История Финляндии. Время Петра Великого

IV. Взятие Выборга.

И Петр, и окружавшие его сразу оценили значение Полтавской виктории для его заветных стремлений к Балтийскому морю.

Полтавская победа дала Петру право считать свое владычество на Балтийском побережье обеспеченным. Это он отметил в собственноручных письмах, набросанных под первым впечатлением «нечаемой виктории», приобретенной «неописуемой храбростью наших солдат» и «с малою войск наших кровью». — 27 Июня 1709 г. «из лагеру от Полтавы» Царь писал адмиралу Ф. М. Апраксину: «Ныне уже совершенный камень в основание Санктпитербурху положен с помощию Божиею». Кн. Ромодановскому Царь сообщил 8 Июля...» и ныне уже без сомнения желание Вашего Величества, еже резиденции вам иметь в Петербурге, совершилось чрез сей упадок конечный неприятеля». После Полтавской победы, находясь в Киеве, Петр установил таблицу флагов и среди них вводит морской штандарт, знаменующий владычество над четырьмя морями. Но в то же время Петр, зная исключительное самолюбие Карла, понимал, что он на мир не согласится и что к миру его придется принудить силой. Курбатов, поздравляя царя с победой, писал: «радуйся, яко есть надежда на исполнение издавна вашего желания — Варяжского моря во одержании». Но так как враг не был окончательно сломлен, то пришлось, — несколько месяцев после Полтавы, — заключить новый союз с Саксоно-Польшей. Помощь была обещана со стороны Дании и Фридриха. Последний имел в виду потревожить Швецию со стороны Норвегии и Сконии. Петр же обязался «чинить нападение в Финляндии, чтобы там себя удержать».

Итак, участь Финляндии в известной мере была решена при Полтаве. Едва энергичный царь несколько оправился от трудов по борьбе с упорным Карлом на юге, как немедленно вновь обратил свой проницательный взор к северу. Уже 31-го июля 1709 г. командовавший войском в Ингерманландии Феодор Матвеевич Апраксин получил в Кроншлоте письмо от царя из Решетиловки, помеченное 17-м июля. «...И так», — писал Государь, — «вся неприятельская армия нам чрез помощь Божию в руки досталась, которую в свете неслыханною викториею вам поздравляем. И притом прилагаем, что время еще сего лета довольно осталось для атаки неприятельских городов, а понеже к Выборгу не чаю, чтоб сею осенью за пустотою и прочими неудобствы (о чем сам ты известен) возможно какой промысел учинить, но разве зимою, и того ради мы заблагоразсудили Ревель осадить... Тако же, когда к вам полки придут (которые завтра отсель рушатся), извольте тщание приложить Корелу (т. е. Кексгольм) достать, ибо к оной водяной путь невозбранной, чрез которой артилерию и провиант без лошадей можете проводить, а людей только одних землею... Piter». Поход к Кореле не состоялся, но о том, как «достать» или «промыслить» Выборг, Царь крепко думал.

Готовясь к новому Выборгскому походу, Царь приказал сосредоточивать полки на острове Котлине, где он предполагал произвести им смотр перед выступлением в Финляндию. 21 Февраля 1710 г. состоялся указ гр. Ф. М. Апраксину, «чтобы он, собрався, шел под Выборг», а 12 марта граф «с корпусом пехоты и кавалерии через лед морем с Котлина острова марш свой восприял ...мимо Березовых островов». Датский посланник Юст Юль в своих записках отметил, что осадный корпус простирался до 13.000 чел., имея с собой 24 пушки и 4 мортиры. Выступили войска «в самый ужасный мороз, какие бывают только в России; перешли они прямо через лед с орудиями и со всем обозом. Всякая другая европейская армия наверное погибла бы при подобном переходе. Но где предводителем является само счастие, там все удается. Впрочем русские так выносливы, что для солдат других наций невыполнимо». Иностранец оценил этот изумительный подвиг скромного русского воинства. Переход гр. Ф. М. Апраксина по мертвой ледяной пустыне из Кронштадта в Выборг — одна из славнейших и едва известных страниц нашей военной летописи. Русские знали, что войска Любекера были распущены по зимним квартирам, а часть его отряда оставалась в Выборге. Царь указал поэтому путь через залив, желая внезапно осадить сильную крепость и миновать сопротивление во время марша.

23 Марта Апраксин донес Государю, что «за Выборг с финского берега, 21 числа в седьмом часу пополуночи с кавалериею и пехотными полками пришел благополучно и посад при Выборге чрез помощь Божию и Вашего Величества счастие овладели и пост заняли». Неприятель, «не вытерпя от наших солдат жестокого наступления», отступил. «Жители свинские, — сообщал Ф. М. Апраксин, — все разбежались в глубь Финляндии. Как шел, отпущал мужиков и давал письма, чтобы жили без опасения. Ничто не помоществует! И жилищ, Государь, их единого, как пришел, нигде не сожжено — сами, прокляты, где успеют, сами жгут и бегут в непроходимые пустыни».

Заняв позицию у Хиестала, Апраксин отрезал сухопутное сообщение крепости с «внутренней Финляндией» и с войсками ген.-майора Любекера, который, незадолго до прихода наших сил, встревоженный слухами о новых планах русских, ушел на запад, чтобы руководить обороной края. Финны зажгли западный форштадт города (Сиканиеми); но русские потушили огонь и расположились в уцелевших домах. «Квартиры, — доносил Апраксин, — нарочитые и дров по нужде достать можно». — Царь письмом поздравил «всех трудившихся» с овладением, «по доброй акции, палисадом».

Гарнизон Выборга состоял из 6 тыс. и находился под начальством полковника Магнуса Шернстроле (и Аминова). Работы по укреплению города, прерванные нашествием русских в 1706 г., продолжались; в них, вместе с солдатами, принимали участие горожане и крестьяне. В крепости находилось 151 орудие. Шведы предполагали, что после Полтавы Петр продолжит свое дело в Финляндии. Первоначально после Полтавы по краю циркулировали самые противоречивые слухи. Русская газета, которую наше правительство усердно распространяло и которая доставлена была в Выборг русским драгуном, сообщала о победе. Между тем Георгий Любекер, ссылаясь на слова какого-то беглеца, донес первоначально властям в Швецию, что, напротив. Карл победил под Полтавой и взял 20.000 пленных.

В осадном корпусе начальствование было разделено между генерал-майором Брюсом, который подготовлял атаку со стороны пролива, и генерал-майором Берхгольцем, который ведал осадой с сухопутной (Петербургской) стороны.

По прибытии к Выборгу, гр. Апраксин, вместе с французским инженером Де-Лапатриером, осмотрел местность и составил план устройства укреплений (апрошей и шанцев). Осадные работы, начатые 23 марта, затруднялись гололедицей и каменистой почвой, почему пришлось прибегнуть к мешкам, набитым шерстью, чтобы приблизить подступы к берегу пролива. — 30 марта началось уже бомбардирование, причем в город было брошено 130 бомб.

2-го Апреля запылал замок «Ланг-Герман». Гарнизон, видимо, скоро оправился и стал со стен крепости стрелять «зело жестоко и цельно». — Перевес огня оказался на стороне шведов, в виду того, что у нас не имелось тяжелой артиллерии.

Гр. Апраксин исправно доносил Царю о ходе осады. — Между Выборгом и Петербургом установился частый обмен писем, несмотря на то, что шайки «кивиков» (или кивикесов) затрудняли иногда эти сношения. — Чтобы унять дерзких разбойников был отправлен наш гренадерский отряд на лыжах. Набег удался. 17 кивиков попались в плен и в их числе «воровской поручик». Четверых гр. Апраксин приказал «по дорогам развешать», а остальных отправить в вечные каторжные работы.

12 Апреля из крепости произведена вылазка, от которой, как сказано в книге Марсовой, шведы «авантажу не получили, но только сами с потерею нескольких людей в город едва ушли».

