Истории про девочку Эмили

Глава 22 Старая мыза

Ни ответа, ни подтверждения того, что письмо с фотографией Эмили получено, от бабушки Нэнси не пришло. Тетя Элизабет и тетя Лора, довольно хорошо зная манеры бабушки Нэнси, не удивились этому, но Эмили была немного встревожена. Быть может, бабушка Нэнси неодобрительно отнеслась к ее поступку; или скорее всего по-прежнему считала, что Эмили слишком глупа, чтобы стоило о ней вспоминать.

Эмили очень досаждало то, что ей так дерзко приписывают отсутствие ума. Она написала на почтовом извещении резкое послание бабушке Нэнси, в котором без обиняков высказала свое мнение относительно знания этой допотопной особой правил эпистолярного этикета. До бабушки Нэнси послание, разумеется, не дошло: оно было аккуратно сложено и спрятано на маленькую полку под диваном. Однако благодаря ему удалось «выпустить пар», так что Эмили совсем перестала думать об этой истории, когда в июле от бабушки Нэнси неожиданно пришло новое письмо.

Элизабет и Лора обсуждали его содержание в летней кухне, забыв или просто не задумавшись о том, что Эмили сидит на пороге за дверью. Эмили в это время воображала себя в гостиной королевы Виктории. Облаченная в белое платье, со страусовыми перьями на шляпе, вуалью и шлейфом, она как раз склонилась, чтобы поцеловать руку королевы, когда голос тети Элизабет разбил воображаемую картину, как брошенный в озеро камешек разбивает чудесное отражение на поверхности воды.

— Что ты думаешь, Лора, — говорила тетя Элизабет, — насчет того, чтобы отпустить Эмили к тете Нэнси?

Эмили навострила уши. Что-то готовится!

— Судя по ее письму, она очень хочет, чтобы девочка приехала, — сказала Лора.

Элизабет фыркнула.

— Каприз… просто каприз. Ты знаешь эти ее прихоти. Вероятно, к тому времени, когда Эмили приедет к ней, у нее уже это пройдет и девочка будет ей решительно ни к чему.

— Да, но с другой стороны, если мы не отпустим Эмили, тетя Нэнси ужасно обидится и никогда не простит нас… или саму Эмили.

Эмили должна получить шанс завоевать расположение тети Нэнси.

— Не думаю, что от этого шанса много проку. Если у тети Нэнси в самом деле есть какие-то деньги, кроме ежегодной ренты — а этого ни ты, ни я и ни одна другая живая душа не знает, кроме, быть может, Кэролайн, — то она скорее всего оставит их все кому-нибудь из Пристов… Лесли Прист — ее любимец, насколько я понимаю. Тетя Нэнси всегда любила семью мужа больше своей собственной, даже несмотря на то, что всегда относилась к ним с некоторым пренебрежением. Хотя… возможно, ей понравится Эмили… они обе такие странные, что могут друг другу подойти… Но ты же знаешь, какие тетя Нэнси обычно ведет разговоры… она и эта ее кошмарная старая Кэролайн.

— Эмили слишком мала, чтобы что-то понять, — сказала тетя Лора.

— Я понимаю больше, чем вы думаете! — с негодованием воскликнула Эмили.

Тетя Элизабет рывком распахнула дверь кухни.

— Эмили, неужели ты до сих пор не усвоила, что подслушивать нельзя?

— Я не подслушивала. Я думала, вы знаете, что я сижу здесь… и не могу не слышать. Почему вы не говорили шепотом? Когда вы шепчетесь, я знаю, что вы говорите друг другу какие-то секреты и не пытаюсь их услышать. Я поеду в гости к бабушке Нэнси?

