История Финляндии. Время Петра Великого

II. Борьба за Неву.

Северная граница приводилась в оборонительное состояние, армия организовалась, приступили к наборам. В Ингрии и Карелии производили разведки.

Через несколько дней после поражения Петр писал уже Б. П. Шереметеву: «Понеже не леть есть при несчастий всего лишитися, того ради вам повелеваем при взятом и начатом деле быть, то есть надо конницею Новгородскою и Черкаскою... ближних мест беречь, идти в даль, для лучшего вреда неприятелю»...

После Нарвского несчастья работа закипела с удвоенной энергией. Насколько Нарва легла тенью на историю Петра, настолько светлой является его изумительная деятельность после этого поражения. Города Новгород и Псков укреплялись. «А на работе были драгуны и солдаты и всяких чинов люди и священники и всякого церковного чина, мужеского и женского пола». Великий Царь лично рыл окопы и таскал землю, подавая пример неутомимости. На работе у Печерского монастыря должен был находиться подполковник Шеншин. Придя на занятия и не застав там Шеншина, Петр велел бить его нещадно плетьми и послать в Смоленск в солдаты. Часть церковных и монастырских колоколов были перелиты в пушки. «Колокольной меди собрано близь 40000 пуд.», — писал Виниус. «Ради Бога, — отвечал Царь, — поспешайте артиллериею, как возможно время, яко смерть». — «В деле артиллерии, докладывал Виниус, мало трудности: пущая остановка, Государь, от пьянства мастеров, которых ни ласкою, ни битьем от той страсти отучить не возможно»... Было много и других помех. Вследствие нерадения бургомистров лафеты оставались неисправленными. Петр писал: «Бургомистрам скажи и сие покажи, что, если не будут за их удержкою станки готовы (также и красная медь не доставится), то не только деньгами, но и головами платить будут». К концу 1701 г. «надзиратель артиллерии» Виниус успел изготовить уже более трехсот орудий.

Одновременно энергично строился наш первый флот. Стук топоров на верфях был необычным явлением для русских; но Петр скоро освоил их с этой новинкой. Правда, еще 21 октября 1696 г. Московская Дума, сознав необходимость флота, постановила: «морским судам быть», но дело плохо налаживалось, пока Петр несколько не обосновался в раионе Невы и Ладожского озера. Один из приближенных царя писал, что уже в 1694 г. Петр имел намерение обзавестись собственным флотом на Балтийском море; еще до объявления войны Швеции по рекам Волхову и Луге «для свейской службы» были заготовлены струги; но Петра это не удовлетворяло. Северная война побудила его забросить азовскую эскадру и сосредоточить все свое внимание на постройке Балтийского флота.

Финляндец Эренмальм, находившийся у нас в плену, видел этот флот и свидетельствует, что он явился исключительным созданием Петра, которого личное рвение и способности к морскому делу были столь велики, что он «представлялся не только как-бы рожденным, но и воспитанным Нептуном».

В 1703 г. с верфи Лодейного поля спущено было 6 фрегатов. С этого года и в самом Петербурге ежегодно спускалось по несколько судов; сначала строились мелкие суда, фрегаты и галеры, а затем и линейные корабли. Собственных гаваней пока не было, но флот строился, ибо Петр В. знал, «что сильный флот сам найдет себе гавань».

Эренмальм говорит, что в 1712 г. около Петербурга находилось 9 кораблей с 50—60 пушками. В апреле 1714 г. резидент Вебер одновременно видел на стойках шестьдесят полугалер, которые несколько позднее употреблены были в Финляндских шхерах. В 1718 г. флот состоял уже, — по уверению Вебера, — из 40 военных кораблей и 300 галер. Это показывает, с каким рвением велась работа по созданию нужного тогда флота. Кумпанства, монастыри, купечество — все были привлечены к этому государственному делу.

Постройка судов производилась с большими затруднениями. Дубовый лес для корабельного флота приходилось привозить с Урала и из Казани, что подымало стоимость корабля до 75.000 руб. Строгими законами правительство охраняло эти леса от порубок. В конце своего царствования (в 1724 г.) Петр расходовал на флот до 1.400.000 руб. в год.

Приобретать суда за границей оказалось более выгодным, чем строить их дома. «Здесь корабли зело дешевы против нашего», — сообщал Федор Степанович Салтыков Петру из Голландии, — но в то же время они оказывались хуже русских, почему Царь говорил о них: «подлинно они достойны звания приемышей». Тем не менее, лондонскому нашему агенту ежегодно делались заказы по покупке их. В период времени с 1712 по 1715 г. Салтыков сторговал 20 судов, которые с большими предосторожностями, под иностранным флагом, доставлялись в Россию, дабы не были перехвачены шведами. Случилось, что в 1714 г. морские офицеры-англичане, приглашенные Салтыковым на русскую службу, были задержаны неприятелем.

В 1702 г., — по свидетельству кн. Куракина, — «кликали в матросы ребят и набрано с 3000 человек». Эренмальм указывает на существование морских полков, которые по обмундированию не отличались от пехотных; их переводили во флот и приучали к морскому делу.

Больших усилий стоило Петру привлечь в Россию корабельных мастеров. Им сулили богатое вознаграждение. В 1704 г. в Голландии нанято было 69 офицеров, 13 лекарей, 103 унтер-офицера и три матроса, а в 1707 г. в Амстердаме — более 1500 матросов. Много морских офицеров привлечено было из Дании. С торговых иностранных судов матросов за хорошую плату брали против их воли. После войны все иностранные матросы были уволены, остались по найму лишь иностранные офицеры.

Жилось матросам на петровских судах, конечно, неважно. Помещались они обыкновенно среди бочек с водой, сухарей и солонины, в трюмах, которые нередко от течи и песку, заменявшего балласт, превращались в род болота. Здесь матросы гибли более от болезней, чем от неприятельских пуль. В гаванях корабли не стояли праздно: Петр начинал кампании рано, когда лед покрывал еще море и только глухой поздней осенью корабли возвращались к своим стоянкам.

Но прежде всего, надлежало исправить недочеты в армии, куда, благодаря прежним порядкам, попадал «самый горестный народ».

«Воинским делом, — писал впоследствии Петр своему сыну, — мы от тьмы к свету вышли», а потому оно заслуживает удвоенного внимания. Петр начал теперь с пополнения армии новобранцами. Рекрутские наборы производились иногда по несколько раз в год. В течение зимы 1705—1706 г. состоялось три общих рекрутских набора. Набор шел среди крестьян и горожан. Военная повинность ложилась всей своей тягостью на личных землевладельцев. Петр сделал повинность ратного дела всеобщей, государственной, всесословной. «Петр привязал солдата исключительно к службе, оторвав его от дома и промысла». Своими реформами он применялся к «новым в деле ратном вымыслам».

Чтобы получить офицеров, в Европе был обнародован манифест, в котором говорилось, что действия Царя имеют целью защиту государства и «всеобщее спокойствие в христианстве». По словам финляндца Эренмальма, иностранные офицеры, принятые в русскую службу, сильно страдали от ненависти, которую питали к ним Апраксин и другие русские сановники. Да и царь, кажется, не особенно склонен был удерживать их. Многих отставляли от службы, а другим уменьшали жалованье. Эренмальм усматривал опасность для будущности русской армии от лишения её того элемента, который первоначально основал и организовал ее. Опасение не оправдалось.

После 1706 г. идет особенно усиленная работа по организации новых войск. Созвано было 32 тысячи человек и сформировано 27 пех. полков и 2 драгунских. Все эти части сведены были в три дивизии — Головина, Репнина и Вейде. Через три года после Нарвы Петр имел 50 тысячную армию и озерную флотилию. Обмундирование армии состояло из немецкого покроя кафтанов и камзолов с широкими рукавами или обшлагами, головы покрывались низкими треугольными мягкими шляпами; вооружили солдат мушкетами, фузеями — тяжелыми кремневыми ружьями (в 14 фунтов), которые имели штык-багинет. По описанию финляндца Эренмальма, находившегося в России в плену после 1710 г., русские офицеры вышли большей частью из сословия князей и бояр, имели свои значительные доходы, но не были избалованы в пище и питье. Еще более пригодными к походам он нашел русских солдат — рослых, подвижных, трудолюбивых и послушных. Войска обучались с необыкновенной настойчивостью. Агент короля Августа II (ген. Ланген) находил русскую пехоту в строевом отношении bien exercée et dis-ciplinée; тактическая же подготовка молодого войска, конечно, была слаба. Нравственного закала она первоначально не имела. Артиллерия была слишком разнокалиберна и бессистемна. Высшее заведование было сосредоточено в особом приказе с генерал-кригс-комиссаром во главе. Так создавалась армия, явившаяся плотью от плоти русского народа. «Главную массу в общем количестве составляли все-таки прежния категории войск». Вновь сформированные части были слабы числом, имели малые кадры и ограниченный офицерский состав.

