советских солдат, погибших и умерших в госпиталях и захороненных в Дрездене. В траурной церемонии принимал участие и я, возложив цветы к памятнику на кладбище.

После окончания траурного митинга я стоял возле автомашины с председателем Общества германо-советской дружбы доктором Эртелем и его коллегами, и мы делились впечатлениями о прошедшем событии. Стоявшая рядом женщина средних лет приятной внешности, разглядывая на моей груди орденские планки, на русском языке спросила, откуда я и какова моя миссия в Дрездене.

Отвечал с гордостью: «Я из России, с Урала, возглавляю Фонд помощи ветеранам войны и нахожусь в Дрездене с намерением организовать гуманитарную помощь инвалидам и ветеранам прошлой войны, в которой они сейчас нуждаются». Тут же обращаюсь к собеседнице:

— Не можете ли Вы, в случае необходимости, оказать любезность и быть участником этой гуманитарной акции?

— Я много раз бывала в Советском Союзе, у меня друзья в Москве, я поклонница бывшего Союза, уважаю русских людей, но сейчас занята своими проблемами. На всякий случай оставляю Вам свой телефон. — Я получаю визитную карточку. — Возможно, я смогу быть полезной вашему Фонду, если возникнет необходимость, сообщите. Мое имя Ханнелоре Дандерс. Имя сложное, запоминается не сразу, особенно для русского уха.

Попрощались, а улыбка этой женщины осталась в моей памяти.

Доктор Эртель с уходом Ханнелоре Дандерс заочно представил новую знакомую. Оказалось, что она была председателем регионального Общества германо-советской дружбы в одном из районов города, хорошо знает русских, дружит с ними и, конечно, может помочь Фонду, и, если я привлеку Ханнелоре к нашей акции, считайте — повезло!

— Держитесь за нее… — так напутствовал меня доктор Эртель.

Многие годы, являясь представителем ГДР в Совете экономической взаимопомощи, доктор Эртель немало времени проводил в Москве, хорошо знал не только историю, но и душу нашего народа. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этим человеком в начале гуманитарной акции, его советы, его мнение помогали успешной работе Фонда, а потом и германскому Обществу помощи ветеранам войны в России, членом которого он стал позднее.

Многочисленные встречи с немцами, владеющими русским языком, с которыми сводила меня судьба в Германии, всегда приводили к дружеским отношениям. Связующей нитью, которая нас сближала, был наш великий и могучий русский язык. Он был несомненным важнейшим фактором первого шага к взаимности. Сам же я не мог стартовать, мое владение немецким языком было ничтожным.

В том, что многие немцы владеют русским языком, конечно, заслуга ГДР, где формировалось и доброжелательное отношение к бывшему Советскому Союзу. Это была неотъемлемая часть государственной политики. Значительную роль в знании немцами русского языка сыграло и общение с офицерами из ЗГВ. До сегодняшнего дня многие из них с удовольствием рассказывают о своих встречах с офицерами и смеются, вспоминая, как впервые пили водку с русскими. Удивительно было и то, что многие поддерживают связь с русскими и сейчас.

…После прощания армии с воинскими могилами с надрывом заревели мощные тягачи. В этой суматохе я поскандалил, и довольно серьезно, с командиром бригады, полковником. Он где-то «раздобыл» бортовой «МАЗ» и загрузил автомобиль до предела всем, что представляло собой ценность, в том числе и кислородными баллонами с ремонтного участка бригады, где я хотел организовать ремонт автотранспорта, используемого на перевозке гуманитарных грузов. Я старался сохранить ремонтный участок. В присутствии офицеров потребовал вернуть баллоны на место.

Этот эпизод стал достоянием гласности. И несложно представить реакцию военных: одни проклинали меня до самой печенки, другие гордились моей смелостью и открыто возмущались беспределом начальства. Понятно, кто-то гнал машины через Польшу, а кто-то отправлял через Росток, морем, и не «Трабанты» или западное старье, а «МАЗы», «КамАЗы», да не по одному, и загруженные до предела… Время было смутное, тревожное и хлопотное, и многие спешили урвать что можно, а можно было многое, но не все и не для всех. Я видел, как офицеры, прапорщики покупали старые автомобили за свои деньги. Это были люди чести, достоинства. Многие из них помогали работе Фонда.

Прошло небольшое время после отгрузки вагонов в Москву, и я снова в штабе генерала Исакова, в службе отдела перевозок. Благодарю офицеров за своевременную подачу вагонов и пытаюсь обговорить возможности следующего получения Фондом вагонов под гуманитарную помощь. Замечаю, что офицеры в разговоре о сроках подачи очередных вагонов не так оптимистичны. По договору имуществом ЗГВ, объемами, адресами, вагонами, как я понял, распоряжалась отдельная служба и свои решения передавала в отдел перевозок. В связи с этим требуется особое разрешение на перевозку гуманитарного груза, с чем я и обращался в отдел перевозок, но разрешения пока не получено. Например, последние вагоны хотели отгрузить на Урал, а разрешали только до Москвы.

Я понимал, что с подачей вагонов возникают определенные бюрократические проблемы, но меня насторожило то, что кроме меня с заявкой на подачу вагонов больше никто не обращался. Вагоны заказывала служба генерала Исакова. Ищу встречи с генералом. Владимир Ильич ссылается также на договор и, видя мое нервное состояние, пытается успокоить: «Постараемся, придумаем что-нибудь». Я видел, чувствовал, в его голосе и во взгляде отсутствовала уверенность, обычно присущая людям с генеральскими погонами на плечах. Казалось, он что-то недоговаривал.

Однажды возвращался с Сашей из Вюнсдорфа в Дрезден, на душе было неспокойно. Не знаю, как объяснить, но интуиция подсказывала: ситуация усложняется, а причины мне пока не известны, но искать их нужно у Иванушкина. Именно его главком ЗГВ назначил ответственным за выполнение распоряжения министра обороны генерала Грачева, и это решение, вроде было логично. Службы Иванушкина продолжали доставлять на базу книги от библиотек воинских частей, что-то из музыкальных инструментов, спортинвентарь, киноустановки с экранами, кинофильмы, телевизоры советского производства. После доставки в Россию в госпиталях и детских домах многое из этого оказывалось, мягко говоря, не совсем желаемого качества, естественно, кроме книг, кинофильмов.

НАЧАЛО ПРОБЛЕМ

После очередной поездки в штаб ЗГВ звоню Ханнелоре Дандерс, прошу о встрече и приглашаю посетить гарнизон, где базируется Фонд. В ответ получаю приглашение встретиться у нее дома. В назначенное время с букетиком цветов я у X. Дандерс. Хозяйка в обращении со мной в меру приветлива. За чашкой кофе рассказываю о своих целях, положении дел в госпитале инвалидов и ветеранов войны в Екатеринбурге, стараюсь объяснить общую ситуацию положения ветеранов.

Конечно, я передал подробности, предшествующие созданию Фонда помощи инвалидам войны в России, и крестным отцом Фонда назвал немца, господина Хобаха, по рекомендации которого мною и был зарегистрирован Фонд в России. Не делал секрета о начале гуманитарной помощи ветеранам армией ЗГВ, которую поддержал министр обороны генерал Грачев, и не скрывал беспокойства, что помощь армии определяется временем ее пребывания до вывода из Германии.

В разговоре постепенно и как-то незаметно для меня я проникся чувством доверия к своей собеседнице: исчезло ощущение, что разговариваю с иностранкой, немкой, звучала русская речь. Касаясь различных тем, связанных с событиями в России, литературы моего народа, его истории, Ханнелоре восхищалась классической музыкой, восторгалась творчеством Чайковского… Мы говорили на одной ноте, на одном языке.

Я узнал о ее общественной деятельности в качестве председателя регионального Общества германо-советской дружбы, о ее поездках в Союз, в республики Кавказа и Средней Азии. Она работала с туристическими группами, принимала участие в конференциях, симпозиумах по изучению русского языка. В Германии по теории изучения русского языка защитила докторскую диссертацию. Активно участвовала в подготовке и проведении встреч общественности с солдатами и офицерами ЗГВ. Я попросил Ханнелоре дать совет о возможности организации в Германии общественной благотворительной организации по оказанию помощи инвалидам и ветеранам в России и сослался на идею, предложенную господином Хобахом.

Моя просьба, естественно, была неожиданной, и Ханнелоре задумалась:

— Я сейчас занята… Не знаю…

— Прошу Вас, Ханнелоре, прошу о помощи. У вас друзья, коллеги по общественной работе, люди, изучающие или знающие русский язык, знакомые… Это не только моя просьба, но и требование времени. Посоветуйте, подумайте!

Наступила пауза, но я чувствовал: Ханнелоре зацепила моя просьба. Тем более война наложила и на нее свою роковую печать — на фронте погиб отец, человек высокой гуманности: учитель, директор школы по воле власти стал солдатом, санитаром, на фронте был убит.

— Мне близка Россия, близок ее народ, небезразлична и судьба ваших ветеранов и, откровенно говоря, я никогда и не задумывалась об этом. Хотелось бы помочь, быть полезной. У нас в ГДР никогда не существовало ни ветеранов, ни инвалидов войны, мы не говорили об этом, потому что они были врагами вашего народа, были фашистами… Я подумаю! Позвоните, пожалуйста, в воскресенье, если у Вас нет выхода. Я поняла Вашу идею помощи ветеранам, возможно, это и необходимо со стороны нас, немцев…

До воскресенья оставалось четыре дня.