— Мы еще не решили, — сказала тетя Элизабет холодно, и этим ответом Эмили пришлось довольствоваться целую неделю. Она сама не знала, хочется ли ей поехать или нет. Тетя Элизабет начала делать сыры — Молодой Месяц славился своими сырами, — и Эмили нашла весь процесс их изготовления чрезвычайно увлекательным: сначала в теплое парное молоко опускали сычужную закваску, а потом образовавшимися белыми хлопьями наполняли большой обруч и клали под пресс в старом саду, прижимая сверху большим круглым серым «сырным» камнем, который уже сотню лет употреблялся для этой цели в Молодом Месяце. А еще они вместе с Илзи, Тедди и Перри увлеченно «разыгрывали» в роще Надменного Джона сцены из «Сна в летнюю ночь» [61], вкладывая в это дело всю душу. Входя в рощу, они оставляли позади мир дневного света и знакомых предметов и оказывались в царстве полумрака, тайны и волшебства. Тедди нарисовал чудесные декорации на старых досках и обрывках парусов, найденных Перри в гавани. Илзи изготовила восхитительные крылья эльфов из папиросной бумаги и золотой мишуры, а Перри сделал из старой телячьей шкуры ослиную голову для ткача Основы, которая выглядела почти как настоящая. Эмили радостно и усердно трудилась много недель, переписывая разные роли и приспосабливая действие к обстановке рощи. Она кромсала и переделывала пьесу так, что, вероятно, привела бы в ужас Шекспира, но все же в итоге получилось нечто довольно красивое и связное. Никого из них не беспокоило то, что четырем маленьким актерам придется играть по шесть ролей. Эмили была и Титанией, и Гермией, и еще кучей разных фей, Илзи — Ипполитой, Еленой и вдобавок еще несколькими эльфами, а мальчики были всеми, кто только требовался по ходу представления. Тетя Элизабет ничего не знала об этом развлечении, иначе она быстро положила бы ему конец, так как считала, что постановка пьес — чрезвычайно дурное занятие, но тетя Лора была посвящена в заговор, а кузен Джимми и Надменный Джон уже посетили репетицию при луне.

Уехать и бросить все это, пусть даже только на время, было бы мучительно тяжело, но, с другой стороны, Эмили давно разрывалась от любопытства взглянуть на бабушку Нэнси и ее дом в Прист-Понд, носивший название Старая Мыза — старинный и необычный, со знаменитыми каменными псами на воротных столбах. В целом она, пожалуй, была не прочь поехать и, увидев, как тетя Лора гладит ее накрахмаленные белые нижние юбочки, а тетя Элизабет с мрачным видом очищает от пыли маленький, обитый черной тканью и изукрашенный медными гвоздиками сундучок, хранящийся на чердаке, поняла (еще до того как ей об этом сказали), что визит в Прист-Понд состоится, а потому достала с полочки под диваном письмо к бабушке Нэнси и добавила постскриптум с извинениями.

Илзи выказала недовольство предстоящим визитом. На самом деле она была в ужасе от перспективы провести месяц, а то и больше без подруги, с которой до сих пор ни разу не разлучалась. Не будет больше ни веселых вечерних спектаклей в роще Надменного Джона, ни ожесточенных перебранок. Вдобавок сама Илзи ни разу за всю свою жизнь не ездила в гости, и это был для нее больной вопрос.

— Я ни за что не поехала бы на Старую Мызу, — сказала она. — Там привидения.

— Никаких привидений там нет.

— Есть! Там живет привидение, которое можно чувствовать и слышать, но невозможно увидеть. О, я ни за что на свете не хотела бы оказаться на твоем месте! Твоя бабушка Нэнси — ужасная чудачка, а старуха, которая живет с ней, — колдунья. Она напустит на тебя чары. Ты иссохнешь и умрешь.

— Не умру… Никакая она не колдунья!

— Колдунья! Она заставляет каменных собак на воротах выть каждую ночь, если кто-нибудь подойдет к дому. И они воют: «У-ур-у-у-у!»

Илзи недаром была прирожденной декламаторшей. Ее «у-ур-у-у-у» прозвучало чрезвычайно зловеще. Но это происходило при дневном свете, а Эмили при дневном свете была храброй как лев.

— Ты завидуешь, — сказала она и пошла прочь.

— Я вовсе не завидую тебе, жалкая ты стоножка, — завопила ей вслед Илзи. — Важничаешь, оттого что у твоей старой тетки каменные собаки на воротах! Да я знаю женщину в Шрузбури, у которой собаки на воротных столбах в десять раз каменнее, чем у твоей тетки!

Но на следующее утро Илзи пришла, чтобы попрощаться с Эмили, и умоляла ее непременно писать каждую неделю. Эмили предстояло добраться до Прист-Понд в повозке Старого Келли. Сначала было решено, что ее отвезет тетя Элизабет, но она в тот день плохо себя чувствовала, а тетя Лора не решилась оставить ее одну. Кузен Джимми был занят на сенокосе. Так что с утра казалось, что Эмили останется дома, но это было чревато серьезными последствиями, поскольку бабушке Нэнси написали, чтобы она ожидала приезда Эмили именно в этот день, а бабушка Нэнси не любила, когда ее разочаровывали. Если бы Эмили не появилась на Старой Мызе в назначенное время, а приехала бы позднее, у бабушки Нэнси вполне хватило бы духу захлопнуть дверь перед ее носом с приказанием отправляться домой. Только это соображение смогло заставить тетю Элизабет согласиться на предложение Старого Келли отвезти Эмили на Старую Мызу в его фургончике. Он жил на другом берегу озера Прист-Понд и как раз возвращался домой.

