История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005

Холодный мир, непрестанные угрозы

Израиль заключил мирный договор с двумя своими соседями — Иорданией и Египтом. Ни одна из этих стран более не представляла собой угрозы еврейскому государству. Получивший образование в Великобритании молодой иорданский король Абдаллах II, который унаследовал престол после смерти своего отца Хусейна в 1999 г., искренне надеялся поддерживать плодотворные отношения с Израилем. Впрочем, Хашимитское Королевство, при его скромных экономических ресурсах и населении, по численности уступающем населению Израиля, не являлось государством, игравшим особо значительную роль в ближневосточном регионе. Южный сосед Израиля, Египет, и его президент Хосни Мубарак аналогичным образом не проявляли никаких намерений отказываться от мирной политики президента Садата. Мубараку приходилось сосредоточивать свое внимание на многочисленных внутренних проблемах, наиболее серьезной из которых в последнее время являлось возобновление активности исламских экстремистов. Что же касается отношений с Израилем, то египетский президент скрупулезно соблюдал практически все положения договора, подписанного в 1979 г. На протяжении всего этого времени суда израильского торгового флота беспрепятственно проходили через Суэцкий канал. Контингент египетских войск, размещенных в Синае, в количественном отношении не выходил за скромные рамки, определенные договором между двумя странами (Гл. XXVII. Паломничество на Ближний Восток). Мубарак неизменно играл в целом конструктивную роль в непростых отношениях между Израилем и палестинским руководством. Египетские власти сотрудничали с Израилем в ходе отвода израильских войск из сектора Газа в августе 2005 г. И хотя контакты между двумя странами оставались на уровне “холодного мира”, а масштабы торговых отношений или культурных обменов были незначительными, израильских туристов всегда гостеприимно встречали не только на синайских курортах Шарм-аш-Шейха и Табы, но и в Каире.

Сирия продолжала оставаться самой проблемной из всех стран, имеющих общую границу с Израилем. Хафез Асад умер в 2000 г. Его сын Башар, подготовленный отцом и партией Баас в качестве преемника, был беспрекословно “избран” сирийским парламентом на президентский пост. Как и новый король Иордании, Башар Асад учился в Великобритании, где он получил диплом врача. На первых порах израильское правительство питало осторожные надежды на то, что молодой президент, с его западным образованием, продемонстрирует большее желание вести мирные переговоры, чем его отец. Однако эти надежды оказались необоснованными. Не будучи уверенным в надежности своей политической платформы, Башар Асад в 2005 г. дал вовлечь себя в заговор с целью убийства видных политических и общественных деятелей Ливана, выступавших против пребывания в их стране сирийского “миротворческого” контингента. Жертвами заговорщиков стали не только видные ливанские журналисты, но и пользовавшийся огромной популярностью в стране бывший премьер-министр Ливана Рафик Харири. Убийство Харири вызвало взрыв негодования и осуждения как в Ливане, так и за рубежом, после чего Башар Асад вынужден был согласиться на вывод сирийских войск из Ливана. Раздосадованный и униженный, новый президент Сирии после этих событий уже не ощущал политической решимости возобновить начатые его отцом переговоры с Израилем. Более того, он не возражал против использования его страны в качестве перевалочной базы для доставки иранского оружия палестинским боевикам и силам “Хизбаллы” на юге Ливана.

В Израиле такие действия вызывали весьма серьезную тревогу. Главную угрозу безопасности страны в начале XXI в. израильтяне связывали не с сирийской армией (или вооруженными силами какого-либо другого арабского соседа), а с палестинскими террористами — равно как и с воинственным настроем Ирана и его настойчивостью в осуществлении планов создания собственного ядерного оружия. Эти две опасности были тесно связаны между собой. Хотя значительное количество воинственно настроенных палестинских боевиков принадлежало к “Хамасу” (истоки идеологии которого восходили к египетским “Братьям-мусульманам”), существовали и другие террористические группировки — в том числе “Хизбалла”, “Исламский джихад”, а также (после палестинских выборов 2006 г.) организация “Бригады мучеников Аль-Аксы”, принадлежавшая к ФАТХ покойного Арафата. Однако деятельность всех этих групп, сводившаяся в основном к атакам на мирное население и достигшая своего пика во время “интифады Аль-Акса”, зависела от поддержки Революционного совета Ирана — поддержки идеологической, а также от помощи деньгами и оружием.

В XXI в. Исламская Республика Иран (численность населения которой составляла более 70 млн человек) стала основным оплотом исламского фундаментализма. Господствующая в стране бескомпромиссная версия шиитского ислама, предающая проклятию все принципы и традиции христианства, иудаизма и западной цивилизации, вскоре продемонстрировала свою враждебность и угрозу стабильности власти в таких отдаленных от Ирана странах, как Алжир, Тунис, Египет, Эфиопия, Сомали и Эритрея. Соответственно, свои антиизраильские действия Иран не ограничивал ближневосточным регионом и направлял их не только против граждан Израиля. Так, в марте 1992 г. было взорвано с использованием заминированного автомобиля посольство Израиля в Буэнос-Айресе, и тогда погибло 29 человек. Ответственность за этот теракт взяла на себя “Хизбалла”. Два года спустя, в июле 1994 г., возле двенадцатиэтажного здания также в Буэнос-Айресе, где располагались учреждения Еврейской федерации, было приведено в действие взрывное устройство, которое унесло жизни 85 аргентинских евреев, а также пяти случайных прохожих. Спецслужбы как Израиля, так и Аргентины и в этом случае отметили наличие явно выраженного иранского следа[149].

Иранская угроза, однако, выходила за пределы обычных действий боевиков. Власти этой страны стали уделять все больше внимания “стратегическому” оружию. Еще в 1992 г. авторитетное издание “Дифенс Уикли” опубликовало материал, свидетельствовавший, что Иран затратил 50 млрд долларов на приобретение новейшей военной техники, включая баллистические ракеты большой дальности китайского производства и ракеты средней дальности северокорейского производства. В числе иранских поставщиков оружия были также азиатские республики бывшего Советского Союза — Казахстан, Азербайджан, Узбекистан и Туркменистан, которые после развала Советского Союза унаследовали военную технику и были готовы продать ее по выгодной цене. Иран, со своей стороны, был готов заплатить такую цену. Более того, Иран был готов к затратам на создание еще более смертоносного оружия. “Отец” пакистанской атомной бомбы д-р Абдул Кадир Хан[150] согласился возглавить (хотя и в неофициальном порядке) иранский коллектив разработчиков ядерного оружия. К началу XXI в. Исламская Республика Иран достигла значительного прогресса, создав десять центров ядерных исследований и разработок, по большей части расположенных в подземных помещениях, разбросанных по всей территории страны, от Тебриза на севере до Бушеры вблизи Персидского залива.

Однако лишь в 2004 г. Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ)[151] официально заявило, что Иран, страна, подписавшая в свое время Договор о нераспространении ядерного оружия[152], приступила к реализации программы, целью которой может быть создание атомной бомбы. На это правительство Ирана ответило МАГАТЭ, что атомная программа страны ориентирована исключительно на получение альтернативных источников энергии и имеет мирный характер. Такой ответ прозвучал неубедительно на фоне материалов, ставших достоянием западных разведывательных служб. Правительства США и европейских стран стали оказывать на Тегеран усиленное давление, чтобы обеспечить доступ инспекторов МАГАТЭ на атомные объекты Ирана. Иран сначала тянул время, затем избрал тактику уклонения от ответов и, наконец, стал отвечать прямыми отказами. Начиная с 2006 г. новый президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад[153] принялся выступать с регулярными заявлениями относительно того, что Израиль “необходимо стереть с лица земли”.

