История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005

Памяти Рабина

Вечером 4 ноября 1995 г. премьер-министр Рабин выступал на митинге в защиту мира перед стотысячной толпой, заполнившей тель-авивскую площадь Царей Израиля. В половине десятого вечера, находясь в прекрасном настроении, воодушевленный тем приемом, который ему оказала аудитория (что свидетельствовало о несомненном успехе мирной политики), Рабин направился к ожидавшему автомобилю — где его подстерегал Игаль Амир, 23-летний студент юридического факультета Университета Бар-Илан и непримиримый противник территориальных уступок арабам. Дав Рабину пройти мимо, Амир трижды выстрелил премьер-министру в спину из пистолета. Раненого без промедления доставили в тель-авивскую больницу Ихилов, где ему была сделана неотложная операция; однако, несмотря на все усилия врачей, в 11 часов 10 минут премьер-министр скончался.

Убийство потрясло всю страну. Израильские СМИ неукоснительно следовали старинному изречению “о мертвых или хорошо, или ничего”. Никто не писал о Рабине как о министре обороны в правительстве национального единства Шамира, когда его называли не иначе, как “Господин Безопасность”, никто не вспоминал приказ, данный им армии во время первой интифады 1987 г.: использовать резиновые пули, а если потребуется, то и “переломать все кости” палестинским подросткам, кидающим камни в израильских солдат. В декабре 1992 г. Рабин, занимавший тогда пост премьер-министра, депортировал 415 активистов айтиизраильских действий из сектора Газа через израильско-ливанскую границу. Летом 1993 г. Рабин отдал приказ начать действия против террористов “Хизбаллы”, проникших в зону безопасности на юге Ливана, и тысячи мирных ливанских граждан вынуждены были тогда покинуть свои дома. Даже после подписания в сентябре 1993 г. “Декларации принципов” с Арафатом Рабин не торопился идти на уступки. В ответ на насильственные действия палестинцев он задержал подписание соглашения “Осло-i”, которое должно было регламентировать поэтапный отвод израильских войск с территорий. Наряду с этим он без колебаний одобрил увеличение числа стратегически важных еврейских поселений на Западном берегу.

Впрочем, не только Соединенные Штаты и ЕЭС, но даже Египет и Иордания сдержанно реагировали на все эти отсрочки и ответные удары. В июле 1994 г. члены конгресса США устроили Рабину и королю Хусейну восторженный прием, когда оба ближневосточных лидера торжественно объявили об окончании состояния войны между их странами (эта церемония описана выше). В октябре 1994 г. Рабину, Пересу и Арафату была присуждена Нобелевская премия мира. Тогда, в середине 1990-х гг., известность Рабина как борца за мир была не менее громкой, чем его слава героя Шестидневной войны 1967 г.

Рабин был премьер-министром маленькой страны, с населением менее 7 млн человек. Однако на его похороны 6 ноября 1995 г. в Иерусалим прибыли президенты, премьер-министры и особы королевской крови из Северной и Южной Америки, Азии, Африки, Австралии и — без единого исключения — всех стран Европы, в том числе президент Франции Жак Ширак[95], премьер-министр Италии Ламберто Дини[96], президент Германии Роман Герцог[97] и федеральный канцлер Гельмут Коль[98], наследник британского престола принц Чарльз и премьер-министр Великобритании Джон Мейджор[99], председатель правительства Российской Федерации В. С. Черномырдин[100]. С трогательным прощальным словом выступил президент США Билл Клинтон; память Рабина почтили король Иордании Хусейн и президент Египта Хосни Мубарак.

Ицхак Рабин был уроженцем Иерусалима. Однако его предки, равно как и большинство его соотечественников, родились в странах Европы. И вот сейчас, стоя под лучами ближневосточного солнца, были ли в состоянии все эти известные мировые лидеры и государственные деятели в полной мере разделить то чувство утраты, которая постигла народ, выживший в годы Катастрофы? Осознавали ли они, что и Европа, потерявшая полвека тому назад основную часть своего еврейского населения, и независимое еврейское государство могут стоять перед сходными альтернативами: нефтяной кризис, парализующий экономику, — или гарантированное экономическое процветание; мусульманский терроризм — или гражданский мир и безопасность; взрывоопасная неустойчивость или региональная стабильность Средиземноморья; война или мир?

Вклад Переса в наследие Рабина—Переса

Через неделю после похорон Рабина центральный комитет правящей Партии труда избрал в качестве его преемника министра иностранных дел Шимона Переса. Перес, имевший опыт пребывания на посту премьер-министра, а также министра иностранных дел и министра финансов в правительствах национального единства, чувствовал себя более уверенно, чем многие из его предшественников. Вместе с Иоси Бейлином, его бывшим заместителем в Министерстве иностранных дел, они были архитекторами мирного процесса “Осло”. Принято считать, что Перес лучше Рабина представлял себе все те выгоды, которые Израиль получал на международной арене благодаря принятию идеи палестинского самоуправления. Как бы то ни было, взгляды и позиции этих двух политических деятелей способствовали улучшению отношений Израиля не только с Советским Союзом, Индией и Китаем (Гл. XXXIV. Дипломатические успехи), но также и с рядом мусульманских стран. В октябре 1993 г., буквально месяц спустя после своего исторического рукопожатия с Арафатом в Белом доме, Рабин посетил с визитом Индонезию, страну с самым многочисленным в мире мусульманским населением, и был тепло принят президентом Сухарто, а затем его ждал не менее сердечный прием в другой мусульманской стране, Малайзии. Осенью того же года Рабин встречался в Нью-Йорке с Нельсоном Манделой[101], недавно избранным президентом ЮАР, и имел с ним продолжительную и дружественную беседу. В декабре Ватикан дал принципиальное согласие на установление дипломатических отношений с Израилем (Гл. XXXIV. Дипломатические успехи), а в марте 1994 г. Папа Римский Иоанн Павел II нанес визит в Израиль, во время которого он произнес молитву у Стены Плача в Иерусалиме.

В 1994 г. правительства Марокко, Туниса и Катара, вопреки уже терявшему силу арабскому экономическому бойкоту, позволили Израилю открыть в столицах этих стран “секции интересов”. В декабре 1994 г. Израиль принял участие в Ближневосточной экономической конференции в Касабланке, после чего в адрес ведущих израильских корпораций стали поступать запросы — из Египта, Иордании, Марокко, Алжира, Туниса и даже Ливана — относительно возможного создания совместных экономических предприятий с израильтянами и палестинцами. Подобного рода контакты затем поднялись на правительственный уровень, и последовали предложения относительно регионального сотрудничества в таких сферах, как водоснабжение, энергетика, торговля и промышленное развитие. Несколько месяцев спустя Жак Делор[102], председатель Европейской комиссии (действовавшей в рамках недавно созданного Европейского союза), выступил с заявлением, в котором указал странам — членам ЕС, что их финансовые усилия по оказанию помощи восточноевропейским странам (ранее входившим в коммунистический лагерь) в пять раз превосходят усилия ЕС, ориентированные на поддержку стран Южного Средиземноморья. Такая асимметрия, подчеркнул Делор, сопряжена со значительным риском, поскольку характерные для Северной Африки и Ближнего Востока прирост численности населения и его обнищание, равно как и коррупция, преступность, политический терроризм — все эти болезни дают метастазы безработицы, буквально выталкивающей людей в эмиграцию, в страны Европы. А столь значительный приток эмигрантов сопряжен с угрозой экономической и социальной нестабильности для целых регионов Европейского континента.

Предостережение Делора было принято во внимание. Европейский союз начал активные контакты с правительствами Южного Средиземноморья, и в ноябре 1995 г. эти контакты завершились подписанием в Барселоне европейско-средиземноморского соглашения о сотрудничестве, которое объединяло 15 стран ЕС и 12 стран Средиземноморского бассейна — от Алжира и Марокко до Египта, Сирии и Турции, включая Израиль. “Барселонский пакт” был чем-то большим, чем просто соглашение о торговле; по своей значимости он превосходил все ранее заключенные договоры о сотрудничестве между европейскими странами и их средиземноморскими “бедными родственниками”. Цель “Барселонского пакта” определялась как “создание европейско-средиземноморской зоны мира и стабильности”, и достижение этой цели отнюдь не представлялось чем-то фантастическим. Страны Пакта вскоре были вовлечены в тесные и сложные взаимоотношения в рамках многонациональных комиссий по вопросам развития сельского хозяйства, промышленности, связи и транспорта, а также борьбы с терроризмом, наркобизнесом и торговлей живым товаром.

