История инквизиции

Глава VII Установление инквизиции

Постепенная организация инквизиции была естественным результатом эволюции социальных сил, действие которых мы только что рассмотрели. Альбигойские крестовые походы положили конец открытому сопротивлению, но число еретиков не уменьшалось, только было труднее обнаруживать их, так как они стали тщательнее скрываться. Торжество грубой силы увеличило ответственность Церкви, в то время как ее бессилие обнаружилось в чрезвычайном распространении ереси в течение XII века. Мы уже видели, как неумело местные прелаты пытались ответить на новые запросы, обращенные к их ревности. В принципе, раз есть основание предполагать скрытое преступление, в процессе имеется три определенных момента: обнаружение виновного, доказательство его виновности и, наконец, его наказание. Труднее всего было раскрыть и доказать преступление ереси, и когда развитие ее принимало угрожающие размеры, то те духовные лица, которым следовало подавить ее, должны были провести дело через эти три неизбежные ступени.

Епископы, погруженные по большей части в свои мирские интересы, ожидали, пока народная молва не указывала им на отдельного человека или на целую группу людей, как на зараженных ересью. Когда виновность подозреваемого лица была выяснена, то редко находили внешние доказательства его вины, ибо, за исключением тех случаев, где многочисленность отпавших делала невозможным применение репрессий, сектанты всюду очень старательно исполняли все обряды религии; с другой стороны, духовенство, мало сведущее в богословии, обыкновенно было не в состоянии добиться признания у людей, привыкших к размышлению и более развитых, чем оно.

К счастью, пытка еще не применялась в судебной практике; но дикое применение ордалии, к которым так часто прибегали, показывает, насколько духовенство чувствовало себя бессильным перед лицом своих новых обязанностей. Даже сам св. Бернар одобрил эту меру, а Реймский собор 1157 года узаконил применение ее в тех случаях, где подозревалась ересь. Отдельные, более просвещенные отцы Церкви относились к ней скептически, и Петр Кантор приводит много примеров в доказательство ее несправедливости.

Одна бедная женщина, обвиненная в катаризме, была лишена пищи, пока на исповеди у декана она не убедила его в своей невинности и не получила от него совет подвергнуться испытанию раскаленным железом, но она выиграла только то, что подвергла себя дважды действию огня: сначала раскаленного железа, а потом костра.

Тому же Суду Божьему был подвергнут собранием епископов один добрый католик, навлекший на себя подозрение своей бедностью и бледностью; он отказался от испытания, настаивая, чтобы епископы доказали ему, что человек, искушая Бога, не совершает смертного греха. Это желание несчастного было принято как непреложное доказательство его принадлежности к ереси, и он без долгих околичностей был передан в руки светских властей и сожжен живым.

Но мало-помалу, благодаря знакомству с римским правом, этот судебный прием потерял уважение в глазах Церкви; Иннокентий III официально запретил его в 1212 году, когда епископ Страсбургский, Генрих Веринген, применил его, чтобы уличить огромное число еретиков.

Латеранский собор 1215 года, следуя примеру Александра III и Луция III, запретил лицам духовного звания участвовать в каком-либо Божьем Суде. Невежественные прелаты были поставлены в крайнее затруднение: как же узнать правду, не прибегая к Суду Божьему? В 1170 году безансонский епископ дал характерный пример того, как современная ему юрисдикция пользовалась одновременно силами и Неба и Ада. В его епархии проявилось несколько еретиков, творивших чудеса.

Он, как говорят, был человеком образованным, но тем не менее, чтобы рассеять свои сомнения относительно пришельцев – святые они или еретики, – обратился к одному духовному лицу, очень сведущему в некромантии, и поручил ему узнать истину от Сатаны. Хитрый духовный сумел обмануть черта и добиться от него чистосердечного признания, и, таким образом, он узнал, что пришельцы были его слугами. Тотчас у них отобрали помогавшие им амулеты, и народ, сначала стоявший за них, без всякой жалости бросил их в огонь.

Когда не прибегали к сверхъестественным способам раскрытия истины, то судопроизводство было чересчур сложно, чтобы дать действительный результат, ввиду того что зло было сильно распространено и виновных было очень много. В 1204 году реймский архиепископ Ги, для суда над несколькими открытыми в Ренне еретиками, призвал графа Роберта, двоюродного брата Филиппа-Августа, графиню Иоланду и много других светских и духовных лиц; все несчастные были приговорены к сожжению.

В 1211 году, когда неверский епископ Гуго обвинил в катаризме рыцаря Эверара де Шатонеф, легат Октавиан собрал для суда над ним в Париже архиепископов, епископов и профессоров университета, которые и вынесли обвинительный приговор.

Все это еще осложнялось высшим и всемирным судом Рима, который давал людям богатым и ловким возможность бесконечно затягивать дело и часто жить безнаказанно. Так, в 1211 году один каноник из Лангра, обвиненный в ереси, был призван местным епископом на собрание богословов, чтобы они испытали его. Хотя с него взяли клятву, что он явится, и хотя он дал даже ручательство в этом, он не явился и был осужден заочно после трех дней ожидания. Вдруг он явился в Рим и заявил Папе Иннокентию, что его заставили поклясться и представить поручителей уже после того, как он обратился к суду Святого Престола. Папа отослал его к санскому архиепископу, к неверскому епископу и к магистру Роберту де Корзон, которые должны были испытать его католичество.

Через два года, в 1213 году, мы снова находим его в Риме, причем он объяснял, что в назначенный час он побоялся явиться перед судьями, так как народ был настолько возбужден против еретиков, что сжигал не только виновных, но и подозреваемых. Он просил защиты Папы и права подвергнуться purgatio canonica в Риме. Иннокентий снова отправил его обратно, предписав прелатам дать ему охранный лист и заботиться о его безопасности до тех пор, пока не будет рассмотрено его дело.

Не представляет особого интереса узнать, был ли он виновен или невинен, был ли он осужден или оправдан, но случай с ним прекрасно показывает, что практиковавшаяся тогда система мешала действительному подавлению ереси.

Даже тогда, когда удавалось установить виновность, шкала наказаний представляла ту же неопределенность. По делу катаров, которые в 1144 году сознались в своих убеждениях в Льеже и которых с трудом удалось спасти от ярости толпы, духовные власти обратились к Луцию III с вопросом, как поступить с виновными? Подозреваемые в ереси, схваченные в 1162 году во Фландрии, были отосланы на суд Александра III, бывшего тогда во Франции; но Папа отослал их к реймскому архиепископу.

Гильом, аббат Везелэ, пользовался правом неограниченного суда, однако, в 1167 году, имея в своих руках несколько еретиков, которые признались в ереси, он встретил такие затруднения, что обратился к собравшейся толпе с вопросом: какое наказание наложить на виновных? Единодушный крик: "Сожги их!" – был ему ответом, и это решение было тотчас же приведено в исполнение; один из несчастных отрекся от своих заблуждений и был подвергнут испытанию водой, которое было для него неблагоприятно, после чего, несмотря на громкие крики народа, требовавшего, чтобы его сожгли, он был публично наказан кнутом и изгнан. В 1114 году реймский епископ, обнаружив несколько еретиков при помощи испытания водой, отправился на собор в Бове, чтобы выяснить, какому наказанию следует их подвергнуть; во время его отсутствия народ, боясь, что епископы помилуют их, разбил тюрьму и сжег узников.

Испытание водой.

Не следует, однако, думать, что Церковь совершенно не располагала средствами для подавления ереси, которое она считала одной из своих обязанностей. В начале карловингского возрождения предписания Папы Захарии св. Бонифацию показывают, что единственное судопроизводство допускаемое в то время, состояло в том, что созывался собор, и виновный отсылался в Рим, чтобы там его судили уже окончательно.

Просветительная политика Карла Великого применила все судебные приемы, которые могли бы поддержать в империи порядок и безопасность; в его правительственной системе епископам было дано видное место. Им было поручено строго возбранять, совместно со светскими чиновниками, все суеверия и пережитки язычества, постоянно объезжать свои епархии, производя расследования по всем преступлениям, оскорбляющим Бога; таким образом, в их руках сосредоточилась значительная часть судебной власти, хотя они постоянно оставались в этом отношении в зависимости от государства. Во время волнений, которые сопровождали распадение империи, когда феодальная система развивалась на развалинах монархии, епископы мало-помалу освободились от всякой зависимости от короны и, кроме того, приобрели широкие права и огромную власть в пределах канонического права, считавшегося тогда выше гражданского или муниципального закона. Таким образом, образовались духовные суды, которые были в каждой епископии и которые пользовались исключительной судебной властью в области, постоянно расширявшейся. Естественно, заблуждения в деле веры подлежали их ведению и могли быть судимы только ими.[82]

Устройство и функционирование этих судов получили сильный толчок благодаря изучению римского права со второй половины XII века. Знание составляло такую исключительную привилегию духовенства, что вначале было очень мало людей не духовного звания, которые были бы способны проникнуть в тайны Кодекса и Дигест. Еще во второй половине XIII века Рожер Бэкон жалуется, что гражданский адвокат, даже совершенно незнакомый с каноническим правом и богословием, имел гораздо более шансов на успех, чем богослов; и он с горечью восклицает, что Церковь управляется адвокатами, к великому ущербу христианского мира.

Таким образом, еще задолго до того, как феодальные и сеньориальные суды испытали на себе влияние римского права, оно глубоко видоизменило принципы и приемы духовного судопроизводства. Старый архидьякон уступил свое место, не без проклятий, епископскому судье, известному под именем консисторского или ординарного, который обыкновенно был доктором utriusque juris, права канонического и права гражданского; результаты этой перемены сказались скоро, и духовное судопроизводство стало значительно выше грубого феодального и обычного права. Кроме того, скоро около этих епископских судов суетилось множество адвокатов из лиц духовного звания, которые зачастую были менее скромны, чем рьяны, по отношению к своим клиентам; в их лице средние века впервые ознакомились с представителями сословия присяжных поверенных.

По примеру гражданского процесса, процесс уголовный заключал в себе три момента действия: accusatio, denunciatio, inquisitio. В accusatio выступал обвинитель, который нес на себе официальную ответственность и подвергался, в случае неуспеха, talio. Denunciatio была официальным делом государственного чиновника, как, например, testis synodalis или архидьякон, который созывал суд и просил его разобрать дело против обнаруженных им виновных сообразно с долгом, налагаемым на него его служебными обязанностями.

В inquisitio консисторский судья вызывал на суд подозреваемое лицо, подвергая его, в случае надобности, предварительному заключению; обвинение, или capitula inquisitionis, предъявлялось ему, и его допрашивали по этому поводу с тем ограничением, что ничто, не причастное к обвинению, не могло быть введено в него позднее для увеличения его вины.

Если обвиняемый не признавался в своем преступлении, судья приступал к допросу свидетелей, и хотя их допрашивали в отсутствии обвиняемого, тем не менее ему сообщали их имена и их показания; он, в свою очередь, мог вызвать своих свидетелей, и его адвокат мог свободно защищать его всеми средствами, включая сюда аргументы, возражения и апелляции. Наконец, судья выносил свое решение; если виновность была сомнительна, он приговаривал к purgatio canonica, то есть к присяге в подтверждение невиновности, приносимой вместе с обвинителем определенным числом лиц, равных ему по положению, число которых определялось сообразно с характером и тяжестью преступления. Когда осуждение было установлено следственным процессом, то наказание было всегда более легкое, чем в случае обвинения или доноса. Не видели опасности в судопроизводстве, в котором судья был в то же время и обвинителем; вообще человек должен был считаться виновным, пока судья не мог расследовать его дела, и было недостаточно, если его виновность подтверждалась небольшим числом лиц или его личными врагами, или людьми, недостойными доверия. Важно вспомнить эти справедливые правила епископской юрисдикции в то время, когда мы подходим к изучению новых методов, которые инквизиция не побоялась установить на подобном фундаменте.

В теории существовала также общая система розыска или постоянного следствия для раскрытия всяких преступлений, в том числе и ереси. Так как применение этой системы породило инквизицию, то нам следует остановиться на ней. Идея правильного розыска нарушителей закона была свойственна как гражданскому, так и каноническому суду. Хотя в римском праве и не существовало должности государственного прокурора, но проконсул должен был разыскивать виновных и наказывать их; в 202 году Септимий Север выделил преследование христиан из этого официального розыска. Missi Dominici Карла Великого были чиновниками, обязанными объезжать империю, собирая справки о всех случаях беспорядка, преступления, несправедливости, и они имели право суда как над мирянами, так и над духовными.

Принимая жалобы и обвинения, они имели четыре заседания в год и имели право оправдывать и наказывать всех, без различия положения. Этот институт сохранялся наследниками Карла Великого до тех пор, пока стоял твердо авторитет императорской власти; после Капетингской революции, как только династия стала располагать правом суда за узкими пределами своего феодального владения, она приняла аналогичную систему inquisitorum, которые должны были контролировать действия чиновников и наблюдать за исполнением законов. Та же идея сказалась в разъездных судьях Англии, самое позднее с 1166 года, с эпохи Кларендонских Заседаний; следствия, к которым приступали в эту эпоху против тех, кто казался подозрительным в глазах населения, породили систему Grand jury, прототип папской инквизиции в первоначальном ее виде. Те "инквизиторы и расследователи", которых мы находим в 1228 году в Вероне и которых государство употребляло для раскрытия и наказания богохульников, имели тот же характер. Еще более полную аналогию мы находим в сардинских Jurados XIV века, как назывались в каждом округе избранные и принесшие присягу жители, обязанные разведывать о преступлениях, находить виновных и представлять их на суд.

Церковь, вполне естественно, усвоила эту систему. Мы только что видели, что Карл Великий приказывал епископам старательно объезжать их епархии, разыскивая преступления; по мере роста компетенций духовных судов, увеличивалась эта следственная обязанность и, по крайней мере номинально, получила правильное устройство. Уже с начала X века мы видим практику (ложно предписываемую Папе Евтихиану), которой позднее подражала инквизиция.

Когда прибывал в приход епископ, то все население должно было собраться на местный приходский сход; тогда он избирал из числа людей зрелого возраста и заведомой честности нескольких, которые на святых мощах давали клятву открыть без страха и лицеприятия все, что они знали или могли узнать впоследствии, касающееся преступлений или злодеяний, требующих следствия. Эти testes sy по dales стали правильно функционирующим институтом Церкви – по крайней мере в теории, – и был составлен длинный вопросный лист для руководства епископов при их выборе, чтобы никакое отступление не могло ускользнуть от проницательности инквизиции.

Но эти благоразумные, и хорошо обдуманные меры оставались, благодаря небрежности епископов, мертвой буквой. Когда Линкольнский реформатор, епископ Роберт Гростест, в 1246 году, по наущению францисканцев, приказал произвести общее расследование относительно нравственности жителей его епархии, то эффект был неожиданный, так как ясно обнаружилось, насколько забыли о самом институте.

Архидиаконы и деканы созвали дворян и простолюдинов и испытывали их под присягой согласно с каноническими предписаниями; но эта процедура породила такие соблазны, что король Генрих III был вынужден вмешаться и приказал своим бальи прекратить ее.

