История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005

Выборы на грани экономического краха

Объявив о своей отставке в июле 1983 г., премьер-министр Менахем Бегин вызвал изумление и растерянность в рядах своей партии — у его соратников не было общепризнанной кандидатуры на пост преемника Бегина. Когда центральный комитет партии Херут собрался для выборов нового председателя, то претендентов оказалось всего двое: Давид Леви, министр жилищного строительства, и Ицхак Шамир, министр иностранных дел. Последний был избран значительным большинством голосов и занял пост премьер-министра 15 сентября 1983 г. Избрание Шамира может объясняться тем, что между ним и Бегином существовало много общего. Шамир (Ицхак Езерницкий) родился, как и Бегин, в Польше (входившей тогда в состав Российской империи) и тоже учился на юридическом факультете Варшавского университета. Эмигрировав в 1935 г. в Палестину, он тоже вступил в Эцель, подпольную вооруженную организацию ревизионистов. Несколько лет спустя Шамир, однако, оставил Эцель, сделавшись одним из создателей ультраэкстремистской организации Лехи. Шамир и его товарищи по организации были безжалостны, совершая свои акты насилия; одним из таких актов стало убийство ооновского посредника графа Фольке Бернадота летом 1948 г. (Гл. XIII. Предложение Бернадота); властям не удалось арестовать никого из участников покушения.

В 1955 г. Шамир, с учетом его подпольного прошлого, был принят в Мосад и стал сотрудником спецподразделения, занимавшегося ликвидацией видных арабских террористов, а также немецких ученых, нанятых египетскими властями для работы над созданием ракетного оружия. Через десять лет Шамир попробовал себя в бизнесе, однако не преуспел в этом. Наконец, в 1970 г., в возрасте 56 лет, Шамир присоединился к своим бывшим товарищам по Эцель, занявшись партийной работой в партии Херут. Будучи технократом и человеком, заслуживающим всяческого доверия, Шамир быстро вырос в глазах Бегина; на протяжении следующего десятилетия он стал членом кнесета и затем спикером кнесета. В 1980 г. Бегин, в поисках замены Даяну на посту министра иностранных дел, остановил свой выбор именно на Шамире. Надо сказать, что это назначение вызвало немалое удивление, поскольку Шамир был убежденным сторонником жесткой политики и голосовал против заключения мирного договора с Египтом, причем особенно неприемлемым для него являлся пункт договора, предусматривающий отход Израиля из Синая.

Тем не менее, вопреки опасениям профессиональных дипломатов, что это назначение будет иметь пагубные последствия, Шамир вполне спокойно обосновался в министерском кресле; он демонстрировал сотрудникам добросердечные и учтивые манеры, а также был всегда готов выслушать собеседника — что представляло довольно разительный контраст с мрачноватой неприветливостью Даяна. Однако по прошествии недолгого времени он в полной мере обнаружил всю жесткость и непримиримость своей ревизионистской позиции. Подобно Бегину, он был непоколебим, когда речь шла о положении дел в Иудее и Самарии. Он поддержал идею военных действий в Ливане и получил информацию журналистов о событиях в Сабре и Шатиле, но проигнорировал это сообщение, что было отмечено в докладе комиссии Кагана. И вот теперь, принимая на себя обязанности премьер-министра в возрасте 69 лет, этот человек слабого телосложения, с усами щеточкой и обманчиво располагающей улыбкой, со всей очевидностью не проявлял ни малейшего намерения пойти хоть на какие-то уступки по таким вопросам, как обеспечение “законного права Израиля на безопасность” или хотя бы самоуправство поселенцев, берущих закон в свои руки.

Вполне возможно, что и умеренные силы в кнесете, и широкая общественность были бы готовы не обращать особого внимания на воинственный настрой Шамира, если бы он выступил с ясным планом вывода израильских войск из Ливана. Но у Шамира не было никаких планов подобного рода, и неизменность государственной позиции по этому вопросу только подрывала моральный климат в армии, обостряла движение протеста резервистов и увеличивала число отказников от призыва. Не проявил он и умения справиться с кризисом, поразившим всю экономику страны. Как уже было сказано, в 1983 г. Ликуд начал проводить популистскую политику, что вкупе с дорогостоящими программами развития поселенческой деятельности на Западном берегу и расходами на гибельную Ливанскую войну практически истощило израильские резервы твердой валюты. А в мае того же года, еще при Бегине, инфляция достигла почти 400 %, что вызвало панику на фондовой бирже Тель-Авива. В последующие месяцы, когда население изымало миллиарды шекелей из сберегательных программ с целью покупки долларов или товаров длительного пользования, израильская валюта все больше и больше обесценивалась. Сложившаяся ситуация получила название “экономического Судного дня”, поскольку это произошло ровно через десять лет после Войны Судного дня.

В конце сентября 1983 г. стали циркулировать слухи, что правительство планирует ввести новые и решительные ограничения на операции с твердой валютой, а заодно и значительно девальвировать шекель. Население немедленно бросилось распродавать имевшиеся у него банковские ценные бумаги, привязанные к доллару, степень надежности которых долгое время казалась максимальной. Вскоре, однако, выяснилось, что банки сами на протяжении ряда лет искусственно поддерживали стоимость этих бумаг. Более того, чтобы сохранить эту завышенную стоимость, банки немедленно стали ввозить доллары из своих зарубежных филиалов. Однако, когда и эти резервы оказались исчерпанными, банки в панике кинулись к правительству за помощью. Они получили эту помощь, в определенном смысле. После экстренного заседания правительства, длившегося всю ночь 10 октября, Министерство финансов объявило о принятии плана, согласно которому ограниченное количество банковских ценных бумаг было превращено в правительственные облигации, приносящие доход и привязанные к доллару, погашение которых намечалось через пять лет. Паника несколько утихла. Тем не менее к середине октября десятки тысяч израильтян распродали имевшиеся у них ценные бумаги лишь за долю их первоначальной стоимости. Население потеряло сбережения на сотни миллионов долларов. Все это, однако, не способствовало окончательному решению проблем, связанных с экономическим кризисом. На протяжении нескольких последующих недель министерство финансов было вынуждено вбросить на фондовую биржу порядка 150 миллионов долларов, чтобы поддержать ее стабильное функционирование, и девальвировать шекель еще на 23 %, чтобы поддержать стремительно растущий дефицит платежного баланса страны. Был принят и еще ряд драконовских мер, включая введение новых налогов практически на все, а также ограничение валютных расходов на зарубежные поездки. Но, несмотря на все эти чрезвычайные меры, к ноябрю 1983 г. израильские резервы твердой валюты продолжали уменьшаться, опасно приближаясь к неофициальной “красной черте”: 3 млрд долларов.

Правительство стремительно теряло поддержку народа, и Шамир ничего не мог с этим поделать — будучи не в состоянии решить экономические проблемы, не видя путей выхода из Ливанской войны, он, ко всему прочему, еще и не обладал личной харизмой, свойственной Бегину. К началу 1984 г. опросы общественного мнения свидетельствовали о желании народа сменить руководство страны. Такая возможность представилась в марте этого года, когда из коалиции вышла одна из небольших ортодоксальных партий, Тами, что позволило Израильской партии труда добиться в кнесете решения о проведении досрочных выборов, которые были назначены на 23 июля. В ходе начавшейся предвыборной кампании Шамир и другие деятели Ликуда принялись разыгрывать карту, принесшую им успех на предыдущих выборах. Они характеризовали Израильскую партию труда как лагерь ашкеназской элиты и коррупционеров, неспособных противостоять палестинцам. Перес и другие лидеры Израильской партии труда старались не атаковать Ликуд по таким “национальным” вопросам, как поселения Западного берега и арабская проблема, но сосредоточили огонь критики на неспособности правительства управлять национальной экономикой. Эта стратегия явно оправдывала себя, и за неделю до выборов опросы показывали, что Блок имеет преимущество в десять мандатов.

Когда был проведен окончательный подсчет голосов, оказалось, что Блок получил 44 мандата, а Ликуд — всего 41, то есть на пять мандатов меньше, чем в кнесете предыдущего созыва. Однако такое изменение соотношения сил не означало победы Израильской партии труда, потому что почти 100 тыс. избирателей, отказавшихся поддержать Ликуд, отдали свои голоса партиям правого направления — Тхия (пять мандатов) и Ках (один мандат). Таким образом, оба лагеря, по сути дела, застыли в положении относительного равновесия. Время шло, и по мере того, как оба лидера прилагали все усилия для формирования жизнеспособной коалиции, становилось все более очевидным, что Партия труда и на этот раз не в состоянии образовать правительство без религиозных партий, тогда как последние уже привыкли к щедрости своего предыдущего партнера, Ликуда. И тогда Шамир выступил с компромиссным предложением: сформировать правительство национального единства на широкой основе, образца 1967 г., члены которого будут, во всяком случае, занимать общую жесткую позицию по вопросу о территориях. Перес не принял этого предложения.

Однако к концу сентября даже Перес был вынужден признать необходимость компромисса. Было решено сформировать правительство на основе принципа ротации. В состав правительства входило максимальное за всю историю страны число партий, Перес получал пост премьер-министра, Шамир становился министром иностранных дел. Через двадцать пять месяцев они должны были поменяться местами. При этом Рабин, как символ воинской стабильности, получал пост министра обороны на все четыре года. Остальные портфели распределялись поровну между партиями правого и левого лагерей. Со всех точек зрения, такое правительство национального единства представляло собой странное, двуглавое образование, и, с учетом существующих ограничений, свобода действий Переса ограничивалась, по сути дела, поисками путей выхода из Ливана и из экономического кризиса. Впрочем, для большинства израильтян на тот момент не существовало более важных вещей.

Конец политики авантюризма

После многолетнего ожидания своего часа Шимон Перес в возрасте 61 года наконец-то занял пост премьер-министра. Трудно назвать другого такого израильтянина, который, не будучи формально главой правительства, оказывал бы столь значительное воздействие на самые различные аспекты общественной жизни страны. Шимон Перес (Перский) родился в Польше в 1923 г.; когда ему было одиннадцать лет, его семья приехала в Палестину, и они поселились в кибуце. Будучи учеником теоретика рабочего движения Берла Кацнельсона (Гл. VII. Рост городского населения. Борьба за рабочее единство), молодой Перес начал быстро продвигаться в партийной системе партии Мапай. В начале 1940-х гг. Перес стал членом Гаганы, а в 1948–1951 гг. — главой представительства Министерства обороны США. В 1954 г., в возрасте 32 лет, Перес получил назначение на пост генерального директора Министерства обороны.