Эмили была в полном восторге. Ей нравился Старый Келли, и она считала, что поездка в его великолепном красном фургончике станет настоящим приключением. Ее маленький черный сундучок подняли на крышу и привязали, и повозка с шиком отъехала, звеня и сверкая. Жестянки в глубинах фургончика за их спинами грохотали, как небольшое землетрясение.

— Пошевеливайся, мой конек, пошевеливайся, — сказал Старый Келли. — Люблю подвозить хорошеньких девочек. Так когда же свадьба?

— Чья свадьба?

— Ну до чего ж она скрытная! Твоя собственная, конечно.

— У меня нет никакого намерения выходить замуж… в ближайшее время, — сказала Эмили, неосознанно и весьма удачно подражая тону и манерам тети Элизабет.

— Да-а, яблочко от яблони… Сама мисс Элизабет не смогла бы произнести это выразительнее. Пошевеливайся, мой конек, пошевеливайся.

— Я только хотела сказать, — сказала Эмили, испугавшись, что обидела Старого Келли, — что я слишком молода, чтобы выходить замуж.

— Чем раньше, тем лучше… тем меньше бед ты натворишь этими своими манящими глазами. Пошевеливайся, мой конек, пошевеливайся. Устала скотинка. Что ж, позволим ему плестись, как заблагорассудится. Вот тут кулечек леденцов для тебя. Старый Келли всегда угощает дам. Ну, расскажи мне все о нем.

— О ком? — Но Эмили отлично знала ответ на этот вопрос.

— О твоем женихе, разумеется.

— У меня нет никакого жениха. Мистер Келли, я не хочу, чтобы вы говорили со мной о таких вещах.

— Разумеется, не буду, коли это больная тема. Нет жениха — не огорчайся… со временем появится целая толпа. А коли окажется, что тот, который тебе нужен, не понимает своего счастья, ты только приди к Старому Келли и возьми себе немного жабьей мази.

Жабья мазь! Это звучало отвратительно. Эмили содрогнулась. Но уж лучше было беседовать о жабьей мази, чем о женихах.

— Для чего она нужна?

— Это приворотное зелье, — сказал Старый Келли таинственно. — Немного помажешь ему веки, и он твой на всю жизнь: никогда ни на одну другую девушку не заглядится.

— Звучит не очень приятно, — заметила Эмили. — А как ее делают?

— Варишь живьем четырех жаб до готовности, а потом, когда станут мягкими, растираешь…

— Ох, перестаньте, перестаньте! — взмолилась Эмили, затыкая уши. — Я не хочу слушать дальше… Не может быть, чтобы вы были таким жестоким!

— Какая ж тут жестокость? Ты сама сегодня ела омаров, которых варили живьем…

— Я не верю, что их варили живьем. Не верю! А если это правда, я никогда, никогда ни одного больше не съем. Ох, мистер Келли, я думала, вы хороший, добрый человек… но эти бедные жабы!

— Дорогая девочка, я просто шутил. И тебе не понадобится жабья мазь, чтобы завоевать любовь твоего дружка. Вот подожди-ка… у меня за спиной в ящике лежит подарочек для тебя.

Старый Келли выудил из ящика коробочку, которую поставил на колени Эмили. В ней оказалась изящная маленькая щетка для волос.

— Глянь на ее заднюю сторону, — сказал Старый Келли. — Увидишь там настоящую красоту — кроме этих чар, никакие другие тебе для приворота не понадобятся.

Эмили перевернула щетку. Ее собственное лицо смотрело на нее из маленького зеркальца в венке из нарисованных розочек.

— Ах, мистер Келли… какая красота… я имею в виду розочки и зеркало, — воскликнула она. — Это в самом деле для меня? Ах, спасибо, спасибо! Теперь я смогу увидеть «Эмили в зеркале» всегда, когда захочу. И я даже смогу везде носить ее с собой. А вы вправду пошутили насчет жаб?

— Конечно. Пошевеливайся, мой конек, пошевеливайся. Так ты едешь в Прист-Понд, в гости к старой леди? Была там когда-нибудь?