Таким образом, Церковь на бумаге обладала хорошо составленной организацией для раскрытия и испытания еретиков. Ей не хватало только способных исполнителей; и успехи ереси до эпохи альбигойских крестовых походов показывают, до чего епископы, поглощенные заботой об увеличении своих доходов, оставляли в небрежении свои прямые обязанности. Тщетно целый ряд Пап, следовавших один за другим, делали попытки возбудить их ревность по мере того, как росла смелость еретиков. От имени собрания прелатов, которые в 1184 году присутствовали в Вероне при совещании Луция III и Фридриха Барбароссы, Папа, уступая настояниям императора и с одобрения епископов, издал декреталий, и если бы он исполнялся точно, то он повлек бы за собой учреждение епископской, а не папской инквизиции. Кроме обязательной для всех суверенов присяги помогать Церкви в преследовании ереси, было приказано всем архиепископам и епископам посещать – лично или через своих архидьяконов или других духовных лиц – раз или два в год все те приходы, где было малейшее подозрение в существовании ереси; они должны были заставить дать клятву двух или трех людей хорошей репутации, или, в случае надобности, всех жителей, что они выдадут всякого подозреваемого в ереси или принадлежащего к тайному обществу, или живущего иначе, чем большинство верных. Прелат должен был призвать к себе указанных ему таким образом людей и, если они не могли оправдаться, наказать их по своему усмотрению. Равным образом, все те, кто откажется дать присягу, вследствие излишней щепетильности, должны быть осуждены ipso facto и наказаны как еретики.

Пытка святой инквизиции.

Упорствующие еретики, отказывающиеся отречься и вернуться в лоно Церкви после должной епитимии, а также те, которые снова впадут в заблуждение после того, как отрекутся от него, должны быть преданы в руки светской власти, чтобы получить заслуженное ими наказание. Во всем этом не было ничего нового; хотели лишь воскресить существующие учреждения и сделать попытку напомнить епископам об их обязанностях. Но важный шаг был сделан, когда Папа в отношении ереси отменил все изъятия от епископского суда и подчинил епископам привилегированные монашеские ордены, которые зависели непосредственно от Рима. Кроме того, покровители ереси были объявлены неправоспособными быть адвокатами или свидетелями, равно как отправлять какую-либо общественную должность.

Мы уже видели, что это усилие совершенно разбилось о бездеятельность епископов. Но дело обстояло так, что, ввиду общего индифферентизма светских властей, даже и рвение их осталось бы без всякого результата. Когда епископ из Кастеляно писал Луцию III, что катары многих совращали в Венеции, и спрашивал его инструкций, то Папа ограничился тем, что посоветовал ему накладывать епитимии на тех, кого он мог бы воссоединить с Церковью, и брать с них письменное обязательство, что, в случае их нового отпадения, имущество их будет подвергнуто конфискации. Что касается упорствующих, то он должен публично отлучить их и постараться убедить дожа и народ не посещать их, преследовать их и разделить их имущество между верными. Но всего этого было мало для возбуждения епископов; оружие ржавело в их ленивых руках, и число еретиков росло и множилось, так что, в конце концов, Рим был вынужден, чтобы не потерять своей власти, призвать верных к оружию. Но он понял, что грубой победы мало, если он в то же время не организует преследования на новых принципах.

В то время как Монфор и его банды угрожали еретикам, в Авиньоне собрался в 1209 году собор под председательством папского легата Гуго и принял целый ряд мер, которые, в сущности, были не что иное, как подтверждение тех мер, которые предписал за двадцать пять лет перед этим Папа Луций III.

Существенное изменение заключалось в том, что допускалось вмешательство священников, которые в каждом приходе должны были быть присоединяемы к мирянам, testes synodales, или к местным расследователям ереси. Эта система, утвержденная в 1215 году собором в Монпелье, вызвала многочисленные преследования и сооружения многих костров. Когда в 1215 году собрался Латеранский собор, чтобы утвердить, по-видимому, обеспеченные за Церковью победы, инструкции Луция III были подтверждены в том же смысле. Надеялись обеспечить их точное исполнение, решив, что все епископы, которые будут небрежно исполнять свои обязанности в этом отношении, будут смещены и замещены другими, более способными бороться против ереси.

Эта угроза высшего в христианском мире собора не оказала желательного действия. Правда, то тут, то там появлялись фанатики вроде Фулька Тулузского или Генриха Страсбургского, которые все свои силы полагали на подавление ереси, но большинство прелатов оставалось небрежным, как и прежде, и мы не находим следа, чтобы постарались инквизицию из теории перевести на практику.

Нарбоннский собор 1227 года предписал всем епископам назначить в каждой епархии testes synоdales, чтобы разыскивать еретиков и других отпавших и доносить о них епископским чиновникам; но прелаты собора, удовлетворившись этим проявлением энергии, разо шлись по домам и предоставили вещи их естественному ходу. Мы и без свидетельства современника Луки Тюи знаем, что большинство епископов относилось безразлично к ереси, а другие обращали ее в источник доходов. Когда их упрекали в бездеятельности, они отвечали: "Как осуждать людей, которые не уличены в преступлении и не признаются в нем?"

Не большим успеха имел собор в Безье 1234 года, когда он приказал приходским священникам составлять списки подозреваемых и строго наблюдать за ними. Апатию светского духовенства ничто не трогало.

Пытка святой инквизиции.

Образовывая по временам нечто вроде инквизиции легатов, Папы старались оправдать это индифферентизмом епископов. По мере того как юрисдикция Пап расширилась под влиянием системы Григория VII, легат сделался очень полезным орудием, чтобы дать почувствовать могущество Папы во внутренних делах епархии. Являясь прямыми и полномочными представителями наместника Бога, легаты несли с собой и представляли высшую власть Святого Престола в самых отдаленных углах христианского мира. Было неизбежно, чтобы в один прекрасный день их употребили для возбуждения вялого преследования. Мы уже видели, какую роль они играли в делах альбигойцев, начиная с эпохи Генриха Ситоского и до эпохи кардинала Романо.

При отсутствии всякого правильного судопроизводства, ими пользовались даже в специальных случаях, чтобы выставить невежество местных прелатов; так, в 1224 году Гонорий III приказал гильдесгеймскому епископу Конраду представить на суд легата Чинтио, кардинала Опорто, Генриха Миннеке, приора монастыря С.-Марии в Госсларе, которого епископ держал в тюрьме по подозрению в ереси. А в Тулузе, после Парижского договора 1229 года, был дан самый замечательный пример совместной деятельности легата и епископа – свидетельство неясности, которая господствовала еще относительно роли, перешедшей к инквизиции. В июле граф Раймунд, примирившийся с Церковью, возвратился в свои владения в сопровождении кардинала-легата Романо; он должен был обеспечить себе исполнение договора и распустить шайки "пилигримов", которые мстили за свое разочарование, уничтожая посевы и создавая в стране голод.

В сентябре в Тулузе собрался собор, на который явились все прелаты Лангедока и большая часть наиболее влиятельных баронов. Этот собор принял канон, опять предписывавший всем архиепископам, епископам и независимым аббатам применять на практике систему testes syno dales; но не видно, чтобы это постановление было исполнено.

Однако, по настоянию легата и Фулька Тулузского, сам собор превратился в трибунал инквизиции. Был открыт "совершенный" катар Гилльем де Солье, который, будучи обращен, был восстановлен в своих правах, с тем чтобы он мог быть свидетелем против своих прежних собратьев; со своей стороны, Фульк проявил ревность, разыскивая повсюду других свидетелей. Все присутствовавшие епископы посвятили свои силы допросу их, а затем послали Фульку их письменные показания, так что, говорят нам, огромная работа была окончена в самое короткое время. Было выяснено, что еретики обещали друг другу хранить тайну и что от них почти ничего нельзя было узнать; но некоторые из них, более богобоязненные, забежали вперед и принесли сознание; тогда, чтобы быть воссоединенными с Церковью, они, по существующей практике, должны были сказать все, что знали о других еретиках. Таким образом, было собрано очень много свидетельств, которые легат стал изучать, чтобы сделать постановление относительно обвиняемых; взяв дело, он из Тулузы перебрался в Монпелье. Небольшое число более смелых отпавших пыталось защищаться юридически и просило сообщить им имена свидетелей; для этого они даже последовали за легатом в Монпелье. Но последний, ссылаясь на то, что хотели предать смерти доносчиков, ловко увернулся, представив обвиняемым общий список всех свидетелей, так что несчастные были вынуждены покориться, не имея возможности защищаться. После этого легат отправился в Оранж на другой собор и оттуда сообщил Фульку приговоры, которые были объявлены обвиняемым, собранным для этого в церкви св. Иакова. Все следственное дело было отвезено легатом в Рим из боязни, чтобы оно не попало в руки людей-мстителей и не вызвало насилий против свидетелей. На самом деле многие свидетели, которых только подозревали, были немного позднее перебиты.

Все это показывает, насколько епископская или легатская инквизиция были неудобны, даже в самых энергичных руках, насколько это судопроизводство было неправильно и неопределенно. В последующие годы мы находим несколько примеров употребления testes synodales, как, например, на соборе в Арле в 1234 году, на соборе в Туре в 1239 году, на соборах в Безье в 1246 году и в Альби в 1254 году, а равным образом в грамоте Альфонса де Пуатье, который в 1257 году убеждал епископов учредить этих свидетелей согласно канонам Тулузского собора. За эти же годы встречаются также и отдельные случаи инквизиции легатов.

В 1237 году инквизиторы Тулузы действовали с полномочиями легатов, как уполномоченные легата Иоанна Виенского; когда в том же году население Монпелье просило помощи Папы в борьбе против ереси, то последний послал Иоанна Виенского, поручив ему строго расследовать дело. Равным образом не были приняты во внимание права епископов в 1239 году, когда Григорий IX предписал тулузским инквизиторам следовать указаниям его легата. Однако само воспоминание об этих обязанностях легатов так скоро совершенно забылось, что в 1351 году флорентийские власти просили папского легата взять обратно жалобу, предъявленную им против аббата камальдульцев, так как республика никогда не допускала, чтобы ее граждане судились по таким обвинениям кем-либо другим, кроме инквизиторов. Когда в 1257 году инквизиторы Лангедока жаловались на инквизиторскую ревность авиньонского епископа, легата Зона, то Александр IV решил, что его легат не имел никакого права действовать так за пределами своей епархии.

Общественное мнение господствующих классов Европы требовало, чтобы ересь была во что бы то ни стало уничтожена; и однако, когда кончилось открытое сопротивление, желанная цель, казалось, была дальше, чем когда-либо прежде. Епископ и легат не были способны обнаруживать еретиков, прикрывавшихся плащом верности католичеству; а когда случайно открывалось гнездо еретиков, то консисторский судья обыкновенно не был ни достаточно подготовлен, ни достаточно ловок, чтобы вырвать признание у тех, которые выставляли себя совершенно во всем согласными с учениями Рима. При отсутствии открытой вражды к Церкви, было довольно трудно раскрыть тайные мысли сектантов; для этого нужны были специально подготовленные люди, единственным делом которых было бы исследование чужих убеждений; так как необходимость в этом становилась все более настоятельной, то два новых фактора помогли разрешению задачи.

Первым фактором была организация нищенствующих орденов, особенно пригодных на работу, которая была не под силу епископским судам. Учреждение этих орденов казалось вмешательством Провидения, пожелавшего дать для Церкви Христа оружие, которого у нее недоставало. Раз была сознана необходимость специальных и постоянных судов, исключительно назначенных для подавления ереси, то казалось естественным, что они были совершенно изъяты из-под влияния местных страстей и личных счетов, которые могли погубить невинного, или из-под влияния местной протекции, которая могла оказать покровительство виновному.

Если, сверх всего, следователями и судьями являлись люди, специально подготовленные для раскрытия и обращения еретиков, если они бесповоротно отреклись от мира, если, наконец, они не могли обогащаться и были нечувствительны к приманкам мирских наслаждений, то, казалось, беспристрастное и строгое выполнение ими своих обязанностей было гарантировано. С одной стороны, действительно, надо было охранять чистоту веры, с другой – можно было рассчитывать, что здесь не будет ни давления, ни бесполезных жестокостей, вызываемых частными интересами и личной местью.

Огромная популярность монахов обеспечивала им со стороны населения усердное содействие, на какое не могли рассчитывать епископы, обыкновенно находившиеся во враждебных отношениях со своими духовными чадами, а также и с могущественными баронами и сеньорами, поддержка которых была необходима. Конечно, нищенствующие ордены были особенно преданы папству, и они сделали из инквизиции могущественное орудие для увеличения влияния Рима и для уничтожения последних остатков независимости местных церквей. Но если эти соображения помогли в течение времени расширению их деятельности, то совершенно невероятно, чтобы они руководили учреждением в начале его. Таким образом, в глазах общества XIII века устройство инквизиции, врученной в руки доминиканцев и францисканцев, казалось естественным и даже неизбежным лекарством против зол, которые тяготели над этой эпохой.

Другим фактором, способствующим успехам Церкви в предпринятой ею задаче преследования, было светское законодательство против ереси, которое начало тогда облекаться в определенную форму. Мы уже видели, что в Англии и в Арагонии в XII веке появлялись отдельные эдикты, направленные против ереси; но весь их исторический интерес заключается только в том, что они показывают отсутствие уголовного кодекса. Фридрих Барбаросса не сделал ничего, чтобы привести в исполнение правила, опубликованные Луцием III в Вероне в 1184 году, хотя они и были санкционированы императором. Действие обычного права, принятого Монфором в 1212 году в Памье, естественно прекратилось одновременно с его непродолжительным господством. Правда, были некоторые попытки законодательства относительно еретиков, когда в 1194 году император Генрих VI предписал конфисковывать их имущество, накладывать на них суровые наказания, разрушать их дома и подвергать крупным штрафам общины и отдельных лиц, если они не будут содействовать их задержанию; но тот факт, что в 1210 году эти предписания были снова подтверждены Оттоном IV, показывает, что они скоро были забыты.

Некоторые дошедшие до нас от той эпохи эдикты свидетельствуют о неправильном и случайном характере мероприятий светской власти против ереси. Так, в 1217 году Нуньез Санчо де Росельон постановил, что еретики должны стоять вне закона; в 1228 году Иаков I Арагонский последовал его примеру, что может служить доказательством того, что эта мера была нововведением. С другой стороны, статуты Пиньероля 1220 года ограничиваются лишь наложением штрафа в десять су на всякое заведомо вальденское помещение. За несколько дней до своей смерти Людовик VIII, король Французский, предписал за ересь конфискацию имущества и лишение всех прав, а государственные чиновники получили приказание непосредственно карать всех тех, кто будет уличен в ереси. По действовавшим в 1227 году статутам Флоренции, епископ во всех случаях преследования ереси должен был действовать совместно с подестатом, что было серьезным ограничением автономии епископ ских судов. В Милане в 1228 году были приняты новые законы по настоянию папского легата Готфрида: все еретики должны быть изгнаны из пределов республики, дома их должны быть разрушены, имущество конфисковано, личность их поставлена вне закона; более или менее крупному штрафу подвергался всякий, кто дал бы им пристанище. Для розыска еретиков, которых должны были допрашивать и судить архиепископ и подестат, была учреждена полусветская-полудуховная инквизиция; причем подестат должен был в десятидневный срок предавать смертной казни всех, кто будет уличен в ереси. В Германии в 1231 году вышло постановление Генриха VII, определявшее судьбу имений, конфискованных у еретиков; аллодиальные владения могли быть переданы их наследникам, что, как мы увидим ниже, противоречило всему последующему законодательству.