По свидетельству брауншвейгского резидента Ф. X. Вебера, военную часть Петр поставил на такую превосходную ногу и своих солдат (особенно пехоту) довел до такой славы, что они не уступали никаким другим войскам в свете. Вебер много приписывал при этом действию страха и слепого повиновения. Военная сила держалась строжайшей дисциплиной. Кавалерия хотя и состояла «из истинно достойных воинов», но имела малорослых лошадей и не привыкла беречь их.

Корб говорил, что молодой царь предпочитал дворцовым забавам «тяжелые забавы любителей славы: военное искусство, потешные огни, пушечную пальбу, кораблестроение». — На этот путь указал Царю Лефорт. И войско играло большую роль в его жизни и царствовании. «Малыми толпами» он охранил себя от сестры и «начал приходить в силу». Каждому гвардейцу царь смело поручил бы свою жизнь. Гвардейцы явились впоследствии главными доверенными лицами, государственными контролерами. Армия Петра расширила пределы его царства, армия — послужила основной его славы.

В 1724 г. Петр осуществил одну из излюбленных своих мыслей: он расквартировал армию поуездно. Полки расположены были у крестьян, которых обязали в своих селах построить квартиры для офицеров и солдат. Очевидно, что Петр увлекся шведской поселенной системой и старался пересадить часть её в Россию. Армия хозяйничала в уездах, как в неприятельской завоеванной стране. Петр едва начал осуществление своего плана, как со всех сторон послышались протесты против этой реформы. В апреле 1724 г. сенат писал: «Земские комисары и находящиеся на вечных квартирах офицеры платежам подушных денег так принуждают, что крестьяне не токмо пожитки и скот распродавать принуждены, но и в земле посеянный хлеб за бесценок отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужия границы — в Башкиры и в Польшу».

Раньше, вследствие наборов, бегали из армии. В 1718 г., напр., числилось «недоимочных» рекрут 45 тыс., а в бегах находилось 20 тыс. — Вебер говорил, что рекруты более гибли от голода и холода, чем от неприятеля. В 1719 г. из Вологодского полка, расположенного в Казанской губ., убежало 3 тыс.

Петр — творец русской армии, основатель русского военного могущества. Войсками он сам обыкновенно не командовал; во главе армии становился редко, но он был неразлучен с ней, находясь всегда вблизи её, занятый помыслами о её нуждах. Он устраивал её тыл, её хозяйственную часть, наблюдал за наборами. Во время войны Петр В. совершал верхом большие переходы отдельно от армии с конвоем в несколько человек, тогда как простые генералы имели при себе целые «швадроны».

Армия требовала больших средств на свое содержание. Их нужно было достать.

По подсчету, быть может и не совсем точному, население России в половине царствования Петра равнялось от 6 до 7 ¹/₃ мил. душ. В стремлении добыть средства для войны правительство было крайне неразборчиво. Приказано было собрать, напр., дубовые гробы в монастыри и продавать их вчетверо дороже; наложена пошлина на бороды и платье русского покроя. Постоялые дворы были написаны на Государя и сданы на откуп. «Взято все, что молено было только взять, все отдано на откуп». Петр ввел гербовый сбор — «орленую бумагу». Косвенные налоги падали даже на съестные припасы. Обложены были и религиозные верования. Двойному окладу подлежали заявившие о своей принадлежности к расколу. Страшно возросли казенные монополии. К прежним — соляной и питейной — прибавились табачная и «гербовая». Вступив на путь монополий, правительство в 1707 г. сделало предметом её деготь, колесную мазь, рыбий жир, ворванное и квашеное сало и пр. Весь вывоз хлеба отдан был в полное распоряжение Меншикова. Начиная с 1701 г., с целью получения дохода, стали переделывать монету («испортили» монету). Переделка была повторена несколько раз. Петр В. не постеснился прибегнуть к этому вредному способу извлечения дохода, не смотря на примеры прошлого, не смотря на заявление Крижанича: «злые пенязи куют». Когда нужны были деньги, а способов их получения не находилось, приказывалось «разложить оную сумму на всех чинов государства (исключая иностранных, мастеров, унтер-офицеров и им подобных)...», дабы никто особливо не был обижен. Оскудение в деньгах побудило его вычесть четвертую часть даже из жалования. Перечеканка денег и изъятие из частных рук отдельных отраслей торговой деятельности, с целью передачи их казне, и пр., — все это старые приемы, которые давно практиковались другими государствами. Петру для борьбы нужны были деньги и он не долго рассуждал, как отразятся принятые им меры на народном хозяйстве. Теперь, думал он, требовалось одолеть врага, а потом настанет время для поднятия благосостояния государства.

К мероприятиям Петра народонаселение не относилось пассивно. Народ говорил: «Как Бог его нам на царство прислал, так мы светлых дней и не ведали, тяготы на мир, рубли, да полтины, да подводы». Народ не редко бросал насиженные места и уходил в Польшу или бежал на окраины, где трудно было настигнуть неплательщика налогов. Последствия такой политики быстро сказались. Когда в 1710 г. была произведена так называемая ландратская перепись, то оказалось, что количество населения в некоторых губерниях сравнительно с переписью 1678 г. значительно уменьшилось.

Ясно, что вообще испытание под Нарвой «лень отогнало» и к трудолюбию прилежать принудило... Петр даром хлеба не ел, как говорили о нем олонецкие крестьяне. Сбором рекрут царь ведал сам, не доверив этой заботы никому из вельмож. Приготовление к дальнейшей войне обставлялось строгой тайной.

Самообладание Петра было изумительно. «Пусть шведы бьют нас, — сказал он королю Августу, — они выучат нас бить их; когда же учение проходит без потерь и огорчений?» Лучшие силы и лучшие годы Петра ушли на Северную войну, которую он настойчиво продолжал, как великий администратор и полководец. Запад зорко следил за упорной борьбой сильных государей Швеции и России.

Петр искал нового опорного пункта ближе к шведам. Взор его остановился на Неве. Там находилось две крепости. Нотебург — древний Орешек и Ниеншанц (Нюен-Сканц, в русском произношении Канцы). Первый возник благодаря новгородцам в 1323 г. При подходящих случаях шведы разрушали Орешек; они отняли его в 1348 г., затем владели им с 1411 г. по 1594 г. и в 1612 г. он еще раз достался Швеции. При устьях Невы, на Фоминых островах, новгородцы когда-то возвели для себя городишко с пристанью и товарными складами. Шведы разрушали его. Кроме двух крепостей на Неве, шведы имели в Ладожском озере небольшую флотилию военных судов, под начальством вице-адмирала Гедеона фон Нумерса.

Малоизвестное шведам Ладожское озеро в представлениях людей того времени было полно опасностей. «В нем, пишет Кельх (Kelch), скрываются не только разные утесы и мели, а оно, кроме того, ядовитое и бурное море; в бурю волны подымаются вверх до половины манты».

Когда Петр хотел начать войну покорением Нарвы и Орешка (Нотебурга), В. Д. Корчмин был послан для разведки по течению Невы и около Орешка, ибо как писал Царь Головину из Воронежа: «Место тут зело нужно: проток из Ладожского озера в море (посмотри на картах), и зело нужно ради задержания выручки». Разведки же производились «зело, зело тайно, чтобы никто не дознался».

Шведов защищали густые леса, болота и дурные дороги. После Нарвского погрома у Ниеншанца находился кроме того ген. Крониорт с отрядом в 7 тыс. чел.

Против него Петр послал окольничего Петра Апраксина. Он стоял в Новгороде и в Старой Ладоге, имея 10 тыс. чел., на половину пехоты и на половину кавалерии.

Начиная с января 1701 г. у Петра зрел гениальный план взятия Нотебурга. План сохранялся в великой тайне, из опасения, что Голландские штаты и Англия могут помочь Швеции. Тайны при Петре умели сохранять. Естественно, что Петру нежелательно было прибытие чужого «сикурса». П. М. Апраксину не было дано большего войска, чтобы придать ему характер наблюдательного отряда. Его задача состояла, во 1-х, в собрании сведений о боевых условиях края; во 2-х, ему надлежало прикрыть от шведов сосредоточение наших войск и оттеснить Крониорта, дабы он не мог подать помощи Нотебургу. На Волхове приказано было изготовить 600 стругов, а по окрестным водным путям переписать частные суда.

Удачные действия Б. П. Шереметева помогли плану: на западе Ингерманландии неприятель был уничтожен. Чтоб Карл не спешил из Польши, принимались меры к усилению сторонников Августа.