В известном смысле первые годы работы Переса в Министерстве обороны можно назвать самым знаменательным периодом его карьеры. Именно тогда, в 1955–1956 гг., практически без чьей-либо помощи, он наладил контакты с Францией, что стало основой сотрудничества с этой страной по вопросам, связанным не только с ситуацией вокруг Суэца и Синая, но и с развитием совместной исследовательской и производственной программы, благодаря реализации которой Израиль стал не просто значимой военной, но также и ядерной державой. Начавшиеся в то же время и ставшие постоянными рабочие контакты Переса с Бен-Гурионом очень их сблизили. Когда “старый лев” ушел с поста премьер-министра в 1963 г., после чего, порвав с правящей геронтократией Израильской партии труда, основал Рафи, Перес (вместе с Даяном) присоединился к Бен-Гуриону.

В 1967 г. Перес был одним из инициаторов переговоров, завершившихся слиянием партии Мапай, Ахдут га-авода и Рафи в Изральскую партию труда, на пост заместителя генерального директора которой он был избран в 1968 г. В последующие годы Перес занимал ряд второстепенных должностей в кабинете. Когда Голда Меир подала в отставку в апреле 1974 г., именно Перес был назван в числе основных претендентов на пост председателя партии. Тогда ему не удалось занять этот пост, и он был вынужден довольствоваться портфелем министра обороны в правительстве, которое возглавил Ицхак Рабин; получил же он этот пост уже после вынужденного ухода Рабина (Гл. XXVI. Эпитафия Партии труда). Перес претендовал на пост премьер-министра — и не получил его в результате прихода к власти Ликуда во главе с М. Бегином в 1977 г.

В последующие годы, в качестве лидера оппозиции, Перес, в свойственном ему стиле, трудился не покладая рук, чтобы возродить Партию труда, погасить ее долги и перестроить ее местные отделения. Он показал себя настоящим государственным деятелем, направив усилия своей партии на поддержку Кэмп-Дэвидских соглашений и мирного договора с Египтом. Перес всегда демонстрировал интеллектуальный уровень, несвойственный политическим лидерам страны со времен Бен-Гуриона. Подобно Бен-Гуриону, он пребывал в уверенности, что будущее страны зависит от наличия квалифицированной рабочей силы и творческого использования преимуществ, предоставляемых передовыми технологиями, то есть от “научной мощи” Израиля. И вот этот убежденный технократ и прагматик занял в сентябре 1984 г. пост премьер-министра страны. Элегантный, подтянутый, прекрасно одетый человек, с крупными чертами лица и здоровым румянцем, он находился в полном расцвете сил и во всеоружии опыта.

Все его способности и возможности были крайне необходимы для того, чтобы в первую очередь положить конец изнурительной военной оккупации Ливана. Вывод войск из “ливанской трясины” начался еще в июле 1983 г., когда правительство Бегина приступило к одностороннему, хотя и частичному, отходу к реке Авали. Теперь, в январе 1985 г., Перес смог получить согласие всего кабинета на полную эвакуацию, и к концу июня была завершена заключительная стадия вывода войск. Основная часть израильской армии теперь вернулась домой, на территорию Израиля. Таким образом эта кампания, начавшаяся за три года до того и стоившая Израилю 654 человек убитыми, 3873 человек ранеными, не говоря об истраченных примерно 5 млрд долларов, была в основном завершена.

Однако потери Израиля, как людские, так и материальные, вовсе не прекратились, поскольку эвакуация была невозможна без принятия надежных мер предосторожности. В новой зоне безопасности на юге Ливана патрулирование осуществляли 1800 бойцов из так называемой “Армии Южного Ливана”, состоявшей в основном из христиан. Ее численность со временем увеличилась до 2600 человек, и в течение ряда лет они вполне удовлетворительно выполняли роль буфера, успешно препятствуя проникновению террористов на территорию Израиля. Следует отметить, что успешность их действий в немалой степени определялась наличием израильских “советников”, численностью около 200 человек, офицеров и рядовых. Сотрудничество имело и свою цену. Только в 1985–1988 гг. потери среди израильских “советников” составили 64 человека убитыми и 180 человек ранеными, потери Армии Южного Ливана были много более значительными — и это не говоря о финансовой стороне вопроса. Что касается материальных затрат, то они были связаны не только с пополнением личного состава и боевой техники; Израиль финансировал учебные заведения и медицинские учреждения ливанских христиан, а также обеспечивал трудоустройство членов их семей на севере Израиля.

Что же касается общей ситуации, то в последующие месяцы и годы она имела тенденцию к ухудшению — по мере того как палестинские террористы постоянно наращивали свои силы вдоль северной границы буферной зоны. Начиная с середины 1980-х гг. эти вооруженные группировки получали идейную поддержку и практическую помощь уже не столько от ООП, сколько непосредственно от правительства Ирана. Боевики крупнейшей из таких группировок, называющей себя “Хизбалла” (“Партия бога”), проходили подготовку в двух бывших ливанских военных лагерях, находившихся уже в руках иранского командования и расположенных в районе Баальбека, то есть в пятидесяти милях к северу от Бейрута. К концу 1980-х гг. число боевиков “Хизбаллы”, прошедших соответствующую подготовку, превысило 5 тыс. человек, и их командование подчинялось напрямую Мухаммеду Хасану Ахтари, послу Ирана в Дамаске. К этому времени боевики “Хизбаллы” продвинулись в южном направлении и стали устраивать вылазки против Армии Южного Ливана и израильских “советников”, а также подвергать ракетному обстрелу населенные пункты на севере Израиля.

Ситуация, однако, ухудшалась не только на юге Ливана. Эли Хобейка, командир фалангистов, допустивший резню в лагерях Сабра и Шатила, отказался подчиняться распоряжениям, исходящим из Бейрута, и в августе 1984 г. возглавил государственный переворот, свергнув президента Амина Жмайеля. Вскоре после этого Хобейка отправился с визитом в Дамаск и вступил в сговор с режимом Садата. Сирийцы пообещали свою помощь в прекращении конфликта в Ливане — но ценой этой помощи стал “тройственный пакт”, подписанный в декабре 1985 г. По условиям пакта, состав ливанского правительства, в нарушение сложившейся в стране традиции, теперь должен был отражать процентное соотношение этнических и религиозных групп населения, а не основываться, как прежде, на искусственно поддерживаемом балансе сил между христианами и мусульманами. Более того, этот пакт делал всю военную и внешнюю политику Ливана напрямую зависящей от воли Дамаска — иными словами, Ливан фактически оказывался во власти Сирии. И вот в феврале 1986 г. по “приглашению” нового мусульманского руководства Ливана части сирийской армии вернулись в Западный Бейрут, откуда они были изгнаны под давлением Израиля за четыре года до этого. Для Израиля это возобновление сирийской гегемонии в Ливане имело в высшей степени негативные последствия — в долгосрочной перспективе.

В обозримом же, ближайшем будущем уход Израиля из Ливана дал вполне ощутимые положительные результаты — и речь шла не только о сокращении людских и материальных потерь. Этот уход содействовал смягчению отношения к Израилю в Европе. В 1986 г. премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер[65], ярая противница Ливанской кампании, согласилась нанести официальный визит в Израиль. В том же году премьер-министр Испании Фелипе Гонсалес[66] санкционировал обмен послами между его страной и Израилем. Одновременно с этим Израиль активно восстанавливал свои позиции в Африке. Десять лет тому назад, после Войны Судного дня и последовавшей за этим целой серии разрывов дипломатических отношений, Иерусалим был вынужден ограничиваться поддержанием исключительно торговых контактов со своими бывшими африканскими друзьями. Однако в 1980-х гг., после подписания мирного договора с Египтом, у Израиля появилась возможность восстановления и расширения своих старых контактов. Первой страной, возобновившей дипломатические отношения с Израилем, стал Заир (в мае 1982 г.); этому примеру последовала в августе 1983 г. Либерия. Затем свои посольства в Израиле вновь открыли Кения (все это время сохранявшая в тайне дружественные отношения с еврейским государством), Уганда, Центральноафриканская Республика, Берег Слоновой Кости, Камерун, Того и, наконец, в 1990 г. — Эфиопия.

Следует подчеркнуть, что Эфиопия всегда имела для Израиля особое значение. Значительная протяженность береговой линии Эфиопии в Красном море обеспечивала как доступ израильских судов с грузами в другие страны Африканского континента, так и их защиту по пути в Азию от посягательств Египта и Сомали. Что же касается интересов Эфиопии, то в 1950 — 1960-х гг. император Хайле Селассие высоко ценил экономическую и военную помощь, которую Израиль оказывал его стране, защищая ее от подрывной деятельности Насера. Однако в 1973 г. даже Хайле Селассие счел необходимым разорвать дипломатические отношения с еврейским государством. По иронии судьбы вскоре после этого император и сам был свергнут с престола группой офицеров, исповедовавших марксистскую идеологию. Следующий правитель Эфиопии, президент Менгисту Хайле Мариам, также не смог полностью отказаться от контактов с Израилем. Получив сведения о готовящемся восстании в Эритрее, Менгисту и его группировка в 1976 г. тайным образом обратились к Израилю с просьбой о предоставлении им военных советников; после Ливанской войны Израиль продал Эфиопии значительное количество трофейного оружия советского производства.

Эти тайные контакты в конечном итоге оказались превыше соображений стратегического характера. В Эфиопии проживали десятки тысяч темнокожих евреев, в основном в горных районах провинции Гондар. Известные своим соседям под названием фалаша (“пришельцы”), члены этой небольшой группы предпочитали самоназвание Бета Исраэль (“дом Израиля”). Их происхождение неизвестно, хотя вполне вероятна гипотеза, что они являются эфиопами по крови, потомками тех 200–300 тыс. африканцев, которые были обращены в иудаизм в раннем Средневековье. В 1577 г. император-христианин Сарса Дангел начал беспощадную борьбу против “неверных”, и в живых из этих эфиопских евреев осталось не более 100 тыс. человек. В последующих поколениях, подвергавшиеся преследованию и продаваемые в рабство, имевшие право на владение лишь крошечным участком земли, они превратились в общину бедняков, лишенных всяческих прав ремесленников и издольщиков.

