История Ирэн. Отрицание

Глава 20

С того самого дня, когда приезжала графиня Балашова, Леонид Александрович Лопатин «ожил».

Сразу после отъезда графини Балашовой Ирина поговорила с отцом. Рассказала о своих планах и о том, что документы пришлось оформить на его имя, чтобы все средства оставались в семье Лопатиных.

Отец поддержал, и даже сам предложил вместе съездить к помещику Картузову, взглянуть на литейную мастерскую. Ирина чуть погодя решила ещё привлечь отца к общению с деревенскими старостами.

На вопрос Ирины о месторождении огненных рубинов Лопатин отвечать не стал, сказал, только чтобы забыла и не спрашивала.

— Ну и ладно, потом узна́ю, — подумала Ирина про себя.

А вечером приехал посыльный в форме почтовой службы и привёз деньги от…барона Виленского.

— Надо же, правду говорят «деньги к деньгам», — удивлению Ирины не было предела, — он что святой? Или так принято?

Денег Виленский прислал тридцать золотых, Пелагея удивилась, сказала, что раньше присылал в два раза меньше.

Ирина подумала и решила, раньше Виленский знал, что Ирина жила у графа Балашова, а теперь, когда он сам её отправил к отцу, вероятно, и решил увеличить «ежемесячную» помощь.

— Отказываться не будем, — решила Ирина, ещё её бабушка говорила, — «Бьют беги, а дают бери», нам пригодится.

К помещику Картузову поехали на следующий день после визита Балашовой. Ирина не была уверена, что отец снова не впадёт в свою странную депрессию, поэтому решила не терять шанс вывезти его «в люди».

На вопрос Ирины не нужно ли предупредить Картузова о приезде, Леонид Александрович ответил отрицательно.

— Конечно, как предупредишь? Телефонов-то нет, — вот чего Ирине не хватало, она скучала по скорости передачи информации. Вот даже сейчас, чтобы выяснить как там дела у Голдеева, надо само́й ехать или к нему, или на завод. А с другой стороны, люди встречаются здесь гораздо чаще, чем мы там. В последние годы, после пандемии, вообще перешли на онлайн-формат общения. Смешно сказать, ладно подруги из Новосибирска, но Ирина годами не могла найти время встретиться с приятельницей, которая жила с ней в одном городе. Зато они регулярно общались по телефону

До помещика Картузова доехали к обеду. Поместье помещика было больши́м, но каким-то несуразным. Сам дом был очень красивым, напоминал английский особняк, потому как то ли был выкрашен в кирпичный цвет, то ли действительно построен из кирпича.

Но всю красоту портило здание такого же цвета, которое стояло боком к дому, отчего создавалось ощущение, что это какой-то кусок дома, просто недостроенный.

Но, присмотревшись и увидев трубы над зданием, Ирина поняла, что это и есть знаменитая литейная мастерская помещика Картузова.

Иван Иванович Картузов искренне обрадовался, увидев, что вместе с Ирэн приехал и её отец.

По дороге отец рассказал Ирине, что он считает помещика Картузова своим другом, раньше мужчины часто встречались, в том числе и на семейные обеды. На этих словах Леонид Александрович погрустнел, и Ирина решила сменить тему.

Сначала хлебосольный помещик потащил гостей обедать. За обедом рассказал, как нашёл Ирину, замерзающую на дороге.

— Представляешь, Лёня, она пешком шла из Отрады домой, зимой в тоненьких городских сапожках, — укоризненно качая головой говорил Картузов.

— Иван Иванович, дело прошлое, не стоит Леонида Александровича волновать, — Ирина действительно сейчас испытывала неловкость.

— Да что он барышня, что ли, разнеженная, что его волновать нельзя, пусть уже послушает, что пока он сиднем сидел, вы Ирэн Леонидовна чуть не погибли, — Картузов как настоящий друг не щадил отца Ирэн. И правильно делал. Жалость сейчас для Лопатина сродни убийству.

Видимо, действительно отец Ирэн и Иван Иванович Картузов были дружны, иначе как объяснить, почему Леонид Александрович только виновато склонял голову. Ирине даже стало неловко, что она никак не может помочь отцу. Он должен был справиться с этим сам.

К облегчению Ирины сразу после обеда Картузов предложил прогуляться до литейки.

