История одной семьи

1

Когда мама и папа впервые встретились, она работала горничной в богатой семье потомственных конезаводчиков Латорре. Отец семейства был женат на русской красавице. Может, это от нее мама узнала, как должна вести себя женщина, с юности гордившаяся своим происхождением; научилась отстраненности, свойственной тем, кто осознает свою принадлежность к привилегированному сословию, смотрит на других сверху вниз, будто взвешивая товары на рынке. Может, от нее же мама переняла чувственную, с покачиванием бедрами, походку. Когда русская синьора отправляла мою маму за покупками на рынок, та обязательно принаряжалась, пудрила лицо, наносила толстый слой помады на пухлые губы.

— Я выглядела как американская актриса, — говорила она с легкой улыбкой, сдобренной ноткой меланхолии. — У меня были блестящие волосы цвета красного дерева, пышные, как парик, и глаза цвета крапивы в обрамлении длинных-предлинных ресниц.

Если бы только мама проучилась еще несколько лет, она умела бы по-настоящему хорошо обращаться со словом. У нее был талант рассказчика, даже если она не всегда правильно употребляла глаголы или то и дело вставляла слова на диалекте. Но ведь мама не виновата, что успела закончить только три класса начальной школы. Ее образование завершилось в 1947 году, когда она все еще носила длинные косы с большими белыми бантами, а лицо ее усеивали веснушки. В семье было трое мальчиков и две девочки, и мама родилась четвертой из пятерых детей. Их дом выходил окнами на площадь дель Феррарезе. Две большие комнаты и крошечная ванная, втиснутая в арку под лестницей. Все они — дети, мать и отец — ночевали в одной спальне, которая по торжественным случаям служила еще и столовой. Женская половина семьи — на кровати, а мужская — на раскладушках, которые днем скрывались под ней. Бабушка Антониетта и мама, обладательницы самых пышных форм в семье, ложились по краям, а в центре укладывалась тетя Корнелия, родившаяся последней, — худенький ребенок, похожий на червячка, с длинными сухими ногами и тонкими руками. По ночам спальня напоминала лазарет, посередине которого воцарялась большая двуспальная кровать, а к стенам жалось несколько скрипучих раскладушек. Лики святых были развешаны по стенам таким образом, чтобы их мокрые от слез глаза могли наблюдать за спящими. Легкая кисея тишины разрывалась тяжелым дыханием, кашлем, отхаркиванием и запахами тел. Все три брата мамы переехали в Венесуэлу еще мальчишками. Было известно, что они открыли мастерскую карбюраторов Casa del carburador[10]. Время от времени они присылали фотографии, которые бабушка Антониетта старалась показать всему нашему кварталу. Поначалу она чувствовала отвращение к черным женщинам, обнимающим ее детей, однако со временем привыкла к их круглым лицам, плоским носам и большим глазам, формой похожим на фундук. Никто из моих дядьев не женился, но они наполнили маленький городок Пуэрто-ла-Крус, в котором жили, своим семенем: улицы кишели детьми, которые носили имена бабушки Антониетты и дедушки Габриэле.

— Это обычаи цивилизованных стран, — менторским тоном произносила бабушка Антониетта, когда змеиный язык какой-нибудь тетушки осмеливался коснуться, пусть и в шутку, вопроса недостаточной нравственности трех ее сыновей. — Люди там не такие отсталые, как мы. Это Америка.

Корнелия, сестра мамы, выросла в изящную девушку, но так и осталась хрупкой, как кукла, с рахитичной грудной клеткой без малейшего намека на грудь. На фоне узких плеч голова ее казалась больше, чем надо, а руки — длиннее. Только большие миндалевидные глаза исправляли положение и вызывали у мужчин противоречивые чувства, от жестокости до нежности. Но самой красивой в семье была она, моя мама.

Продавцы на рынке замирали, чтобы рассмотреть ее получше, вдыхали аромат духов, который она оставляла за собой, и прикладывали руку к сердцу, трепетавшему ради нее. Тереза лишь сдержанно улыбалась, едва приподняв уголки губ. Она мечтала покинуть дом Латорре. Такая красавица не может всю жизнь работать горничной.

