Москов.
Именины императрицы всегда отмечали большим балом. Приглашалась вся знать и иностранные послы. Готовиться императрица начинала за три месяца, поэтому к моменту самого бала, дворец уже настолько уставал от идей императрицы, что праздник ждали с большим нетерпением.
Императрица Мария Алексеевна, в девичестве принцесса Деймара, любила праздники. Во время праздников её супруг, император Александр Третий, всегда был с ней и с детьми. Она любила мужа, и ей нравились его друзья, ироничный граф Андрей, немного грустный барон Виленский, даже Александра Шувалова императрица принимала, хотя уж его-то все во дворце обходили стороной.
В данный момент Мария Алексеевна шла к мужу, чтобы посоветоваться насчёт барона. Александр накануне вечером обмолвился, что хочет объявить о предстоящей помолвке барона с девицей Строгановой. Императрица переживала за несчастного в любви друга мужа и хотела уточнить надо ли ей подготовить специальный нумер, возможно барон захочет станцевать с девицей сразу после объявления. Да, после четырёх родов императрица всё ещё сохранила романтические фантазии.
Стоявшие в карауле солдаты вытянулись перед императрицей и распахнули двери в малый кабинет императора. Мария Алексеевна прошла внутрь и увидела мужа, сидящим за большим столом. Перед ним на столе лежало письмо, которое он только что читал и стоял ларец, в котором лежали квадратные свёртки.
— Душа моя, — обратилась императрица к мужу, она часто его называла, либо душа моя, либо моё сердце, эти фразы она выучила одними из первых, когда Александр только привёз её в Стоглавую, — что-то случилось? От кого письмо?
Александр взглянул на жену и задумчиво ответил:
— Письмо от Андрея, но я ничего не понимаю
— Можно? — императрица протянула руку и Александр дал ей письмо.
В письмо довольно коротко было описано покушение на жизнь баронессы Виленской, которая называет себя теперь Ирэн Лопатина, рассказано о том, что вскрылись факты по старому делу об убийстве супруги Леонида Лопатина, а также пространно написано, что Ирэн сильно вовлечена во все новинки своего отца и даже кто-какие придумывает сама, хотя «привилегии» оформляет на Лопатина.
— Вот посмотри, — император показал на ларец, на который императрица обратила внимание, как только вошла.
— Что это? — Мария Алексеевна взяла один из кубиков и попыталась рассмотреть, даже понюхала. Пахло приятно.
— Открой, — улыбаясь посоветовал Александр
Женщина вскрыла пергаментную бумагу и обнаружила под ним твёрдый почти прозрачный кусок, светло зелёного цвета.
— Это мыло, — Александру явно было весело
— Мыло? — императрица была крайне удивлена, что вот этот красивый вкусно пахнущий брусочек моет быть мылом. Коричневым, крахмалистым на ощупь и с неприятным запахом.
И император рассказал супруге, что в Никольском уезде помимо спичек и чернёного серебра теперь делают вот такое вот мыло:
— Граф Андрей лично купил его в аптеке, да ему ещё не хотели продавать, потому как делают только на заказ. Говорит вся женская половина местного общества платит целкачами* за эти брусочки. А придумали их две женщины…Одна из них дочь известного аптекаря, Штромбеля
(*целкач — серебрянная монета)
Император взглянул на супругу, та кивнула, подтверждаю, что помнит такого, и продолжил:
— А вторая…Ирэн Виленская
Императрица очень удивилась, услышав про Ирэн. Она была уверена, что та после случившего скандала больше и носа не высунет. А ты посмотри, ещё и мыло придумала. У императрицы возникло неприятное ощущение в груди. Ей вдруг показалось, что Александр говорит про Ирэн с какой-то непонятной нежностью.
Мария Алексеевна очень ревновала мужа, ей казалось, что отвернись она и на него сразу начнут охотиться всякие, типа этой баронессы.
Вот и сейчас, ревность горячей волной стал разливаться в груди, мешая дышать. Императрица положила брусок на стол и сказала:
— Подумаешь мыло, они там в Никольском с ума от безделья сходят, а уж про эту Ирэн я вообще слышать не хочу.
Александр сразу почувствовал изменение в настроении жены и быстро свернул разговор, начав расспрашивать про бал и детей. Ему очень нравилось то, что стали появляться необычные вещи, но жену волновать не хотел, поэтому не нравится ей говорить про это, значит не будем.
Жозефина, леди Бейкер, тоже собиралась на бал, её должен был представить Ставровский, как свою дальнюю родственницу. Конечно, никакой родственницей она ему не была, но Ставровского попросили, намекнув, что партия играется против Виленского. А Виленского Ставровский ненавидел всей душой.
Ненавидел за его смелые идеи, за дружбу с императором, за то, что, даже попав в самый эпицентр скандала, после поступка жены, Виленский продолжал как ни в чём ни бывало работать и «портить» всё.
По мнению Ставровского никаких новшеств Стоглавой было не нужно. Он свято верил в то, что все беды от этих новаторов. Старый император его поддерживал, а вот новый смотрит этому выскочке барону в рот и со всем соглашается. И если Бротта решила, что барона надо взять под контроль, что же в этом он старым врагам Стоглавой поможет.
Приняв это решение Ставровский ступил на путь предательства. Но сам он считал, что поступает как настоящий патриот своего Отечества и ему даже в голову не пришло, что путь предательства начинается с малого шага.