Ирина сразу поняла, что литейка — это любимое детище помещика. Если в доме всё было достаточно лаконично, никакой вычурной роскоши, в сине-бело-голубых тонах, то литейное производство получило от хозяина гораздо больше любви. Здесь было много света, который ещё и поддерживался верхним остеклением. И судя по размеру стекла, это должно́ было стоить баснословно дорого. Одну часть литейки занимала настоящая до́менная печь. Конечно, выглядела он допотопно, но Ирина сразу её узнала. Шла плавка и рядом с печью суетились трое людей, похожих на китайцев.

Картузов пояснил:

— Это островитяне с острова Шо, я из сюда вывез потому как они уже два века такие печи строят. Вывез, чтобы и мне построили. Теперь вот лучшую в Стоглавой сталь могу делать.

Глядя на ошарашенной лицо Ирины, Картузов виновато проговорил:

— Да, вы не думайте плохо обо мне, всё честь по чести, я обещал их вернуть, как построят и запустят, так они сами отказались. Двое из них даже женились уже здесь.

Ирина и не думала плохо, Картузов не так расценил её взгляд. Она восхищалась. Восхищалась этим человеком, фанатом своего дела.

А посередине литейки стояла тигельная печь…

Ирина сразу её узнала, такую же она видела в своё время на картинке в учебнике. И там было написано, что это первая тигельная печь, изготовленная в Швейцарии, к сожалению, имя изобретателя Ирина не помнила. Она лишь восхищённо спросила Картузова:

— Иван Иваныч, откуда? Откуда у вас эта печь?

На что Картузов с гордостью произнёс:

— Выписал из Данцига, она там в единственном экземпляре была, тысячу золотых заплатил, — почесал бороду и продолжил:

— А получил, смотрю вроде ничего сложного, ну как сам не додумался?

— А кто? Кто сделал печь? — Ирина чувствовала, что стоит на пороге большого открытия.

— Так, мсьё Феррати, он здесь, сейчас мы его позовём, — и Иван Иванович кивнул Ирине с отцом, чтобы подождали, и ушёл куда-то вправо.

Ирина даже не успела спросить, почему изобретатель, получив тысячу золотых, оказался в Стоглавой вместе со своим изобретением. Расставаться не захотел?

Всё оказалось гораздо прозаичнее, печь не принадлежала Феррати. Чтобы построить и испытать своё изобретение, Феррати влез в долги, но когда он получил, наконец, готовую печь, то с него сразу потребовали деньги обратно.

Феррати не смог отдать деньги, и у него отобрали печь и выставили на торги. И здесь Феррати повезло, покупателем стал помещик Картузов, который, как и Феррати бредил всем, связанным с плавлением стали. В итоге Картузов купил печь, чтобы увезти в Стоглавую, и к нему пришёл Феррати, который не мог расстаться со своим изобретением. Так, в Стоглавой оказалась и сама печь и её изобретатель.

Имя у Феррати было Джузеппе, но в Стоглавой его начали ласково звать Проша. Когда Ирина спросила, почему Проша, на её взгляд, имя Прохор, ну никак не ассоциировалось с именем Джузеппе, то ей ответили:

— Бабы его так назвали, говорят дюже ласковый, — хитро улыбаясь в усы, проговорил Иван Иванович.

Проша (Феррати) оказался симпатичным невысоким, но хорошо сложенным брюнетом. У него были яркие живые тёмные глаза, похожие на маслины, тёмные кудри обрамляли правильной формы лицо, и завершала образ соблазнительная улыбка. В которой и растянулись губы Проши, как только он увидел Ирину.

Проша был симпатичный, но у Ирины ничего даже «не дрогнуло», хотя она никак не могла перестать думать о характеристике, которую местные бабы дали Джузеппе Феррати.

К счастью, «дюже ласковый» Феррати оказался литейщиком, что называется, «от бога». Он быстро отвечал на все вопросы Ирины, не забывая при этом цокать языком, и восхищаться, и откуда леди всё это знает.

Леди знала и не такое, Ирина лишь чуть-чуть приоткрыла себя, и оказалось, что её знания гораздо, гораздо шире.