«Его Величества нижайший раб адмирал Апраксин» — как он себя называл в письмах к Царю, — начал деятельно готовиться к осаде, но тут ему пришлось преодолеть длинный ряд весьма серьезных затруднений: недоставало пушек и ядер, в конских кормах имелось «великое оскудение», а главное, — как писал Апраксин, — «провианту нет и с голоду войска помрут и ежели от атаки возвратиться, то и внутри пропитания не имея, с голоду помрут, а Выборгский уезд весь опустошен и жителей в близости нет и лошади все от глада обессилели и артиллерии отвесть не на чем». Еще ранее (2 апр.) Апраксин уведомлял, что «жители финские все разбежались в глубь Финляндии... Где успеют, сено жгут и бегут в непроходимые пустыни... Хлеба мужики... клятвенно клянутся многие сей зимы не видали, не только что едали»... Положение осаждавших было, таким образом, самое критическое. «Провианту, Государь, у нас остается почитай за нет», — писал адмирал 7 мая. Если-бы не поспела помощь, — как значится в реляции, — наши солдаты принуждены были-бы «есть мертвых лошадей» и потом со стыдом отступить.

«Того ради Царское Величество» приказал Апраксину осмотреть берега залива и отыскать удобное место для склада припасов, которые велено было отправить на судах. — И действительно, в Петербурге делали все, что могли, дабы провиант был своевременно выслан. Там Царь дожидался только «распаления воднаго», чтобы направить флот к Выборгу.

Едва флотилия 30 апреля вышла из Кронштадта, как встретилась почти с сплошными льдами. — На шняве «Лизета» Царь ходил на разведки и едва не был затерт льдинами. «Истинно всем бы сердцем рады» оказать возможно скорую помощь, — писал Петр гр. Апраксину — да «натуральный случай не допускает».

Всех больших и малых судов, на которых перевозился провиант, орудия и боевые припасы для Выборга, насчитывалось до 270. Командовал ими Боцис. В состав экипажа вошел и Царь, хотя Его просили, «чтобы в толь опасный путь своею персоною идти не изволил»; однако Петр пошел. Флоту пришлось лавировать «среди множества льда». Льдины были настолько толсты, что некоторые суда, столкнувшись с ними, дали течь и вынуждены были вернуться в Кроншлот. Между островом Биёркэ и материком лед был так плотен, что Царь не мог пробить его острым концом железного лома. На третий день плавания лед погнало от берега с большой силой. Часть судов были затерты льдами и их относило от Карельского берега. Царь приказал кораблю «Домкрат» двинуться в плавучий лед и ломать его. Дело принимало плохой оборот, так как около 5 тыс. царской гвардии (Преображенского и Семеновского полков) и продовольствие для Выборга находилось на этих судах. — Опасались, что они или будут раздавлены льдами, или отнесены к Лифляндскому берегу, где сделаются добычей шведов. Царь повелел флоту стать за мыс у Березовых островов около мелей, и, таким образом, суда были спасены. Царь всю ночь (с 5 на 6 мая) присутствовал на работах. Грузовые суда, по его словам, находились, «почитай, в конечном отчаянии от льду». Наконец непогода стихла и суда с небольшими потерями 8 мая, достигли Транзунда. Сюда навстречу прибыл Апраксин с генералами благодарить шаутбенахта за спасение осадного корпуса; здесь же салютовали Царю из двух укреплений, которые Апраксин заложил с противоположных сторон у входа в гавань, дабы воспрепятствовать движению шведских судов. Войска под Выборгом встретили Царя с особым восторгом, зная, что от голода были спасены благодаря его подвигам.

Этот морской поход был очень труден, но другого исхода не было. О трудности плавания говорит уже то обстоятельство, что суда от Котлина к Выборгу пробирались сквозь льды с 30 апреля по 8 мая. Край от Петербурга до Выборга был опустошен во время многочисленных прежних походов, лошадей там нельзя было достать, дороги были плохи и подвезти по ним осадный парк и продовольствие не имелось возможности. Оставался, следовательно, только этот рискованный морской путь. И Петр двинулся по нему с изумительной смелостью, зная, что во флоте не было людей, знакомых с фарватером, что большая часть судов построены были из ели и, следовательно, являлись непригодными для морского плавания, и что наконец на многих судах находились простые крестьяне и солдаты, едва умевшие грести. — При указанных условиях, поход к Выборгу казался иностранцам верхом безумия.

И однако смелость привела к счастливым результатам. По воле Провидения, — пишет участник этого похода датский посланник Юст Юль, — морской поход, предпринятый Царем, увенчался двойным успехом, окончившись счастливо, как для флота, так и для армии. Личное присутствие Царя имело огромное значение; можно с уверенностью сказать, что без него исход дела был бы иной и транспортные суда не подоспели бы в нужную минуту.

Из походного журнала Петра Великого видно, что русские, подходя к Выборгу, прибегли к военной хитрости: на ластовых судах подняли флаги и вымпелы, «подобные шведским флагам, а на людей, обретавшихся на судах, надели мундир, подобный шведскому». При следовании мимо батарей Транзунда произведена пальба, которая должна была представить перестрелку с неприятелем. Видя приближение своих, комендант, «отворя ворота, вышел на встречу». Когда же суда повернули к русскому лагерю из крепости открылась стрельба, но вреда судам не причинила.

Русские поспешно разгрузились и с попутным ветром вернулись в Кроншлот. «Царское Величество из-под Выборга изволил с флотом ластных судов шествовать к Котлину острову». 16 мая, когда некоторые гребные суда еще не успели дойти до Котлина, шведский флот показался у Выборгского залива.

Шведский флот из 18 линейных кораблей, под начальством адмирала Ваттранга, подошел к Транзунду, но здесь адмирал убедился, что батареи его не пропустят, почему он ограничил свою роль наблюдением за русским флотом у Кроншлота.

В первое время положение обеих сторон — осажденных и осаждавших — было почти одинаково неблагоприятно. Русские терпели от холода и болезней, а слабая их артиллерия не могла разрушить городских валов. Все свелось к тому, кто ранее получит подкрепление. Русские оказались более энергичными и дело их было выиграно. — Кроме провианта, Царь доставил 8 орудий для пробивки брешей, 50 больших мортир и 300 ручных со всеми принадлежностями.

По получении артиллерии и других припасов, осада пошла успешнее. Корпус Апраксина был увеличен до 18 тысяч.

Царь подробно осмотрел местность и дал собственноручную инструкцию, как программу для осадных работ. — Чтобы спокойно и безопасно осмотреть Выборг, Царь два дня кряду посылал в крепость барабанщика, — переодетого офицера Преображенского полка, — под предлогом доставления писем местным купцам. Перестрелка с обеих сторон прекращалась и люди ходили не укрываясь. Эта приостановка военных действий дала Петру возможность вполне исследовать местность, «В лагере при выборхе маия в 14 день 1710 г.» Петр составил «Разсуждение о добывании Выборха. Во имя Господне».

Одной батареей надлежало «спутлять брешь»; с двух «катель» — разорять замок и «на брешь метать»; если возможно будет кораблям подойти к бастионам, то их «брандером зжечь», но рекомендовалось также бастион» «машиною инфорналис подорвать»; штурму надлежало быть с двух сторон. «Прочее, что сделать и не упомянуто, а может быть полезно сему делу, оное полагаю на рассуждение и на волю господина адмирала и генерального совета». Преподав нужные наставления, Царь вернулся в Петербург и работа продолжалась. Замечено вообще, что Царь во время Северной войны многократно вел осадные операции и всегда удачно. В Транзунде около наших батарей затоплено было несколько русских судов, чтобы воспрепятствовать проходу неприятельских кораблей. На мызе Терваниеми насыпали траншею в 300 сажен длиной. Для штурма незаметно подготовили фашины и два плавучих моста. Трудились «без лености», — как докладывал Апраксин.

23 Мая велись переговоры меледу комендантом Выборга и графом Апраксиным, причем шведскому плац-майору как бы случайно дана была возможность увидеть вновь прибывшую нашу артиллерию. Пожимая плечами, плац-майор сказал: «не уповательно, чтоб до крайнего разорения жители Выборга оную крепость допустили, но на добрый акорд сдадут».

28 Мая Апраксин предложил коменданту сдаться, «на акорд какого желает». Комендант «ответствовал честно», что без принуждения крепость сдать не может.

