История Израиля. От Войны за независимость до Шестидневной войны. Том 3

Изменчивость египетской фортуны

Если к началу 1967 г. Израиль вышел наконец на устойчивую орбиту на ближневосточном небосводе, то этим достижением он был обязан прежде всего десятилетию почти непрерывных экономических и политических успехов. Однако рост израильской силы вызывал растущую ненависть со стороны арабов. Позорное поражение оставалось незаживающей раной не только в сознании палестинских беженцев, оплакивавших утрату своей земли и жилищ, — оно нанесло смертельный удар по самоуважению арабских народов и взлелеянной ими мечте о панарабском единстве. Какие бы обоснования ни подводились под разговоры о "восстановлении справедливости” или "отмщении”, предпочтительное решение неизменно оставалось одним и тем же — полная ликвидация Израиля, и ни на йоту меньше. Это требование провозглашалось всеми, от политиков до ученых. Оно нередко подкреплялось религиозными доводами. Любимым делом было проведение аналогий между израильтянами и крестоносцами. А сионизм столь же часто отождествлялся с "западным империализмом”.

Разумеется, декларации не так-то легко было претворить даже в какие-либо серьезные планы, не говоря уже о действиях. Верно, Насер вышел из Синайской кампании, практически сохранив свою силу. В конце концов, разве ему не удалось изгнать с египетской территории и англичан, и французов, и даже израильтян? А кроме того, в феврале 1958 г. в Каире и Дамаске было объявлено о создании Объединенной Арабской Республики (ОАР). Каким бы искусственным ни был этот гибрид, но будучи крупнейшей политической силой в арабском мире, он, казалось, не имел соперников. И действительно, последующие попытки Ирака и Иордании противопоставить себя ОАР путем создания собственной федерации рухнули уже через полгода. Однако через четыре года фортуна изменила египетскому диктатору. Сирия предпочла выйти из ОАР. В Йемене в 1962 г. вспыхнула гражданская война между прона-серовской фракцией и монархистами, которых поддерживала Саудовская Аравия. И в добавление ко всем трудностям, экономика Египта к началу шестидесятых годов оказалась на грани банкротства. Широкая программа правительственных капиталовложений, огромные закупки промышленного оборудования за рубежом, изнурительные расходы на войну в Йемене — все это серьезно подорвало египетские ресурсы. Безработица росла, и чудовищные массы обездоленных пролетариев переполняли трущобы Каира.

Вот почему, реалистически оценив свои слабости и силу противника, Насер предпочел игнорировать насмешливые "подначки” Иордании, призывавшей его возобновить блокаду Тиранского пролива, равно как и просьбы Сирии помочь ей в срыве израильских ирригационных проектов в бассейне Иордана. Вместо этого он довольно неуклюже объяснил своим союзникам, что войну с сионистами придется отложить до тех пор, пока арабы не будут к ней готовы. Тогдашний сирийский вице-президент Ахрам Мура-ни позднее вспоминал свой разговор с Насером в ноябре 1963 г., когда в ответ на предложение силой воспрепятствовать осуществлению израильских ирригационных проектов Насер ответил ему: "Брат Ахрам, а что произойдет, если израильтяне в отместку разбомбят Дамаск?” Так Насер недвусмысленно предостерегал Сирию, что в случае необдуманных действий ей нечего рассчитывать на помощь Каира.

Сирийский тигр просыпается

Однако даже это предупреждение Насера не помешало сирийским правителям к началу 1965 г. превратить свою 47-мильную линию прекращения огня с Израилем в самый взрывоопасный пограничный участок на всем Ближнем Востоке. Израильские граждане нигде не были так уязвимы — сирийская артиллерия, расположенная на Голанских высотах, господствовала над поселениями долины Хула по всей длине демилитаризованной зоны. Обстрел израильских поселений велся так упорно и настойчиво, что фермерам приходилось использовать бронированные тракторы. В одной, особенно тяжелой стычке в районе Альмагора в августе 1963 г. погибло несколько киббуцников. Комиссия ООН тотчас подтвердила, что виновата сирийская сторона. Но когда Совет Безопасности поддержал израильскую жалобу и стал обсуждать проект резолюции, осуждающей Сирию, советский представитель наложил на этот проект свое вето. В повторных перестрелках в том же районе погибло еще несколько израильтян, но советское вето неизменно препятствовало любым акциям Совета Безопасности.

В своей антиизраильской кампании сирийское правительство готово было столь же решительно использовать и палестинских беженцев. В сущности, это решение было принято уже на арабской встрече в верхах в январе 1964 г., где палестинцам было формально разрешено "внести свой вклад в освобождение родины и решение ее судьбы”. Спустя несколько месяцев в иорданской части Иерусалима была созвана Ассамблея палестинских арабов, на которой была образована Организация освобождения Палестины (ООП). Ее целью было провозглашено уничтожение Израиля с помощью сформированной "Палестинской освободительной армии”. Дабы обеспечить себе контроль над этой потенциальной партизанской вольницей, Насер предоставил в распоряжение ООП сектор Газу и Синай. "Освободительная армия” рекрутировала новобранцев из палестинских беженцев, рассеянных по всему арабскому миру (но в основном из лагерей в секторе Газа), а свой бюджет пополняла за счет арабских стран и налога, которым были обложены сами палестинцы. Хотя поддержка ООП, по-видимому, была повсеместной, основную помощь ее новоизбранный лидер, бывший адвокат из Акко Ахмед Шукейри получал от социалистических правительств Египта и Сирии, в благодарность за что поносил "реакционные” режимы Иордании, Саудовской Аравии и Туниса. Те, в свою очередь, поощряли заговоры против Шукейри, и в феврале 1967 г. руководитель ООП был ранен, а вся организация была временно парализована фракционными дрязгами.

Еще более радикальная палестинская группировка под названием Ал-Фатх возникла за несколько лет до того в среде бывших сторонников иерусалимского муфтия. Разочарованные пассивностью арабских правительств и пустыми резолюциями по палестинскому вопросу, которые ежегодно принимались Лигой арабских стран, руководители Ал-Фатха потребовали немедленно предпринять военные меры для "освобождения родины”. После 1965 г. эта организация стала все более подпадать под влияние воинственного баасистского режима в Дамаске. Сирийцы предоставили ей возможность совершать рейды в Израиль из демилитаризованной зоны и экипировали необходимым вооружением.

Беспокойство Москвы

Как ни странно, в конечном счете на позицию Насера повлияли не сирийские, а советские действия. В первые годы после Синайской кампании политика СССР на Ближнем Востоке не претерпела серьезных изменений. Постепенно, однако, стала ощущаться нарастающая поддержка Москвой арабской, а особенно египетской и сирийской позиции. Частично это отражало советскую озабоченность ослаблением социалистических режимов в других странах Азии и Африки (падение Бен-Беллы в Алжире, Сукарно в Индонезии и Нкрумы в Гане). Не менее зловещим представлялось Москве и появление в арабских столицах многочисленных китайских представителей. В этой ситуации русские видели только один выход — попытаться превзойти всех других в поддержке арабского "национально-освободительного движения”. Насер готов был пойти Советам навстречу. В 1966 г. он подписал с Москвой договор, согласно которому русские получили доступ к портам на Средиземном и Красном морях и три египетских аэродрома. В обмен Москва обязалась увеличить поставки оружия и предоставить военных специалистов.

Еще один решающий сдвиг произошел в феврале 1966 г., когда власть в Дамаске захватила экстремистская фракция партии Баас. Подталкиваемый своими российскими покровителями, новый сирийский режим включил в состав кабинета двух коммунистов, направил в Москву на "курсы молодых руководителей” несколько своих лидеров помоложе и национализировал значительную часть частных предприятий, что покрупнее. Сирия явно встала на путь превращения в первое коммунистическое государство в арабском мире, и это внушало Советам уверенность, что они получили там еще более надежную базу, чем в Египте.