Первоначально предполагалось «достать по льду Орешек», т. е. произвести внезапную осаду Нотебурга зимой, доставив людей по льду на санях. Путь испортился в январе; почему «случаем времени» план был оставлен. Но осторожный и дальновидный руководитель дела убедился, что одним Нотебургом нельзя будет ограничиться, а для того, чтобы обладать всем «Ладожским протоком» нужно сделаться хозяином всей Невы.

Родилась мысль о необходимости создания здесь флота для отражения шведов. — 22 янв. 1702 г. последовал наказ о кораблестроении на р. Сяси (впадающей в Ладожское озеро). Застучали топоры на Олонецкой верфи. Стольник Иван Юрьев Татищев на Сяси, а Ив. Яковлев в Олонце строили флейты, шмаки, буеры, галиоты, галеры и разные мелкие суда. Эти распоряжения царя показывают, как много забот причинила Петру флотилия Нумерса в Ладожском озере. Борьба лодок с мореходными судами была затруднительна, но возможна, судя по примеру Азова, где турецкая эскадра отступила от набега казацких лодок. И вот, для «водяного промысла», т. е. военного действия на воде, приказано было строить донские лодки. На них имелось в виду посадить, как под Азовом, казаков.

Энергия Царя препятствий не знала и он решился снарядить и вооружить в Архангельске два малых фрегата («Св. Дух» и «Курьер») и доставить их в Ладожское озеро в августе 1702 года волоком по так называемой теперь «Осударевой дороге» по сухому пути на расстоянии более 160 верст. Для этого прорубались просеки, сооружались гати и выстроено было шесть значительных мостов. Каждый шаг пути приходилось брать грудью, утопая в грязи, падая от изнурения. Царь лично проследовал при фрегатах. Прибавим кстати, что весной 1702 г. Петр вторично находился в Архангельске, ожидая якобы нападения шведского флота. Кажется, это был не более, как маневр, для отвлечения внимания от Нотебурга, который он готовился осадить осенью, когда эксадра Г. фон-Нумерса должна была уйти на зимовку в Выборг. Пока Царь находился в Архангельске — Брюсу и Репнину надлежало подготовить операцию у Нотебурга, создав базу для дальнейших действий в Ладоге. Апраксину предписано было произвести набег на Ижорскую землю, в направлении к Канцам.

Отряд Петра Апраксина бездействовал, страдая неустройством. Он жаловался, что часть конницы — «лапотники». Только 15-го июня Апраксин на соймах и карбасах выслал подполковника Островского, с отрядом в 400 солдат, для разорения селений на Кексгольмском берегу. Отряд сделал первую военную прогулку по озеру. Около устья р. Ворона он наткнулся на эскадру Нумерса. Большая часть шведской команды занята была на берегу грабежом русских деревень. Островский атаковал шведов. Полная неожиданность атаки привела неприятеля в замешательство. Нумерс поднял паруса и поспешно отступил.

В августе, когда получены были, хотя и сбивчивые, сведения о месте нахождения генер. Крониорта, Петр Апраксин двинулся в Ореховский уезд, побывал на Неве и к 10 числу подошел к р. Псосне. Тут он нашел «городок и отводные шанцы» с гарнизоном в 400 чел. при трех пушках. Русские перешли вброд реку, взяли городок и шанцы. Шведы бежали, преследуемые до р. Ижоры. У Ижоры стоял Крониорт; он отступил без боя, введенный в заблуждение разведчиками, сказавшими, что на него наступает армия в 40 тыс. чел. — Петр Апраксин подверг местность страшному опустошению. Ратные его люди «неприятельские их жилища, многие мызы великия и всякое селение развоевали и разорили без остатку». «А генер. Крониорт, убрався с войсками своими, стоит в мызе Дудоровщине» (Дудергофе). 17 авг. Петр, недовольный таким отношением своих воинов к стране «отчич и дедич», ответил: «А что по дороге разорено и вызжено и то не зело приятно нам». «Словесно вам говорено и в наказе сказано, чтоб не трогать, а разорять, или брать, лучше города, нежели деревни».

В начале беспрерывных взаимных нападений у пограничной межи, жители Ингерманландии на свой риск повели разбойнические набеги на русских. Генер. Крониорт издал предписания, грозя за это смертной казнью. Но когда он попросил Карла XII утвердить это положение, король отказался, не усматривая в этом деянии ничего заслуживающего наказания; напротив, он пожелал, чтобы жителям предоставили свободу уничтожать и жечь все, что могут.

24 августа 1702 г. П. Апраксин рапортовал Царю из Ижоры, что полковник Иван Тыртов ходил в Ладожское озеро «плавным караваном» для промыслу и имел на озере бой со шведскими шкунами, которые отступили к Орешкову. 27 августа Иван Тыртов в полный штиль атаковал гребными судами парусную эскадру вице-адмирала Нумерса, стоявшую на якоре близ Кексгольма, причем смелому полковнику удалось сжечь две шкуны, одну потопить, а две взять в плен и уменьшить отряд адмирала на 300 чел. У Тыртова было 30 судов (карбасов) и 1000 чел. солдат. К сожалению, сам Тыртов был сражен пулей. — Нумерс ушел Невой в Финский залив к Выборгу и, таким образом, Ладожское озеро очутилось почти в полном распоряжении русских, а Нотебург лишился своей морской охраны. Постройка донских лодок оказалась, таким образом, вполне целесообразной.

Не смотря на отсутствие путей сообщения, энергичный государь сосредоточил около Нотебурга «большой корпус», кажется, в 10.000 чел., назначив его начальником генерал-фельдмаршала Шереметева. Осадный парк располагал 43 орудиями. Предвидя неизбежность штурма, Царь прибег к своему излюбленному приему и приказал, просеками в лесу, перетащить свирские лодки в Неву. При этом Царь трудился, как простой работник, ободряя других в тяжелом деле. — Русские начали возводить свои укрепления под Нотебургом 26 сентября 1702 г. Ночью подошли два неприятельские судна, однако «наша мушкатерия» принудила их «раковой ход воспринять». В знак осады и желания помощи гарнизон крепости выставил королевское знамя. Из Корелы действительно пришли три шкуны с запасом и людьми. Гарнизон Нотебурга состоял из 450 чел. при 142 орудиях (по шведским данным в крепости находилось только 250 ч. войска). 1-го Октября «генерал Фельт маршалк» Шереметев сделал престарелому коменданту полковнику Густаву Вильгельму фон Шлиппенбаху-младшему предложение сдаться «на способный договор», но так как согласия не последовало, началась пушечная стрельба. Положение Крониорта было таково, что он сам нуждался в подкреплении. Из Ниеншанца он писал Шлиппенбаху: «Неприятель нападает на меня с большой силой, и я принужден буду отступить к Нюэну, но я доверяюсь вашему доброму поведению придти мне на помощь в крайнем случае». Тем не менее, генерал Крониорт прислал отряд в 400 чел. пехоты и роту драгун, при 4 орудиях, под начальством Ганса Иорана Лейона, но ему не удалось проникнуть в крепость и только 50 человек были введены туда. Результаты первых дней бомбардирования были ужасны. Жена коменданта просила о пропуске для неё и всех женщин крепости.

Ответ сводился к тому, что если желают выехать, «изволили бы и любезных супружников своих с собою вывести купно». — Отказ вызвал ожесточенную пальбу с крепостных верков. Наша стрельба причинила два «великих пожара» в крепости. Государь день и ночь находился в траншеях, управляя орудиями своей батареи. Комендант храбро защищался. В стенах крепости пробито было ядрами три пролома. Царь вызвал охотников на штурм, который вышел очень кровопролитным. 11 октября русские со всех сторон учинили «жестокий» приступ; но штурмовые лестницы оказались короткими и взять укрепления не удалось. Шведы отчаянно сопротивлялись, нанося охотникам ужасное поражение. Приступ повторили; но храбрецы сметались целыми рядами. Рассказывают, что Государь, не видя надежды от второго приступа, послал приказание отступить; но доблестный подполковник Семеновского полка кн. М. М. Голицын смело ответил посланному: «Скажи Государю, что теперь я принадлежу не Петру, но Богу». Тот же Голицын велел оттолкнуть лодки от берега. Солдаты, видя, что им осталось победить или умереть, с новым жаром устремились на укрепления и после тринадцати часов кровопролитного боя комендант «ударил шамаду» (сдачу). Царь потребовал сдачи крепости «без всякой лжи и обмана». Это было 11 октября 1702 г. — Войско, воодушевленное царем, — говорится в народной песне — готово идти на трудное дело: взять «белой грудью» крепость (Орешек), к которой нельзя ни подойти, ни подъехать.

Гарнизон по договору был выпущен с распущенными знаменами, при барабанном бое «и с пулями в роту». Мы потеряли 564 ч. убитыми; раненых было около 928 ч. При осаде выпущено было 10.725 снарядов и израсходовано 4.471 пуд. пороха.