Царь, по просьбе Апраксина, разрешил «начать брешь стрелять». 1-го июня Апраксин, согласно полученному «указу», попросив у Бога милости, «неприятельскую крепость с обеих сторон бомбардировать и из пушек стрелять» начал. Батареи в короткое время произвели обвалы в каменных оградах старого замка и города, следовательно, бомбардирование велось весьма успешно. 5-го июня Государю было донесено, что пробита большая брешь, и что подкрепления неприятелю вблизи не имеется. На следующий день был генеральный консилиум, на котором постановили «оную крепость достать штурмом». Однако, Царь ответил: «штурмом обождать». Вообще же относительно штурма Петром преподаны были в инструкции следующие правила: «Перед оным же штурмом, Господа молить подобает всем о помощи. Понеже все дела человеческие от сердца происходят, того ради солдатские сердца Давыдом реченным веселием увеселить». Самый же приступ, по воле Государя, должно было произвести днем, «никак не ночью, в чем уже давно отведано, что ночные штурмы не удаются ради многих причин».

Предписание (от 9 числа) «штурмом обождать» явилось очень кстати, так как уже 10 июня из крепости от храброго его защитника Магнуса Шернстроле прибыл подполковник, с просьбой выпустить гарнизон «на капитуляцию», с условием, чтобы шведы могли выйти из крепости с оружием, музыкой и знаменами. Гарнизон Выборга состоял по большей части из плохо обученных дублированных людей (dubbleringsfolk). Вместе с солдатами на валах сражались горожане, также разделенные на роты; и даже гимназисты и школьники взялись за оружие. Полковник М. Шернстроле не падал духом и возлагал большие надежды, — особенно в первый период осады, — на те губительные условия, среди которых приходилось жить русским; часть их ютилась в норах, сделанных из снега и льда; голод и болезни вывели большое количество их из строя. В городе, напротив, вначале имелись хорошие запасы и население, кроме того, рассчитывало на помощь Любекера и шведского флота. Город не знал, что Транзунд вскоре был закрыт русскими батареями. Русские засыпали город ядрами, от которых вздрагивала земля. Во время урагана стрельбы огонь орудий подобно молнии прорезывал мглу, образовавшуюся от столбов дыма.

От дезертиров Любекер узнал, что запасы в крепости истощились и гарнизон питался овсом и ячменем, но признавал себя настолько слабым, что не решился выступить от р. Кюмени на выручку Выборга.

Огонь крепости оказывался теперь почти не действительным, а между тем стены её были повреждены, дома разрушены; гарнизон слабел, под влиянием лишений и болезней. Получив известие о сдаче, Царь поспешил в Выборг, куда прибыл 11 июня, и предложил, через капитана гвардии Семена Нарышкина, следующие аккордные пункты: 1) что осажденные будут выпущены с ружьями, но без военной музыки, знамен и барабанов; 2) купцы, ремесленники, духовные и др. будут содержаны при их вере; 3) поселяне отпустятся по их землям»... Занесенному над Выборгом удару не суждено было обрушиться и «оружие войск Царского Величества удержано», так как комендант принял условия. После двенадцати недельной защиты капитулировал последний шведский комендант Выборга.

13 Июня наведены были два моста, ранее приготовленные для штурма. К устройству их, судя по письму Царя, привлечены были также преступники. «Астраханцев и каторжных невольников ста два надобно для навожения мосту или для иных дел; и с сей стороны, из них же которым обещать невольникам ослабу, а астраханцам жалованье».

14 Июня 1710 г. Петр во главе Преображенцев вошел в крепость. Царя предупредили о возможной опасности быть взорванным минами, заложенными неприятелем. Его Величество изволил благодарить за заботу о его здравии, но, «уповая на Бога», решения своего не переменил. Письмо свое от 14 июня Петр пометил: «В Выборге, а не у Выборга». «Известную Вашему Величеству, — писал Царь князю Феодору Юрьевичу Ромодановскому 14 июля из Выборга, — что комендант Выборгский... вчерашнего числа на аккорд сдался... а сегодня наш полк будет караулы у шведов всего города принимать»...

На другой день Петр писал Императрице: «Матка, здравствуй! Объявляю Вам, что вчерашнего дня город Выборх сдался и сею доброю ведомостью (что уже крепкая подушка Санкт-Петербурху устроена чрез помощь Божью), вам поздравляю»... Адмиралтейств советника А. В. Кикина Государь уведомил, что Выборгский комендант, по «изготовлении бреша, не дожидая шторма» на акорд сдался. «И тако чрез взятие сего города Санкт-Петербурху конечное безопасение получено»... В таких же выражениях радостная весть была сообщена вице-адмиралу Крюйсу (14 июня) с прибавлением: «чем вас и всех во флоте обретающихся поздравляю». Этими несколькими сообщениями очерчено значение нового приобретения, каким оно являлось в глазах Царя. Важные происшествия, радовавшие неутомимого Государя, обыкновенно побуждали его уведомлять многих отличаемых им деятелей. Так и случилось и со взятием Выборга. И. И. Голиков утверждает, что Петр отправил до 50 писем с извещением о сдаче крепости и о том, что «городу Санктпетербургу конечно безопасие получено».

15 Июня совершился торжественный вход гр. Апраксина, при чем он был встречен обоими комендантами, бургомистром и купечеством. Крепостные ключи были поднесены на серебряном блюде. Со всей крепости произведена была троекратная пушечная пальба. Царь находился теперь в строю Преображенского полка и «отдал честь ружьем» гр. Апраксину. На флагштоке «Ланг-Герман» подняли царский штандарт, со всех ворот сняли шведские гербы и заменили их русскими. К городу приблизился наш галерный флот и троекратно салютовал, поздравляя Царя с победой. В походной церкви отслужили благодарственное молебствие. В крепости оказалось 135 офицеров, 3702 нижних чина и 906 городских обывателей, 65 знамен и флагов, 151 орудие, много ружей, пороха, 14 судов и пр.

16 Июня Царь торжественно вошел в крепость, где отслужен был молебен. Для въезда спешно убирались трупы и расчищались улицы, «ибо во всей крепости не было ни на едину сажень целого места», всюду виднелись развалины и выбоины от бомб.

«В городе и лагере победа торжествовалась только пальбою из всех орудий, при чем войска стреляли также из ручного оружия», — пишет очевидец Юст Юль. — Адмирал Апраксин задал пир. Попойка у Ф. М. Апраксина вышла на славу. 16 июня в город прибыл генерал-фельдмаршал кн. Меншиков и был встречен пушечной пальбой.Первым русским комендантом крепости назначили бригадира Григ. Чернышева. Апраксину пожаловали орден св. Андрея Первозванного, кн. Голицын награжден деревнями. Генерал-майоры Р. Брюс и Берхольц получили царские портреты, украшенные драгоценными камнями. Любекер писал: «Неприятель с особой похвалой отзывался о храбрости осажденных и признал стрельбу столь сильной, что нигде не находил от неё надежной защиты».

Одна из причин больших потерь русских заключалась в том, — по рассказу современника — что они не могли в виду светлых северных ночей пользоваться для своих подступов темнотой.

20 Июня к Выборгской бухте приблизился небольшой неприятельский флот; увидев, что крепость уже взята, он ушел в море.

Когда затем 23 июня Царь вернулся в Петербург, то за ним несли шведские знамена, взятые в Выборге. В память взятия города была выбита медаль, на задней стороне которой виден план осады с надписью: «occupat audentem»; переднюю сторону — украшал портрет Царя. Память завоевания Выборга Петр увековечил заложением Троицкого собора в Петербурге.