Стремясь любой ценой сохранить этот свой ближневосточный плацдарм, русские несколько раз в довольно резкой форме намекнули Израилю на возможность "тяжелых последствий” в случае его "провокаций” против Сирии. А 21 апреля 1967 г., через две недели после того, как ВВС Израиля сбили шесть сирийских "мигов”, заместитель советского министра иностранных дел Яков Малик совсем уже грубо предостерег израильтян, что они подвергают риску "само существование своего государства”. Это была самая зловещая угроза со времен Синайской кампании. Нов этот момент вряд ли уже можно было сомневаться в том, что непрерывно ухудшающаяся ситуация на границе чревата серьезной опасностью. Рейды Ал-Фатха все учащались, и всякий раз террористов сопровождало все возрастающее число солдат регулярной сирийской армии. Уже в январе 1967 г. премьер-министр Эшкол вынужден был открыто предупредить сирийцев: "Я не могу исключить возможности, что у нас не останется иного пути, кроме превентивных действий”. Воздушный бой 7 апреля мог рассматриваться как предзнаменование еще более суровых акций возмездия. Впав в панику, сирийцы двинули свою тяжелую артиллерию прямо в демилитаризованную зону, и израильтяне ответили на это приведением в боевую готовность своих войск на севере. Наконец, 11 мая Иерусалим информировал Совет Безопасности, что в случае продолжения сирийских провокаций Израиль "сочтет себя вправе прибегнуть к самообороне”. И в этот-то момент, глубоко обеспокоенные безопасностью их излюбленного арабского протеже, русские совершили самую пагубную со времени своего вмешательства в ближневосточные дела ошибку. 12 мая советский посол в Каире телеграфировал в Москву: "Сегодня мы передали египтянам информацию касательно концентрации израильских войск на северной границе для внезапного нападения на Сирию. Мы рекомендовали правительству ОАР предпринять надлежащие шаги”.

Насер возвращается в Газу и Шарм-аш-Шейх

Насер, в свою очередь, решил направить в Сирию несколько военных миссий. Египетские гости не нашли, однако, ничего тревожного в так называемой "концентрации израильских войск”. Тем не менее, Насер решил пойти на определенную эскалацию кризиса. Как ни странно, одной из причин этого было ухудшающееся финансовое положение Египта. Египетский правитель рассчитывал, что экономическая и военная помощь Москвы поможет ему выйти из положения, и эта зависимость от Советов не позволяла ему игнорировать их просьбу сделать жест в сторону баасистской клики в Дамаске. Посылка в Сирию египетских войск потребовала бы слишком большого времени, и потому Насер решил вместо этого сконцентрировать большую часть своей армии в Синае. Он рассчитывал, что этот шаг ослабит любую возможную израильскую угрозу Сирии, удовлетворит русских, приведет в замешательство американцев и, возможно, раз и навсегда заставит замолчать критиков его "пассивности” из арабского лагеря. Поэтому 15 мая в Египте было объявлено чрезвычайное положение. Две танковые дивизии демонстративно прошли по каирским бульварам, чтобы оттуда направиться к мостам через Суэцкий канал в Синай.

А 16 мая Насер неожиданно потребовал от сил ООН под Газой (насчитывавших 3400 человек) перебазироваться на территорию самого сектора. Узнав об этом, генеральный секретарь ООН У Тан срочно пригласил к себе своего заместителя Ральфа Банча и египетского представителя Мухаммада Аль Кони. По предложению Банча, генеральный секретарь информировал Аль-Кони, что ООН не может согласиться на "полумеры”: либо ее силы будут продолжать свою миссию без всяких препятствий, либо они покинут египетскую территорию вообще. Оба чиновника ООН были уверены, что Насер не захочет полной эвакуации международных сил и потому пойдет на попятный. Сам того не сознавая, У Тан, однако, расшатал тот замковый камень плотины, который сдерживал весь напор воды. Ибо в полдень 17 мая, после серии продолжительных заседаний кабинета, Насер решил принять вызов генерального секретаря и сообщил ему, что Египет настаивает на полной эвакуации международных сил из Синая и сектора Газа.

Вечером 18 мая бело-голубые каски покинули свои бараки в Эль-Кунтилле и Эль-Хамре. Египетские войска немедленно заняли их место. Затем, что было еще тревожнее, египтяне потребовали эвакуации небольшого ооновского гарнизона, расположенного в Шарм-аш-Шейхе и охранявшего Тиранский пролив. В итоге вся структура международного наблюдения рухнула точно карточный домик.

Три египетские дивизии в сопровождении более 600 танков начали развертывание в Синае. Одновременно дамасский режим мобилизовал 50 курсантских батальонов, а иракские дивизии придвинулись к границам Иордании. Правительства Кувейта, Йемена и Алжира объявили о готовности направить на помощь Сирии и Египту свои войска и самолеты. Теперь стало очевидным, что день 17 мая оказался поворотным пунктом нового ближневосточного кризиса. До этого Насер еще мог отступить, не теряя лица. Но его ответ У Тану и мгновенная капитуляция последнего сделали ситуацию необратимой. К своему величайшему изумлению, Насер, почти не шевельнув пальцем, одержал блестящую дипломатическую победу. Теперь он снова получил возможность утвердить себя в качестве бесспорного арабского лидера. Нужно было только действовать соответственно этой роли.

К 19 мая египетские войска обосновались в Шарм-аш-Шейхе, меж тем как в секторе Газа боевики Шукейри начали занимать казармы, где прежде размещались подразделения ООН. Каирское радио объявило о подготовке к "операциям возмездия” против главных израильских городов и военных баз. Другие арабские правительства открыто выражали свое намерение "перерезать евреям горло”. Если до этого Рабин и премьер Эшкол еще могли рассматривать действия Насера как попытку предотвратить израильское нападение на Сирию, то теперь опасность войны стала ясна всем. 20 мая в Израиле была объявлена всеобщая мобилизация. Но даже и после этого правительство все еще предпочитало действовать дипломатическим путем. Через своего посла в Париже оно попросило французского посредничества в переговорах с Советами. Просьба осталась безответной. В Вашингтоне израильские представители обратились в государственный департамент с просьбой направить американский военный корабль в Эйлат. Это подкрепило бы давнее заявление Эйзенхауэра от 1 марта 1957 г., в котором провозглашалось право свободного и беспрепятственного судоходства через Тиранский пролив. Но и здесь заместитель государственного секретаря Юджин Ростоу, непосредственно занимавшийся ближневосточными делами, предпочел действовать через ООН.

Восстановление блокады

Поздним вечером 21 мая, уступая настояниям своего кабинета и других арабских правительств, Насер принял судьбоносное решение. На рассвете две египетские подлодки, эсминец и четыре ракетных катера проследовали через Суэцкий канал в Красное море. На следующий день Насер сделал леденящее кровь заявление: "Тирайский пролив является частью наших территориальных вод. Ни одно израильское судно не будет впредь пропущено через него. Одновременно мы запрещаем доставку через этот пролив в Израиль стратегических товаров на судах других стран”. Для Израиля это означало смертельную угрозу. Эйлатский порт служил израильским выходом в Азию и Африку. В 1966 г. через него прошло около миллиона тонн грузов, почти 30 процентов всего израильского экспорта сырья. Он стал главным нефтяным портом Израиля, и от него в Ашкелон был проложен нефтепровод. Насер вполне отдавал себе отчет, что его шаг не может быть истолкован никаким иным образом, как объявление войны, поскольку морские державы еще в 1957 г. подтвердили принцип свободы международного судоходства по Акабскому заливу. Даже русские были поражены тем, что Насер идет на риск войны: публично поддержав его действия, они за кулисами выразили свое раздражение тем, что этот шаг был предпринят без консультации с ними.