Однажды в октябре она надела кремовое платье с широкими бретелями, подчеркивающими тонкую талию, и кружевной вышивкой, привлекающей внимание к роскошной груди. Мама, выглядевшая даже лучше обычного, торопилась забрать одежду от швеи. Она нечасто проходила по площади дель Феррарезе: там жили ее родители и сестра Корнелия, и мама предпочла бы, чтобы Габриэле и Антониетта не видели ее вырядившейся, как богатая синьора. Возможно, Габриэле просто посмеялся бы над дочкой и посоветовал не сходить с ума. Красота красотой, но мама не хотела давать родителям повод для иллюзий. Поэтому прижималась почти вплотную к стене и шла в тени домов, лежащей на тротуаре.

Так мама надеялась остаться незамеченной, однако моему отцу хватило секунды, чтобы все-таки заметить ее и потерять голову. Мамина оливковая кожа быстро притягивала к себе загар; вот и тогда яркие солнечные лучи подарили ее телу красивый персиковый цвет и усеяли нос и щеки восхитительными веснушками. Девушка показалась отцу прекрасной, как картина, произведение искусства, от которого захватывает дух.

— Синьорина, могу я помочь вам с покупками?

Он уверенно улыбался, и надменная строгость моей матери на мгновение отступила. Она задержала взгляд на больших ясных глазах и на овале почти женственного лица. И подумала, что ей не устоять, когда обнаружила замечательную ямочку, очерчивающую идеальный кружок прямо в середине его правой щеки. Незнакомец благоухал дешевым бриолином, только что нанесенным на смолисто-черные волосы, а еще тальком и одеколоном.

«Как он прекрасен, Мадонна!» — подумала Тереза, вздохнув, но ничего не сказала. Эта безмолвная сцена длилась несколько секунд. Теперь мама больше напоминала добычу, чем неприступную гордячку, и отец уже видел, какое будущее их ждет. Она снова оглядела его: высокий лоб, гладкие руки с длинными изящными пальцами. Ногти словно ровные восковые пластинки, а не пожелтевшие, как у ее отца. На мгновение она почувствовала, что они не ровня, и принялась перебирать пальцами один из своих красноватых локонов. Жест, таящий беззащитность и смущение.

— Я понесу сумки, синьорина, — сказал отец и, переходя от слов к делу, протянул руку.

Их пальцы на мгновение встретились. Легчайшее прикосновение тряхнуло маму электрическим разрядом. Она вздрогнула от силы незнакомого чувства и заторопилась к дому. Ей хотелось как можно быстрее уйти с площади. Теперь уж точно никто не должен был ее увидеть. Они молчали до самой Муральи. Антонио приветственно кивнул мужчинам, стоящим у бара на рынке, а затем обошел все прилавки, один за другим, словно Тереза была приезжей и нуждалась в проводнике.

— Где вы живете? спросил он наконец, и она тут же судорожно перевела взгляд в другую сторону, потому что не хотела признаваться, что живет на площади дель Феррарезе. Но даже при желании она не смогла бы приказать незнакомцу оставить ее в покое.

— В доме Латорре, — быстро сказала мама, едва шевеля губами. И добавила: — Я работаю там горничной.

Она снова вздохнула, потому что Антонио не смутился. Просто кивнул и улыбнулся ей:

— Конечно, я знаю, где это. Я провожу вас.

Они попрощались у двери. Мама торопливо и робко взмахнула рукой и отвернулась.

2

Все жители района нарядились в обновы, купленные специально ради праздника святого Николая, который был в особом почете у местных. Перед тем как торжество выплескивалось на улицы и рыночную площадь, святого следовало почтить мессой в базилике, где его статуя красовалась в одной из часовен бокового нефа. Перед началом праздника в церковном дворе собирались люди, а по обеим сторонам от входа две пухленькие женщины в черном продавали большие восковые свечи с образом Николая и маленькие книжки с житиями святых. Мой отец был там со своим другом Джиджино и группой других верных прихожан из числа молодежи. Он не знал, что моя мама уже заметила его в толпе. Яркий свет лился внутрь сквозь окна базилики. Позже отец рассказывал моей матери, что чувствовал себя не в своей тарелке, постоянно искал девушку взглядом и даже позволил неприятным мыслям завладеть собой.