Время есть. Еду в Вюнсдорф выяснять причину задержки поставки вагонов под гуманитарную помощь, и подтолкнул меня на эту поездку подполковник Геннадий Смирнов, начальник службы перевозок железнодорожным транспортом в Дрездене. По его мнению, появились определенные, пока ему не понятные, сбои с вагонами для гуманитарной помощи, и лучше решать эти проблемы в штабе генерала Исакова.

В отделе перевозок при штабе ЗГВ офицеры объяснили мне, подтверждая неофициальную информацию, что проблемы с вагонами повисли в воздухе не по вине их службы. Думают, причины возникли не в штабе, если генерал Исаков обращается с этим вопросом в Генеральный штаб Министерства обороны, а в Москве, которая определяет адреса отгрузки имущества ЗГВ.

В разговорах возникало мнение, что, возможно, определенные лица из командования не заинтересованы, в силу определенных причин, в отгрузке Фондом гуманитарной помощи. Проскользнула мысль и о том, что я со своим Фондом отнимаю кусок пирога, загораживаю кому-то дорогу… Кому, не говорили, но по выражению лиц, как они обменивались ироничными улыбками, я был уверен, офицерам многое было известно… Но служба! Это работа, это деньги на жизнь, а впереди полная неизвестность после вывода армии из Германии. Одно было ясно: штаба ЗГВ больше не будет…

В скверном настроении выхожу из штаба, нарастает убежденность в отсутствии перспективы на получение вагонов под гуманитарный груз. Саша встречает меня у КП и с первого взгляда понимает мое состояние. Молча идем к машине, и Саша предлагает:

— Виктор Сергеевич, может, посидите за рулем?

Саша знает, что это для меня лекарство. Принимаю его предложение с чувством благодарности и усаживаюсь за руль нашей «семерочки», которую на первом совещании генерал Бурлаков приказал передать мне, лишив машины одного из генералов.

Какое удовольствие получаю, когда на родной «семерке» проезжаю через леса, поля, на которых даже признаков сорняка не увидишь. Деревни красивые, чистые, опрятные, восхищаюсь дорогой, покрытой свежим асфальтом и такой разметкой, которую никогда, с окончания войны, не видывал. Ездишь по таким дорогам ночью, как и днем, словно по улице.

Езда успокаивает, отвлекает от забот. Доволен и Саша, мой постоянный спутник: прошел Афганистан, награжден орденом Красной Звезды, скромный, терпеливый, выдержанный, ответственный. Саша стал близким мне человеком. Он видел все мои муки. Его советы помогали мне и нашему общему делу.

ДОКТОР ЗЮСС

Развал Союза, происходящие события в России, хаос в экономике, тяжелое социальное и материальное положение народа — все это в Германии широко освещалось и комментировалось в СМИ. Немцы, чему я являлся свидетелем, понимали материальные проблемы наших людей и старались помочь россиянам и бывшим странам соцлагеря. Склады Фонда пополнялись дарениями: было что отправлять в Россию, но не было вагонов.

С волнением ожидал встречи с Ханнелоре и откровенно поделился с ней своей тревогой за судьбу гуманитарной акции, тем более накануне по телефону получил грустные новости из госпиталя в Екатеринбурге. Не спрашивая ни о чем Ханнелоре, говорю, что гуманитарная акция может рухнуть с выводом армии. Надежда остается одна — помощь немцев!

Ханнелоре понимала мое состояние. Оно действительно было неважное. Она осторожно, деликатно старается успокоить меня и пытается определиться с организацией благотворительного общества в Германии. Оказывается, она уже выясняла условия его организации и получила информацию о поддержке правительством Германии создания и работы Общества:

— Появление благотворительного Общества помощи ветеранам прошлой войны в Германии на общественных началах возможно — таково резюме Ханнелоре.

Ханнелоре предлагает вместе поехать и встретиться с доктором Зюссом. Он ее коллега по институту, знакомство и дружеские отношения с ним сложились чуть ли не со времен молодости. С чувством гордости рассказала, что доктор Зюсс владеет в совершенстве русским языком, как никто другой из немцев. Она уже разговаривала с ним, вводила в курс всего происходящего и просила стать участником организации гуманитарной помощи инвалидам и ветеранам войны в России и помочь созданию благотворительного общества в Германии.

Но доктор Зюсс от предложения отказался, и, как думает Ханнелоре, для этого были действительно серьезные причины, основная — действие новой власти. После падения Берлинской стены его уволили из высшего учебного заведения с официальным уведомлением о запрете работы со студентами. По сути, преподавательский состав высших учебных заведений ГДР был грубо выброшен на улицу, как и сама Ханнелоре.

Ханнелоре знала доктора Зюсса, его любовь к студентам. Он гуманист, интеллигент, человек большой культуры, активный, общительный, обаятельный, не мог сидеть без дела. Ханнелоре считала, что, если он согласится на сотрудничество, Фонд только выиграет.

Она позвонила, разговор шел на немецком языке. Я слышал убедительный тон голоса Ханнелоре и понимал, что тема разговора для обеих сторон непростая. Внутреннее напряжение у меня нарастало. Но тут лицо ее озаряется улыбкой:

— Доктор Зюсс дома, можем подъехать к нему сейчас…

И мы едем. Поднимаемся по лестнице, на площадках между этажами вижу цветы, много цветов, куклы или статуэтки, но что это — спрашивать как-то неудобно, хотя хотелось бы. Диковинка!

В дверях квартиры нас приветливо встречает мужчина: в годах, выше среднего роста, стройный, с короткой стрижкой седых волос, приятное, интеллигентное лицо. Здороваемся. Протягивает руку: «Зюсс». Представляет невысокого роста женщину: «Моя жена Хельга». Рассаживаемся в комнате: скромная обстановка, ничего особенного, вижу шкафы с книгами. Фрау Хельга предлагает сок, минеральную воду. Через несколько минут я прихожу в восторг, слушая чистейшую русскую речь доктора Зюсса, да еще переплетенную исконно русскими словами и выражениями.

Разговор был продолжительным, за чашкой кофе я рассказывал о сложившейся ситуации в России, социальном положении людей и особенно инвалидов и ветеранов прошлой войны, на примере госпиталя ветеранов войны в Екатеринбурге. За разговором, казалось, я расслабился, но одновременно во мне нарастало чувство внутреннего восторга, подъема и удовлетворения от мысли, что я делаю следующий шаг.

В конечном итоге все сложилось так, как оно и должно было сложиться: доктор Зюсс не смог остаться в стороне от гуманного, святого дела помощи людям, жертвам войны. Ханнелоре и фрау Хельга переключились на что-то житейское, а мы договорились с доктором Зюссом о встрече на следующий день в Фонде, где он будет знакомиться с состоянием дел. Не знаю почему, но я расставался со ставшими мне близкими людьми в небывалом, приподнятом настроении, и это чувство подарили мне немцы в Германии.

На следующий день доктор Зюсс прибыл на базу: знакомлю его с начальником базы и представляю доктора Зюсса как представителя Фонда с немецкой стороны. Осматриваем общежитие, столовую, солдатскую кухню, вспомогательные помещения. Все расположено в одноэтажном здании и сделано умелыми руками солдат (огромное, многоэтажное здание старой казармы уже пустовало).

Доктор Зюсс почувствовал себя на базе, как у нас говорят, своим человеком: самостоятельно общается, разговаривает с солдатами, что вызывает восторг. Солдаты не отрывают глаз от него, звучат шутки-прибаутки, русские пословицы, байки, смех. Я удивляюсь и радуюсь не меньше солдат, как доктор Зюсс владеет психологией общения, ведь каждый из собеседников постоянно находится в центре его внимания, для всех он находит нужное слово. Проходим с доктором Зюссом по складам: материалы где-то складируются на полках, стеллажах, но больше навалом, все разбросано или перемешано… В одном складе — бочки, ящики, коробки, бутылки, краска, лаки, эмали, растворители. Доктор Зюсс не выдерживает:

— Нужно привлечь специалистов, рассортировать, определить, где нужное, где ненужное…

Вот так! Своевременный урок и для меня. Потом сидим в кабинете и обсуждаем увиденное, определяем организацию складского хозяйства. Начальник базы получает конкретные указания навести порядок.

Основной темой наших бесед стал поиск возможности организации благотворительного общества в Германии. Разбирали, анализировали устав российского Фонда, но на многие вопросы ответа не находили. Еще предстояло познакомиться с законами, определяющими работу общественных организаций в Германии.

На следующий день доктор Зюсс снова на базе, приехала и Ханнелоре. Мы продолжаем осматривать армейское хозяйство. Оценивали то, что оставили прапорщики от имущества, обмундирования. В основном бывшее в употреблении. Определяли, что оставить для гуманитарной помощи. Одобрили мое предложение, и два солдата на швейных машинах из старых плащ-палаток шили мешки для упаковки гуманитарных дарений в Россию.

Мои новые друзья знакомятся с армейским персоналом, занятым на базе помощью Фонду. Именно в этот день я заметил особенность в поведении доктора Зюсса и Ханнелоре. Их тянуло к солдатам, к молодым парням, временами казалось, что, кроме них, они никого и ничего не видят вокруг. Тянулись к немцам с любопытством и мои ребята: с обеих сторон проявлялся взаимный интерес к общению. В первый момент мне показалось что-то странным. Но что? Сейчас такое чувство не могло и возникнуть вообще, а в то время заставляло задуматься, а и суть-то была на поверхности — немцы! Немцы и русские потянулись друг к другу. И это потрясало. Картина этого порыва взволновала меня.