Заново открыли общину эфиопских евреев лишь в XIX в. — сначала шотландский исследователь Джеймс Брюс, а затем французский филолог еврейского происхождения Йосеф Галеви[67]. Оба они подтвердили, что ритуалы фалаша к тому времени превратились в самобытный сплав тайного иудаизма, христианства и анимистических традиций. В 1903 г. проф. Яаков Файталович[68], ученик Йосефа Галеви, отправился в Эфиопию и провел в общине Бета Исраэль полтора года, изучая их верования и обычаи; впоследствии он сделал возвращение Бета Исраэль к основному течению иудаизма целью своей жизни. Профессор Файталович, при финансовой поддержке барона Эдмона де Ротшильда, на протяжении ряда лет разрабатывал систему образования для Бета Исраэль. К 1948 г. они уже получили необходимые знания о еврейском мире и о возрождении еврейского государства, и с тех пор возвращение на родину своих “предков” стало их самой заветной мечтой.

Вряд ли это было столь же заветной мечтой израильских властей. В 1950 — 1960-х гг. на еврейское государство обрушился вал репатриантов из стран Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. В такой ситуации судьба далекой от достижений современной цивилизации темнокожей общины, чье еврейство не подтверждалось Верховным раввинатом Израиля, вряд ли представлялась столь уж важным делом. Однако свержение Хайле Селассие в 1974 г., последовавшая за этим опустошительная гражданская война, а потом голод — все это стало угрозой для физического существования Бета Исраэль. И тогда в марте 1979 г. израильское правительство, через посредство администрации президента Картера, осуществило конфиденциальный перевод денег на частный счет в швейцарском банке, принадлежавший президенту Судана Джафару Нимейри[69], после чего Ни-мейри согласился предоставить эфиопским евреям временное прибежище в Судане — с тем, чтобы оттуда они постепенно были переправлены в Израиль. Однако даже первый этап репатриации, на юг, стал для фалаша более чем серьезным испытанием. Они передвигались исключительно пешком. По дороге их подстерегали болезни, голод, грабежи, насилие. Достигнув Судана, они оказались обреченными на жалкое прозябание в лагере беженцев Ум-Ракуба. Наконец к весне 1981 г. под руководством израильтян на восточном побережье Судана, на Красном море, было сооружено некое подобие “туристической деревни”. Затем фалаша стали группами перевозить туда на грузовиках, после чего на лодках доставлять на грузовые суда. Таким образом, около 4 тыс. эфиопских евреев было доставлено в Израиль; предполагалось, что до конца года по той же схеме будет перевезено еще не менее 12 тыс. человек.

Однако осенью 1981 г. суданский президент, напуганный недавним убийством Анвара Садата, отказался от своего обещания. Еще около 22 тыс. фалаша оставались как в самой Эфиопии, так и в суданском лагере беженцев.

Впрочем, Израиль не бросил их на произвол судьбы. К концу 1983 г. Мосад разработал новую операцию, получившую кодовое название “Моше” (“Моисей”), в рамках которой остававшихся фалаша должны были доставить в Израиль транспортными самолетами. Но согласится ли на это Нимейри? И опять решающую роль сыграло правительство США. Благодаря активным посредническим усилиям вице-президента Джорджа Буша по вашингтонским каналам еще 100 млн долларов (из средств Еврейского агентства) было положено в швейцарский банк на личный счет Нимейри и нескольких его ближайших помощников. Израильтяне, в свою очередь, пообещали Нимейри, что они не дадут арабским режимам повода для негодования и доставят беженцев сначала в Европу и лишь оттуда в Израиль.

Операция “Моше” началась в ноябре 1984 г. Под покровом ночной темноты фалаша были доставлены из лагеря беженцев в аэропорт Хартума. Перевозчик, частная бельгийская авиакомпания, с которой Мосад заключил соглашение, доставляла эфиопских евреев из Хартума в Брюссель, а затем из Брюсселя в Израиль. Таким образом, с ноября 1984 г. по январь 1985 г. в Израиль было привезено около 14 тыс. фалаша. Однако в конечном итоге секрет не удалось сохранить, и, реагируя на протесты арабского мира, Нимейри снова отказался от своего обещания — на этот раз навсегда. Не менее 17 тыс. фалаша по-прежнему оставались в Эфиопии (и остаются там до сих пор), и власти Аддис-Абебы приняли все меры для того, чтобы полностью закрыть свою границу с Суданом. Операция “Моше”, хотя и осуществленная не в полной мере, тем не менее справедливо считается достижением того же порядка (пусть и меньшего масштаба), что и вошедшая в историю операция “Ковер-самолет” по доставке в Израиль йеменских евреев в 1950 г. Она стала очередным ярким подтверждением того, что миссия Государства Израиль — быть домом для пребывающих в беде и опасности евреев всего мира.

Борьба за экономическую стабилизацию

Заняв пост премьер-министра в сентябре 1984 г., Шимон Перес оказался как бы в “комнате экономических ужасов”, каждый из которых был способен напугать руководителей и более процветающих стран. За семь лет пребывания Ликуда у власти внешний долг Израиля практически удвоился — с 12,5 млрд долларов до более чем 23 млрд. Инфляция достигла 400 % годовых. Несомненно, у всего этого были и “объективные” причины. К концу 1970-х гг. цена нефти увеличилась во всем мире в двадцать раз по сравнению с началом десятилетия. Спад деловой активности на рынках сельскохозяйственной продукции негативно сказался на объеме продаж наиболее выгодных в экономическом отношении израильских фруктов и овощей зимнего урожая. Кроме того, в Общий рынок вступили Испания и Португалия, а их цитрусовые оказались более конкурентоспособными, чем израильские. Но самым тяжелым бременем для экономики Израиля были колоссальные расходы на оборону. Затраты на ведение Шестидневной войны и Войны Судного дня, затем Ливанская кампания, а также увеличение численности регулярной армии и числа резервистов, наряду с капиталовложениями в разработку новейших видов вооружений — все это увеличило военные расходы страны с 9 % ВВП в 1966 г. до 22 % к 1984 г. Собственно говоря, доля ВВП, которую Израиль был вынужден тратить на военные нужды, в четыре раза превышала соответствующие показатели у стран — членов НАТО.

Впрочем, имелись и “не столь объективные” причины, приведшие к перегреву национальной экономики. Прежде всего, следует назвать активное поощрение правительством Ликуда поселенческих программ на Западном берегу. Как уже отмечалось, эти программы обходились государственной казне в сумму порядка полутора миллиардов долларов в год, плюс еще один миллиард частных капиталовложений. Программа Давида Леви по субсидированию коммунального жилья, беспрецедентные по размаху бюджетные ассигнования на нужды религиозных институций, инициированные Звулуном Хаммером, старания Йорама Аридора по поддержанию покупательной способности шекеля — все это только ускорило процесс истощения национальных резервов твердой валюты. Более того, раны, которые нанесло экономике Израиля противоестественное сочетание империализма и популизма, лишь усугубились за счет существовавшей в стране диспропорции видов профессиональной деятельности. Так, по состоянию на середину 1970-х гг., всего 6 % рабочей силы страны было занято в сельском хозяйстве, и только 24 % — в промышленности. Все остальное трудоспособное население было занято в государственных учреждениях, системе Еврейского агентства, финансовых структурах, складском деле, системах связи, туризме. Иными словами, такие отрасли израильской экономики, как торговля, услуги, финансы, по количеству занятых там людей значительно перекрывали производственные отрасли.

К тому же производительность труда израильских работников, вне зависимости от сферы их деятельности, была ниже, чем в странах Запада. В большинстве своем они не сомневались, что Гистадрут не даст их в обиду и не допустит свойственной промышленно развитым странам практики найма и увольнения на основе исключительно производственных достижений. Еще в 1985 г. Хеврат га-овдим (“Кооперативная компания трудящихся”, орган, владевший и руководивший всеми предприятиями Гистадрута) и правительство страны по-прежнему оставались владельцами основной части промышленных предприятий Израиля. Даже в годы пребывания у власти правительства Бегина мало что было сделано для продажи в частные руки государственных компаний (Гл. XXVI. Израиль уходит вправо), притом что сочетание защитной политики правительства и Гистадрута являлось фактором, в высшей степени неблагоприятным как для обеспечения высокого уровня производительности, так и для достижения подлинной конкурентоспособности. В этом плане поучительно обратиться к истории концерна Кур, крупнейшей дочерней структуры Гистадрута. В лучшие времена на долю этого мощного конгломерата приходилось 10 % всего объема промышленного производства страны и порядка 7 % всего ВНП Израиля; однако к середине 1980-х гг. из-за неудовлетворительной управленческой политики страдающий болезненным гигантизмом концерн остался с долговыми обязательствами на сумму 1,3 млрд долларов, что привело его на грань банкротства.

В середине 1980-х гг. Израиль получил еще один урок, наглядно продемонстрировавший невозможность и далее терпеть неэффективную производственную деятельность и монополию государственного сектора. Основным торговым партнером Израиля был Общий рынок. Начиная с 1960 г. израильское правительство стремилось к тому, чтобы добиться статуса ассоциированного члена Европейского экономического сообщества (ЕЭС), этого единого экономического пространства с 320 млн потребителей. И наконец, после продолжительных переговоров, в 1975 г. Израиль получил долгожданный статус. В рамках соответствующего документа речь шла о взаимном поэтапном снижении тарифов на промышленную продукцию участников соглашения. Основная тяжесть по обеспечению конкурентоспособности продукции ложилась, естественно, на Израиль. Более того, в 1986 г. договаривающиеся стороны расширили список категорий этой продукции, имея в виду, что к 1992 г., по завершении намечавшейся экономической интеграции Европы, речь пойдет о параллельном свободном доступе дополнительных видов европейской продукции в Израиль. Однако еще до достижения намеченной даты начала сказываться тяжесть конкурентной борьбы. За период 1975–1988 гг. дефицит торгового баланса Израиля только со странами ЕЭС достиг 15 млрд долларов.

Между тем в 1985 г. переговоры о зоне свободной торговли были начаты и с США; договаривающиеся стороны согласовали взаимное снижение тарифов на значительное количество ввозимых сельскохозяйственных и промышленных товаров. Этот договор, как и предшествующие документы подобного рода, можно было назвать героическим актом доверия, демонстрируемого Израилем, поскольку рынок небольшой страны в такой ситуации подвергался серьезной угрозе, что его буквально захлестнет новая волна американских товаров. Помимо всего прочего, зависимость Израиля от США также достигла критического уровня. На протяжении четырех десятилетий американская помощь еврейскому государству составила беспрецедентную величину — 23 млрд долларов, в том числе 12,3 млрд в виде безвозвратных субсидий, а остальные 10,7 млрд — в виде долгосрочных займов. Экономика Израиля погрузилась в состояние наркотической зависимости от американской щедрости; израильские руководители постоянно отгоняли мысль о необходимости проведения структурных изменений в экономике, хотя без них и не представлялось возможным решение стоявших перед ней проблем.