Предусмотрительный Петр своевременно старался обсудить также возможность сдачи крепости; но при решении этого вопроса он несколько колебался. 1-го июня «Piter» сообщил гр. Апраксину: «Ежели Господь Бог даст свою помощь, что придет до капитуляции, то-лучше не давать оным капитуляции, но воинскими полоненниками учиним оным. Буде же в том увидете, что трата будет людем, то и на полную капитуляцию позвольте». По условию сдачи крепости, коменданту и гарнизону надлежало предоставить свободный выход из города. Но Петр приказал Апраксину и Чернышеву передать коменданту Шернстроле, по своем отъезде, что Его Величество удерживает гарнизон, в качестве военнопленных, в виду «многие со стороны шведов неправды, учиненные против обычая всех христиан воюющих». В «Ведомостях» 1710 г. № 14 — в реляции о взятии «Выборха» — об этом значится так: «И хотя выборгской гарнизон по той капитуляции обещано выпустить однако за многие с неприятельской стороны не правды, чиненные против его Царского величества, а особливо за последующие (которые к нему коменданту за рукою господина адмирала графа Апраксина посланы с объявлением, да бы оные послал с нарочным офицером к стекголскому сенату) задержан. Следует перечень неправд. Прежде всего, шведы удержали, как приз, шняву «Фалк», шедшую под белым парламентерским флагом в Стокгольм с письмами от шведских пленных. Со шнявы сорвали русский вымпел. Затем резидента нашего кн. Хилкова держат с начала войны в заключении, не взирая на то, что с нашей стороны резидент Швеции был отпущен. Русских генералов вероломно схватили под Нарвой и увели в Стокгольм. Русских купцов в мирное время, вопреки трактатам, задерживали с товарами. По исправлении всех «неправд» и по «оказании сатисфакции» на виновном в сорвании вымпела, всему гарнизону обещалось освобождение). Раненые же и больные, вдовы и дети были немедленно отпущены.

В одном рукописном шведском сочинении говорится, что русские согласны были выпустить гарнизон, но при условии, что он не может выйти ни через брешь крепостной стены, ни по понтонам, наведенным русскими; вследствие этого шведские солдаты вынуждены были исправить мост через пролив, разрушенный во время осады. Когда мост был готов, генерал-адмирал Апраксин дал знать, что гарнизон будет на судах отправлен на остров Биёркэ, где его примет шведский флот. Шведским солдатам для этого пришлось извлечь из воды Транзунда затопленные русские суда. Едва это было исполнено, как предъявлен был счет шведским офицерам и шведской казне и предложено было уплатить долги, сделанные горожанам Выборга шведскими офицерами и шведской казной. — Только после всего этого было заявлено, что, в виде репрессалии за захваченные русские суда, необходимо задержать коменданта, офицеров и гарнизон; они были арестованы и отправлены в Петербург. Насколько правдоподобен этот рассказ Эренмальма установить не удалось.

«Я осматривал Выборг, пишет Юст Юль (30 июня 1710 г.). Разорение, которому он подвергся от пожаров, ядер и бомб, не поддается описанию; большая часть его домов, особенно по набережной, разрушена до основания; прочие же так повреждены, что стали почти необитаемы». Собор лежал в развалинах, ратуша сильно повреждена, огонь обуглил деревянные строения. По подсчету, сделанному впоследствии магистратом города, Выборг потерял при осаде в качестве груза 26 кораблей, до 24.000 бочек смолы, много балок и досок, кроме того лесопильни, скот и всякой движимости на 60.000 рублей. Исторический замок Выборга был разрушен.

По взятии Выборга, «горожане присягнули Царю на верность и остались при своих домах и имуществах». Нехорошо отнеслись только, по словам Юста Юля, войска к попадавшимся на улицах женщинам, которых взяли с собой в Россию. По заявлению того же современника пленных солдат из Выборга отправили для работы на остров Ритусари (Котлин), а офицеров отвезли в Новгород. «По пути (4 июля) я встретил 2000 крестьян, шедших из Петербурга в Выборг на крепостные работы. Они должны были восстановить Выборгские стены», прибавляет Юст Юль.

В местных кирках были объявлены разрешение всем вернуться к своим местам, повеление присягнуть русскому монарху и предупреждение партизанам «кивикесам», бродившим по краю и диким поведением причинявшим многочисленные неприятности, как своим, так и русским. Из требования присяги делали тот вывод, что русская власть решила оставить этот край за собой. Народ повиновался призыву и, за малым исключением, присягнул Царю, но партизан не выдавал.

Население было так утомлено войной, что ему было все равно, состоять ли в том или другом подданстве. Даже часть Выборгского гарнизона, преимущественно из Выборгского, Карельского и Саволакского полков, около 500 чел., перешли в русскую военную службу.

Позже, в октябре, у Петра родилась новая мысль. В «Ведомости» 1710 г. № 18 читаем: Прислано из Вильни (Вильны). — «Его Царское Величество нарочитым торговым людям в Выборге «и абое» (Або) указ дал своим именем в «санкт питер бург» переходить, тамо им лес и много материалов дается, дворы и амбары строить, также и повольность в некоторых городах».

Отсылка людей из завоеванных городов вообще практиковалась тогда. Известно, например, что из Нарвы (6 марта 1704 г.) жители отправлены были в Россию.

Поспешность Царя по приведению к присяге и исправлению Выборга показывает, какое значение он придавал ему, как крепости. Выборг был единственной большой крепостью Финляндии. В течение четырехсот лет он являлся передовой стеной края на востоке. — По выражению же какого-то местного старого поэта Выборг являлся могилой московитов — «Moscorum busta Wiborgum». Горе шведов при потере передового их оплота было тем более велико, что у них не сохранилось надежды на его возвращение. Выборг был важнейшим стратегическим пунктом шведов во всей Финляндии: отсюда и морем и сухим путем они грозили Петербургу; здесь находилась их единственная удобная морская станция. Выборг служил опорой и магазином для шведского флота и воротами в шхеры. Казалось бы, что шведское правительство обязано было напрячь все свои силы, чтобы отстоять его; но оно этого не сделало. С покорением Выборга для русских открывалась дорога к дальнейшему завоеванию Финляндии, а плавание нашего флота в восточной части Финского залива становится более безопасным. Выборг сделался первым этапом русских в Финляндии. Вот почему Царь решил, что Выборг «гораздо крепить надлежит».

Датский писатель Юль находил, что по всем человеческим соображениям экспедиция Царя должна была кончиться катастрофой, а в действительности все завершилось падением Выборга и «опрометчивость обратилась в славу». Несомненно, что удача помогла Царю в том, что шведская эскадра запоздала и потому не могла захватить русской флотилии; но при случайностях и ошибках нельзя, тем не менее, отрицать того, что Петр обладал замечательным талантом полководца и изумляющей настойчивостью в достижении необходимого и намеченного. Недюжинные качества Петра, как военачальника, сказались в том, что он начал поход в то время, когда неприятель не был подготовлен к обороне и потому флот его не мог явиться на выручку крепости. Все его дальнейшие распоряжения при осаде Выборга целесообразны и объединены одной мыслью. Петр еще раз в полном блеске проявил, кроме отваги и настойчивости в преследовании цели, свои морские способности. Он умело составил весь план и хорошо организовал тыл армии, и эти два обстоятельства явились не малыми факторами, обеспечившими победу. Тот же «честный датчанин» Юст Юль в другом месте своего дневника говорит: «лицам, заведующим осадой Выборга, успех достался легко, потому что Царь перед отъездом каждому преподал нужные наставления..... так как Его Величество весьма прозорлив, отлично знаком со всяким делом и имеет верный взгляд на все....

Остается только удивляться с одной стороны уму этого человека, правящего всем единолично, с другой — природным его силам, благодаря которым он без утомления выносит все труды и заботы, выпадающие на его долю». У Юста Юля встречается особое указание на то, что Царь одарен был большими способностями.

В русском лагере у стен Выборга видимым руководителем был гр. Ф. М. Апраксин, но истинным вдохновителем всего дела являлся, конечно, гениальный Царь. Его дух оживотворял здесь все. Он задумал осаду, он ее и выполнил. Из московского письма к послу при датском дворе кн. Долгорукову, от 4 апреля 1710 года, видно, что блокада Выборга была решена Царем на зиму 1710 г., «а формальная атака, Богу изволившу, начнется в последних днях апреля». Апраксин исправно из-под Выборга доносил о каждом своем намерении и о насущнейших нуждах осаждавших. На все столь же исправно следовал ответ Царя и точные указания «что и когда» надлежало делать. Войска нуждались в провианте и орудиях. Уже 24 марта 1710 г. Петр сообщал Ф. М. Апраксину, что «пушки и провиант по письму вашему немедленно отпустим, первое сполна, а другое — сколько возможно... Что же ваша милость пишете, что хощете ломать Ланг-Герман, а мне мнится, ежели возможно, зело удобнее сделать брешь в стене замка того, в чем оный Герман стоит, и оной с помощью Божиею штурмовать. Сие пишу советом, а не указом, понеже вы ближе к тому месту, можете лучше осмотреть и делать, что удобнее...».

