История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005

Развитие национальной культуры

Общий уровень культурной жизни в стране с каждым годом ощутимо возрастал. В 1970 — 1980-х гг. десять высших учебных заведений Израиля постоянно расширяли сферу своей деятельности, предлагая вниманию студентов все более широкий выбор научных дисциплин. Тель-Авив стал крупным центром творческой деятельности; работы израильских архитекторов, скульпторов и художников получали многочисленные премии и пользовались постоянно растущим спросом повсюду — от Парижа до Сан-Паулу. Израиль занимал первое место в мире (в расчете на душу населения) по посещаемости театров. Подобный же расцвет наблюдался и в издательском деле. В 1986 г. 180 израильских издательств выпустили в свет 5300 наименований книг (80 % из них на иврите), общим тиражом более 10 млн экземпляров. При этом читательский интерес не ограничивался “популярной” литературой. Ежегодно публиковалось не менее 5 тыс. новых поэтических произведений — в антологиях, литературных журналах, еженедельных газетных приложениях. Сборники таких пользующихся большой популярностью поэтов, как Иегуда Амихай, Меир Визельтир[49], Далия Равикович[50], Натан Зах[51], Амир Гильбоа[52], Дан Пагис[53], выходили тиражами до 5 тыс. — такие тиражи свидетельствовали бы о любви к поэзии и в стране с населением в десять раз большим, чем в Израиле.

Во второй половине XX в. отмечался неизменный рост общего уровня новой литературы на иврите, будь то проза или поэзия, — как в плане общей направленности и тематического охвата, так и с точки зрения литературного мастерства. Никогда прежде из-под пера израильских авторов не выходили столь разнообразные произведения, включая беллетризированные автобиографии, воспоминания о днях детства и истории, рассказанные от лица ребенка. Давид Шахар[54] в цикле романов Гейхаль га-келим га-швурим (“Дворец разбитых сосудов”), созданном во многом под влиянием Пруста, добился немалых успехов в этом жанре камерного, интимного повествования. В 1970-х гг. Йегошуа Кназ[55] публикует произведший глубокое впечатление на читателей сборник из четырех новелл о днях детства и отрочества, Рега мусикали (“Музыкальный момент”) и Гиргур лев (“Сердечный трепет”), где повествование об одном событии ведется разными рассказчиками. Все большее число израильских авторов начинает писать о трудных временах жизни в диаспоре. В 1989 г. пользующийся всеобщим признанием А. Б. Йегошуа публикует свой самый сложный для восприятия роман Мар Мани (“Господин Мани”). По форме эта книга — пять диалогов, причем каждый ведется с отсутствующим собеседником; события романа представляют собой хронику одной семьи на протяжении более полутора веков, место действия — Восточная и Центральная Европа, Балканы и Израиль. Произведения еще ряда авторов (а не только Йегошуа), созданные под влиянием событий в диаспоре, были попыткой осознать Катастрофу европейского еврейства. Книги Давида Шица, Навы Семель и Давида Гроссмана посвящены такой болезненной теме, как ужасы Катастрофы в восприятии израильтян, переживших этот ад.

Вполне очевидно, что израильская литература конца XX в., при всем ее разнообразии и стилистической изысканности, вернулась к откровенной ангажированности 1950-х гг. Хотя израильские писатели и преодолели свойственную тому периоду наивную политизированную схематичность и однобокость, они, тем не менее, вновь продемонстрировали свою прямолинейность, однозначно формулируя присущее им социально ориентированное мировоззрение. Отнюдь не ограничиваясь демонстрацией собственных убеждений на страницах своих произведений, они принимали активное участие в открытых форумах и политических съездах, произносили речи, подписывали петиции, комментировали текущие события на газетных полосах. Амос Оз, как и многие другие видные литераторы, умудрялся сочетать изысканную технику модернистского письма и тонкий, проницательный психологизм с беспрестанной озабоченностью проблемами социально-политического характера. Таким образом, завоевав устоявшуюся репутацию первыми романами 1960-х гг. (Гл. XX. Духовный кризис), Оз продолжал исследовать осознанные и подсознательные переживания своих главных героев.

В процессе своих творческих исследований Оз выявляет источники тревог и страхов израильского общества — это не только взаимоотношения с враждебным арабским окружением (повесть Гар га-эца га-раа [“Тора дурного совета”], 1976 г.), но и галлюцинаторные видения Земли Израиля, “возрожденной в крови и огне”. Оз исследует все эти страхи с необыкновенной чуткостью и проницательностью в публикуемых одна за другой книгах, в числе которых Лагаат ба-маим, лагаат ба-руах (“Тронуть воду, тронуть ветер”, 1973), Арцот га-тан (“Земли шакала”, 1981), Менуха нехона (“Истинное успокоение”, 1982), По ве-шам бе-Эрец-Исраэль (“По стране Израиля”, 1983), Куфса шхора (“Черный ящик”, 1987), Ладаат иша (“Познать женщину”, 1991). Произведения Оза, переведенные на многие языки и получившие высокую оценку в странах Запада, фактически стали голосом Израиля, обращенным к остальному миру. На родине писателя сотни тысяч израильтян давно уже считают Оза истинным выразителем их коллективной совести.

Конфронтация и культуркампф

Голос этой совести с особой выразительностью звучит в ответ на стремительно растущую политическую активность израильских религиозных ортодоксов. На память немедленно приходит 1949 г., когда на выборах в кнесет все религиозные партии выступили единым списком и получили 16 мандатов. В 1960-х гг. общая численность депутатов, избранных от религиозных партий, достигла максимума — 18 мест в кнесете. На протяжении последующих двух десятилетий религиозные партии поднимались до этого уровня представительства в кнесете не на каждых выборах; во всяком случае, до 1977 г. около двух третей мандатов в этом традиционалистском блоке принадлежало умеренной Национальной религиозной партии. Однако — и это следует подчеркнуть особо — к выборам 1988 г. (Гл. XXXIII. Политическая возня) ситуация резко изменилась: две трети мандатов религиозные избиратели обеспечили фундаменталистам — ультраортодоксальным партиям Агудат Исраэль и Шас.