Петр был очень обрадован взятием Нотебурга и щедро наградил участников осады. Комендантом назначил князя А. Д. Меншикова.

Во время триумфального шествия в Москву после взятия Нотебурга, Петр, по словам Плейера, был увенчан, перед первыми триумфальными воротами лавровыми венками, что ему очень понравилось.

В письмах царя отражена вся трудность предприятия и значение достигнутой победы. «Хотя и бывали у дела, — писал он Мусину-Пушкину, — однако сие кроме всякого мнения человеческого учинено, но только единому Богу во славу сие чудо причесть». «Правда, — писал царь, — хотя и зело жесток сей орех (Орешек) был, однако, славу Богу, разгрызли, но не без тягости, ибо многие наши медные зубы, т. е. пушки, от того испортились».

Как было Петру не радоваться тому, что островной и каменный Нотебург взят штурмом! Его молодые войска проявляют хорошие боевые качества. «Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила», — сообщал царь Виниусу. Но существовала и историческая причина радости. На объяснительном чертеже осады Нотебурга Петром I сделана надпись: «Таковым образом, через помощь Божию отечественная крепость возвращена, которая была в неправдивых неприятельских руках 90 лет». На медали, выбитой в память взятия Нотебурга, также значилось: «была у неприятеля 90 лет». 11 октября 1702 г., по взятии Нотербурга, Петр писал королю польскому Августу II: «Из завоеванной нашей наследной крепости Орешка».

Прошло 16 лет, но впечатление Нотебурга у Петра не изгладилось. 11 октября 1718 г. он писал Екатерине: «Поздравляем вам сим счастливым днем, в котором русская нога в ваших землях фут взяла, и сим замком много замков отперто». Усмотрев, что ключ от Ингерманландии перешел в русские руки, Петр переименовал крепость Нотебург в Шлиссельбург. «А место тут зело нужно» — припоминаются вновь слова Царя, — который, ценя новое свое приобретение, каждый год 11 октября, если находился в России, имел обыкновение ездить в крепость.

Несколько лет спустя резиденту Веберу довелось посетить Шлиссельбург и он выразил удивление, «как русские могли взобраться на такую крепость и взять ее, с помощью одних осадных лестниц». Крепость была обнесена высокими и толстыми стенами.

В том же 1702 г. «поп города Олонца Иван Окулов», собрав до тысячи человек пеших охотников из жителей Карельской земли, разбил неприятельские заставы, победив до четырех сот шведов, захватил знамена, всякое оружие и лошадей «довольно». За содействие «открытию врат в шведскую область» Царь наградил Окулова.

«Немного позже (1703 г.) губернатор кн. А. Д. Меншиков с татарами и калмыками ходил по Ладожскому озеру к городу Кореле, с намерением овладеть им внезапным нападением, «но экспедиция не удалась, понеже неприятель сведал, только взято в полон несколько десятков обывателей уездных».

По покорении Нотебурга Петр стал готовиться к взятию Ниеншанца.

Ниеншанц отстоял от Нотебурга в шести милях и приходился у устья р. Охты, против нынешнего Смольного. Шведы называли его Nyenskans, финны — Nevanlinna, русские Канцы, Ниеншанц, Новые Канцы. Основание этой крепости положено было Торкелем Кнутсоном в 1300 г., во время одного из его походов. Крепость предназначалась для операционной базы против карел и называлась первоначально Ландскрона. Но новгородцы на следующий же год разрушили ее, придя сюда под начальством Андрея Александровича. Шведы ее возобновили. Дальнейшая определенная борьба за обладание невскими берегами наблюдается при Иоанне Грозном в конце XVI ст., когда победителем русских явился Понтус Делагарди. Тогда же шведский король Иоган III присвоил себе титул «великого князя Карелии, Ингерманландии и Шелонской пятины» в России, «и герцога Эстов» в Ливонии. В 1583 г. Иоанн IV составил план крепости на Неве против Нотербурга и предлагал передвинуть русскую границу от Систербека к Неве; но затею пришлось оставить, вследствие успехов шведов при Федоре Иоанновиче.

В 1656 г. русские впервые, при Алексее Михайловиче, осадили Ниеншанц; в июне они взяли крепость, но в сентябре возвратили ее шведам.

Против крепости, на той же реке Охте, возник город Ниен. Он вел значительную меновую торговлю. Густав II Адольф предполагал устроить в нем склады и сосредоточить здесь торговлю русских и иностранцев, которая производилась тогда в Архангельске. Русские после переговоров согласились. Ниен получил стапельное право, получил в 1647 г. городское устройство, герб и иные льготы, но в 1681 г. он был истреблен пожаром.

Высшая власть над городом принадлежала губернатору Ингерманландии и Кексгольма. С первой половины XVII ст. здесь, в Лиене, находилась его резиденция. Но в 1651 г. он избрал себе новое место жительства в Нарве.

Этнографический состав города был разнообразен, ибо сюда жители привлекались искусственно. Более всего было шведов и финнов из Саволакса и Карелии. Финны занимались ремеслами. Немцы из остзейских провинций составляли денежную аристократию. В 1640 г. население не превышало 294 ч., а в конце века достигло до 2 тыс.

Все внимание обращено было здесь на развитие торговли, главным предметом которой для Ниена являлся хлеб. Жители добивались разных прав и между прочим права ездить в Персию. Переговоры с Московией показывали, что наши цари не соглашались пропускать шведов по всем своим владениям. Шведы вообще терпели некоторые стеснения: им не разрешали строить торговых домов во Пскове, не выдавали паспортов без подарков (или взяток), они жаловались, что русские употребляли неверные весы, шведам не разрешали прямым путем выезжать за границу и т. п. В свою очередь русские взводили целый ряд обвинений на шведов. Развитию торговли мешали разные обстоятельства; подводы стоили дорого, вывоз из России был обставлен стеснительными условиями. После Кардисского договора права шведов, кажется, несколько расширились. Шведы особенно усердно хлопотали о том, чтобы русские сосредоточили свою торговлю в балтийских гаванях. Но вековая вражда России со Швецией препятствовала теснейшим торговым сношениям.

В городе Ниене было два прихода — шведский и немецкий. Право иметь свою церковь немцы получили лишь в 1640 г. при Христине. При Густаве II Адольфе в школе преподавались шведский, немецкий и русский языки. При училище состоял русский дьяк. Во времена Христины в Ниене была русская школа и ей в дар правительство принесло русскую библию. При Христине же возникли шведские школы.

Тихону Никитичу Стрешневу приказано было озаботиться набором солдат и драгун; фельдмаршалу В. П. Шереметеву велено быть готовым к «генеральному походу» к весне, а надзирателю артиллерии Андрею Андреевичу Виниусу — прислать зимним путем артиллерийские боевые припасы. По сплавным рекам надлежало заготовить суда и паромы.

Петр, понимая стратегическое и торговое значение Невы, торопился военными операциями, так как из политического мира доходили тревожные слухи. Царь опасался появления шведского флота в Финском заливе; он знал, что Голландия и Англия старались примирить Карла с Августом, чтобы освободить саксонцев и иметь в них возможных союзников в войне с Францией; на юге, вследствие интриг Турции, Крымский хан грозил войной. Настроение Царя видно из его письма от 6-го апреля 1703 г. к Шереметеву: «больше не могу писать, только что время, время, время, и чтобы не дать предварить неприятелю нас»...

По сказке ладожан петровского времени, крепость Канцы имела старый вал без башен, а за валом деревянные рогатки и ров. Земли под крепостью всего с десятину. Около крепости посад (город) Канецкий в 400 дворов. — В крепости один дом воеводский и 10 солдатских дворов. Впоследствии Петр определил, что, «город гораздо больше, как сказывали, однакож не будет с Шлиссельбург», а «Ведомости» 1703 г. расписали Канцы, как «славную Свейскую крепость, у которой изрядная карабельная пристань».

