История одной семьи

~~~

Когда меня накрывает предательской волной ностальгии, я снова вспоминаю отца таким, каким увидела его тем майским вечером много лет назад. Круглое лицо, потемневшее от солнца, одутловатое и печальное. Жидковатые усы цвета жевательного табака; губы, которые со временем истончились, так что линия рта стала похожа на лезвие ножа; бескозырка на голове. Он стоит, сгорбившись, на самом носу своей лодки, пытается распутать сеть, перед тем как забросить ее в море. И молчит. Иногда поворачивается и смотрит на меня. Тонкие губы кривятся в той гримасе осознания и принятия своей участи, что порой отмечает людей определенного возраста. Отец никогда не был особенно болтлив. Выплевывал слова, будто яд, а потом снова прятал их внутри себя. Лодка до сих пор пахнет свежей краской, и название, выведенное блестящей синей эмалью, теперь еще больше бросается в глаза. «До свидания, Чарли» — так он назвал лодку, как фильм с Тони Кёртисом; все говорят, что мой отец ужасно на него похож. Совсем недавно был праздник святого Николая[1], и суда, пришвартованные в порту, все еще убраны лентами и сине-красными гирляндами, а на носах красуются бумажные фонарики и лики святого. Я молча смотрю на отца. Взгляд мой безжалостен. Одной рукой папа держит сеть и тщательно выверенными движениями распутывает ее, в другой руке зажата сигарета. С ее кончика падает пепел, крутится в воздухе, взмывая к небу, подхваченный морским ветром, потом оседает у отцовских ног. Я больше не слышу ни ворчания женщин, которые сидят рядком на пристани и грызут бобы люпина, ни визгливых криков продавца осьминогов, торгующего также моллюсками и пивом с борта тр ехколесного мопеда. Я вижу только морщинистые руки отца и его холодные светлые глаза, и в груди у меня поднимается тяжелое чувство. Потому что можно ненавидеть Антонио Де Сантиса, можно сотню раз пытаться выкинуть его из памяти, но избавиться, от него нельзя.