Ирония судьбы состоит в том, что в самые ранние годы еврейского возрождения в Палестине именно ортодоксальные евреи играли самую значимую роль и шли на самые большие жертвы. В период новейшей истории первыми в Святую землю вернулись не сионисты, а именно эти истово верующие евреи. Их отбытие из Восточной Европы в начале XVIII в. (Гл. II. Связь с землей) (первые полторы тысячи человек, благочестивые семьи во главе с рабби Иегудой Хасидом), мучительные испытания, которые им довелось вынести в пути, безысходное отчаяние выживших в этой “пустыне Син” (пустыня между Египтом и Синаем) — все эти события трудно передать словами. Полвека спустя почти никого из этих первых поселенцев-ортодоксов уже не было в живых. Но и тогда их родные, поколение за поколением, продолжали прибывать на Святую землю. Члены этой общины не создавали материальных благ. Они приезжали с одной целью, с одной мыслью: жить и умереть вблизи древней стены Храма. Но в чем их никак нельзя было упрекнуть, так это в том, что они пеклись исключительно о собственных интересах. Какой же была жизнь — да и смерть — этого “спящего поселения”? Окруженные построенной турками средневековой крепостной стеной Старого города, они боролись за свое существование, замерзали зимой и страдали от зноя летом, умирая сотнями от брюшного и сыпного тифа. И в мирные времена они были на волосок от гибели, терпя непомерные налоги и тиранию своих арабских соседей, в постоянном ожидании расправы и побития камнями. В военное же время жизнь в осажденном врагами городе теплилась на грани голодной смерти. И несмотря на все это, к 1880 г. религиозные первопоселенцы составляли самую значительную по численности группу еврейского населения в Палестине, а в Иерусалиме они составляли большинство городского населения. По всей видимости, именно они и укрепили исходные позиции евреев в Святой земле.

На протяжении последующих десятилетий, разумеется, рост численности этой в высшей степени замкнутой группы населения, составившей ядро харедим — ультраортодоксов — внутри традиционно более умеренного ортодоксального меньшинства Израиля, стал самоочевидным фактом общественной и политической жизни еврейского народа. В первую очередь это нашло свое отражение в изменениях чисто демографического характера. Не приемля саму идею контроля над рождаемостью, эти облаченные в черное фанатики (в большинстве — хасиды) имели по десять и даже более детей. К 80-м гг. XX в. численность харедим составила, по всей вероятности, не менее 100 тыс. человек, проживающих по большей части в Иерусалиме и его окрестностях, а также в Бней-Браке. Осознав свою многочисленность, они прониклись уверенностью в своих политических возможностях и поднялись на уровень первых среди равных в категории ортодоксального населения. Впрочем, не менее значимыми оказались и идеологические факторы. Поворотным пунктом стала Шестидневная война, поскольку она способствовала росту мессианских настроений, и люди религиозные — как харедим, так и умеренные — оказались в числе первых, кто воспринял мистическую значимость триумфальной победы 1967 г. Впрочем, еще более значимым фактором, способствовавшим усилению позиций ультраортодоксов на политической арене, стала победа Ликуда на выборах 1977 г. и беспрецедентные суммы, выделенные Менахемом Бегином для ешив и других организаций, принадлежащих ультраортодоксам, в знак признательности за поддержку, оказанную ему и его коалиции религиозным электоратом.

Аппетит, как известно, приходит во время еды, и потому партия Агудат Исраэль и харедим, составляющие основу ее религиозного электората, усилили свое давление, упорно добиваясь финансовой и политической поддержки, с целью обеспечения своей самоизоляции. И в самом деле, Агудат Исраэль, возникшая, в сущности, как основная политическая сила и стержень ортодоксального истеблишмента, со всей ясностью продемонстрировала, что не намерена далее мириться с диктатом официального Верховного раввината, который на протяжении не одного десятилетия отождествлялся с прагматично настроенной Национальной религиозной партией, и заявила о признании авторитета лишь своего Совета мудрецов Торы. Члены этого Совета, семнадцать ультраортодоксальных раввинов, не связаны обязательствами ни с какими религиозными институциями или политическими движениями, и по всем вопросам еврейского закона лишь их мнение, а не мнение Верховного раввината является обязательным для их последователей. Агудат Исраэль вошла в возглавляемую Ликудом коалицию лишь с тем, чтобы получить должности и посты за свою поддержку на выборах, а также щедрые денежные субсидии. Во всем остальном харедим стоят особняком, не снисходя до контактов не только со светскими евреями, но даже и с другими еврейскими ортодоксами. Они не намерены идти на компромисс с религиозными плюралистами, в каком бы то ни было виде или форме. Такая позиция особенно характерна для партии Шас, образованной лидерами сефардского происхождения, вышедшими из Агудат Исраэль, эта партия получила значительную долю голосов ортодоксального электората на выборах в кнесет в 1984 г. и в последующие годы. Практически все члены партии Шас — выходцы из стран Северной Африки, которые давно уже негодовали по поводу патерналистского отношения к ним со стороны старого ашкеназского, как хасидского, так и литовского, истеблишмента Агудат Исраэль, отказывавшегося обеспечить раввинам североафриканского происхождения достаточное представительство в руководящих партийных органах, а их школам и ешивам — соответствующую финансовую поддержку. При всем том, однако, если говорить об отношениях религии и государства, то партия Шас на протяжении всего времени своего существования занимала и занимает место на правом фланге политического фронта, ничем не отличаясь от ашкеназских фундаменталистов.