Претворение в жизнь пунктов израильско-палестинского соглашения формально не значилось в числе целей “Барселонского пакта”; однако все европейские партнеры в полной мере осознавали его значимость. В рамках как “Осло-1”, так и “Осло-2” и Перес, и Арафат выступали с просьбой об оказании содействия возникающей палестинской структуре. ЕС, со своей стороны, был, безусловно, готов к предоставлению самой щедрой помощи. Уже 8 сентября 1993 г., то есть за пять дней до официальной церемонии подписания израильско-палестинского соглашения в Вашингтоне, Европейская комиссия предложила палестинцам пакет экономической помощи на общую сумму 600 млн долларов, с выплатой на протяжении последующих пяти лет. Еще до завершения первого года Европейская комиссия одобрила предоставление дополнительных 104 млн долларов для оказания помощи в формировании палестинской полиции. В январе 1996 г., когда Арафат решил провести первые палестинские “национальные” выборы (в ходе которых он и был надлежащим образом выбран в качестве председателя Палестинской автономии), ЕС взял на себя практически все расходы по проведению выборной кампании, а также послал 300 наблюдателей, которые содействовали проведению самой процедуры голосования.

Однако, как Перес и предвидел, именно его страна, обретя репутацию “миротворца” и заботливого “покровителя”, предпринимающего усилия по передаче полномочий палестинцам, оказалась в наибольшем выигрыше. По мере того как сходили на нет последствия арабского экономического бойкота, отменялись и существовавшие в странах Западной Европы ограничения на инвестиции в экономику еврейского государства. Для примера можно взять хотя бы Великобританию. Еще до недавнего времени, когда у власти находились консерваторы, а правительство возглавляли Маргарет Тэтчер и Джон Мейджор, жесткая политика Ицхака Шамира подвергалась резкой критике. В декабре 1987 г. и январе 1988 г. представитель Великобритании в Совете Безопасности ООН голосовал за резолюции, осуждавшие израильскую поселенческую деятельность и репрессивную политику на Западном берегу и в секторе Газа. В июне 1989 г., на заседании Совета министров ЕС, министр иностранных дел и по делам Содружества Джефри Хау также проголосовал за осуждение политики Израиля.

Однако после прихода к власти в 1992 г. правительства Рабина и последовавшего за этим прогресса в деле мира на Ближнем Востоке Великобритания смягчила свою позицию по отношению к Израилю. В марте 1995 г. свой первый официальный визит в Израиль совершил британский премьер-министр Джон Мейджор; при этом следует особо подчеркнуть, что его сопровождала группа видных представителей делового мира страны в составе 31 человека. Несколько английских корпораций (в частности, “Унилевер”, “Маркс и Спенсер”) уже приступили к рассмотрению перспектив сотрудничества с израильскими партнерами. Одна из британский компаний приобрела перспективную израильскую фирму по разработке программного обеспечения “Ланнет”. Интерес к приобретению израильских предприятий или к организации совместных проектов способствовал возрождению к жизни находившегося к тому времени в состоянии спячки англо-израильского совета по вопросам экономической деятельности при посольстве Великобритании в Тель-Авиве, и численность его персонала увеличилась до восьми человек.

При правительстве Рабина отношения между Израилем и ФРГ, и ранее бывшие достаточно хорошими, поднялись на новую высоту. В марте 1993 г., за шесть месяцев до исторического рукопожатия Рабина и Арафата, две страны создали германо-израильский совет по вопросам сотрудничества, с целью обмена информацией о достижениях в области экологических технологий; эта структура стала одним из многочисленных примеров сотрудничества между странами, установившегося за период начиная с 1960-х гг. (Гл. XIX. Улучшение отношений с Германией). В 1986 г. по инициативе Шимона Переса и Гельмута Коля был учрежден германо-израильский фонд научно-исследовательских и конструкторских разработок, с начальным капиталом в 50 млн долларов. К 1993 г. оборотный капитал Фонда достиг вдвое большей суммы, и Фонд осуществлял финансирование шестидесяти проектов в год. Кроме всего прочего, за все это время три ведущие политические партии Германии, федерация профсоюзов и восемь муниципалитетов создали совместную программу, в рамках которой финансировался приезд в ФРГ израильских делегаций для обмена опытом.

Мирный процесс Осло стал решающим фактором, который способствовал значительному увеличению немецких капиталовложений в израильскую экономику и росту числа туристов, что обеспечило значительное сокращение разрыва платежного баланса между двумя странами. В 1995 г. инвестиционная корпорация “Даймлер-Бенц” открыла в Израиле свое представительство с целью изучения инвестиционных возможностей. Концерн “Сименс”, используя для тех же целей свой израильский филиал, создал в Израиле совместное предприятие, приобретя за 30 млн долларов израильскую компьютерную фирму Ор Нет. “Фольксваген” в середине 1990-х гг. вложил 350 млн долларов в израильские “Предприятия Мертвого моря” для расширения добычи магния. В 1996 г. корпорация по производству косметических и моющих средств “Хендек” приобрела 50 % акций дочерней компании израильского конгломерата Кур. В сотрудничестве с Клаль, крупнейшей израильской инвестиционной компанией, немецкая фирма по производству оптических приборов “Шнайдер” вложила 80 млн долларов в израильские фирмы “Робоматикс” и “ЭЛОП Оптроникс”. Франкфуртский банк и израильский банк Га-Поалим открыли совместные отделения в Хайфе и Иерусалиме для обслуживания внешнеторговых операций Израиля и ФРГ.

На протяжении всего рассматриваемого периода правительство ФРГ обеспечивало официальную поддержку этим совместным начинаниям. Так, частные предприниматели страны, осуществляющие инвестиции в Израиле, получали специальные налоговые льготы. Когда в июне 1996 г. канцлер Коль совершил свой второй визит в Израиль, с ним приехали 20 видных немецких промышленников. В Израиль регулярно приезжали федеральный министр экономики и министры экономического развития отдельных земель ФРГ, которых привлекала развитая промышленность Израиля и его высококвалифицированная рабочая сила. Наряду с этим, по состоянию на 1996 г., в Израиль ежегодно приезжало более 200 тыс. немецких туристов, то есть Израиль стал для них второй по степени привлекательности (после США) неевропейской страной. Вместе с тем 125 тыс. израильских туристов ежегодно посещало ФРГ. Можно, таким образом, было утверждать, что политика исторической памяти и искупления дополняется деловой заинтересованностью, равно как и личными интересами рядовых граждан.

Сирийское наследие Рабина

Нет ничего удивительного в том, что в середине 1990-х гг. израильтяне, в массе своей, поддерживали мирный процесс Осло, даже осознавая, что его возможным результатом станет появление независимого палестинского государства. Пока не существовало проблем с обеспечением личной безопасности в районах с наибольшей плотностью еврейских поселений, большинство населения было согласно с дипломатическими усилиями Рабина. Следует, однако, подчеркнуть, что сам Рабин не расценивал соглашение с Арафатом как свою главную цель. Строго говоря, с того момента, когда он занял в 1992 г. пост премьер-министра, он считал приоритетным направлением отношения с Сирией, северным соседом Израиля. С одной стороны, Рабин испытывал к сирийцам недоверие и антипатию, поскольку все знали об убийствах израильских пленных и о том, каким пыткам подвергаются захваченные израильские военнослужащие. Премьер-министр также очень хорошо понимал, что Сирия остается основной военной угрозой у границ Израиля. Но президент Сирии Хафез Асад полностью соблюдал все условия перемирий 1967 г. и 1973 г. Рабин, со всей возможной осторожностью, начал предпринимать попытки установления с ним контактов.

В ноябре 1992 г. Рабин дал указания Итамару Рабиновичу, послу Израиля в Вашингтоне (который был специалистом по истории и политике Сирии), изучить возможности переговоров с сирийским послом в столице США Валидом Муалемом. Получив согласие из Дамаска, Муалем, в принципе, был готов приступить к начальным контактам. Однако время для этого оказалось неудачным. В декабре хамасовские террористы убили троих израильских солдат и бойца пограничной охраны в Газе. Когда Рабин отдал распоряжение о высылке 415 активистов “Хамаса” и “Исламского джихада” (Гл. XXXIV. Основа для дипломатической революции), сирийцы немедленно прекратили общение с Израилем. И только в апреле 1993 г., когда европейские и американские посредники выработали условия для возвращения палестинцев, Асад дал понять, что готов к возобновлению вашингтонских контактов. К лету сирийский президент даже выступил с новой, хотя и не вполне ясной, формулой “полный мир в обмен на полный отвод войск” — имея в виду, видимо, установление полных дипломатических и торговых контактов с Израилем в обмен на полный отход израильтян с Голанских высот.