23 апреля 1703 г. Б. П. Шереметев выступил из Шлиссельбурга по правому берегу Невы к Ниеншанцу с 20.000 войска (по другим сведениям 16.025.). Шли лесами. На другой день он выслал «плавным путем» отряд в 2 тыс. чел. под начальством полковн. Нейтгарда и капитана Преображенского полка Глебовского, для рекогносцировки. Этот отряд произвел маленькое нападение на шведский пост в 150 чел., а некоторые храбрецы взобрались даже на вал крепости, но не могли там удержаться. Пока устраивались генерал-инженером Ламбертом батареи для предстоявшего бомбардирования, подошли барки с орудиями, бомбами, шанцевым инструментом, фашинами и пр. «Великий, Государь, Его Царское Величество, имея тщание свое к побеждению неприятеля и хотя оного воевать неотступно, из Шлиссельбурга пошел в воинский поход под Канцы водой». Царь «яко капитан бомбардирский» на 60 лодках с преображенцами и семеновцами опустился по Неве мимо самой крепости для осмотра местности. С крепостных верков был открыт немалый огонь, но эта стрельба никакого вреда не причинила. Приготовления продолжались. «За помощью Вышнего, все дал Бог здорово, — писал Головин, — и наши войска кругом города облегли, и уже шанцы к самому их рву приведены. 30 апреля все было готово. Б. Шереметев послал больному и старому коменданту Ивану Опалеву (по шведскому произношению Иогану Апполову) письмо с увещанием сдаться. Тот ответил, что будет защищать вверенный ему город. Тогда, в 7 часов пополудни, наши батареи начали стрельбу. Помощи от генер. Крониорта не было. Переговоры возобновились, именем Царя Шереметев обещал осажденным «добрый аккорд» и крепость сдалась 1-го мая (1703 г.) «Неприятель, — пишет Головин, — не утерпя нашего промыслу, город сдал и введены в него Царского Величества войск два полка солдатских, Преображенский и Семеновский; и никакого войскам Царского Величества урону под ним нет». Шведскому гарнизону в 600 чел. позволено было отступить к Нарве с распущенными знаменами. Русский конвой охранял шведов на пути от наших отрядов. Крепость переименовали в Шлотбург (Замок-город). — Русским досталось «множество пушек и иных всяких припасов». Царь благодарил Всевышнего «наипаче за приобретение желаемой морской пристани». Не забыт был затем и Бахус — Ивашка...

Ключ и замок от входа и выхода Невы были теперь в руках русских, а «врата (в Европу) отверсты».

Андрей Виниус, поздравляя Петра I по случаю взятия Ниеншанца, писал, между прочим: «Веселитеся русские, под игом железным шведской неволи, стонящие люди, яко прииде избавление ваше и воссия вам свет православия». Вероятно Виниус намекает на те времена, когда после Столбовского договора (1616 г.) жители Ижорской земли принуждались к перемене веры. «До 1612 г. земля Ижорская сохраняла свой русский вид».

По взятии Ниеншанца большинство жителей переселилось в Выборг. В «Петербургских Ведомостях» было напечатано: «Мы здесь (в Ниене) живем в бедном постановлении понеже Москва в здешней земле зело не добро поступает и для того многие люди от страха отселе в Выборг и в Финляндскую землю уходят, взяв лучшие пожитки с собою». В Выборге они прочно обосновались и явились родоначальниками местного дворянства.

Один из беглецов, слепой и параличный воин Иоган Иогансон подал прошение королю, в котором между прочим едва ли обо всем вполне справедливо писал: «Приношу жалобу Вашему Величеству о том, как немилосердно, не по христиански и перед Богом непростительно обращался со мной безбожный и тиранический неприятель — русский, который не только лишил меня зрения, но и заживо сжег мою невестку и изжарил наших троих детей.. О, Боже, какая тирания! Сначала при Ниеншанце в Ингерманландии, откуда мы в тот раз в великом бедствии, нужде и опасности жизни бежали, а затем два раза нас преследовали, ограбили небольшое наше имущество, так что мне едва удалось спасти свою жизнь и бедную мою старуху (оба мы были наги). Жатву взял неприятель».

Согласно другим источникам, которые представляются историку Выборга, Габриэлю Лагусу, весьма надежными, Царь обошелся с капитулировавшими особенно хорошо и предупредительно. Об этом свидетельствовал в то время капитан Стобеус, ездивший в Сестрорецк, для приведения в порядок укреплений. Правда, шведские солдаты задержаны были на восемь дней в Ниеншанце, но сделано это было из опасения тайных мин в крепости. У них отняли также хорошее оружие и взамен дали похуже. — 36 человек из сдавшихся поступили в русскую службу. По словам другого свидетеля, цейхвахтера Томаса Весслинга, которого адмирал Нумерс послал в русский лагерь разузнать о пленных, Царь оказал им такую вежливость, которая почти напоминала о временах рыцарства. Так, например, он дозволил шведскому пастору хоронить на шведском кладбище павшего поручика Килиана Вильгельмса, и объявил, что в память его будет носить его шпагу.

Брауншвейг-люнебурский резидент Ф. Ф. Вебер осматривал Ниеншанц. По его описанию крепость эта находилась в расстоянии мили от Петербурга. Материал разрушенных домов употребили на обстройку Петербурга. — Жители, производившие порядочную торговлю в Остзейском мире, захвачены большей частью в плен, а незамужние девицы взяты в услужение царицей, княгиней Меншиковой и другими знатными дамами и затем повыданы замуж.

Шведы, не зная о том, что Ниеншанц пал, пришли 2 мая с флотом (в девять судов), под начальством вице-адмирала Нумерса. Со взморья раздались два обычных у них пушечных выстрела — «лозунг» Ниеншанцу о приходе на выручку крепости. По приказанию Шереметева с крепостного вала ответили также двумя орудийными выстрелами. Выстрелы продолжались ежедневно, пока Нумерс, задержанный противным ветром, стоял против нынешнего Екатерингофа. 6 мая (1703 г.) шлюпки вошли в Неву за лоцманом. Русские пожелали схватить матросов, но им удалось задержать только одного, от которого узнали о судах и адмирале. Шведы, ничего не подозревая и ничего не узнав, направили одномачтовый галиот и двухмачтовую бригантину («Гедан» и «Астрель») в Большую Неву. Об этом доложили Петру. Царь посадил солдат от обоих полков своей гвардии на 30 лодок и сам «тихою греблею» повел их ночью 7 мая на шведов. В атаке на абордаж участвовала лишь половина сих лодок. Из 77 чел. шведского экипажа остались в живых только 19 чел., «понеже неприятель пардон зело поздно закричал». Петр первый вошел на «Астрель» с ручными гранатами. «Смею и то писать, — говорилось в письме Царя к Федору Матвеевичу Апраксину, — что истинно с восемь лодок в самом деле были». Адмирал Нумерс со своей эскадрой остался лишь зрителем печальной участи своих посыльных судов, так как узкий фарватер Невы помешал прийти на помощь. 8 мая оба «обордированных» судна были доставлены к Шлотбургу.

В деле, вместе с «капитаном от бомбардиров», находился и поручик Меншиков, «понеже иных на море знающих не было». Пушек и лодок наши не имели и потому против орудийного огня неприятеля пришлось выступить «с одною мушкетной стрельбою». «Получившие викторию» — бомбардирский капитан и поручик, он же «Шлиссельбургский и Шлотбургский комендант», «учинены были кавалерами ордена Св. Андрея» (Первозванного). В память этого события выбита медаль с надписью «Небываемое бывает».

Чтобы описанное дело предстало в надлежащем историческом освещении, необходимо пояснить, что в исходе XVII ст. в Швеции для разных надобностей при корабельном флоте строились малые посыльные суда, которые, хотя и числились военными, но по своей конструкции ни в чем не разнились от прочих коммерческих судов того времени. Все различие их состояло в том, что в их бортах повыше палубы прорезывались отверстия или порты для постановки мелкокалиберных орудий. Одномачтовое судно «Гедан» имело вид грузового палубного коммерческого судна.

Первая морская победа чрезвычайно обрадовала Петра, как это видно из его писем к своим приближенным Н. Ю. Рамодановскому, Б. А. Голицыну, T. Н. Стрешневу и др. Он особенно был доволен тем, что через Неву России открывался путь в Балтийское море и являлась возможность торговых сношений с Голландией, Данией и Англией.

«Таким образом, — как писал Царь Паткулю, — Господь Бог посредством оружия возвратил большую часть дедовского наследия, неправильно похищенного. Умножение флота имеет единственной целью обеспечение торговли и пристаней. Пристани эти останутся за Россиею; во-первых, потому, что они сначала ей принадлежали, во-вторых, потому, что пристани необходимы для государства, ибо через сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть».

Петр обладал Невой на всем её протяжении. Русское владычество было вновь водворено на её берегах. По Неве русские стали плавать беспрепятственно, как при Вещем Олеге, Владимире Св., Ярославе Мудром. Но только по Неве. Из русских первых «Ведомостей» узнаем, что «11 фуркатов пришли, чтобы не допустить московским войскам кораблями из Ноте-бурга в море приходить». Петр имел речную флотилию, но боевых судов у него не было и отразить шведские корабли, стоявшие все лето близ устьев Невы, он не мог. Петр планировал поэтому так, чтобы выиграть время для устройства флота на Свири.

Военный совет, собранный по взятии Канец (Ниеншанца), должен был решить: «тот ли шанец крепить или иное место удобное искать». Совет усмотрел, что целесообразнее отыскать новое место для крепости, чем возобновлять старую крепостцу. Остров Энисаари, Люст-Эйланд, был признан более подходящим и на нем 16 мая 1703 г. заложена Петропавловская крепость, около которой сейчас же начал возводиться С.-Петербург. На месте, занятом Петербургом, жил шведский помещик с немногочисленными финскими крестьянами и рыбаками.