Как уже было сказано, бескомпромиссная позиция харедим хронологически восходит ко времени второго правительства Бегина, когда Ликуд в 1981 г. одержал победу минимальным числом голосов. Харедим определили жесткий правительственный курс по таким вопросам, как аборты и аутопсия, и выступили против признания неортодоксального гиюра, вне зависимости от того, проводилась ли процедура гиюра в одной из стран диаспоры или в Израиле. Именно давление, оказываемое на правительство и все общество со стороны харедим, учитывая непримиримость их позиции, привело к ухудшению качества повседневной жизни в Израиле. Израильские женщины — это группа населения, которая всегда в наибольшей степени испытывала на себе угрозы и запугивания харедим. В 1978 г. комиссия кнесета представила результаты проводившегося в течение двух лет исследования относительно статуса женщин в еврейском государстве. Отчет комиссии привел общество в состояние шока. Дискриминация по половому признаку по-прежнему была характерна и для социальной, и для профессиональной сферы. Несмотря на то что уже несколько десятилетий как были приняты соответствующее законы, заработная плата женщин все еще была на 20 % ниже заработной платы мужчин (за выполнение одной и той же работы). Начиная с 1969 г., когда Голда Меир стала премьер-министром, всего лишь три министерских поста занимали женщины. В кнесете созыва 1988 г. доля женщин составляла менее 8 %. Не было ни одной женщины, которая занимала бы пост мэра или главы местного совета.

Надо признать, что и в других странах сложившиеся нормы общественной жизни до сих пор иногда препятствуют женскому равноправию. Однако в Израиле социальные ограничения прав и возможностей женщин усугубляются еще и религиозными традициями. Вопросы заключения и расторжения брака находятся исключительно в юрисдикции раввинских судов, а последние, в свою очередь, подвергаются непрестанному давлению со стороны харедим. Бракоразводный процесс предоставляет мужчине фактически все права и преимущества. Более того, мужчина имеет право до развода, еще будучи в браке, вступить в связь с другой женщиной и даже иметь от нее ребенка, причем все это не оказывает негативного воздействия на его юридический статус по отношению к его жене. Напротив, если замужняя женщина рождает ребенка не от мужа, то ребенок получает постыдное клеймо мамзера[56] и в дальнейшем не может вступить в брак ни с кем, кроме как с другим мамзером. Дети, рожденные в таком браке, продолжают нести эту позорную печать из поколения в поколение (Гл. XX. Стремление к гибкости внутри ортодоксальной общины). Расторжение брака для тысяч еврейских женщин связано с тем, что нельзя назвать иначе как шантажом или вымогательством. Мужья соглашаются предоставить им развод лишь при соблюдении обременительных или унизительных условий, вымогают значительные суммы денег, требуют от жены отказаться от прав на совместную собственность, а то даже и от родительских прав. Наконец, есть тысячи женщин, брошенных своими мужьями, — и раввинский суд отказывает им в праве на развод до тех пор, пока не будет найден отсутствующий супруг, а такие поиски зачастую обречены на неудачу, поскольку муж может скрываться в Европе или в Америке.

По мере того как наступление ультраортодоксов набирало силу, множа требования относительно налоговых льгот и освобождения от службы в армии, а также предоставления беспрецедентной по размеру доли бюджета на образование, оно принимало все более зловещие формы, переходя к откровенному насилию. Так, в июле 1977 г. харедим в ортодоксальном районе Бней-Брака перегородили улицу цепью, чтобы воспрепятствовать движению транспорта в субботу, и молодой мотоциклист, налетев на эту цепь, погиб. Когда полиция попыталась арестовать виновников, 10 тыс. харедим устроили демонстрацию протеста и забросали полицейских камнями. Но гораздо более яростное противодействие вызывают у харедим археологические раскопки. Печальная ирония заключается в том, что археология относится в Израиле к числу самых уважаемых профессий, поскольку нет другого способа более эффективно и наглядно подтвердить права евреев на Святую землю (Гл. XX. В поисках самоидентификации и стиля). Бывает, тем не менее, что раскопки приходится проводить на местах не только древних еврейских поселений, но и в районе древних еврейских кладбищ. И это представляет собой еще один источник потенциальной конфронтации с фундаменталистами.

Так, в августе 1981 г. археологи возобновили раскопки в Иерусалиме, в районе Храмовой горы, и тогда верховные раввины Израиля неожиданно потребовали, чтобы весь южный склон Храмовой горы был объявлен заповедной зоной как место коллективных еврейских захоронений. Такое требование оказалось, по сути дела, настолько надуманным, что с ним не согласились даже видные деятели Национальной религиозной партии, включая д-ра Йосефа Бурга, тогдашнего министра внутренних дел, и его коллегу по кабинету министра образования и культуры Звулуна Хаммера. Затем сотни одетых в черное харедим принялись устраивать бурные демонстрации на местах раскопок, преграждая доступ археологам. Совет мудрецов Торы партии Агудат Исраэль зашел столь далеко, что организовал кабба-диетическую церемонию с зажиганием черных свечей, дабы отлучить археологов от еврейской общины. Но через несколько недель генеральный прокурор опубликовал официальный документ, согласно которому даже наличие на месте раскопок древнего кладбища не может препятствовать проведению археологических работ, имеющих, как предполагается, “значительную научную и государственную значимость”. Проведение раскопок возобновилось. Возобновились и массовые демонстрации харедим, проводимые практически каждый день. Пришлось установить полицейские кордоны на регулярной основе, чтобы оградить археологов от проявлений насилия. Полиция была отозвана только после окончания раскопок летом 1985 г. (сейчас этот археологический парк стал одним из мест, регулярно посещаемых туристами).