Летом 1993 г. Рабин, о чем Асаду не было известно, занимался исключительно соглашениями Осло, что не давало ему возможности уделять внимание сирийскому вопросу. Из Дамаска тем временем не поступало никаких сведений. Однако к концу 1993 г., реагируя на личное обращение к нему президента Клинтона (и, по всей видимости, не желая остаться в одиночку вне мирного процесса), Асад снова высказал свое согласие возобновить серьезные — хотя и не прямые — контакты с Израилем. В январе 1994 г., после встречи с Клинтоном в Женеве, сирийский президент выступил с заявлением: “Мы стремимся к миру для отважных, к истинному миру, на долгие времена, который учитывал бы интересы всех сторон и права всех участников переговоров. Если у лидеров Израиля достанет мужества согласиться на такой мир, то в нашем регионе начнется новая эра безопасности, стабильности и нормальных мирных отношений между всеми народами… Мы готовы подписать такой мирный договор хоть сейчас”. Рабин, со своей стороны, также высказал согласие начать переговоры. Через вашингтонских посредников премьер-министр Израиля дал знать о своей готовности проделать долгий путь для выработки соглашения с Асадом и даже пойти на то, чтобы постепенно оставить почти все Голанские высоты и эвакуировать оттуда 12 тыс. поселенцев — в обмен на истинный мир. “Глубина отступления, — подчеркнул он, — будет соответствовать глубине мира”.

Однако переговорный процесс подстерегали трудности — одна за другой. В декабре 1994 г. старший сын Асада, Базил, которого сирийский президент готовил себе в преемники, погиб в автомобильной аварии. Через полтора месяца израильско-арабские отношения подверглись новому испытанию: еврейский поселенец расстрелял из автомата 29 палестинцев во время молитвы в мечети Хеврона (Гл. XL. Сторонники “единого и неделимого Израиля” из стран диаспоры). Тем не менее благодаря осторожному нажиму Клинтона контакты между израильским и сирийским послами в Вашингтоне продолжались на протяжении всей зимы, и вот в апреле 1995 г. Рабин выразил готовность принять текст соглашения, по всей видимости, уже одобренного Дамаском. Оставалось уточнить лишь некоторые детали. Несколько месяцев ушло на рассмотрение правительством Израиля заключительной стадии передачи полномочий палестинцам — “Осло-2”, и переговоры с Сирией возобновились в октябре. А 4 ноября Рабин погиб от пули убийцы.

В середине декабря Деннис Росс[103], сотрудник Ближневосточного отдела Госдепартамента, выбранный Клинтоном в качестве “специального уполномоченного” для ведения арабо-израильских переговоров, прибыл в Иерусалим, чтобы сообщить Шимону Пересу о ходе переговоров, которые Рабин вел с Асадом. Новый премьер-министр Израиля, как оказалось, ничего не знал о контактах с Сирией. Рабин, не доверяя Пересу (своему извечному сопернику за лидерство в Партии труда), предпочитал вести переговоры с Асадом через посредство посла Израиля в Вашингтоне Рабиновича, а также через президента Клинтона и его советников по вопросам Ближнего Востока. Еще в 1992 г. американцы — как и сирийцы — интерпретировали формулу Рабина (“Глубина отступления будет соответствовать глубине мира”) как согласие на уход с Голанских высот, пусть и не очень быстрыми темпами. Однако Рабин впоследствии настаивал на том, что эвакуация должна осуществляться на протяжении пяти лет, будучи на каждом этапе обусловленной расширением торговли с Сирией, затем установлением консульских отношений и, наконец, дипломатических отношений. Единственная уступка, на которую Рабин в конце концов пошел в апреле 1995 г. по настоянию Госсекретаря Уоррена Кристофера[104], состояла в том, что он согласился, “в принципе”, на полный уход с Голанских высот — таким образом, чтобы граница проходила по линии прекращения огня 1967 г.

Все эти детали Росс сообщил Пересу. Новый премьер-министр безо всякого восторга вынужден был согласиться с дипломатическими установками своего предшественника. Он, однако, был слишком опытным государственным деятелем, чтобы пойти на риск и лишиться непосредственной вовлеченности президента Клинтона в мирный процесс. Не без колебаний он согласился возобновить переговоры — через послов в Вашингтоне. В свою очередь, американцы, удовлетворенные тем, что мирный процесс приближается к кульминации, самым тщательным образом взялись за подготовку этих переговоров. На этот раз, в декабре 1995 г., было выбрано место, называемое Уай Плантейшн, на восточном побережье штата Мериленд. Первоначально эта плантация принадлежала Сельскохозяйственной школе Университета Мериленд, и на ее территории были расположены исследовательские учреждения, гостиницы и частные дома. В последнее время там находился престижный Центр гуманитарных наук Института Аспена. Как и Кэмп-Дэвид, Уай Плантейшн, будучи достаточно отделенным от Вашингтона, предоставлял все условия для долгих бесед. Помимо посла Рабиновича, Перес включил в состав переговорной группы Ури Савира, генерального директора Министерства иностранных дел Израиля. Сирийская переговорная группа включала посла Муалема и коллегу Савира, генерального директора Министерства иностранных дел Сирии Фарука аль-Хареха.

Переговоры продолжались, с перерывами, более десяти недель — с конца декабря 1995 г. по конец февраля 1996 г. Председательствовал Деннис Росс, но время от времени в Уай на вертолете прилетал Клинтон, чтобы придать переговорам дополнительный стимул. С самого начала израильская сторона настаивала на постепенном продвижении, вплоть до установления полномасштабных дипломатических и экономических отношений, и каждый шаг должен был соответствовать по времени очередной стадии отвода израильских войск с Голанских высот. Сирийцы возражали: ведь Израиль пошел на обмен послами с Египтом при соблюдении минимальных требований — разве такой прецедент не годится для Сирии? Некоторое время спустя сирийцы умерили свои возражения, согласившись на такие промежуточные стадии, как торговля и туризм. Со своей стороны, израильтяне уточнили, что их согласие на отход с Голанских высот означает эвакуацию армейских подразделений и поселенцев — но отнюдь не демонтаж электронных приборов обнаружения, установленных в стратегических точках Голанских высот. На это требование не собирались соглашаться сирийцы. К концу января 1996 г. переговоры в Уай явно зашли в тупик. Перес не возражал против их продолжения, и они тянулись, бесцельно и бессистемно, на протяжении еще пяти недель. Однако на Голанских высотах пока было спокойно, и Перес предпочел перенести основное внимание на другой фронт, столь же близкий к Израилю, но представлявший сиюминутную опасность.

Запоздалая игра мускулами

Получив финансовую помощь от Ирана и исламистских групп Саудовской Аравии, Муса Мухаммед Абу-Марзук, руководитель политбюро “Хамаса” в Иордании, фактически преобразовал свою террористическую группу в палестинское теневое правительство, начав предоставлять населению Западного берега и сектора Газа помощь в сфере социальных услуг, здравоохранения и образования. Сам Абу-Марзук был арестован во время поездки в США в июле 1995 г. и пока что ожидал возможной выдачи израильским властям по обвинению в терроризме. Тем временем, однако, продолжая укреплять свой социальный престиж, “Хамас” не отказывался также от более эффектных — в глазах своих сторонников — и более жестоких террористических действий. Хамасовские террористы-самоубийцы по-прежнему проникали в израильские города и устраивали взрывы, уносившие множество человеческих жизней. Следовавшие один за другим теракты, спланированные и организованные сидящем в Газе Яхьей Аяшем по кличке Инженер, превратили в кошмар жизнь даже ко многому привыкших израильтян. В январе 1996 г. Перес дал указание Шабаку (Службе безопасности) обезвредить Инженера, и вскоре тот был уничтожен (ему подложили взрывчатое устройство в мобильный телефон). Однако эта операция не только не умерила активности “Хамаса”, но, казалось, лишь побудила его к проведению дальнейших терактов. На протяжении восьми дней, в конце февраля — начале марта 1996 г., погибло 59 гражданских лиц, и еще сотни получили ранения в результате четырех терактов, осуществленных “Хамасом” и “Исламским джихадом” (Гл. XXXVII. Арафат и Шарон возвращаются на прежние позиции) в самом сердце Израиля — в Иерусалиме, Тель-Авиве, Ашкелоне и Нетании.

После такой серии терактов, совершенных против гражданского населения, Перес принял решение об ужесточении антитеррористических мер. Его политические противники в Ликуде и других партиях правой ориентации резко критиковали Израильскую партию труда за неумелое ведение переговоров с сирийцами и палестинцами. К концу зимы опросы общественного мнения свидетельствовали, что население стремительно утрачивает веру как в мирный процесс, так и в способность премьер-министра обуздать террор. Отказавшись на время от действий на сирийском направлении, Перес отреагировал на теракты путем изоляции некоторых районов Западного берега и сектора Газа — что оставило без средств к существованию по меньшей мере 60 тыс. арабов, живших на территориях и работавших в Израиле. Надо заметить, что антитеррористические меры Переса были в определенной степени поддержаны Арафатом. Недавно избранный на пост председателя Палестинской автономии, Арафат не мог не видеть, что теракты, совершаемые “Хамасом”, наносят политический ущерб Пересу, и тем самым он, Арафат, может лишиться своего самого надежного партнера в мирном процессе. Для минимизации такой опасности Арафат отдал распоряжение своим силам безопасности принять меры по обузданию хамасовцев. И вот 5 марта 1996 г. десятки весьма значительных исламистских организаций и учреждений — школы, благотворительные общества, больницы, мечети — были взяты властями Палестинской автономии под свой административный контроль. А в Газе порядка 2 тыс. активистов “Хамаса” были задержаны.