В краткосрочной перспективе Израиль был в состоянии одержать тактическую победу над любой предполагаемой группировкой арабских враждебных стран и, возможно, дать отпор Ирану. Тем не менее с каждым годом уменьшалась вероятность того, что даже превосходящие противника в качественном отношении израильские ВВС смогут обеспечить надежную защиту мирного населения страны. Нанесение упреждающего бомбового удара по такому монолиту, как Иран, не представлялось практически осуществимой операцией. Израильские ВВС также не смогли бы эффективно противостоять ракетному удару противника. Таким образом, трезво оценив обстановку, Министерство обороны Израиля в 1987 г. прекратило работы над созданием истребителя-бомбардировщика “Лави”, хотя на этот проект, на протяжении восьми лет, было затрачено уже 1,6 млрд долларов. Вместо этого, вскоре после окончания Войны в Заливе, министр обороны Моше Аренс завершил переговоры с представителями первой администрации Буша относительно разработки баллистической противоракетной системы “Стрела”. Эта система, задуманная как усовершенствованная версия американского противоракетного комплекса “Пэтриот” (Гл. XXXIV. Операция “Буря в пустыне”: взгляд со стороны Израиля), предназначалась для уничтожения ракет сверхбольшой дальности, которые в состоянии достигнуть целей на территории Израиля по высокой траектории и с большой скоростью.

Несколько лет спустя, однако, израильская военная разведка приступила к переоценке проекта “Стрела” на основании новых данных. Были высказаны сомнения относительно того, что иранский режим в самом деле намерен использовать против Израиля ракеты с ядерными боеголовками. Ведь израильтяне, как известно, уже располагали ядерными зарядами и баллистическими ракетами, а также самостоятельно запускали разведывательные спутники собственного производства. К тому же только в самом Израиле проживало около полутора миллиона арабов, не считая жителей территорий, — для которых, в случае ядерного удара по Израилю, также существовала опасность стать его жертвами. Иранскую ядерную угрозу, утверждали представители израильской военной разведки, следовало рассматривать главным образом как средство дипломатического давления — подобно ядер-ному противостоянию Соединенных Штатов и бывшего Советского Союза или Индии и Пакистана. Оставался, таким образом, другой вопрос, не менее существенный: в состоянии ли Израиль, страна с ограниченными демографическими и территориальными ресурсами, выдержать подобное напряжение — экономическое, политическое и психологическое, — не имея при этом возможности выйти из этого тупика.

Информация о развитии иранской ядерной программы продолжала накапливаться, и осенью 2004 г. премьер-министр Шарон создал специальную комиссию, в которую вошли военные и гражданские эксперты, под председательством Дана Меридора[154], человека, пользовавшегося уважением и занимавшего до того министерские посты в ряде правительств Ликуда, Задача комиссии формулировалась как разработка оборонительной стратегии в свете “значительных перемен” в состоянии равновесия на Ближнем Востоке. Члены комиссии со всей серьезностью отнеслись к своим задачам и провели на протяжении следующих полутора лет 52 заседания. Черновой вариант доклада комиссии был представлен 23 апреля 2006 г. Шаулю Мофа-зу (по-прежнему занимавшему пост министра обороны в переходном правительстве Эгуда Ольмерта). Доклад был на 260 страницах, и практически все детали оставались засекреченными. Правда, с разрешения правительства были опубликованы три основных заключения доклада. Во-первых, Израилю следует по-прежнему придерживаться своей политики “ядерной неопределенности”, не подтверждая, но и не отрицая своей возможности или готовности принять необходимые меры в ответ на угрозы ядерного удара. Во-вторых, следует уделять больше внимания развитию систем спутниковой разведки, связанных с “системами космического базирования”, — возможно, за счет традиционных сухопутных и воздушных сил. В-третьих, израильский Совет национальной безопасности должен стать центральным правительственным органом военного планирования, и при этом функции Совета должны включать, впервые за всю историю, разработку контрмер для отражения самой, возможно, серьезной опасности, стоящей перед государством. Речь шла о тревоге, смятении и панике среди гражданского населения в ожидании неизбежной атаки, совершенной с использованием “неконвенционального оружия”.

Преступность и жестокость

В своем прочувствованном обращении к соотечественникам, призывая их начать борьбу с нищетой и бедственным положением израильтян (Гл. XXXIX. Нарушение социального равновесия), А. Б. Йегошуа предостерегал, что эти социальные язвы “уже приводят к торжеству преступности и коррупции в стране и это может отбросить Израиль на уровень ниже всех стран западного мира”. Йегошуа отнюдь не преувеличивал опасность “преступности и коррупции” в стране, хотя их причиной являлись не только нищета и бедствия населения. С давних времен страна была известна своим пренебрежительным отношением к закону. Еще в конце XIX в., когда власти Османской империи налагали ограничения на приобретение евреями земельных участков, и позднее, когда мандатные власти отказывались выполнять положения Декларации Бальфура, — действия властных структур способствовали появлению у населения ишува, тотального презрения к “законности”. Постепенно и неумолимо “незаконные” действия становились нормой жизни; допустимыми делались “незаконная” иммиграция, “незаконная” самооборона, “незаконные” поселения, “незаконная” доставка оружия и “незаконные” денежные операции. Целое поколение юных сионистов, которым было суждено играть ведущие роли во вновь созданном государстве, воспитывалось в традициях дерзкого, демонстративного неповиновения законам. Следование этим традициям определяло национальную стратегию обеспечения безопасности, причем во всех слоях общества, начиная с правительства: введение в заблуждение и отказ от международных инспекций в годы создания атомной бомбы, нелегальная торговля оружием при участии таких сомнительных и неприглядных партнеров, как расистская Южная Африка, реакционные латиноамериканские диктатуры, коммунистический Китай, а также безрассудные “дела” Лавона и Полларда.

В суровых экономических условиях первых лет существования Государства Израиль десятки тысяч выходцев как из европейских, так и из мусульманских стран, чтобы оставаться на плаву, уклонялись от уплаты налогов и сообщали заведомо неверные данные при составлении налоговых деклараций. И старожилы, и репатрианты подрабатывали в неурочное время, причем зачастую в ущерб своей основной работе, и получали оплату наличными, без официальной финансовой документации. Тайные валютные счета и сомнительные “капиталовложения” за рубежом стали общепринятым делом, причем существовала экономическая необходимость в совершении такого рода действий. Пренебрежительное отношение к закону проявляли и государственные служащие, и их родственники, не говоря уже о рядовых гражданах. Собственно говоря, первые лица государства и задавали тон: премьер-министр Рабин, жена которого завела два банковских счета в США, не поставив при этом в известность израильские налоговые органы; депутат кнесета Омри Шарон, сын премьер-министра Шарона, который был предан суду и приговорен к тюремному заключению за принятие незаконных пожертвований на избирательную кампанию своего отца; Арье Дери, председатель партии Шас, отбывший срок тюремного заключения за вымогательство взяток в бытность его министром внутренних дел (в последующие годы еще три депутата кнесета от партии Шас также сидели в тюрьме). К 2006 г., когда в стране началась подготовка к выборам, назначенным на март, пятнадцать депутатов кнесета — иными словами, 12,5 % от общего числа — либо находились под следствием, либо были обвинены в правонарушениях, связанных с политическими или финансовыми махинациями.

Еще в августе 1977 г. комиссия, возглавляемая Михаэлем Бохнером, составила “карту преступных действий”, отчет объемом в 184 страницы, где указывалось, что так называемые “преступления белых воротничков” превратились, по сути дела, в совместные предприятия с участием государственных чиновников и граждан страны. Преступные деяния совершались в диапазоне от выплаты “отката” чиновнику за выдачу разрешения на участие в государственной сделке до незаконного приобретения лицензий у городских властей. Казнокрады имелись повсюду, даже в сфере национальной обороны — и там регулярно обнаруживались случаи взяточничества, растрат или хищений государственной собственности, включая оружие и боеприпасы. Хотя такие случаи зафиксированы на всех уровнях служебной иерархии, но все-таки самая, пожалуй, скандальная история связана с бригадным генералом Рами Дотаном, возглавлявшим службу материально-технического снабжения израильских ВВС. На протяжении восьми лет Дотан получил взяток на общую сумму 10 млн долларов — от израильских и американских поставщиков авиационного оборудования. Будучи уличенным в 1991 г., Дотан потянул за собой полдесятка коллег, как офицеров, так и штатских; все они были осуждены и приговорены к различным срокам тюремного заключения.