К полудню 23 мая мобилизация в Израиле уже шла полным ходом. Автобусное сообщение было прекращено, потому что все транспортные средства были направлены в распоряжение армии. Улицы опустели, кафе и театры тоже; школьные занятия были сокращены; по всей стране граждане торопливо рыли траншеи; штабы гражданской обороны доставили в бомбоубежища огнетушители и комплекты первой медицинской помощи. Тысячи израильтян ринулись заблаговременно уплатить налоги, понимая, что правительству потребуются деньги; одновременно в Министерство обороны хлынули всевозможные пожертвования от населения, включая драгоценности и обручальные кольца. Меж тем кабинет заседал почти непрерывно. Начальник генштаба Рабин заверил министров, что Израиль может выиграть войну, но предупредил, что потери при этом будут тяжелыми. Министр иностранных дел Эвен, в свою очередь, заявил, что правительство должно любой ценой избежать ошибки 1956 г., когда и Советский Союз, и Соединенные Штаты проголосовали против Израиля в ООН. Эвен, в частности, напомнил о полученном накануне американском призыве не реагировать на египетскую блокаду и не посылать израильские суда в течение ближайших 48 часов через Тиранский пролив, чтобы дать Соединенным Штатам возможность найти решение проблемы. Чувствовалось, что Эвен ободрен признаками растущей твердости американцев. Он только что получил информацию о срочном послании, направленном из Вашингтона в Москву. "Соединенные Штаты, — говорилось в нем, — будут рассматривать любое нарушение свободы судоходства в Тиранском проливе как акт агрессии, против которой Израиль, по американскому мнению, имеет право принять соответствующие меры защиты”. В действительности, однако, резкость этого послания отражала не столько позицию госдепартамента, сколько личное убеждение президента Джонсона, который тогда же, 23 мая, направил аналогичное бескомпромиссное предупреждение Насеру в Каир.

Великобритания тоже, по всей видимости, готова была реагировать на закрытие Тиранского пролива куда энергичнее, чем на предшествующее изгнание сил ООН. Премьер-министр Вильсон телеграфировал Джонсону, предлагая предпринять немедленные международные действия для открытия пролива, а затем направил в Вашингтон статс-секретаря Джорджа Томсона и адмирала Хендерсона для консультаций с американскими руководителями. Все эти шаги внушили Эвену мысль, что ему следует немедленно посетить западные столицы, дабы выяснить, не удастся ли решить проблему дипломатическим путем. Утром 24 мая он вылетел в Париж, чтобы оттуда, через Лондон, направиться в Вашингтон.

К тому времени, как Эвен приземлился в Париже, между Францией и Израилем уже был налажен воздушный мост для срочных поставок вооружения. Волна симпатии к Израилю, охватившая французское военное и гражданское руководство, даже превысила сочувствие, которое выразила Франция Израилю в 1956 г. Но все эти выражения симпатии отдельных официальных лиц уже не отражали политику правительства. Обе страны слишком разошлись за последние годы. Хотя Франция продолжала поставлять Израилю оружие, но к середине шестидесятых годов стало уже очевидно, что президент де Голль все более занят мыслью о восстановлении активной французской роли в средиземноморских делах и установлении дружбы с мусульманским миром. Одновременно он надеялся подорвать этим монопольное влияние СССР и Соединенных Штатов на Ближнем Востоке. Правда, в позиции Франции пока еще не произошло никаких драматических изменений, но ведь до 1967 г. не было и кризиса, который мог бы эту позицию испытать.

Ко времени прибытия Эвена де Голль уже решил, что блокада Египтом Тиранского пролива не дает оснований для военных действий. Что еще важней, он увидел в этом кризисе благоприятный повод для созыва конференции четырех великих держав (а не только СССР и Соединенных Штатов), которая навязала бы сторонам урегулирование конфликта. Когда израильский гость начал было излагать причины кризиса, де Голль нетерпеливо его прервал: "Только не торопитесь. "Четверка” должна действовать совместно, и я об этом позабочусь”. Вместо того, чтобы предупредить о возможных израильских контрмерах, Эвен счел за лучшее рассыпаться в благодарностях "за всю ту политическую и военную помощь, которую Франция оказывает Израилю”. Упоминание о военной помощи заставило де Голля нахмуриться, и девять дней спустя он приказал прекратить французские военные поставки Израилю.

Несколько большее понимание Эвен встретил в Лондоне, где его немедленно принял премьер Вильсон. Британский лидер заверил гостя, что полностью поддержит все международные меры для обеспечения свободы судоходства по Тиранскому проливу. Более того, он уже направил в Вашингтон своих представителей для обсуждения деталей таких международных акций. На следующий день Эвен вылетел в Нью-Йорк. По прибытии туда он узнал, что видимое бездействие израильского правительства уже побудило иорданского монарха объявить, что он решил допустить иракские войска на свою территорию и разрешить им занять позиции вдоль израильской границы. Некоторые из прежних египетских соперников, включая Саудовскую Аравию, согласились восстановить "единое арабское командование”; Алжир, Кувейт и Ирак объявили, что предоставляют свои войска в распоряжение Египта, а в Газе палестинская дивизия Шукейри уже разгружала первые транспорты с тяжелым вооружением. В этих обстоятельствах Насер согласился принять У Тана, чтобы объявить ему, что Египет не намерен отступать ни на шаг. "Закрытие пролива полностью ликвидирует последствия англо-франко-израильской агрессии 1956 года”, — сказал он.

Вечером 25 мая Джонсон принял Эвена в Овальном кабинете Белого дома. Он отверг предположение гостя, будто Насер имеет намерение и возможность атаковать Израиль. Главная проблема состоит в том, сказал президент, чтобы принудить Египет снять блокаду пролива. Это может быть сделано, но для этого нужна поддержка конгресса, тем более сейчас, когда Америка втянута в войну во Вьетнаме. Поэтому лучше предоставить шанс Совету Безопасности. Израиль же не должен становиться инициатором военных действий. "Вы не останетесь в одиночестве, если не решите действовать в одиночку”, — заверил Джонсон израильского министра. Эвен выразил благодарность за глубокое понимание и распрощался. Позднее Джонсон записал в своем дневнике: "Я ожидал тяжелого разговора, но обнаружил, что мне противостоит легковес и можно выкрутиться несколькими ничего не значащими любезностями”.

Эвен же полагал, что ему удалось заручиться реальной международной поддержкой. По прибытии в Израиль утром 27 мая он немедленно отправился на заседание кабинета министров, происходившее в Тель-Авиве, и обнаружил, что армейское руководство настаивает на необходимости превентивного удара. Эвен энергично потребовал дальнейшего выжидания, которое могло бы гарантировать американскую политическую поддержку. Его настояния были подкреплены телеграммой, которую в тот же день получил премьер Эшкол от президента Джонсона. Президент снова отговаривал Израиль от развязывания военных действий и заверял, что Соединенные Штаты и Великобритания энергично консультируются по вопросу о создании международного военно-морского эскорта, идею которого "поддерживают также другие страны”. Все эти заверения побудили кабинет проголосовать за отсрочку военных действий.

Решение принято

Очень скоро обнаружилось, что за обещаниями Джонсона не стоит ничего. 2 июня премьер Вильсон прибыл в Вашингтон и, не без некоторого смущения, заявил, что британские силы не смогут присоединиться к международной эскадре, если таковая будет направлена в Тиранский пролив. Канадский премьер Пирсон также пошел на попятный. Джонсон весьма дружелюбно извинился перед Эшколом, снова объяснив ему, что американское правительство не может принять решение без поддержки конгресса, да и вообще пришло к мнению, что не должно действовать в одиночку. Ничего другого Соединенные Штаты обещать не могли. Все их торжественные декларации 1957 г. при первом же испытании превратились в клочки бумаги. Жаль только, что обнаружилось это лишь спустя десять лет.