Чтобы создать и пустить в ход стройную систему преследования, надо было сломить центробежную тенденцию средневекового законодательства, которое рельефнее всего сказалось в свободной Наварре, где всякий сколько-нибудь значительный город имел свой собственный fuero, где почти всякий дом имел свой обычай. Иннокентий III попытался на Латеранском соборе 1215 года обеспечить единство целым рядом суровых постановлений, определявших положение Церкви в отношении еретиков, а также обязанности светской власти, которая должна была уничтожать их под угрозой обвинения в вероломстве. Это составило даже особую главу в каноническом праве, но, вследствие полного отсутствия деятельной помощи светских властей, все эти предписания долгое время оставались мертвой буквой. Ожесточенному врагу Церкви, Фридриху II, было предназначено судьбой уничтожить в большей части Европы особенности местных законов и отдать население на усмотрение соглядатаев, которых Папы находили нужным посылать к нему. Он нуждался в расположении Гонория III, чтобы быть коронованным в 1220 году; а когда произошел неизбежный разрыв, то в его интересах было снять с себя обвинение в ереси, которое так часто бросали ему, и поэтому он проявлял особое рвение в преследовании еретиков, хотя несомненно, что, если бы он был свободен в действиях, благодаря своему философскому индифферентизму терпел бы всякое верование, которое не было бы опасным для его власти.

В ряду указов, вышедших с 1220 по 1239 год, Фридрих II опубликовал подробный и безжалостный кодекс преследования, основанный на канонах Латеранского собора. Те, которых только подозревали в ереси, должны были по распоряжению Церкви подвергнуться purgatio под страхом лишения гражданских прав и изгнания из пределов Империи; если они находились в подобном положении в течение года, то их осуждали как еретиков. Все еретики, без различия их учений, были вне закона; раз они были осуждены Церковью, их следовало выдать светским властям, для того чтобы их сожгли живыми. Если, из страха перед смертью, они отступали от своих верований, то их следовало заключить в тюрьму на всю остальную жизнь и наложить на них епитимью; если же они снова впадали в свои заблуждения, то их нужно было предать смерти, так как их обращение было неискренне.

Все имущество еретиков подлежало конфискации, и их законные наследники лишались права наследования. Их дети до второго поколения признавались неправоспособными занимать какуюлибо должность, если они не заслуживали прощения, сделав донос на своего отца или на какого-либо еретика. Все верующие, соумышленники, покровители, защитники или ходатаи еретиков подлежали вечному изгнанию, их имущество подвергалось конфискации, а их дети разделяли участь детей еретиков. Защищавшие заблуждения еретиков должны были рассматриваться как еретики, если только они не меняли своего поведения после предупреждения. Дома еретиков и тех, кто давал им пристанище, должны быть разрушены и более не возобновляемы.

Казни в Брюсселе.

Хотя свидетельство еретика не принималось в судах, но было сделано исключение, если его показания были направлены против другого еретика. Всякий, облеченный государственной властью, чиновник или магистрат, должен был давать присягу, что он будет работать на уничтожение тех, кого Церковь признает еретиками, под страхом потери власти. Если светский сеньор, призванный Церковью изгнать еретиков из своих владений, не исполнит этого в течение более чем одного года, то его земли может занять всякий первый католик, который, после того как изгонит из них еретиков, может спокойно владеть ими, не нарушая прав сюзерена, при условии, что не будет идти против него.

Когда была учреждена папская инквизиция, Фридрих в 1232 году поторопился предоставить в распоряжение инквизиторов все силы государства; они имели право требовать вмешательства чиновников, чтобы схватить тех, кого они признавали еретиками, и держать их под арестом до произнесения приговора, по которому виновных следовало предать смерти.[83] Это ужасное законодательство было принято Церковью с большой радостью и, в отличие от прежних, не осталось мертвой буквой. Коронационный эдикт 1220 года был послан Гонорием в Болонский университет, чтобы его читали и объясняли при изучении права. Он был внесен в утвержденный сборник феодального права, и его самые суровые предписания стали отныне частью Гражданского кодекса. Ряд последующих эдиктов Фридриха был обнародован Папами при помощи булл, которые приказывали всем государствам и всем городам внести навеки эти законы в их местные кодексы. Наблюдение за этим было возложено на инквизиторов, которые должны были также брать с чиновников и магистратов присягу, что они будут руководствоваться этими эдиктами, и отлучать их в случае отказа дать присягу.

Когда в 1222 году магистраты города Риети приняли законы, шедшие вразрез с законами Фридриха, то Гонорий предписал, чтобы виновные были немедленно смещены; в 1227 году население Римини оказало сопротивление, но было принуждено смириться; в 1253 году некоторые ломбардские города колебались, но их посетили инквизиторы Иннокентия IV, и они были скоро выведены на правый путь; в 1254 году Асти принял эдикты, как нераздельную часть своего местного законодательства; 10 сентября 1225 года его примеру последовал Комо; даже в 1335 году, при пересмотре флорентийских законов, эти эдикты пользовались еще уважением. Наконец, они были внесены в последние добавления к Corpus juris как основные положения канонического закона, и, по крайней мере номинально, они не отменены и до сего времени.

Таким образом, значительная часть Европы от Сицилии до Северного моря узнала костер; не замедлили последовать благому примеру и западные страны. Одновременно с Парижским трактатом 1229 года вышел от имени малолетнего Людовика IX королевский указ, обещавший Церкви в ее борьбе с еретиками помощь королевских чиновников. В землях, которые остались в руках графа Раймунда, колебания его политики порождали многочисленные жалобы; наконец, в 1234 году он был принужден обнародовать, с согласия прелатов и баронов, устав, выработанный фанатиком Раймундом дю Фога Тулузским, в который во шли все пункты закона Фридриха и который установил конфискацию имущества всякого, кто, вопреки призыву Церкви, откажется помочь схватить или заключить в тюрьму еретика. В сборниках и юридических сочинениях последней половины XIII века мы находим эту систему уже вполне установившейся как закон, общий для всей страны; в 1315 году Людовик Сварливый распространил действие эдиктов Фридриха на всю Францию.

В Арагонии Иаков I эдиктом запретил всем еретикам проникать в его владения, несомненно, ввиду массы беглецов, приходивших из Лангедока, где в это время (1226) был с крестоносцами Людовик VIII. В 1234 году он, совместно со своими прелатами, редактировал целый ряд законов, касающихся учреждения самой суровой епископской инквизиции при поддержке королевских чиновников; в них мы впервые находим изданное светской властью запрещение переводить Библию на народный язык. Все, у кого имелись переводы Ветхого и Нового Заветов in romancio, должны были в течение восьми дней принести их к епископам для сожжения; тем же, кто не исполнит этого, грозило подозрение в ереси. Таким образом, за исключением остальной части Пиренейского полуострова и народов севера, где ересь никогда не пускала своих корней, все христианские государства подчинились Церкви в деле подавления ереси; и когда была учреждена инквизиция, то соблюдение этого законодательства было одной из главных обязанностей инквизиторов, бдительность которых должна была гарантировать его полное и неуклонное применение.[84]

В Италии в эту переходную эпоху ревность к вере или простое соревнование были причиной многочисленных попыток основания светской инквизиции. В Риме в 1231 году Григорий IX составил ряд правил, которые были опубликованы от имени римского народа сенатором Аннибальдо. На сенатора возлагалась обязанность арестовывать всех тех, на кого укажут ему как на еретиков, если донос на них будет сделан инквизитором или просто добрым католиком; наказание должно было быть приведено в исполнение через восемь дней после осуждения. Из их имущества, подвергавшегося конфискации, треть следовала свидетелю, треть сенатору и треть предназначалась на восстановление городских стен. Всякий дом, где им дали бы приют, должен быть разрушен, а место его обращено под свалку нечистот.

С верующими поступали как с еретиками; соумышленники, покровители и т. п. лишались третьей части своего имущества, которое шло на сооружение стен. Всякий, кто не доносил на известного ему еретика, подвергался штрафу в двадцать лир; сенатор, который небрежно исполнял закон, подвергался штрафу в двести марок и лишался права занимать государственные должности.

Чтобы оценить всю тяжесть этих штрафов, мы должны вспомнить о бедственном положении Италии той эпохи, о скудости повседневной жизни, о редкости благородных металлов, засвидетельствованной отсутствием золотых и серебряных украшений на одежде того времени. Не удовольствовавшись тем, что эти суровые правила были обнародованы на месте, Григорий IX разослал их копии ко всем архиепископам и владетельным князьям Европы с приказанием применять их на практике в их владениях, где в течение некоторого времени они служили основанием для судопроизводства инквизиции.

План Рима XIV-XV вв.

В Риме преследование еретиков удалось превосходно, и верные могли радоваться при виде многочисленных пылающих костров. Ободренный успёхом, Папа издал Декреталий, легший в основание всего последующего инквизиционного законодательства, в силу которого осужденные еретики должны были передаваться в руки светской власти для получения примерного наказания; те, кто возвращался в лоно Церкви, подвергались пожизненному тюремному заключению, и всякий, узнавший о малейшем проявлении ереси, должен был доносить о нем духовным властям, под страхом отлучения от Церкви.

В то же время Фридрих II, желавший, насколько возможно, ограничить влияние Рима в своих Неаполитанских владениях, возложил там дело преследования на чиновников короны. В своих Сицилийских Конституциях, изданных в 1231 году, он приказал тщательно разыскивать "еретиков, скрывавшихся во мраке". Те, на кого падет даже самая ничтожная тень подозрения, должны быть задерживаемы и испытуемы духовными лицами, а кто окажется хоть в чем-нибудь несогласным с католической религией, должны были, в случае упорства, идти на костер, которого, по-видимому, они сами искали. Всякий, кто осмелится вступиться за них, испытает на себе гнев императора.

Если мы примем во внимание, что это законодательство исходило от императора-вольнодумца, то мы поймем, как велика была тогда сила общественного мнения, бороться с которым не осмелился даже Фридрих II; и он не ограничился одними пустыми угрозами, так как тотчас же последовал длинный ряд преследований.

Два года спустя император писал Григорию, жалуясь, что всего этого недостаточно и ересь ширится, и извещал его, что он предписал судье каждого округа предпринять расследование в сотрудничестве с некоторыми прелатами. Епископам он вменял в обязанность объезжать их епархии в сопровождении, если понадобится, специально назначенных для этого судей. В каждой провинции два раза в год происходили заседания главного суда, на которых ересь каралась наравне с другими преступлениями. Однако Григорий был далек от того, чтобы поздравить Фридриха с учреждением правильного преследования; наоборот, он ответил ему, что ревность его идет по ложному пути, так как он карает своих личных врагов и скорее сжигает добрых католиков, чем еретиков.

Среди этих неопределенных и неправильных усилий, направленных к подавлению ереси, Святому Престолу было естественно вмешаться и постараться найти однообразную систему для выполнения этой великой задачи; можно только удивляться, что он поздно взялся за это и что в начале своего вмешательства он действовал крайне неуверенно и робко.

В 1226 году попытались положить предел быстрому распространению катаризма во Флоренции тем, что арестовали еретического епископа Филиппа Патернона, диоцеза которого простиралась от Пизы до Ареццо. Согласно законам Флоренции, его судили вместе архиепископ и подестат. Но он прервал суд, отрекшись от своих заблуждений, и был выпущен на свободу. Однако вскоре он снова отпал от католичества и сделался еще более нетерпимым катаром. В 1227 году один обращенный еретик пожаловался на это вероотступничество Григорию IX, и Папа, только что вступивший на престол святого Петра, поторопился исправить зло, назначив следствие, которое можно рассматривать как первый случай папской инквизиции. Послание, датированное 20 июня 1227 года, уполномочивало приора доминиканского монастыря Санта-Мария-Новелла, Джованни ди Салерно, совместно с одним из братьев и каноником Бернардо возбудить против Патернона и его приверженцев судебное дело и заставить их отречься; в случае их упорства они должны были действовать согласно с канонами Латеранского собора и, если понадобится, пригласить себе на помощь духовных и мирян епископий Флоренции и Фиезоле.

Таким образом, Папа не задумался вторгнуться в юрисдикцию епископа Флоренции; но, с другой стороны, он не мог применить другого законодательства, кроме канонов Латеранского собора.

Папским уполномоченным удалось захватить епископа Патернона, но его силой отбили друзья, и он скрылся, оставив епархию своему преемнику Торселло.

Бр. Джованни сохранял папское полномочие до самой своей смерти, когда его заменил другой доминиканец, Альдобрандино Кавальканти. Но их юрисдикция была еще крайне неопределенна, так как в июне 1229 года аббат из С.-Миниато представил к Папе в Перузу двух ересиархов, Андрея и Петра, которые были вынуждены публично отречься в присутствии папского двора; в 1234 году мы неоднократно видим, что Григорий IX лично вмешивается, отпускает обвиненного на поруки и посылает частные наказы действующему инквизитору.

Но все же инквизиция уже принимала определенную форму, так как немного позднее было открыто много еретиков, из которых некоторые были сожжены живыми (судебные дела сохранились до нашего времени в архивах аббатства С-Мария-Новелла).

Несомненно также, что еще не думали об основании постоянного учреждения, как это видно из выработанных в 1233 году епископом Ардинго статутов преследования, одобренных Григорием и внесенных по его приказанию в сборник статутов Флоренции. Епископ выступает там еще представителем Церкви в деле преследования, и нет никакого намека на инквизиторов. Подестат был обязан задержать всякого, на кого укажет ему епископ, и покарать его через восемь дней после того, как епископ вынесет осуждение; другие пункты взяты из эдиктов Фридриха II.

Брат Альдобрандино, по-видимому, придавал больше значения проповеди, чем преследованию; но вообще, во всех скрепленных им документах он не называет себя инквизитором, и нужно сказать, что его усилия помешать распространению ереси были столь же безрезультатны, как и усилия епископа Ардинго.

В 1235 году, в то время как проект правильной инквизиции по всей Европе облекался в плоть, Григорий назначил доминиканского провинциала в Риме инквизитором своей обширной области, охватывавшей Сицилию и Тоскану; но эта область оказалась, по-видимому, чересчур обширной, и в 1240 году мы видим Флоренцию в ведении брата Руджиери Кальканьи. Это был человек, очень расположенный расширить свои прерогативы и усилить свою власть; но только в 1243 году он назвал себя впервые Inquisitor Domini Papae in Tuscia.

В решении, постановленном им в 1245 году, он именует себя инквизитором епископа Ардинго и Папы и гордится данным ему от епископа поручением. В делопроизводстве этой эпохи еще сильно сказывается рудиментарный характер инквизиции. Под признанием 1244 года подписались только два frati, имени инквизитора под ним не имеется. От 1245 года одни решения дошли до нас, подписанные одним Руджиери, тогда как в других делах он действовал совместно с епископом Ардинго.

Можно сказать, что он был истинным творцом инквизиции во Флоренции, когда в 1243 году он объявил свой суд независимым от С-Мария-Новелла, избрав членами своего суда двух или трех выдающихся братьев монастыря и употребив общественных нотариусов для ведения письменных протоколов делопроизводства.

