История Роланда

9B. Истории безоблачного детства. О тёмной улице

Когда мы с братиками были маленькими, то редко скучали. А когда всё-таки скучали, то ложились пораньше спать. Но иногда случалось нам проспать всю ночь, всё утро и весь день до вечера, а скука не проходила — и тогда мы злились. Тогда мы шли на край города, на тёмную улицу за пианинной фабрикой, и искали себе жертву. Нам нравились крепкие мужчины средних лет, особенно бывшие пехотинцы или десантники — плечистые, имеющие ранение, с сединой в жёстких усах.

— Эй, дяденька! — пищал ему Толик.

— Что тебе, паренёк? — отвечал он с добротой.

— Дяденька, потряси губой! — просил Толик и смеялся.

«Что?!» — ветеран сдвигал брови и делал шаг к Толику, а тот убегал и хохотал: «Пососи усы!» Эта невинная дразнилка будто бы обжигала ветерана — неизменно — и он с яростным рёвом бросался за Толиком. И тут выскакивали мы:

— Стой! Ты, грязный мерзавец, мы снимаем тебя на камеру!

— Что?!

— Всё снято на камеру: как ты гонишься за маленьким мальчиком, за нашим нежным братиком! — кричал Колик.

— Распалённое чудовище! Караул! Люди! — кричал Валик.

— Ролли, звони жандармам! — кричал Хулио.

И я невозмутимо начинал звонить в жандармерию.

— Дети, да вы что, охренели?!

— Молчи, подлец!

— Сгниёшь за решёткой!

— Таких стерилизовать надо!

Тогда до него начинало доходить, и он мрачно доставал свой честный кошелёк. «Ха-ха! Засунь его обратно! Зачем нам твои деньги!» «Что ж вам надо?!» «На колени становись!» Гнев ударял ему в лицо, и он непокорно поднимал голову — но мы напоминали ему, что ждёт его в казематах, и он сразу ломался. Неторопливо, с достоинством вставал на колени, поводя могучими плечами. Пой песню! Какую песню? Римского-Корсакова! Золотой петушок! И он, содрогаясь от унижения, пел. И откуда только слова знал? Но нам этого было мало: мы жаждали его слёз. Медленно, медленно, с циничной ухмылкой, Колик обнажал безопасную бритву, и протягивал.

— Что?! Зачем?!

— Брей усы.

И тогда, видя в наших глазах неумолимую жестокость, он начинал плакать. «Только не это, только не это, только не это…» — лепетал он, хрипло всхлипывая. «Ладно, утрись! Ты прощён», — и мы отворачивались и молча уходили в ночь, оставляя его рыдать на асфальте. Хлопали друг друга по плечам, подмигивали. Славная суббота!