Можно ли было ожидать, что масштабы всего этого беззакония уменьшатся по мере улучшения материального положения в стране, или же процесс уже сделался необратимым? Согласно материалам расследования, опубликованным Всемирным банком реконструкции и развития в 2005 г., Израиль был отнесен к числу тех “развитых” стран Запада, где существовавшие меры по борьбе с беззаконием определялись как самые малоэффективные. Израильский деловой индекс (за 2005 г.) подтвердил выводы Всемирного банка. С такой оценкой было согласно и общественное мнение страны. Собственно говоря, сами израильтяне и были своими наиболее нелицеприятными критиками. Индекс израильской демократии (2005 г.) отмечал, что добропорядочность правительства Израиля оценивается гражданами страны на уровне не выше 80,8 %, тогда как средняя величина такой оценки для промышленно развитых стран составляла 91,4 %. В 2006 г. проведенное Гарвардским университетом исследование степени глобализации определило уровень мер израильского правительства по борьбе с беззаконием как весьма средний. Шла ли речь о всего лишь “недостаточной эффективности” борьбы или же о бессилии правительства — в этом следовало еще разобраться.

Также следовало разобраться в том, какие существовали, в количественном отношении, различия между степенью коррумпированности израильского светского и религиозного чиновничества. Многочисленные служащие разветвленного аппарата религиозных судов и советов, органов, занимающихся кашрутом и оказывающих ритуальные услуги, давно уже обрели репутацию людей, близких к источнику высоких доходов — как законных, так и незаконных; их печально известная продажность и подкупность послужила основанием для появления в высшей степени язвительных анекдотов. В 1979 г. семь раввинов, членов иерусалимского религиозного суда, а также рабби Моше Мизрахи, заместитель председателя тель-авивского религиозного совета, были обвинены в том, что они “способствовали” ускорению процедур развода и перехода в иудаизм — за взятки. Десятки других официальных лиц из числа ортодоксов могли бы оказаться на их месте — если бы не опасения судебных властей быть обвиненными в “антирелигиозных настроениях”. Однако в 1981 г. канцелярия генерального прокурора Израиля вынуждена была дать ход делу Агарона Абу-Хациры, министра по делам религий, который был отдан под суд и осужден за злоупотребление доверительными фондами министерства.

В 1998 г. началось судебное разбирательство по делу о взяточничестве Арье Дери (Гл. XXXVI. Паралич переговорного процесса, кризис ликудовского правления). В 2006 г. генеральный прокурор выступил с рекомендацией относительно освобождения от должности верховного ашкеназского раввина Ионы Мецгера[155] за то, что он, регулярно проводя праздничные дни в дорогой гостинице вместе с семьей, получал неоправданно большие скидки. Имея перед своими глазами такого рода примеры, рядовые граждане также зачастую не считали зазорным мошенничать при уплате налогов и при совершении деловых операций. В 1976 г. полиция, перегруженная уголовными делами, смогла завершить производство лишь 17 % дел, связанных с преступлениями белых воротничков. Через тридцать лет, уже в XXI в., при использовании в судопроизводстве современных компьютеров, доля завершенных дел той же категории оказалась лишь немногим более значительной — всего-навсего 28 %.

Не составляло особого труда предположить, что в числе сотен тысяч репатриантов конца XX в., прибывших из развалившегося Советского Союза, в том числе из Грузии, Таджикистана, Узбекистана, Азербайджана (среди которых были, разумеется, и неевреи) и приспособившихся существовать и даже процветать в условиях коммунистической экономики, обходя для этой цели законы, окажется достаточное число таких, кто с легкостью освоит “культуру незаконных действий” на песчаной почве Израиля. Некоторые из них совершали очень серьезные преступления. Следуя манере ранее прибывших репатриантов из Северной Африки, новички также занялись шантажом и вымогательством. На тель-авивском рынке “Кармель” они “предлагали свои услуги” в качестве “ночных сторожей”, и мало кто из владельцев рисковал отказаться, поскольку у лавочников, отклонивших эти “предложения”, торговые точки разворовывались, а то и поджигались. Но значительно страшнее было стремительное развитие наркоторговли. Поток наркотиков шел с арабских территорий, попавших под контроль Израиля в 1967 г. Израильтяне, особенно выходцы из мусульманских стран, довольно скоро установили взаимовыгодные контакты с ближневосточными наркодельцами. Основная доля закупаемого кокаина и опиума контрабандным путем переправлялась в европейские страны, однако достаточное количество оседало и в самом Израиле — что способствовало значительному росту числа ограблений и насильственных действий, особенно в районах бедноты и в городах развития.

Доклад комиссии Бохнера нарисовал также устрашающую картину бандитизма и вымогательства в ресторанах, барах и мелких торговых точках, причем расположенных даже в сравнительно благополучных городских районах. Свидетелей и полицейских осведомителей не просто запугивали, но и безжалостно убивали. Полицейское начальство было поражено количеством незаконного оружия, имевшегося у населения. Число преступлений, связанных с насильственными действиями (включая участившиеся схватки между преступными кланами), увеличивалось более значительными темпами, чем число других преступлений — за период 1977–1989 гг. оно возросло на 200 %. В 1989 г. в Израиле было совершено 110 убийств (не связанных с террористической деятельностью палестинцев). Большее число убийств (в расчете на душу населения) было зарегистрировано (если учитывать положение в промышленно развитых странах) только в США, Нидерландах, Италии и Германии.

В 1985 г. профессор Шломо Шохман, известный криминалист, преподаватель юридического факультета Тель-Авивского университета, выступил с пугающим прогнозом. “Нам осталось всего пять минут до полуночи, — сказал он. — Симбиоз между криминальным миром и государственными структурами, столь процветавший в свое время в США, возможно, еще не оформился у нас в самой полной мере, но мы уже находимся на грани слияния этих миров. Масштабы проблемы столь велики еще и потому, что своими корнями она уходит в те годы, когда в стране начала процветать “культура беззакония””. Душевный разлад репатриантов, переживших Катастрофу европейского еврейства, не мог не определять моральный климат государства в первые годы его создания. Сказанное справедливо и в отношении крайне тяжелого экономического положения израильтян в годы массовой репатриации, когда страна вынуждена была жить в условиях строжайшей экономии. В немалой степени кризисное положение усугублялось и в силу того обстоятельства, что полицейские силы регулярно отвлекались от выполнения своих непосредственных обязанностей, от борьбы с “обычной” преступностью, и отправлялись на территории для борьбы с насильственными действиями палестинского населения. Ко всему этому следует добавить и такие ожесточающие душу обстоятельства, как фактически непрекращающиеся военные действия, насилие арабских террористов и все более суровые ответные удары израильтян. Совокупность этих исторических и социологических факторов, по всей видимости, и послужила основой безжалостной прогнозной оценки, данной Шломо Шохманом. Впрочем, преступность в еврейском государстве все-таки не превышала, в относительном выражении, уровня Италии, Германии, Нидерландов, США и многих других западных стран, и Израиль, пребывая в состоянии непрекращающейся борьбы за безопасность и сплоченность общества, стремился хотя бы сохранить такое соотношение, поскольку ему это было еще более необходимо, чем другим, превосходящим его по размерам и национальному богатству и более защищенным от внешних опасностей странам.

Культуркампф: расширение масштабов явления

Еще задолго до наступления XXI в. было очевидно, что к числу факторов, угрожающих социальной жизнеспособности Израиля, относится и усиливающееся политическое влияние религиозного экстремизма. Одно из самых явных проявлений этой тенденции — эффективно действующая система рычагов, благодаря которой ультраортодоксам удавалось выжать из государственной казны щедрое финансирование своей школьной системы (дающей, однако, ограниченное и зачастую весьма некачественное образование). Следует упомянуть также налоговые льготы и прямые правительственные субсидии, предоставляемые многодетным семьям (наличие которых характерно для ультраортодоксального сектора). Такое положение дел существовало отнюдь не всегда. До конца 1970-х гг. ортодоксы занимали умеренные политические позиции. В тот период главным выразителем интересов религиозного лагеря выступала Национальная религиозная партия, и ее требования сводились в основном к освобождению девочек из религиозных семей от военной службы и строгому соблюдению законов кашрута в армии и других государственных структурах. Занимая положение “первой среди равных” в числе других религиозных фракций, Национальная религиозная партия регулярно получала свои 10–12 мандатов в кнесете и поддерживала нормальные отношения со всеми светскими партиями, особенно с Партией труда.