На память приходит снова судьба солдата. В первые дни моего появления на базе ко мне пришел мой ровесник, русский ветеран войны и поведал такую историю. После окончания войны Вадим, так звали гостя, продолжал службу техником-лейтенантом в авиаподразделении. Война закончилась, молодость, счастливое время. И влюбился Вадим в молодую, красивую немку. Любовь оказалась взаимной, и Вадиму вскоре предстояло стать отцом. На крыльях радости он обращается к начальству с рапортом на право зарегистрировать брак с любимым человеком, тем более, у них будет ребенок.

На следующий день, не успел Вадим даже сообразить, что происходит, как оказался в России, даже не успев попрощаться с любимой, вылетел из армии… Шли годы, узнать судьбу своей любимой и ребенка не удавалось. От жизни никуда не уйдешь: женился, родились дети, а мысли не покидали Дрезден. Дети выросли, обрели семьи, к старости он овдовел, а тут еще и распался Советский Союз, началась чехарда, суматоха. И первая мысль — уехать в Дрезден и найти там свою любовь. Почти через полвека Вадим все-таки встретился с Анной-Лизой и своим сыном Петером. Анна-Лиза тоже оказалась вдовой, и они второй раз пошли навстречу друг другу и зарегистрировали брак. Судьба вернула солдату ранее утраченное счастье, но не уберегла от болезни. Через три года Вадима не стало.

В Германии ко мне судьба была благосклонна и подарила встречу с Ханнелоре и доктором Зюссом. Немцы отработали программу создания германского Общества помощи ветеранам войны в России, привлекли к этому своих сограждан, нашли учредителей, в том числе и среди западников, деловых людей, общественности. Основная работа по организации Общества легла на плечи доктора Зюсса и его активную помощницу Ханнелоре.

Проходит собрание учредителей, желающих принять участие в гуманитарной акции. Это представители общественности Дрездена, бывшие коллеги доктора Зюсса. А он избирается председателем Общества помощи ветеранам войны в России. Я стал заместителем председателя по решению вопросов, связанных с российской стороной, касающихся таможенных и других проблем с доставкой дарений в Россию и контролем за их использованием. Избирается правление Общества из шести человек.

После собрания начинается подготовка к регистрации Общества, что требует времени, в том числе решение суда, утверждающее его статус, председателя общества, заместителя и казначея. А на базе появляются новые люди: доктор Зюсс представляет активистов Общества: своих коллег по работе в институте, знакомых, друзей. В складских помещениях немцы наводят порядок. Немцы есть немцы. Начинаю привыкать к их педантичности: тщательно сортируют, пакуют, все раскладывают по стеллажам, одно к одному, выделяя то, что заслуживает внимания для отправки в Россию.

Дарения продолжают поступать, особенно много одежды, обуви, постельных принадлежностей: их доставляют через военного коменданта, аптеки, приходят посылки даже от настоятеля православной церкви отца Георгия, частных лиц. Стал приезжать на своем грузовике Зигфрид Циллер, чуть помоложе меня: молчаливый, коренастый, постоянно чем-то озабоченный, одетый в рабочий комбинезон. Он наводил порядок, собирал мусор: отходы армейского хозяйства, старую авторезину от грузовиков, аккумуляторы, брошенные детали и узлы от различных механизмов; просроченные консервы отвозил на корм скоту.

Узнаю, что вывоз мусора обходится недешево, плюс плата там, где он сваливался. Денег у Фонда нет, беспокоюсь. Доктор Зюсс утешает: «Зигфрид — немец! Кое-что из металла он вывозит в те приемные пункты, где можно получить небольшие деньги и расплатиться за мусор, а то и свои деньги заплатит. Он ранее занимался автоперевозками, не обеднеет». С помощью, мне думается, Зигфрида Циллера, получили в подарок микроавтобус «Баркас». Впоследствии на нем перевезли на базу не одну тонну гуманитарных дарений.

Необходимо сказать несколько слов о сложившейся ситуации в землях, которые появились после объединения с бывшей ГДР. Они переживали период перехода к западным стандартам. Ликвидировались фирмы, компании, предприятия, с Запада стали вливаться огромные инвестиции, создавались новые, современные отрасли производства, внедрялись новые технологии, переоснащались, например больницы, лечебные учреждении. Однажды доктор Зюсс предложил поехать и посмотреть стекольный завод. Посмотреть, в том смысле, что не пригодится ли что Фонду. Осмотрели: завод демонтировали, оборудование приготовлено к продаже, его цена — одна марка, оплати и забирай. Думаю, могу оплатить назначенную цену, деньги в кошельке есть, тем более под Екатеринбургом оказался в огромных запасах подходящий кварц. Но доставка и монтаж завода на Урал по предварительным расчетам обойдется в 500 тысяч марок. Оплатить стоимость продажи завода в одну марку я мог, а узнав про полмиллиона, забыл о заводе в тот же день, хотя меня просили в России о содействии.

Что только в то время не дарили немцы. Доктор Зюсс просил поехать с ним в медицинскую академию в Дрездене, где он должен получить что-то нужное для госпиталя. Четверо солдат на «КамАЗе» едут вслед за нами. На складах медицинской академии солдаты, полураздетые, потные, таскают из склада упаковки с постельным бельем и укладывают в кузов «КамАЗа», а я оглядываюсь по сторонам, не видит ли кто, не подумают ли, что русские солдаты грабят склад. Пришел в себя, успокоился в буфете академии за столом. Доктор Зюсс угощал ребят обедом, естественно, за свой счет, а те в прекрасном, приподнятом настроении жуют и пьют напитки и от души смеются, а немцы за соседними столиками кушают и, поглядывая на солдат, приветливо улыбаются. Меня радовало настроение ребят, они сделали доброе, нужное дело.

Случалось со мной такое нередко, волновался и радовался, особенно в первое время, когда принимал дарения. Потом это чувство становилось естественным, оставалась только радость со слезами на глазах, иногда и горло перехватывало…

В начале каждого дня часто я слышал от доктора Зюсса:

— Виктор, нужно съездить, посмотреть…

Ездим, смотрим. Звоню начальнику госпиталя: что брать, что не брать? Семен упрощает мои заботы.

— Бери все, что дают, что можно! Все надо! Не гадай, сидим с голой задницей… Немцы все равно ерунду не дадут. Все бери!

Коротко и ясно. Я понимал, о чем говорил Семен.

Предложения поступали часто, и мы с доктором Зюссом принимали дарения, особенно если это касалось медицинской техники. Все оказывалось на складах. Затрудняюсь сейчас ответить, почему жадничал и принимал все, что предлагали. Иногда доктор Зюсс, видя это, морщился, а я толковал ему, что госпиталь не богат техникой, но есть еще и региональные больницы: немцы отдают старое, заменяя новой техникой, а там мы можем только мечтать о том, что они отдают.

Хрусталики для глаз и слуховые аппараты я передавал в госпиталь своими руками. Меня радовало: госпиталь, меньше года оперируя глаза, не имел проблем с хрусталиками, а моему госпитальному другу, инвалиду войны Григорию Файзулину обеспечили нормальный слух двумя аппаратами, и он прямо в госпитале на радостях напился, обмывая аппараты, вечером, возвращаясь домой, потерял оба. Утром пошел искать и, о чудо — нашел. Обмывать больше не стал. И, как говорил, прежде чем взять рюмку в руки, аппараты убирал в карман.

Такие бывали истории, и их немало: жизнь есть жизнь.

На базе же с помощью доктора Зюсса работа активизируется, инициатива сбора гуманитарной помощи переходит в руки немцев, солдаты помогают доставлять дарения на склады базы.

Одна беда: гуманитарные дарения на складах, а транспорта — нет!

АВТОТРАНСПОРТ В МОСКВУ

Использую все рычаги, которые имел для получения транспорта, звоню во все колокола и, о новость. Из штаба ЗГВ выделяют для перевозки дарений в Россию автоколонну «КамАЗов».

Доктор Зюсс готовится к отгрузке гуманитарной помощи, все проверяет и перепроверяет: количество возможного груза, его ассортимент, объемы, качество упаковки, все группирует. Обговаривает, советуется со мной, вопросов много, ищет оптимальные решения. Скрупулезно, терпеливо привлекает, кроме солдат, и кладовщиков, шоферов, кто имел практику перевозки грузов. И первым советником у него стал Зигфрид Циллер.

Ближе к вечеру на базу втягивается автоколонна из 10 грузовиков-тягачей «КамАЗ» с длинными полуприцепами под тентом, автомастерской и топливозаправщиком. Все наполняется гулом моторов. Автоколонну сопровождает патруль от службы генерала Иванушкина.

Без лишней спешки автотранспорт загружался гуманитарным дарением для Московского отделения Фонда помощи инвалидам войны: медицинской техникой, большим количеством медикаментов, не рассортированных, навалом в коробках, дарениями аптек не только Дрездена, но и других городов Саксонии. Сбор медикаментов, предметов санитарии и ухода за больными был произведен немцами — друзьями доктора Зюсса. К медикаментам из резервов медицинской службы ЗГВ меня не подпустили, хотя и были обещания даже от служб штаба ЗГВ. Загружаются постельные принадлежности, в основном постельное белье, одежда, обувь, книги от библиотек воинских частей, музыкальные инструменты, киноустановки, и в один «КамАЗ» укладываются 220 мешков муки в заводской упаковке. Перечень груза был большой.