Барон Виленский и не подозревавший о том, что находится в эпицентре планов вражеской разведки тоже собирался на бал во дворец. Сопровождать девицу Строганову один он не мог, поэтому встречался с ней и её матушкой во дворце. Сегодня, получив записку от барона Строганова, он вдруг вспомнил, что всё еще до конца не разведён и теперь не знал, как сказать это императору.
Виленский уже отъезжал, когда к дому подъехала почтовый возок.
— Интересно, это к нам? Неужели какая-то посылка? — Подумал барон, глядя на почтовый возок из окна кареты.
А это действительно была посылка с письмом из Никольского уезда. Дворецкий, получив посылку, положил её в кабинет Виленского. Вскоре в кабинет вошла Елена Михайловна, сестра барона и воровато оглянувшись вытащила письмо.
Едва появившись на балу Виленский, сразу заметил некий ажиотаж около семьи Ставровского. Оказалось, что у того теперь гостит его некая леди Бейкер, вдова его дальнего родственника. Дама была одета в новомодные шелка, которые провокационно подчёркивали весьма выдающуюся, особенно в некоторых стратегических местах, фигуру женщины. Виленский в моде не разбирался, но слышал в разговорах графа Забела о том, что в Бротте нынче новая мода, там дамы шьют платья из гандийского шёлка, который ничего не скрывает.
Бросив на саму даму мимолётный взгляд, Виленский пошёл к императору с императрицей, чтобы поздравить и выразить своё восхищение. Строгановых он пока не видел, возможно, они ещё не подъехали.
До императора он не дошёл, по пути его остановил Ставровский и с милой улыбкой представил ему «даму в шелках»:
— Барон, познакомьтесь, леди Фрида Жозефина Бейкер, вдова моего дальнего родственника. Вот обещал познакомить её со всем нашим обществом.
Виленский ограничился общими фразами минимального этикета. Дама ему не понравилась. Волосы её отдавали в рыжину, кожа как у всех рыжих была белой, и судя по количеству белил, густо нанесённых на лицо, у дамы были проблемы с веснушками. Но самое неприятное для барона во внешности этой леди, были глаза, он терпеть не мог эту прозрачную «рыбью» голубизну броттских аристократов. Ему всё время казалось, что их глаза настолько прозрачные, что души за ними нет, потому что её выжигает солнечный свет.
И взгляд дамы Сергею Михайловичу тоже не понравился. Он был оценивающим, у Виленского создалось впечатление, что его измерили и взвесили.
Сделав выводы, он всё-таки распрощался с каким-то уж очень навязчивым сегодня князем Ставровским и убежал в сторону императорской семьи.
Жозефина смотрела в спину быстро уходящего от неё барона и думала о том, что ей не удалось «зацепить» этого мужчину. Женщины такие вещи сразу чувствуют, ей даже показалось, что она неприятна барону. Это было странное ощущение, обычно леди Бейкер нравилась мужчинам и не понимала, что отвратило от неё мужчину. О том, что просто не в его вкусе или сердце его занято другой, леди даже не подумала.
А барон уже и думать забыл о «подопечной» Ставровского и поздравив императрицу, которая восторженно рассказывала, что на объявление о его помолвки со Строгановой, подготовила сюрприз, подбирал слова, чтобы уговорить императорскую чету не спешить.
А вот Жозефина долго не расстраивалась, потому что к князю Ставровскому подошёл его племянник, граф Кирилл Балашов, чтобы поздороваться. Граф сопровождал свою невесту княжну Софью Обухову.
Увидев Балашова леди Бейкер влюбилась с первого взгляда. Он был похож на ангела, высокий, плечистый, с золотыми локонами в белом парадном мундире.
Да и Балашов, увидев броттскую красавицу, застыл, почти позабыв, что подошёл вместе со своей невестой. Глаза графа смотрели и не могли наглядеться на выдающиеся достоинства леди Бейкер.
— Ну почему Виленский так не среагировал, — размышляла леди Бейкер, мило улыбаясь прекрасному графу и его худосочной невесте.
Объявили первый танец и Балашов, передав невесту Ставровскому, пригласил леди Бейкер.
Бротта. Вестандский дворец
— Что происходит генерал? — Уильям Гладстон, премьер-министр Бротты был в ярости:
— Стоглавая перехватила почти все заказы на спички, наши аристократы требуют столовое серебро с чернением! Стоглавая отказалась продавать технологию! Это значит, что мы начали терять доходы, а если они ещё что-то придумают, что вы ещё готовы потерять, генерал! Вы узнали, кто продал наши секреты?
Генерал Лэмсден по прошлому опыту знал, что надо подождать и «буря успокоится! Но не ответить на прямой вопрос не мог:
— Мы проверили всех, но никто даже под пытками не сознался.
Лорд Гладстон снова почувствовал приступ ярости:
— Вы хотите сказать, что эти варвары сами придумали?
Генерал вдохнул и как можно спокойнее ответил:
— Я не исключаю такую возможность.
И продолжил:
— Мы выяснили на кого оформлены привилегия, это некий помещик Лопатин из провинции. Но его дочь была женой барона Виленского.
Уильям Гладстон смотрел на Лэмсдена и не понимал:
— Вы, Лэмсден, идиот? С этого и надо было начинать! Срочно отправить кого-то в поместье, если там бывшая супруга барона, отправь кого-то посимпатичней и поумнее. Нам нужны эти секреты.