Когда в 1977 г. Ликуду одержав победу на выборах, стал партией, формирующей правительство, произошли также и значительные перемены в бывших до сего времени ровными отношениях между религиозным и светским лагерями. Новые отношения Менахема Бегина с ортодоксами, отвечающие сложившейся политической ситуации в стране, оказали свое воздействие не только на Национальную религиозную партию, но и на Агудат Исраэль, партию, состоявшую исключительно из ультраортодоксов. Благодаря своим пяти мандатам Агудат Исраэль, впервые после 1952 г., получила приглашение быть представленной в правительстве — правительстве Бегина. Таким образом, Национальная религиозная партия оказалась уже не единственной религиозной партией, вошедшей в правящую коалицию. Более того, в ходе последовавших выборов 1981 г. Национальная религиозная партия наполовину ослабила свое представительство в кнесете, получив шесть мандатов вместо двенадцати, а после выборов 1988 г. и вовсе утратила свое ведущее положение среди религиозных партий. В том году Агудат Исраэль и Шас (партия выходцев из стран Северной Африки), то есть правый блок ортодоксов, получили две трети от общего числа мандатов, приходившихся на долю религиозного электората.

Вершины своего политического могущества ортодоксы достигли в конце 1990-х гг. На выборах в кнесет 1996 г. религиозные партии в общей сложности получили ранее неслыханное число мандатов — двадцать три. Через три года, на выборах 1999 г., когда к власти пришли Эгуд Барак и Партия труда, одна только Шас получила семнадцать мандатов, став, таким образом, третьей по численности партией в кнесете (после Партии труда и Ликуда). А поскольку еще пять мандатов было у религиозной партии “Еврейство Торы” (недавно сформировавшегося блока партий Агудат Исраэль и Дегель га-Тора), то партии ультраортодоксальной ориентации получили в общей сложности беспрецедентное число мандатов — двадцать два. Если учесть то обстоятельство, что традиционно умеренная Национальная религиозная партия получила на этих выборах всего пять мандатов, то число депутатов кнесета, чью позицию по основополагающим вопросам религиозного характера можно было считать умеренной и хотя бы отчасти гибкой, составляло теперь менее одной шестой от числа всех представителей религиозных партий. Теперь Национальная религиозная партия уже не могла претендовать на то, чтобы оставаться основным представителем интересов религиозного населения во властных структурах — эту функцию взяли на себя ультраортодоксы и в первую очередь партия Шас, чей электорат более чем на 60 % составляли израильтяне с минимальным уровнем доходов, либо частично занятые, либо существующие исключительно на правительственные субсидии, выплачиваемые в качестве стипендий учащимся ешив или в виде пособий многодетным семьям.

Такие изменения электоральных результатов подорвали самую основу существовавшей в Израиле традиции идеологического компромисса, выведя ортодоксальный экстремизм из сферы ностальгических ощущений и превратив его сначала в политическую угрозу, а затем и в угрозу безопасности страны. Одна из задач, которую ставили перед собой и успешно решали партии Агудат Исраэль и Шас, состояла в том, чтобы освободить молодых людей, составлявших их электорат, от службы в армии, для чего те включались в категорию “учащиеся ешив” (Гл. XXIX. Религиозные партии называют свою цену). Большинство верующих молодых израильтян служили в армии, и зачастую в боевых частях; однако в 1996 г., согласно данным Министерства обороны, в стране имелось 27,5 тыс. молодых людей призывного возраста, практически исключительно из ультраортодоксальных семей, получивших отсрочку от призыва, причем их число увеличилось, по сравнению с предыдущим годом, на 16 %. В том же 1996 г. 32 % из общего числа подлежащих призыву девушек объявили о своем нежелании служить в армии по мотивам религиозного характера. И такого рода ситуация угрожала не только безопасности страны. Еще в 1980-х гг. служба в армии расценивалась израильтянами как одна из основ израильского “жизненного опыта”, как та цементирующая сила, которая способствует консолидации всех израильтян, вне зависимости от их происхождения. И вот армия, похоже, утратила эту функцию.

От культуркампфа к начальной стадии гражданской воины

Нелегко было эвакуировать 9 тыс. еврейских поселенцев из сектора Газа — а ведь в численном отношении они значительно уступали примерно 190200 тыс. израильтян, живших в расширенном Восточном Иерусалиме, не говоря уж о 225 тыс. израильтян, живших на территориях Западного берега. По большей части они выбрали место жительства за пределами Зеленой черты под воздействием таких стимулов, как ипотечные ссуды на очень выгодных условиях и улучшение условий жизни (многокомнатные дома в восточном пригороде Иерусалима или в “садовой зоне” Западного берега (Гл. XXIX. План “прагматических” поселений). Однако остальные поселенцы, порядка 80–90 тыс. человек, были религиозными сионистами, в основном членами движения Гуш Эмуним, и на территории Западного берега они в массе своей проживали в небольших поселениях или даже форпостах[156], за пределами предполагаемого “забора безопасности”. Для этих людей иудаизм был неразрывно связан с идеей “библейской Земли Израиля”.

Несомненно, Соглашение Осло и действия Рабина и Переса привели в состояние смятения поселенцев Иудеи, Самарии и сектора Газа, и особенно тех из них, которые были членами движения Гуш Эмуним (Гл. XXVI. Эпитафия Партии труда). На первых порах их реакция была не слишком бурной. Однако к 1994 г. они уже развернули яростную кампанию противодействия правительственной политике. Начало ее пришлось на март 1994 г., когда правительство Рабина сообщило о своих намерениях эвакуировать небольшое поселение Тель-Румейда, в котором проживало семь ультраортодоксальных семей, расположенное на вершине холма в центре Хеврона. Решение правительства вызвало взрыв негодования у воинственно настроенных поселенцев, которые заявили, что власти, начав с Тель-Румейды, потом перейдут к эвакуации вообще всех поселений Западного берега. За разговорами о предстоящих действиях властей последовала ответная реакция поселенцев — самая, пожалуй, резкая на протяжении всей истории поселенческого движения. Поселенческий совет подготовил план действий в чрезвычайной ситуации, предусматривавший прибытие в Хеврон нескольких тысяч сочувствующих, с тем чтобы они — если понадобится, то и своими телами — преградили путь войскам и полиции.

Особо следует сказать о реакции видных израильских раввинов (в том числе Шломо Горена, Аврагама Шапиро, Шауля Исраэли и Моше-Цви Нериа), опубликовавших “постановление”, в котором говорилось:

Однако еще более поразительным, чем самый текст это раввинского воззвания, был факт распространения его в армии, причем среди тысяч верующих военнослужащих, которым было велено не подчиняться приказам их командиров. Это раввинское предписание вызвало взрыв общественного возмущения. Многие подчеркивали, что налицо попытка подорвать неокрепший фундамент израильской демократии, и эта попытка, возможно, достойна порицания в еще большей степени, чем выступление Менахема Бегина в 1952 г. против членов кнесета, проголосовавших за принятие немецких репараций (Гл. XIV. Кризис израильской демократии. Демагогия). Генеральный прокурор сообщил о своем намерении рассмотреть возможность предъявления обвинения в преступном подстрекательстве. Даже видные члены Ликуда высказали свою обеспокоенность в связи с такими действиями раввинов.

Хотя правительство в конечном итоге отказалось от намерений эвакуировать Тель-Румейду, раввинское предписание осталось в силе. В мае 1994 г. Израильский союз раввинов, объединяющий большинство ешив страны и более тысячи израильских раввинов, осудил мирный процесс “Осло”, заявив при этом: “Так называемое мирное соглашение… может создать, избави нас Бог, великую опасность человеческой жизни. Вот почему всякий, кто может воспрепятствовать этому “соглашению”, но не делает этого, нарушает правило: “Не стой в бездействии, если твоему брату грозит опасность””. Еще и в 1995 г. продолжались бурные выступления раввинов, охватившие практически все религиозное население страны, включая и Национальную религиозную партию, известную ранее своей умеренностью взглядов.