27 октября на базе торжественный день: проводы автоколонны с гуманитарной помощью в Россию. Солдаты, прапорщики, офицеры бывшего гарнизона, военной комендатуры, присутствуют гражданские лица, русские и немцы. Звучат короткие напутствия, благодарность в адрес немцев. Отец Георгий, протоиерей православной церкви в Дрездене, отслужил молебен для путешествия, благословил солдат и вручил нательные крестики. Автоколонна под общие аплодисменты покинула базу.

До отправки транспорта я посетил в Гёрлице пограничную и таможенную службы и получил устное заверение с польской стороны на беспрепятственное прохождение автоколонны с гуманитарным дарением с указанием перечня груза. Проблем не возникало.

Опережая автоколонну, спешу на проходной пункт границы, чтобы ускорить прохождение контрольного пункта, где получаю в довольно резкой форме категорический отказ. Все ссылки на предварительное согласие поляки отметают напрочь: только разрешение правительства, обращайтесь в Варшаву! Намного позже выясняю причину отказа у самих же поляков: накануне было сообщение о признании Борисом Ельциным вины в расстреле в 1940 году у Катыни польских солдат сотрудниками НКВД Советского Союза.

Поляки мстили как могли.

Ночь. Автоколонна выводится на окраину города.

Несусь с Сашей в Берлин, в самую рань разыскиваю третьего секретаря посольства России В. Платонова, с которым был уже знаком, бежим в посольство Чехословакии, где нас ожидал посол, и договариваемся о проезде транспорта через Чехословакию и только после этого идем завтракать.

Маршрут автоколонны отслеживался службами генерального штаба Министерства обороны, что значительно облегчало проезд. Через пять суток на окраине Москвы воинская автоинспекция встретила автоколонну и по зеленой улице препроводила в военный городок, расположенный на бывшем аэродроме, возле аэровокзала города Москвы. Там были подготовлены склады в старых ангарах для приемки гуманитарной помощи.

Автоколонну встречал заместитель командующего Московским военным округом (фамилию генерала, к сожалению, не помню, но благодарен за помощь и сопричастность к акции). Среди встречающих, если не ошибаюсь, был и кто-то из командования военной комендатуры Москвы. Председатель отделения Фонда Донат Сидоров стал принимать гуманитарный груз и, естественно, точной записи не получилось: мелочи прошли мимо, он успевал отражать более значительные предметы.

Разгрузка затянулась до полуночи, и большая часть ее проходила уже в темное время: уследить было сложно, хотя офицеры привлекались для надзора. По объему груз был очень большим. Впечатление у присутствующих от видимого дарения было удивительно восторженным. Мы с Донатом Сидоровым остались на ночлег в ангаре, где спали вместе с солдатами роты почетного караула Московской комендатуры. Так мне помнится: в ангаре они аккуратно развесили парадную униформу.

Утром обнаружилось, что замок на дверях ангара-склада сорван, хотя для охраны был выделен пост. Бросились в глаза следы обуви от места укладки муки за ангар и разбросанная одежда, разорванные мешки.

Я спокойно выразил свое неудовлетворение присутствующим офицерам и прапорщикам, собравшимся в ангаре.

Один из присутствующих офицеров попытался упрекнуть меня: как я могу, какое имею право подозревать офицеров в недостойных поступках? Все присутствующие попытались одернуть офицера, зашикали на него. Я промолчал, и пошел разговор, как навести порядок в ангаре, сгруппировать дарения по назначению, чтобы легче было посмотреть.

Неожиданно ко мне подходит полковник и в упор, даже не здороваясь, жестким тоном начинает упрекать меня в оскорблении чести офицеров, как я посмел… и это во все горло и, главное, — он честью офицера гарантирует, отвечает за честность солдат и не позволит позорить армию…

Трудно сейчас понять, почему я спокойно выдержал истерику и предложил вместе пройти со мной по территории городка и собрать разворованные вещи из гуманитарного груза. Возмущению полковника не было предела, но предложение принял мгновенно, наверное, не успел в пылу и подумать. Пошли, дело касалось и моей чести.

В каждом укромном месте, скрытом от глаз, в заброшенных помещениях, где-то прикрытых местах нашли столько спрятанного добра, что солдаты узлами таскали обратно на склад. Не знаю почему, но за нашей акцией наблюдали со стороны офицеры и прапорщики и откровенно улыбались… Мне и сегодня стыдно за того полковника, стыдно не за погоны, а стыдно за человека, у которого они были на плечах.

После спрашивал ребят-солдат:

— Зачем красть надо было, что, не могли попросить по-хорошему?

— Да кто его знает, у кого просить, все несладко живут, а подкормиться хочется. Каша-то не очень жирная. Да и на сигареты не мешало бы…

Я понимал ребят, не поднималась рука, судил их по-своему, по-стариковски.

Между прочим, до сих пор ищу ответ по такому случаю: на склад в Дрездене много привозили книг от службы генерала Иванушкина, и однажды вижу, как военфельдшер, что находилась на базе с солдатами, помогающими гуманитарной акции, смотрела книги, выгруженные из грузовика. Заметив меня, вдруг спрятала книгу за спину и пошла в сторону. Я позвал ее, подошел и спросил:

— Людочка, что за книга, которую ты прячешь от меня, или секрет?

Как же она смутилась, покраснела. Протягивает мне из-за спины «Медицинский справочник»!

Наступила длинная пауза.

— Простите, Виктор Сергеевич… не знаю почему, сама не знаю…

После указанного случая мы с Людой вели доверительные разговоры, прекрасно понимали друг друга, но Люда так и не смогла ответить ни мне, ни себе, почему она пыталась скрыть, спрятать от меня справочник, который для нее и предназначался.

…Но вернемся в Москву, к складам гуманитарной акции.

Помнил: в штабе ЗГВ генерал Исаков познакомил меня с женщиной приятной внешности, средних лет, профессором, доктором медицинских наук, которая обратилась к офицеру с просьбой о помощи «афганцам» медикаментами. Генерал объяснил ей, что она может через меня получить информацию о наличии медикаментов, если медслужба ЗГВ сможет выделить их для гуманитарной помощи. Я обещал, если будут медикаменты, извещу! У меня были координаты комитета ветеранов войны Афганистана. Позже позвонил и указал адрес склада и номер телефона.

Донат Сидоров рассказывал позднее: приезжали от «афганцев» две женщины, одна из них — профессор. Увидели медикаменты, заахали — как много! Почему навалом в коробках? Потребовали от Доната, чтобы он рассортировал медикаменты, упаковал в коробки рассортированное с информацией на них. Донат убеждал их, что он не фармацевт и сортировать медикаменты не может, и просил забрать, что нужно, как есть.

Представители комитета «афганцев» предложили Донату для сортировки пригласить фармацевтов и позвонить, когда можно будет забрать медикаменты. Больше он их не видел, и они не звонили.

Из госпиталей ветеранов войны приезжали фармацевты и по нескольку дней отбирали медикаменты. Все разобрали, да еще жалели, что мало. Были представители от госпиталей из Подмосковья. Вот так зачастую решались судьбы и людей, искалеченных войной в Афганистане.

Донат извещал госпитали о поступлении гуманитарной помощи, и они с благодарностью принимали дарения: не прошло и месяца, как склады опустели. Он консультировался со мной и просил согласия помочь домам для престарелых ветеранов, больным детям в домах для сирот. Были упреки в адрес Фонда, что не все были извещены о гуманитарной помощи от немцев из Германии.

По прибытии в Москву автоколонны с гуманитарной помощью я подробно информировал начальника госпиталя ветеранов войны Екатеринбурга Семена Спектора, перечислил все, что может получить госпиталь. Узнав о наличии лакокрасочных материалов, Семен просил отгрузить, сколько можно. На мой вопрос, сколько он сможет послать автомашин в Москву за гуманитарной помощью, Семен ответил: «Сколько смогу!» Через два дня грузовики были в столице.

Один из них полностью загружается большими бочками с краской и эмалью. Еще один или два загружали медтехникой, упакованной и переложенной постельными принадлежностями, предметами санитарии, одеждой, перечень был большой. На все были оформлены накладные, в том числе и на авторезину для легкового транспорта.

По возвращении в Екатеринбург, в госпитале проверил, как доставлена из Москвы гуманитарная помощь. Все по накладным было в порядке, только некоторые упаковки с одеждой все же были похудевшие, а авторезину кладовщик не приняла на склад, и она валялась возле мусорной площадки: старые, советского производства, вместо германских. Последние были б/у, но можно удивляться их высокому качеству. Я не удивлялся, в Москве у меня очень просили эту резину для военной комендатуры.

Стал разбираться. Работник снабжения, который доставлял груз из Москвы, с искренней откровенностью сказал мне:

— Знал бы, ни за что не поехал бы в Москву! Всю дорогу шофера собирали старую резину…

Лет через шесть я все еще видел бочки на складе госпиталя с лакокрасочными материалами. Про историю с авторезиной перед немцами я помалкивал. На этом и закончилась доставка гуманитарной помощи нашей армией.