В целом надо отметить, что в период правления Ликуда угрозы и шантаж со стороны харедим стали в Иерусалиме значительно более частым явлением, нежели в предыдущие годы. В значительной степени пострадала культурная жизнь города. Театры, ставившие пьесы “сомнительного” содержания, оказывались под угрозой лишения удостоверений о кошерности для театральных буфетов. Под нажимом ультраортодоксов мэрия города приняла решение запретить по субботам любые спектакли общедоступных театров (запрет не распространялся на частные театры). После протестов харедим было приостановлено строительство футбольного стадиона, поскольку футбольные матчи традиционно проводились по субботам. Затем, под предлогом “соблюдения субботы”, произошел еще целый ряд эпизодов, дезорганизовавших работу городских мест общественного пользования. В начале 1960-х гг. оказалось, что Меа Шеарим и другие ультраортодоксаль-ные районы города близки к перенаселению. Тогда, в 1964 г., в Иерусалим приехал клойзенбергский ребе, глава одной из фундаменталистских сект, с тем чтобы организовать строительство нового района для харедим под названием Цанз и таким образом увековечить имя своей родовой венгерской общины. Место было выбрано на окраине Иерусалима, в северной, холмистой его части. Строительство квартала Кирьят-Цанз, который должен был обеспечить жилье для 400 семейств, началось в 1965 г., а затем, на протяжении последующих десяти лет, вокруг этого квартала продолжили строить дома для харедим, и этот район превратился в некий аналог американского Библейского края (район Новой Англии, где селились первые пуритане), заселенный динамичными, активными харедим общей численностью более полутора тысяч человек, со своими ешивами, детскими садами и прочими учреждениями.

Тем временем, в конце 1960-х — начале 1970-х гг., началось строительство большого нерелигиозного района Рамот, расположенного менее чем в четырех километрах от Кирьят-Цанза. В 1976 г. харедим осознали, что шоссе на шесть полос, соединяющее Рамот с центром Иерусалима, будет проходить у них буквально под окнами. Они немедленно обратились в мэрию и высказали свое недовольство относительно того, что в субботу на этом шоссе будет происходить интенсивное движение личного транспорта. Их беспокойство было доведено до сведения Тэдди Колека, легендарного мэра Иерусалима. Колек всегда относился с вниманием к жалобам ортодоксальных жителей Иерусалима, связанным с нарушением субботы. Именно он несколько лет спустя запретил движение транспорта по субботам примерно на двадцати улицах города. На этот раз, однако, инженерная служба мэрии оценила все предлагаемые альтернативные объезды квартала Кирьят-Цанз как небезопасные. Немедленно харедим, доведя себя до истерического состояния, вышли на те участки шоссе, которые уже были введены в эксплуатацию, и принялись забрасывать камнями проезжающие машины, нанося ущерб транспортным средствам и подвергая опасности их водителей. Полиция оказалась не в состоянии действовать решительно, и тогда жители Рамота организовали свои группы сопротивления, пригрозив даже прорваться в Кирьят-Цанз на тяжелых грузовиках.

Все эти инциденты, все взаимные угрозы, запугивания и ответные действия множились, становясь более и более серьезными. Как и в случаях столкновений между религиозными и светскими гражданами в прежние времена (Гл. XX. Конфронтация с ортодоксами), конфликт перекинулся за пределы Израиля. В апреле 1981 г. примерно 9 тыс. сатмарских хасидов Нью-Йорка организовали трехчасовой митинг протеста возле консульства Израиля. Они вышли с уже знакомыми лозунгами: “Сионизм — враг еврейского народа”, “Свободу религиозным узникам”, “Нацистская Германия 1939 года — сионистский Израиль 1981 года”. Для поддержания порядка потребовалось не менее тысячи полицейских; к тому же в час пик в центре Манхэттена митингующие вызвали значительные помехи в движении транспорта. А в Иерусалиме кризис не был урегулирован до тех пор, пока Колек не согласился на новую объездную дорогу в Рамот; строительство этой дороги было сопряжено со значительными затратами и неудобствами стратегического характера, но она полностью отводила транспортный поток от “Библейского края”.

Безудержная ненависть, нередко переходящая в насилие, вышла за пределы культуркампфа. К началу 1980-х гг. атаки фундаменталистов на гражданские права израильтян уже были на грани национального конфликта. Однако гражданские ценности, по сути дела, не укоренились в общественном сознании израильтян. Сама идея прав меньшинств так и не проникла в национальное сознание. “Разве свободные люди, — задавалась вопросом Шуламит Алони, лидер партии Рац (“Права граждан”), — вели бы себя с таким безразличием, видя, как ортодоксы накинули удавку на свободу вероисповедания, свободу вступления в брак и расторжения брака, на женское равноправие?”

В своем эссе Бейн зхут ле-зхут (“Между правом и правом”) А. Б. Йегошуа прослеживает развитие этого смертоносного конфликта на протяжении всей непростой истории еврейского народа. Евреи провели две тысячи лет в вавилонском пленении не по принуждению, утверждает он, — таков был их осознанный выбор. Все объяснения, приводившиеся ими в оправдание их жизни в диаспоре, были не более чем подсознательной рационализацией[57]. Если они подавляли в себе желание вернуться, то причина заключается в междоусобной борьбе “между религиозной и национальной системой”, которая глубоко укоренилась в коллективной памяти народа, поскольку эта борьба раздирала народ еще в давние времена, на земле древнего Израиля. Евреи, в ужасе от перспективы возобновления этой “всепоглощающей и непрестанной борьбы” на Святой земле, предпочитали пребывать в изгнании. Ведь до тех пор, пока они не обладали достаточной властью, чтобы навязывать свою волю друг другу, вопрос главенства религиозной или национальной идеи можно было не рассматривать.

И только в XX в., продолжает свои рассуждения Йегошуа, евреи ощутили, что нет больше сил испытывать страдания, связанные с пребыванием в изгнании под игом враждебно настроенных чужестранцев. Когда в годы Катастрофы европейского еврейства эти муки стали невыносимыми, народ наконец сделал решающий шаг на пути к своей государственности. Но в условиях своего государства немедленно возобновилась извечная борьба между религиозными и светскими евреями.