Когда провиант нагрузили на галеры, Царь вызвался сопровождать транспорт. Со шнявы «Лизет» от урочища Комуры 1-го мая 1710 г. Петр уведомил гр. Апраксина, что до этого урочища с провиантом пришли, но далее твердый лед до самого мыса; у урочища имелось в виду стоять до очищения залива ото льда, почему предлагалось Апраксину взять часть провианта, если возможно, с ближайших к берегу судов.

Этой возможности не представилось, и суда двинулись к Выборгу. Телом Царь отсутствовал, но всеми своими помыслами он пребывал у Выборга, содействовал своей армии и оберегал ее от всяких случайностей. 21-го мая Государь предупреждал Апраксина быть особенно бдительным, дабы шведы, «яко народ лукавый», не подкрепили Любекера. Тут же следовал совет, «тоб не худо Любекера со всею конницею и с частью пехоты посетить, и то кладу на ваше рассуждение». Озабоченный той же неотвязчивой мыслью, Царь на другой день, узнав о возвращении наших пленных из Стокгольма, вновь пишет адмиралу Апраксину: «извольте хорошенько выспросить (у оных невольников), не привезли ль шведы из Стокгольма морем людей в прибавку Любекеру». «Также извольте каких-нибудь финских мужиков сыскать: ежели близко Выборга не сыщутся, то хотя из Корелы взять человек двух или трех с женами, и удовольствовав их деньгами, отпустить к Любекеру шпионами, а жен оставить у себя за караулом для того, чтобы они не солгали». Каждый полезный шаг Царь желал предусмотреть и направить. Не говорим уже о его главнейших распоряжениях, в которых все было ясно договорено. Достаточно одного примера. «С Божией помощью брешь начинайте и с обеих сторон крепко бомбардируйте без перемолку. А когда брешь будет готов, тогда и штурмуйте; а с Верхгольцовой стороны лучше штурмовать прежде». При важнейшем акте осады — при штурме — Петр желал лично присутствовать и рвался из Петербурга, где его задерживало лечение. «Если к штурму не приступлено, — писал он 8 июня графу Апраксину, — то обождать несколько дней, к которому времени могу поспеть; понеже сегодня последнее лекарство приму, а завтра буду свободен». Итак, нет сомнения, что Выборг взят был Петром. Его талант организовал все то, достойными исполнителями чего явились Апраксин, Берхгольц, Голицын, Боцис и др.

После взятия Выборга южная часть Сайменской водной системы досталась русским, вместе с Вильманстрандом; только Кексгольм оказал сопротивление в течение двух месяцев. В своем отзыве (в 1681 г.) Эрик Дальберг представил целый ряд замечаний о малой годности укреплений Кексгольма. Замок был тесен и не вмещал большего гарнизона и магазина; стены крепости оказывались непрочными и плохими, почти без флангов и брустверов. В таком же положении находились укрепления города. Они были весьма высокие, с слабыми брустверами и небольшими флангами; ко всему этому некоторые ближайшие возвышенности господствовали над ними.

Эрик Дальберг однако находил, что не трудно было обратить Кексгольм в «отличную крепость». Но таковой Кексгольм никогда не сделался. Попечением коменданта, подполковника Фокса, крепость была только несколько обезопасена против нападения неприятеля. 30 июня генерал-майор Р. Брюс был отправлен к Кореле (Кексгольму, основанному 1279 г.). Ему надлежало ограничиться одним обложением крепости и «утеснением» ее бомбардированием, а «не формально атаковать». Такое распоряжение было сделано деятельным Царем после военного консилиума (20 июня в Выборге), в виду незначительности Кексгольмского гарнизона (400 ч.), и отрезанности Кексгольма, после падения Выборга.

Комендант полк. Шерншанц отказался сдать крепость и тем вызвал бомбардировку, продолжавшуюся четырнадцать дней. Русские без труда взяли редут на острове реки Вуоксы, против крепости. Вскоре из Шлиссельбурга водой была доставлена осадная артиллерия. Комендант решил сдаться (8 сент. 1710 г.). В начале сентября комендант соглашался подписать условную сдачу, но Брюс ее отклонил и выставил свои требования. Аккордные пункты посылались в Петербург и Царь указал Брюсу, «дабы крепость ему принять». Гарнизон выпустили «со всею их ливреею», либереею и ружьями, но без знамен и музыки. В октябре 1710 г. в Кексгольм приезжал Государь для осмотра сей карельской крепости и пробыл в ней около недели. В виду краткосрочности этого путешествия и недостатка в лошадях, он не взял с собой ни одного из «министров».

Когда Кексгольм оказался в обладании Петра, он вспомнил, что эта крепость являлась когда-то достоянием его предков. «И так, — писал Царь, — сия праотечественная крепость взята без великого урону людей». В этом отношении он проявил замечательную последовательность и бдительность. Возвращаясь, например, из поездки в Шлиссельбург, Царь заговорил с резидентом Вебером о своих завоеваниях и уверял, что его державные предки некогда владели всем ныне отвоеванным, что «может быть доказано имеющимися на лицо в Московском Архиве подлинными грамотами».

Покорением Кексгольма закончил свою полезную службу родине Роман Вилимович Брюс — старший брат Якова Брюса. Роман Брюс участвовал при взятии Ниеншанца и Выборга, но наибольшую известность он стяжал себе трудами по созданию Петербурга. Он — свидетель основания этой столицы, он был первым её обер-комендантом, отстаивал ее от целого ряда шведских натисков; в отсутствии Меншикова он обстраивал город и под его надзором Петропавловская крепость, вместо земляных валов, получила каменные стены. Роман Брюс был женат на обрученной невесте Императора Петра II — известной княжне Екатерине Алексеевне Долгоруковой.

Защитой среднего Саволакса, после падения Выборга, заведовал Карл Армфельт. Он находился в Нейшлоте. Здесь ему удалось отразить казацкий отряд в 2 тыс. чел., которому указали дорогу карельские крестьяне. Любекер говорил, что Армфельт если б исправлял свою должность вблизи Карла XII, то несомненно скорее получал бы повышения, чем теперь. Храбрый и с твердым характером, он, по-видимому, обладал хорошими качествами полководца, но пока ему приходилось бездействовать.

«Летняя кампания закончена блистательно, — отметил в своих записках датский посланник (15 окт. 1710 г.); о большем успехе нельзя было мечтать. В самом деле, в одно лето Царь взял восемь сильнейших крепостей, именно: Эльбинген, Ригу, Динамонд, Пернов, Аренсбург, Ревель, Выборг и Кексгольм и стал господином всей Лифляндии, Карелии и Кексгольмского округа. Ему больше ничего не оставалось завоевывать. Успех был тем блистательнее, что пороху было расстреляно при взятии названных крепостей столько, сколько в ознаменовании радости по случаю всех этих побед, при чашах в их честь».

Северная и средняя части Кексгольмской губ. не были еще заняты русскими, но тем не менее в них пробудилось старое тяготение к России. Немало этому содействовали и пасторы, увещевавшие прихожан принести Царю верноподданническую присягу. Указывают, что крестьянами в этом случае руководила также надежда на освобождение, при помощи нового правительства, от притеснения казенных арендаторов.

Войны Карла XII требовали больших жертв от шведского государства. Население платило большие налоги, поддерживало почтовую гоньбу, несло постойную повинность и т. п.; но, прежде всего, требовались огромные средства на содержание, вооружение и пополнение армии.

Об организации в Финляндии военной обороны необходимо предварительно сделать несколько общих замечаний. Во-первых, нельзя говорить о каких-либо «финских войсках» в смысле особой армии. В Финляндии в мирное время не было какой-либо тактической единицы крупнее полка. Центральное управление обороны в Финляндии, учрежденное в 1680 г. под названием Милиционной конторы (Militiekontoret), имело чисто административный характер и было упразднено, с введением поселенной системы. Лишь война заставила сформировать большие военные части, состоявшие из нескольких полков. Только при таких условиях образовался финский отряд.