По описанию очевидца, жители петербургской местности были здоровый и от природы дюжий народ, говоривший необыкновенно скоро на особом финском языке. Носил он лыковую обувь, плоские шапки, а за поясом — небольшой топор. К его лютеранской религии примешано было много суеверных языческих обрядов.

Хозяйство у него было очень скудное и дурное. Избы строились на русский лад, большей частью из одной комнаты. Вместо окон — маленькое отверстие, с задвижной дощечкой. У зажиточных встречалось крошечное окошечко, в две ладони, из слюды, бумаги, или пропитанной маслом холстины. Постелей в деревнях не знали. Лежали все вповалку, тут же пристраивались собаки, кошки, свиньи, куры и пр. Освещали избу лучиной.

Взяв Канцы (Ниен), Петр повелел срыть его укрепления и свои батареи, возведенные для завоевания этой местности. Вместо шведского города возникло Охтенское адмиралтейское селение, которым царь дорожил для своего судостроения. Здесь он устроил смольный склад (двор), церковь и пр. На этом дворе хранилась смола для всего его флота. Двор огорожен был палисадом и охранялся от огня крепкими караулами. В охтенском селении сосредоточивались плотники — переведенцы из разных городов для корабельного и галерного строения. Для них сооружен был храм во имя св. Иосифа Древодела. В 1718 г., на берегу Фонтанки, против Летнего Сада, Петр велел выстроить Партикулярную Верфь, где строились всякие мелкие парусные и гребные суда. Петр хотел, чтобы жители новой его столицы без всякого страха «по водам ездили» и для этого им «безденежно» раздавались суда, сделанные по европейскому образцу. Царь желал, чтобы по воскресным дням жители совершали на этих судах прогулки и всякие «экзерциции», а в тихую погоду собирались целой флотилией и по нескольку часов катались «по Неве реке».

Крепость была построена непостижимо скоро. Землю носили или в полах своей одежды, или в небольших рогожных мешках. В четыре летних месяца 1703 г. крепость была вчерне окончена. Строили крепость и «Парадиз» вместе с русскими финны и ингерманландцы. На мысе Васильевского острова — где ныне биржа — Петр устроил передовой оборонительный пункт.

Тысячи народа заняты были на прежней земле водской пятины возведением укрепления и постройкой домов, а на волнах взморья покачивались суда эскадры Нумерса, у Сестры-реки стоял отряд генерала Крониорта, который, — как значится в первых русских «Ведомостях», — укреплял Карелию и Финляндию. Эти обстоятельства Петра не смущали. Вся Европа удивилась столь отважному предприятию, — писал один иностранный историк; да и не без основания. Петр начал дело столь великой важности в самое то время, когда казалось, что «настоящая война имеет одна занять все его попечение» ...

Таким образом, на земле древней Новгородской пятины возникла будущая столица новой Империи.

В факте основания Петербурга крылась угроза Выборгу. О постройке нового города русские сведений не распространяли, и когда встречались с отрядами, превосходившими их в силе, неизбежно отступали, чтобы не потерять людей, могущих дать сведения о заложенном укреплении.

В пределы новой крепости никого постороннего не впускали. Крестьяне, привозившие для продажи свои продукты, останавливались у ворот; припасы отбирались и продавец ожидал уплаты вне крепости. Однажды из Стокгольма прибыл парламентер, для переговоров о пленных. Далеко от крепости ему завязали глаза. Когда повязку сняли, он находился в большом зале. Его встретил русский с длинной бородой, в туфлях, он прогуливался по полу и курил трубку. Комендант Брюс, немец по происхождению, но московский уроженец, принял письмо и заговорил на чисто шведском языке, причем рассказал, что у него в крепости 150 орудий, но трубача к окну не допустил. Рядом в комнате находился молодой человек высокого роста, перед которым все снимали шляпу. Вот, все что знали в Выборге осенью 1703 г. о новом создании Петра Великого.

Эренмальм, описывая Петербург (1710 г.), разделяет его на четыре части: крепость, русскую слободу, слободу немецкую и Васильевский остров. Он очень сожалел, что Швеция потеряла этот город, так как вместе с тем утратила и свою безопасность, пока этот разбойничий вертеп остается в пределах России.

Против крепости, к востоку от неё, на нынешней Петербургской стороне, были расположены дома Государя и Меншикова, торговые ряды, домики и шалаши для рабочих. На ингерманландской стороне р. Невы, у адмиралтейства, возведены были дома чиновников и служителей морского ведомства; здесь же жили иностранцы, принятые на русскую службу. Далее, у устья р. Фонтанки, находился бивачный лагерь. В 1706 г. начались каменные работы по переустройству Петербургской крепости. — Кроме галерных каторжников здесь находилось до 6.000 рабочих. Каждые три месяца их заменяли новой партией такой же численности. В бытность свою в Петербурге, Петр ежедневно посещал работы, а во время отсутствия он уведомлялся о ходе их каждой почтой.

В Петербург Вебер приехал 19 февраля (2-го марта) 1714 г. Первое впечатление, произведенное на него этим городом, было довольно странное. «Вместо воображаемого мною порядочного города, я нашел тогда кучу сдвинутых друг к другу селений, похожих на селения американских колоний. Ныне же (не позже 1719 года), — город этот по своим роскошным дворцам, по количеству домов (около 35 тыс. больших и малых), и в особенности по тому краткому времени, в которое они были выстроены, по справедливости может считаться чудом света». Несомненно,

Тот же Вебер удостоверяет, что для постройки крепости, сооружения общественных зданий и кораблестроения в Петербурге сосредоточено было более 40 тыс. рабочих. На помощь к ним присланы были финские крестьяне и пленные шведы. Говорили, что до ста тысяч рабочих погибло при возведении Петербурга, ибо питаться им приходилось преимущественно кореньями и капустой; хлеба же почти в глаза не видали.

По финской легенде Петербург был построен на воздухе и затем сразу опущен на болото, из опасения, что иначе он мог по частям потонуть.

Много нареканий делалось на Петра за основание северной столицы среди болот. Но «Новый город основан был там, — читаем у С. Соловьева, — где Западное море всего глубже входит в восточную равнину и более приближается к чисто русской земле».

Основав город, Петр продолжал свои отважные шаги на военном поприще. По выражению финского историка, русский орел вонзил свои когти в шею шведского льва. «Войска великого государя» — писал Головин 25 июня из Шлотбурха — стоят ныне в Ингрии и чинят непрестанные на отвращение неприятеля паники».

Дошла очередь до Крониорта. Надлежало серьезно посчитаться с его отрядом. Крониорта обвиняли в бездействии за то, что он не подал помощи ни Нотебургу, ни Ниеншанцу. Генерал оправдывался слабостью своего отряда и недостатком провианта.

Излишняя осторожность им тем не менее была проявлена. Только в 1703 г. он перешел к активным действиям. В июне произошла аванпостная стычка на Карельской границе около Лембола; русских принудили к отступлению. — Затем отряды Крониорта, подойдя к Лахте (9 верст от Петербурга), захватили нашу заставу. Около строящейся крепости забили тревогу и вскоре он поплатился за свою смелость. 7 июля Государь выступил из Петербурга с двумя полками гвардии и с четырьмя драгунскими. — В Преображенском и Семеновском полках, коими командовал ген. Чамберс, находилось около 5 тыс. чел.: конные полки состояли в то время из 700 или 800 всадников, следовательно у Царя было примерно 8 тыс. чел., у Крониорта только 4 тыс.

Крониорта «нашли» (9 июля 1703 г.) у р. Сестры, которая составляла границу между (русской) Ингерманландией и (шведской) Финляндией. Он с удивлением заметил, что русские шли не с криками и разрозненными отрядами, а выступали молча, в стройном порядке, согласно правилам военного искусства. Русские совершили «жестокую переправу», так как неприятель жарко «боронился» и «непрестанно из 13 пушек стрелял». Однако, начальник авангарда, драгунский полковник Рен, овладел переправой на реке и отбросил неприятеля, который, видя «наших дерзновение», убрал орудия и стал отступать.

В виду тесноты дороги, участие в деле могли принять только драгуны. Пройдя версты две, открылась поляна около Иоутсельке (loutselkä). Драгуны кинулись в атаку на неприятеля, давшего «бой фрунт на фрунт». Когда же за конницей показалась наша пехота, неприятель скрылся в лес. Началось преследование, причем «зело много порубили, понеже солдат брать живьем не хотели».

Крониорт отошел к Выборгу, предполагая, что этот город являлся целью русского похода. — Это сражение один из шведских писателей (Sjögren) называет «завоеванным отступлением».