Из предыдущего видно, как постепенно развивалась инквизиция. Это не было установление, зрело задуманное и систематически основанное, но медленный процесс эволюции, которому помогли элементы, неизбежные тогда для достижения намеченной цели. Когда Григорий, познав тщетность надежд, возлагавшихся на ревность епископов, сделал попытку применить часть светского законодательства против ереси, то братья-проповедники были самым подходящим орудием для выполнения его замысла. Ниже мы увидим, как попытка, предпринятая впервые во Флоренции, была повторена в Арагонии, Лангедоке и в Германии; сравнительный успех, которым увенчалась эта попытка, вызвал, как естественное последствие, устройство постоянной и общей инквизиции.

Некоторые историки утверждали, что инквизиция родилась 20 апреля 1233 года, когда были подписаны две буллы Григория, поручающие доминиканцам дело преследования ереси; но апологетический тон, с которым Папа обращается к прелатам, показывает, что он считал их мало расположенными перенести вмешательство в их власть; с другой стороны, характер его наставлений свидетельствует, что он не давал себе ясного отчета о последствиях этого нововведения. В действительности, ближайшей задачей Папы, казалось, было скорее наказание священников и других духовных, которые, согласно очень многочисленным жалобам на них, способствовали еретикам, научая их, как лучше отвечать, как скрыть свои истинные верования и притвориться католиком. Подтвердив необходимость подавить ересь и упомянув о божественном установлении братьев-проповедников, посвятивших свои силы на распространение семян добра и на уничтожение плевел, Григорий так заканчивает свое обращение к епископам: "Видя, что вы поглощены вихрем забот и что с трудом можете дышать под гнетом тяготящих вас тревог, мы находим полезным облегчить ваше бремя, чтобы вы могли легче переносить его. Поэтому мы решили послать братьев-проповедников к еретикам Франции и соседних провинций и умоляем и убеждаем вас во имя уважения, которое питаете вы к Святому Престолу, дружески принять их, хорошо обходиться с ними, помогать им вашим благорасположением и вашими советами, и вашей поддержкой, дабы они могли хорошо выполнить свою задачу". Другая булла обращается "к приорам и братьям ордена проповедников, инквизиторам".

Упомянув о "сыновьях погибели", защищающих ересь, она продолжает следующим образом: "Вот поэтому во всех местах, где вы будете проповедовать, вы уполномочиваетесь – в случае, если грешники, несмотря на предупреждение, будут продолжать защищать ересь – навсегда лишать духовных их бенефиций и преследовать их и всех других судом безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в этом встретится надобность, и прекращая их упорство, если нужно, посредством безапелляционного наложения на них духовных наказаний".

Предоставляя, таким образом, всем доминиканским проповедникам полномочия легатов и право безапелляционного суда, Папа поступал опрометчиво. Это только раздражало духовенство, как мы увидим ниже при изложении положения дел в Германии. Скоро Григорий применил более практическую меру. Немного позже после опубликования булл в апреле 1233 года, он поручил провинциальному приору Тулузы указать хорошо подготовленных братьев, чтобы проповедовать в епархии крестовый поход и преследовать судом еретиков, сообразно с новыми статутами. Хотя во всем этом и было еще некоторое смешение власти, но Григорий основал систему, которая осталась незыблемой основой инквизиции, а именно: предоставление провинциалу права назначать известных братьев, подготовленных к выполнению своей задачи, которые в пределах их провинций должны были пользоваться данной им Святым Престолом властью в деле розыска и испытания еретиков. Сообразно с этим решением, провинциал назначил братьев Петра Селлу и Гильома Арно, труды которых мы изложим в следующей главе.

Судебная камера XV в.

Таким образом, инквизицию, как правильную организацию, можно считать уже установленной, хотя нужно отметить, что эти первые инквизиторы в официальных документах именуют себя облеченными легатскими полномочиями, а не папскими. Не было еще вопроса о создании общего и постоянного установления, как это, например, видно из жалобы сансского архиепископа на вторжение инквизиторов в его провинцию, на что Григорий ответил грамотой от 4 февраля 1234 года, которой отменял свои распоряжения по этому предмету и намекал, что архиепископ мог бы в будущем обратиться за помощью к доминиканцам, если бы он подумал, что их большая опытность в борьбе против еретиков может помочь ему в его намерениях.[85]

Около того же времени Григорий писал епископам Нарбонны, грозя им своим гневом, если они не будут налагать на еретиков заслуженных наказаний; но в этом послании нет даже намека на инквизицию. 1 октября 1234 года архиепископ Нарбонны, Петр Амиель, заставил верных дать клятву, что они будут доносить на всех еретиков или лично ему, или его подчиненным, как будто бы он не знал еще о существовании специальных инквизиторов; даже когда эти последние получили поручение действовать, их власть и их ответственность, их обязанности и права оставались совершенно неопределенны и не выяснены. Так как в них видели простых епископских помощников в отправлении старой судебной практики против ереси, то естественно, что епископы возлагали на них все дела этого рода, раз они возникали.

Камера пыток XIV в.

И действительно, многие вопросы, касающиеся мер против еретиков, были разрешены не только по римским статутам Григория от 1231 года, но также согласно канонам Тулузского собора 1229 года и соборов Безье и Арля 1234 года, которые занимались лишь тем, что поднимали и организовывали епископскую инквизицию; но тем не менее постоянно являлись на практике новые затруднения относительно разных мелочей, и чувствовалась настоятельная потребность какого-либо кодекса, чтобы сделать преследование действительным. Отсрочка на несколько лет инквизиции по просьбе графа Раймунда задержала эту кодификацию; но, когда инквизиция возобновила свои действия в 1241 году, надобность стала настоятельной, и все вообще были того мнения, что ожидаемый кодекс должен был выйти с одобрения епископов. Мнения, представленные в 1241 году Гильомом Арно, показывают, что не только епископ Тулузский Раймунд был в качестве заседателя, но что, в частности, было спрошено мнение архиепископа Нарбоннского.

Чтобы определить главные принципы, которыми должна была руководствоваться инквизиция, в 1243 и 1244 годах созвали в Нарбонне большое собрание от трех провинций – Нарбонны, Арля и Э; длинный ряд канонов, принятых по этому случаю, стал уставом инквизиторской деятельности. Эти каноны были адресованы "нашим любимым и верным сынам о Господе Иисусе Христе, братьям-проповедникам и инквизиторам". Епископы выражаются осторожно в следующих словах: "Мы пишем вам эти вещи не потому, что хотели бы связать ваше мнение, ибо неприлично ограничивать свободу, предоставленную вашему благоразумию, формулами или правилами иными, чем исходящими от Святого Престола; но мы желаем придти на помощь вам в вашем самопожертвовании, согласно с указаниями, полученными нами от Святого Престола, чая, что вы, несущие на себе наши тяготы, должны находить у нас помощь и совет от чистого сердца".

Несмотря на эти умилительные выражения, общий тон послания вполне повелительный как в определении юрисдикции, так и в указаниях относительно того, как поступать с еретиками. Вещь, достойная внимания, заключается в том, что, передавая полностью другим наблюдение за их словесным стадом, эти добрые пастыри ревностно оставляли за собой выгоды, которые рассчитывали извлечь из преследований. Они, в сущности, говорят новым инквизиторам: "Вы должны воздерживаться от участия в денежных наказаниях и штрафах, как для поддержания чести вашего ордена, так и потому, что вы будете поглощены вашими занятиями". Тщательно охраняя, таким образом, свои финансовые интересы, епископы отказывались от другого важного, не менее прибыльного дела – от права суда и приведения в исполнение решений. Решения этой эпохи провозглашались от имени инквизиторов, хотя, если в них принимал участие епископ или другое важное лицо, что случалось часто, их упоминали как членов суда.

Передача инквизиции древней епископской юрисдикции по делам еретиков неизбежно делала отношения между епископами и инквизиторами очень щекотливыми. Новое учреждение не могло основаться иначе, как ценой многочисленных столкновений, которые вызывают колебания политики, направленной в разные эпохи к определению и урегулированию их отношений.

В Италии епископская независимость была уничтожена давно и епископы не могли серьезно помешать присвоению их юрисдикции. В Германии князья, епископы с завистью смотрели на пришельцев и никогда не позволяли им прочно и навсегда основаться в стране. Во Франции, и в особенности в Лангедоке, хотя прелаты и были более независимы, чем в Италии, распространение ереси требовало деятельности и бдительности, много превышавших их силы, и они оказались вынужденными принести в жертву часть своих прерогатив, чтобы избежать более тяжелой обязанности неуклонно исполнять свои функции. Во всяком случае, они уступили не без борьбы, следы которой можно видеть в ряде усилий, направленных к тому, чтобы уста новить modus vivendi между различными судилищами.

Мы только что видели, что инквизиторы сначала позволяли себе постановлять решения от своего имени, не упоминая епископов. Это присвоение епископской юрисдикции представляло очень крупное новшество, которое не могло быть продолжительным; так, почти тотчас же кардинал-легат Альбано писал через Нарбоннского архиепископа инквизиторам, чтобы они не осуждали еретиков и не накладывали епитимий без санкции епископов. Это распоряжение пришлось повторить и сделать его более точным; в том же смысле был решен этот вопрос в 1246 году на соборе в Безье, где епископы уступили штрафы, которые должны были пойти на издержки инквизиции, и выработали другой ряд подробных указаний для руководства инквизиторов, "охотно уступая смиренным просьбам, с которыми вы к нам обратились".

В течение некоторого времени Папы продолжали считать епископов ответственными за подавление ереси в их епархиях и, следовательно, истинным источником правосудия. В 1245 году Иннокентий IV, разрешая инквизиторам изменять или смягчать приговоры, оговорился, что это должно быть с согласия епископа. В 1246 году он предписал епископу Ажана тщательно наблюдать за ересью, согласно правилам, утвержденным кардиналом-легатом Альбано, и давать индульгенции с тем же правом, каким пользовался инквизитор.

В 1247 году он говорит о епископах как о настоящих судьях ереси, предписывая им без устали работать над обращением грешников раньше, чем вынести решение, влекущее за собой смерть, пожизненную тюрьму или паломничество за моря; даже в случаях упорствующих еретиков они должны внимательно обсудить с инквизитором или с другими сведущими лицами вопрос, требуют ли спасение грешника интересы веры, чтобы приговор был вынесен или его можно отложить.

Несмотря на эти указания, мы не находим в решениях Бернара Ко с 1246 по 1248 год никаких следов вмешательства епископов. Очевидно, существовали антагонизм и зависть. В 1248 году Валанский собор был вынужден заставить епископов объявлять и исполнять решения инквизиторов под угрозой, что им будет запрещен вход в их собственные церкви, – доказательство того, что решения постановлялись без участия епископов и что епископы не были склонны приводить их в исполнение.

В 1249 году нарбоннский архиепископ жаловался Папе, что инквизитор Петр Дюран и его товарищи отпустили грехи, без его ведома, рыцарю Петру Кугунгаму, который был уличен в ереси; в ответ на это Иннокентий тотчас же отменил все судопроизводство. На деле власть миловать считалась принадлежащей одному только Святому Престолу, и мы находим в эту эпоху много примеров, когда Иннокентий передавал эту власть епископам, с оговоркой или без нее, действовать в согласии с инквизиторами. В конце концов, этот вопрос был разрешен принятием принципа оставления в каждом решении права за вынесшим его изменить его, увеличить, смягчить и отменить.[86]

Так как инквизиторы в 1246 году ждали еще, чтобы епископы оплачивали их расходы, то они, по крайней мере в теории, называли себя простыми помощниками епископских судов. Кроме того, епископы должны были возводить тюрьмы для заключения обращенных, и хотя они и избавились от этой обязанности, которую принял на себя король, тем не менее собор, бывший в Альби в 1254 году под председательством папского легата Зона Авиньонского, постановил, чтобы эти тюрьмы находились под наблюдением епископов.

Тот же собор выработал целый ряд подробных указаний относительно того, как поступать с еретиками. Это было последнее проявление епископской власти в этом вопросе, так как все последующие постановления исходили уже непосредственно от Святого Престола. Даже такой опытный преследователь, как Бернар Ко, который в своих решениях совершенно игнорировал юрисдикцию епископов, признавал в 1248 году, что он подчинен епископам, спрашивая мнения Гильома Нарбоннского, на что архиепископ ответил не только советами, относящимися к специальным случаям, но и общими указаниями.

В 1250 и 1251 годах этот архиепископ энергично, на свой собственный счет, занимался инквизицией и наказывал еретиков без участия папских инквизиторов. В брево Иннокентия IV в 1251 году имеется намек на проект, впоследствии оставленный, передать все подобные дела в руки епископов.

Несмотря на все эти проявления реакции, пришельцы продолжали расширять свою деятельность ценой борьбы, о которой мы можем, ввиду отрывочности наших сведений, только догадываться, но напряженность которой должна была возрастать, благодаря враждебным отношениям белого духовенства к нищенствующим. Хотят видеть попытку спасти их авторитет от грозившей ему опасности в предложении, сделанном в 1252 году епископами Тулузы, Альби, Ажана и Карпантра: они предлагали уступить всю власть инквизиторов доминиканцам, которых изберут комиссары Альфонса де Пуатье при условии, что во всех решениях будут спрашивать их мнения, обещая при этом соблюдать во всех случаях правила, установленные инквизицией.

Этот вопрос об участии епископов в решениях был предметом продолжительных споров. Если бы на прежние предписания, признававшие это право вмешательства, не смотрели с презрением, то Иннокентий IV не был бы вынужден в 1254 году подтвердить, чтобы осуждения на смерть или на пожизненное тюремное заключение не постановлялись без согласия епископа.

В 1255 году он приказал епископу и инквизитору совместно обсудить все темные места законов против еретиков и установить также легкие наказания, в виде лишения должностей и бенефиций. Это признание епископской юрисдикции было отменено Александром IV, который после некоторых размышлений сделал инквизиторов независимыми, освободив их от обязанностей советоваться с епископами даже и в тех случаях, когда дело шло об еретиках, упорствующих и уличенных в своем преступлении (1257). Он повторил то же решение в 1260 году, после чего последовала реакция.

В 1262 году Урбан IV составил подробный наказ, которым он снова подтвердил необходимость совещаний с епископами во всех тех случаях, когда приговор влек за собой смертную казнь или пожизненное заключение; в том же духе высказался в 1265 году Климент IV. Но, по-видимому, эти распоряжения были отменены каким-либо последующим актом или просто вышли из употребления, так как в 1273 году Григорий X, упомянув об отмене Александром IV совещаний, предписал, чтобы инквизиторы, постановляя приговоры, советовались с епископами или их доверенными так, чтобы епископский авторитет всегда имел участие в столь серьезных решениях. До этой эпохи инквизиция рассматривалась, по-видимому, только как временная мера, вызванная исключительными потребностями, и всякий Папа при своем вступлении опубликовывал ряд булл, подтверждающих власть инквизиторов.