В феврале 1995 г., в результате целого ряда терактов, совершенных на территории Израиля как “Хамасом”, так и “Исламским джихадом”, было убито 86 мирных граждан Израиля и ранено 202 человека; эти теракты совершались в основном в ответ на бойню, устроенную Барухом Гольдштейном (Гл. XL. Сторонники “единого и неделимого Израиля” из стран диаспоры). И тогда главы раввинского совета Иудеи, Самарии и сектора Газа обратились к знатокам Талмуда, чтобы те рассмотрели возможность устроить судебный процесс над правительством страны, согласно принципам дин мо-сер и дин родеф. Дин мосер — это средневековое раввинское постановление, направленное против еврея, который намеревается предоставить нееврею секретную информацию о другом еврее или который незаконным путем намеревается передать нееврею еврейскую собственность, в том числе и какую-либо часть Эрец-Исраэль. В подобного рода случаях еврей обязан убить мосера. Дин родеф — это столь же суровое талмудическое постановление относительно еврея, который намеревается совершить убийство другого еврея. В таком случае также предписывается убить этого еврея, причем такой удар должен быть немедленным и упреждающим. Само по себе письменное обращение раввинов к своим коллегам с подобного рода вопросом уже представляло собой беспрецедентное подстрекательство. Точно так же следует расценивать и положительные ответы, полученные ими от нескольких сот раввинов со всех концов Израиля. А к осени 1995 г. едва ли не повседневным явлением стали демонстрации под лозунгами, называвшими Рабина и Переса предателями, убийцами и пособниками террористов. Эти демонстрации проходили как в Израиле, так и на территориях, и повсюду были развешаны плакаты того же содержания.

Игаль Амир[157], студент юридического факультета Университета Бар-Илан, пришел в смятение, узнав о намечающейся эвакуации Тель-Румейды. И потому он со всей серьезностью воспринял подстрекательства раввинов. Позже он признался на суде: “Если бы не было галахического постановления дин родеф, мне было бы очень тяжело совершить убийство. Я бы никогда не пошел на это, если бы я не получил поддержки раввинов и не чувствовал, что выполняю волю многих евреев”. И вот вечером 4 ноября 1995 г. он зарядил свой пистолет, отправился в Тель-Авив и трижды выстрелил в спину премьер-министра Ицхака Рабина.

Сторонники “единого и неделимого Израиля” из стран диаспоры

В конце 1980-х — начале 1990-х гг. возник еще один фактор, разжигавший стремление израильского правого лагеря к территориальным приобретениям. Речь идет о позиции, которую занимало немалое число евреев в странах диаспоры. В частности, израильские религиозные сионисты и другие сторонники политики аннексий пользовались не только моральной поддержкой убежденных американских ортодоксов, но и получали от них все более и более значительную финансовую помощь. Так, можно назвать ешиву “Ревнители Храмовой горы”, учащиеся которой занимались реализацией программы проникновения в мусульманские и христианские кварталы Старого города Иерусалима. Члены этой фанатичной группировки имели возможность оперативно обращаться за помощью к издающейся в Бруклине “Джуиш пресс” и другим американо-еврейским СМИ правой ориентации и приглашать для выступления на своих банкетах по сбору средств видных политических деятелей США (например, бывшего мэра Нью-Йорка Эдварда Коча[158] или сенатора Альфонс Д’Амато[159]). Таким образом, американская группа “Друзья Ревнителей Храмовой горы” смогла собрать за период 1988–1993 гг. более семи с половиной миллионов долларов. После 1993 г. возникли и другие американо-еврейские фонды, целью которых было воспрепятствовать переговорам о палестинском самоуправлении. Движение Гуш Эмуним создало два таких фонда в Нью-Йорке, используя получаемые через их посредство пожертвования для того, чтобы финансировать проведение бурных демонстраций протеста как в Израиле, так и в США.

К 2003 г., согласно оценке, 10–12 % поселенцев Западного берега и Восточного Иерусалима были выходцами из Северной Америки. За незначительным исключением, они были религиозными сионистами, причем зачастую баалей тшува (недавно обратившимися в иудаизм), для которых обретение Эрец-Исраэль являлось галахическим долгом. На протяжении многих лет они пользовались поддержкой ликудовского правительства. В начале 1980-х гг., в рамках своего проекта “Обновление” (Гл. XXVI. Израиль уходит вправо), Менахем Бегин обратился с предложением к ортодоксальным общинам Северной Америки стать спонсорами бедных районов в Иерусалиме (с преимущественно религиозным населением), а также религиозных населенных пунктов Израиля и поселений Западного берега. На протяжении десятилетия практически все религиозные поселения Западного берега получали значительную финансовую помощь от ортодоксальных общин США.

Итак, отношения между воинствующими активистами правого лагеря в Израиле и их американскими покровителями становились все более тесными. Надо заметить, что на протяжении предыдущих десятилетий был создан прецедент предоставления филантропической помощи израильским общинам со стороны американо-еврейской сети организаций Рабочих сионистов, и эта традиция никогда не прерывалась. Однако оказание американской поддержки израильским сторонникам территориальных приобретений — это было нечто новое. Хотя некоторые из числа американских правых активистов (как перебравшихся в Израиль, так и остававшихся в США) были людьми образованными, с дипломами юристов и врачей, в большинстве своем они все-таки принадлежали к нижней страте среднего класса и были энергичными сторонниками раввина Мейра Кагане и идеологически связанных с Кагане группировок (Гл. XXXI. Усиление идеологического противостояния). К середине 1980-х гг. демагог и подстрекатель Кагане организовал в США четыре освобожденных от налогов фонда для финансирования своей политической программы. После избрания в 1984 г. Кагане в кнесет в 1985 г. была принята поправка к основным законам, запрещающая участвовать в выборах партиям и движениям, отрицающим еврейский характер Государства Израиль, являющимся противниками его демократического устройства или проповедующими расизм. На основании этой поправки в 1989 г. Центральная избирательная комиссия отстранила Ках от участия в выборах. В 1987 г., на одном из банкетов, устроенных в его честь (и для сбора пожертвований) в ортодоксальной синагоге на Линкольн-сквер в Манхэттене, Кагане заверил своих сторонников, что собранные в США средства дадут ему возможность получить десять мандатов на выборах в кнесет в 1988 г. и правительство Израиля будет вынуждено признать его фракцию. Хотя его надеждам на возвращение к политической жизни и не было суждено сбыться, тем не менее к 1989 г. он уже привозил в Израиль до полумиллиона долларов в год.

В ноябре 1990 г. Кагане погиб в Нью-Йорке от руки арабского фанатика. Его движение, однако, не прекратило своего существования, обосновавшись в поселении Кфар-Тапуах на Западном берегу под названием Кагане Хай (“Кагане жив”) и под руководством его младшего сына, рабби Биньямина Кагане. Члены движения предприняли попытку участвовать в выборах в кнесет в 1992 г., но были отстранены Центральной избирательной комиссией, будучи обвиненными в расизме. Впрочем, цели, которые ставило перед собой движение Кагане Хай, были далеки от политических. В ноябре 1992 г. четыре подростка, активисты движения, бросили гранату в арабскую сапожную мастерскую в Восточном Иерусалиме, убив хозяина и ранив десятерых человек. Вскоре после этого движение организовало в Нью-Йорке “Комитет за свободу молодежи” с целью сбора средств для оплаты адвоката юных террористов. Движение Кагане Хай также преуспело в сборе средств для своих собственных нужд, и через посредство своего отделения в Бруклине и раздела объявлений в “Джуиш пресс” собрало несколько сот тысяч долларов. Деньги использовались в основном для нужд поселения Кфар-Тапуах, для организации военизированного тренировочного лагеря возле Нью-Йорка, а также для приобретения оружия на израильском черном рынке. На протяжении ряда лет члены движения совершали акты насилия, причем по большей части не против террористов, а против мирных жителей палестинских деревень.

Воинственность поселенцев американского происхождения превзошла все мыслимые пределы в феврале 1994 г. Молодой врач Барух Гольдштейн, выходец из США, сумел проникнуть в хевронскую мечеть Ибрагима во время молитвы и открыл стрельбу из автомата. Он убил 29 человек, ранил более 100 и не прекращал огонь, пока бывшие в мечети арабы не отобрали у него оружие, после чего его забили до смерти. Гольдштейн был из соседней с Хевроном Кирьят-Арбы (Гл. XXII. Израиль закручивает гайки; Гл. XXVI. Эпитафия Партии труда), поселения, известного тем, что его жители начинали брать закон в свои руки и нападать на палестинцев еще задолго до первой интифады. Гольдштейн, убежденный сторонник идей Кагане, утверждал, что не существует возможности жить в мире с палестинцами, этими “нацистами сегодняшнего дня”, и был ревностным противником мирного процесса “Осло”. Собственно говоря, ему и удалось нарушить ход этого процесса. Устроенная им бойня в мечети привела к тому, что передача Газы и Иерихона Палестинской автономии была отложена, и прежде чем Ясир Арафат согласился возобновить контакты с израильскими руководителями, Рабин был вынужден на протяжении нескольких месяцев мириться с присутствием иностранных наблюдателей, на которых был возложен “мониторинг” процесса передачи территорий.