Кто-то в ней нуждался, а нуждающихся была масса, от госпиталей для ветеранов войны до домов детей-сирот и простых людей, хотя и кто-то от власти тоже был заинтересован что-то получить из имущества ЗГВ. Еще не успели штабы ЗГВ покинуть Германию, а прокуратура Германии предъявила претензии конкретным лицам, в том числе командующему ЗГВ генералу Бурлакову. Не до инвалидов и ветеранов прошлой войны было кое-кому в штабах армии новой зарождающейся России, надо было решать свои, личные проблемы, а тут, под ногами, Фонд помощи инвалидам войны. Не до него! Вот так, в очередной раз, предала власть ветеранов войны.

А Донат Сидоров, подполковник в отставке, ветеран войны на девятом десятке лет своей жизни ездил на подаренном немцами грузовике по глубинным районам, подешевле покупал картофель для инвалидов войны, экономя для них копеечку, пока хватало сил.

БИНТЫ

Помнится, весной 1993 года, доктор Зюсс предлагает посетить Гросрёрсдорф и встретиться там с господином Щёне, директором фирмы «Холтхаус Медитекст» по производству перевязочных материалов. По предварительной договоренности можно рассчитывать на получение от господина Щёне дарения бинтов для госпиталей России.

Едем. Господин Щёне принимает нас в своем служебном кабинете. Как принято у немцев, традиционно, сначала выпиваем по чашечке кофе.

Доктор Зюсс рассказывает о положении инвалидов и ветеранов прошлой войны в непростое для России время, о целях и задачах Общества. Господин Щёне рассказал о фирме по производству бинтов. Ранее, до войны, фирма принадлежала семье Щёне, при ГДР была национализирована и после объединения Германии стала общественным предприятием, а господин Щёне продолжает еще со времен ГДР исполнять обязанности директора. Он готов поддержать гуманитарную акцию помощи российским ветеранам войны в пределах возможного и, заметил, у него еще в период существования ГДР сложились хорошие отношения с представителями Советской Армии, и он не скрывал своего уважения к российскому народу. Особенность фирмы еще и в том, что там изготавливаются эластичные бинты, в которых особенно нуждаются люди преклонного возраста.

По предложению господина Щёне осматриваем производство. У меня возникло ощущение, что господин Щёне не только хорошо, до мелочей, знает всю технологию и технологическое оборудование, но и каждую деталь, каждый узел, предмет на территории предприятия. Все на фирме — это часть его самого себя, и все же, думалось, главным в его работе было не то, что связано с производством, а более значительным в его жизни было стремление быть полезным людям. Я понимал, это было состояние души человека и содержание его жизни.

Потом я буду говорить без конца о том источнике, из которого получают силы такие люди, как немец Щёне. Их будет в дальнейшем много на моем пути и, откровенно говоря, особенно в Германии, в стране, народ которой в свое время я рвался убивать…

Вскоре в складах Общества оказалось около двадцати картонных упаковок с бинтами в привлекательной на глаз обертке: все, как у немцев, как и должно быть. Все последующие годы господин Щёне дарил Обществу для России бинты партиями по пятнадцать-двадцать коробок, доставлял сам или забирали мы.

В госпиталях приходилось неоднократно слышать о ценности и большом дефиците эластичных бинтов, а в чем выражалась эта ценность, я и не знал, не вникал: главное, чтобы они были.

Особенность бинтов от господина Щёне, по моему представлению, вошла в историю становления новой России в октябре 1993 года, о которой известно очень узкому кругу людей, и я поведаю об этом.

Первые числа октября 1993 года. Москва, как и вся Россия, бурлила в мощном потоке борьбы за власть. В ее верхах шла борьба жестокая, беспощадная. Все события тех дней открыто транслировались, комментировались по телевидению, в средствах печати. Можно было все свободно говорить, показывать по телевидению, и все видели, как танки крупным калибром стреляли по зданию Верховного совета, видели окровавленных людей…

Смотрели все, в том числе и в Германии, смотрели служивые из ЗГВ, остававшиеся еще до полного вывода. С ужасом следил я за всем происходящим в Москве. Слышал голос журналистов, что в столице много раненых, но нет бинтов, чтобы их перевязать. Мое состояние было ужасным! Не мог понять, поверить: в центре Москвы ухали танковые орудия, строчили автоматные очереди, лилась кровь, а раненых нечем было перевязать…

С недоумением смотрит на меня доктор Зюсс: не понимает немец, человек высочайшей гуманности, что происходит в Москве, видимо, не хватает все же у него смелости спросить у меня о причинах событий, за которыми следит с нескрываемым интересом народ Германии. Не понимает, кто против кого, почему убивают, почему не могут перевязать раненых. Я не могу толком объяснить доктору Зюссу происходящие события в Москве, сам не понимаю всего до конца. Чувствую только, идет серьезная борьба за власть.

Уловил доктор Зюсс из передач о событиях в Москве и проблему отсутствия перевязочных средств. Спрашивает: почему отсутствуют?

Объясняю ему: нигде нет, в том числе и в госпиталях, которым помогает Общество. Нигде нет. Не был бы доктор Зюсс немцем, если бы в разговоре не затронул вопрос о возможной помощи бинтами пострадавшим в Москве.

— Подумай, как можно организовать помощь, у нас есть бинты… Посоветуйся со своими в Бюнсдорфе…

Звоню в штаб ЗГВ: выясняется, там тоже в ужасе. Через час, не более, звонок. Нам говорят: необходимость в перевязочных материалах есть, не исключается возможность отправки их в Москву самолетом. Решение принято. Если все подготовлено у нас к отправке, из Бюнсдорфа в Дрезден направляется транспорт за бинтами. Ждите.

Идем с Доктором Зюссом на склад: вместе с солдатами осматриваем коробки, выносим на эстакаду. Ждем транспорт.

Армия работает четко: прибывают санитарные «УАЗ» и «Волга» с красными крестами на дверцах машин. Обе загружаются коробками с бинтами. Все это происходило в темпе. Обратил внимание и на то, как офицер, несомненно, врач, вскрыл несколько коробок и осмотрел содержимое, даже разрывал пакеты, разматывал бинты. Мысленно хвалю деловитость офицера! Можем, многим можем… Уехали.

Рабочий день близится к концу, напряжение спало, осознаем, что выполнили хорошее и нужное для людей дело в этом суматошном мире.

На следующий день получаю информацию — утром в Чкаловске перевязочные материалы непосредственно с борта самолета были переданы по назначению. Спасибо.

Позднее, резонансом до меня доходили слухи, что в тревожные дни октября у Белого дома генералитет ЗГВ из Германии оказал помощь перевязочными материалами. О том, что эта помощь была оказана немецким Обществом помощи ветеранам войны в России, не упоминалось…

По прошествии пятнадцати лет до сих пор перед моим взором полыхают костры, возле которых я стоял и смотрел, как горели десятки, если не сотни тысяч индивидуальных спецпакетов в упаковках из резервов спецназначения. А в это время мои соотечественники покупали на свои нищенские пенсии для себя бинты, стирали их в лечебных учреждениях… Сейчас в это многие уже и поверить не могут. НО ЭТО БЫЛО!

Для Фонда, для ветеранов войны, для госпиталей от армии ЗГВ я не получал перевязочных материалов, не говоря уже о медикаментах или медицинской технике, разве что где-то пяток колясок инвалидных удалось перехватить, когда их давили в машинах-мусоровозах…

Нескромная мысль: интересно было бы заглянуть в отчеты генерала Иванушкина, где сообщался перечень гуманитарной помощи от ЗГВ и кому, и сколько… Конечно, не отрицая самого факта гуманитарной акции.

Сейчас нас в очередной раз заверяют, что госпитали для ветеранов войны России ни в чем не нуждаются. Но мне хочется усомниться в этом. Я до сих пор пациент таких госпиталей. И вижу только одно: власть в очередной раз перекрыла возможность помогать госпиталям гуманитарными дарениями, а ветераны оказались лишенными, ограниченными в своих правах на получение этой помощи.

АКЦИЯ ДЛЯ СТОМАПАЦИЕНТОВ

— Ты знаешь что-нибудь о стомабольных? — обратился ко мне Иохим Зюсс осенью 1993 года.

Я ничего не слышал и сказал об этом своему председателю и, естественно, поинтересовался, чем вызван у Иохима интерес к такому заболеванию.

— Мне позвонила фрау Абентрот, жительница нашего города, и сообщила, что из газеты узнала о нашем Обществе помощи ветеранам войны в России и поинтересовалась, не нуждаемся ли мы в стомаматериалах для русских ветеранов. Как я понял с ее слов, это что-то очень необходимое для больных после операции на кишечнике или мочеполовой системе.

В это же время я вспомнил, как в госпитале одновременно со мной лежал инвалид войны с подвешенной на шее обычной бутылкой, в которую через какую-то резиновую трубочку поступала моча. Помнится, как от него постоянно дурно пахло.

Я рассказал об этом Иохиму, а он попросил меня созвониться с Семеном Спектором и сообщить ему о предложении фрау Абентрот.

На мою информацию Семен в обычной для него манере четко определил программу:

— Я наслышан о стомаматериалах: кало- и мочеприемниках, которыми пользуются в Европе, но видеть — не видел. Все бери, что немцы предлагают, сколько я тебя об этом прошу — все принимай! Это же божий дар!

Я все понял.