И в самом деле, мы уже без труда представляем себе новую “войну евреев”. “Следует укреплять национальный — как противопоставляемый религиозному — компонент еврейства, и делать это необходимо ради нашего выживания”, — призывает Йегошуа. Крик души автора уже подхвачен сотнями тысяч израильтян, которые разделяют его тревогу при мысли о язвах, поразивших наше общество.

Усиление идеологического противостояния

Убедительное представление о нетерпимости и антиплюрализме ортодоксов можно получить, всесторонне изучив проявления ксенофобии, которая пышным цветом расцвела в среде израильских школьников. Это явление получило особое развитие в период, когда на посту министра образования и культуры находился Звулун Хаммер. “С пугающей быстротой распространяется ненависть к арабам и уверенность в том, что прав тот, кто силен, — говорила Ора Намир по следам своего известного доклада в кнесете в 1984 г. (Гл. XXIX. Религиозные партии называют свою цену). — Двери наших школ широко распахнуты для пропаганды шовинистических и антидемократических настроений”. Проведенное три года спустя Институтом Ван-Лира (Иерусалим) обследование показало, что примерно половина учащихся израильской средней школы положительно относились к идее ограничить гражданские права израильских арабов, включая и лишение их права голосовать на выборах в кнесет. К этому времени харедим — как, впрочем, и представители менее фундаменталистских религиозных общин — выступали с весьма активной апологией этнического шовинизма. Раввин Цви Кук, духовный отец религиозного поселенческого движения Гуш Эмуним и человек, достаточно далекий от традиций харедим, предписывал своим последователям нетерпимое отношение к арабам. “А ведь есть люди, утверждающие, что земли здесь принадлежат арабам, — говорил он саркастически, — да только все это ложь и обман”. Один из учеников раввина Цви Кука, раввин Исраэль Ариэль, возглавлявший ешиву на Западном берегу, рассуждал так: “Тора не раз говорит: “отними землю у живущих тут”, и Раши[58] объясняет смысл этих слов как “изгони их””. Раввин Элиэзер Вальденберг, известный знаток религиозного закона, говорил недвусмысленно в 1976 г.: “Язычникам запрещено жить в Иерусалиме… Если мы хотим соблюдать это [требование религиозного закона] должным образом, то нам следует изгнать всех неевреев из Иерусалима и полностью запретить их проживание здесь”. В 1988 г. раввин Исраэль Хесс, бывший раввин Университета Бар-Илан, писал: “И настанет день, когда мы будем призваны выполнить заповедь божественно предначертанной войны и уничтожить Амалека[59]” — то есть арабского врага. К 1980-м гг. ультраортодоксальные представители движения Гуш Эмуним все чаще и все убежденнее сравнивали арабов с Амалеком, имея в виду уготованную Амалеку участь быть полностью уничтоженным.

Впрочем, идея относительно того, что арабам необходимо “оказать содействие” в уходе с Западного берега, отнюдь не менее явственно прослеживалась и в идеологии крайне правых светских политиков. Наиболее четко формулировали свои принципы сторонники партии Тхия, фракции, отколовшейся в 1979 г. от Ликуда. Основатель и глава партии Тхия, д-р Юваль Неэман, не был ни фанатичным фундаменталистом, ни демагогом-расистом. Физик с мировым именем, он приобрел особую известность в начале 1960-х гг. благодаря открытию субатомной омега-минус частицы. В это же время он был научным руководителем лаборатории Израильской комиссии по атомной энергии, а впоследствии (1971–1975 гг.) президентом Тель-Авивского университета. Самый близкий политический соратник Неэма-на, Геула Коген, родившаяся в семье выходца из Йемена, получила степень магистра в Еврейском университете в Иерусалиме, и ее яростная националистическая риторика не лучшим образом оттеняла ее достойный уважения опыт борца за гражданские права и феминистки.

Получив три мандата в кнесете после выборов 1981 г., Неэман и его двое коллег по партии Тхия выступали против Кэмп-Дэвидских соглашений и мирного договора с Египтом, исходя исключительно из соображений безопасности и подчеркивая в своих программах риск возвращения Израиля к границам до 1967 г. Выступая с откровенно аннексионистских позиций, Неэман подчеркивал в 1981 г., что “мировому общественному мнению следовало бы понимать, что единственным “законным правом” арабского народа является право жить, имея статус “постоянно проживающего в стране иностранца”, в среде еврейского большинства в Израиле”. Однако ко времени проведения партийной конференции партии Тхия в 1986 г. Неэман и его коллеги пошли гораздо дальше, напрямую указывая на необходимость трансфера по меньшей мере 500 тыс. палестинских арабов в качестве обязательного условия, благодаря которому можно добиться заключения долгосрочного мира. Получив за два года до этого, причем довольно неожиданно, пять мандатов на выборах 1984 г., Тхия стала значительной силой на израильской политической сцене.

Однако же и израильские, и зарубежные наблюдатели поначалу недооценили растущее влияние партии Тхия, равно как и появление других, небольших, но еще более радикально настроенных партий — таких, как Цо-мет, возглавляемая генералом Рафаэлем Эйтаном, или Моледет во главе с генералом Рехавамом Зеэви[60]. Всеобщее внимание было приковано к значительно более сенсационному и зловещему явлению — партии Ках, основанной уроженцем США раввином Меиром Кагане[61]. Получив смиху в ешиве Бруклина, Кагане затем возглавил свою первую общину, но, будучи вскоре смещенным с этого поста, стал вести постоянную рубрику в бруклинской газете “Джуиш пресс”. В 1960-х гг., будучи журналистом, Кагане основал свою Лигу защиты евреев[62] и назвал ее “антитеррористической организацией”. Лига первоначально действовала против негритянских группировок, бесчинствовавших в нью-йоркских кварталах еврейской бедноты, а затем против советских дипломатов в США. В 1971 г., когда возникла вероятность преследования со стороны федеральных властей США по обвинению в заговоре с целью совершения насильственных действий, Кагане предусмотрительно перебрался в Израиль. Там, через два года после приезда, он основал свою воинственно настроенную партию Ках.