Вашингтон также прилагал усилия по сохранению мирного процесса. В марте президент Клинтон направил директора ЦРУ Джорджа Тенета на Ближний Восток, чтобы тот обсудил с руководством секретных служб Израиля и Иордании масштабы деятельности “Хамаса”. Затем Деннис Росс встретился с королем Иордании Хусейном и, ознакомив его с информацией, собранной Тенетом, обратился к хашимитскому монарху с просьбой о сотрудничестве в деле изоляции руководителей боевиков. В то же время Клинтон, чтобы продемонстрировать свою поддержку мирному процессу и лично Пересу, убедил Мубарака выступить в качестве соучредителя саммита “миротворцев”. Саммит прошел 13 марта в Шарм-аш-Шейхе, и в его работе приняли участие президент России Ельцин[105], президент Франции Ширак, премьер-министр Великобритании Мейджор, канцлер ФРГ Коль, президенты, короли и эмиры стран Северной Африки и государств Персидского залива (в том числе и министр иностранных дел Саудовской Аравии Сауд); все присутствующие осудили терроризм и выразили свою безусловную поддержку израильско-палестинскому мирному процессу. По пути домой Клинтон сделал остановку в Тель-Авиве, где он, в частности, выступил перед большой аудиторией учащихся старших классов и подчеркнул, что он “всей душой” поддерживает мирный процесс. Возможно, все эти дипломатические усилия оказали сдерживающее влияние на хамасовских боевиков, поскольку теракты в Израиле на какое-то время прекратились.

Однако возникла другая угроза израильской безопасности. Речь идет о событиях в двадцатимильной “зоне безопасности” на юге Ливана; дислоцированные там израильские части и армия Южного Ливана подверглись атакам со стороны “Хизбаллы” и “Исламского джихада”. Финансирование, вооружение, а также военная подготовка этих двух террористических группировок осуществлялись под полуофициальным покровительством иранского правительства. В конце марта и в апреле 1996 г. они усилили ракетный обстрел не только южно-ливанской “зоны безопасности”, но также и севера Израиля. Официальные обращения Израиля к правительству Ливана с требованием взять под контроль ситуацию на своей южной границе не дали никаких результатов. Шестого апреля боевики обстреляли ракетами “Кассам” населенные пункты на севере Израиля; 36 человек было ранено, и несколько тысяч семей вынуждены были укрываться в бомбоубежищах.

Для Шимона Переса последние действия боевиков стали очень серьезным вызовом. Это была угроза не только жизни и безопасности израильтян, но также и политическому будущему премьер-министра. Биньямин Нетаниягу, недавно избранный председатель партии Ликуд (Гл. XXXV. Процесс “Анти-Осло”), обвинял Переса в том, что он “распродает” Эрец-Исраэль Арафату и арабским террористам. Для премьер-министра стало жизненно важным заручиться доверием народа и доказать, что он в состоянии обеспечить безопасность страны, причем в степени не меньшей, чем покойный Рабин. И вот, обсудив ситуацию с руководством Генерального штаба, Перес принял решение нанести сокрушительный удар по базам боевиков в Южном Ливане. Эта операция получила название “Гроздья гнева”; 11 апреля 1996 г. Израиль начал артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки объектов на юге Ливана, в районе Бейрута и в долине Бекаа.

На первых порах боевики “Хизбаллы” и “Исламского джихада”, имевшие на вооружении достаточное количество ракет, как самодельных, так и иранского производства, оказались в состоянии наносить довольно болезненные ответные удары, и жители израильского севера были вынуждены на протяжении 16 дней укрываться в бомбоубежищах. Однако затем стало сказываться превосходство огневой мощи израильской армии. В ходе обстрелов и бомбардировок погибали также и мирные жители Ливана, и вот 18 апреля произошла катастрофа. В результате трагической ошибки израильских артиллеристов под обстрел попал охранявшийся силами ООН анклав неподалеку от города Кана, где нашли убежище сотни ливанских граждан и палестинских беженцев. Погибло 102 человека, в основном женщины и дети. Узнав о случившемся, Перес выразил свое глубокое сожаление.

Два дня спустя, видя, что военные действия грозят серьезными дипломатическими последствиями, президент Клинтон направил на Ближний Восток Госсекретаря Кристофера, с тем чтобы тот начал переговоры о прекращении огня. Хотя Кристофер и приложил определенные усилия, перелетая из Иерусалима в Бейрут, а потом в Дамаск, все же реальных результатов удалось достигнуть французским дипломатам. В первый же день операции “Гроздья гнева” премьер-министр Ливана Рафик Харири[106], весьма обеспокоенный происходящим, обратился к президенту Франции Шираку с просьбой направить в Бейрут министра иностранных дел Франции Эрве де Шаретта. Шаретт предложил формулу, оказавшуюся приемлемой для конфликтующих сторон. Израиль и шиитские террористические организации приняли на себя взаимные обязательства не подвергать обстрелу мирные цели. Объединенный комитет израильских, ливанских и сирийских представителей, при участии американских и французских наблюдателей, собрался в Накуре, неподалеку от израильско-ливанской границы, чтобы проконтролировать соблюдение намеченного на 27 апреля прекращения огня. Прекращение огня вступило в силу и не было нарушено.

Однако сторонам конфликта пришлось заплатить высокую цену. Число мирных жителей, погибших в Ливане, составило 154 человека, при 350 раненых. Израиль подвергся резкой критике — и в ООН, и вне рамок этой организации, особенно в европейских СМИ. Операция “Гроздья гнева” сказалась также и на внутриполитическом фронте. Израильские арабы, глубоко потрясенные случившимся в Кане, решили бойкотировать предстоящие выборы, а от потери арабских голосов пострадали Перес и возглавляемая им коалиция (Гл. XXXV. Процесс “Анти-Осло”) — но не только. Политические последствия операции “Гроздья гнева” сказались на положении всего еврейского населения Израиля.

Процесс “Анти-Осло”

До трагических апрельских событий в Ливане политика Переса — как внутренняя, так и внешняя — считалась вполне успешной. Израильская экономика оставалась на подъеме. В 1996 г. по темпам прироста ВВП (7 %) Израиль занимал ведущее положение среди промышленно развитых стран, и зарубежные инвесторы проявляли значительный интерес к сотрудничеству с еврейским государством (Гл. XXXV. Вклад Переса в наследие Рабина—Переса). Однако резкое увеличение числа терактов в крупных городах страны и недостаточно продуманная (чтобы не сказать опрометчивая) операция “Гроздья гнева”, эта сомнительная с политической точки зрения инициатива премьер-министра, — все это привело к подрыву общественного доверия, которым пользовалась возглавлявшаяся Израильской партией труда коалиция. К этому надо добавить и охватившую израильское общество тревогу относительно намерения Переса поднять вопрос о возвращении Голанских высот Сирии (в 1996 г. на тысячах балконов израильских домов были вывешены плакаты со словами “Народ — за Голаны!”).

В начале февраля 1996 г., надеясь, что народ помнит, благодаря кому было достигнуто соглашение “Осло”, и не забудет убийства Рабина, Перес принял решение перенести дату выборов с середины октября на 29 мая. Как оказалось, премьер-министр уже запоздал с этим решением. Сдвиг общественного мнения не в пользу Израильской партии труда оказался необратимым. И это было предопределено в 1993 г. на первичных выборах Ликуда, когда вместо стареющего Ицхака Шамира на пост председателя партии был избран человек новый и харизматический — сорокачетырехлетний Биньямин Нетаниягу[107].

Выбор уроженца Тель-Авива Нетаниягу символизировал возвращение к ревизионистскому сионизму и означал победу сторонников твердой линии. Взгляды и суждения нового председателя Ликуда были скорее унаследованными, чем благоприобретенными. Его отец, Бен-Цион Нетаниягу, родился в Варшаве; он был политическим советником Владимира (Зеэва) Жаботинского и редактором ежедневной газеты ревизионистов-сионистов Га-Ярден, Историк по образованию, Бен-Цион Нетаниягу не смог получить постоянную штатную должность преподавателя в Еврейском университете и в конечном итоге перебрался в США, где на протяжении многих лет преподавал в различных университетах: в Корнеллском университете (1971–1978 гг.); Университете Филадельфии (1962–1967 гг.); Университете Денвера (1968–1971 гг.). Научные труды Бен-Циона Нетаниягу являлись своеобразным контрапунктом идеологических воззрений автора, отражая его видение евреев как извечных изгнанников в этом безысходно враждебном мире, находящих свое истинное спасение во вновь обретенной и неделимой Эрец-Исраэль.