Но главное Феррати ей подтвердил. Он сможет прогреть печь до тысячи шестисот градусов, здесь есть алюминийсодержащая руда, кремний и графит. Значит, Ирина сможет предложить этому миру булатную сталь*. Ещё из института она помнила, что булат долгое время не могли получить в России, по информации от Феррати, Ирина поняла, и здесь его нет, а для холодного оружия не было лучше технологии и в её мире и по сей день.

(*Настоящие булаты имеют повышенные механические свойства по сравнению с обычными углеродистыми сталями с аналогичным количеством углерода. Булатная сталь закаливалась. В результате оружие приобретало выдающиеся прочностные характеристики. Правильно изготовленный булатный клинок спокойно надрубает (оставляет засечки) на закалённом, более твёрдом не булатном клинке, но при этом сам не страдает.)

Странно, но местные пока не поняли, что высвобождение углерода из графита во время плавки даёт совершенно иную структуру, стали, чем плавка руды с углём, которую они практиковали.

Помещик подозвал и «китайцев» с острова Шо, и Феррати и Ирина показала им картинку плуга и вкратце обрисовала, что примерно она хочет получить.

Когда «китайцы» подтвердили, что смогут сделать такой «крюк», так они назвали плуг, изображённый Ириной.

Ну нет у человека художественного таланта, зато геометрию всю посчитала, все размеры по трём измерениям.

Ирина сказала, что им надо будет внести изменения в рецепт, стали. «Китайцы» заинтересовались. Немного необычно было это наблюдать, потому как один из них, высокий седой человек, уже к середине беседы обращался исключительно к Ирине, отдавая ей «пальму» первенства в вопросах понимания процесса. И было видно, что ему хочется что-то спросить, но он себя, сдерживает.

Прежде чем передать список необходимого сырья, Ирина пошла договариваться Картузовым. Тот, как услышал, что ему помогут получить необычную, лучшую в мире сталь, готов был отдать всё, а Ирина ему предлагала долю.

Ирина думала над тем, чтобы просто заплатить, но в Стоглавой это так не работало. Ты можешь сходить к кузнецу, деревщику и заплатить ему, но предлагать выступить наёмным сотрудником аристократу, никому даже в голову не могло прийти. А ещё Ирина понимала, что одной не выйдет осилить всё, поэтому нужны надёжные партнёры. И если Картузов друг отца Ирэн, а отец Ирэн порядочный человек, значит, и Картузов не подведёт.

Согласовали семьдесят процентов на тридцать, бо́льшую долю получала Ирина, но на ней технология и продажа, Картузов же должен был обеспечить производство.

Договорились, что как только плуг будет готов, поедут в столицу, подавать на «привилегию»

— Ну и дочка у тебя выросла, — сказал, ухмыляясь в усы помещик Картузов, прощаясь с отцом Ирины.

Ирина уже забралась в карету, но их разговор слышала отлично.

— Непутёвая? — обречённо спросил отец Ирэн

— Самая что ни на есть путёвая! — Картузов даже говорить громче начал, — Умная, хваткая, знает много.

Отец ничего не ответил, Ирина отодвинула занавеску и увидела, как отец Ирэн крепко обнимает Картузова.

Приехали домой, а там фабрикант Голдеев дожидается собственной персоной.

— Ирэн Леонидовна, за вами приехал, надо ехать на фабрику, запускать производство спичек, — Голдеев нервно прохаживался по комнате, проигнорировав предложение сесть в кресло.

— Сегодня? — Ирэн удивилась

— Медлить нельзя, каждый день на счету, — серьёзным тоном сказал Михаил Григорьевич

Ирина не переставала удивляться менталитету людей в Стоглавой. Значит, думать можно долго, а как решили, надо бежать. Хотя неспроста и у неё в мире издавна говорили, «долго запрягает, да быстро делает», возможно, это и есть отражение нашего менталитета, в какой бы реальности мы ни находились.

— Ночевать будете у нас в доме, Марфа Матвеевна уже подготовила вам комнаты, — сказал Голдеев таким тоном, что стало понятно, без Ирины он отсюда не уедет.

По договору задача Ирины состояла в том, чтобы подобрать правильны пропорции для смешивания сырья. Ирина надеялась, что двух дней ей хватит.

Ирина с помощью горничных собралась, взяла с собой записи и уже вскоре ехала в карете Голдеева в Никольский.