Но согласятся ли израильтяне принять государственную политику строгой экономии? До прихода к власти правительства национального единства страна привыкла к автоматическому повышению заработной платы, связанному с ростом прожиточного минимума, к платежам, привязанным к инфляции, а также к привязке к доллару учетной ставки и прочих издержек. Но вот теперь Шимон Перес подтвердил свою репутацию человека, руководствующегося исключительно прагматическими соображениями. Подобно своему учителю Бен-Гуриону, Перес давно расстался с иллюзиями относительно эффективности социалистических принципов в экономике. Теперь, когда правительство осталось без денег в самом буквальном смысле этого слова, причем 37 % государственного бюджета тратилось исключительно на обслуживание иностранных долгов, премьер-министр потребовал от всех фракций, входивших в его правительство, принять политику строжайшей экономии, и все они вынуждены были с этим согласиться. После длительных переговоров, сопровождаемых буквально выкручиванием рук правительству, руководство Гистадрута также согласилось отказаться от практики автоматического повышения заработной платы. В свою очередь, Ассоциация промышленников согласилась, пусть и неохотно, принять жесткую программу контроля над ценами. И вся эта совокупность мер дала свои результаты. За период с осени 1985 г. по осень 1986 г. месячная инфляция сократилась с 35 % до 2 %. Несомненно, положительное воздействие на состояние экономики оказали также вывод войск из Ливана и сопуствующее ему сокращение оборонных расходов. Имел место и элемент везения. К 1985 г. началось падение цен на нефть на международных рынках, и на протяжении года расходы Израиля на горючее уменьшились на 600 млн долларов. А ко всему прочему, в 1985 и 1986 гг. резко сократились размеры международных процентных ставок, что также положительно сказалось на экономическом состоянии страны.

Тем временем Перес уделял постоянное внимание деятельности неэффективно функционирующих корпораций. За четыре года нахождения у власти правительства национального единства около сорока таких корпораций либо были вовсе закрыты, либо их размеры были значительно уменьшены, причем особое внимание было уделено концерну Аур. Под неустанным правительственным нажимом его убыточные структуры были либо ликвидированы, либо сокращены, причем это коснулось и высшего руководства концерна, и рядового персонала. К концу десятилетия долги концерна Кур составили относительно приемлемую сумму в 450 млн долларов. Избавившийся от избыточного веса и принявший новую стратегию деятельности, уделяющий должное внимание экономической эффективности и конкурентоспособности, концерн продолжил свою деятельность. Впрочем, не все государственные компании нуждались в столь жестких мерах. Так, авиакомпания Эль-Аль, несмотря на негативные последствия, связанные с запретом полетов по субботам (Гл. XXIX. Религиозные партии называют свою цену), смогла значительно повысить качественный уровень подготовки своего персонала, технического обслуживания, пассажиро- и грузоперевозок, и к началу 1990-х гг. сделаться практически рентабельным предприятием. Израильская судоходная компания ЦИМ (находившаяся в совместном владении государства и частной корпорации “Израиль”) вполне процветала как грузоперевозчик. К 1988 г. ЦИМ, располагавшая 80 судами, вышла на десятое место в мире по объему контейнерных перевозок, перевозя грузы на 1 млрд долларов ежегодно. Туризм, несмотря на все политические и военные проблемы ближневосточного региона, также добился неплохих результатов. Особо следует отметить Эйлат, в прошлом незначительный порт на Красном море, который к 1993 г. стал не только крупным грузовым и нефтяным терминалом, но и превратился в центр отдыха, пользующийся международной репутацией и предлагающий туристам порядка 6 тыс. гостиничных номеров, причем было закончено проектирование или уже шло строительство гостиниц на еще 5 тыс. номеров. Следует также заметить, что Аркия, внутренний израильский пассажирский авиаперевозчик, развивалась в немалой степени благодаря росту эйлатского туризма, и к 1993 г. число перевозимых компанией Аркия пассажиров превысило 1 млн человек в год.

Возрождение роли науки

Несомненно, что для обеспечения своей экономической жизнеспособности Израилю необходимо было значительно увеличить экспорт. При этом, однако, природные ресурсы страны были крайне ограниченными, и даже экспорт цитрусовых в 1970 — 1980-х гг. пострадал ввиду конкуренции со стороны таких стран Общего рынка, как Испания, Италия и Греция. Таким образом, для Израиля оставался один путь — развивать, подобно Швейцарии или Японии, такие ориентированные на экспорт отрасли промышленности, успех которых зависит от наличия высококвалифицированной рабочей силы. По счастью, в этом плане у Израиля имелись все основания для осторожного оптимизма. При всех ранах, нанесенных национальной системе образования за годы правления Ликуда, а также несмотря на “утечку мозгов” в США (Гл. XXXV. Вклад Переса в наследие Рабина—Переса), в стране имелось достаточное количество высококвалифицированных инженеров и ученых. За годы существования Израиля дипломы израильских университетов и высших технических учебных заведений получили более 80 тыс. человек. Число ученых и инженеров, занятых в различных отраслях национальной экономики, составляло порядка 10 тыс. человек. В числе последних были специалисты, прославившие Израиль пионерскими исследованиями в таких областях, как земледелие в засушливых районах, гидрология, а также использование солнечной энергии. Две трети израильских семей пользовались солнечными бойлерами. Крупнейший в мире “солнечный пруд”, приводящий в действие электростанцию мощностью в пять мегаватт, был создан на побережье Мертвого моря и стал первым сооружением в планируемой сети солнечных электростанций на всей территории Израиля.

Надо сказать, что, если и не все разделяли оптимизм Шимона Переса, объявившего 1985 год “годом технологии”, вряд ли кто-нибудь сомневался в том, насколько значимым для Израиля является наличие образованной и высококвалифицированной рабочей силы. Незадолго до того Узи Галиль предложил способ оптимального использования трудовых ресурсов страны. Инженер-электронщик и преподаватель Техниона, Галиль в 1961 г. основал в своей квартире в Хайфе, при участии восьмерых коллег-преподавателей и аспирантов Техниона, лабораторию по производству электронного оборудования. Производимое ими оборудование заинтересовало потребителей. Два года спустя Галиль ознакомил со своей деятельностью Дана Толковского[70], бывшего командующего израильскими ВВС, занимавшего тогда должность директора отдела инвестиций банка “Дисконт”. Идеи Галиля произвели на Толковского благоприятное впечатление, и он дал согласие открыть Галилю кредитную линию. Это позволило Галилю организовать небольшое предприятие — “Элрон Электронике”, которое, в свою очередь, стало функционировать как источник начальных инвестиций (по типу холдинговой компании) для других многообещающих проектов в области передовых технологий. Партнерским отношениям между “Элрон Электронике” и банком “Дисконт” было суждено революционизировать весь процесс промышленного развития в стране.

В последующие годы Галиль с Толковским изучили десятки предложений, связанных с реализацией научно-технических идей и разработок. Так, с целью рассмотрения возможности совместных исследований, проводимых врачами и инженерами, “Элрон” и банк “Дисконт” создали дочернюю компанию “Элсинт”, которая разработала модель томографического сканера (его сбытом впоследствии занималась “Дженерал Электрик” в США). Довольно скоро “Элсинт” завоевала международный авторитет в области создания устройств для получения изображений в медицине. Тем временем “Элрон”, исходная компания, созданная Галилем, продолжала формирование новых дочерних фирм. В их числе можно назвать фирму “Биотехнологии”, созданную при участии д-ра И. Каплана из Медицинской школы Тель-Авивского университета и производившую самое совершенное в мире лазерное хирургическое оборудование, и фирму “Элмар Медикал Системе”, которая осуществила переворот в области создания систем гемодиализа. Не все из созданных дочерних фирм были в равной степени экономически эффективными, и в 1985 г. “Элсинт” вынуждена была ограничить сферу своей деятельности, поскольку общая сумма взятых кредитов превысила способности фирмы погасить их. Тем не менее “Элрон” продолжала играть ведущую роль в деле сближения науки и производства в Израиле. В целом, в 1980-х гг. передовые технологии повсеместно расценивались как панацея для страны, обделенной природными ресурсами. Другие банки также последовали примеру банка “Дисконт”, и в их числе — старейший и самый крупный банк страны, Леуми.

Собственно говоря, и правительство Израиля не отказывалось от поощрения проектов, основанных на активном использовании научных достижений. Еще в 1968 г. Министерство промышленности и торговли было уполномочено компенсировать определенным, выбранным на основе проверки фирмам их бюджеты на исследования и разработки — лиру за лиру (впоследствии шекель за шекель). К 1985 г. такие компенсации получили порядка шестисот фирм. Не менее значительной была и зарубежная помощь. Ее основным источником являлся Израильско-американский двунациональный фонд развития промышленности и исследований — “Бёрд Эф”, созданный совместно правительствами США и Израиля с целью предоставления под низкий процент ссуд, предназначенных для реализации совместных проектов силами американских и израильских частных компаний. В числе американских компаний, получивших ссуды от этого фонда, можно назвать такие видные фирмы, как “Меннен Медикал”, “Контрол Дэйта”, “Нэшнл Семикондактор”, “Моторола”, “Диджитал Экуипмент”, ITT, — всех их привлекали как способности израильских исследователей, так и возможности израильских исследовательских центров, в первую очередь таких, как Технион, Институт Вейцмана, Еврейский университет в Иерусалиме, Тель-Авивский университет. Таким образом, к 1985 г. “Бёрд Эф” уже финансировал 121 совместный проект. К середине 1980-х гг. на электронику приходилось 3 % (в стоимостном выражении) всего израильского промышленного экспорта. К 1990 г. доля экспорта всех наукоемких предприятий достигла 59 % — благодаря успехам в таких областях, как использование солнечной энергии, ирригационные технологии, программное обеспечение для ЭВМ, агрохимия.