Название партии заимствовано у Бегина — это был девиз его подпольной организации Эцель: Рак ках! (“Только так!”); программа партии Ках, сформулированная в рамках предвыборной кампании 1981 г., предусматривала изгнание арабов из “Земли Израиля” — то есть из Государства Израиль, а также из Иудеи и Самарии. Вот отрывок из типичной речи Кагане:

Чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений относительно решительности его намерений, Кагане приступил к организации “маршей устрашения” на арабские города Израиля. Всякий раз полиция перехватывала демонстрантов, самого Кагане не раз арестовывали, и однажды он был приговорен к девяти месяцам тюремного заключения. В 1981 г. его попытка баллотироваться в кнесет потерпела неудачу, но своей цели он добился — получив всенародную известность.

И действительно, демагогические призывы Кагане очень скоро нашли отклик далеко за пределами той группы сторонников, которые поддерживали его на первых этапах, — группы, состоявшей из бедняков неевропейского происхождения и ортодоксов Западного берега, склонных брать закон в свои руки. Пользовалась популярностью и тактика его избирательной кампании 1984 г., которая превзошла даже его бесчинства 1981 г. Амнон Рубинштейн, представлявший умеренную партию Шинуй, выступая перед собравшимися избирателями в Петах-Тикве, вынужден был вступить в перепалку с желторубашечниками партии Ках и в конце концов укрыться в офисе своей партии, забаррикадировав входную дверь. В Тверии сторонники Кагане напали на Шимона Переса, и его пришлось эвакуировать с помощью полиции. Результаты выборов показали, что партия Ках получила 26 тыс. голосов — более чем достаточно для того, чтобы сам Меир Кагане прошел в кнесет. Потрясенный случившимся, президент Хаим Герцог отказался пригласить Кагане на традиционную церемонию, устраиваемую для новоизбранных членов кнесета. А в 1985 г. кнесет принял закон, лишавший права заседать в кнесете партию Ках (впрочем, и любую другую партию, чья политическая платформа основывается на провозглашении расистских лозунгов), и Лакуд вынужден был также проголосовать за этот закон — потому хотя бы, что Кагане начал уже завоевывать симпатии и его собственного электората. К этому времени мировая пресса уделяла неоправданно большое внимание партии Ках, ее бесчинствам и росту ее популярности в народе. Нельзя не отметить, что все это подавалось на страницах печати как “дошедшая до предела легитимация фанатизма в Израиле”.

Привлекая всеобщее внимание своей демагогией, возмутительными расистскими лозунгами, провокационным запугиванием толпы — что позволило ему в конечном итоге одержать свою личную победу на выборах 1984 г. — Меир Кагане, совершенно неожиданно для себя, выполнил еще одну задачу: он отвлек внимание от партии Тхая с ее пятью мандатами. Если бы профессор Юваль Неэман и его вполне благопристойные коллеги захотели сами устроить такое сопоставление двух партий в ходе избирательной кампании, они вряд ли бы добились столь эффектных результатов. Члены партии Тхая, вместе с религиозными представителями поселенческого движения Гуш Эмунам, несомненно, производили впечатление образца умеренности. Во всяком случае, на фоне “каховцев” они выглядели корректно и благовоспитанно.

Терпение диаспоры начинает иссякать

На протяжении двух десятилетий, в 1970-х и 1980-х гг., евреи диаспоры наблюдали за общественными, внешне- и внутриполитическими волнениями в Израиле со все возрастающим опасением. Особое неудовольствие “среднего еврея” вызывала фундаменталистская политика израильского раввината, не дававшая возможности реформистскому и консервативному течениям иудаизма получить равный правовой статус в Израиле. Определяя свою позицию как вопрос “идеологического принципа”, израильские раввины при этом не могли не думать о монополии на источники своих весьма существенных доходов, связанных с проведением церемоний брака, развода, похорон, а также с контролем над соблюдением кашрута. Исходя из того же “идеологического принципа”, религиозный истеблишмент Израиля на протяжении долгих лет оказывал сильнейшее давление на местные органы самоуправления, запрещая предоставлять реформистам и консерваторам помещения для любых целей, в том числе даже для совершения религиозных обрядов и организации учебного процесса. Тем не менее все это время евреи в США и других странах Запада, составлявшие большинство в общинах (то есть не принадлежавшие к ультраортодоксальному течению), в массе своей старались не делать свои критические замечания достоянием гласности — с тем чтобы не нанести ущерба репутации Израиля.

Но затем, к концу 1970-х — началу 1980-х гг., американские евреи поняли, что они больше уже не в состоянии скрывать свое чувство обиды и негодования, причем основное внимание в это время они уделяли поселенческой политике Израиля на территории Западного берега. В 1977 г. Нахум Гольдман, один из старейших лидеров сионистского движения, обратился к президенту США Джимми Картеру с просьбой воспротивиться политике агрессивной аннексии, проводимой Менахемом Бегином, поскольку Гольдман считал эту политику самоубийственной для Израиля. Беспокойство Гольдмана разделяли и другие видные деятели американского еврейства, в их числе Филипп Клучник, бывший президент Бней Брит и старейший американский еврейский деятель, и Мари Сыркин, известная американская активистка рабочего сионистского движения, писательница и издатель, чей сборник эссе “Государство евреев” (1980) стал свидетельством ее крайне негативного отношения к Бегину, “предавшему сионистскую мечту”. Злополучное вторжение в Ливан в июне 1982 г. и случившаяся потом резня в лагерях Сабра и Шатила еще больше усилили недовольство евреев диаспоры. Раввин Александр Шиндлер, лидер реформистского иудаизма и председатель Конференции президентов еврейских организаций, заявил в интервью журналу “Нью-Йоркер”, что в отношении американских евреев к Израилю “наступил определенный перелом, и теперь наша критика станет открытой и более слышной”. Так оно и произошло. Бертрам Гольд, исполнительный вице-президент Американского еврейского конгресса, задал напрямую вопрос: “Почему жертвовать на нужды высшей школы Израиля считается более важным, нежели на нужды еврейского образования в США?” Даниэль Элазар, политолог из “Тэмпл Юниверсити”, который проработал в Израиле половину своей жизни, предложил новый термин — “израилепоклонство” — для обозначения сосредоточенности американских евреев на ситуации в Израиле, а раввин Йоахим Принц, бывший президент Американского еврейского конгресса, предостерегал, что такая фиксация может привести к эрозии духовного мира американского еврейства.