Получив среднее образование в США, Биньямин Нетаниягу, его старший брат Йонатан и младший брат Идо вернулись в Израиль, где все они прошли воинскую службу в подразделении специального назначения при Генеральном штабе Армии обороны Израиля. Биньямин, дослужившийся до звания капитана, принимал участие в атаке на Бейрутский международный аэропорт в 1968 г. и в освобождении захваченного террористами самолета бельгийской авиакомпании “Сабена” в аэропорту Лод в 1972 г. Легендарный Йонатан был единственным израильским спецназовцем, погибшим в ходе операции “Энтеббе” в июле 1976 г. В его память семья Нетаниягу основала “Институт Йонатана”, целью которого являлось привлечение общественного мнения к проблемам террора. Биньямин, средний брат, вернулся в США и учился в Массачусетском технологическом институте, получив степени бакалавра и магистра. Некоторое время (в конце 1970-х—начале 1980-х гг.) он занимался бизнесом, а затем обратился к политической деятельности в качестве члена Ликуда и вскоре вошел в круг людей, близких к Моше Аренсу, министру иностранных дел в правительстве Шамира. В 1982 г. Аренс назначил Нетаниягу на должность израильского посланника в США, а через два года он занял пост постоянного представителя Израиля в ООН. Находясь на этом посту, молодой дипломат выступал в качестве эксперта по проблемам международного терроризма, в том числе и в различных телевизионных программах, где он пользовался успехом благодаря своему красноречию и располагающей внешности.

В 1988 г. Биньямин Нетаниягу вернулся в Израиль. Получив место в списке кандидатов от Ликуда, он в том же году стал депутатом кнесета и был назначен на пост заместителя министра иностранных дел в правительстве Шамира. В этом качестве он пользовался большой популярностью у израильских СМИ. В 1993 г., то есть год спустя после политического поражения Шамира, динамичный, хорошо смотрящийся на телеэкранах Нетаниягу на первичных выборах Ликуда был избран председателем партии и энергично приступил к исполнению своих обязанностей. Вскоре после своего избрания он опубликовал книгу “Место под солнцем”, в которой, следуя семейной традиции, доказывал право еврейского народа на всю территорию Земли Израиля. Согласно мнению Нетаниягу (равно как и его отца), отнюдь не евреи незаконно захватили эту землю у арабов, но наоборот — арабы отняли ее у евреев. Весь мир проявляет враждебность к Государству Израиль, и основной причиной этой ненависти является антисемитизм. ООП является смертельным врагом Израиля. Израиль для обеспечения своей безопасности вынужден сохранять контроль над всей территорией к западу от реки Иордан.

Выступая с этими и аналогичными провоцирующими утверждениями, Нетаниягу, по сути дела, опровергал самую суть сформулированной в Осло Декларации принципов, которая была подписана вскоре после выхода его книги в свет. Фактически молодой дипломат и политик, не колеблясь, уподоблял весь процесс “Осло” предательству национальных интересов. Тем не менее в качестве вновь избранного главы оппозиционного Ликуда (и отчетливо представляя себе умонастроение широкой общественности) Нетаниягу, хотя и с видимой неохотой, все-таки признавал необходимость соблюдения Израилем ранее подписанных международных соглашений. При этом он, однако, оговаривался, что намерен отложить их исполнение. Такая позиция нового лидера Ликуда неизменно приносила ему на протяжении конца зимы и весны 1996 г. все более широкую поддержку — по мере того, как все больше израильтян погибало от рук палестинских террористов.

Был еще один аспект, который Нетаниягу мог использовать в своих интересах, — помимо вызывающих все большую обеспокоенность населения действий террористов и неудачно задуманной Пересом операции “Гроздья гнева”. Речь идет о недавних фундаментальных изменениях в законе, определяющем порядок выборов в стране. До 1996 г. назначение премьер-министра в Израиле проводилось, как и в большинстве западных парламентарных систем, на основе результатов всеобщих выборов в кнесет. Однако следует отметить, что Израиль был единственным государством в мире, которое представляло собой единый избирательный участок и где выборы проходили на основе партийных списков (Гл. XIV. Законодательная и исполнительная власть). При такой системе в Израиле возник переизбыток партий, само количество которых практически гарантировало невозможность ни для одной из них получить большинство в кнесете. И вот, с первых дней существования Государства Израиль, политические лидеры были вынуждены вести переговоры с малыми партиями, сначала при формировании правительства, а затем для того, чтобы провести через кнесет предлагаемые ими законы.

На протяжении многих лет делалось немало попыток перестроить электоральную систему таким образом, чтобы вся страна — или ее часть — была разделена на избирательные округа и чтобы в результате можно было бы свести весь разнородный политический спектр к двум-трем крупным партиям. Все усилия подобного рода неизменно блокировались немедленно возникающим альянсом малых партий, каждая из которых опасалась в результате такой реформы исчезнуть с политической карты страны. Но вот в 1992 г., под сильным давлением и при значительной поддержке как Израильской партии труда, так и Ликуда, кнесет согласился на компромиссный вариант. Были внесены поправки в “Основной закон о правительстве”, и в 1996 г. вступила в силу новая версия закона, согласно которой одновременно проводились выборы как главы правительства, так и по партийным спискам. Каждый избиратель должен был голосовать как за партию, так и за кандидатуру премьер-министра. Таким образом, кандидат, набиравший большинство голосов избирателей, занимал пост премьер-министра, и это должно было обеспечить правительству дополнительную стабильность. Однако, принимая эту поправку, кнесет исходил из казавшегося естественным допущения, что победитель выборов при этом будет также председателем партии, набравшей большинство голосов. Это предположение оказалось ошибочным.

Б результате выборов, прошедших 29 мая 1996 г., кандидаты на пост премьер-министра получили почти равное число голосов (чего не бывало прежде в истории Израиля) — разница составила менее 1 % (50,4 % у Нетаниягу, 49,5 % у Переса), или менее 30 тыс. из поданных почти 3 млн голосов. Перес мог победить в борьбе за кресло премьер-министра, если бы ему удалось привлечь голоса арабских избирателей, традиционно голосовавших за Израильскую партию труда. Однако израильские арабы, разгневанные судьбой своих ливанских соотечественников, пострадавших во время операции “Гроздья гнева”, подвергли выборы тотальному бойкоту. Но даже и при таком исходе выборов, когда Нетаниягу стал премьер-министром, у Партии труда еще оставалась возможность определять деятельность кнесета, поскольку они получили 34 мандата — против 32 мандатов Ликуда — и потому, казалось бы, находились в лучшем положении для формирования коалиции.

Однако это большинство в два голоса оказалось менее важным, чем тот факт, что обе основные партии уступили свои мандаты (Израильская партия труда — шесть, Ликуд — восемь) новым, небольшим партиям. Несомненно, избиратели осознали преимущества новой системы выборов — когда можно было голосовать и за лидера по своему усмотрению, и одновременно за партию, согласно своим идеологическим убеждениям. Так, ортодоксы, несмотря на все подозрения, которые им должен был бы внушать Нетаниягу своим американским образованием и светским образом жизни, поддержали его практически единогласно как политика, выступающего за неделимость Эрец-Исраэль. При этом, однако, они также голосовали за свои религиозные партии, превосходно понимая, что при любом раскладе тот или иной кандидат будет, в конечном итоге, зависеть от их избранников при формировании коалиционного правительства.

Так оно и вышло. В результате выборов 1996 г. три партии ортодоксов — Шас, Национальная религиозная партия и “Объединенное еврейство Торы” — вместе получили 23 мандата, что значительно превзошло их достижение (16 мандатов) на выборах 1992 г. Таким образом, без этого блока ортодоксов стало невозможным сформировать правительство. Они выразили готовность войти в кабинет Нетаниягу, понимая, что теперь возникла возможность значительно расширить свое влияние на общее положение дел в стране. Вместе с тем две другие малые партии — светские и еще более правые, чем Ликуд (Моледет и Цомет), также выразили готовность поддержать правительство Нетаниягу, получив за это министерские портфели. Таким образом, когда все итоги выборов были подведены, то оказалось, что Нетаниягу будет вынужден отдать своим коалиционным партнерам более половины министерских портфелей.

Но Нетаниягу видел, что он победил в главном, — теперь он был в состоянии изменить ход мирного процесса. Имея в кнесете устойчивое большинство — 62 голоса против 52, его правительство могло воспротивиться и возвращению Голанских высот, и разделу Иерусалима, и созданию палестинского государства на территориях Западного берега и сектора Газа, и возвращению даже минимального числа палестинских беженцев.

Мирный процесс: позиция Нетаниягу

Для того чтобы понять суть позиции Нетаниягу, достаточно было посмотреть, с каким уважением он отнесся к своему давнему сопернику в Ликуде, Давиду Леви (Гл. XXXIII. Палестинская интифада, израильские ограничения), который получил в его правительстве пост министра иностранных дел. Также с целью укрепления своего правого фланга Нетаниягу ввел в свой кабинет Ариэля Шарона, дав этому отставному генералу портфель министра “национальной инфраструктуры”. Это было заново созданное министерство, в ведении которого находились шоссейные и железные дороги, порты, планирование водных ресурсов и распределение земельных участков — как в самом Израиле, так и на территориях Западного берега и сектора Газа. Твердо рассчитывая, ко всему прочему, и на идеологическую поддержку нового министра обороны, уроженца Ирака Ицхака Мордехая[108], Нетаниягу, представляя свое правительство в кнесете 18 июня 1996 г., недвусмысленно давал понять, что намерен решительно пересмотреть весь ход мирного процесса.