И вот мы в центре Дрездена у подъезда высотного здания. Иохим звонит по домофону фрау Абентрот и извещает о нашем прибытии. И вот мы встретились. Приветливый взгляд, ровный, спокойный голос: любезна, доброжелательна. Иохим представил меня, рассказал о первых успехах гуманитарной акции помощи старым солдатам в России.

Фрау Абентрот, в свою очередь, рассказала, что стомапациенты Дрездена, которой является и она, объединились на общественных началах в коллектив самопомощи: общаются между собой, путешествуют, посещают зрелищные представления, концерты, музеи… Фрау Абентрот предложила идею сбора стомаматериалов. Иохим сообщил фрау Абентрот, что госпиталь действительно нуждается в стомаматериалах для ветеранов и других пациентов. Мы спускаемся в подвал и переносим в автомашину картонные коробки, упаковки и пакеты.

Иохим еще долго разговаривал с фрау Абентрот о том, как пользоваться стомакамерами, о дальнейших возможностях сбора материалов и не только в Дрездене, но и в других городах и районах Саксонии. Во время разговора фрау Абентрот предложила подняться в квартиру, выпить кофе, но Иохим с благодарностью отказался, ссылаясь на отсутствие времени.

Мог ли я тогда предполагать, что судьба подарила в лице фрау Абентрот несбыточную ранее надежду для старых солдат-стомапациентов, моих россиян, снова обрести достойную жизнь человеку, которого время обрекло на страдания и мучения?

Так, впервые, при активном участии и гуманных чувствах доктора Иохима Зюсса начались сбор стомаматериалов для ветеранов войны и доставка их в госпиталь Екатеринбурга, а позднее и Челябинска.

Первая ласточка появилась в жизни наших ветеранов-стомапациентов, и это в то время, когда они вообще не имели возможности получить более-менее сносную медицинскую помощь.

Постараюсь с дилетантских позиций рассказать о судьбе ветеранов-стомапациентов того времени. Рассказывать об этом нелегко. Обычно, как я понимаю, заболевания в области кишечника и мочевого пузыря появляются у людей пожилого возраста, и они приводят к большим нарушениям в функционировании организма. Нетрудно представить, как живет такой человек в семье, какое складывается настроение у родственников, которые день за днем испытывают на себе все трудности проживания с этим больным. Ветеран отказывается от общения с родными, близкими, стремится к затворничеству, болезненно переживает свою неполноценность.

Средства помощи для стомапациентов в то время теоретически можно было и найти в аптеке, правда, не в любой, но вспомогательные материалы были очень низкого качества. Жизнь стомапациента и его родственников превращалась в кошмар.

Успех реализации идеи воодушевил фрау Абентрот, добавили забот Иохиму Зюссу. Вскоре сбор стомаматериалов распространился на другие города и регионы Саксонии. Центром гуманитарной акции помощи стомапациентам в России становится фирма «Каймед» в Дрездене и семья Кристины и Томаса Кайль.

С началом гуманитарной акции помощи Общество приглашает в Дрезден для ознакомления с практикой обслуживания стомапациентов в Германии хирургическую медицинскую сестру из госпиталя ветеранов войны Екатеринбурга Анну Ивачеву. Она проходит курс обучения практике обслуживания таких пациентов, изучает психологию.

По возвращении в Екатеринбург Анна проводит мониторинг, выявляет среди ветеранов и жертв войны стомабольных и начинает оказывать им помощь. Привлекает к участию в акции медперсонал госпиталя, проводит семинары, организует практические занятия с медицинскими сестрами из лечебных учреждений Екатеринбурга и районов Свердловской области. Так начиналась для некоторых ветеранов новая, достойная жизнь.

Если не ошибаюсь, на третий год после начала акции я и Ханнелоре встретились с группой самообслуживания стомапациентов, организованной Анной Ивачевой. За свою долгую жизнь немало видел я людских слез, но то, что пришлось увидеть в компании людей, незабываемо: пожилые люди, сидящие за столами и открыто, не стыдясь слез, плакали. И это было выражение бескрайней, исходящей от сердец благодарности и счастья людей. Я понимал, как им было трудно выразить свои чувства радости и признательности Ханнелоре за все то, что подарили им немцы, а Анне Ивачевой за вторую, настоящую жизнь.

По просьбе начальника госпиталя для ветеранов войны в Челябинске профессора Дмитрия Альтмана Общество приглашает в Германию медицинскую сестру госпиталя Зою Художенко. Она прошла теоретический курс и практику по уходу за стомапациентами в Дрездене и обслуживала немецких пациентов на дому самостоятельно. И представьте себе такую картину. Идем мы с ней по одной из центральных улиц Дрездена и неожиданно слышим громкий мужской голос:

— Фрау Зоя! Фрау Зоя!

К нам чуть ли не бежит худощавый, в темных солнцезащитных очках мужчина и начинает обниматься с Зоей. Восторгу обоих не было предела. Не владея, один — русским, другая — немецким языком, они старались выразить переполнявшие их чувства, сказать что-то друг другу, обнимались и улыбались…

— Готфрид. Мой пациент, — потом пояснила мне Зоя, — я помогала ему и ухаживала за ним после повторной операции…

Сейчас я оцениваю: сколько немцев помогли улучшить судьбу российских ветеранов и жертв войны. Среди них были и старые немецкие солдаты. Я уверен, что все это находило отклик в сердцах наших ветеранов, понимание и благодарность, и признание в необходимости укрепления дружбы между ветеранами и народами наших стран.

После возвращения Зои из Германии события в госпитале ветеранов войны в Челябинске развивались бурно. Она организовывает семинары, практические занятия с медперсоналом госпиталя по обучению и обслуживанию стомапациентов. Начинается обслуживание стомапациентов в госпитале и на дому, параллельно их обучают навыкам самообслуживания. На втором этапе при госпитале и в лечебных учреждениях области создаются центры по уходу за пациентами по месту жительства. В госпитале выделяют склад для стомаматериалов.

Вот так, в самое сумасшедшее для России время для ветеранов, как в самой доброй сказке, была решена проблема помощи стомапациентам. При этом слились судьбы немецких и российских ветеранов.

Анна и Зоя периодически передавали Обществу отчеты о количестве обслуживаемых пациентов по своим регионам и категориям больным: жертвы и ветераны Великой Отечественной войны, участники локальных войн, «афганцы», а в последующем просто нуждающиеся люди, при условии запаса годового резерва для ветеранов и жертв войны.

Объем поступления стомаматериалов стабилизировался и мог увеличиваться, налаживались контакты с другими регионами Германии, например с Баварией.

Полных тринадцать лет механизм гуманитарной помощи из Германии российским ветеранам и жертвам войны работал бесперебойно, десятки работников посвятили себя заботе о старых солдатах и жертвах войны на общественных началах. Сотни немцев, и среди них бывшие немецкие солдаты, протянули руку помощи российским ветеранам в тяжелейшее для них время. И только в 2006 году выходит решение Правительства РФ о послеоперационном обслуживании стомабольных необходимыми материалами.

С МИРУ ПО НИТКЕ…

Состояние души человека, его поведение, отношение к другому человеку и его понимание, в свою очередь, индивидуальны: печаль или радость, добро и зло, выражение своего отношения к этому различны. Противоречив мир людей, казалось бы, в самых простых, малозначительных жизненных ситуациях. Человек наделен природой гуманным отношением, помимо всего, друг к другу. А вот как реализуется это чувство в жизни, как проявляется оно в практике взаимоотношений людей, мне и хотелось бы рассказать.

Да, гуманность присуща людям, мы сталкиваемся с ее проявлениями постоянно, часто и, не замечая, не придавая значения, сталкиваемся и с фактами обратного. Может быть, это обуславливается индивидуальными особенностями характера, способностью воспринимать окружающее и понимать людей, условиями жизни, в которых оказывается человек.

Я, россиянин, рассуждаю об этом с позиции своего положения в обществе, в котором нахожусь, живу не просто, мягко выражаясь, а если откровенно, то в условиях и надеждах только на свои старческие силенки: власти не до меня, а в средствах массовой информации Германии появляются материалы о немецкой гуманитарной акции помощи российским ветеранам войны, о положении в госпитале инвалидов войны в городе Екатеринбурге. Вопрос касается судьбы старых солдат — людей, искалеченных войной.

И сразу появляется интерес у немцев к судьбам российских солдат. Не только у отдельных граждан, но и общественных, благотворительных организаций, фирм, таких как «Наведа», «Каймед», бундесвер или частной «Стеуэр», предлагающей постельное белье для госпиталя с доставкой его на склад немецкого Общества. Дарят даже грузовики. К примеру, автобус «Икарус» трудится в госпитале до сих пор. Фирма по производству шерстяных тканей, работавшая на армию, полицию, таможню в городе Анаберг, завалила склад тканями. Больница в Арнздорфе, например, передала в дар госпиталю функциональные кровати, медтехнику, а из медицинской академии в один из дней кроватями и матрасами загрузили сразу два контейнера.

Объем гуманитарной помощи российским ветеранам в Германии растет, и уже под завязку заполнены склады товарами самого широкого назначения, а отгрузка дарений задерживается из-за отсутствия транспорта. Председатель Иохим Зюсс предлагает часть гуманитарных дарений отправить через гуманитарное Общество «Архех Новаи» — Ноев ковчег — организованное студентами и молодыми людьми Дрездена, которые своим транспортом доставят дарения на Балканы, Украину и в другие европейские страны, бывшие республики Советского Союза.