Переоценка лояльности

Недовольство евреев диаспоры, накапливавшееся и порой вырывавшееся наружу на протяжении 1980-х гг., наконец привело к взрыву. Кризис наступил в ноябре 1985 г. после ареста в Вашингтоне Джонатана Джея Полларда, 31 года, еврейского гражданина США, сотрудника разведки Военно-морских сил США. Поллард вырос в семье убежденных сионистов; его нелегкое детство прошло в городке Саут-Бенд (штат Индиана), где близорукий, с очками на носу, отнюдь не атлетического сложения мальчик был постоянной жертвой издевательств со стороны своих сверстников. Он закончил Стэнфордский университет (Калифорния), учился в Университете Тафтса и затем работал в должности аналитика в системе разведки ВМС США. Занимаясь аналитическими исследованиями и имея доступ к секретным данным, Поллард стал проявлять обеспокоенность тем, что Соединенные Штаты не в полной мере выполняют свои обязательства в рамках соглашения с Израилем относительно обмена разведывательными данными (Гл. XXIX. Национальный лагерь называет свою цену). “Я видел, как постоянно растет угроза безопасности Израиля, — давал Поллард показания на суде, — и наконец пришел к выводу, что мне следует что-то сделать в этом отношении”.

Возможность “что-то сделать” возникла в мае 1985 г., когда Поллард встретился с полковником Авиэмом Селлой, военным летчиком и национальным героем Израиля, который приехал в США для распространения израильских государственных облигаций среди американских евреев. В ходе этой встречи молодой американец предложил передавать разведывательную информацию, представляющую значительный интерес для Израиля. Селла сообщил о предложении Полларда сотрудникам Лакама (Бюро научных связей), израильской спецслужбы при Министерстве обороны, занимавшейся военно-технической разведкой. Директор Лакама Рафи Эйтан, в прошлом агент Мосада, был известен тем, что в свое время возглавлял оперативную группу, осуществившую поимку в Аргентине нацистского преступника Адольфа Эйхмана; Джон Ле Карре вывел его в своем романе “Маленькая барабанщица” под именем Марти Курца. В принципе, человек с опытом Эйтана не должен был принимать предложение Полларда. У израильской разведки имелось железное правило: не вербовать американских евреев для шпионажа в США. Однако Эйтан был заинтересован в получении не столько данных американской военной разведки, сколько той информации, которой Вашингтон располагал относительно потенциала и возможностей арабских стран и Советского Союза. С самого начала Поллард так и понимал свою задачу.

На протяжении следующего года Поллард передавал информацию Селле через канцелярию атташе по вопросам науки израильского посольства в Вашингтоне. В числе передаваемых материалов были аналитические обзоры, графики, спутниковые снимки и прочие сведения о системах вооружений ближневосточного региона — включая расположение сирийских батарей зенитных управляемых ракет, иракских испытательных полигонов ядерного оружия, объектов производства и складирования химического оружия. Это были также и материалы об израильских врагах “внешнего круга” — Саудовской Аравии, Ливии, Тунисе, в том числе и сведения о местонахождении руководителей ООП в Тунисе, включая ту виллу, которую израильские самолеты в свое время уничтожили в ходе одного из бомбардировочных налетов возмездия (Гл. XXXIII. Гроза перед грозой). Вашингтон, несомненно, мог предоставить Израилю значительную часть этой информации — после соответствующей обработки, скрывающей источники информации и методы ее получения. Но, поскольку Поллард не был в состоянии провести такого рода обработку, то он — неумышленно — скомпрометировал целый ряд американских источников разведданных.

Тем временем, получив инструкции от Эйтана, полковник Селла, в лучших шпионских традициях, уговорил агента принимать деньги, от которых тот вначале отказывался. Он начал выдавать Полларду ежемесячно крупные суммы наличными; Поллард же принялся импульсивно тратить эти деньги, обедая в дорогих ресторанах, покупая драгоценности для своей жены Анны и проводя свободное время за рубежом. К осени 1985 г. поведение Полларда привлекло внимание его руководства, и за ним установили регулярное наблюдение. В конце ноября Поллард был допрошен в ФБР и отстранен от работы. Он немедленно известил своих израильских “боссов”, и практически в тот же день Селла покинул США. Как ни странно это звучит, но ни Селла, ни Эйтан не имели планов экстренной эвакуации Полларда. Когда тот позвонил израильскому атташе по вопросам науки, ему просто предложили прийти на следующий день в израильское посольство. Поллард с женой поспешно упаковали чемоданы, решив, что их назавтра оперативно переправят в Израиль, но когда чета Поллардов явилась в посольство утром 21 ноября, они были немедленно арестованы поджидавшими их агентами ФБР.