Но ересь была на редкость упорна; население приняло новое учреждение, польза которого выразилась во многом и вне пределов охранения веры; на него начали смотреть как на существенный элемент церковной организации, и поэтому оно стало пользоваться почти слепым уважением. Решение Григория относительно согласия епископа и инквизитора во всех случаях тяжелых осуждений осталось отныне в силе. Ниже мы увидим, что, когда Климент V попытался воспрепятствовать скандальным злоупотреблениям инквизиторской властью, он искал средства в незначительном расширении прав наблюдения и ответственности епископов, подражая в этом подобной же попытке, сделанной Филиппом Красивым. Но во всех тех случаях, когда между епископом и инквизитором существовали дружеские отношения, эта незначительная гарантия, даваемая обвиняемому, сводилась на нет, так как один давал другому право действовать от его имени; известны случаи, когда епископ действовал как уполномоченный инквизитора, и наоборот. Вопрос о том, мог ли один из двух без содействия другого постановить оправдательный приговор, очень занимал канонистов, и разные авторитеты высказывались и за, и против; но, по-видимому, большинство склонялось к утвердительному решению.

Право надзора епископов значительно увеличилось, по крайней мере, в Италии в отношении важного финансового вопроса, когда в 1288 году Николай IV предписал, что все суммы, получаемые от штрафов и конфискаций, должны передаваться в руки людей, избранных с согласия епископа и инквизитора, и что они могут расходоваться только с разрешения епископа, которому должен представляться подробный отчет в них. Это было серьезным ограничением независимости инквизиторов; но мера эта продержалась недолго. Епископы скоро стали злоупотреблять своим правом надзора, требуя себе часть добычи под тем предлогом, что они сами вели расследования. Бенедикт XI в 1304 году положил конец этому непристойному спору, отменив постановления своего предшественника.

Епископам было запрещено требовать отчетов; отныне инквизиторы должны были представлять их только в папскую канцелярию или особым уполномоченным Папы.

Если, таким образом, были вполне понятны колебания в упорядочении щекотливых отношений между надлежащими судебными властями, то в отношениях инквизиции к обществу не было неопределенности. Уже в самые первые годы, когда инквизиция находилась в эмбриональном состоянии, она оказала такие услуги, подчиняя ересь светским законам, что со всех сторон желали дать ей прочную организацию, чтобы она могла еще деятельнее помогать раскрытию и наказанию религиозных преступлений. Смерть Фридриха II (1250), унесшая главного врага папства, дала последнему возможность присвоить себе и подтвердить, к своей выгоде, суровые эдикты этого императора. Вследствие этого Иннокентий IV 15 мая 1252 года разослал ко всем владетельным лицам Италии свою знаменитую буллу Ad extipanda, устанавливавшую систематическое преследование как существенный элемент социального строя каждого государства и каждого города, хотя плохо определенный круг действий епископов, инквизиторов и монахов свидетельствует, насколько их относительные области были еще слабо разграничены. Всем начальникам исполнительной власти было приказано изгонять еретиков, приравненных к колдунам. Всякий, открывший еретика, мог завладеть его личностью и его имуществом. Всякий главный магистрат, через три дня после вступления в свои служебные обязанности, должен был избрать, по указанию своего епископа и двух монахов от каждого нищенствующего ордена, двенадцать добрых католиков при двух нотариусах и двух или более служащих, вся обязанность которых заключалась бы в задержании еретиков, в конфискации их имущества и в выдаче их епископу или его викариям. Их содержание и расходы по их поездкам должны были оплачиваться государством; их свидетельство принималось без присяги; никакое свидетельство не имело силы против единогласного свидетельства троих из них. Они несли свои обязанности в течение шести месяцев; по истечении этого срока они могли быть оставлены снова; во всякое время они могли быть устранены и смещены по просьбе епископа и монахов. Третья часть поступлений от штрафов и конфискаций следовала им по праву; они были освобождены от всякой службы, несовместимой с их обязанностями; никакой закон, существующий или могущий выйти, не мог помешать их деятельности. Глава светской власти должен был командировать к ним, по их просьбе, своего заседателя или рыцаря; всякий житель должен был под угрозой крупного штрафа оказывать им содействие, если бы они попросили его. Когда эти следователи или инквизиторы посещали часть области, подчиненной их юрисдикции, их должен был сопровождать уполномоченный монарха, избранный ими самими или епископом. Прибыв в город или деревню, этот уполномоченный должен был призвать трех людей, пользовавшихся хорошей репутацией, или даже всех окрестных жителей и принудить их под присягой указать всех еретиков или указать их имущество, или лиц, у которых происходят тайные сборища, и которые живут не так, как вообще все верные. Государство должно было задерживать всех подозреваемых, заключать их в тюрьмы, препровождать их под надежным конвоем к епископу или инквизитору и, в течение пятнадцати дней, согласно с эдиктами Фридриха, приводить в исполнение всякое решение, вынесенное по обвинению в ереси.

Орудия пыток святой инквизиции.

Кроме того, светская власть была обязана по простому требованию применять пытку к тем, кто откажется выдать всех известных ему еретиков. Если при задержании оказывалось какое-либо сопротивление, то была ответственна вся община, и она должна была платить огромный штраф, если она в течение трех дней не выдаст всех принимавших участие в возмущении. Исполнительная власть должна была еще приказать составить четыре списка тех, кто был объявлен обесчещенным или приговорен к изгнанию за ересь; один из них должен был три раза в год читаться публично, второй должен был быть передан епископу, третий – доминиканцам, а четвертый – францисканцам. Она также должна была наблюдать за тем, чтобы дома были разрушены через десять дней после произнесения решения, и следить за поступлением штрафов в течение трех месяцев. Те, кто был не в состоянии уплатить, заключались в тюрьму и держались там, пока за них не вносили следуемого штрафа.

Доход от штрафов, от смягчений наказаний и от конфискаций разделялся на три части: одна шла городу, другая – лицам, которым было поручено следствие, третья – епископу и инквизиторам, которые должны были употреблять ее на преследование еретиков.

Самые серьезные меры были приняты, чтобы эти суровые предписания исполнялись повсюду со всей строгостью. Они должны быть внесены навсегда во все сборники местных статутов, наряду со всеми законами, которые Папа мог бы опубликовать впоследствии, под угрозой отлучения от Церкви чиновников, которые отказались бы это сделать, и наложения интердикта на города. Владетели, власти и их чиновники должны были давать присягу на соблюдение этих законов под страхом отлучения от должности. Всякая попытка изменить эти законы была преступлением, виновный в котором карался вечным лишением доброго имени, штрафом и изгнанием; всякая небрежность в их исполнении наказывалась, как клятвопреступление, вечным позором, штрафом в двести марок и подозрением в ереси, что влекло за собой потерю должности и лишение навсегда права на какое-либо другое место. Всякое лицо, облеченное властью, в продолжение десяти дней со дня вступления в свои обязанности, должно было избрать, по указанию епископа или нищенствующих, трех добрых католиков, которые под присягой брали бы на себя обязанность расследовать действия его предшественника и возбудить против него преследование за всякое уклонение от повиновения.

Кроме всего этого, всякий подестат, в начале и в конце своего правления, должен был распорядиться о чтении булл в публичных местах, указанных епископом и инквизиторами, и изъять из книги статутов все законы, которые могли быть в противоречии с ней. В то же время Иннокентий разослал инструкции инквизиторам, приказывая им под страхом отлучения от Церкви настоять на внесении этой буллы и эдиктов Фридриха в статуты всех городов и государств. Немного позднее он им предоставил опасную привилегию толковать, совместно с епископом, все пункты местных законов, относящиеся к ереси.

Все эти предписания не были, как это может показаться с первого взгляда, горячечным бредом больного ума. Дело идет о законодательстве положительном, практическом, зрело обдуманном и утвержденном, ввиду строго намеченной политической цели. Состояние общественного мнения той эпохи прекрасно характеризуется тем фактом, что столь деспотические меры были приняты без всякого сопротивления.

Лукас Кранах. Антихрист. Цветная гравюра.

Ян Гус перед казнью. Прага. XV в.

Сожжение ведьм. Цветная гравюра. XVI в.

В 1254 году Иннокентий IV сделал в булле некоторые незначительные изменения, внушенные опытом. В 1255, 1256 и 1257 годах Александр IV пересмотрел буллу, разрешил некоторые возникшие сомнения и остановился на необходимости назначить повсюду следователей для расследования действий уходящих со службы магистратов. В 1259 году он переиздал буллу в своем сборнике. В 1265 году Климент IV снова опубликовал ее с некоторыми изменениями, из которых главное состояло в том, что он прибавил слово "инквизиторы" там, где Иннокентий указывал только на епископов и монахов, показывая, таким образом, что за это время инквизиция сделалась преимущественным орудием для преследования еретиков.

Булла Иннокентия IV.

В следующем году он подтвердил указ, данный Иннокентием инквизиторам, повелевавший внести во все сборники статутов, под страхом отлучения и интердикта, это и все предшествующие его указания. Это показывает, что в некоторых местах было оказано сопротивление, но незначительное число примеров, которые можно привести в подтверждение этого, свидетельствует, что огромное большинство городов подчинялось безропотно. В 1256 году Александр IV узнал, что власти Генуи про являли какую-то злую волю; он дал им пятнадцать дней для прекращения оппозиции, под угрозой духовного наказания и интердикта. Так же поступил он в 1258 году с магистратами Мантуи. С другой стороны, тот факт, что булла оставалась внесенной в статуты Флоренции до пересмотра их в 1355 году, ясно показывает, что указы Папы точно исполнялись более ста лет.[87]

В Италии эти меры доставили инквизиции прекрасно организованный и оплачиваемый государством состав служащих, который сделал из нее установление, превосходно вооруженное для выполнения своих задач. Мы не знаем, было ли приложено Папами старание к применению их булл в других странах; но если были попытки, то они окончились неудачей, так как по ту сторону Альп эти предписания никогда не имели силы. Впрочем, это было неважно, пока закон, консервативный дух руководящих классов и благочестие монархов шли рука об руку, чтобы облегчить повсюду и во всем задачу инквизиторов. Согласно Парижскому трактату, все государственные чиновники были обязаны содействовать инквизиции и задерживать еретиков; все мужчины старше четырнадцати лет, все девушки и женщины старше двенадцати лет должны были приносить присягу, что будут доносить на виновных епископам. Нарбоннский собор 1229 года привел в исполнение все эти решения. Собор в Альби в 1254 году поместил инквизиторов среди тех, кому нужно было доносить на еретиков; он угрожал церковным запрещением всем светским сеньорам, которые пренебрегли бы обязанностью помогать инквизиции и приводить в исполнение ее приговоры к смертной казни или к конфискации. Всякий инквизитор имел при себе королевские грамоты, уполномочивающие его обращаться ко всем государственным чиновникам, чтобы они содействовали ему, сопровождали его и помогали ему во время его поездок.

В одной записке, помеченной 1317 годом, Бернар Ги говорит, что инквизиторы, снабженные этими грамотами, легко получают содействие бальи, сержантов и других чиновников, как королевских, так и сеньоральных, без которых они не могли бы достигнуть крупных результатов. И не только во Франции дело обстояло так, ибо Эмерик, писавший в Арагонии, сообщает нам, что первым действием инквизитора, по получении полномочия, было представить его королю и главному начальнику и просить у него открытые листы, заявляя при этом, что они, согласно канонам, должны ему дать таковые, если желают избежать многочисленных наказаний, налагаемых буллами Ad abolendam и Ut inquisitionis. Затем он должен представить эти листы чиновникам и заставить их поклясться, что они будут во всем повиноваться тем приказаниям, которые он даст им во время исправления своих обязанностей.

Итак, все могущество государства было предоставлено в распоряжение святой инквизиции. Более того, всякое частное лицо было обязано оказывать ей свое содействие; всякое уклонение грозило ему отлучением от Церкви как соумышленника ереси, а эта мера могла через год навлечь на него обвинение в ереси со всеми своими страшными последствиями. Таким образом, частные лица, как и государство, волей или неволей становились помощниками инквизиции.[88]

Право отменять все законы, которые мешали свободному действию инквизиции, одинаково применялось по обе стороны Альп. Когда в 1257 году Александр IV с негодованием узнал, что Мантуя приняла некоторые статуты, противоречащие абсолютизму инквизиции, он немедленно приказал архиепископу Мантуи исследовать дело и уничтожить все, что могло бы помешать или задержать действия святого трибунала. В случае сопротивления он должен был отлучить магистратов от Церкви, а на город наложить интердикт.

В 1275 году Урбан IV распространил повсюду применение этого распоряжения, взятого из буллы Ad extirpunda, и оно было введено в канонический закон как выражение бесспорных прав Церкви. Таким образом, инквизиция становилась настоящей хозяйкой законодательства всех стран, которое она могла изменить по своему усмотрению; и не вина Церкви, если какой-нибудь пылкий монарх, вроде Филиппа Красивого, осмеливался, воспользовавшись случаем, подвергнуть себя божественному мщению, защищая права своих подданных.

По эту сторону Альп не было принято, как в Италии, что расходы инквизиции должны были падать на государство, но королевская щедрость широко заботилась об этом; к тому же расходы на инквизицию не были велики. Доминиканские монастыри давали ей у себя место для заседаний, а государственные чиновники были обязаны, как мы уже видели, оказывать ей все услуги, в которых она нуждалась. Расходы на постройку и содержание тюрем покрывались из королевской, а не епископской казны.

От 1317 года мы узнаем, что в течение восьми лет король истратил шестьсот тридцать турских ливров на содержание одной только тулузской тюрьмы, и что он так же правильно платил тюремщикам. Сверх всего, инквизиторы имели право во всякое время пригласить в помощь себе экспертов, которые не могли отказать им в освещении дела, Все научные силы королевства были обязаны прежде всего бороться против ереси и были бесплатно предоставлены к услугам инквизиции; ей, равным образом, должны были повиноваться и миряне, и прелаты.

Что власть, предоставленная таким образом инквизиции, была реальна, а не проблематична, видно из дела Капелло ди Киа, могущественного сеньора Римской провинции, который навлек на себя подозрение в ереси, был осужден, приговорен к изгнанию и подвергся конфискации всего имущества (1260). Так как он отказался покориться, то инквизитор, брат Андрей, призвал на помощь жителей соседнего города Витербо; они, послушные ему, выставили целую армию, во главе которой инквизитор осадил Капелло в его замке Колле-Казале. Капелло благоразумно перевел свое имущество на имя знатного римлянина Пьетро Джакомо Сурди, и благочестивое предприятие витербцев было остановлено указом сенатора Рима, запретившего насилие над имуществом доброго гражданинакатолика.

Тогда в дело вмешался Александр IV, приказавший Сурди отказаться от участия в тяжбе, так как права его на владение замком не имеют никакой силы; в то же время он приказал сенатору не мешать делу и горячо благодарил витербцев за ревность и храбрость, с которыми они явились к услугам брата Андрея. На деле же, последний только применил на практике власть, которую Цангино считал неразрывной с обязанностями инквизитора, а именно – открыто поднимать войну против еретиков и против ереси.

В этих, почти безграничных, пределах власти инквизиторы, по большей части, действовали бесконтрольно и безответственно; даже папский легат не должен был вмешиваться в их дела или разведывать о ереси в пределах их компетенции. Их нельзя было отлучить от Церкви за преступление по службе, и представитель Святого Престола не мог даже временно отстранить их от должности. Если же и случалось подобное, то отлучение или отстранение от должности не имели никакого значения, если они не были сделаны без особого полномочия Папы.