В госпитале Екатеринбурга ветераны лежат на функциональных кроватях с матрасами какого-то физиологического назначения, невиданных ранее, на блокпостах медицинских сестер появились медикаменты европейского стандарта, о которых даже начальник госпиталя говорит: «Не слышал, не видел, в руках не держал». Медперсонал госпиталя щеголяет в чудесных костюмчиках от медицинской академии Дрездена: курточка и брючки, а подвалы госпиталя заполнились впрок медтехникой, постельным бельем, одеялами, мылом и шампунем…

В Германии много времени уходило на сбор дарений от жителей Дрездена. Ездили по квартирам, принимали в дар одежду, обувь, постельное белье, детскую одежду, игрушки, предметы быта. Все в чемоданах, узлах, свертках, пакетах. Первое время было тяжело принимать дарения от людей, глядя, с каким чувством доброжелательности и удовлетворения немцы делали это. У меня наворачивались слезы и не хватало слов выразить чувство благодарности.

Попытаюсь, если получится, немного сказать о том времени, как мне казалось, новом времени, в котором оказалась не только Россия, но и Германия в лице ГДР, которая вскоре приобрела общее лицо германского народа. Немцам представилась возможность увидеть истинное лицо, истинную суть происходящего в России, в новой России, и понять ее во многом по-новому: не в тех красках, какими она рисовалась советской властью, а увидеть, понять реальную жизнь старых солдат прошлой войны. Естественно, для многих немцев нищета бывших солдат-победителей явилась неожиданностью и привлекла внимание. Люди старшего поколения, среди которых доминировали бывшие немецкие солдаты, находящиеся после войны в тени, как бы изолированные властью ГДР от истории прошлой войны, были послушными гражданами той власти.

Немцы откликнулись на беду российских солдат сразу своей личной сопричастностью в материальном да и моральном плане, как я понимаю, без каких-либо политических мотиваций, просто, по-человечески.

Если это может послужить примером, постараюсь рассказать о начальном этапе акции гуманитарной помощи российским ветеранам, ее первых проявлениях среди немцев на примере жителей и общественности города Хайденау.

Уже летом 1992 года официально начинает функционировать при военной комендатуре ЗГВ в Дрездене Фонд помощи инвалидам войны в России, о чем извещает вывеска на здании комендатуры. Затрудняюсь сейчас объяснить почему, но именно в комендатуру стали поступать первые предложения о помощи из городов, прилегающих к Дрездену: от аптек, принимающих дарения от жителей этих городов, церквей. В городе Майсен, в одном из храмов мы приняли подарков такое количество, что пришлось загружать их с помощью солдат в два «КамАЗа». Среди адресатов оказался и Хайденау, до которого было рукой подать.

Буквально на глазах дарения из этого города нарастали, акция поддерживалась общественностью и позднее — администрацией города. В итоге в городе был создан центр по приему гуманитарной помощи целенаправленно: российским ветеранам и жертвам войны через Общество помощи ветеранам войны в России в Дрездене. В определенные дни и часы жители города и близлежащих регионов, все желающие передать дарения стали их доставлять в открытый центр-склад, подготовленный специально для этих целей и финансируемый администрацией города. Был даже штатный работник. Центр принимал дарения не только от граждан, но и от лечебных учреждений, общественных организаций, фирм.

Мне приходилось видеть, как доставлялись дарения к центру на личном автотранспорте и принимались от дарителей с учетом и отражением в соответствующих документах. Последний факт хотелось бы прокомментировать. Люди доставляют гуманитарную помощь, часто имея определенные трудности: везут на автотранспорте или пользуются услугами общественного транспорта, таскаются с чемоданами, пакетами, при том что в любом населенном пункте Германии, в любом городе в пределах видимости, или, как говорят, на каждом углу стоят специальные контейнеры, куда можно опустить вещи, отдать все, что может пригодиться человеку, нуждающемуся в этом, не затрудняя себя поездками в центр.

Или аналогичный пример: в предрождественские праздники в газетах города и по телевидению сообщается, что в ратхаузе Дрездена в выходные дни идет сбор дарений, например для ветеранов и жертв войны Екатеринбурга или Челябинска, для домов детей-сирот.

В указанные дни и часы в вестибюле администрации города звучит русская музыка, народные мелодии, гостей встречает Дед Мороз с мешком угощения для детей, развернута выставка работы Общества помощи ветеранам войны в России, фотографии, наглядные материалы. И кто-то из членов правления рассказывает о работе Общества, комментирует информацию, накрыты столы, можно выпить чай из русского самовара. Гостей приветствуют и члены Общества, и кто-то из немецких ветеранов войны, разговоры бывают долгими. В это время к входу администрации идут люди, подъезжают автомобили, выходят люди с сумками, упаковками, свертками, коробками и несут их в помещение, передают подарки, регистрируются, многие достают кошельки, сумки и жертвуют евро на оплату доставки подарков в Россию. Прибывают семьями, с детьми, которые стараются помогать нести папам и мамам подарки. При виде всего однажды испытал такое волнение, о котором забыть не смогу: у подъезда останавливается такси, выходит водитель и помогает выбраться из машины очень пожилому, даже старому человеку, открывает багажник, забирает из него два приличных пакета, и вместе с дедом они идут в помещение. Вижу, как тяжело передвигаться старому человеку, опирающемуся на таксиста с сумками. В вестибюле дед старается помогать таксисту поставить коробки, после шаркает ногами, идет к столу и передает деньги в кассу для оплаты доставки груза в Россию… Я попросил узнать у таксиста, кто этот дед и откуда. Сообщили: был солдатом, воевал в России, был в плену, живет в Радебойле… Не близко!

Вернемся к Хайденау.

Контакты Общества с населением города Хайденау, общественностью города, администрацией города и бургомистром сложились настолько близкими, постоянными, доверительными, что Иохим Зюсс, Ханнелоре и я стали постоянными гостями и, от себя добавлю, друзьями, на встречах с общественными организациями города, участниками в открытии художественных выставок в ратхаузе, в том числе российских художников и ветеранов войны — немцев. Приглашали нас и на собрания партии демократического социализма. Посещали школы, встречались с учениками, рассказывали о России, о дружбе наших народов, о желании русских ребят дружить с немецкими. Отвечали на вопросы учащихся.

Незабываемой была встреча в ратхаузе учащихся школ и молодежи города с русским узником концлагеря Бухенвальд, ныне жителем города Пущино, из Подмосковья, живым свидетелем, жертвой фашистского нацизма, Яковом Непочатовым. Встреча со старым человеком, рассказывающим о трагедии своей молодости, которую принесла война, в которую власть втянула народы и сделала их жертвами войны. Дедушка рассказывал простым языком, и ребята понимали его. Это было видно по выражению их лиц: они слушали историю, ужасные ее страницы, призывы, чтобы война не повторялась больше… Много было вопросов, и на все они получили ответы — искренние, доброжелательные, призывающие к дружбе и налаживанию контактов между ребятами, в том числе и российскими, для того чтобы потом вместе решать, как они будут жить после, в будущем, и не допустить больше войны… Глядя на ребят, я понимал их волнение от встречи с таким человеком и от услышанного рассказа о тех ужасах, которые он пережил. Забывать об этом нельзя, прошлое напоминает о себе: до сих пор вижу выражение детских глаз, помню, как они смотрели на Якова Непочатова.

Встреча взволновала и присутствующих на ней взрослых, не скрывал свои чувства и бургомистр господин Якобс — инициатор этой встречи. На отчетных годовых собраниях Общества помощи ветеранам войны в России присутствовал и бургомистр города, а жительница города Уте Брендель вошла в состав правления Общества.

Активному участию в гуманитарной акции жителей города содействовал бургомистр господин Якобс. Думается, его личная сопричастность этому проявилась, в первую очередь, с чисто человеческих позиций: сам он очень выдержанный, внешне спокойный, внимательный к людям при общении и понимающий людей. Допускаю мысль и о том, что он обладает какой-то дополнительной информацией, связанной с событиями прошлой войны, касающейся его родных или близких, а может бьггь, это просто чувство гражданского долга, продиктованного гуманизмом.

Событием в жизни города явилось посещение его российской делегацией из Челябинска и Екатеринбурга по случаю 60-летия окончания Второй мировой войны. Город принимал у себя в чем-то необычных гостей.

Программа посещения Германии российскими ветеранами и жертвами войны была разработана Обществом помощи ветеранам войны в России, доктором Зюссом. Участие в этой программе принял и господин Якобс.

На следующий день по прибытии с утра делегацию принимали недалеко от Хайденау в старинном замке. Мы встретились с членами и представителями администрации соседних городов и деревень, общественных организаций, немецкими ветеранами прошлой войны. Молодое, послевоенное поколение всматривалось в присутствующих с нескрываемым любопытством, очень доброжелательно. Господин Якобс поприветствовал гостей и представил присутствующих, пожелал приятных встреч и времяпрепровождения на немецкой земле. «Добро пожаловать!» — произносится на русском языке.

Иохим Зюсс представляет членов российской делегации, рассказывает присутствующим историю создания германского Общества помощи ветеранам в России, осторожно затрагивает положение дел в России с оказанием медицинской помощи ветеранам в госпитале и конкретную помощь в этом Обществе. Политическую ситуацию в России не затрагивает: считает, что это не его прерогатива.