Вдруг отсутствие Терезы в церкви означает, что ее не назовешь верной прихожанкой? Но если так, что за жена из нее получится? Современная женщина, каких много появилось в последнее время? В мини-юбке, с коротко стриженными и гладко прилизанными волосами. Может быть, даже с сигаретой в зубах.

Отец не отрицал, что эмансипированные, уверенные в себе женщины будоражат его воображение, но завести семью хотел с другой. Он искал благовоспитанную девушку, хотя несколькими днями раньше вообще не знал, что ищет жену. До того, как он увидел мою маму и услышал ее смех, мысль о семье даже не приходила ему в голову. Однако теперь Антонио было ясно, ясно как день, что он хочет жениться и посвятить себя чему-то большему, чем жизнь рыбака, шутки с друзьями и вино по вечерам.

Он рассказывал маме, что почти потерял надежду встретиться с ней, когда за облаком лиц и черных вуалей, покрывающих головы самых верных прихожанок, вдруг наконец увидел Терезу рядом с другой женщиной. Очень похожей на нее, только с усталыми, ввалившимися глазами, множеством морщин и несколькими лишними килограммами, которые, впрочем, не вредили грациозной фигуре. Отец задержался взглядом на прекрасном профиле девушки, которая похитила его сон, на янтарной коже, будто сияющей в церковном полумраке. Выражение ее лица казалось почти угрюмым, резко отличающимся от легкости, которой он любовался всего несколько дней назад. И все же от естественной красоты избранницы его будто снова ударило током. Отец с трудом сглотнул густую горькую слюну и едва сумел вдохнуть. В животе роились новые странные чувства, словно маленькие ножки топтали его внутренности, пинали их, растягивали и скручивали. Мой отец, большой и сильный, будто вырубленный из ствола оливкового дерева и воспитанный без особых сантиментов, внезапно почувствовал себя беззащитным. Он отогнал предательскую мысль, что девушка отвергнет его предложение или вовсе откажется с ним говорить.

Антонио опустил взгляд и услышал, как дыхание вырывается из бесчисленных ртов, как много рядом разгоряченных тел, каждое со своими ощущениями. Голова закружилась, глаза на несколько мгновений затуманились, и отцу понадобилось выйти подышать свежим воздухом. Он извинился перед святым Николаем, но на самом деле его занимала только одна мысль. Мысль о моей будущей маме. Для странной алхимии, которая начинается с зарождением любви, все остальное кажется незначительным, как серые пятна на ярком холсте. Он привалился к известковой стене старого дома прямо перед церковью и почувствовал, как мысли о моей матери заполняют все его существо. Он вдруг вспомнил свою бабушку — молодой, до того как болезнь изъела ее, состарила и сделала похожей на скелет. Женщину, которая смягчила жесткое сердце его деда. Он вспомнил и собственную мать, когда та была еще девочкой; он видел ее на фотографиях, по которым знал и отца. Вспомнил сестер, которые своим неудержимым красноречием заставляли его чувствовать себя неуклюжим и немым; вспомнил соучениц по школе и свою первую любовь во втором классе.

Мой отец огляделся по сторонам, и его захлестнуло сюрреалистичное спокойствие церковного двора, заставив на миг ощутить металлический привкус одиночества. Разряженный воздух раннего вечера смешался с тишиной. Весь район собрался у ног святого и, казалось, обрел покой в благостном созерцании лика святителя Николая. Но только не мой отец.

Запертый в коконе собственных мыслей, он даже не заметил, как быстро пролетела месса. И вот его снова окружили дышащие рты, горячие тела и беззаботная болтовня, оглушающая до потери сознания. У него было несколько секунд, чтобы понять: придется зорко смотреть по сторонам и набраться мужества. А вернее, сперва набраться мужества, чтобы потом внимательно оглядеться по сторонам. Когда моя мама вышла из церкви и проследовала мимо папы, он почувствовал на спине ледяное дыхание ветра. Ему хотелось пойти ей навстречу, но невообразимая тяжесть, не подвластная ничьей воле, пригвоздила его к известковой стене. Оставалось только бессмысленно, раз за разом, проклинать себя за глупость и безволие.