В 1245 году инквизиторы получили право прощать своих в чем-либо провинившихся слуг; с 1261 года они могли взаимно оправдывать друг друга за все действия по инквизиции; а так как у каждого инквизитора был подчиненный, всегда готовый оказать ему эту услугу, то он, благодаря этому, был совершенно неуязвим.

Наконец, инквизиторы освобождались от всякого повиновения своим провинциалам и генералам; им даже было запрещено получать от них бумаги, касающиеся их служебной деятельности; они были обезопасены от всякой попытки подорвать их кредит при курии, так как им дано было исключительное право отправляться в Рим во всякое время, когда им вздумается, и оставаться там, сколько захотят, несмотря даже на запрещение провинциала или главных капитулов. Первоначально их полномочия прекращались со смертью Папы, от которого они их получали, но с 1267 года эти полномочия были объявлены постоянными.[89]

Вопрос о несменяемости инквизиторов находился в прямой связи с вопросом об их подчиненности или об их независимости и вызывал много противоречивых постановлений. Так как первоначально право их назначения принадлежало провинциалам, то, естественно, они же удаляли и замещали их после совещания с "видными" членами ордена.

В 1244 году Иннокентий IV издал указ о том, что провинциалы и генералы нищенствующих орденов имели полное право смещать, увольнять и замещать всех членов их орденов, которые несли инквизиторские обязанности, даже и в тех случаях, когда они получили полномочие от Папы. Двенадцать лет спустя колеблющаяся политика Александра IV вызвала со стороны инквизиторов серьезную попытку добиться полной независимости. В 1256 году он утвердил за провинциалами право смещения инквизиторов; в июле 1257 года он отнял у них это право, а 9 декабря того же года снова признал его за ними буллой Quod super nonnullis, которая много раз была подтверждена как им, так и его преемниками. Последующие Папы давали противоречивые указы, пока, наконец, Бонифаций VIII не высказался за право смещения; но инквизиторы добились того, что это право могло быть применяемо только посредством правильного судебного процесса, то есть на практике оно сводилось к нулю. Правда, согласно реформам Климента V, отлучение от Церкви, снять которое мог только Папа, налагалось на инквизиторов ipso facto за три рода преступлений: 1) за незаконные преследования, вызванные дружбой, личной враждой или алчностью, и за небрежность в преследовании, исходящую из тех же мотивов; 2) за вымогательство денег и 3) за конфискацию церковных имуществ в виде наказания за проступки духовного лица; но эти меры, против которых энергично протестовал Бернар Ги, указывали только отношение курии и не имели практического значения.

Пытки инквизиции.

Францисканцы старались привести своих инквизиторов к повиновению, давая им полномочия на определенный срок. Так, в 1320 году генерал ордена Михаил ди Чезена определил его в пять лет – срок, который, по-видимому, долгое время оставался в силе; мы видим, например, что в 1375 году Григорий XI обратился к генералу францисканцев с просьбой оставить в должности римского инквизитора брата Габриеля ди Витербо ввиду его выдающихся заслуг.

В 1439 году обязанности инквизитора Флоренции были возложены на брата Франческо да Микеле, чтобы отнять полномочия у брата Джакопо делла Биада; отсюда ясно, что назначения продолжали делаться на определенный срок, хотя Евгений IV в 1432 году предоставил генералу францисканцев Гильельмо ди Казале полное право назначать и устранять инквизиторов.

Доминиканцы, по-видимому, не применяли этого способа; мало того, все подобные меры были не в состоянии установить подчинение и дисциплину ввиду постоянного вмешательства Святого Престола, которое всегда можно было вызвать при известном умении. Инквизиторские полномочия беспрестанно давались Папой, и, по-видимому, их в таком случае мог отобрать только сам Папа. Но даже если этого и не было, то на практике не имело большого значения, что Папы признавали в теории за провинциалами право смещать, так как они всегда были готовы вмешаться в дело и решить его по-своему.

В 1323 году Иоанн XXII дал брату Пьеро ди Перуджиа, инквизитору Ассиза, грамоты, которые заранее ограждали его против возможности отрешения от должности или перемещения. В 1339 году был поднят вопрос об известном Джованни ди Борго, перемещенном генералом францисканцев и возвращенном на старое место Бенедиктом XII. Еще более роковым для поддержания порядка было дело Франциско ди Сала, которого назначил провинциал Арагонии, а его преемник – устранил. После этого Папа Мартин V в 1419 году восстановил Франциско ди Сала, признав его к тому же несменяемым. Однако в 1439 году Евгений IV, а в 1474 году Сикст IV подтвердили постановления Климента IV, согласно которым инквизиторы могли быть перемещены как генералами, так и провинциалами. В 1479 году Сикст IV распорядился, чтобы все жалобы, возбуждаемые инквизиторами, направлялись к генералу их ордена, за которым было признано право наказывать и перемещать их.

Естественным следствием этого противоречивого законодательства было то, что инквизиторы являлись ответственными перед своими начальниками как монахи, но не как инквизиторы; в качестве последних они давали отчет только Папе и утверждали, что их могут сместить только в случае доказанной неспособности выполнять свою задачу вследствие старости, болезни или невежества.

Что касается их викариев и их подчиненных, то они полагали, что последние были подсудны только им одним; всякая попытка провинциала устранить одного из этих подчиненных, являясь действием, направленным против правильного хода инквизиции, должна была вызывать подозрение в ереси. И нелегко, конечно, было вмешиваться в дела людей, столь страшно вооруженных и воодушевленных духом решимости. Горячность, с которой Эмерик разбирает этот вопрос, дает возможность догадываться о пылкости, с которой велась борьба, шедшая непрестанно между провинциалами и инквизиторами.

Злоупотребления и беспорядки, вызванные подобным положением вещей, вынудили Иоанна XXIII вмешаться и объявить, чтобы инквизиторы во всем были подчинены своим старшим и во всем слушались бы их. Но Великий Раскол подорвал авторитет Папы, и Иоанна XXIII мало кто слушал.

После восстановления единства в Констанце в 1418 году Мартин V поторопился подтвердить распоряжения своего предшественника. К сожалению, ненасытная алчность римской курии, всегда готовой соблазниться на деньги, ставила роковое препятствие к установлению дисциплины; к тому же те, кто был назначен прямо Папой, не могли высказывать подчинения старшим членам своего ордена.

Заметки Эмерика свидетельствуют о том, что инквизитор не должен был стесняться преследовать своего старшего. Его юрисдикция была на деле почти беспредельна, так как угроза в подозрении в ереси тяготела равным образом и на великих мира сего, и на малых. В угоду инквизиции было даже отменено право убежища в церквах, и даже сама неприкосновенность нищенствующих орденов не защищала их от ее юрисдикции. В теории короли были также подсудны ей; но Эмерик благоразумно замечает, что если в деле замешано подобное лицо, то лучше обратиться к Папе и ждать его указаний.

Было одно лицо, которое избегало тирании инквизиции. Епископский сан сохранил еще значительную часть своего прежнего огромного престижа, часть достаточную, чтобы оградить от нападений инквизитора, если последний, по крайней мере, не представлял особых, данных ad hoc, папских грамот. Если вера епископа казалась подозрительной, то инквизитор был обязан тщательно собрать все доказательства и представить их на рассмотрение Рима.

В 1327 году Иоанн XXII сделал еще новое исключение, вызванное заносчивостью инквизитора Сицилии, Матье де Понтиньи, который осмелился отлучить от Церкви Гильома де Бале, архидьякона города Фрежюса, папского капеллана и представителя Авиньонской курии в Кампанье и Приморской провинции. Разгневанный Папа опубликовал декреталий, воспрещающий всем судьям и инквизиторам нападать на должностных лиц и нунциев Святого Престола, если они не получат на это особых полномочных грамот. Смелость Матье де Понтиньи хорошо показывает самомнение и самонадеянность членов инквизиции. С другой стороны, тот факт, что миряне обыкновенно называли их "Ваше Монашеское Величество", указывает на то, какое сильное впечатление производили на умы масс их неограниченное всемогущество и безответственность.

Если епископы ускользали от суда инквизиции, то они никоим образом не освобождались от повиновения инквизиторам. В грамоте о назначении, получаемой последними от Папы, говорилось, что архиепископы, епископы, аббаты и все остальные прелаты должны сообразоваться с их приказаниями во всем, что касалось задачи инквизиции под страхом отлучения от Церкви, отрешения от должности и интердикта. Повелительный и высокомерный тон, с которым отдавали инквизиторы свои приказания епископским служащим, показывает, что это не было пустой формальностью. Несмотря на то, что Папа, обращаясь к епископу, называл его "уважаемым братом", а обращаясь к инквизитору, называл его "дорогим сыном", инквизиторы считали себя прямыми уполномоченными Святого Престола, выше епископов, и если лицо было одновременно вызываемо епископом и инквизитором, то оно должно было сначала явиться по вызову последнего. Инквизитору должны были повиноваться как самому Папе, и епископ не мог уклониться от этого. Это входило в политику Пап, так как инквизитор был подходящим орудием для приведения епископов в подчинение. Так, в 1296 году Бонифаций VIII, предписывая епископам уничтожить некоторых отшельников и нищенствующих, не получивших санкции Церкви, одновременно послал копии со своей буллы инквизиторам с приказанием следить за исполнением его предписания епископами и доносить ему о небрежных.

Однако, несмотря на то что инквизиторы завоевали себе столь высокое положение, инквизиция служила ступенью на епископскую кафедру. Подобные функции давали людям честолюбивым огромное влияние, которым они постоянно злоупотребляли, чтобы продвинуться выше по иерархической лестнице. Между первыми инквизиторами мы встречаем брата Альдобрандино Кавальканти во Флоренции, который сделался епископом в Витербо, а преемник его, брат Руджиери Кальканьи, в 1245 году был вознагражден за свои услуги епископской кафедрой в Кастро. Я ограничусь одной Флоренцией; ее инквизитор брат Андреа да Перуджиа был сделан епископом в 1343 году, а его преемник, брат Пиетро ди Аквила, в 1346 году возведен в сан епископа в Сант-Анджело-деи-Ломбарди; на его место инквизитором был назначен брат Микеле ди Лапо; а в 1350 году сеньория ходатайствовала перед Папой о назначении его епископом Флоренции.

Инквизиторское служение давало также возможность возвышения и в самом ордене, и это не упускалось из виду. Так, в списке доминиканских провинциалов Саксонии за вторую половину XIV столетия три брата, занимавшие один за другим эту должность с 1369 по 1382 год – Вальтер Керлингер, Герман Гельстеде и Генрих фон Альбрехт, – были раньше инквизиторами.

Не следует думать, что это грандиозное здание, которое так долго давило христианский мир, могло быть воздвигнуто без сопротивления, несмотря на все покровительство Пап и королей. Когда мы перейдем к детальному изучению истории инквизиции, то встретим многочисленные примеры народных сопротивлений, безжалостно и быстро подавленных. Конечно, чтобы решиться поднять свой голос против инквизиции, как бы ни было жестоко и ненавистно ее поведение, надо было отличаться особым мужеством. По правилам канонических законов, всякий, кто препятствовал инквизитору в его деятельности или подстрекал к этому других, ipso facto, подвергался отлучению от Церкви; по истечении года его уже на законном основании объявляли еретиком, без всяких лишних церемоний передавали в руки светской власти и сжигали без суда и без надежды на снисхождение. Ужасная власть, предоставленная, таким образом, инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия "преступление, выражавшееся в противодействии инквизиции"; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвиненных от мщения Церкви, то инквизиция не забывала их, и гнев ее обрушивался на их детей и внуков. Во время процесса брата Бернара Делисье в 1319 году было решено, что он виновен в сопротивлении инквизиции, так как несколько расширил власть агентов, избранных городом Альби, чтобы принести жалобу Папе Клименту V на действия епископа и инквизитора.

Если бы епископы действовали единодушно, они, конечно, могли бы отстоять свою юрисдикцию от этих посягательств и сохранить свое духовное стадо от ужасов, которые обрушились на него.

К несчастью, прелаты не умели действовать сообща. Одни из них были мрачными фанатиками, которые с радостью приветствовали инквизицию и оказывали ей свое содействие; другие оставались индифферентны; третьи, наконец, а таких было большинство, поглощенные светскими занятиями и спорами, были скорее даже рады, что их избавили от тяжелых обязанностей, заниматься которыми у них не было ни охоты, ни времени. Ни один из них не решался поднять голос против учреждения, которое, по мнению всех благочестивых душ, отвечало самым настоятельным потребностям эпохи.

Неизбежная зависть епископов сказалась только в том, что некоторые из них тщетно хлопотали о том, чтобы предоставленные нищенствующим обязанности были возложены на них.

Мы видим известную ревность в преследовании еретиков при помощи старой системы синодальных свидетелей на Турском соборе 1239 года, на соборе в Безье в 1246 году, в Альби в 1254 году. Собор в Лилле в 1251 году сделал более решительный шаг, чтобы вернуть утраченную почву, не только приказав епископам заниматься расследованиями в их епархиях, но и потребовав от инквизиции выдачи всех ее архивов епископским судьям. Так как это ходатайство собора не было удовлетворено, то собор Альби 1254 года сделал другую, столь же бесплодную попытку, потребовав представления копий с этих документов.

Немного позднее 1250 года один инквизитор жаловался, что еретики воспрянули духом и стали более наглыми, благодаря тому, что инквизиторы подвергались вечно нападкам, обвинялись в небрежности, в лени и неумении отличать невинных от виновных. "Эти наговоры, – продолжал инквизитор, – исходят от светских и духовных судей, которые кричат о своей готовности искоренить ересь, но на деле охотно дают себя подкупать или склоняются тайно на сторону ереси, так как среди еретиков у них есть родственники или друзья". Этот пример показывает, на что обращали внимание соперничающие судьи и какими недружелюбными были отношения между старой и новой организацией.

На захваты инквизиторов епископы обыкновенно отвечали тонкими кляузами, которые, будучи перенесенными на усмотрение Святого Престола, разрешались всегда в самом благоприятном для монахов смысле. В 1330 году инквизитор Генрих де Шамэ жалуется Иоанну XXII, что магелонский епископ мешает его деятельности в Монпелье, ссылаясь на известные папские привилегии, которые были даны ему; в своем ответе Папа приказывает ему заниматься своим делом, не обращая внимания на возражения епископа.

В 1441 году архиепископ Нарбоннский и все его викарии обратились с жалобой к Евгению IV на чрезмерные требования инквизиции и просили его отложить всякое окончательное решение, пока он не получит подробностей. Папа не стал ждать, но ответил, что инквизитор их уже обвинил в том, что они мешают его деятельности, что главнейшей обязанностью его, Папы, в отношении Церкви является истребление ереси и что самое верное средство снискать его расположение – это содействовать инквизиции; это учреждение создано для того, чтобы снять с епископов часть лежащей на них тяжести, и Папа был бы крайне недоволен, если бы увидел, что на него делаются нападки.

Чтобы показать свое желание восстановить согласие, инквизитор должен был взять назад свою жалобу, но все возбужденные епископами жалобы, само собой разумеется, должны быть признаны неосновательными. Очевидно, во всех жалобах подобного рода епископам приходилось считаться с очень сильным противником.

В начале Великого Раскола инквизиторы должны были приносить подобную феодальной присягу Папе, от которого они получали полномочия, а также и его преемни кам: очевидное доказательство того, что Папы смотрели на инквизицию как на орудие для удовлетворения своих честолюбивых замыслов и личных интересов.