В Финляндии, как и в остальной Швеции, введена была поселенная система. Исключение составляла Эстерботния. Несмотря на все попытки ландсгевдингов (губернаторов) уговорить крестьян Эстерботнии, они не соглашались на поставку солдат по поселенной системе и упрямо продолжали предпочитать способ вербовки.

Рекрутские наборы производились в период Великой Северной войны преимущественно зимой, когда крестьянам легче было прибывать на сборные пункты. Некоторые наборы дали следующие результаты: в 1706 г. — 1802 человека, в 1707 г. — 1072 ч., 1708 г. — 500 человек. Уклонявшихся от наборов пытались побуждать к явке угрозой наказания, но часто она не достигала цели. Надежды, возлагавшиеся на призывы, обращенные к народу, также не давали желаемых результатов. Военная коллегия послала в Або и Гельсингфорс оружие и амуницию для ополченцев (nostofolket). Несколько инженерных офицеров отправлены были непосредственно из Стокгольма в Нюландию, чтоб научить крестьян устройству брустверов в местных узких проходах. Власти энергично принялись за дело, но население не внимало воззваниям. И в Гельсингфорсе и в Выборге жаловались на равнодушную тупость крестьян. Лишь в Эстерботнии хвалили их рвение участвовать в воинских упражнениях. Будущее, однако, скоро показало, что и Эстерботнийские ополченцы, если и были несколько лучше организованы, чем в остальной Финляндии, то и на них нельзя было положиться, когда желательно было широко воспользоваться их помощью. Отдельные малые отряды эстерботнийцев выделились своей отвагой, но попытки организовать более крупные отряды оказались бесплодными как в Эстерботнии, так и в других частях Финляндии.

О храбрости финнов отзываются различно. Великая Северная война новых лавров им не принесла, так как имеются неопровержимые свидетельства о трудности удержать их под знаменами. «Печальнее всего то, — пишет Крониорт королю в начале 1701 г., — что большую часть наших финнов (этого непривычного народа), как только начинается стычка с неприятелем, офицеры никак не могут заставить быстро следовать за собой, ибо они поворачивают спину и бросают своих начальников в жертву неприятелю. Кампании следующих годов несколько закалили солдат финской армии, но, по словам Любекера, которому нет основания не доверять, их нельзя было сравнивать с войсками, находящимися под командой самого Карла XII. Майдель и Любекер отдают предпочтение вербованным полкам: в них находились «самые храбрые и здоровые люди во всей армии», говорили они.

Особенно слабой стороной финских войск были частые побеги. Храбрость и выносливость считались традиционными качествами финских солдат, но тем не менее именно у них встречалась сильная охота при первом удобном случае покинуть знамена. Эта черта наблюдалась как среди финских солдат, несших гарнизонную службу в крепостях Прибалтийского края в XVI ст., так и среди солдат, сражавшихся за родину в армии Майделя и Любекера. Применение полной строгости закона к дезертирам не помогало. Один беглец эстерботнийского «сверхкомплекта» был повешен, а несколько других наказаны были тем, что их 9 раз погнали сквозь строй, тем не менее, пробеги продолжались.

Беглецы находили себе убежище у крестьян. Указывают даже на случаи, когда крестьяне с оружием в руках старались защищать их против правительственных чиновников.

Подлежащие власти Финляндии далеко не всегда были уверены в преданности крестьян Швеции. Когда Саволакс после падения Выборга сделался пограничным местом, то Любекер предупреждал, чтобы не обременяли эту область новыми налогами, ибо есть опасение, что «население может предаться неприятелю или же просто произвести восстание». Особенно не доверяли карелам, так как у них имелись поводы к неудовольствию против арендаторов в больших казенных участках этой области.

В самой Финляндии нельзя было найти офицеров и унтер-офицеров в достаточном количестве. Приходилось брать их из Ингерманландии, Эстляндии и Лифляндии. Это практиковалось и прежде. В течение последних десятилетий XVI столетия финские полки долгое время исполняли гарнизонную службу в крепостях Прибалтийских губерний. И среди их офицеров многие являлись уроженцами разных местностей к югу от Финского залива. На это достаточно указывают имена: Майдель, Армфельт, ф.-Рор, Доде, Дельвиг, Крузеншерна, Пересветов-Морат, Ребиндер и др. Некоторые офицеры, как например Иоган Шерншанц, в переписке с властями охотнее употребляют немецкий, чем шведский язык. В жалобах офицеров финского отряда указывалось на разорение их дворов в Прибалтийском крае.

Унтер-офицеры были обставлены еще хуже офицеров и даже хуже рядовых. Они редко, или почти никогда не получали своего денежного оклада.

Денежное жалованье вообще выдавалось крайне нерегулярно, и часто совсем не получалось военнослужащими.

Об общей сумме расхода на шведские войска, действовавшие на территории Финляндии, дают некоторое представление следующие цифры. Любекер считает, что стоимость содержания финских войск в течении 1707 г. обходилось в 356.812 дал. серебр. и по его расчету такая же сумма требовалась на 1708 г. В смете государственных доходов и расходов, которую представил Вреде 4 февраля 1708 г., видно, что содержание нюэнской или ниеншанцкой эскадры обходилось в 203.100 дал. сер., а содержания переведенного в Финляндию в 1707 г. саксонского войска — в 184.452 дал. сер.

Эти расходы не падали на одну Финляндию, ибо известно, что статс-контора из Стокгольма высылала огромные суммы для нужд войска в течение 1707—1708 гг.

Согласно королевского указа, люди дополнительных наборов, из которых составлялись, например, так называемые «трехлюдные» полки, предназначались исключительно для обороны окраины» и её берегов. — Но фактически этого обещания выполнить нельзя было. Войска Отто Веллингка, действовавшие в Прибалтийском крае, нуждались в подкреплении. Ближайшим местом, откуда возможно было его получить, являлась Финляндия. По просьбе Веллингка и королевскому указу перевезено было в Эстляндию столько трехлюдных войск, сколько могли выставить руты и рустгалты. В Нарвском бою несколько отрядов этих трехлюдных финских полков восприняли огненное крещение. Условия военного времени побуждали к подобным отступлениям от закона и обещаний. Самый созыв «трехлюдных» полков являлся противозаконным, но считался необходимым.

Делом обороны Финляндии надлежало ведать самому королю, ставшему во главе армии. Но Карл скоро заметил, что из Польши ему невозможно было руководить военными операциями на финской границе, почему пришлось предоставить полную свободу действия генерал-лейтенанту Майделю. Стокгольмская оборонительная комиссия могла распоряжаться ходом дела в Финляндии, и вначале она пыталась направлять его, но поняла всю неосновательность своего вмешательства и потому редко затрагивала стратегические вопросы. Тем не менее главнокомандующему приходилось считаться и с требованиями короля и с указаниями оборонительной комиссии. Затруднительность положения главнокомандующего становилась тем более ощутительной, что он не имел права голоса в гражданской администрации и часто на его напоминания и требования она отвечала обидным и вредным молчанием.

Бедствия и тягости войны довели Финляндию до полного истощения. Едва открылись военные действия, как Карл XII приказал во всем государстве увеличить численность армии. Помимо обыкновенно выставляемых поселенных частей, которые содержались рутами и рустгальтами, повелено было составить дополнительные, так называемые, трехлюдные (tremännings), «тременнингс» полки.

Увеличенная этим путем военная сила, выставленная населением Финляндии, составила уже в 1700 г. около 9.300 пехоты и 4.700 кавалерии, не считая вербованных полков (лейб-драгун, драгун Цеге (Zöge), пехоты Гастфера и др. — также составленных из финнов). В том же году эти войска были выведены в Эстляндию и Лифляндию, где они и оставались затем в распоряжении полковника Шлиппенбаха и Гастфера, и только часть вошла в состав армии короля, во время его похода в Польшу.