Сообщение об аресте попало в прессу через несколько часов и тут же стало сенсацией национального масштаба. Ко всему прочему, это был не первый случай шпионажа, раскрытый при Рейгане, — достаточно только вспомнить дело семейства Джона Уокера, передававшего на протяжении ряда лет Советскому Союзу секреты ВМС США из числа имевших особое значение для национальной безопасности страны. Агенты ФБР, через каналы Государственного департамента, приступили к опросу сотрудников израильского посольства. Те единодушно заявили, что не знают никакого Полларда. Аналогичный ответ был получен от премьер-министра Переса и министра обороны Рабина, которым соответствующие вопросы были заданы через посредство сотрудников посольства США в Израиле. Собственно говоря, израильские руководители вообще высказали предположение, что Поллард действовал в одиночку. Взбешенный таким ответом, государственный секретарь Шульц[63] позвонил Пересу и настоятельно потребовал полного сотрудничества израильской стороны со следствием. Перес сразу же согласился вернуть все похищенные материалы и даже позволить американским следователям проводить допросы израильских официальных лиц, замешанных в этом деле.

Тем временем, узнав, что его жена Анна тоже находится в заключении как сообщница, Джонатан Поллард принял решение сотрудничать со следствием. Взамен ему было обещано, что власти проявят снисхождение к жене и что он также может рассчитывать на более мягкий приговор. После этого Поллард раскрыл в полной мере всю степень вовлеченности Израиля в его дело. Перес же, напротив, не сдержал своих обещаний американской стороне. Участники этой операции не понесли никакого наказания; более того, Селла и Эйтан были назначены на хорошо оплачиваемые административные посты, и ни один из них не был передан для допроса группе американских следователей, специально прибывших для этого в Израиль. Не были возвращены в США и тысячи похищенных Поллардом секретных документов. Вне себя от ярости, министр обороны США Каспар Уайнбергер направил в адрес вашингтонского суда детальную секретную памятную записку, содержание которой, по всей видимости, произвело соответствующее впечатление на судью Обри Робинсона. В марте 1987 г., когда супруги Поллард были доставлены в суд для зачтения им приговора (после пятнадцати месяцев предварительного заключения), судья определил им в высшей степени строгое наказание. Джонатан Поллард был приговорен к пожизненному заключению, его жена Анна — к пяти годам тюрьмы. Приговор был отчасти даже более суровым, чем тот, что вынесли семейству Уокеров — отцу, матери и сыну, которые несколько лет снабжали Москву секретными сведениями. Поллард был направлен в федеральную тюрьму в Спрингфилде (штат Миссури), а затем переведен в Марион (штат Иллинойс) и содержался в одиночном заключении, “чтобы не подвергать его жизнь опасности со стороны соседей по камере”. Анна Поллард была осуждена за участие в заговоре с целью получения секретной информации и как “соучастница после события преступления” (то есть за недоносительство). Она также отбывала свой срок в одиночном заключении, в тюрьме города Лексингтон (штат Кентукки).

В Израиле дело Полларда расследовали две независимые правительственные комиссии, и обе опубликовали свои выводы в мае 1987 г. Обе комиссии признали, что имела место “весьма серьезная ошибка в ходе судебного разбирательства”, но, однако, по соображениям национальной безопасности детальная информация не была предана гласности. Широкая общественность при этом открыто высказывала недовольство тем, что правительство явно отворачивается от Поллардов, которые предоставили стране информацию, имеющую жизненно важное значение для национальной безопасности. В октябре 1988 г. два члена кнесета специально прибыли в Вашингтон, чтобы попытаться убедить членов Конгресса США в том, что Джонатан Поллард не занимался шпионажем против США, но их усилия не дали никаких результатов. Год шел за годом. Несмотря на серьезное желудочно-кишечное заболевание, Анна Поллард отбыла свой срок полностью и вышла на свободу только в 1990 г. Джонатан Поллард по-прежнему находился в одиночном заключении. Все его апелляции о сокращении срока заключения отвергались одна за другой.

Нанесло ли дело Полларда непоправимый ущерб американо-израильским отношениям? Опрос, проведенный Антидиффамационной лигой среди граждан США — неевреев, показал, что респонденты сочли степень ущерба незначительной. Однако это мнение не разделяли американские евреи (согласно результатам опроса, также проведенного Антидиффамационной лигой, но в рамках еврейской общины США). В массе своей евреи были поражены и обескуражены. По их мнению, дело Полларда нанесло очень серьезный вред той доброжелательной атмосфере, существовавшей в США по отношению к Израилю, для создания которой американское еврейство прилагало столько усилий на протяжении почти сорока лет. В действительности нанесенный вред оказался еще более значительным, чем можно было представить изначально. Официальные лица Министерства юстиции США, подозревая наличие в США широкой израильской шпионской сети, приступили к дознанию и с помощью детектора лжи начали проверять возможные контакты Полларда как с еврейскими организациями, так и с известными фигурами американского еврейства. Никаких инкриминирующих результатов эти проверки не дали, но со времен дела Розенбергов[64] в начале 1950-х гг. евреям в США не доводилось жить в такой атмосфере всеобщего подозрения. И вот, в то время, как израильтяне негодовали по поводу того, что их правительство “бросило Поллардов на произвол судьбы”, лидеры еврейской общины США пребывали в панике и один за другим посещали Иерусалим для проведения неотложных консультаций с израильскими официальными лицами.

Тематика и содержание этих консультаций не доводились до сведения общественности; еврейская пресса США, казалось, просто онемела от ужаса и никак не комментировала происходящее. Однако в частном порядке американские эмиссары оказывали сильнейшее давление на израильских руководителей, чтобы добиться от них заверений в том, что ничего подобного больше никогда не повторится. Ведь теперь нелегко будет убедить Вашингтон, что евреям можно доверять посты, связанные с национальной безопасностью. А как уверить своих соседей, что евреи являются истинными патриотами Америки? Какова бы ни была реакция на дело Полларда в Израиле, чувство обиды и негодования на израильтян, проявляющих столь явное безразличие к тому, как отразится это дело на американских евреях, теперь лишь усугубило опасливое подозрение американского еврейства относительно их столь любимого сионистского очага. Теперь, после четырех десятилетий эмоциональной близости, неужели Израиль окажется в конце списка приоритетов еврейской общины США? Похоже, что настал зловещий момент в истории отношений между Израилем и диаспорой.