Народы Севера были чересчур удалены от центра ереси, чтобы на них распространилась язва в то время, когда верховное главенство Папы укреплялось инквизиторами из нищенствующих орденов. Ни на Британских островах, ни в Дании, ни на Скандинавском полуострове эдикты Фридриха II не получили применения.

Пытки инквизиции. Гравюра XV века.

Когда в 1277 году Роберт Кильверби, кентерберийский архиепископ, и оксфордские магистры раскрыли известные заблуждения, происходящие из аверроизма, когда в 1286 году архиепископ Пэкгем осудил ересь Ричарда Крапуеля, и когда в 1368 году архиепископ Лангем объявил еретическими тридцать схоластических усмотрений, то не было законов, чтобы покарать эти заблуждения, хотя законоведы и пытались ввести костер как карательную меру, и хотя она и была применена Оксфордским собором уже в 1222 году по отношению к одному духовному, перешедшему в иудейство.

Рыцари тамплиеры.

Ниже мы увидим, что в деле тамплиеров потребовалось вмешательство папской инквизиции, чтобы добиться осуждения. Но даже и тогда она настолько противоречила духу английских установлений, что не могла акклиматизироваться в Англии и погибла вскоре после своего введения. Когда появился Виклеф и за ним последовали лолларды, то идея, господствовавшая в Англии относительно взаимных отношений Церкви и государства, была уже такова, что никому и в ум не пришло обращаться в Рим за специальным судом, чтобы подавить эти новые опасности. Статут 25 мая 1382 года уполномочивает короля при помощи его шерифов задерживать бродячих проповедников Виклефа, равно как покровителей и последователей ереси, и заключать их в тюрьму до тех пор, пока они не будут оправданы selonc reson et la ley de seinte esglise; в июле следующего года коро левские грамоты предписывали оксфордским властям учинить расследование относительно еретических направлений в университете. Слабость короля Ричарда II дала лоллардам возможность сделаться весьма опасной политической и религиозной партией; но революция, возведшая Генриха IV на престол, ослабила их положение.

Новая династия нуждалась в помощи Церкви и постаралась поскорее заслужить ее расположение. В 1240 году королевский указ, скрепленный парламентом, осудил Соутре на костер; затем статут De haeretico впервые установил смертную казнь как нормальное наказание за ересь в Англии.

Этот же статут запрещал проповедь всем, кроме тех, кто имел на это право ex officio; он запрещал распространение еретических учений и книг; он уполномочивал епископов хватать уклонившихся и содержать их в тюрьме, пока они не будут оправданы или не откажутся от своих заблуждений; наконец, он предписывал епископам в течение трех месяцев со дня ареста разобрать дело подозреваемых.

В случае более легких преступлений епископы могли наложить, по своему усмотрению, тюрьму и штраф; последний поступал в пользу королевского казначейства. В вопросе об упорной ереси или о возвращении в ересь, что по каноническим законам влекло передачу виновного в руки светской власти, единственными судьями были епископы и их уполномоченные; когда осужденного передавали светскому суду, то шериф графства или мэр и сержанты ближайшего города должны были сжечь его на высоком месте в присутствии народа.

Генрих V продолжал идти этим путем, и закон 1414 года установил по всему королевству вид инквизиции полусветской-полудуховной, действие которой особо облегчала английская система великих расследований. При таком законодательстве костры умножились, и лоллардизм был быстро подавлен.

В 1533 году Генрих VIII отменил закон 1400 года, но полностью сохранил законы 1382 и 1414 годов, а равным образом и сожжение на костре для упорствующих еретиков и рецидивистов. В это время всегда опасное вмешательство политики в религию и обратно сделало из костра настоящее instrumentum regni. Одной из первых мер Эдуарда VI была отмена этого закона, а равно и законов 1382 и 1414 годов и всего жестокого законодательства "шести пунктов" (Six Articles).

С реакцией, наступившей при Филиппе и Марии, суровые законы против ереси снова входят в употребление. Едва испанский брак был заключен, как угодливый парламент возобновил законы 1382, 1400 и 1414 годов, и в последующие годы зажглось много костров по стране. Но парламент Елизаветы поторопился отменить все законодательство Филиппа и Марии, а также и все старые законы, которым они дали силу; но тем не менее закон De haeretico comburendo сделался нераздельной частью английского закона, и только в 1677 году Карл II отменил его и постановил, что духовные суды, в случаях атеизма, богохульства, ереси, схизмы и других преступлений против религии, могли только присуждать к отлучению от Церкви, отрешению от должности, разжалованию и к другим церковным наказаниям, за исключением смертной казни.

В Шотландии смертная казнь была отменена позднее, чем в Англии; последнее преследование за ересь в пределах Британских островов имело место в 1687 году, когда в Эдинбурге был повешен молодой человек 18 лет от роду, студент-медик по имени Экенхид (Aikenhead).

В Ирландии воинствующий францисканец, епископ Оссори, Ричард Ледред вел продолжительную борьбу с мнимыми еретиками, с леди Алисой Кителер, обвиненной в колдовстве, и с ее сообщниками. В Ирландии так мало были знакомы с законами, касающимися ереси, что гражданские чины сначала отказались, даже с негодованием, принести присягу, предписанную канонами, на то, что они будут содействовать инквизиторам в их работе; но, в конце концов, Ледред заставил их подчиниться и сжег в 1325 году несколько обвиненных. Но позднее, ввиду крайне враждебного отношения к нему наиболее видных жителей острова, он был сам обвинен в ереси и должен был бежать, и только в 1354 году он мог спокойно снова поселиться в своей епархии, хотя еще в 1335 году Папа Бенедикт VII писал Эдуарду III, сожалея, что в Англии отсутствует такое полезное учреждение, как инквизиция, и убеждал его поддержать благочестивого епископа Оссори в его борьбе с еретиками, которую представлял при этом в сильно преувеличенном виде. Даже сам дублинский архиепископ Александр был обвинен как покровитель ереси в 1347 году, так как восстал против насилий Ледреда; его преемник, архиепископ Иоанн, получил в 1351 году указ принять самые строгие меры к наказанию тех, кто бежал из Оссори и искал убежища в его епархии.

Когда волнения, поднятые гуситами, приняли опасный оборот и явилось опасение, чтобы ересь не распространилась на севере, Мартин V в 1421 году уполномочил шлезвигского епископа назначить францисканского монаха Николая Жана инквизитором Дании, Норвегии и Швеции; но мы не находим следов его деятельности в этих странах, и можно сказать, что там инквизиция никогда не имела реального существования.

Так как дело обращения схизматиков и еретиков в средние века находилось исключительно в руках доминиканцев и францисканцев, то основанные ими церкви всегда были устроены так, чтобы охранять в чистоте веру вновь обращенных. Таким путем инквизиция основалась в Азии и в Африке.

Брат Раймунд Марциус почитается основателем инквизиции в Тунисе и Марокко. В 1370 году Григорий XI назначил инквизитором на Востоке брата Иоанна Галла, который совместно с братом Илией Малым, как уверяют, насадил инквизицию в Армении, Грузии, России и Валахии; Верхняя Армения была обязана этим благодеянием брату Бартоломею Понко. По смерти брата Галла, Урбан VI около 1378 года предписал генералу доминиканцев назначить трех инквизиторов: одного – в Армению и Грузию, другого – в Грецию и Татарию, третьего – в Россию и Валахию.

В 1389 году один из них, брат Андрей де Каффа, получил разрешение взять себе помощника для своей огромной области, Греции и Татарии. В XIV веке, по-видимому, инквизитор считался непременным членом всякой религиозной миссии. Даже в сказочной Эфиопской империи владыки Иоанна в Абиссинии была, как говорят, основана инквизиция доминиканцем св. Панталеоне, и другая, в Нубии, братом Бартоломео де Тибули, который считается здесь святым. Нельзя не отдать должного бескорыстному рвению людей, посвятивших себя распространению Евангелия среди варваров, и охотно допускают, что основанные ими инквизиции были сравнительно безвредны, так как они не руководствовались ужасными эдиктами Фридриха II и Людовика Святого.

Остатки Иерусалимского королевства узнали безрассудную ревность инквизитора раньше, чем пали окончательно. По словам Николая IV, первого Папы из францисканцев, неудачи войны зародили там семена ереси и иудейства, и в 1290 году он предоставил своему легату Николаю, патриарху Иерусалимскому, полное право назначить там инквизиторов в согласии с провинциалами нищенствующих. Это было исполнено, но несколько запоздало: взятие Аккры (19 мая 1291 г.) окончательно изгнало христиан из Св. Земли и положило конец недолгому существованию сирийской инквизиции.

Она была, однако, восстановлена в 1375 году Григорием XI, который уполномочил францисканского провинциала в Св. Земле ввести должность инквизитора в Палестине, Сирии и Египте, чтобы бороться со стремлениями к вероотступничеству, которое проявляли христианские паломники, всегда многочисленные в этих странах.[90]

Не нужно думать, что торжество инквизиции над епископами предоставило ей исключительное право преследования. Обычная епископская юрисдикция оставалась неприкосновенной. В 1240 году тулузский епископ и его приор вели без инквизиции расследование по вопросу ереси сеньоров Ниора. Ревностные епископы часто действовали совместно с инквизиторами при допросах еретиков, а также и самостоятельно производили расследование. Так, в 1299 году в Альби целый ряд процессов был рассмотрен епископом, иногда совместно с каркассонским инквизитором Николаем д'Аббевилем, иногда совместно с тулузским инквизитором Бертраном Клермонским, иногда совместно с ними обоими.

Вначале, как мы видели, инквизитор был только помощником епископа, и последний нисколько не был освобожден от своих обязанностей по уничтожению ереси. Иногда епископы сами назначали инквизиторов, чтобы действовать продуктивнее; имена подобных инквизиторов, действовавших от имени нарбоннских архиепископов, мы находим в документах 1251 и 1325 годов. Кроме того, ничто не мешало ревностному епископу получить от Папы полномочия инквизитора, как, например, сделал это каркассонский епископ Гильом Арно, который, будучи епископом, стоял с 1249 по 1255 год во главе каркассонского трибунала и действовал с такой энергией, которой могли бы позавидовать доминиканцы.

Однако было трудно предположить, чтобы епископы и инквизиторы, действуя совместно, не пришли к столкновению. Вскоре стали утверждать, что некоторые епископы, чтобы спасти своих друзей от рвения инквизиторов, преследовали их перед своим собственным трибуналом. Чтобы положить предел этим недоразумениям, Урбан IV в 1262 году уполномочил инквизиторов вести все дела по своему усмотрению, не справляясь о том, рассматриваются ли эти дела епископами или нет.

Это предписание было со знаменательными добавлениями подтверждено Климентом IV в 1265 и 1266 годы.

В 1273 году Григорий X провозгласил этот же принцип, вошедший в практику Церкви и в каноническое право; было решено, что и епископы, и инквизиторы могли одновременно и независимо рассматривать одно и то же дело, сообщая время от времени друг другу результаты делопроизводства. Для постановления решения требовалось их согласие; в случае же разногласия дело должно было быть передано на решение Папы. Но даже и тогда, когда епископ один вел дело, подсудное его суду, он только с согласия инквизитора мог вынести окончательное решение.

Одно время ставили вопрос, не отменяет ли совершенно юрисдикцию епископов в отношении ереси предоставление Папой инквизитору права действовать в той же епархии. Один из самых выдающихся юристов той эпохи, Ги Фукуа, рассматривал этот вопрос в своих Quaestiones, бывших долгое время авторитетом для трибуналов инквизиции, и дал на него утвердительный ответ; однако, сделавшись под именем Климента IV Папой, Ги в упомянутых нами выше буллах 1265 и 1266 годов показал, что он изменил свой взгляд; также и Григорий X ясно заявил, что епископская юрисдикция остается неприкосновенной.

Однако доктора канонического права продолжали сомневаться в этом, и в течение некоторого времени епископская юрисдикция в отношении ереси почти ни в чем себя не проявляла. Было мало прелатов более деятельных, чем буржский архиепископ Симон, который в продолжение 1284-1291 годов не один раз посетил епархии Миди, Альби, Родеза, Кагора и др.; но в отчетах об этих посещениях нет нигде упоминания о расследованиях по делам ереси, если не считать дела 1285 года, в котором он заставил ростовщиков Гурдона поклясться, что они не считают себя таковыми, хотя ростовщичество было подсудно инквизиции только тогда, когда оно превращалось в ересь, благодаря притязанию ростовщиков считать свое занятие законным. Но около 1298 года Бонифаций VIII придал новую силу юрисдикции епископов, и мы видим, какое тогда произвел волнение между своими духовными чадами епископ Альби, Бергард де Кастане, своей строгостью по отношению к еретикам.

Вскоре после этого Климент V, желая положить конец жестокостям инквизиции, расширил функции епископов; глоссаторы утверждали, что инквизиторы нисколько не освобождали епископов от обязанности бороться против ереси и что Папа мог сместить епископа, если он будет пренебрегать этой обязанностью; но тем не менее Бернар Ги, уже после появления Климентин, заявляет, что неудобно, чтобы епископский судья вызывал к себе лиц, о которых уже ведется дело инквизицией.

Но если, с одной стороны, власть епископа была ограничена тем, что он должен был прийти к соглашению с инквизитором раньше, чем преследовать кого-либо, то, с другой – она возросла благодаря предоставленному епископу праву вызывать свидетелей и обвиняемых, бежавших в другие епархии. Подобная неопределенность положения сильно затрудняла епископов; их усилия обеспечить себе часть в штрафах и конфискациях не приводили ни к чему; им отвечали, что с них и их подчиненных достаточно получаемых ими доходов. Гениальным схоластикам удалось путем логических умозаключений устранить это возражение относительно епископов, когда они действовали лично сами; но оно оставалось в силе относительно лиц, подчиненных епископу, и последние тяготились нести все расходы, тогда как инквизиция, по крайней мере в Италии, имела контроль над конфискациями и не давала никаких отчетов епископу.[91]

В первую четверть XIV столетия, при господстве законов Бонифация VIII и Климента V, епископская инквизиция неизбежно должна была возродиться. Даже в Италии провинциальный Миланский собор, бывший в Бергамо в 1311 году под председательством архиепископа Гастона Торриани, создал полную систему инквизиции по образцу папской. Возраставшее могущество Висконти, враждебных папству, парализовало доминиканцев, и была сделана энергичная попытка заменить их. Было поручено настоятелю приходской церкви или монастыря каждого города избрать людей, исключительной задачей которых было бы разыскивать еретиков; эти люди должны были пользоваться привилегиями и неприкосновенностью доминиканских инквизиторов. Всем гражданам, начиная с сеньора и до последнего крестьянина, было предложено оказывать помощь по первому зову.

Некоторые дела, бывшие в Безье, Памье и Монпелье в 1319 и 1320 годы, показывают нам, что епископские суды в это время действовали энергично, то при участии инквизитора в качестве асессора, то при совместной работе папского и епископского инквизиторов. В 1322 году один из епископских инквизиторов, представитель епархии Ока, вступил в спор даже с самим Бернаром Ги по поводу одного арестованного, предъявив на него свои права. Когда в 1319 году знаменитый противник инквизиции, брат Бернар Делисье, подвергся суду за то, что мешал ее деятельности, то Иоанн XXII назначил по этому поводу специальную комиссию из архиепископа Тулузы и епископов Памье и С.-Папуля; один из самых опытных инквизиторов той эпохи, Жан де Бон Каркассонский, выступил при этом в качестве обвинителя, а не судьи.