В Израиле нарастала напряженность. Но то не были отчаяние или страх, скорее разочарование и нетерпение. Отсрочка военных действий несомненно позволила израильской армии завершить свои приготовления. И тем не менее, эта отсрочка уже начинала оказывать психологическое воздействие. Хуже того, стали ощутимы и признаки кризиса руководства. На вечер 28 мая было намечено обращение Эшкола к народу. Вся страна ожидала его руководящих указаний. Люди собирались на улицах и в кафе, солдаты прильнули к транзисторным приемникам в своих палатках. Но выступление премьера обернулось скандалом. Он направился на радио прямо с заседания кабинета, даже не ознакомившись предварительно с текстом своей речи. Начав с описания египетской агрессии, он вдруг без всякой связи заявил, что правительство решило выждать и "потребовать, чтобы международные организации приняли надлежащие меры для обеспечения свободы судоходства через Тиранский пролив”. Затем, запутавшись в неясно написанной фразе, премьер вообще запнулся. На какой-то момент слушателям показалось, что Эшкол и сам в нерешительности, а правительство беспомощно и не знает, как поступить. На самом деле ситуация была и того хуже. Уже с 23 мая, с того самого дня, когда Насер приказал блокировать пролив, генерал Рабин, тяжело переживавший нерешительность кабинета, заболел нервным расстройством, и врачи вынуждены были предписать ему два-три дня полнейшего покоя, чтобы оправиться от "никотинового отравления”, как это было названо официально. В результате в один из самых тяжелых моментов своей недолгой истории страна и ее вооруженные силы оказались без уверенного руководства.

В этих обстоятельствах в самом конце мая стали слышаться настойчивые требования общественности произвести изменения в кабинете. Все осознали необходимость создания правительства национального единства, с участием оппозиционных партий и новым министром обороны (до тех пор Эшкол сохранял этот портфель за собой). Хотя две главные оппозиционные силы, Гахал и Рафи, вместе имели лишь четверть мандатов в Кнесете, но парламентская фракция Рафи включала три фигуры общенационального калибра — Бен-Гуриона, Даяна и Переса. Вот почему 29 мая глава блока Гахал Менахем Бегин призвал Эшкола передать портфели премьера и министра обороны Бен-Гуриону. Это был беспрецедентный жест, в особенности со стороны такого "ястреба”, как Бегин, который в течение многих лет был заклятым врагом Бен-Гуриона. Но сейчас, хоть и с запозданием, даже Бегин осознал, что только Старик сможет возглавить страну. Эшкол был потрясен и уязвлен. Сам Бен-Гурион, который все это время сохранял спокойствие духа, не выразил никакого желания занять предлагаемые посты. Однако на состоявшемся на следующий день совещании лидеров Мапай все ораторы стали один за другим убеждать Эшкола отдать хотя бы портфель министра обороны — если не Бен-Гуриону, то по крайней мере Даяну. У Эшкола почти не нашлось защитников. 1 июня он нехотя согласился назначить Даяна министром обороны, что открыло путь к созданию правительства национального единства. Весть об этом тотчас возродила прежнюю уверенность армии и всего израильского общества.

В тот же день Эвен информировал Эшкола и кабинет, что он больше не видит оснований рассчитывать, что Соединенным Штатам удастся ликвидировать создавшийся кризис. Белый дом признал, что планы создания международной эскадры рухнули. С другой стороны, предшествующие дипломатические усилия министра иностранных дел позволяли надеяться, что если Израиль решит действовать, ему не придется иметь дело с общим фронтом всех государств, объединенных гневом и возмущением, как это было в Синайскую кампанию. Эшкол выслушал эту оценку ситуации с заметным облегчением. На следующее утро кабинет собрался снова, чтобы заслушать аргументы Рабина и Даяна в пользу немедленного начала военных действий. На этот раз генералы встретили весьма слабое сопротивление. Даян подытожил намерения правительства в искусно завуалированных двусмысленных выражениях: "В данный момент мы находимся более или менее в положении людей, которые, с одной стороны, чуть запоздали, а с другой — чуть поторопились; чуть запоздали силой ответить на закрытие пролива и чуть поторопились прийти к окончательному выводу относительно исхода дипломатических попыток”. В арабских странах эти слова были истолкованы как признак того, что Израиль не готов воевать. Советский посол Чувахин телеграфировал из Тель-Авива в Москву, что Израиль не предпримет ничего решительного, — во всяком случае, в ближайшие две недели. Иностранные корреспонденты начали собирать свои вещи. Меж тем, в ночь с 3 на 4 июня кабинет собрался на свое последнее заседание, продолжавшееся свыше семи часов подряд, и принял окончательное решение о вступлении в войну. Против голосовали только два представителя от партии Мапам, да и те позднее присоединились к большинству. В тот же день Даян известил Бен-Гуриона о принятом решении. Старик дал свое благословение. В израильском генштабе люди Рабина развернули оперативные карты.

Небесная молния

В 7 часов 10 минут утра 5 июня командующий израильскими ВВС генерал-майор Мордехай Ход, находившийся в оперативном отделе Министерства обороны в Тель-Авиве, отдал по радио приказ об атаке. Одна из самых высокопрофессиональных авиаций мира вступила в действие. Считалось, что израильские пилоты и наземные службы могут потягаться с ВВС любой страны. Кроме того, благодаря хорошей разведке командование сумело предельно точно установить местонахождение практически всех египетских аэродромов, зенитных батарей и даже фанерных маскировочных макетов. Ему было известно также, когда египетские пилоты вылетают на утреннее патрулирование, когда они возвращаются, когда завтракают и обедают. Все это было изучено, перепроверено и отрепетировано бесконечное количество раз еще до начала войны. И вот теперь первые израильские самолеты, с заранее установленными интервалами, начали подниматься в воздух, направляясь к важнейшим египетским базам в Синае, на Суэцком канале и в долине Нила. Двухмоторные легкие бомбардировщики были нацелены на самую дальнюю мишень — базу в Луксоре, находившуюся вдвое дальше Каира; одномоторные "Миражи” направлялись в Эль-Ариш и другие ближние базы в Синае. Интервалы были рассчитаны так, чтобы все эскадрильи оказались над целями в один и тот же момент — в 7.45 по израильскому времени. Пилотам было приказано прежде всего уничтожить египетские бомбардировщики и перехватчики, а уж затем разгромить сами воздушные базы.

Поднявшись над Средиземным морем, самолеты зашли на Египет с флангов, летя почти над самой землей, чтобы избежать радарного перехвата. Приблизившись к целям в точно назначенное время, они взмыли ввысь, чтобы спикировать на "туполевы” и "миги”, которые в этот момент как раз заруливали на стоянку, возвращаясь после утреннего патрулирования. Расчеты зенитных батарей тоже были застигнуты врасплох. Израильские летчики сделали четыре последовательных захода на цели, затратив все отведенные им семь минут на уничтожение вражеских самолетов, а затем стали утюжить взлетные полосы. Ровно через десять минут после первой волны израильских самолетов над египетскими базами появилась вторая волна, а еще через десять минут — третья. Израильские машины, уже возвращавшиеся после атаки, сумели благополучно избежать ракет "земля — воздух”, запущенных им вдогонку. В течение 170 минут израильская авиация разгромила египетские военно-воздушные базы и превратила 300 (из 340) боевых самолетов Насера в пылающие обломки. Еще 20 египетских машин были сбиты в воздушных боях. Когда вернувшиеся самолеты приземлились и летчики доложили о результатах, их сообщения были поначалу восприняты с недоверием. Сам Ход позднее признался: "В самых пылких мечтах я не мог себе представить возможность такого успеха. Я считал, что для завершения дел понадобится по меньшей мере полдня, а то и день или даже целые сутки”. От египетских ВВС, самых крупных на Ближнем Востоке, остались одни воспоминания.