— Нет.

— В Прист-Понд полно Пристов. Куда ни плюнешь, непременно на какого-нибудь Приста попадешь. А плюнешь на одного, значит, плюнешь на всех. Они такие же гордые и надменные, как Марри. Я только одного близко знаю — Адама Приста… остальные слишком задаются. Адам среди них белая ворона. Довольно общительный малый. Но, если захочешь узнать, как выглядел мир наутро после потопа, зайди в его амбар в дождливый день. Вот что я тебе скажу, девочка дорогая, — Старый Келли таинственно понизил голос, — никогда не выходи замуж за Приста.

— Почему? — спросила Эмили, которая никогда и не думала о том, чтобы выйти за Приста, но мгновенно загорелась любопытством, почему этого не следует делать.

— Беда тем, которые за них выходят… скверно с ними жить. Жены их умирают молодыми. Правда, старая леди со Старой Мызы одолела своего мужа и похоронила его, но ей повезло — потому как она Марри. Но я не стал бы испытывать судьбу. Единственный приличный Прист среди них — это тот, которого они зовут Кривобоком, а он для тебя староват.

— Почему его называют Кривобоком?

— У него одно плечо чуть выше другого. У него водятся деньжата, так что работать ему не надо. Он книжный червь — так я думаю. У тебя есть с собой кусочек железа?[62]

— Нет, а что?

— Надо тебе взять. Эта древняя старуха Кэролайн Прист, что живет на Старой Мызе, — сущая колдунья.

— То же самое мне Илзи говорила. Но на самом деле, мистер Келли, никаких колдуний не существует.

— Может быть, и не существует, но всё лучше поостеречься. Вот, положи-ка этот гвоздь от подковы себе в карман и постарайся не сердить эту старуху. Ты не против, если я немного покурю, а?

Эмили совсем ничего не имела против. У нее появилась возможность погрузиться в собственные мысли, которые доставляли больше удовольствия, чем разговоры со Старым Келли о жабах и колдуньях. Дорога от Блэр-Уотер до Прист-Понд была очаровательна. Она вилась вдоль берега залива, пересекала узкие бухты и речки, поросшие по берегам елями, и время от времени приближалась то к одному, то другому из многочисленных озер, расположенных в этой части северного побережья: Блэр-Уотер, Дерри-Понд, Лонг-Понд, Три-Пондс — последнее представляло собой три голубых озера, соединенных вместе, словно три громадных сапфира, нанизанных на серебряную нить — и, наконец, Прист-Понд, самое большое из всех и такое же круглое, как Блэр-Уотер. Подъезжая к нему в повозке Старого Келли, Эмили впивалась жадными глазами в великолепный пейзаж — нужно как можно скорее описать его! Ведь именно для этого она положила в свой черный сундучок книжку с чистыми листами, подаренную ей кузеном Джимми.

Воздух над громадным озером и стоящими в тени деревьев летними домиками вокруг него, казалось, был полон опаловой пыли. Дымчато-красное небо на западе перекрывало, словно арка, раскинувшуюся за озером широкую бухту Молверн. Вдоль ее заросших елями берегов дрейфовали маленькие суденышки под серыми парусами. Затем повозка свернула на ведущую к Старой Мызе уединенную боковую дорогу, обрамленную густой порослью молоденьких кленов и березок. Каким влажным и прохладным был воздух в лощинах! Как чудесно пахли папоротники! Эмили даже немного огорчилась, когда они добрались до Старой Мызы и въехали во двор через ворота, на столбах которых очень неподвижно сидели большие каменные псы, выглядевшие довольно мрачно в тусклом свете сумерек.

Широкая парадная дверь была открыта, и через нее на лужайку лился поток яркого света. В дверях стояла маленькая старушка. Старый Келли вдруг заспешил. Он снял Эмили вместе с ее сундучком с повозки, поставил на землю, торопливо пожал ей руку и шепнул: «Не потеряй тот гвоздь. До свидания. Желаю тебе сохранить холодную голову и горячее сердце», — и отъехал, прежде чем маленькая старушка приблизилась к ним.

— Так это Эмили из Молодого Месяца! — услышала Эмили довольно высокий надтреснутый голос. Она почувствовала, как худые, цепкие пальцы схватили ее за руку и потянули к двери. Никаких колдуний не существует, Эмили твердо это знала… но все же сунула другую руку в карман и коснулась гвоздя от подковы.