Естественно, что с продлением военных действий, полки требовали новых и новых пополнений и даже возобновлений. Были руты, которые с открытия войны дали до 12 человек. Чтобы исполнить требования короля, приходилось брать в солдаты значительное число собственников гейматов (hemmansegare), т. е. дворохозяев, так как они не находили взамен себя людей. Карл XII, вопреки основным принципам системы поселенных войск, стал прибегать к наборам, для удовлетворения все более и более возрастающей потребности в войсках. Но и они не в состоянии были пополнять убыли в армии, почему сформированы особые полки (tremänningsregementen) таким образом, что каждые три конных рустгальта (rusthåll) давали по одному всаднику с лошадью, а каждые три пеших руты (rote) по одному пехотинцу. Благодаря усиленным рекрутским наборам множество гейматов оставалось без обработки и вносилось в поземельную книгу в категорию skattevrak (опустевшие земли). Губернаторы делали все, что могли, дабы избежать этой меры, которая грозила превратить край в пустыню, но война требовала людей, а взять их было негде. В периоды особой опасности в прежнее время к оружию призывалось все население, способное носить оружие, и из него составлялся «landsstorm» или, как в Финляндии его называли, «nostofolk». Особой пользы эти неорганизованные отряды, конечно, принести не могли, но их созывом очень заметно увеличивалась тяжесть войны, порождая общее неудовольствие. В 1708 г. доносили из Финляндии, что половина всего Або-ского лена опустела, что большинство землевладельцев или бежало, или вступило в армию. Опасность, грозившая Выборгу весной 1710 г., повела к тому, что солдат стали набирать среди студентов Або и учащейся молодежи.

Какое громадное военное бремя несли Швеция и Финляндия во время Северной войны, видно из того, что лишь за первый её период, до Полтавской битвы, выставлено было около 400.000 солдат, между тем как численность народонаселения государства не превышала 2¹/₂ мил. чел. До 1713 г. финская поселенная система (indelningsverket) дала шведской армии до 30.000 чел.

Пехота, оперировавшая в Финляндии, состояла из семи финляндских поселенных полков и одного вербованного батальона. Поселенные полки, сформированные по системе, введенной Карлом XI, назывались: Абоский, Бьернеборгский, Тавастгуский, Нюландский, Выборгский, Саволакский (или Нейшлотский) и Эстерботнийский полки.

Пехота была вооружена кремневыми мушкетами с штыками. Что касается обуви, то приходилось довольствоваться заготовленной в Финляндии, которая считалась очень плохой. Обозное снаряжение находилось в плохом состоянии; повозки с упряжью имелись только при Выборгском и Саволакском полках. Палаток не было вовсе.

Несмотря на разные недостатки, вооружение войска приходится, однако, в виду требований того времени, признать пригодным для похода. Понятно, что в течение продолжительной кампании недостатки увеличивались и имели неблагоприятное влияние на её исход. Дисциплина оставляла желать многого. Офицерство было заражено духом протеста. В отношении от 5 мая 1708 г., поданном в совет и подписанном: «все офицеры финской армии», Любекера обвиняли в пристрастии к начальству, а в другом отношении, от 5 августа того же года, — ему ставились в вину несообразности при таможне в Выборге.

На расшатанность дисциплины влияла неисправность казны. Некоторые офицеры в течение трех и четырех лет не получали ни одного эре жалованья. К этому присоединилось, что пленные, бывшие начальники ординарных полков, продолжали получать часть своего жалованья, которое надлежало уступать находившимся в это время на службе. Любекер рапортовал 3 октября 1712 г., что, если солдатам не выдадут необходимых им продовольственных денег, то надо ждать восстаний, насилия и бегства.

О состоянии войск говорят многочисленные побеги. Уже в декабре месяце 1710 г. большая часть Саволакского полка разбежались, несмотря, на то, что его не особенно утруждали тогда походами. Отлучки от частей происходили так часто, что их также можно было считать за побеги. В течение похода 1712 г. 607 чел. финских войск без всяких объяснений остались в своих рутах, и из них 218 чел. принадлежали к Бьернеборгскому полку, состоявшему тогда из 800 чел. Любекер говорит, что одни из них были больны, а другие оставались дома «из отвращения» к службе. Он просил военную коллегию наказать последних, но, кажется, их ни какому взысканию не подвергли. Это не единственный случай, показывающий, что Любекер, как главнокомандующий (1711—1713), считал себя не вправе наказывать подчиненных; быть может, он просто боялся взыскивать, особенно за более крупные преступления. Не было примера, чтоб он за эти годы присудил кого-либо к более строгому наказанию, вроде расстреляния, прогнания сквозь строй и т. п., а между тем поводов к тому представлялось немало. В 1707—1708 гг. строгие наказания практиковались часто. Все это показывает, что Любекер не имел смелости прибегать к мерам воздействия для поддержания дисциплины в финских войсках, а это в свою очередь, по-видимому, находилось в связи с недостаточной поддержкой главнокомандующего со стороны руководящих лиц Швеции. Кроме многочисленных побегов, существовали и другие обстоятельства, свидетельствовавшие о недостаточной дисциплине в финских войсках.

Во всяком случае, если армия (в 1713 г.) не оправдала тех ожиданий, которые на нее возлагались, то к тому имелись более глубокие причины, чем одно плохое начальствование ею. Прежде всего, генерал-лейтенант Любекер жаловался (16 октября 1712 г.) правительству в Стокгольме на невоинственность финского народа. Если три или четыре казака прибывали в деревню, населенную тридцатью мужиками, — указывал он в виде примера, — то они без сопротивления дозволяли убивать себя или же, как дикие звери, убегали в леса. Все попытки побудить крестьян образовать летучие отряды (разбойничьи шайки — snapphaneband) были напрасны. Их отвращение к военному делу было настолько велико, что даже грабежи неприятеля не могли заставить бездомных крестьян поступать в армию, хотя-бы даже в пехоту. События 1712 г. показали, что призыв народа, — так называемого nostofolket, — никакого значения не имел. Когда неприятель вторгнулся в край, то ландсгевдинг Крейтц собрал два полка nostofolk в Нюландской губернии и с ними пришел на помощь армии. Эти полки, имевшие офицеров, знамена и барабаны и принесшие верноподданническую присягу, совершенно не оправдали своего назначения. Уже в первую ночь их сбежало 400 человек и вскоре, по выражению Любекера, из них остались только офицеры, барабаны и знамена. Не лучшим оказался такой же призыв в Тавастгусе. Ландсгевдинг этой губернии тоже жаловался на сопротивление крестьян и на наклонность их к бегству. Эти дурные качества развивались вследствие того, что, начиная с 1706 г., оставались совершенно безнаказанными.

В это печальное для Финляндии время, отрадным явлением представился купец Иоган Генрих Фрисиус. Этот патриот добровольно взял на себя тяжелую обязанность главного интенданта армии. Он жил первоначально в Ниеншанце, но, после падения этой крепости, переселился в Выборг, которому оказал большую услугу. Государственный кредит был в таком упадке, что рассчитывать на займы нельзя было. Фрисиус занял на собственный кредит значительные суммы и на них поддерживал содержание войска.

Такая же помощь оказана была им флоту, почему в одно время он имел за казной 83 тыс. долларов серебряной монетой. — В конце 1710 г. его назначили кригс-комиссаром; в этой должности он пользовался общим доверием. Другим отрадным событием было назначение графа Карла Ниро да финляндским генерал-губернатором.

Вопрос об отставке Любекера возник уже весной 1710 г., но в виду того, что он пользовался большим расположением короля, стокгольмское правительство не решилось отстранить его. Теперь дела приняли такой оборот, что медлить долее нельзя было и сенат (прежний совет) решил сместить Любекера. Он устал и сам желал отставки.

Гр. Нирод был известен блестящей победой при Варшаве (в 1705 г.). Свои административные способности он проявил в южной Швеции. В Финляндию его отправили с большими полномочиями. С генерал-губернаторской властью в его лице соединено было командование войсками края. Ему предоставлено было даже употреблять по своему усмотрению налоги Финляндии. Король остался доволен выбором сената, утвердил гр. Нирода в должностях и предписал ландсгевдингам (губернаторам) исполнять его требования и содействовать ему в управлении.

Этим назначением главным образом ограничились заботы шведского правительства об обороне Финляндии. 23 сентября 1710 г. Нирод прибыл в Або, приведя с собой отряд драгун. Кроме того из Ревельского гарнизона несколько сот человек, оставшихся после сдачи крепости, были переправлены в Финляндию. Наконец, небольшая шведская эскадра, по-прежнему, продолжала на лето приходить к обычной своей стоянке у Березовых островов (Биёркэ). Ею начальствовал вице-адмир. Вернфельт. Он расположил суда так, чтобы закрыть все проходы, ведущие к Выборгу. Вот вся та военная сила, которую шведское правительство дало для охраны Финляндии. Тем не менее, гр. Нироду приказано было, пользуясь войной России с Турцией, упорно сопротивляться.