Случившееся самым зловещим образом предопределило всю дальнейшую совокупность действий, предпринимавшихся правыми силами для саботажа последней стадии “передачи полномочий” палестинским властям. К середине и особенно к концу 1990-х гг. движение Кагане Хай, с его постоянно пополняемыми из американских источников фондами, являлось лишь одной из достаточно многочисленных группировок, берущих закон в свои руки и имеющих в своем распоряжении самое различное оружие, включая минометы и установки для запуска ракет. “Мы говорим о гражданской войне, — заявил мэр Кфар-Тапуаха Давид Аксельрод, также выходец из США. — Мы никогда не согласимся отдать еврейские земли в нееврейские руки”. Поселенцы развернули широкую кампанию с целью подрыва любых усилий по созданию палестинского государства на Западном берегу, и становилось все яснее, что воинственные правые группировки намерены перейти к активным действиям против арабского гражданского населения — подобно тому, как действовали французские колонисты в Алжире. Если рассматривать самые недавние (август 2005 г.) события, связанные с эвакуацией из Газы, в качестве прецедента, то очевидна возможность, в обозримом будущем, еще более серьезных столкновений поселенцев с силами Армии обороны Израиля. И в таких вызывающих подлинную тревогу событиях особо значительной может стать роль выходцев из Северной Америки, составляющих меньшинство среди поселенцев, но способных сыграть решающую роль в конфликте — благодаря активности, наличию денежных средств и оружия, а главное — в силу идеологии непримиримого фанатизма, носителями которой они являются.

Иерусалим: возможно ли разрядить бомбу замедленного действия?

Когда, по следам соглашений “Осло-1” и “Осло-2”, израильтяне и палестинцы приступали к выработке формулы, на основе которой можно было бы развить и завершить мирный процесс, они неизменно сталкивались с самой сложной проблемой, препятствующей выходу из арабо-израильского тупика. И это не был вопрос статуса Палестины. Прибегая (а возможно, и не прибегая) к насилию, в той или иной степени представлялось возможным решить и проблему демонтажа израильских поселений, и проблему “передачи полномочий” палестинцам. Однако вопрос о будущем статусе Иерусалима составлял главную трудность для представителей обеих сторон, и это не зависело от их добрых намерений и опыта израильско-палестинских переговоров.

Впрочем, первоначально усилия по нахождению дипломатических решений отнюдь не казались абсолютно бесперспективными. Принимая участие в церемонии подписания “Декларации принципов”, проходившей в Белом доме в сентябре 1993 г., Ицхак Рабин дал ясно понять, что готов достичь соглашения по Иерусалиму. Относясь со всей серьезностью к вопросам, вызывающим обеспокоенность арабских партнеров, он признал, что будущее Святого города является центральным вопросом достижения мира между израильтянами и палестинцами. Более того, имелось множество различных планов и предложений относительно урегулирования иерусалимского вопроса. Один из таких планов, основанный на концепции “Городской зоны Большого Иерусалима”, предусматривал расширение городских границ таким образом, чтобы включить в состав города Рамаллу на севере и Вифлеем на юге, а также еврейские поселения Маале-Адумим на востоке и Гиват-Зеэв на северо-западе. В рамках такого плана (формальная цель которого определялась как “облегчение нагрузки на дорожную сеть и канализационную систему города”) палестинцы получали возможность разместить свое правительство хотя и вне пределов собственно Восточного Иерусалима, но при этом внутри “Городской зоны Большого Иерусалима”. Другой альтернативный план, поддержанный в 1970-х и 1980-х гг. заместителем мэра Иерусалима Мероном Бенвенисте, предусматривал (по лондонской модели) совокупность отдельных “городов” в рамках “муниципального совета” Большого Иерусалима. Каждый из городов — еврейский, мусульманский, христианский — должен был управляться своей мини-администрацией и, возможно, иметь свое здание городского совета.

При всем при этом на пути решения иерусалимского вопроса стояли, по меньшей мере, две неодолимые проблемы. Первая из них была политической. На протяжении 28 лет своего пребывания на посту мэра Иерусалима (1965–1993 гг.) Тэдди Колек прилагал самые решительные усилия для улучшения качества жизни как еврейского населения города, так и, по окончании Шестидневной войны, арабского населения. Однако после выборов в кнесет г., приведших к власти Ликуду действия Коле-ка в интересах арабского населения Иерусалима стали значительно менее эффективными. Отчасти это было связано с правительственной политикой, когда при Менахеме Бегине и Ицхаке Шамире началось поощрение поселенческой деятельности евреев в Восточном Иерусалиме. К началу XXI в. около 190 тыс. евреев переселилось за пределы границы, ранее разделявшей город на две части. Находясь под политическим давлением, Колек был вынужден размещать этих жителей, причем во многих случаях за счет конфискации “общественных” земель (хотя и выплачивая за это компенсацию), а также предоставлять возможность частным израильским инвесторам строить на территории Восточного Иерусалима жилые дома и деловые здания для нужд еврейского населения. На протяжении десятилетий в этих предназначенных для еврейского населения кварталах строилось жилье, школы и синагоги, прокладывались дороги, сооружались системы электроснабжения и канализации, разбивались парки и обустраивались детские площадки.

В это же время в традиционных арабских кварталах Восточного Иерусалима все системы городского хозяйства самым добросовестным образом подсоединялись к системам Нового (еврейского) города. Колек брал на работу в объединенный муниципалитет арабских сотрудников (Гл. XXII. Объединенная столица). Впрочем, арабские жители и торговцы отмечали в первую очередь, что налицо увеличение скученности населения и пробки на дорогах. Колек, благодаря своей неуемной энергии, несомненно, смог предоставить жителям Восточного Иерусалима такой уровень коммунальных услуг, о котором они не могли мечтать в условиях Хашимитского Королевства. Однако за все годы пребывания Колека на посту мэра не был построен ни один новый арабский квартал, а в старых кварталах вся система коммунальных услуг, дороги, тротуары, уличное освещение уступали в качественном отношении еврейским кварталам. Обращаемые к правительству просьбы Колека относительно увеличения государственного финансирования для нужд арабского сектора редко удовлетворялись, а его усилия соорудить, хотя бы чисто символически, парк, игровую площадку или общинный центр для арабов Восточного Иерусалима не увенчались успехом. Когда же в 1993 г. еврейские жители Иерусалима не поддержали Колека на очередных выборах, арабские жители также оставили его без поддержки. При следующем мэре, Эгуде Ольмерте, возглавившем городскую администрацию правой ориентации, процесс конфискации “общественных” земель на окраине Восточного Иерусалима был явно нацелен на концентрирование арабского населения города в пределах определенных участков, площадь которых постоянно уменьшалась, при одновременном отсечении их от внутренних районов Западного берега.

Впрочем, не одни только соображения политического характера препятствовали попыткам как израильтян, так и палестинцев разрешить иерусалимский вопрос. Пожалуй, даже более значительную роль играл здесь конфликт религиозно-националистических идеологий. Значительное число евреев, поселившихся после 1967 г. в Восточном Иерусалиме, принадлежало к категории религиозных традиционалистов — притом что с течением времени все большую долю составляли ультраортодоксы. Для всех них, и особенно для последних, сама по себе мысль отказаться от прав на “град Давидов” была невозможной. Как вскоре узнал на своем опыте Эгуд Барак, всякий израильский политик, высказавший готовность, хотя бы в принципе, пойти на компромисс по вопросу о “неделимой столице Израиля”, был обречен на политическое забвение. Палестинцы, со своей стороны, также считали Аль-Кудс — “Святое место”, Иерусалим и его мусульманские святыни, — символом высшей значимости. Если беспорядки 1921 г. и 1929 г. не доказали этого в полной мере, то “интифада Аль-Акса” 2000–2003 гг. стала более чем убедительным свидетельством. Из всех тупиковых израильско-палестинских проблем оказалось возможным изыскать выход на основе дипломатического компромисса, будь то эвакуация Газы, коррективы направления “забора безопасности” либо изменение “этнографической” конфигурации израильско-палестинской границы, — однако внесение даже малейших перемен в соглашение о статусе Иерусалима, похоже, находилось вне пределов дипломатической реальности.