И в самом деле, новый премьер-министр не только отказался дать обязательства относительно создания палестинского “образования”, но напрямую заявил о неприемлемости самой идеи отвода израильских войск с территории Западного берега или сектора Газа. Возобновление переговоров о постоянном статусе, сказал он, должно быть обусловлено тем, намерена ли Палестинская автономия “строго соблюдать” свои обязательства относительно сохранения мира. Не были забыты и сирийцы. Упомянув о попытках своих предшественников установить контакты с правительством Асада, Нетаниягу заявил, что готов возобновить эти переговоры “лишь без предварительных условий”, — тем самым де-факто отказавшись от того, пусть и незначительного, прогресса, который был достигнут сторонами в ходе обсуждения вопроса о Голанских высотах.

Воинственная позиция, занятая Нетаниягу, произвела сильное впечатление на Ясира Арафата. Палестинский лидер немедленно обратился к президенту Египта Мубараку и королю Иордании Хусейну с просьбой провести в Каире трехстороннюю встречу. Встреча состоялась, но египетский и иорданский лидеры заявили, что пока не готовы ставить под удар процесс “Осло”. Такую же выжидательную позицию занял и Клинтон в ходе бесед с Нетаниягу, прибывшим в Вашингтон 9 июля с визитом вежливости (Гл. XXXV. Дипломатия Клинтона: новая попытка). Однако новый израильский премьер-министр, приняв дипломатическую сдержанность собеседника за безусловное одобрение своей позиции, приступил к реализации программы, ориентированной на ускоренное развитие экономики еврейских поселений Западного берега. Первым делом он восстановил все финансовые льготы для поселенцев, отмененные ранее правительством Переса. Как и следовало ожидать, вдохновителем всех подобного рода решений был Ариэль Шарон. Получив для своего Министерства инфраструктуры бюджет в полмиллиарда долларов, Шарон немедленно приступил к сооружению дорожной сети, которая должна была соединить еврейские поселения Западного берега — при этом зачастую нарушались связи между арабскими деревнями и фермами. К тому же Шарон не скрывал своих намерений резко увеличить численность еврейского населения на территориях за ближайшие четыре года. Да и сам Нетаниягу, не желая утрачивать общественного внимания, заявил на заседании центрального комитета Ликуда: “Никогда не бывать палестинскому государству между Средиземным морем и рекой Иордан”. Это заявление не осталось секретом для Арафата и палестинцев, и атмосфера в регионе стала более чем накаленной.

Благодаря Нетаниягу ситуация сделалась взрывоопасной в ночь с 23 на 24 сентября 1996 г. Проблема была связана с так называемым “туннелем Хасмонеев” — подземным ходом в Восточном Иерусалиме рядом с Харам аш-Шариф, площадкой в 38 акров в Мусульманском квартале Старого города, где расположены особо почитаемая мечеть Аль-Акса и не менее почитаемая мечеть “Купол над скалой” (известная также как мечеть Омара). Согласно еврейской традиции, место, где расположен “Купол над скалой”, равно как и значительная часть Харам аш-Шариф, были частью Храмовой горы, где стоял Второй храм древних библейских времен. Сам туннель, как свидетельствуют археологи, являлся подземным водоводом, сооруженным во II веке до н. э. при Хасмонеях для подачи воды в Храм; первые раскопки там были произведены в 1987 г. по инициативе Министерства по делам религий Израиля, и он был соединен с ранее открытым туннелем под Стеной Плача. В Министерстве по делам религий было решено, что благодаря этому туннелю можно открыть доступ израильтянам и иностранным туристам непосредственно от Стены Плача на Харам аш-Шариф. Этот проект не был доведен до завершения, поскольку для сооружения выхода из туннеля на Храмовой горе необходимо было демонтировать часть фундамента монастыря Сестер Сиона. Всякий раз, когда Министерство поднимало вопрос о демонтаже, иерусалимский Вакф выступал с резким протестом, называя эти планы попытками изменить Харам аш-Шариф — а по сути дела, придать этому месту еврейский характер. И тогда Министерство в очередной раз отступалось от своих планов.

В сентябре 1996 г., ожидая значительного притока еврейских паломников, прибывающих в Иерусалим для празднования Суккот, мэр Иерусалима Эгуд Ольмерт, также являвшийся видным деятелем Ликуда, принял, наконец, решение о демонтаже с целью обеспечения беспрепятственного доступа на Харам аш-Шариф. Премьер-министр Нетаниягу, находившийся тогда в Европе, был заранее осведомлен о решении мэра и не нашел никаких оснований для возражений. И вот в ночь с 23 на 24 сентября 1996 г. бригада муниципальных рабочих пробила проход, устранив остававшуюся преграду. На следующее утро, увидев новый проход на Харам аш-Шариф, члены Вакфа выступили с протестом. Нетаниягу, информированный о такой реакции, первоначально назвал происходящее “инженерными работами, имеющими чисто местное значение”, и событием, которое “не заслуживает особого упоминания”.

У Арафата же была другая точка зрения на происходящее. Выступая в своей резиденции в Газе, он назвал действия Израиля самой серьезной угрозой целостности Харам аш-Шариф и нарушением статус-кво Мусульманского квартала, после чего призвал палестинцев к массовым демонстрациям и всеобщей забастовке. На призыв Арафата арабы Восточного Иерусалима ответили насилием; они принялись забрасывать камнями еврейские магазины и прохожих, разбивать витрины магазинов, поджигать автомашины. Сначала израильские полицейские отвечали им дубинками и слезоточивым газом. Но по мере того как демонстранты стали продвигаться в северные кварталы Иерусалима, а палестинская полиция оказалась втянутой в стычки с израильской полицией, правительство ввело в город воинские части. Вскоре против демонстрантов были применены резиновые пули. К концу первого дня беспорядков 253 человека были ранены и семеро арабов убиты. Похороны убитых на следующий день послужили поводом для расширения масштаба беспорядков, которые — равно как и израильские ответные меры — распространились на окрестные палестинские общины.

Через неделю после того, как израильское Министерство обороны ввело в действие бронетранспортеры и даже вертолеты огневой поддержки, число пострадавших среди арабского населения дошло до нескольких сотен человек. Погибло 15 израильских солдат, и десятки были ранены; армия вынуждена была развернуть танковые заслоны в стратегических точках по всей территории Западного берега и сектора Газа. Хотя некоторое подобие порядка и было восстановлено к концу месяца, это “не заслуживающее особого упоминания событие” сентября 1996 г. стало самым яростным столкновением израильтян и палестинцев со времен интифады 1987 г., а его последствия в долгосрочной перспективе оказались более значительными, чем вызванные первой интифадой. Но уже и сейчас угроза мирному процессу “Осло” представлялась настолько серьезной, что потребовала личного вмешательства Клинтона. Президент США пригласил Нетаниягу и Арафата, а также египетского президента Мубарака и иорданского короля Хусейна, на чрезвычайную конференцию, которая должна была состояться 2 октября 1996 г. в Белом доме.

Дипломатия Клинтона: новая попытка

После победы на президентских выборах в ноябре 1992 г. Билл Клинтон, заняв Овальный кабинет Белого дома, предпочел бы уделять свое основное внимание вопросам внутренней политики — в первую очередь системе американского здравоохранения и социального обеспечения. Однако такой возможности ему не представилось. Что касается вопросов внешней политики, то много внимания приходилось уделять ситуации в России (после распада СССР): имелись опасения, что в бывшей великой империи, при существующей там экономической неустроенности, может прийти к власти диктаторский режим. В числе проблем приоритетного характера были и развал Югославии с последовавшими за этим братоубийственными войнами, и опасность появления ядерного оружия в Иране, Ираке, Северной Корее. Клинтон не мог не уделять внимания и арабо-израильскому конфликту — притом что у него не было никаких иллюзий относительно степени его глубины и запутанности. Вот почему, еще на протяжении своего первого президентского срока, Клинтон неоднократно посещал Израиль и его арабских соседей, установил личные отношения с ближневосточными лидерами, председательствовал на церемониях подписания договоров о мирных отношениях между странами региона, отдал дань памяти Ицхака Рабина.