Потери шведов определены примерно в тысячу человек, «а подлинно знать невозможно».

Возвращаясь в Петербург, Петр разорил по дороге Валькиасаари и другие местечки. Крониорт, опасаясь осады, принялся за укрепление Выборга.

Петр занялся своими делами, убедившись из донесения Ивана Бахметева, что со стороны Финляндии ему опасность не угрожает. На р. Сестре была устроена застава из двух драгунских полков. Гвардия же и дивизия Репнина расположилась в Петербурге.

Нумерс наблюдал за устьем Невы до глубокой осени, а затем удалился в Выборг на зимовку.

На ген. Крониорта поступали жалобы и король разрешил ему вернуться к своим губернаторским обязанностям, после чего он вскоре — в конце 1703 г. — умер в Гельсингфорсе. Его заместил генерал-поручик Георгий Иоган Майдель, сопровождавший Карла XII в его походах и неоднократно отличившийся на полях сражений. Назначение Майделя не возбудило никаких надежд. Общее мнение было таково в Финляндии, что дело в состоянии поправить один только король, но он «увяз в Польше».

Генерал-лейтенант Майдель начал с обучения войск. В это время русские отряды произвели несколько нападений. По льду они пришли к Ваммельсу и напали на шведский караул; у Новой Кирки опустошили дом пастора; из Куолема-ярви увели несколько человек; на лыжах ходили к ближайшим шхерам и т. д.

В свою очередь Майдель сделал несколько нападений на Петербург и его окрестности, но они ни к чему не привели. Его боевые силы, — как говорит историк Финляндии — «к сожалению» были столь незначительны, что не мог рассчитывать на успех.

10-го февраля 1704 г. шведские партии подошли к нашим пограничным караулам и забрали одного из четырех человек в плен. 27-го февраля Петербургский комендант полковник Рене двинулся с 2.300 чел. пехоты и конницы к Выборгу, оттесняя в глубь страны попадавшиеся ему на пути шведские заставы. Встретился он и с значительными силами Майделя, но дело ограничилось аванпостными стычками.

20-го Мая 1704 г. собрались в поход на Корелу (Кексгольм) гвардия, Ингерманландский полк и дивизия кн. Репнина. Войска водой пошли вверх по Неве. Петр поплыл за ними; но поход не состоялся, в виду полученных известий о приходе шведов к Нарве.

В мае же Майдель подходил к Петербургу и выстоял огонь его укреплений. Недостаток фуража побудил его отойти к Валькеасаари (Белоострову) — явление довольно обычное в походах того времени. Кроме того, его сдерживало быстрое течение Невы. Все это, вместе взятое, убедило Майделя в необходимости совместного действия с флотом. И вот летом 1704 г. Майдель, одновременно с флотом, бывшим под начальством вице-адмирала де-Пруа, предпринял экспедицию к ново-невскому городу, дабы тем облегчить участь осажденной Нарвы. — 1000 чел. было посажено на суда, а 3000 Майдель повел сухим путем.

Комендант Петербурга Роман Виллимович Брюс, узнав о тесной связи, поддерживаемой между эскадрой де-Пруа и отрядом ген. Майделя, распорядился высылкой по Выборгской дороге 2000 разведочного отряда казаков, запорожцев и татар. Аванпосты встретились у Черной речки. Наша кавалерия сбила шведов, захватив нескольких пленных. Но у каменной кирки (не доезжая 8 верст до р. Сестры) русские войска были встречены пушечным огнем всего отряда Майделя и коннице пришлось отступить 11 июля под защиту крепости Петербурга. Во время отступления татары прирезали шведских пленных.

В ночь на 12-е июля Брюс приказал на нынешней Петербургской стороне спешно насыпать «линию... с батареями», на которые «довольное число пушек поставить». Утром 12-го числа пришел Майдель и установил свои орудия против позиции Брюса. Открылся артиллерийский бой. Перестрелка продолжалась четыре часа. Майдель отступил по той же дороге, по которой пришел.

24-го Ноля Брюс писал Меншикову, что конный разъезд из 20 астраханцев, посланный для разведок, привез известие о нахождении Майделя за р. Сестрой, через которую все мосты «порублены» и «разметаны». Опасения шведов были напрасны: Брюс не имел столько войска, чтобы начать наступление.

В августе Майдель задумал укрепиться в устьях р. Охты, на месте уничтоженного Ниеншанца. Он приблизился к Неве и расположился «засадами» в лесу. Но переправиться через реку он не мог, за неимением средств. В тот же день к Брюсу послан был барабанщик с письмом о сдаче Петербургской крепости. «Не угодно ли господину генерал-поручику удалиться в свою землю, а меня таким писанием пощадить», ответил Брюс. В ночь на 6-е августа 1704 г. шведы стали готовиться к переправе через Неву и «работали топорами». Дело кончилось тем, что 9 августа Майдель отступил по Корельской (Кексгольмской) дороге. Он был поражен быстрым ростом Петербурга и предсказал городу большую будущность.

Одновременно с попытками оттеснить русских от Невы, делались нападения на вновь возникший Кронштадт.

По уходе эскадры Нумерса, Петр на галиоте вышел в «заветное море — предмет его давних и самых пылких желаний». Его гений сразу оценил значение Котлина для строящегося Петербурга. На отмели Котлина царь приказал, поэтому, возвести укрепление и в 1704 г. подле Котлина возвышалась уже деревянная трехъярусная башня — батарея с земляными насыпями. Здесь было поставлено 14 орудий. Кроме того, для лучшей защиты прохода на самом Котлине построили батарею на 60 орудий. Здесь, на острове, Петр поставил «морскую стражу» Петербурга, приказав, в инструкции коменданту Кроншлота: «содержать сию ситадель, с Божиею помощию, аще случится, хотя до последнего человека». Порт в Кроншлоте стали строить только в 1712 г. Название же Кронштадт появляется лишь в 1723 г.

Едва возник Кроншлот, как ему пришлось вести серьезную борьбу за свое существование. В то время, когда генер. Майдель тревожил Петербург 12 июня 1704 г., небольшая эскадра (из 12 судов) адмирала де-Пруа подошла к Кроншлоту, но была отбита.

Что делалось в это время на других театрах военных действий?

Карл, как мы видели, в своем воинственном ожесточении ушел в Польшу преследовать Августа.

Нашему послу в Польше (с апреля 1701 г.) князю Григорию Федоровичу Долгорукому было поставлено задачей, «чтобы Швед глубже завяз в Польше» и тем дал Петру время постепенно утвердиться в Лифляндии по соседству с Ингрией, захватывая город за городом, ибо «шведы не крепостей ли ради основательны и смелы суть в сих землях».

Начальствование русскими войсками в Лифляндии Царь вверил В. П. Шереметеву. «Теперь истинный час», писал Петр, торопя Шереметева действовать. Первые его действия были неудачны, но вскоре он в своем «генеральном походе» оправился и одержал над шведами несколько побед, которые очень порадовали Петра и подняли дух русских. В декабре (29) 1701 г. Борис Петрович Шереметев разбил Шлиппенбаха при Эрестфере. «Слава Богу! — произнес Царь, узнав о победе, — наконец достигли мы того, что шведов уже побеждаем».

Лифляндии по желанию Царя русские не щадили, дабы лишить врагов всякого убежища. Это показывает, что первоначально Петр не имел намерения присоединить ее к своим владениям. «Все разорили и запустошили без остатка», — доносил новый генерал-фельдмаршал и андреевский кавалер.

В мае (8-го) 1703 г. Шереметев двинулся к Копорью. Но теперь уже Петр писал ему: «Для Бога... чтобы не жгли и не разоряли, а паче тех коим письма (универсалы) даны; ведаешь какие люди татары и казаки».

14 мая пали Ямы (Ямбург), а 27 мая, после доставки мортир, Копорье, почему Шереметев писал: «Музыка твоя, Государь, мортиры — бомбами хорошо играет. Уже шведы горазды танцовать и фортеции свои отдавать». В 1704 г. (13 июля) после продолжительной осады из «огненного пира», как выразился Царь, пал Дерпт. «Итак, с Божиею помощию сим нечаемым случаем, сей славный отечественный град паки получен», — писал Петр, помня, что (Дерпт) Юрьев был основан русским вел. князем Ярославом (в XI веке).

В том же 1704 году, в августе (9-го), были взяты штурмом город Нарва и крепость Иван-город, чем отчасти была залечена старая рана. Прежний комендант Рудольф Геннинг Горн самоотверженно отстаивал Нарву, как и в 1700 г., но условия защиты были уже иные и он должен был сдаться с гарнизоном в 1800 чел. «Где четыре года тому назад Господь оскорбил, тут ныне веселыми победителями учинил, ибо сию преславную крепость шпагой в три-четверти часа получили», читаем в письме Царя. Падение Нарвы грустно отозвалось в Швеции и немало повлияло на общее настроение. После капитуляции коменданта Иван-города Магнуса Сегерстроле, можно было к радости Петра считать Ингерманландию завоеванной.