Теперь израильтяне могли спокойно заняться египетскими наземными силами. И действительно, в последующие несколько дней израильская авиация беспрепятственно проносилась над Синаем, уничтожая целые колонны танков и других боевых машин, отступавших к Суэцкому каналу. И вдобавок, в тот же первый день, когда союзники Египта попытались перейти в наступление, израильские самолеты были снова подняты в воздух, чтобы атаковать иорданские и сирийские аэродромы, а также крупнейшую иракскую военно-воздушную базу в Хасбание. В ходе этих атак был уничтожен весь иорданский военно-воздушный флот, состоявший из 20 "хантеров”, и две трети сирийской боевой авиации — 50 "мигов”; в Хасбание были сожжены 9 иракских истребителей. Кроме того, были сбиты все арабские самолеты, которые сумели вторгнуться в израильское воздушное пространство, а также все боевые машины, обнаруженные в других секторах. К ночи 6 июня Израиль имел на своем счету 416 уничтоженных вражеских самолетов, из них 393 — на земле. Израильские потери составили за все это время 26 самолетов, сбитых огнем противовоздушных батарей.

Тем временем в 8.15 утра 5 июня начали наступление и израильские сухопутные силы. К рассвету 6-го они уже расчистили все дороги к административной столице Синая городу Эль-Ариш и в полночь подошли к его окраинам. Здесь началась жестокая артиллерийская дуэль, но благодаря поддержке с воздуха сопротивление противника было сломлено. На рассвете 7 июня Эль-Ариш пал. Немедленно Даян отдал приказ очистить Газу, откуда артиллерия палестинцев вела ожесточенный обстрел ближайших израильских киббуцов. Одна из танковых бригад генерала Таля ворвалась в сектор с юга и двинулась в направлении самой Газы, разрушая на своем пути оборонительные сооружения палестинцев. На рассвете 8 июня пала и Газа.

Между тем дивизии генерала Шарона предстояла труднейшая задача пробить еще один проход в Синай через мощную систему обороны вблизи Абу-Агейлы. На западе от этой точки располагалась прекрасно укрепленная база Умм-Катиф. Подразделения Шарона никак не могли сравниться по численности с силами египтян. Но это нисколько не смутило 38-летнего генерала. Создатель элитарных парашютно-десантных частей, руководитель операции по захвату перевала Митле в 1956 г., самый молодой командир дивизии в израильской армии Ариэль (Арик) Шарон нимало не сомневался, что дерзость, смелый маневр и высокий боевой дух компенсируют разницу в численности войск. Его план по захвату Умм-Катифа не требовал фронтальной атаки. Разумеется, этот план был необычайно сложен, но Шарон был уверен, что предусмотрел все неожиданности, и оказался прав в своих расчетах. В 3 часа утра 6 июня Умм-Катиф был уже в израильских руках. Операция, признанная вершиной ратного искусства, позднее стала изучаться в военных академиях всего мира.

Арабы в замешательстве

Таким образом, к концу второго дня войны, после 35 часов непрерывных боев, израильтяне добились осуществления первой и самой трудной части своего оперативного плана. Египетские укрепления были прорваны или обойдены, Синай был открыт для продвижения израильских танков, и дороги на юг и запад полуострова были расчищены.

Весь первый день наступления в Синае израильское правительство воздерживалось от публикации военных коммюнике. Но каирское радио захлебывалось сообщениями о беспрецедентных египетских успехах, об уничтожении израильской армии и военно-воздушных сил, о бронетанковых колоннах, устремляющихся к Тель-Авиву. Эти "новости”, воспринимавшиеся с полным доверием в арабском мире, повлияли на решение Сирии, Иордании и Ирака незамедлительно вступить в бой. Как и в двух прежних войнах, Сирия предвкушала замечательную возможность решающей победы. Ее генеральный штаб еще до войны разработал планы, по которым две сирийские дивизии должны были спуститься с Голанских высот, захватить восточную Галилею, а затем двигаться на Хайфу. Однако с началом боевых действий 5 июня сирийское руководство предпочло позицию выжидания и ограничилось ожесточенной артиллерийской бомбардировкой города Рош-Пина в Галилее и соседних с ним израильских приграничных поселений. Киббуцникам пришлось спуститься в бомбоубежища, где некоторые из них провели почти 11 часов под непрерывным вражеским огнем.

Несмотря на неудобство своих позиций, израильские батареи у подножья плато энегрично отвечали на сирийский обстрел. Ночью же 5 июня, после того, как израильская авиация почти полностью уничтожила сирийские ВВС и вывела из строя посадочные полосы, в Дамаске начали догадываться, что их не вполне точно информировали о размахе египетских "побед”. Но и лишенный возможности предпринять широкое наступление, баасистский режим, тем не менее, допустил еще одну ошибку, когда решил продолжать военные действия в ограниченном масштабе. 6 июня сирийские пехотные и бронетанковые части предприняли две атаки на Тель-Дан и одну — против киббуца Шаар-Ишув. Они были отброшены израильскими танковыми и военно-воздушными силами. Отражена была и попытка локального наступления на Ашмуру. Этот просчет дорого обошелся сирийцам.

Иорданский просчет имел еще более катастрофические последствия. Утром 5 июня Каир информировал Амман, что его авиация уничтожила 75 процентов израильских ВВС и египетские бронетанковые части ведут бои в глубине израильской территории. Позднее король Хусейн с редкой искренностью признавался: "Нас дезинформировали относительно того, что произошло в Египте после атаки израильской авиации; эти, мягко говоря, фантастические сообщения весьма повлияли на нашу оценку всей ситуации”. Исходя из этой оценки, Хусейн благосклонно отнесся к просьбе египетского генерала Риада, командовавшего иорданскими силами, и разрешил ему начать наступление на израильскую часть Иерусалима и обстрел израильских городов и военно-воздушных баз. Король еще только обдумывал свое решение, когда генерал Одд Булл, командующий международными силами размежевания, передал ему срочное сообщение израильского премьера Эшкола. Призывая Хусейна воздержаться от военных действий, Эшкол обещал ему, что израильское правительство не предпримет атаки на восточном фронте. Король игнорировал этот призыв. "Весь этот день, — писал позднее Хусейн, — наши дальнобойные 135-миллиметровые орудия продолжали обстреливать пригороды Тель-Авива, сконцентрированные там военные базы и аэропорт в Лоде”.

Но главной притягательной целью Хусейна был новый — израильский — Иерусалим. Его еврейское население, насчитывавшее 190 тысяч человек, почти сразу же оказалось мишенью иорданской артиллерии. По мере усиления огня снаряды стали падать в густонаселенных районах города. За каких-нибудь несколько часов 250 человек были ранены и 20 убиты. Командующий иерусалимским фронтом генерал Узи Наркис едва сдерживался, чтобы не нанести ответный удар, но ему было приказано выжидать начала общего иорданского наступления. В израильском генштабе все еще надеялись, что иорданцы попросту делают жест в сторону Насера, чтобы не впасть в его немилость. На всякий случай, чтобы Хусейну не вздумалось затевать что-либо посерьезнее, израильская авиация в тот же день совершила бомбовый налет на авиационные базы в Аммане и Мафраке и уничтожила весь иорданский военно-воздушный флот.