Мама шла рядом с моей бабушкой, гордая, с прямой спиной, похожая на благородную даму, достойную жизни в замке или в княжеском поместье. Ему понравилась эта гордость, и теперь девушка стала еще более желанной в его глазах. Но вдруг на плечи отца обрушилась тяжесть собственной никчемности, и впервые в жизни он почувствовал, что пришелся не ко двору. Невежественный бедняк из безвестной деревни, который решил жениться на принцессе. Он качал головой, пока соблазнительная фигурка моей матери плыла к центру площади. Антонио надолго задержался взглядом на ее округлых бедрах, которые удачно облегало маленькое черное платье. Мама видела, что он смотрит на нее, но притворилась равнодушной. Потом папа порылся в кармане брюк, пытаясь отыскать сигарету. Ему позарез нужно было ощутить себя сильным мужчиной, и курение в таких случаях очень помогало. Он глубоко затянулся, потом выдохнул изо всех сил.

Пусть у него не хватило смелости подойти к ней в тот день, но в следующий раз он непременно добьется успеха — эта клятва, которую он дал себе, стала самым торжественным из всех его обязательств.

— Она будет моей, — сказал он, вздохнул и отвернулся.

Слушая такое о своем отце, я заподозрила, что эта история основана не только на его откровениях. Мама, безусловно, обогатила ее, истолковала по-своему, изменила так, чтобы сделать собственной, личной версией знакомства.

3

По всей вероятности, моя мать догадалась о намерениях отца в тот же вечер, когда увидела его снова, но ее застенчивая натура помешала разом порвать с ним. Чем больше она отдалялась, тем сильнее Антонио распалялся и убеждал себя, что она женщина его мечты. Прошло несколько недель, прежде чем они встретились снова. Было уже лето, и цветущий терновник буйствовал на проспекте Витторио Эмануэле триумфом красок, вплоть до театра «Маргарита». Воздух был теплым, сдобренным нежным ароматом лаванды, украшающей пузатые балконы. Молодежь нашего района собиралась в стайки и принимала солнечные ванны. Кто-то сидел на набережной, на скамейке. Кто-то курил, прислонившись к стволу оливы, и выпускал дым, глядя в небо. Мой отец сворачивал самокрутку. В тот самый момент, когда на горизонте появилась мама, он находился на начальном этапе операции, намереваясь развернуть бумагу, чтобы выложить табак. В последнее время он часто размышлял о моей маме и, чтобы скоротать время, научился добавлять в табак гвоздику для аромата, а еще выяснил, что самокрутки выходят лучше, если использовать бумагу из пшеничной соломы.

Он не сразу заметил Терезу, потому что она просто молча остановилась перед ним и стояла, никак не привлекая к себе внимания. Только когда Джиджи, папин друг, подал ему знак, Антонио поднял голову и увидел девушку. Руки сами собой разжались, и, выронив бумагу и табак, он вскочил на ноги, хотя совершенно не знал, что надо говорить или делать. Мама при всем желании не могла описать словами те новые чувства, которые испытывала каждый раз, когда видела Антонио или просто думала о нем. Она несколько месяцев намеренно избегала его. Несмотря на всю ее решительность, маме было трудно признать, что этот парень, ничем, скорее всего, не отличающийся от других, оставил след в ее сердце.

Ощущение было новым для нее. Волнение? Любопытство? Жизнь научила ее ничто не принимать как должное. Судьба могла безвозвратно забрать самое дорогое. И постепенно маме захотелось воспользоваться представившимся шансом, пока никто не занял ее место.

Итак, они просто смотрели друг на друга, и все. Не говоря ни слова, стоя в шаге друг от друга. Невероятно, но мама заговорила первой:

— Синьора организовала ужин. Мне нужна свежая рыба.

Отец кивнул, принимая решительный вид, как при первой их встрече:

— Хорошо, я в вашем распоряжении.

Она поспешила уточнить:

— Завтра утром.

И ушла.