Петр, получив хорошие вести также от своих полководцев, действовавших в Эстляндии, не сомневался в дальнейшем ходе дела на южном берегу Финского залива. «Итак, при помощи Божией, Ингрия в руках», писал Петр Ф. М. Апраксину.

В исходе 1704 г. Петр В. праздновал в Москве расширение России до моря. Войско входило в город через семь триумфальных арок, сопровождаемое знатнейшими пленниками и пушками-трофеями. На одной из триумфальных колесниц была изображена карта Ингрии, а под ней надпись: «Мы ни чужой земли не брали, ни господствовали над чужим, но владеем наследием отцов наших, которое враги наши в одно время неправильно присвоили себе. Мы же, улучшив время, опять возвратили себе наследие отцов наших».

27 января 1705 г. П. М. Апраксин имел с 2 тыс. частный успех у Сердоболя и прикрывал Олонец низовой конницей и разъездами. Государь, оценивая инициативу Апраксина, писал ему: «зело с удовольствием уразумев от вас нарочитого поиску над неприятелем».

Оборонительными средствами Петербурга заведовали: обер-комендант Р. В. Брюс и вице-адмирал Корнелий Иванович Крюйс (Крейс, Cruis). Последний был принят Петром на русскую службу в Амстердаме по контракту и, отличаясь большим знанием своего дела, являлся олицетворением честности и правдивости. — Ему удалось дать отпор морским силам Швеции у Кроншлота. Он не без труда вывел первый раз русский флот на рейд, так как недоставало многого, начиная с людей (на судах у него было 3 тыс.).

Утром 4 июня 1705 г. неприятельский флот приблизился к острову. Эскадрой (в 22 вымпела, на бортах которой находилось 2.340 чел. судовой команды) начальствовал адмирал Анкаршерна; с ним были вице-адмир. Де-Пруа и контр-адмирал Шпар. Шведы шли на полных парусах и совершенно не ожидали встретить того, что увидели. Наш, флот и Ивановская батарея были атакованы (6 июня), но к вечеру неприятель отошел. Его продолжительной стрельбе помешал ветер, раскачавший суда. Через четыре дня (т. е. 10 числа) атака шведов была повторена, но также без успеха. «Неприятель, — как выразился Крюйс, — нашим бомбам честь воздал, для того от острова (Котлина) отстал». 14 июня неприятель вновь подошел к нашей оборонительной линии, но скоро отступил под жарким огнем батарей.

21 числа из Петербурга пришли два новых судна с мортирами и Крюйс из оборонительного положения готовился перейти в наступательное. Неприятель заметил это и, не пожелав принять атаки, ушел по направлению к Биеркэ, на «фордевинд побежал», — как писал Крюйс, — расставив по мелям фальшивые вехи. За неприятелем наблюдали выставленные по берегу «добрых матрос».

В то время, как флот отбивался от шведов у Котлина, Майдель, имея 4 тыс. войска, угрожал Петербургу с сухого пути. О совместном действии флота и армии шведов русские узнали от шведских пленных, которые рассказали, что ген. Майдель «был у адмирала Анкаршерна на корабле, где они согласились, чтобы адмиралу флотом овладеть островом Котлин и эскадру Российскую разорить, а ген. Майдель, пришед к Петербургу, оным овладеть же, и учинить им между собою коммуникацию: однакож то их намерение не сбылось».

Атаковать верки Петербургской крепости шведский генерал не решился и ограничился тем, что выслал 4 июня 1705 г. отряд в 1.000 чел. пехоты и 900 конницы на Каменный остров. Неприятель сжег здесь три деревни и ушел обратно за 25 верст от Петербурга. 23 июня войска Майделя вновь переправились на лодках на Каменный остров. Произошла артиллерийская перестрелка. Сбитый с острова неприятель ушел за большую Неву к стороне Выборга.

Затем Майдель перешел к Ниеншанцу и, оставив здесь отряд, двинулся к Шлиссельбургу. Крюйс прислал две шнявы в Неву.

На них конница поднялась вверх по реке. По высадке конницы и тысячи пехотинцев на правый берег Невы произошла стычка. Шведы пытались обойти наш отряд, но бдительный Брюс, заметив это, принял меры. Майдель пробродил еще некоторое время около Невы, причем происходили мелкие схватки, но кончилось тем, что шведский генерал ушел к Выборгу, ничего существенного не сделав. Однако, демонстрация Майделя привела в движение все вокруг Петербурга: «пороховую» казну из Ладоги вывезли в Новгород; Царь повелел выслать в Ингерманландию побольше войск из внутренних губерний, а пленных шведов разослали по городам «в крепкия места».

Майдель убедился, что «ничего не может против Петербурга сухим путем сделать». Он в сущности испугался превосходства русских сил и потому оставил город в покое. Финляндские писатели упрекают генерала за обнаруженную слабость и находят время для продолжения кампании особенно благоприятным, в виду того, что половина цитадели Петербурга была повреждена пороховым взрывом.

В то же лето 1705 г. шведы сделали еще одну попытку повредить Кроншлоту и нашему флоту у Котлина. 10 июля на северном фарватере показались неприятельские суда, производившие рекогносцировки. 14 числа пришла вся эскадра в 24 вымпела. «Наши, как добрые солдаты, им ничем должны не остались». 15-го Июля «неприятельский флот пошел прочь», напутствуемый бомбами мортир Толбухиной батареи. «Я тебе, великому государю, истинно сказываю и подтверждаю, — доносил Петру 16 июля Крюйс, — что неприятель до сего времени еще от нас ни единую кошку или собаку, не только что человека достал».

В течение 1706 г. решительных действий в Финском заливе не было. «Промысла» у Котлина не произошло за «малолюдством» шведов. Наш флот, в числе 29 судов, не считая мелких, снарядился однако к кампании и находился в готовности встретить неприятеля.

В Мае (7-го) Царь выходил в море для разведок. Увидев шведский флот, он, условными выстрелами из пушки, дал знать о близости врага; но Крюйс не понял сигнала. «Стрельба в гуляние младенцев или про здоровье в подпиток почтена была». Надежда царя на новую победу, таким образом, не осуществилась. Петр был глубоко огорчен оскорбительным невниманием начальника и впоследствии донимал Крюйса своей беспощадной иронией.

Не доверяя врагу, Петр приказал флоту остаться в боевом составе до окончания навигации.

Генерал Майдель «с отрадой и отвагой» хотел сделать что-нибудь «для любезного короля и дорогого отечества», но состояние отряда этому порыву старого воина совершенно не благоприятствовало. Майдель доносил в Стокгольм оборонительной комиссии: «Я нахожу, что рекрутство настолько несовершенно, что мне придется выступить в поход более слабым, чем прежде и, таким образом, не в состоянии буду что-либо предпринять, и война только продлится и причинит большие расходы его величеству».

25 Июля 1706 г. в Петербурге была тревога: «из пушек три (раза) лозунг палили». Оказалось, что генерал Майдель повторил свою прошлогоднюю попытку и переправился через Неву.

На этот раз Майдель привел 2 тыс. чел. Перешел он реку у Охты и разграбил несколько деревень. Цель движения Майделя оставалась, однако, неизвестной. Брюс, предполагая, что производится простая демонстрация, и, имея в своем распоряжении мало войска, опасался выйти из города. 1-го августа Майдель ушел.

Эти постоянные беспокойства, причинявшиеся «столице» и Кроншлоту, показывали, что «Ингрия колебалась в руках». Нужно было подумать о средствах обеспечения себя от шведских набегов. Вице-адмирал К. И. Крюйс также был озабочен тем, чтобы неприятель оставил наши морские силы в покое. Он рассчитывал достигнуть этого решительными военными операциями на сухом пути и потому настойчиво советовал Петру взять Выборг, разорить город и срыть крепость до основания. Потеря Выборга лишила-бы шведов ближайшего к нам опорного пункта. Их флот остался бы без удобной станции. Подобным же образом Крюйс предлагал поступить и с Кексгольмом, обратив вместе с тем в пустыню всю восточную Финляндию. Этими мерами Крюйс надеялся не только лишить шведов возможности действовать в пограничных с ними финляндских областях, но рассчитывал также подорвать их финансы, так как от одних «соляных отпусков» из восточной Финляндии королевство Шведское получало ежегодно свыше 800.000 ефимков доходу.

Рассчитывать на успех подобного предприятия можно было в виду слабых действий шведского флота в течение 1705 и 1706 гг. и незначительности их корпуса, расположенного в Финляндии.