Тем не менее, всего получасом позже подразделения Арабского легиона, то ли по предварительному плану, то ли в порыве мщения за удар израильской авиации, перешли линию размежевания и захватили штаб-квартиру наблюдателей ООН, расположенную в бывшем Дворце британского верховного комиссара на холмах к югу от Старого города Иерусалима. С чисто военной точки зрения эта операция была самой серьезной ошибкой Хусейна. Доверившись хвастливым заявлениям Каира об уничтожении всех израильских самолетов, король не сумел правильно оценить ситуацию. Его не насторожил даже израильский налет на иорданские аэродромы. "Захват штаб-квартиры ООН, — писал позднее американский консул в Иерусалиме Ивэн Вильсон, — был прямым приглашением израильтян к контратаке и предоставлением им базы для захвата Старого города”.

Мир в изумлении

Хусейн был не одинок в своих просчетах. Насер тоже провел большую часть дня 5 июня в изучении поступавших к нему донесений о египетских "победах”. Никто из офицеров не осмеливался сообщить ему об истинном положении дел. Лишь в 4 часа пополудни из генштаба прибыл офицер, решившийся доложить, что египетской авиации больше не существует. Взяв себя в руки, Насер вскоре придумал способ объяснения случившегося. В 4.30 утра 6 июня израильские радисты перехватили разговор между Каиром и Амманом. Насер обращался непосредственно к королю Хусейну. "Так мы заявим, что Соединенные Штаты сражаются на стороне Израиля? — спрашивал египетский президент. — Только США или вместе с Великобританией?” — "Вместе с Великобританией”, — ответил Хусейн. Спустя три часа радио Каира, а за ним и радиостанции других арабских столиц сообщили о том, что американские и английские самолеты, базирующиеся на авианосцах, находящихся в Средиземном море, осуществляют воздушную поддержку израильских сухопутных сил. По всему арабскому миру прокатилась волна бурных демонстраций против Великобритании и Соединенных Штатов, вплоть до нападений на американские консульства и культурные центры. Египет и Сирия торопливо порвали отношения с США. Их примеру последовали Судан, Алжир, Йемен и Ирак. Иордания воздержалась от такого шага, и неделю спустя Хусейн публично извинился за обман.

Тем временем в Вашингтоне Линдон Джонсон был разбужен в 3 часа утра 5 июня и информирован о начале военных действий. Он немедленно позвонил в Москву и сообщил, что американское правительство воздерживается от вмешательства и призывает к этому же советскую сторону. Спустя 4 часа он получил ответный звонок Косыгина по "горячей линии”. Советский премьер, видимо, тоже подпал под влияние египетских победных реляций и теперь хотел отсрочить возможное американское вмешательство. Он обвинил Израиль в развязывании войны и попросил президента использовать все свое влияние, чтобы понудить израильское правительство отвести свои войска. Косыгин подчеркнул, что обе великие державы должны остаться в стороне от конфликта. Джонсон согласился с этим и предложил, чтобы Москва и Вашингтон, действуя через Совет Безопасности, начали добиваться прекращения огня. Вскоре, однако, когда в Москву начали поступать сообщения о тяжелых египетских потерях, советское руководство решило, что надлежит сделать более суровое предостережение. Около полудня по вашингтонскому времени прибыло второе послание от Косыгина, в котором подчеркивалось, что Советский Союз не может оставаться равнодушным перед лицом "преступной израильской агрессии”, и если израильские войска не отойдут на исходные позиции, советские вооруженные силы предпримут надлежащие меры, чтобы положить конец "сионистской авантюре”.

К тому времени Джонсон и его советники уже знали о впечатляющей израильской победе. В душе они были довольны, что Израиль успешно ликвидировал один из труднейших международных конфликтов собственными силами и одновременно нанес Советскому Союзу тяжелейшее дипломатическое поражение. Президент не имел ни малейшего желания позволить Москве обернуть ситуацию в свою пользу. Соответственно, он отдал Шестому американскому флоту приказ направиться в зону вооруженного конфликта. Это была внушительная демонстрация американской моши, и радары советских кораблей в Средиземном море вскоре засекли передвижение эскадры. Джонсон сопроводил этот жест еще одним посланием к Косыгину, в котором напомнил о многочисленных обязательствах Соединенных Штатов защищать целостность и независимость Израиля. Русское руководство оценило замаскированную угрозу; неколебимая позиция президента положила конец всем дальнейшим упоминаниям о возможном советском вмешательстве.

К утру 6 июня в Москве уже знали о происходящем. Данные о масштабах египетского поражения повергли Советы в ужас. Теперь стало совершенно очевидно, что время работает против арабов. Поэтому Косыгин, не обращая внимания на призывы о помощи, раздававшиеся из Каира и Аммана, направил еще одно послание в Вашингтон, призывая Джонсона одобрить резолюцию Совета Безопасности о прекращении огня и отводе войск. Но президент, в свою очередь, заявил, что любая такая резолюция должна содержать также пункт о свободе судоходства в Тиранском проливе и возобновлении миссии наблюдателей ООН. Другие члены Совета Безопасности в целом поддержали американскую позицию. Советскому делегату ничего не оставалось, как присоединиться к большинству. Но в этот момент большинство в Совете настояло на включении в резолюцию еще одного пункта — о необходимости параллельных усилий по достижению "справедливого и окончательного решения” ближневосточной проблемы. В отличие от 1956 г., международный дипломатический климат был теперь явно благоприятен для Израиля. На следующий день даже египтянам стало ясно, что максимум, которого они могут добиться, — это безоговорочное прекращение огня.

Судьба Синая решена

В сумерки 6 июня на вершине холма между Абу-Агейлой и Бир-Гафгафой приземлился вертолет, и генерал Гавиш, командующий израильским южным фронтом, торопливо направился к генералу Талю, возглавлявшему бронетанковые силы армии. "Египетское верховное командование только что приказало своим войскам отойти на вторую линию обороны, — сказал он, запыхавшись. — Мы должны немедленно начать преследование”.

В последовавшей битве в Синайской пустыне превосходно подготовленные израильские танкисты, по существу, дотла разгромили своих противников. К полуночи 7 июня израильтяне достигли всех поставленных целей. На севере они захватили расположенный на прибрежной дороге Румани, что в 10 милях от Суэцкого канала. В центральном секторе была захвачена дорога, которая вела к каналу от Бир-Гафгафы. На юге израильские танки заблокировали проход через Митле. Теперь три израильские дивизии нацеливались нанести последний, смертельный удар: части Таля и Иоффе перекрыли все пути отступления египтян, меж тем как наступавшая в лоб дивизия Шарона гнала бегущие перед ней египетские подразделения прямиком в горловину ловушки. Непрерывный поток египетских частей и военных машин, оттягивавшихся из южного и центрального Синая, стекался к Митле. Египтяне даже не догадывались, что перевал вот уже два дня как заблокирован и сейчас удерживается войсками Иоффе. По мере того, как отступающие части приближались к Митле, налеты израильской авиации становились все беспощаднее. Побоище завершила танковая бригада Иоффе. В конечном счете, число подбитых и захваченных египетских танков достигло 800. Масштаб египетского поражения превосходил даже тот разгром, которому 25 лет назад подверглись танковые колонны Роммеля под Эль-Аламейном.

Захват южной оконечности Синая прошел на редкость безболезненно. Утром 7 июня египетская береговая крепость Шарм-аш-Шейх, охранявшая Тиранский пролив, пала без всякого сопротивления — ее защитники бежали еще до того, как успели высадиться израильские парашютисты. Теперь весь Синайский полуостров был в руках израильтян. Единственной полоской, еще не попавшей под их контроль, была сама зона Суэцкого канала. Оставив позади попавшую в котел египетскую армию, Таль и Иоффе приказали своим танкистам продвигаться в сторону канала. Утром 8 июня, получив сообщение, что части Таля и Иоффе захватили Эль-Кантару, а идущие от Митле подразделения Шарона приближаются к Суэцу, Даян преодолел свою осторожность и отдал приказ о выходе на восточный берег канала. Это была грандиозная победа. Меньше чем за 4 дня были разгромлены 7 египетских дивизий общей численностью в 100 тысяч человек!