В Германии, примерно в то же время, произошла внезапная вспышка епископской деятельности в преследованиях, поднятых страсбургским епископом и кельнским архиепископом против бегардов. Это привело почти к открытой борьбе между духовенством и доминиканцами по делу магистра Эккарта, основателя мистической немецкой школы, из которой вышли Сузо и Таулер. Весь орден с гордостью смотрел на него как на самого выдающегося своего члена; он успешно преподавал богословие в Парижском университете; в 1303 году, когда вся Германия была разделена на две провинции, он был первым провинциальным приором Саксонии; в 1307 году генерал назначил его викарием Чехии; в 1326 году он преподавал богословие в доминиканской школе в Кельне, и тогда-то его заподозрили в причастии к ереси бегардов, против которых велось жестокое преследование. Его мистицизм приближался к их пантеизму, и весьма возможно, что бегарды пытались прикрыться громким именем Эккарта.

На общем собрании в 1325 году раздавались жалобы на то, что в Германии некоторые члены ордена излагали народу на его языке учения, которые могли привести к заблуждениям; расследование по этому поводу было поручено приору Анжера Жервезу. Около этого же времени Иоанн XXII назначил профессора кельнской доминиканской школы, Николая Страсбургского, инквизитором Германии и поручил ему расследовать верования и труды братьев. Немного спустя архиепископ, возбужденный борьбой с бегардами, назначил двух комиссаров для рассмотрения дела Эккарта. Николай Страсбургский сам был склонен к мистицизму; все делало его снисходительным к обвиняемым, и он в июле 1326 года оправдал Эккарта. Это решение не понравилось епископским инквизиторам, одним из которых был францисканец, и они начали собирать свидетельства против Эккарта.

После шестимесячного расследования они 14 января 1327 года попросили Николая (на что имели полное право) сообщить им делопроизводство.

Пытка "испанскими сапогами".

Николай явился в сопровождении десяти монахов не с тем, чтобы выказать повиновение вызову комиссаров, а с тем, чтобы торжественно заявить свой протест против всего их дела и потребовать себе apostoli, или апелляционные грамоты к Папе, ссылаясь на то, что доминиканцы не были подсудны епископской инквизиции, и что сам он был назначенным Папой инквизитором с неограниченной властью. Правда, в 1184 году Луций III подтвердил неприкосновенность монашеских орденов в делах ереси; но доминиканский орден был основан позднее.

Епископские инквизиторы поторопились ответить и в тот же день возбудили дело против самого Николая, который тотчас же послал жалобу Папе. Кроме того, они вызвали на 31 января Эккарта, но он явился еще 24-го в сопровождении многочисленных приверженцев и с негодованием выразил свой протест, жалуясь на медленность дела, марающего его имя, тогда как его можно было окончить шесть месяцев тому назад; он добавил при этом, что против него пользовались свидетельствами доминиканцев, замаранных разными преступлениями. Эккарт потребовал apostoli и определил 4 мая последним сроком подачи жалобы в Рим. Епископские инквизиторы по закону имели тридцать дней срока для ответа на это требование.

Допрос, сопровождающийся пыткой водой.

Рафаэль Санти. Спор о причастии. 1510-1511 гг.

Рафаэль Санти. Спор о причастии. 1510-1511 гг. Фрагмент.

Дж. П. Лоуренс. Подстрекатель из Лангедока. 1887 г.

Чтобы показать, насколько его имя пострадало от всего этого дела, он сделал 13 февраля один незаконный с юридической точки зрения шаг, позволивший утверждать, что он сам отрекся от своих заблуждений. После произнесения проповеди в доминиканской церкви он велел прочесть бумагу, в которой он оправдывал себя перед народом от возбужденных против него обвинений в ереси, отрицая, что он говорил, что будто бы его мизинец сотворил все, или что в душе существовало несозданное и несоздаваемое начало.

По истечении тридцатидневного срока, 22 февраля, инквизиторы архиепископа отказали Эккарту дать apostoli. Немного спустя, утомленный этим долгим делом, он умер, но орден пользовался достаточным влиянием у Иоанна XXII для того, чтобы добиться перенесения всего дела в Авиньон.

Там поведение архиепископа было признано правильным, и 27 марта 1329 года было вынесено решение, признавшее в учении Эккарта 17 еретических пунктов и 11 подозрительных. Хотя приписанное ему отречение и спасло его тело от вырытия и сожжения, но тем не менее этот приговор вполне оправдывал архиепископа, и на один раз старый порядок взял верх над новым. Было объявлено, что ересь Эккарта была доказана как расследованием (инквизицией) архиепископа, действовавшего вполне законно, так и расследованием, произведенным после этого в Авиньоне по распоряжению Папы. Это решение тем более знаменательно, что в это время Иоанн XXII имел серьезное основание заискивать перед доминиканцами, так как вел ожесточенную борьбу против Людовика Баварского и против недовольной партии францисканцев.[92] Епископская инквизиция получила признание Церкви. Парижский собор 1350 года говорит о преследовании еретиков как о главной обязанности епископа; он дает инструкции епископским судьям, определяющие их права арестовывать подозреваемых и обращаться к светским властям с теми же требованиями, как и инквизиция. Одно бреве Урбана V в 1363 году относится к одному рыцарю и пяти дворянам, заподозренным в ереси и находившимся в то время под стражей у каркассонского епископа; Папа приказал судить их епископу или инквизитору, или обоим совместно, но чтобы приговоры были представлены ему.

В 1423 году каркассонский инквизитор прибыл в Альби, где велел принести присягу двум нотариусам и нескольким подчиненным ему лицам, которые должны были действовать от его имени; затем он приказал собрать некоторые свидетельские показания по делу, которое он вел, и заставил свидетелей поклясться, что они будут хранить все в тайне, пока не будет извещен обвиняемый. Епископ Альби пожаловался на это как на вмешательство в его юрисдикцию. Он заявил, что должностные лица имели право приносить присягу только в присутствии его судьи или представителя последнего; наложенное на свидетелей обязательство хранить в тайне их показания, добавлял епископ, могло только помешать его собственному расследованию, так как лишало его свидетельских показаний, в случае если он сам примется за это дело. Этот протест показывает те столкновения и то соперничество, которые неизбежно вызывались существованием двух параллельных юридических факторов. В настоящем случае посредником был избран каркассонский епископ; инквизитор признал себя виновным и отменил свои действия, и было публично объявлено о последовавшем примирении.

Однако, несмотря на это и подобные ему столкновения, на практике, в конце концов, установился modus vivendi. Писавший в 1375 году Эмерик представляет нам почти всегда епископа и инквизитора действующими совместно и не только в постановке решения, но и во всем деле; он, по-видимому, старается доказать, что инквизиция нисколько не нарушала епископской юрисдикции и не освобождала епископа от его обязанностей.

Столетием позднее Шпренгер, рассматривая юрисдикцию инквизиции с точки зрения инквизитора, приходит почти к тому же выводу; и в папских указах, дававшихся инквизиторам, обыкновенно делалась оговорка, что они не должны ничем нарушать инквизиционной юрисдикции епископских судей. Но, благодаря обычной небрежности служащих епископа, инквизиторы часто вторгались в их область, и жалобы на эти вторжения раздавались постоянно до наступления Реформации.[93]

С технической точки зрения не было никакой разницы между инквизицией епископов и Папы.

Правосудная система делопроизводства, взятая епископскими судами из римского права, была оставлена; епископов уполномочивали и даже побуждали следовать инквизиционной системе, которая представляла жалкую карикатуру суда. Поэтому, излагая историю этого учреждения, нет никакой надобности делать различие между двумя ее ветвями; на действия той и другой надо смотреть как на вызванные одними и теми же стремлениями, одними и теми же методами и стремившиеся к одной цели одинаковыми средствами.

Однако папская инквизиция, ввиду огромной задачи, предложенной ее разрешению, была гораздо действеннее, чем епископская. Как бы ни был энергичен епископский судья, его труды были обособлены, временны и несистематичны; папская же инквизиция, наоборот, покрыла всю континентальную Европу сетью судов, в которых заседали люди, не имевшие других занятий. Их деятельность была не только непрерывна, как действие законов природы, но и постоянна; эти два обстоятельства отнимали у еретиков надежду выиграть время и скрыться, переходя из одной страны в другую. Своими прекрасно составленными регистрами инквизиция образовала настоящую международную полицию в ту эпоху, когда взаимные сношения между народами были еще чрезвычайно слабы. Руки инквизиции были длинны, память ее непогрешима; и мы без труда понимаем, какой мистический ужас внушала инквизиция благодаря, с одной стороны, таинственности, окружавшей ее деятельность, а с другой – благодаря своей сверхъестественной бдительности. Если она хотела вести дело публично, то она призывала всех верных и приказывала им схватить какого-нибудь ересиарха, обещая за это вечное блаженство на том свете и соответственное вознаграждение на этом; всякий священник того прихода, где мог скрываться обвиняемый, должен был повторять вызов, чтобы его слышали все прихожане. Если предпочитали вести дело тайно, то для этого у них были шпионы и специальные низшие служащие.

История всякой еретической семьи за время нескольких поколений могла быть всегда извлечена на свет из архивов разных судов инквизиции. Одна удачная поимка, сопровождавшаяся признанием, вырванным пыткой, могла раскрыть следы сотен людей, считавших себя до того времени в безопасности; и каждая новая жертва давала новый ряд разоблачений. Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его.

Во время ужасного преследования, поднятого против францисканцев-спиритуалов в 1317 и 1318 годы, много сострадательных людей помогало беглецам, смело являлось у костра и утешало, как могло, новых мучеников. Некоторые францисканцы, зная, что их подозревают, бежали и переменили имя; другие остались в тени, и все уже думали, что дело их позабыто. Вдруг в 1325 году какойто неожиданный случай (по всей вероятности, признание какого-либо узника) навел инквизицию на их след. Человек двадцать несчастных было заключено в тюрьму, где они просидели год или два; здесь, отрезанные от всего мира, они пали духом, сознались постепенно в своих прегрешениях, наполовину уже позабытых, и подверглись духовным наказаниям.

Пытки инквизиции – пытка огнем.

Еще поучительнее дело Гильельмы Маза де Кастр, потерявшей в 1302 году мужа. В минуты тоски по мужу она слушала двух вальденских миссионеров, поучения которых укрепляли ее. Они были у нее только два раза, и то ночью, так что она имела полное право говорить, что никогда их не видала. Через двадцать пять лет безупречной строго католической жизни ее в 1327 году потребовала каркассонская инквизиция; она созналась в своем, один только раз бывшем, нарушении веры и принесла покаяние. Таким образом, святой трибунал не забывал ничего и ничего не прощал. Он останавливался на всех мелочах. В 1325 году одна женщина по имени Манента Роза была приведена на каркассонский трибунал как еретичка-рецидивистка; поводом к преследованию послужило то, что ее видели, после того как она отреклась от ереси спиритуалов, разговаривающей с одним подозреваемым человеком, и что она переслала через него два су одной больной женщине, также находившейся под подозрением.

Бежать было бесполезно. Приметы бежавших еретиков немедленно рассылались по всей Европе. Об арестах подозрительных людей трибуналы сообщали один другому, и несчастная жертва направлялась в ту страну и в тот город, где ее показания могли принести большую пользу, раскрыв других виновных.

В 1287 году среди арестованных в Тревизе еретиков было несколько пришедших из Франции, и французские инквизиторы тотчас потребовали их к себе, в особенности одного из них, бывшего епископом катаров. Папа Николай IV немедленно приказал тревизскому инквизитору отослать их во Францию, но предварительно выпытать у них все, что возможно. В глазах людей папская инквизиция была всеведущей, всемогущей и вездесущей.

Иногда, правда, польза, приносимая этим учреждением, ослаблялась ссорами, особенно порождавшимися взаимной ненавистью францисканцев и доминиканцев. Я уже упоминал о недоразумениях, возникших на этой почве в Марселе в 1266 году и в Вероне в 1291 году. Этот недостаток единодушия сказался также в 1327 году, когда был арестован в Провансе хорошо известный спиритуал Петр Тренкавель, бежавший из каркассонской тюрьмы, а также тоже бежавшая из тюрьмы дочь его, Андреа. Очевидно, они подлежали суду того трибунала, от которого они скрылись бегством; но францисканский инквизитор Прованса, брат Михаил, отказался выдать их, и каркассонский трибунал был вынужден обратиться с жалобой к Иоанну XXII, который приказал Михаилу немедленно выдать своих пленников. Но если принять во внимание несовершенство человеческой природы, то нельзя не согласиться, что недоразумения подобного рода происходили сравнительно редко.

Чтобы справедливо управлять столь могущественной организацией, от которой зависели жизнь и благосостояние миллионов людей, надо было иметь почти сверхчеловеческую мудрость и добродетель. Каков же был идеал людей, которым было поручено текущее дело св. трибунала? Наиболее опытный инквизитор своего времени, Бернар Ги, заканчивает свои подробные инструкции относительно делопроизводства некоторыми общими советами, касающимися поведения и характера инквизитора. По его словам, инквизитор должен быть деятелен и энергичен в своем рвении к истинной вере, в деле спасения душ и истребления ереси. Он должен оставаться всегда спокойным и невозмутимым среди всяких неприятностей и недоразумений. Он должен быть деятелен физически, так как привычка к лени ослабляет всякую энергию. Он должен быть бесстрашен и не бояться даже смерти, но, не отступая ни перед какой опасностью, он не должен безрассудно идти ей навстречу. Он должен быть недоступен просьбам и подходам тех, кто будет стараться привлечь его на свою сторону; но в то же время сердце его не должно быть бесчувственным, и он не должен отказывать в отсрочках и в смягчении наказания, принимая во внимание обстоятельства и место. Он не должен быть слабым и искать любви и популярности, так как это может дурно отразиться на его деле.

В сомнительных вопросах он должен действовать осмотрительно и не давать легко веры тому, что кажется вероятным, но часто бывает неверно. Он не должен упрямо отбрасывать противоположное мнение, так как часто кажущееся на первый взгляд невероятным оказывается впоследствии истиной. Он должен внимательно расспрашивать и выслушивать и тщательно расследовать, чтобы терпеливо осветить все дело. Когда он выносит смертный приговор, то выражение лица его может свидетельствовать о его сожалении, чтобы не казалось, что он действует под влиянием гнева и жестокости, но приговор его должен оставаться неизменным. Если он накладывает денежное наказание, то лицо его должно сохранять строгое выражение, чтобы не подумали, что он действует из алчности.

Пусть в его взгляде проглядывают всегда любовь к правде и милосердие, чтобы не думали, что его решения вынесены под влиянием алчности или жестокости.

Для точной оценки трудов инквизиции и ее влияния мы должны теперь несколько подробно изучить ее методы и ее судопроизводство. Только таким образом мы будем в состоянии понять вполне ее деятельность, так как те уроки, которые извлечем мы из этого расследования, имеют, быть может, наиболее серьезное значение среди всего, чему она может научить нас.

Джотто ди Бондоне. Стигматизация святого Франциска. 1300 г.