Подписанная Рабином и Арафатом в сентябре 1993 г. “Декларация принципов” перенесла вопрос о будущем Иерусалима на стадию переговоров об “окончательном статусе”. Однако, если мы бросим ретроспективный взгляд на общую ситуацию, то нельзя не отметить, что лучше бы израильтяне и палестинцы использовали сложившуюся в самом начале процесса атмосферу, характеризовавшуюся оптимизмом и верой в будущее, и рассмотрели иерусалимский вопрос именно тогда, не откладывая его на более позднее время.

Повесть о двух избирательных кампаниях

Рассмотренные выше безрадостные прогнозы определялись не только провалом процесса “Осло” — имели место также чрезвычайные обстоятельства медицинского характера. К вечеру 18 декабря 2005 г. Ариэль Шарон, находясь в своей иерусалимской резиденции, почувствовал себя плохо. С симптомами слабости и затруднения речи он был доставлен в больницу Гадаса. После тщательного обследования в неврологическом отделении был поставлен диагноз: легкий инсульт, вызванный, по всей вероятности, тромбом. Проведенная ангиография[160] показала, что проблема связана с врожденным сужением отверстия одного из желудочков сердца. На следующий день на пресс-конференции директор больницы заверил, что благодаря проведенному медикаментозному лечению удалось сгладить наиболее негативные последствия инсульта. Премьер-министру рекомендован трехнедельный отдых и диета, после чего намечено проведение операции по расширению отверстия желудочка, и тогда он “будет чувствовать себя лучше прежнего”. Тем временем ему был назначен гепарин, лекарственный препарат, предупреждающий образование тромбов. По настоятельной просьбе Шарона ему было позволено покинуть больницу и находиться до операции на своей ферме в Негеве.

Однако 4 января 2006 г. у Шарона возникло состояние острой сосудистой недостаточности, и он был немедленно доставлен на вертолете в Иерусалим. Проведенная в больнице Гадаса магнитно-резонансная томография[161] показала, что премьер-министр перенес внутримозговое кровоизлияние — возможно, ставшее следствием назначенного ему медикаментозного лечения. В следующие несколько дней ему были сделаны три трепанации черепа, чтобы остановить кровотечение. И хотя показатели его жизненно важных функций постепенно стабилизировались, премьер-министр так и остался в коматозном состоянии, и в конце января врачи вынуждены были констатировать наличие у него обширных церебральных[162] нарушений.

Выйдя из состояния шока, израильтяне довольно быстро смирились с тем фактом, что Шарон ушел из государственной жизни страны. Однако готовы ли они были пересмотреть свою верность в отношении сложившихся политических и партийных предпочтений? Что касается Амира Переца и возглавляемой им фракции Израильской партии труда в кнесете, то они увидели в сложившихся обстоятельствах перспективу возрождения своей партии. Находившийся на правом фланге Биньямин Нетаниягу также представил себе, как в качестве недавно избранного лидера Ликуда он поведет своих единомышленников к победе. И Шимон Перес не оставил свою новую партию, Кадима. Один из старейших политиков страны, Перес полагал, что центристская политика Кадимы (с Шароном либо без Шарона) способна обеспечить мирное соглашение с палестинцами. Сохранил свою преданность Кадиме и Эгуд Ольмерт, заместитель премьер-министра в правительстве Шарона, которого генеральный прокурор утвердил, согласно существующему законодательству, сначала на посту исполняющего обязанности премьер-министра, а затем и временного премьер-министра, на срок, в течение которого Ариэль Шарон не в состоянии исполнять свои обязанности.

С начала первой избирательной кампании Шарона, с января 2001 г., Ольмерт (тогда еще занимавший пост мэра Иерусалима) принадлежал к числу самых близких советников Шарона и был его политическим alter ego. В ноябре 2005 г. он был министром уже второго правительства Шарона и стал первым членом Ликуда, перешедшим вслед за Шароном в основанную им новую партию Кадима. После того, как у Шарона произошел инсульт, Ольмерт выполнял на заседаниях кабинета министров председательские функции, и при этом он тактично не занимал стула премьер-министра. В середине января 2006 г. Ольмерт принял решение выставить свою кандидатуру на пост председателя партии Кадима и лично возглавить партийную кампанию своей партии накануне назначенных на 28 марта всеобщих выборов. Опросы общественного мнения свидетельствовали о высоком рейтинге партии, да и сам Ольмерт принадлежал к числу достаточно известных политиков.

В 2006 г. Ольмерту было 60 лет, и он обладал немалым политическим опытом. Еще в 1990–1992 гг. Ольмерт входил в состав правительства Ицхака Шамира, занимая пост министра здравоохранения. В 1993 г. он, баллотируясь на пост мэра Иерусалима, провел впечатляющую предвыборную кампанию и одержал победу над всеми уважаемым Тедди Колеком. Вступив затем в союз с ортодоксальными партиями, Ольмерт успешно управлял столичным муниципалитетом; в 2003 г. он возглавляя избирательный штаб Шарона, баллотировавшегося на второй срок. Ольмерт пользовался репутацией серого кардинала партии Кадима. Следует особо отметить следующее обстоятельство: Ольмерт, имевший на протяжении многих лет репутацию человека явно выраженных правых взглядов и убежденного консерватора, значительно смягчил свои позиции, достигнув ведущего положения на общенациональном уровне. Он, вместе с Шароном, принадлежал к числу самых первых лидеров Ликуда, которые осознали необходимость эвакуации войск из сектора Газа и выработки компромиссной позиции по вопросу поселений Западного берега. Собственно говоря, он был именно тем политиком, который — от имени Шарона — первым поднял этот вопрос и поставил его на обсуждение.

Однако положение советника премьер-министра и человека, выступающего от имени своего патрона с лозунгами и заявлениями, менее рискованно, чем высказывание тех же идей, но уже на посту премьер-министра. В Израиле общественное мнение славится своим непостоянством, и в этом имели возможность убедиться, к своему сожалению, как Шимон Перес, так и Эгуд Барак. Израильтянам необходимо, чтобы их лидер, прежде всего и главным образом, обладал опытом и репутацией в сфере безопасности. Несомненно, Рабин и Барак отвечали такого рода требованиям. Шарон, личность в известном смысле еще более харизматическая, чем Рабин или Барак, олицетворял к тому же не только силу, но и жесткость, которые, как считается, необходимы для борьбы с палестинским насилием. Как заметил с присущей ему циничностью президент Египта Хосни Мубарак, “один только Шарон в состоянии добиться мира с палестинцами”. Был ли в состоянии штатский человек, такой, как Ольмерт, при всем своем политическом опыте, провести демаркационную линию по территории Западного берега и после этого заявить нестабильным властям Палестинской автономии, раздираемой своими собственными внутренними конфликтами: “Здесь будем жить мы, израильтяне, а здесь, занимая 90 процентов этой исторической земли, будет жить ваш народ”? Или сказать иерусалимским евреям, прямо и откровенно: “Это теперь наша столица, но нам следует, приложив все усилия, найти путь для предоставления палестинцам возможности хотя бы чисто символически присутствовать в этих кварталах, где они прожили на протяжении нескольких поколений”? И у израильских евреев, и у палестинских арабов не существовало никаких сомнений в том, что Шарон смог бы не только найти подходящие слова, чтобы высказать все это, но и добиться выполнения сказанного путем категорических требований, а если понадобилось бы, то и путем лобовой атаки.