В Совете Безопасности советский представитель Федоренко разразился яростными речами, обвиняя израильтян в том, что "они идут по стопам гитлеровских палачей”. Тем не менее, несмотря на безумный гнев Москвы, вызванный сокрушительным поражением Египта и утратой поставленного ему советского вооружения, с самого начала было ясно, что русские не готовы вмешаться в конфликт. Они не были даже способны мобилизовать достаточную поддержку для резолюции, которая потребовала бы отвода израильских войск. Единственным, чего они еще могли добиться, оставалось скорейшее прекращение огня, и в час дня 8 июня Федоренко внес соответствующий проект резолюции. Он был принят единогласно. В тот же день, узнав, что его армия практически уничтожена и у него не осталось частей даже для защиты Каира, Насер дал указание своему представителю в ООН принять резолюцию. Впрочем, египетское радио не объявляло об этом вплоть до позднего вечера, дожидаясь, пока заснет основная часть населения. В ту же ночь осунувшийся и побледневший президент Насер появился на телевизионных экранах и заявил народу о своей отставке. Однако уже на следующий день многотысячные демонстрации на каирских площадях "убедили” его взять свое заявление обратно.

Освобожденный Иерусалим

Почти одновременно с Насером сообщил о своем согласии на прекращение огня и король Хусейн. Это положило конец той авантюре, которую он начал захватом штаб-квартиры ООН вечером 5 июня. В тот вечер, с одобрения Даяна, начальник израильского генштаба Рабин отдал наконец приказ генералу Узи Наркису: "Отбить захваченную противником резиденцию ООН, воссоединиться с нашими частями на горе Скопус и любой ценой удержать иерусалимские высоты”. Облегченно вздохнувший Наркис тотчас поручил выполнение первой задачи силам местного иерусалимского гарнизона. Небольшое подразделение, потеряв 8 человек, к полудню овладело резиденцией. Одновременно бригада парашютистов под началом полковника Мордехая Гура, первоначально направленная в Синай, была передислоцирована на иерусалимский участок. Гур получил задание прорвать иорданские укрепления у стен Старого города, а затем атаковать позиции Арабского легиона на горе Скопус.

Со своей стороны, Наркис приказал командиру танковой бригады "Харел” полковнику Ури Бен-Ари ввести свои танки в "иерусалимский коридор” и оседлать гребни гор между Иерусалимом и Рамаллой. Бен-Ари выполнил этот приказ. Несмотря на серьезное сопротивление противника, к утру 6 июня танкисты Бен-Ари уже контролировали все горные хребты вокруг Иерусалима.

Этот успех предрешил дальнейшую судьбу Иерусалима и всего западного берега Иордана. Действительно, тот, кто владел высотами Иудеи и Самарии, мог контролировать всю территорию западного берега и главные города этого региона — Дженин, Шхем, Рамаллу, Бет-Лехем, Хеврон, Йерихо и сам Иерусалим. Когда командующий северным фронтом Давид Элазар получил приказ двигаться со стороны Дженина на Шхем, а Ури Бен-Ари было велено атаковать Шхем и Хеврон со стороны Иерусалима, обе задачи были выполнены с безукоризненной точностью и практически без малейших помех. К полудню 7 июня истерзанные воздушными налетами и бомбардировками 27-я пехотная и 14-я танковая бригады иорданской армии прекратили существование в качестве боевых единиц. Все главные города Иудеи и Самарии были в израильских руках. Колонны Элазара и Бен-Ари остановились на берегу Иордана.

Еще накануне, в 8.30 утра 7 июня Гур приказал своим десантникам атаковать последнюю из иорданских позиций на иерусалимских высотах — госпиталь "Августа-Виктория”. Сразу же после его захвата израильские танки пробили Львиные ворота Старого города и, осыпаемые пулями иорданских снайперов, достигли Храмовой горы. Не обращая внимания на бешеную стрельбу, парашютисты очистили от иорданцев узкие улочки перед Стеной плача и мечети на Храмовой горе. Сопротивление арабов в Иерусалиме прекратилось полностью.

За освобождение Старого города евреям пришлось заплатить более тяжелую цену, чем за Синай: 1756 убитых и раненых против 1075. Стрельба вокруг Стены плача еще не прекратилась, когда Шломо Горен, главный раввин израильской армии, уже бросился к святыне, чтобы протрубить в победный шофар. Вскоре у Стены появились Наркис, Даян, Рабин и Эшкол, не скрывавшие волнения. И даже закаленные ветераны, прикоснувшись к древним камням, не могли удержаться от слез.

Возмездие на Голанских высотах

Правительству еще предстояло решить, какие действия предпринять против Сирии. Даян, опасаясь спровоцировать русских, поначалу ратовал за сдержанность. Но и здесь осторожность министра обороны не нашла поддержки среди его коллег и армейских командиров. Не разделяли ее и жители поселений северной Галилеи, и именно они-то, в конечном счете, сказали решающее слово. Вечером 8 июня, когда на других фронтах война уже заканчивалась, мэры галилейских городов и представители поселений направились в Иерусалим, где были приняты Эшколом. Тронутый их просьбой, премьер-министр пошел на беспрецедентный шаг, пригласив гостей на заседание кабинета, где им была дана возможность высказать свое мнение. Реакция была единодушной — все присутствующие министры потребовали перехода в наступление на плато Голан.

В 3 часа утра 9 июня Даяну доложили, что перемирие с Египтом и Иорданией вступило в силу. Тогда он наконец решился двинуть войска на север. Не найдя Рабина, он позвонил прямо Элазару и приказал ему атаковать. Все еще осторожничая, Даян попросил Элазара ограничиться захватом северной части плато в районе Баниаса и ни в коем случае не входить в демилитаризованную зону. В сущности, даже и такое ограниченное наступление было очень сложной задачей. Сирийские позиции располагались на высоте 400 —1700 футов над израильской долиной Хула. Подход к ним был открыт только с запада, где наступающих ожидал огонь мощных сирийских батарей и глубоко эшелонированный комплекс укреплений. Чтобы одолеть это страшилище, Элазар решился на дерзкий маневр — прорыв сирийской обороны в районе Баниаса, где укрепления были мощными, но не столь протяженными, как на других участках.

В атаку пошли отборные части бригады "Толани”, набранные в основном из уроженцев Галилеи; многие из них выросли под грохот сирийских орудий. Теперь, в самый полдень 9 июня, под раскаленным солнцем, они стали взбираться по склонам гор, прячась за шедшими впереди бульдозерами, которые расчищали путь от огромных камней. Их сопровождали дряхлые танки "Шерман”. Последовавшая схватка была ожесточенной. Лишь после трехчасового рукопашного боя израильтянам удалось захватить сирийские позиции. Из арабов уцелели немногие.

На следующее утро начался второй этап наступления. Хорошо прикрытые своей авиацией, передовые израильские части двинулись на Кунейтру — 80-тысячный город, который был военным и административным центром плато Голан. Кунейтра пала без единого выстрела. Сирийцы бежали, бросая советскую технику; в некоторых танках еще продолжали работать моторы. Захват Кунейтры и Тауфика открывал прямой путь на Дамаск.