Нирод очень деятельно принялся за организацию обороны. Он исходил из того правильного положения, что для спасения края необходимо напрячь все силы до последней возможности. В своих требованиях он был строг и последователен. Он взял с края все, что мог, не заботясь о будущем. Финские полки, как постоянные, так и выставленные дополнительно, значительно поредели, вследствие убыли на разных полях сражений и сдачи Выборга; часть их попала в плен под Полтавой, Переволочкой и в других местах. Убыль надлежало восполнить, для чего требовалось до десяти тысяч новобранцев.

Особое старание было приложено Ниродом для создания народного ополчения (lancltstorm). Прежнее ополчение не имело надлежащей организации. Теперь все население, способное носить оружие, по указанию Нирода, было разделено на роты (kompanier), которые обучались владеть оружием, под руководством губернаторов, фогтов, ленсманов и богатых граждан. В Абоской и Бьернеборгской губ. численность такого ополчения доведена была до 10-11 тыс.; такое же количество выставили Нюландская и Тавастгусская губ.; Эстерботния довела численность своего ополчения до 7 тыс. чел.

В партизанских отрядах из крестьян также водворено было более порядка. Ими Нирод желал воспользоваться как иррегулярной милицией, для нападения на неприятельские транспорты и причинения всякого беспокойства.

С этой целью, Нирод преобразовал «сиссаров» в пешие драгуны, подразделил их на роты, которыми командовали офицеры, избранные из их же среды. Они получали содержание и вооружение от казны и могли пользоваться всей захваченной ими добычей. Их начальником назначен был Даниил Лууккойнен (Daniel Luukkoinen), происходивший, как и большинство его товарищей, из ингерманландцев. Он был один из деятельнейших помощников известного Кивикеса. Лууккойнену дали звание майора. Ротами командовали Симон Торокка (Simon Torokka), Самуил Гаузен (Samuel Hauseen) и др. Пешие драгуны принесли известную пользу особенно в то время, когда население проявляло явное нерасположение к военной службе. В виду этого Нирод организовал еще второй отряд под начальством партизана Петра Лонгстрёма (Peter Långström). Дисциплина в их рядах, однако, не привилась, и они нередко предпринимали набеги на неприятеля, без ведома своих начальников. Крестьяне их не любили. Даже население Швеции относилось к ним недружелюбно. Они своевольничали, требовали почтовых лошадей, прибегали к неустановленным поборам и т. п.

Создание всей этой военной силы, которой вновь стала располагать Финляндия, досталось Нироду нелегко. Необходимые для этого средства выбирались, «как в неприятельской земле». В Або был схвачен бургомистр и отведен в лагерь; войска расквартировывались у членов магистрата с тем, чтобы добыть для них даровые помещения и содержание, пока не будут внесены податные недоимки. К подобным же насилиям прибегали и в других местах, что вызывало повсюду жалобы на строгую систему управления Нирода.

Энергия Нирода значительно подняла и ободрила дух финнов. Пользуясь тем, что русские силы были отвлечены войной с Турками, партизанские набеги возобновились с большей энергией, чем прежде и действия мелких отрядов начались наступлениями в Саволаксе, где ими командовали полковники Карл Армфельт и Иоганн Шерншанц. В феврале 1711 г., им удалось отбросить русский аванпост у Коитсанлахти, а в марте рассеять русский отряд у Ханнуккала, в приходе Париккала, захватив обильную добычу и пленных. За эти стычки Армфельта наградили чином генерал-майора. Увеличив его войска с 2-х до 4-х тыс., Нирод приказал ему спуститься к югу, вплоть до Ескиса, где являлась возможность прервать сообщение Выборга с Петербургом. 26 апреля финны разрушили укрепление, возведенное русскими у Мула (Mohla). Здесь отличился поручик Иоганн Генрих Фиант.

В то же время пешие драгуны пробрались вперед, вплоть до Ингерманландии, стали бродить в окрестностях Невы и в Эстляндии, захватывая богатую добычу. В августе предводитель пеших драгун Даниил Лууккойнен попался в плен и был закован в железа, как обыкновенный преступник.

После ряда мелких удач, Нирод признал своевременным произвести более серьезное нападение. С этой целью он в октябре (1711 г.) подвинулся с главными силами через р. Кюмень, сперва к Вильманстранду, а затем решил осадить Выборг, который был уже заперт со стороны моря эскадрой шведского адмирала. Но успеха эта осада не имела. Прежде всего, у Нпрода не оказалось достаточно сильной осадной артиллерии; а, во вторых, благодаря тому обстоятельству, что шведский флот, за недостатком людей, явился к месту своей летней стоянки только 19 июня, начальник нашего галерного флота, гр. Боцис, успел на мелких судах доставить в Выборг нужный провиант. Шведский флот стойко держался на своих наблюдательных постах вплоть до начала декабря, когда бури и морозы побудили его уйти на зимовку. Простояв около крепости, примерно, до Рождества, гр. Нирод вынужден был снять осаду, которая с уходом флота была совершенно бесцельна. Нирод увел свои войска к Кюменю, где распустил поселенных людей по их рутам и рустгальтам. Неудача так сильно повлияла на старого генерал-губернатора Нирода, этого «доброго солдата», как называли его русские, что он умер в своем лагере 25 января 1712 г.

В то время, когда шведский флот стоял перед Выборгом, кн. Меншиков, — которому подчинены были теперь русский флот и сухопутные войска, расположенные в Ингерманландии, — желал воспользоваться темными осенними ночами, чтобы повредить неприятелю двумя брандерами. Брандеры были приготовлены, но офицер и боцман из итальянцев и греков, назначенные на эти брандеры, отказались исполнить возложенные на них обязанности, ссылаясь на свое неуменье справляться с подобного рода судами. Военный суд приговорил офицера к расстрелянию.

После энергичного гр. Нирода в Финляндию, в начале 1712 г., вновь назначили генерала Любекера. Мы встречаемся с ним не впервые, но исторический его облик остается недостаточно очерченным. Облик этот непривлекателен. В самом конце 1705 г. Любекер назначен был ландсгевдингом в Выборгской губернии. В то время ландсгевдингами часто назначали лиц из высших военных сфер, признанных неспособными к дальнейшему производству. Пройденная Георгом Любекером служба не указывает на то, чтоб он был особенно выдающимся офицером. В августе 1706 г. Любекер прибыл в Выборг, и, таким образом, ему удалось (в октябре) принять участие в обороне крепости от русской осады. Подлаживаясь к высокопоставленным лицам в комиссии обороны (defensionskommisionen) и бросая лживые обвинения против тогдашнего главнокомандующего, генерала Георга Иоганна Майделя, ему удалось присвоить себе высшую честь защиты крепости, почему его, как сказано в доверительной грамоте, «на основании верной и храброй службы, которую он также доказал при недавней защите крепости Выборга», произвели в генерал-майоры. В особом мемориале Любекер, в 29 пунктах, обвинял Майделя в растрате казенных средств и в недостаточной заботе по ведению обороны, он даже внушал, что финский главнокомандующий склонен был к взяткам и к обогащению на счет казны. В 1706 г. Майдель выехал из Выборга, с целью собрать войска для освобождения города. Он предложил Любекеру следовать за ним, но последний отказался и, в то же время, продолжал клеветать на Майделя, сообщая в Стокгольм, что тот покинул Выборг в момент, когда «заиграли бомбы». Время командования Любекера войсками Финляндии убедило русских, что он не был способен к смелым и решительным действиям. 12 апреля 1710 г. гр. Горн сообщил совету письмо, полученное из Финляндии, в котором просили о присылке нового генерала, будучи очень недовольны Любекером. От войска неудовольствие Любекером перешло ко всему финскому народу. Генерал-майор ф.-Ливен докладывал совету (18 авг. 1712 г.) о недовольстве им финских крестьян, «которые слышать не могут имени Любекера». И столь непопулярного генерала шведское правительство признало возможным вернуть в Финляндию.