Будучи избранным на пост премьер-министра, Биньямин Нетаниягу также предпринял попытку установить личные отношения с американским президентом. Казалось бы, это не должно было составить никакого труда. Среди друзей и сотрудников Клинтона было немало евреев, и он назначил евреев на ответственные посты, имевшие отношение к Ближнему Востоку: так, Мартин Индик стал послом США в Израиле, Даниэль Курцер — послом в Египте, Деннис Росс — основным посредником от Госдепартамента в переговорах между Израилем и палестинцами. Более того, Нетаниягу и Клинтон были людьми одного поколения и имели немало общего: оба получили образование в Америке, были фотогеничны и умели общаться со средствами массовой информации. После первого визита Нетаниягу в Белый дом, состоявшегося 9 июля 1996 г., премьер-министр возвращался в Израиль в полной уверенности, что заслужил уважение президента и нашел с ним общий язык. В действительности же ничего подобного не произошло. Как вспоминал потом Деннис Росс, своими настойчивыми монологами, посвященными опасностям арабского терроризма, Нетаниягу только раздражал и утомлял Клинтона. Тем не менее, сохраняя внешнюю благожелательность, президент заверил израильского премьера в своем добром расположении и подтвердил, что понимает проблемы безопасности Израиля.

Однако ситуацию, возникшую в результате инцидента с туннелем Хас-монеев, невозможно было ни игнорировать, ни преуменьшить. Участие Мубарака и Хусейна в чрезвычайной конференции 2 октября в Белом доме было краткосрочным и имело скорее формальный характер, но между Нетаниягу, Арафатом и Клинтоном, при участии их советников, состоялся очень серьезный разговор. Нетаниягу, со своей стороны, дал понять, что готов “закрыть” и туннель, и весь вопрос. Однако Клинтон указал, что он видит перспективу в возобновлении процесса “Осло” и что только это поможет сдвинуть все дело с мертвой точки. Для этой цели он намерен направить на Ближний Восток Денниса Росса, которому будут даны полномочия по ускорению этого неоправданно затянувшегося переговорного процесса.

Критически важным этапом этого процесса являлось решение судьбы Хеврона. Город, численность арабского населения которого составляла около 120 тыс. человек, имел особое значение для палестинцев, поскольку оставался единственным городом Западного берега (именно городом, а не сельскохозяйственным населенным пунктом), откуда еще не были выведены израильские войска. Еще с 1967 г. ревнители религиозных традиций настаивали на том, чтобы сохранить еврейское присутствие в этом анклаве, имеющем историческое значение для еврейского народа (Гл. XXII. Усиление арабского сопротивления; Гл. XXVI. Эпитафия Партии труда). В ходе переговоров с предыдущим правительством Переса Арафат и его советники приняли это условие, хотя и с большой неохотой. Однако даже после подписания соглашений “Осло-1” и “Осло-2” вопросы относительно численности еврейского населения в Хевроне и его статуса все еще не находили окончательного решения, и эта проблема чрезвычайно тревожила палестинцев. После вашингтонской конференции и у Арафата, и у Нетаниягу не могло оставаться никаких сомнений: проблема должна быть решена в самое ближайшее время, если они не хотят утратить доверие и расположение Клинтона.

Итак, Деннис Росс на протяжении последующих двух с половиной месяцев совершал челночные рейсы между Иерусалимом и Газой в попытках найти компромиссную формулу. Решающий момент наступил после вмешательства короля Хусейна, который 12 декабря прилетел в Газу, а на следующий день в Тель-Авив и добился согласия обеих сторон. И вот наконец 15 января 1997 г. Нетаниягу и Арафат подписали “Хевронский протокол”. От Нетаниягу Арафат получил меньше, чем он мог получить в свое время от Переса. Согласно формуле Переса, палестинцы сохранили бы юрисдикцию над 85 % города, тогда как на долю примерно пятисот хевронских евреев, компактно проживавших в районе, прилегавшем к центру города, пришлось бы 15 %. Теперь же, в рамках последнего соглашения, это соотношение выглядело как 80 % и 20 % соответственно. Небольшой еврейский анклав получал привилегированный статус экстерриториальности в секторе, где находилась почитаемая Пещера патриархов (Махпела), а также дорога, соединяющая анклав с ближайшим еврейским поселением Кирьят-Арба (Гл. XXII. Усиление арабского сопротивления), причем в этом секторе проживало около 15 тыс. палестинцев. И еще — что было особенно неприятным для арабов — в Хевроне должно было разместиться армейское подразделение численностью примерно в пятьсот человек для охраны еврейского меньшинства.

Интересно заметить, что даже эта, явно асимметричная, формула была принята израильским правительством всего лишь одиннадцатью голосами — против семи. Биньямин Бегин[109], министр науки (сын покойного Менахема Бегина), в знак протеста подал в отставку. Ариэль Шарон, хотя и остался в правительстве, также высказал свое резкое несогласие. Впрочем, депутаты кнесета, сочли целесообразным не противоречить правительству и одобрили Хевронский протокол 87 голосами при 17 против и 15 воздержавшихся. Израильские войска вышли из большинства районов Хеврона, и Арафат вернулся в город, куда ему был закрыт доступ на протяжении последних 30 лет. Между тем Израиль продолжал осуществлять как административное управление, так и контроль над безопасностью (иными словами, военную оккупацию) на 73 % всей территории Западного берега, плюс к тому остаточный контроль над безопасностью (без административного управления) на 27 % территории.

Умеренные круги как в Израиле, так и в США, а также практически все арабы, причем не только в Палестине, резко критиковали эти последние “достижения”, считая их абсолютно неприемлемыми, тогда как Деннис Росс и король Хусейн не сомневались, что им удалось вынудить обе стороны конфликта пойти на значительные уступки. Ведь Нетаниягу в принципе согласился на возобновление переговоров о дальнейшем отводе израильских войск из сельскохозяйственных районов Западного берега, а Арафат согласился на новый крайний срок завершения этих переговоров, то есть на середину 1998 г. — вместо уже просроченной даты, середины 1997 г., как указывалось в соглашении “Осло-1”, подписанном в сентябре 1995 г. Предполагалось, что к этому же времени, к середине 1998 г., должны быть решены и другие вопросы, включая освобождение Израилем палестинских заключенных, “безопасный проход” для палестинцев между сектором Газа и Западным берегом и открытие палестинского аэропорта.

Заручившись согласием на такие изменения графика мирного процесса, израильское правительство 7 марта 1997 г. объявило о следующей фазе намечаемого отвода войск. Однако содержание этого документа вызвало резкую реакцию Арафата. Речь шла об отходе на всего лишь 9,1 % — вместо намеченных как минимум 20 %, что должно было обеспечить начало переговоров об “окончательном статусе” к середине 1998 г. К этому следовало добавить еще одно неприятное для арабов известие: за три недели до этого правительство Нетаниягу одобрило решение иерусалимского муниципалитета о начале строительства еврейского квартала на шесть с половиной тысяч единиц жилья в районе Гар-Хома на юго-западе Иерусалима, в результате чего арабским жителям Иерусалима грозило оказаться практически отрезанными от внутренних палестинских районов. Это решение, помимо всего прочего, представляло собой нарушение соглашения “Осло-2”, согласно которому вопросы, относящиеся к Иерусалиму, являлись предметом переговоров об “окончательном статусе”.

Арафат расценил все происходящее как фактическое объявление войны. В середине марта 1997 г. он сделал ряд ответных шагов — выпустил из палестинских тюрем несколько десятков хамасовских террористов и отдал распоряжение своим силам безопасности прекратить всякое сотрудничество с израильской полицией. После этого Арафат лично занялся реорганизацией Танзима[110]. Некоторое время спустя, 21 марта, террорист-самоубийца взорвал себя в тель-авивском кафе, убив троих и ранив 48 человек, — со времени последнего подобного теракта прошло к тому времени уже более года. Но это было только начало: 30 июня 16 израильтян погибли и 178 были ранены в результате последовавших один за другим терактов на многолюдном иерусалимском рынке; через месяц, также в Иерусалиме, пятеро израильтян погибло и 181 человек получил ранения в результате трех произведенных одновременно взрывов в пешеходной торговой зоне. Число жертв террора могло быть и более значительным, но, к счастью, в середине июля удалось арестовать троих палестинских полицейских, которые направлялись в одно из поселений Западного берега с сумками, полными взрывчатки.

Клинтон в роли старшего партнера

К лету 1997 г., уже начав свой второй президентский срок, Клинтон окончательно оставил все надежды, связываемые с возможностью политического сотрудничества с Нетаниягу. Их контакты становились все более формальными после каждого заявления израильского премьер-министра, в котором тот обычно преподносил “новое толкование” своих старых обещаний. Все большие опасения вызывали у американского президента и действия Арафата, которого он считал демагогом и человеком неискренним. В складывающейся ситуации Клинтон был полностью согласен со своим вновь назначенным государственным секретарем Мадлен Олбрайт[111], что у него нет иного выхода, кроме как напрямую включиться в процесс палестино-израильских переговоров — причем в качестве “старшего”, а не одного из “равных” партнеров. В октябре того же года Клинтон снова пригласил Нетаниягу и Арафата в Вашингтон, и в ходе встречи в Белом доме, в присутствии Олбрайт и Росса, он “предложил” своим гостям, чтобы следующий этап отвода израильских войск был более интенсивным. Конкретные цифры тогда названы не были, но, по свидетельству Росса, минимальным приемлемым для президента вариантом стал бы вывод израильских войск еще с 20 % территрий. Нетаниягу отнюдь не был поражен или захвачен врасплох таким требованием, а всего лишь попросил, чтобы ему была предоставлена возможность вернуться домой и провести консультации со своим кабинетом. Дискуссии на эту тему в Иерусалиме продолжались около трех месяцев. Наконец, в конце января 1998 г., когда Нетаниягу и Арафат вернулись в Вашингтон, то выяснилось, что максимум, о чем готов говорить израильский премьер-министр, — это еще 10 %. Арафат был буквально вне себя. С такими темпами, негодующе заявил он, суммарный отвод израильских войск даже близко не подойдет к величине, намеченной на середину 1998 г., то есть к уже и так отсроченной дате начала переговоров об “окончательном статусе”.