Израиль как производитель оружия

В тот же период стало очевидно, что значительным источником иностранной валюты для Израиля может стать производимое в стране оружие и военная техника. В том, что продукция израильской военной промышленности была исключительно высококачественной, нет ничего удивительного — если учитывать ту дипломатическую и военную изоляцию, в которой все это время пребывало еврейское государство. Все началось с эмбарго, наложенного Францией на поставки оружия в 1967 г., что по необходимости вызвало ускоренное развитие израильской военной программы. С тех пор эта программа приобрела статус национального приоритета. Три четверти всего объема производства приходились на две компании — Тадиран и “Израильская авиционная промышленность” (ИАП). Тадиран (принадлежавший концерну Кур и американской компании GTE) занимался производством различных систем и средств связи для военных целей, и благодаря высокому профессиональному уровню и качеству продукции сумел завоевать 17 % соответствующего мирового рынка. ИАП, созданная в начале 1950-х гг. как государственное предприятие, на начальной стадии своего существования (когда она была известна под названием Бедек) осуществляла исключительно ремонт и техническое обслуживание авиационной техники, но затем расширила сферу своей деятельности, начав заниматься сборкой и производством военных и гражданских самолетов. К 1985 г., когда общая численность ее персонала составила 25 тыс. человек, ИАП уже выпускала реактивные истребители и гражданские транспортные самолеты, морские суда, ракеты и мини-компьютеры. Еще одна частная фирма, AEL, занималась производством систем создания электронных помех и радиолокационного оповещения.

В 1981 г. на Парижской международной авиационной выставке специалисты обратили внимание на масштаб и разнообразие систем вооружений и военной техники израильского производства. Там впервые были представлены истребитель Кфир производства ИАП, гражданские самолеты Арава и “Вествинд” и радиолокационная станция наблюдения за полем боя Е1/М 2121. На выставке также демонстрировались усовершенствованная модель противокорабельной крылатой ракеты “Габриэль” с предельно малой высотой полета над водной поверхностью, которая коренным образом изменила эффективность действий израильских ВМС (Гл. XXIV. Стабилизация ситуации и контрнаступление), и тактическая система управления боем — мобильная компьютерная система, позволяющая отслеживать и корректировать оперативную информацию о ходе боевых действий. Еще одна новинка, представленная в Париже, — система ПВО корабельного базирования для прикрытия малых объектов Барак, всепогодное, многоцелевое устройство небольших размеров. Там же был продемонстрирован зенитный артиллерийский комплекс “Спайдер-11” — система, способная идентифицировать цели и осуществлять слежение за ними, а также автоматическое прицеливание и стрельбу, состоящая из шести спаренных 30-миллиметровых пушек. Кроме того, на выставке был представлен еще целый ряд средств радиоэлектронной борьбы, осуществляемой с помощью бортовой аппаратуры самолетов-постановщиков помех, а также системы противодействия, включая передатчики помех и автоматы сбрасывания дипольных отражателей, оборудование для дезориентации противника и для обнаружения целей (в их числе беспилотники, которые за год до того так хорошо проявили себя, способствовав уничтожению сирийских батарей ЗУР-6 во время войны в Ливане). Демонстрировались также боеприпасы — “умные” управляемые бомбы, ракеты, боеголовки, мины, целый набор автоматического стрелкового оружия, лазерные дальномеры, компьютерные системы для управления огнем; короче говоря, вся израильская экспозиция привела посетителей выставки в состояние полного изумления. А впереди были новые доказательства израильского научно-технического мастерства: в сентябре 1988 г. Израиль запустил свой первый спутник, Офек-1, став, таким образом, первой космической державой Ближнего Востока. Теперь у еврейского государства появилась возможность самостоятельно собирать разведывательную информацию о своих арабских соседях. Кроме того, следует сказать и о ракете-носителе, с помощью которой спутник был выведен на орбиту. Ракета Шавит, в основу разработки которой была положена хорошо зарекомендовавшая себя твердотопливная ракета “Иерихон-III”, имела, согласно оценкам специалистов, дальность полета до девятисот миль — и, таким образом, могла достигнуть столицы любого из арабских государств региона.

Однако конкурентоспособность военной промышленности Израиля зависела, в конечном итоге, от “эффекта масштаба” (когда при значительных объемах производства снижаются долговременные средние издержки на единицу продукции). В подобного рода ситуациях критически важным является наличие доступа на экспортный рынок, и Израиль смог блестяще этого добиться. К 1987 г. Израиль экспортировал оружие своего производства в почти сорок стран. На пике продаж (в 1980-х гг.) различные виды вооружений составляли порядка одной четверти всего израильского экспорта, и на предприятиях военной промышленности было занято не менее 25 % промышленной рабочей силы страны. Никакая другая израильская продукция, включая цитрусовые или промышленные алмазы, не могла сравниться с объемом продаж оружия — 1,1 млрд долларов в год (хотя в середине 1990-х гг. на первое место выйдет все же компьютерное программное обеспечение). При этом наличие у Израиля, наряду с оружием на экспорт, еще и опыта боевых действий само по себе имело большое значение, выражаемое не только в цифрах торговой прибыли. У еврейского государства стали формироваться существенно важные связи со странами третьего мира. Так, например, Сингапур, Тайвань и Южная Корея начали покупать вооружения израильского производства еще в 1960-х гг., и, таким образом, в этих странах по необходимости присутствовали израильские военно-торговые миссии — задолго до установления с ними формальных дипломатических отношений. В этих странах также весьма ценилось наличие опыта боевых действий, и потому израильтяне были приглашены для обучения агентов тайваньских спецслужб. Израильские агенты принимали активное участие и в обучении филиппинских спецслужб в 1960-х гг., во времена режима Маркоса[71]. Индонезия, будучи мусульманской страной, не возражала против присутствия в Джакарте центра Мосада; в 1979 г. индонезийские власти обратились к Израилю за посредничеством при покупке четырнадцати американских самолетов “Скайхок” и впоследствии также покупали как американские вооружения (при израильском посредничестве), так и трофейное советское оружие, захваченное Израилем в ходе военных действий с его арабскими соседями. Израильские военные советники имелись также в Таиланде и Шри-Ланке.

Как и прежде, Африка представляла собой особо значимый рынок — и для сбыта израильского оружия, и для предоставления израильских военных услуг. Даже революционный режим Менгисту в Эфиопии покупал, причем в значительных количествах, израильское стрелковое оружие (Гл. XXXII. Конец политики авантюризма). Президент Заира Жозеф Мобуту практически полностью зависел от поставок израильского оружия и присутствия израильских советников, равно как и — в немалой степени — король Марокко Хасан II. Многие страны третьего мира предпочитали покупать оружие у Израиля еще и потому, что на протяжении ряда лет израильские оружейники специализировались на модернизации старых видов вооружений, приспосабливая их к условиям и потребностям местных вооруженных сил. Немаловажным был и тот безусловный факт, что израильтяне продавали оружие, опробованное ими в бою. И наконец, израильтяне были готовы сотрудничать практически с любым режимом, который готов был протянуть им при этом руку дружбы — пусть даже и не вполне искренней. Осажденное со всех сторон еврейское государство вынуждено было сражаться за свое существование.

Одним из таких режимов была Южная Африка. Когда, по окончании Шестидневной войны, власти Франции запретили продавать Израилю запасные части для самолетов “Мираж”, Израиль вынужден был обратиться за помощью к Южной Африке — и правительство Претории пошло навстречу еврейскому государству. Анклав белого населения в африканском море, ЮАР с симпатией относилась к оказавшемуся в изоляции Израилю. Впоследствии, в 1970-х гг., обе страны упрочили свои дипломатические связи и расширили культурные контакты, а также стали активно развивать взаимовыгодную торговлю. В апреле 1976 г., когда другие страны фактически подвергли остракизму ЮАР за проводимую ее властями политику апартеида, премьер-министр ЮАР Балтазар Иоханнес Форстер[72] нанес официальный визит в Израиль, где его ожидал самый теплый прием. В дальнейшем Претория официально одобрила значительное количество двусторонних соглашений с еврейским государством, причем почти все они были так или иначе связаны с оружием. Так, Южная Африка поставляла Израилю высокопрочную сталь для его всемирно известных танков Меркава, а также для тяжелых артиллерийских орудий. Кроме того, ЮАР построила для Израиля подводную лодку новейшей модели. В свою очередь, Израиль поставлял Южной Африке виды вооружений, опробованные в боевых условиях: сторожевые катера, реактивные самолеты, противокорабельные крылатые ракеты “Габриэль”, гаубицы, оборудование для систем связи и радиолокационные станции. Таким образом, к началу 1980 г. ЮАР стала самым крупным покупателем продукции, выпускаемой военной промышленностью Израиля. Сотни южноафриканских военнослужащих принимали участие в израильских программах переподготовки и повышения квалификации. Военные моряки ЮАР участвовали в маневрах израильских ракетных катеров в территориальных водах Израиля, а израильские офицеры спецслужб обучали южноафриканских коммандос. Совместные маневры проводили и ВВС обеих стран.

Однако самым секретным и имеющим наиболее далеко идущие последствия проектом, реализованным совместно Израилем и ЮАР, стал “Проект Домсдэй”. В сентябре 1979 г. американский разведывательный спутник зафиксировал две характерные вспышки в районе острова Принца Эдуарда, примерно в полутора тысячах миль к юго-востоку от мыса Доброй Надежды. Аналитики ЦРУ заявили, что это было испытание ядерно-го оружия. И они не ошиблись. Исходная загрузочная доза топлива израильского реактора в Димоне составила 24 тонны урана, и 10 тонн из этого количества были поставлены Южной Африкой. При этом Израиль делился с ЮАР своими атомными секретами, и специалисты обеих стран занимались проведением совместных исследований. В 1977 г. израильские и южноафриканские атомщики приступили к разработке ядерной технологии, и результаты этой совместной работы были зафиксированы два года спустя на снимках, сделанных американским спутником, пролетавшим над Индийским океаном. (Американские эксперты пришли к выводу, что вес взорванного устройства не превышал двух килотонн — то есть это было устройство малой мощности, “чистое”, относимое к категории “тактических”.) Следует заметить, что в начале 1980-х гг. в Претории было аккредитовано около двухсот иностранных дипломатов, и при этом израильский дипломатический корпус был третьим по численности, уступая только представительствам США и Великобритании. Безусловно, отношения между Израилем и Южной Африкой заслуживали названия “союза”— пусть даже они так и не назывались официально.