Однако только в конце лета отношения между моими будущими родителями переросли в нечто серьезное. Поскольку влюбленный не может знать, что творится в сердце любимого человека, то и отец не мог представить, насколько тяжелыми были те месяцы для матери. Она иногда не спала по ночам, ходила рассеянной и не замечала здоровавшихся с ней тетушек-соседок. Она была достаточно зрелой, чтобы почувствовать опасность порыва, толкнувшего ее к молодому рыбаку. Мама трижды гадала на ореховой скорлупе. Женщины в ее семье говорили, что, когда сердце девушки начинает сильнее биться при виде мужчины, есть древний способ понять, настоящее это чувство или нет. Надо снять скорлупу с ядер и посыпать ее крупной солью. Положить на подоконник и оставить там на всю ночь. Если на следующий день соль осталась нетронутой, значит, любовь крепкая и настоящая. Если соль растаяла, то это ребяческая влюбленность, которой суждено закончиться в одночасье. В первый раз мама провела этот обряд через несколько дней после первой встречи, и соль осталась нетронутой. Взволнованная и терзаемая сомнениями, она попробовала еще раз после покупки рыбы — и обнаружила влагу в скорлупе. Потом, в начале лета, она попробовала снова — и утром вообще не нашла ни малейшего следа соли.

Поэтому она решила искать утешения у единственного непререкаемого авторитета, которого знала: Господа Бога.

— Иисус, дай понять, как мне поступить. Антонио кажется хорошим парнем. Но что, если я не права?

Иногда мама клялась себе держаться подальше от этого юноши, но в тот самый момент, когда требовалось скрепить клятву, чувствовала, что не сумеет ее исполнить. И вот однажды августовским утром женщина, которая потом родила меня, оказалась возле дома моего отца.

Волшебство знойного позднего лета, наполненного бесконечным треском цикад и жаром западного ветра, наконец услышало молитвы обоих. Моя мама не знала, что сделать и что сказать. Она считала себя сильной и дерзкой, но в тот момент ноги ее не слушались, как после ночных кошмаров в детстве. Антонио вышел из дома, погруженный в раздумья. Он заметил ее сразу, но не сразу осознал, что это действительно она, только со второго взгляда. Мама была невероятно красивой в легком платье с цветочным узором, которое открывало плечи и подчеркивало грудь. Из-под подола плиссированной расклешенной юбки до колена выглядывали сияющие от загара ноги. С такой кожей, как у нее, достаточно было немного побыть на солнце, чтобы превратиться в негритянку.

— Что это значит? — спросил он, и в голосе слышались опасение, ожидание, надежда и беспомощность.

Мама улыбнулась ему.

— Прошло много времени, — опять начал он, но любая попытка заговорить выглядела жалкой. Голос у него дрожал, будто в душе шла какая-то борьба.

Улыбка на губах девушки умерла, красивое гладкое лицо окаменело, между ними начала расти стена разочарования. Молодому человеку хотелось заорать, затопать ногами, пнуть подвернувшийся камень.

Именно так отец уже много лет реагировал на любую сложную ситуацию. Как бы это пригодилось теперь… Но он понимал, что сейчас таким способом проблему не решить. Надо действовать как мужчина и говорить как мужчина. И тут он вспомнил реплику, которая ему больше всего понравилась в фильме «Унесенные ветром» — отец видел его в кинотеатре, и в округе не было ни одного человека, который хотя бы раз в жизни не мечтал о такой любви, как у Ретта Батлера и Скарлетт О’Хара: «Одно я знаю наверняка: я люблю вас, Скарлетт. Хотите вы этого или нет и несмотря ни на что вокруг нас».

Как легко было бы повторить эти слова Терезе, но отцу не хватало смелости. Поддавшись неконтролируемой нервозности, он принялся почесывать шею, шаркать ногой и наконец сунул руки в карманы брюк и уставился на маму.

Его дальнейший поступок не был продиктован заранее продуманной стратегией или приступом внезапной храбрости. Папа просто сделал это. Вынул руки из карманов, сжал мамины плечи, а затем наклонился, чтобы подарить ей поцелуй, такой же страстный, как у Ретта и Скарлетт. Неуверенно и неуклюже, потому что ему уже случалось целовать девушек, но по любви — еще никогда. Он оторвался от губ моей матери на несколько секунд, чтобы увидеть ее лицо и убедиться, что все это происходит с ними на самом деле. У нее на глазах выступили слезы, и, кажется, ей отчаянно не хватало воздуха. Он снова наклонился над ней и на этот раз обнял так, как если бы собирался держать ее в своих объятиях вечно.