И тут Клинтон удивил гостей, сделав им довольно неожиданное предложение, предварительно сформулированное совместными усилиями Олбрайт, Росса и экспертов Госдепартамента. Если Арафат откажется от следующего, третьего по временному графику, отвода израильских войск и согласится перейти сразу к переговорам об “окончательном статусе”, то Соединенные Штаты готовы будут заявить о своей официальной поддержке идеи независимого палестинского государства. Арафат отреагировал на такое предложение с осторожностью, но отнюдь не отверг его с порога, сказав, что все-таки предпочел бы полный отвод израильских войск до того, как он даст согласие на переговоры об “окончательном статусе”. Ответ Нетаниягу можно было назвать угрюмо уклончивым. Оба руководителя попросили предоставить им время для консультаций со своими правительствами. Тем не менее, вернувшись по домам и проведя консультации со своими коллегами и советниками, Арафат и Нетаниягу решили все-таки не упорствовать и не идти наперекор президенту США.

На протяжении нескольких месяцев оба ближневосточных лидера постепенно сближали свои позиции, и к июлю 1998 г. приемлемое для обеих сторон соглашение, казалось, вот-вот может быть достигнуто. Нетаниягу и израильское правительство согласились расширить пределы Зоны А (где палестинцы получали право как на военный, так и на административный контроль) с 10 % до 13 % территории Западного берега, а пределы Зоны В (где палестинцы получали право только на административный контроль) — до 40 %. При таких условиях можно было допустить, что появлялась известная надежда хотя бы начать (уж если не завершить) переговоры об “окончательном статусе” на протяжении нескольких следующих месяцев. Исходя из такого допущения, прибегая одновременно как к увещеваниям, так и к выкручиванию рук, Деннис Росс убедил израильтян и палестинцев вернуться в США в октябре для проведения конференции, в ходе которой можно было бы выработать хотя бы основные принципы заключительного договора.

Для проведения конференции выбор снова пал на Уай Плантейшн, куда Арафат и Нетаниягу прибыли 15 октября 1998 г. Палестинского лидера сопровождал Саиб Арикат, министр информации, и ряд советников. К израильской делегации 16 октября присоединились один из главных сторонников жесткой линии в правительстве Ариэль Шарон, недавно получивший портфель министра иностранных дел, и Натан Щаранский, известный советский “отказник”, занимавший пост министра торговли и промышленности. Хотя председательствовал на конференции Деннис Росс, но на второй день, до начала переговоров на основные темы, в Уай прилетел на вертолете Клинтон, чтобы подвести итоги уже достигнутых договоренностей и постараться сгладить расхождения между сторонами. Клинтон обратился к собравшимся с призывом отбросить все, что их разделяет, и как можно скорее начать слишком долго откладываемые переговоры об “окончательном статусе”. Проведя в Уай полтора часа, президент США уступил председательское место Россу и отбыл в Вашингтон.

Однако в отсутствие Клинтона переговоры сразу же забуксовали. Израильская делегация настаивала на том, чтобы ей был представлен детальный план Арафата по борьбе с терроризмом, включая имена тех боевиков, которых палестинские власти собираются подвергнуть аресту. Арафат счел, что такие требования для него как для палестинского лидера являются оскорбительными. Правительство Израиля, заявил он в ответ, должно сначала осуществить полный и окончательный отвод войск. Воцарившаяся атмосфера взаимного недоверия была настолько ощутимой, что Росс и его коллеги стали опасаться, можно ли будет приступить даже к предварительному обсуждению программы конференции. И в этот день, и на следующий в зале заседаний звучали исключительно максималистские требования и, соответственно, категорические отказы. А на третий день, 19 октября, в Уай прибыл нежданный гость. Это был король Иордании Хусейн. По личной просьбе Клинтона хашимитский монарх прилетел из Рочестера (штат Миннесота), где он проходил курс интенсивного лечения в клинике Мейо. Бледный, потерявший волосы после химиотерапии рака легких, исхудалый и превратившийся в собственную тень, Хусейн заставил себя превозмочь болезнь и на протяжении четырех дней принимал самое активное участие в переговорах, убеждая участников конференции упорядочить повестку дня.

Клинтон вернулся в Уай 22 октября. Поначалу казалось, что ни палестинцы, ни израильтяне не намерены менять свои позиции. На следующей неделе, однако, Нетаниягу, осознав, что терпение президента иссякает, выступил с предложением, которое мог одобрить Клинтон и, пусть с неохотой, принять Арафат — хотя это все еще было “промежуточное” решение. Палестинцы согласились с израильской формулой: отвод войск с 13 % территорий и передача 40 % под палестинскую юрисдикцию. Арафат перестал настаивать на массовом освобождении палестинских заключенных из израильских тюрем, но не согласился назвать имена “так называемых террористов”, которых намереваются арестовать палестинские власти. Максимум, на что он был готов согласиться, — это пообещать сотрудничество палестинских сил безопасности с израильтянами при задержании палестинцев, подозреваемых в террористической деятельности. Но когда уже соглашение было практически готово, Нетаниягу буквально в последнюю минуту едва не сорвал его подписание, намекнув, причем без каких-либо оснований, что президент якобы согласился рассмотреть вопрос о помиловании Джонатана Полларда (Гл. XXXI. Переоценка лояльности). Когда Клинтон откровенно возмутился таким поворотом темы, Нетаниягу не стал настаивать на обсуждении этого вопроса.

По возвращении в Иерусалим Нетаниягу принялся оправдывать свои уступки в ходе нескольких продолжительных, полных взаимных обвинений заседаний кабинета министров. Крайние правые, включая Шарона и Щаранского, воспринимали высказывания премьер-министра скептически, представители религиозных партий выступали с резкими критическими замечаниями. Но в конечном итоге правительство 15 ноября 1998 г. пришло к единому мнению, а через два дня текст соглашения был одобрен кнесетом. Вопросы “окончательного статуса” так и не были затронуты — впрочем, в чисто практическом плане, палестинцы получали полный административный и военный контроль над своими основными городами (за исключением еврейского анклава в Хевроне), дополнительные 13 % военного контроля (преимущественно в зонах городской застройки) и дополнительные 40 % административного контроля (преимущественно в сельскохозяйственных районах с невысокой плотностью населения). Формула предусматривала создание совместных израильско-палестино-американских комиссий для наблюдения за тем, как палестинцы ведут борьбу с террором, а также содержала обещание Арафата исключить антиизраильские высказывания из текста Палестинской хартии. Но самое важное заключалось в том, что обе стороны согласились незамедлительно приступить к рассмотрению таких вопросов “окончательного статуса”, как Иерусалим, еврейские поселения, палестинские беженцы, контроль за водными источниками и определение территориальных границ.

Соглашение включало также пункт, имевший в высшей степени символическое значение. Палестинцы получили наконец разрешение на открытие долгожданного аэропорта в Рафиахе, в южной части сектора Газа. Сооружение аэропорта находилось в завершающей стадии, и он был торжественно открыт 24 ноября 1998 г., когда там приземлились транспортные самолеты авиалиний Египта, Саудовской Аравии и Марокко. На церемонии открытия присутствовал посланник ЕС Мигель Моратинос, прилетевший из тель-авивского аэропорта Сде-Дов рейсом израильской авиакомпании Аркия. А 13 декабря в Израиль прилетел Билл Клинтон. После короткого визита в Газу он прибыл в Иерусалим, чтобы выступить в кнесете, а затем в Шхем, где он приветствовал членов палестинского исполкома и призвал как израильтян, так и палестинцев с уважением относиться к требованиям безопасности и признанию прав друг друга. Затем президентский кортеж в сопровождении эскорта мотоциклистов прибыл в Бейт-Лехем, где Клинтон зажег рождественскую елку, после чего, в сопровождении Нетаниягу, направился вертолетом в старинную иудейскую крепость Масада. По окончании этого двухдневного визита, когда президентский самолет взял курс на Вашингтон, Клинтон, делясь впечатлениями со своими помощниками, высказал осторожный оптимизм относительно того, что его участие в израильско-палестинских переговорах в качестве “старшего партнера”, по всей видимости, способствовало ориентации мирного процесса “Осло” в нужном направлении.