Надо сказать, что к тому времени связи Израиля с правительствами консервативной ориентации ни для кого не были секретом. Так, военные режимы Центральной Америки, постоянно опасаясь вооруженных выступлений повстанцев левацкой ориентации, обращались к Израилю с просьбой о продаже либо трофейного советского оружия, либо оружия западного производства, отчасти устаревшего, которое израильтяне умело модернизировали и продавали по умеренным ценам. При заключении таких сделок никто не задавал никаких вопросов. Оплата осуществлялась наличными, покупатели получали, причем недорого, надежные виды вооружений, опробованные в боевых условиях, — а за отдельную плату и инструктаж по организации мероприятий, направленных на борьбу с повстанцами. В качестве характерного примера можно назвать Гватемалу. Из всех центральноамериканских хунт гватемальская была, видимо, самой реакционной. Тем не менее в конце 1970-х — начале 1980-х гг. Израиль занимал доминирующее положение на рынке оружия Гватемалы, поставляя в эту страну транспортные самолеты Арава, артиллерийские орудия и легкое стрелковое оружие и обеспечив, таким образом, практически полное перевооружение армии этой страны. Кроме того, израильские инструкторы занимались подготовкой гватемальских антиповстанческих сил. В то же время Израиль поставлял диктаторскому режиму Гондураса немалое количество устаревших и переоборудованных самолетов. Министр обороны Ариэль Шарон в 1982 г. лично посетил столицу страны Тегусигальпу во главе делегации старших офицеров Армии обороны Израиля, чтобы официально завершить эту сделку. Еще в 1973 г. Израиль подписал с Сальвадором, государством, известным своим жестоким олигархическим режимом, соглашение, предусматривающее модернизацию его ВВС. Благодаря этому Израиль в течение двух лет смог сбыть несколько десятков устаревших французских самолетов (истребители-бомбардировщики Дассо MD-450 “Ураган”, первые реактивные самолеты ВВС Франции и учебно-тренировочные реактивные самолеты “Фуга” производства 1950-х гг.), двадцать пять транспортных самолетов Арава израильского производства, а также значительное количество бомб для поражения живой силы и напалмовых бомб. Израильские офицеры также занимались подготовкой антиповстанческих частей армии Сальвадора. Следует при этом отметить, что правительство Сальвадора согласилось перевести посольство своей страны из Тель-Авива в Иерусалим.

В Южной Америке Израиль стал основным поставщиком оружия для режима Пиночета в Чили. В 1977 г., когда администрация Картера отказалась поставлять чилийским ВВС ранее обещанные управляемые ракеты “Сайдуиндер” класса “воздух—воздух” с инфракрасной головкой самонаведения, Израиль, не колеблясь, предложил чилийцам свои ракеты Шафрир, также класса “воздух—воздух”. Помимо этого, израильтяне поставляли Пиночету противотанковые ракеты, радиолокационные системы и переоборудованные транспортные самолеты “Геркулес” американского производства. Бывший сотрудник Мосада Михаэль Гарари “в частном порядке” занимался обучением чилийских секретных агентов. Сотрудничество с чилийскими военными не ограничивалось финансовыми выгодами: израильтяне попросили дать им возможность ознакомиться с французской крылатой противокорабельной ракетой “Экзосет” (которая имелась на вооружении не только в Чили, но и в ряде арабских стран), что позволило израильским специалистам изучить ее устройство и разработать соответствующие меры противодействия. Другой южноамериканской страной была Аргентина; в конце 1970-х — начале 1980-х гг. Израиль продал военному диктаторскому режиму этой страны около ста переоборудованных французских истребителей “Мираж” и 24 американских штурмовика “Скайхок”, а также ряд видов оружия израильского производства — 300 ракет класса “воздух—воздух” Шафрир, четыре ракетных катера Саар, 50 противокорабельных крылатых ракет “Габриэль” и большое количество запасных частей.

Порой Израиль пытался затушевывать свои контакты с режимами правой ориентации, ссылаясь на свои обязательства защищать интересы еврейских общин в этих странах, которые были особенно многочисленны в ЮАР, Аргентине и Чили. На деле же, однако, определяющими стимулами являлись получение твердой валюты, обеспечение жизнеспособности военной промышленности страны и установление полезных дипломатических связей. Находясь долгое время в изоляции, израильтяне привыкли к суровой действительности реальной политики и даже научились невозмутимо реагировать на неодобрение и порицания, высказываемые в Вашингтоне. Следует отметить: американцы критиковали Израиль не только за то, что он оказывал содействие режимам с сомнительной репутацией, но и за то, что он перепродавал американское оборудование, нарушая тем самым права собственности производителей. В 1980-х гг. соответствующие комиссии конгресса США регулярно обвиняли Израиль в несанкционированной передаче американских ракет класса “воздух—воздух” в Китай, противотанковых ракет в ЮАР, кассетных авиабомб в Эфиопию, бортовых радиолокационных станций и передатчиков помех в Чили.

Впрочем, такого рода поведение израильских властей имело еще одно, и немаловажное, объяснение. Израильтяне превосходно осознавали, что во многом их интересы совпадают с интересами США. В Гондурасе, Сальвадоре, Коста-Рике они, в сущности, делали то, что готовы были сделать и американцы, — иными словами, Израиль в известном смысле выполнял за США “грязную работу”. Собственно говоря, администрация Рейгана в полной мере осознала полезность использования Израиля в качестве доверенного лица. И хотя инициатива обычно исходила от Израиля, Госдепартамент США относился к этому с известным пониманием. Отмечалось даже наличие определенного элемента справедливости в том, что советское оружие, захваченное израильтянами у арабских противников, использовалось потом во всем мире для борьбы с левацкими группировками и элементами. Порой Вашингтон даже брал на себя не только материальную, но и моральную ответственность. К тому же оружие поставлялось не только находящимся у власти правым режимам — порой считалось целесообразным оказать содействие и “контрреволюционным” повстанческим движениям. В числе последних можно назвать ангольскую повстанческую группировку УНИТА[73], пользовавшуюся поддержкой ЮАР, Национальное сопротивление Мозамбика, которое в течении 16 лет вело войну против правившей в стране марксистской партии ФРЕЛИМО[74], повстанцев Чада, возглавлявшихся Хиссеном Хабре[75]. И наконец, тут следует упомянуть несколько группировок, известных под объединенным названием “контрас”, которые вели гражданскую войну против правительства Д. Ортеги[76] в Никарагуа в 1980-1990-х гг.

Иран—контрас: израильский след

В начале 1987 г. подкомиссия по делам разведки сената США, под председательством Джона Тауэра (республиканец, штат Техас), опубликовала доклад, подводивший итоги многомесячных расследований и сенатских слушаний, которые транслировались по телевидению. Первый параграф доклада гласил:

Далее доклад указывал на несомненные нарушения американского законодательства и сложившейся практики, допущенные в связи с продажей оружия режиму Хомейни[77] в Иране, а также на перевод доходов от этих сделок в пользу повстанческих группировок контрас в Никарагуа; в докладе также отмечалось и довольно неожиданное израильское участие в этой противозаконной операции.

Мало кому из американцев надо было напоминать, как в ноябре 1979 г. шиитские фундаменталисты, пришедшие к власти в Иране после свержения шаха, захватили посольство США в Тегеране и взяли в заложники весь персонал посольства. Вашингтон отреагировал на это разрывом дипломатических отношений, замораживанием иранских активов и введением эмбарго как на торговлю с Ираном, так и на продажу ему оружия, причем это эмбарго оставалось в силе и во время войны Ирана с Ираком в 1980-х гг.

Вашингтон не намеревался смягчать свою позицию и после похищения в 1985 г. в Бейруте семерых граждан США, которых затем держала в заключении “Хизбалла”, ливанская шиитская террористическая группировка, чья деятельность финансировалась и управлялась из Тегерана. И тем не менее на фоне всех этих событий генерал Роберт Макфарлейн, советник президента Рейгана по вопросам национальной безопасности, высказывал свою постоянно растущую обеспокоенность тем, что в случае близкой смерти аятоллы Хомейни (находившегося в весьма преклонном возрасте) может начаться борьба за право занять его место, которая станет поводом для советской интервенции. В июне 1985 г. по просьбе Макфарлейна группа экспертов сформулировала рекомендации относительно установления контактов с теми иранскими лидерами, для которых было характерно наличие прозападных настроений. Для повышения авторитета этих лидеров было, в частности, предложено возобновить (постепенно и с осторожностью) поставку американских вооружений в Иран. Против такого плана резко выступили министр обороны США Каспар Уайнбергер и государственный секретарь Джордж Шульц. Несмотря на это, Макфарлейн не хотел полностью отказываться от своих намерений — он знал, что на президента Рейгана оказывают сильное давление семьи заложников, требуя от него установления хотя бы каких-нибудь контактов с Тегераном.

Собственно говоря, Израиль также проявлял вполне обоснованный интерес к возобновлению своих отношений с Ираном. Еще в 1960-х гг. обе страны обменялись “торговыми миссиями”, которые фактически выполняли функции посольств. Иран удовлетворял почти половину потребностей Израиля в нефти. Авиакомпания Эль-Аль совершала регулярные рейсы по маршруту Тель-Авив—Тегеран—Тель-Авив. В 1960 — 1970-х гг. премьер-министры Бен-Гурион, Эшколь, Меир и Бегин посещали Иран и вели переговоры с иранскими лидерами, а многие видные иранские политические деятели, в свою очередь, посещали Израиль. За годы сотрудничества в Израиле прошли подготовку сотни иранских агрономов, специалистов по ирригации, гостиничных работников, техников по ремонту и обслуживанию самолетов. Целый ряд ирано-израильских корпораций осуществлял совместные проекты как в Иране, так и в странах Европы. И — что тоже было весьма существенным обстоятельством — у Израиля и Ирана имелся общий объект ненависти — сначала Насер в Египте, а впоследствии Саддам Хусейн[78] в Ираке. Израиль занимал второе место после США по размеру экспорта оружия в Иран и занимался подготовкой его вооруженных сил. В 1960-х гг. израильские военные специалисты обучали иранских коммандос, которые занимались подавлением беспорядков, устраивавшихся на юге страны шиитскими племенами; в Израиле проходили специальную подготовку агенты САВАК — тайной политической полиции шаха Мухаммеда Реза Пехлеви; израильтяне поставляли для нужд иранской армии автоматы Узи, а также запасные части для получаемых Ираном из США реактивных истребителей.