Еще накануне вечером сирийский представитель заявил в Совете Безопасности, что его правительство — в соответствии с резолюцией ООН о перемирии — приказало своим войскам прекратить огонь. Через полчаса израильский представитель сделал аналогичное заявление. В действительности, однако, израильтяне продолжали наступление. Теперь уже они намеревались захватить плато Голан целиком. Советский Союз разгадал это намерение и испугался, что падет не только Кунейтра, но и сам Дамаск. В 8 часов утра 10 июня Косыгин позвонил Джонсону по "горячей линии” и потребовал остановить израильтян. Американский президент в утешение сообщил ему, что получил от израильского правительства всяческие заверения, что его войска не собираются двигаться на Дамаск. Однако позднее Косыгин еще дважды звонил Джонсону и не скупился на угрозы. В Белом доме возникло опасение, что Москва может вмешаться в события. Государственный секретарь Дин Раск рекомендовал израильскому послу Аврахаму Хармону согласиться на прекращение огня. Так или иначе, Голанские высоты уже были в руках израильтян, и Даян договаривался с генералом Буллом об условиях перемирия. В 6 часов 30 минут пополудни 10 июня Шестидневная война официально прекратилась и на сирийском фронте.

Поражение сирийцев было сокрушительным. За 27 часов сражений они потеряли 2500 человек убитыми и 5 тысяч ранеными, около трети всех своих танков, около половины артиллерии. 80 тысяч жителей Голанского плато спаслись бегством. Израильские потери составили 115 убитых и 306 раненых (еще двое убитых и 16 раненых стали жертвами сирийского обстрела галилейских поселений). Все Голанское плато находилось теперь в израильских руках; многолетний кошмар сирийских обстрелов был позади — точно так же, как многолетние попытки арабов перекрыть истоки Иордана. Всего Израиль потерял в войне 759 убитыми и примерно в три раза больше ранеными, а также 40 самолетов и 80 танков. Общие потери арабов составляли почти 30 тысяч человек, по меньшей мере 450 самолетов и около тысячи танков, а также огромное количество военного снаряжения и оборудования. Но куда более важным было изменение стратегического положения Израиля. Перед войной главные центры скопления еврейского населения находились в четырех минутах лета от ближайших арабских военно-воздушных баз. Тель-Авив и другие города прибрежной полосы могли с легкостью обстреливаться арабской артиллерией, не говоря уже о Иерусалиме и поселениях Галилеи. Теперь ситуация стала иной. Уже израильские самолеты могли в кратчайший срок достичь Аммана, Дамаска и Каира. Иерусалим больше не находился на передовой, и Галилее не угрожали обстрелы.

Чем была обусловлена такая полная победа? Разумеется, не преимуществом израильтян в живой силе и технике. Как и в предыдущих арабо-израильских войнах, решающим оказался человеческий фактор. Израильские солдаты и командиры разительно отличались от своих арабских противников образованностью, инициативой, боеспособностью, моральными качествами. Особенно это касалось офицерского состава. Отсутствие инициативы, чинопочитание, самоуверенность и высокомерие по отношению к подчиненным характеризовало многих египетских офицеров. В арабских армиях распространялись ложные донесения; египетский генштаб даже не попытался согласовать свои планы с Иорданией и Сирией, что позволило Израилю разделаться с каждым противником по отдельности.

Огромное значение в израильской армии имела сила личного примера командиров. Показательно в этом плане, что потери среди египетских офицеров составили 15 процентов от общих потерь в армии, тогда как среди израильских офицеров они были (в пропорциональном отношении) вдвое выше. Но в конечном счете, было и нечто, превосходившее образованность, инициативу и ратное умение. Это было четкое сознание того, что израильтяне воюют за само существование своей страны, за свои дома, за жизни своих отцов, матерей, детей.

Послевоенная дипломатия

Вечером 13 июня в Нью-Йорке советский представитель в Совете Безопасности дал понять, что его правительство намерено дипломатическим путем вернуть арабам то, чего те не сумели добиться военным. Прекращения огня недостаточно, настаивали русские, Израиль должен быть осужден, он обязан безоговорочно вернуться к границам 1949 года. Федоренко предостерег, что бездействие Совета Безопасности может "сделать необходимым поиск других путей и средств выполнения Устава ООН”. Это было одним из самых жестких советских заявлений. Но даже оно не очень взволновало представителей других великих держав: уж если русские не вмешались во время самих военных действий, то вряд ли они атакуют Израиль теперь, когда арабы разбиты. Американцы, в частности, испытывали некоторое замешательство, что их политика в предвоенные недели оказалась столь неэффективной, и полагали, что должны в любом случае обеспечить поддержку Израилю, который разрешил мучительный международный кризис и защитил свою безопасность собственными силами. В результате, 14 июня предложение Федоренко поддержали только четыре делегата — остальные воздержались. Раздраженный этой неудачей, Федоренко прибег к новой тактике. Он потребовал созыва внеочередной сессии Генеральной Ассамблеи. Сессия собралась 19 июня. Чтобы подчеркнуть ту важность, которую придавала ей Москва, в Нью-Йорк прибыл сам Косыгин. В своем выступлении он обвинил Соединенные Штаты и Великобританию в сговоре с сионистами и снова потребовал осуждения Израиля, его полного отхода с оккупированных арабских территорий и выплаты финансового возмещения арабским странам.

Арабские делегаты, разумеется, единодушно поддержали советское предложение. Их примеру последовало большинство мусульманских стран, а также все страны коммунистического блока. Но американцев это нисколько не впечатлило. Их представитель Гольдберг снова разъяснил, что прочный и длительный мир может быть достигнут только с помощью переговоров и соглашений между участниками конфликта, причем эти соглашения должны определять признанные границы, которые позволят всем странам региона жить в безопасности. Израильтяне не преминули с благодарностью отметить, что американская формулировка не конкретизировала конфигурацию окончательных границ и не предусматривала отход израильских войск к линиям перемирия 1949 года.

Мало кто из дипломатов надеялся, что советская или американская резолюция соберет большинство в две трети голосов, необходимое для утверждения на Генеральной Ассамблее. В лучшем случае пройти могла компромиссная формулировка. В конце концов с помощью большинства членов Совета Безопасности был выработан компромисс, который давал каждой из сторон намного меньше, чем она того хотела бы. 22 ноября эта компромиссная формулировка, предложенная британским представителем лордом Карадоном, была принята Советом Безопасности в качестве резолюции номер 242. В нескольких пунктах текст этой резолюции, составленной на английском языке, был нарочито двусмысленным. Арабы могли ссылаться на такие выражения, как "вывод израильских войск” и "решение проблемы беженцев”. Напротив, Израиль подчеркивал отсутствие определенного артикля перед словом "территории”, что означало, по его мнению (а также по мнению США), нечто меньшее, чем полный вывод израильских войск со всех занятых территорий; в его пользу говорили также содержавшиеся в документе призывы к признанию суверенной целостности государств региона и неприменению силы на Ближнем Востоке, к гарантированию свободы судоходства в международных водах и к направлению в район конфликта представителя ООН, который "способствовал бы соглашению и помог усилиям по достижению мирного и взаимоприемлемого урегулирования”. В целом, это был документ, составленный в умеренных тонах, особенно если сравнивать его с резолюцией, осуждавшей Израиль после Синайской кампании 1956 г. На этот раз большинство членов ООН выразили хоть и сдержанный, но вполне целенаправленный оптимизм. "Резолюция номер 242 обозначила начало нового этапа дипломатических достижений на Ближнем Востоке, — писал бывший индийский представитель Артур Лалл. — Перспективы ближневосточного мира никогда не были такими обещающими, как в начале 1968 года”. Эта оценка разделялась многими современниками. То была не первая, но и далеко не последняя из дипломатических иллюзий, сопровождавших многолетний поиск разумного и согласованного решения арабо-израильского конфликта.