Выступают российские ветераны-фронтовики Михаил Гавриленко, Леонид Чернышев, узник гетто Леон Друкман. Разговор неминуемо касается событий прошлой войны, трагедии народов России и Германии, трагедии многих миллионов людей, расплатившихся своей жизнью за преступную политику властей, развязавших эту трагедию. Серьезно идет разговор и о настоящем, тревожном времени, когда не затихают военные конфликты, растет, набирает силы политика терроризма, насилия, не прекращается гонка вооружения, нарастает угроза ядерной войны. Из уст всех выступающих звучит тревога за будущее, поднимаются вопросы о поиске путей к взаимопониманию и дружбе наших народов, о стремлении к диалогу.

Своими впечатлениями о значении гуманитарной помощи немцев для старых российских солдат и детских домов для сирот поделилась Валентина Четверикова, координатор по использованию и назначению гуманитарной помощи от Общества в Екатеринбурге. Она дала оценку, что это дар божий для старых людей и детей-сирот… Я бы лучше сказать не смог.

Высказывается общее мнение о ценности подобных встреч, о необходимости общения и поддержки совместного обращения российских и немецких ветеранов к мировой общественности «XXI век — век без оружия и войн».

С немецкой стороны была подтверждена ответственность немецкого народа за прошлую войну, были вопросы к гостям, высказывались мнения и выражение искренних чувств взаимного уважения. Встреча носила откровенный, доверительный характер, была, по общему мнению, нужной и полезной.

Говорил, говорю и буду говорить: расставались друзьями, а ветераны между собой с довольными улыбками и объятиями. Это было для меня уже обычным, нормальным явлением.

На следующий день делегация побывала на городском кладбище, где захоронены советские солдаты. Могилы советских солдат ухожены. Общественность города вместе с немецкими старыми солдатами и российскими ветеранами возложили венки и цветы, печальная церемония прошла под звон колоколов, установленных на открытом кладбище, у входа. Такого я в Германии не встречал. Это еще одна особенность города.

Бургомистр постоянно был с делегацией наших ветеранов, пока она находилась в городе. Господин Якобс — человек лет пятидесяти, выше среднего роста, со стройной фигурой и аккуратной бородкой на лице, всегда строго одет: костюм и галстук. Внешность приятная. Не берусь судить о способностях администратора, хозяина города, но не в первый раз он избран жителями города бургомистром. Меня привлекли его человеческие качества, его отношение к гуманитарной акции для российских ветеранов, в которую не без его помощи втянулись жители города, общественность.

Именно эти ценности — отношение к людям, их понимание — вызывают огромное уважение. Так получается, что таких людей я встречаю на пути в Германии больше, чем в России. Что поделаешь, может, это и потому, что слишком дерзко, бессовестно власть моей России решает свои личные проблемы, грабя народ и обрекая старшее поколение на нищету, бесправие и унижение. На свою беду я имею еще возможность сравнивать положение людей этой категории в других странах, видеть, убеждаться: везде старики, в своем большинстве, в чем-то жалуются на жизнь, имеют проблемы, но от своих, российских стариков, когда об этом идет разговор, всегда слышу: «Нам бы их заботы!» Я тоже согласен со своими стариками, особенно когда идет речь о медицинском обслуживании… Лучше об этом пока не говорить.

Заносит меня, заносит, срываюсь, но вернемся к ветеранам.

Старые солдаты — и немцы, и русские — встречаясь за тем же «круглым столом», где только судьба их сводит, как показало время, чувствуют себя старыми друзьями. Нет слов, невозможно просто говорить о состоянии этих людей при встречах, когда возникает потребность, необходимость сказать друг другу о том, что думают, что их волнует всю жизнь, как людей, прошедших войну, особенно в последние годы. Это чувство, от которого уйти невозможно старому солдату. Не избавиться от прошлого.

По общему мнению российских ветеранов, не исключая и моего, а также старых немецких солдат, членов немецкого Общества помощи ветеранам войны в России, необходимо совместно украшать грудь бывших врагов — немцев, а в России — наших ветеранов и государственные стяги России и Германии знаком или, как часто его называют, медалью, на которой слова на немецком и русском языках «Мир без войн». Символика медали отработана совместно с ветеранами, а изготовлена в России.

Медаль примирения, как мы ее называем, была вручена бургомистру и с благодарностью принята господином Якобсом. Он особенно подчеркнул значение гуманитарной акции для укрепления дружбы между народами России и Германии.

Вот так получается: день за днем жизнь и время распоряжаются судьбами старых солдат, бывших врагов. Роднит их на старости, как братьев по войне, жертвами которой они стали.

После России мне пришлось слышать многое и видеть материалы о пребывании делегации наших ветеранов войны в Германии, Дрездене и Хайденау, посещении Ризы и Цайтхайна, бывшего лагеря военнопленных, где остались навечно в могилах десятки тысяч наших солдат, перед памятью которых стояли на коленях вместе с российскими ветеранами и немецкие старые солдаты, вместе посадили деревца плакучей ивушки, яблоньки… Могилы отмечены памятниками, надгробиями, ухожены и опрятны. Старые солдаты в СМИ рассказывают о встречах с немецкими солдатами, общественностью, молодежью, о дружбе и братстве во имя добра и справедливости, счастливой жизни людей в будущем без войн и насилия.

И все же хочется немного вернуться назад, добавить ко всему вышеизложенному: вскоре после нового 2008 года Ханнелоре и меня пригласили в Хайденау на собрание представителей общественных организаций города, которое проходило в центре искусств. Собрание напоминало что-то вроде краткого отчета бургомистра господина Якобса о проделанной работе за предыдущий год перед общественностью и администрацией города. Что же я увидел, услышал и узнал? В городе с населением менее ста тысяч жителей работает, как понял, далеко за пятьдесят общественных организаций, судя по числу присутствующих представителей от организаций, как молодежи, так и людей зрелого возраста. Для меня было неожиданностью: спортивные организации для молодых и взрослых, детей, по различным видам спорта, садоводы, пчеловоды, по связям с другими городами, организации самых различных выставок, ярмарок, культурных, художественных, дни семей, по работе с детьми, гуманитарные общества, включая и наше Общество в лице фрау Уте Брендель, различные клубы, сообщества пенсионеров, помощь на дому для престарелых людей, по уходу за больными… всего и не припомню.

Бургомистр комментирует итоги работы общественных организаций города, делает замечания, выражает пожелания и благодарит участников за проделанную работу.

Собрание закончилось фуршетом от администрации города. А мне думалось: вот бы побывать на подобном собрании у нас, в Екатеринбурге… сколько вестибюлей, коридоров только в здании администрации города, да и охрана есть, вот где можно разгуляться…

Часто мне лишний раз бывает трудно избавиться от чувств, не покидающих меня, о смысле, содержании встреч, имею в виду своих бывших врагов, и думаю — неисповедимы пути господни, поэтому мозг постоянно ищет ответа, как зарождается путь к чувству, которое окрыляет и объединяет людей! Немцы говорят: любое начало бывает тяжелым. Согласен, вроде бы и уразумею, но стараюсь забраться в души и сердца не только старых солдат, но и простых смертных, среди которых мы живем, и хочется узнать, как возникает, зарождается искра, огонек в их душах и сердцах, и в конце концов появляется пламя, вокруг которого рассаживаются все вместе со старыми солдатами и сливаются в одно пламя — пламя взаимопонимания. Как хотелось бы сказать о том, как к этому костру привлечь больше людей, рассадить их вокруг костра, чтобы они почувствовали необходимость подкидывать в этот костер свои чувства вместе с чувствами старых солдат и подогревать, призывать, бороться за идеи и цели ветеранов войны. Цель одна — уберечь людей от возможной катастрофы — ядерного урагана над планетой. Хочется надеяться на разгорающийся костер, от которого люди будут брать, как факел, все доброе, все лучшее, что присуще разумному человеку, и нести дальше, в сердца и разум других людей.

Мне казалось: вот так реализуются мои желания и надежды в поведении немцев в Германии. Своими действиями они творят добро во имя людей, для людей, реализуя в этом себя.

С миру по нитке, говорят в народе, голому рубашка! Мудро и человечно сказано народом, куда более гуманно, если учесть, что в этом еще и проявление нравственности, идеала народа. Мораль здесь более чем проста, открыта — творить добро, служить людям. Ниточка, протянутая немцами, помогла сохранить жизнь, в конечном итоге, тысячам тяжелобольных старых солдат России, продлить им жизнь, детям домов сирот получить одежду, обувь, игрушки, обрести счастливое детство…

Это лишь одна сторона медали. Другая для меня, прошедшего через войну, свидетеля трагедии народов и политики властей сегодняшнего дня, не менее важна: ниточка протянулась от человека к человеку, связала их между собой многогранностью, определенностью смысла, много людей, очень много и в Германии, и в России объединила в гуманных чувствах немцев и россиян, немецких и российских старых солдат, превратилась в своего рода тропу, мало проторенную, в начале с ухабами и камнями на ней, но дальше, постепенно превратившуюся в дорогу, по которой люди пошли друг другу навстречу и объединились в единый поток. В первую очередь все же объединились старые солдаты и пошли вместе в сторону будущего, плечом к плечу, сердцем к сердцу, подняв свой голос к народам, призывая следовать за собой к дальнейшему взаимопониманию, к добру и мирной жизни будущих поколений.

Мы, старые солдаты прошлой войны России и Германии, объединились, сделали этот шаг, успели сказать свое последнее слово.