Отношения между двумя странами претерпели резкие перемены после того, как в 1979 г. в Иране был свергнут шах и установлена Исламская Республика. Прекратились все официальные контакты. Сам же Израиль, вместе с Соединенными Штатами, превратился в “большого Сатану”, и новый режим Хомейни принялся финансировать радикальные шиитские группировки в Ливане, задавая при этом направление их деятельности. Тем не менее ключевые фигуры в израильских кругах, определяющие внешнюю политику и контролирующие деятельность разведки, все еще выступали за восстановление нормальных отношений с Тегераном. Они аргументировали свою позицию следующим образом: до тех пор, пока Иран и Ирак ведут войну на взаимное уничтожение, военная помощь Ирану способствует тому, что армия Саддама Хусейна все больше и больше увязает на Восточном фронте. И их мнение оказалось решающим. Нельзя было забывать также о судьбе 90 тыс. иранских евреев. Хотя новое исламистское правительство и обещало справедливо относиться ко всем национальным меньшинствам страны, иранские евреи стремились покинуть страну как можно скорее — в основном через турецкую границу, и Тегеран пока был готов, пусть и с неохотой, отпускать их — в обмен на соответствующую компенсацию. В качестве такой компенсации рассматривались израильские поставки вооружений. В 1979–1982 гг. Израиль поставил Ирану вооружения на общую сумму 150 млн долларов — в частности, ракеты Шафрир класса “воздух—воздух” и запасные части для истребителей-бомбардировщиков “F-4” американского производства.

Одним из главных организаторов этой операции был Яаков Нимроди, израильтянин, родившийся в Иране, с 1959 г. занимавший пост заместителя военного атташе Израиля. В 1960-х гг. Нимроди сделал многое для установления военного сотрудничества между двумя странами. Впоследствии, в 1970-х гг., в качестве израильского бизнесмена и частного лица Нимроди занимался сбытом израильских технологических новинок своим многочисленным иранским партнерам. Его компаньоном был уроженец США Эл Швиммер (занимавший на протяжении многих лет ведущие должности в ИАП). После падения шаха, то есть начиная с 1979 г., Нимроди и Швиммер стали основными неправительственными поставщиками вооружений и запасных частей к военной технике в Исламскую Республику Иран. Для того чтобы расширить сферу их деятельности, правительство Исламской Республики открыло в Лондоне бюро по закупкам вооружений; Нимроди и Швиммер к тому времени также открыли свой лондонский офис. Один из иранцев, участвовавших в этих контактах, Манучер Горбанифар, как-то сообщил, что у него имеются знакомства с умеренными политиками в правительстве Хомейни, которые стремятся к нормализации отношений с США; и он предложил связаться с этими людьми. Через посредство Нимроди, Швиммера и — на последующей стадии — Давида Кимхи, генерального директора Министерства иностранных дел Израиля, предложения Горбани-фара были переданы в Вашингтон. Именно в это время, в 1985 г., советник президента США по вопросам национальной безопасности Макфарлейн выступил с инициативой относительно переоценки политики США по отношению к Ирану. И вот когда Макфарлейн не получил поддержки ни от Джорджа Шульца, ни от Каспара Уайнбергера, он решился на самостоятельные действия и направил в Израиль своего доверенного человека “для консультаций”.

Это доверенное лицо, Майкл Ледин, работавший в свое время под началом Макфарлейна в Совете национальной безопасности США, был евреем и имел хорошие связи в системе израильской разведки. Прибыв в Иерусалим в мае 1985 г., Ледин смог встретиться с премьер-министром Пересом и его советниками по вопросам разведки. Вернувшись в Вашингтон, Ледин сообщил своему руководству, что в Израиле существует консенсус: с иранскими умеренными действительно можно “войти в контакт”, и действительно, в интересах США было бы поощрить их путем поставок некоторых видов вооружений. Ледин также сообщил, что существует возможность формально обойти запрет конгресса США на продажу оружия Ирану: Израиль готов продавать необходимое оружие со своих складов — при условии, что Пентагон впоследствии восполнит ему запасы. Вскоре после этого Давид Кимхи, в качестве официального представителя Министерства иностранных дел Израиля, посетил Вашингтон для того, чтобы встретиться с Макфарлейном и самому подвести итоги переговоров. В ходе беседы Кимхи дал понять, что Иран может также пойти на освобождение заложников в Ливане, сделав это одним из условий сделки. После этого Макфарлейн предпринял попытку довести полученную информацию непосредственно до Рональда Рейгана. И вот, несмотря на возражения Шульца и Уайнбергера, президент дал свое согласие.

В августе 1985 г. Нимроди и Швиммер организовали доставку в Иран из Израиля первой партии противотанковых ракет TOW в количестве 96 штук. Перевозка была осуществлена специально зафрахтованным самолетом. Финансовые формальности взял на себя иранский посредник Горбанифар, который, за вычетом скромных комиссионных, передал вырученные деньги израильтянам, после чего Израиль восполнил свой арсенал из американских источников. К большому огорчению как американцев, так и израильтян, ни один из заложников не был освобожден. Тем не менее Макфарлейн и Кимхи решились на еще одну попытку. В середине сентября зафрахтованный самолет доставил в Иран 408 ракет TOW, и Горбанифар снова осуществил все платежные операции. Вскоре после этого в Ливане был освобожден всего лишь один заложник, преподобный Бенджамен Уайер. Осознавая степень разочарования американской стороны, Кимхи немедленно вылетел в Вашингтон, чтобы уговорить американцев продолжить поставки. Впрочем, для беспокойства не было никаких оснований. Макфарлейн, да и сам президент Рейган, не нуждались в особых уговорах. На этот раз они одобрили продажу Ирану ста зенитно-ракетных комплексов “Хок”. Груз был доставлен в конце сентября, тоже зафрахтованным самолетом. Однако иранцы, сославшись на то, что “Хок” является устаревшей системой, не дали разрешения на освобождение вообще ни одного заложника.

Официальные лица в Вашингтоне были разочарованы и готовы отказаться от совместной с Израилем операции по поставкам оружия в Иран. Одним из них был подполковник морской пехоты США Оливер Норт, сотрудник Совета национальной безопасности, который сыграл решающую роль в истории с захватом итальянского лайнера “Акилле Лауро”. В октябре 1985 г. четверо арабских террористов захватили итальянский круизный лайнер “Акилле Лауро”, шедший из египетской Александрии в израильский порт Ашдод, и убили одного из туристов, пожилого американского еврея Леона Клингхоффера. По договоренности с египетскими властями лайнер вернулся в Порт-Саид, где 400 человек, пассажиры и команда, были отпущены на берег; взамен президент Египта Хосни Мубарак заверил террористов, что им будет предоставлена возможность улететь в Тунис. Американцы упрекнули Мубарака в малодушии, но он ответил, что террористы уже покинули его страну. Однако подполковник Норт знал, что это не так. Следя за ходом событий из Вашингтона, он получил сообщение израильской разведки относительно того, что террористы еще находятся в Египте и вот-вот должны отправиться в Тунис рейсом египетских авиалиний, причем израильтяне дали детальное описание этого самолета. Получив одобрение президента Рейгана, Норт передал имевшуюся у него информацию командованию Шестого флота США; истребители палубного базирования перехватили египетский авиалайнер вскоре после взлета и вынудили его совершить посадку на Сицилии, где террористы и были схвачены.

Норт был признан героем этой операции. У него установились дружественные отношения с его израильским коллегой, Амирамом Ниром, который и передал ему столь важную разведывательную информацию. Почти ровесник Норта, имевший такое же воинское звание и к тому же докторскую степень по вопросам военно-политической стратегии, Нир некоторое время тому назад занимал должность советника премьер-министра Переса по вопросам борьбы с террором. Как и Норт, Нир придавал большое значение секретным операциям. Оба офицера решительно добивались от правительств своих стран разрешения на продолжение контактов с Ираном, и в декабре 1985 г. Норт получил санкцию Белого дома на возобновление доставки вооружений в Иран. Он даже вошел в состав группы американских агентов разведки, которые, с фальшивыми ирландскими паспортами, посетили Тегеран в мае 1986 г. Вместе с ними в Тегеране побывали генерал Макфарлейн и — что звучит еще более невероятно — Амирам Нир (оба с такими же ирландскими паспортами). Эта поездка задумывалась как решительный прорыв, в результате чего, как предполагалось, будут освобождены все американские заложники. Но и на этот раз общий результат оказался более чем скромным. Хотя в октябре 1986 г. в Иран было доставлено 500 ракет ТСГЭД иранцы санкционировали освобождение лишь троих заложников, да и то не сразу.

В ноябре 1986 г. информация об этой странной поездке просочилась в ливанскую прессу. История была немедленно подхвачена американскими СМИ. Но что еще хуже — как только начали распространяться сведения о незаконных сделках американцев и израильтян с иранцами, тут же начали циркулировать слухи о другой, не менее скандальной, операции Белого дома. Речь шла о нарушении запрета конгресса на передачу оружия или денежных средств никарагуанским контрас, которые вели гражданскую войну против левого правительства Даниэля Ортеги. Неужели израильтяне, действуя как бы по доверенности вместо американцев, тайным образом передавали контрас те деньги, которые были получены от продажи оружия Ирану?

Да, именно так оно и было. Израильтяне заключали немало самых различных сделок с правыми правительствами Центральной Америки, и в числе первых были их контакты с правившим в Никарагуа кланом Анастасио Сомосы. Коррумпированный диктаторский режим в середине 1940-х гг. содействовал контрабандному ввозу оружия, осуществлявшемуся Гаганощ в ООН Никарагуа голосовала за раздел Палестины. К 1970-м гг. Израиль поставлял президенту Сомосе практически все виды вооружений — от стрелкового оружия и до реактивных самолетов. Таким образом, когда в 1979 г. последний правитель из клана Сомосы был свергнут Сандинистской революцией, Израиль вместе с США с тревогой наблюдали, как власть в стране перешла в руки Сандинистского фронта национального освобождения, во главе которого стоял человек марксистских убеждений, Даниэль Ортега. В 1980-х гг. администрация Рейгана предпринимала осторожные попытки наладить передачу денег и оружия коалиции центристских и правых группировок, известных под названием “контрас”. Однако сенат США запретил всякие контакты с ними.

Израиль был готов к тому, чтобы заполнить этот вакуум. Еще в 1982 г. агенты ЦРУ устроили Ариэлю Шарону встречу с представителями контрас в Гондурасе, в ходе которой была достигнута договоренность о продаже им значительных партий трофейного советского оружия, захваченного израильтянами во время войны в Ливане. Доставку этого оружия осуществляли несколько десятков израильских военных советников. Когда, три года спустя, фонды контрас начали истощаться, именно Оливеру Норту пришла в голову мысль воспользоваться израильскими контактами. В январе 1986 г. этот начинающий сотрудник Совета национальной безопасности США обсудил с Амирамом Ниром возможности использования доходов от продажи вооружений Ирану для поддержки контрас. Нир отреагировал на это предложение с энтузиазмом. Такой же была, судя по всему, реакция премьер-министра Переса и министра иностранных дел Шамира, которые всегда стремились укрепить свои “стратегические” отношения с Вашингтоном. Следуя инструкциям Норта, израильтяне положили порядка 15 млн долларов на счета контрас в швейцарских банках.