Израильскому народу предстояло вскоре получить ответ на эти вопросы. Выборы в кнесет 28 марта 2006 г. принесли ряд незначительных сюрпризов. Партия Кадима действительно получила большинство голосов — хотя надо признать, что ее 29 мандатов оказались не столь впечатляющим большинством, как это прогнозировали опросы. Израильская партия труда, со своей стороны, оправилась после поражения, которое она потерпела осенью 2005 г., и заняла второе место со своими 19 мандатами, став, таким образом, самым вероятным партнером Ольмерта по коалиции. Однако все предсказания относительно того, что коалиционные переговоры будут непродолжительными, как после второй победы Шарона, не оправдались. Согласно израильской политической традиции, переговорный процесс затянулся из-за многочисленных разногласий. Для того чтобы иметь большинство в кнесете, необходимое для формирования правительства, к коалиции нужно было присоединить одну (или более) малых партий: Шас (12 мандатов), вновь созданную Партию пенсионеров (семь мандатов), Исраэль бейте-ну (“Наш дом — Израиль”), партию правой ориентации, электорат которой составляли преимущественно выходцы из бывшего Советского Союза (11 мандатов) или даже ультраортодоксальную партию “Еврейство Торы” (6 мандатов). Тем временем все потенциальные коалиционные партнеры партии Кадима, включая Израильскую партию труда, демонстрировали свою неуступчивость, требуя себе министерские портфели в соответствии со своей идеологией и пожеланиями электората. Самой серьезной проблемой стало требование Амира Переца о предоставлении ему Министерства финансов. Этот пост обеспечил бы Израильской партии труда превосходную возможность вернуться к социал-демократической программе образца “до 1977 г.”. Ольмерт, однако, и слышать не хотел об отступлении к прежним временам: экономика Израиля должна оставаться рыночной, хотя и предоставлять при этом гражданам надежную сеть безопасности благодаря системе социального обеспечения. В конечном итоге Перец и руководство Израильской партии труда согласились на компромисс, но при условии, что Израильская партия труда получала семь министерств, включая такие принципиально важные, как Министерство образования и Министерство обороны — последнее лично для Переца.

Заключив союз между партией Кадима и Израильской партией труда, избранный премьер-министр уже без особых усилий мог привлечь в коалицию религиозную партию Шас, не уступая при этом ее агрессивным требованиям относительно увеличения семейных пособий и дотаций на систему образования. Когда ситуация в целом стабилизировалась, стало очевидно, что Ольмерту удалось одержать над Ликудом убедительную победу. Правительство, которое он представил в кнесете 4 мая, было одобрено 65 голосами при 49 голосах против. Кроме партии Кадима, в состав правительства вошли Израильская партия труда, Шас и Партия пенсионеров. Правда, премьер-министр был вынужден заплатить высокую цену за обеспечение “работоспособности” своего правительства. Ему удалось сохранить для своей партии ключевые посты министров финансов, внутренней безопасности и иностранных дел; при этом, однако, численность его кабинета составила 26 человек — то есть больше, чем в правительстве любой демократической страны Запада (включая и самые крупные из них).

А тем временем, 29 марта 2006 г., на следующий день после выборов в Израиле, свой политический выбор сделали палестинцы. Два месяца тому назад, 25 января 2006 г., они избирали Законодательный совет Палестинской автономии — палестинский парламент. Отказавшись поддерживать ФАТХ, в первую очередь в знак протеста против всеобщей коррупции, охватившей все органы власти Палестинской автономии, население в массовом порядке проголосовало за “Хамас”. После того как был произведен подсчет голосов, выяснилось, что “Хамас” получил 74 мандата из общего числа в 132 мандата. На следующий день премьер-министр от ФАТХ Абу Ала и члены его кабинета подали в отставку. На протяжении нескольких недель велись интенсивные политические консультации относительно нового состава кабинета. Руководство “Хамаса” сначала было решило включить в правительственную коалицию ФАТХ, чтобы выглядеть “респектабельно” в глазах Запада. Однако Абу Мазен (Махмуд Аббас) и другие члены ФАТХ отклонили это предложение, заявив, что не желают иметь ничего общего с правительством “Хамаса”. Таким образом, на следующий день после выборов в Израиле, 29 марта, хамасовское правительство было приведено к присяге председателем Палестинской автономии Махмудом Аббасом (который сохранил свой пост, хотя его полномочия и были урезаны).

Израильтяне, со своей стороны, расценили приход к власти нового палестинского правительства как смертельный удар, нанесенный мирному процессу. За 19 лет своего существования “Хамас”, эта воинственная исламская партия, взяла на себя ответственность за гибель большего числа мирных жителей Израиля, чем все остальные палестинские террористические организации, вместе взятые. В отличие от возглавлявшегося Арафатом ФАТХ, “Хамас” не внес никаких изменений в свою политическую хартию, в которой по-прежнему содержались призывы к уничтожению Государства Израиль и превращению всей Палестины в исламистское государство. Тон в новой палестинской администрации, несомненно, задавал Исмаил Хания[163], новый премьер-министр. Хания, родившийся в 1963 г., сын палестинских беженцев, вырос в ооновском лагере беженцев Аль-Шати в секторе Газа. В 1987 г., после окончания Исламского университета Газы, Хания стал активно участвовать в движении сопротивления. Два года спустя он был арестован израильтянами и приговорен к трем годам тюремного заключения за подстрекательство и незаконное хранение оружия. Его освободили в 1992 г. и депортировали в Ливан.

В дальнейшем история жизни Хании полностью совпадает с историей развития “Хамаса”. Хотя он и прилагал все усилия к тому, чтобы вести себя сдержанно на протяжении нескольких лет (и даже вернулся из Ливана, получив пост декана Исламского университета), довольно скоро он занял положение ведущего стратега как в системе хамасовского социального обеспечения, так и в сфере террористической деятельности. В 1997 г., после освобождения из тюрьмы духовного лидера “Хамаса” шейха Ахмеда Ясина, Хания был назначен управляющим канцелярии шейха. Благодаря этому союзу упрочилось положение Хании как оперативного руководителя террористической деятельности “Хамаса”, хотя вместе с тем он и оказался в числе основных целей израильской армии. В декабре 2005 г. сорокачетырехлетний Хания, ставший национальным героем палестинцев, занял первое место в списке кандидатов “Хамаса” и затем привел движение к победе на выборах 25 января 2006 г., а 29 марта 2006 г. он принес присягу в качестве премьер-министра Палестинской автономии.

Энергичный, не лишенный личного обаяния, всегда готовый улыбнуться и пообещать содействие своим избирателям, Хания проявил себя в полной мере, лишь объявив свою политическую программу. Там провозглашались не только намерения вывести Палестинскую автономию из хаоса и навести порядок, а также покончить с коррупцией, но и подтверждался принцип непризнания Израиля, содержались заверения не вести никаких переговоров с Израилем, не пресекать террористическую деятельность против Израиля и не наказывать террористов — короче говоря, подтверждалась верность хартии “Хамаса”: вести войну с Израилем до тех пор, пока сионистское государство не прекратит свое существование. Неудивительно, таким образом, что первым шагом Хании на посту премьер-министра стало назначение прискорбно известного хамасовского террориста Джамала Абу Самхадана на пост главы системы безопасности, “с тем чтобы восстановить порядок в Палестине”. Израильское правительство, при поддержке администрации Буша, сделало ряд ответных шагов. Был наложен запрет на все контакты с режимом “Хамаса”, в том числе и самые утилитарные, повседневные; Израиль отказался соблюдать все ранее заключенные дипломатические, а также внешнеторговые соглашения с Палестинской автономией и приостановил перевод хамасовскому правительству налогов, которые израильские власти передавали Палестинской автономии.

Через две с половиной недели, 17 апреля, в дни Песаха, палестинский террорист-самоубийца проник в Тель-Авив и устроил взрыв на старой автобусной станции. Погибло девять человек, и более шестидесяти получили ранения (двое из них впоследствии скончались) — этот теракт принес самое большое число жертв за последние семнадцать месяцев. Террорист принадлежал к “Исламскому джихаду”, группировке, финансируемой иранским руководством. В тот же день власти Палестинской автономии выступили с заявлением, в котором подчеркивалось, что подобного рода действия на территории Израиля являются “законными мерами самообороны” и что никаких мер против “Исламского джихада” приниматься не будет. Израильское правительство не предприняло никаких мер непосредственно по следам теракта. Однако через несколько дней было сделано краткое официальное заявление относительно того, что объявленная Израилем установка на обеспечение взаимности предусматривает также “наведение порядка” в Палестине по собственной инициативе.