Подробности относительно официальной позиции, занятой администрацией Рейгана в этом деле, так и остались неясными — несмотря на то, что дело “Иран—контрас” всесторонне рассматривалось в 1987 г. на слушаниях в сенате США. Правда, расследовавшая это дело комиссия Тауэра в своем окончательном документе резко осудила Совет национальной безопасности за то, что он нарушил запрет, наложенный конгрессом США на контакты с Ираном и никарагуанскими контрас. Вместе с тем, хотя в докладе сената действия Израиля и не подверглись прямому осуждению, там, однако, содержалось весьма едкое замечание: “Цели и интересы Израиля в этом деле не совпадали с целями и интересами США, а в чем-то и вступали с ними в конфликт”. В целом дело “Иран—контрас”, со всем его освещением в СМИ, а особенно в сочетании с показом, в течение нескольких недель, сенатских слушаний по телевидению, потрясло и привело в состояние смятения миллионы американцев — и все это вызвало замешательство тех граждан США, которые считали себя друзьями Израиля. Следует также подчеркнуть, что эта неприглядная история начала разворачиваться практически сразу же после дела Полларда. Если эти сторонники и продолжали безропотно именовать Израиль “союзником” Вашингтона, то возникало все большее и большее беспокойство относительно цены такого союза. Сколько же еще можно было испытывать терпение Америки?

Положительные последствия умеренной политики Переса

К счастью для Израиля, сохранению терпения американцев в немалой степени способствовали безусловно умиротворяющие действия Переса. Именно он все-таки вывел войска из Ливана. Его очевидная сдержанность в сфере внешней политики способствовала упрочению связей Израиля с Европейским экономическим сообществом и восстановлению дипломатических отношений с целым рядом африканских стран. Его готовность решить вопрос с Табой значительно улучшила израильско-египетские отношения. Переговоры по этому вопросу едва теплились начиная с марта 1983 г. (Гл. XXIX. Национальный лагерь называет свою цену). Предыдущее правительство Шамира отказывалось рассматривать Табу как “аутентичную” часть Синайского полуострова и всячески откладывало передачу этого дела в Международный суд в Гааге. Однако Перес был готов преодолеть это последнее препятствие на пути к нормализации египетско-израильских отношений. В январе 1986 г., сломив сопротивление сторонников жесткой позиции из Ликуда, входивших в правительство национального единства, премьер-министр добился принятия большинством голосов правительственного решения о передаче вопроса о Табе на рассмотрение международного трибунала. Затем, при посредничестве заместителя государственного секретаря США Ричарда Мерфи, израильское и египетское правительства пришли к соглашению относительно международного состава этого арбитражного суда. Стороны также согласились безотлагательно выполнить любое решение, вынесенное этим судом. В рамках такого взаимопонимания был открыт путь к дипломатической “нормализации”. В ноябре 1986 г. посол Египта вернулся в Тель-Авив после четырехлетнего отсутствия.

Впрочем, нормализация египетско-израильских отношений (а также сохранение добрых отношений с американцами, начавшими было утрачивать всякое терпение) определялась не только прогрессом переговоров о Табе, но и — в еще большей степени — решительностью намерений Переса положить конец правлению Израиля на контролируемых территориях. В прежние годы Перес, надо признать, не занимал однозначной позиции по такому непростому вопросу, как положение Палестины. Однако, став председателем Израильской партии труда, он неоднократно и ясно заявлял, и в ходе предвыборной кампании 1977 г., и впоследствии, что “наша цель — отделиться от территорий, а не пользоваться сомнительной “свободой” быть постоянными правителями другого народа”. Став премьер-министром, Перес приступил к реализации этой цели искусно и вместе с тем настойчиво. Постоянно говоря о необходимости спасения национальной экономики, он резко сократил дополнительные расходы, связанные со строительством поселений и созданием инфраструктуры Западного берега. Даже по состоянию на 1984 г. число израильтян, перебравшихся на жительство за пределы Зеленой черты (не считая Восточного Иерусалима), не превышало 50 тыс. человек. Лишь меньшинство поселенцев были убежденными членами движения Гуш Эмуним; в массе своей это были люди, откликнувшиеся на прагматические финансовые посулы Ариэля Шарона. Но сделанное посредством денег можно было, по всей видимости, и поправить также с помощью денег.

Исходя именно из таких расчетов, Перес сосредоточил свои дипломатические усилия в первую очередь на Иордании. За все годы пребывания в оппозиции Перес был одним из тех немногих израильских политических деятелей, которые никогда не упускали из виду “иорданский вариант”, то есть возможность восстановления “заслуживающего доверия и умеренного” хашимитского правления над арабским населением Западного берега. Свою задачу Перес видел в том, чтобы вовлечь короля Хусейна в серьезные переговоры без какого-либо участия ООП. Надо признать, что в 19701980-х гг. сама идея прямых переговоров с Израилем была для хашимитского монарха просто пугающей. Как минимум, это могло привести к волнениям среди сторонников Ясира Арафата на территориях, а то и в самой Иордании; в худшем же случае Хусейна могла ожидать судьба его деда, Абдаллаха (Гл. XVI. Движущие силы арабской воинственности). Однако Перес не собирался отказываться от своих намерений — особенно теперь, став премьер-министром. В начале 1985 г. на пресс-конференции во время своего визита в Рим Перес сказал, прямо и открыто: “Я готов поехать в Амман. И я не сомневаюсь, что израильтяне готовы принять Хусейна в Иерусалиме”.

Перес был достаточно опытным дипломатом, чтобы ожидать от Хусейна эффектного, в стиле Садата, прибытия в Иерусалим. Однако в предыдущие годы, когда он занимал пост министра обороны в правительстве Рабина, и потом, когда он был главой оппозиции, ему доводилось вести тайные переговоры с хашимитским монархом в неофициальной обстановке. И между ними возникло определенное чувство взаимной симпатии. Когда Перес в сентябре 1984 г. возглавил израильское правительство, Хусейн выступил с публичным заявлением, назвав нового израильского лидера “человеком прозорливым и дальновидным”, “лучом света в царстве тьмы”. Со своей стороны, Перес, не тратя зря времени, постарался довести до сведения Хусейна очевидную мысль: у него, Переса, имеется всего 25 месяцев, на протяжении которых им необходимо заключить мирный договор между двумя странами. Свои послания Перес направлял и через посла США в Израиле Томаса Пикеринга (бывшего прежде послом в Аммане), и через президента Египта Мубарака.

Далее, на протяжении 1984 г. и частично 1985 г., между Иерусалимом и Амманом начался обмен предложениями и контрпредложениями. В марте 1985 г. король Хусейн совещался, в частном порядке, с министром обороны Израиля Ицхаком Рабином в Париже; затем, в октябре того же года, Перес и Хусейн тайным образом встретились в Лондоне. Встреча прошла в сердечной обстановке. Король, однако, подчеркнул, что разработка детального мирного договора с Израилем возможна лишь в рамках международной мирной конференции. Он, Хусейн, не может пойти на заключение прямого двустороннего договора между Хашимитским Королевством и Государством Израиль, не рискуя при этом разделить судьбу покойного Садата или своего деда. ООП должна быть каким-либо образом причастна к переговорам, входя в состав объединенной делегации. Принять такое предложение короля Перес не был готов. Но он и не думал сдаваться. Позже, через посредников, премьер-министр Израиля предложил Хусейну ряд других вариантов: двусторонние переговоры, при одновременном ведении переговоров с другими арабскими государствами; региональная мирная конференция при участии Египта и Саудовской Аравии; переговоры в Каире под председательством представителя США. “Отведенное мне время для переговоров стремительно иссякает”, — предостерегал он короля. Но Хусейн оставался непреклонным.

Впрочем, не сдавался и Перес. В сотрудничестве с государственным секретарем Джорджем Шульцем был разработан солидный план “совместных полномочий”, в рамках которого Израиль и Иордания осуществляли бы совместное административное управление на Западном берегу на протяжении трехлетнего периода. На этот период полностью прекращалось строительство в еврейских поселениях. Не менее 500 тыс. акров земель, находившихся в государственной собственности, переводилось под хашимитский контроль. Над мусульманскими святынями в Иерусалиме поднимался арабский флаг — либо Хашимитского Королевства, либо, возможно, Саудовской Аравии. Все эти меры, имеющие исключительно временный характер, ни в коей мере не должны были помешать Хусейну в будущем потребовать установления своего суверенитета над большей частью Западного берега — а тем временем король, по сути дела, мог “заново установить” свое правление над сотнями тысяч палестинцев, которые пока находились под израильским правлением. К этому плану Амман, во всяком случае, проявил осторожный интерес. Более того, в январе 1986 г. — опять-таки при посредничестве Ричарда Мерфи, неутомимо курсировавшего между Иерусалимом и Амманом, — стало наблюдаться определенное сближение точек зрения по вопросам процедурного характера. Хусейн согласился на чисто символический международный формат переговоров, используемый как “зонтик” для двусторонних контактов между Израилем и Иорданией. Перес согласился на совместную делегацию Иордании и ООП — при условии, что ООП откажется от терроризма, признает Израиль и примет Резолюции Совета Безопасности ООН 242 и 338.

Предварительному обсуждению подлежало еще множество вопросов, но при этом возникало ощущение, что пропасть между Израилем и Иорданией начала сокращаться. А между тем, хотя суть предстоящих переговоров еще не была доведена до сведения широкой общественности, однако добрая воля Переса и безусловная искренность его намерений были признаны — причем не только Хусейном, Мубараком и другими посредниками арабского мира. Это признавали и американцы — Пикеринг, Мерфи, Шульц, а также Рейган, конгрессмены и, в конечном итоге, американское общественное мнение. К тому времени, как 25-месячный срок пребывания Переса на посту премьер-министра, отмеченный немалыми достижениями, подошел к концу в октябре 1986 г., он, несомненно, в максимальной степени способствовал улучшению образа “гадкого израильтянина”, сложившегося в США за годы нахождения у власти Ликуда. Несмотря на недавние события — дело Джонатана Полларда и дело “Иран—контрас”, как американское правительство, так и американский народ, в массе своей, явно склонны были считать израильские ошибки последних лет скорее оплошностями, нежели намеренными проступками. Таким образом, Вашингтон был готов не только в дальнейшем проявлять терпение, но и предоставить явно выраженные, основательные доказательства своей дружбы — в виде как щедрой экономической помощи, так и политической поддержки.