История Роланда

100. Истории зрелости и угасания. О запахах

Однажды за ужином, когда чайник бодро шумел, а из тостера высоко выпрыгивали поджаристые ломтики хлеба, Хулио неожиданно пожаловался, что от женщин стало плохо пахнуть.

— Воняют все как одна, просто невыносимо.

— А помыть? — предложил Валик, намазывая булку вареньем. — Гони их в ванну.

— Да мыл.

Хулио не ел, бесцельно покачивая ложечкой в чае. Он выглядел скверно: нечёсаные седые пряди, мятый воротник, безысходно опущенные уголки губ, переходящие в вялые морщины.

— Эй, — позвал Хулио, — поди сюда.

Вошла миловидная девушка в просторной байковой рубашке.

— Садись. Вот понюхайте её.

— Она же без трусов! — возмутился Толик, макая бисквит в какао. — У меня жена и дочки, я не собираюсь нюхать твоих девок!

— Я не девка, — сказала она.

— Ты только сверху понюхай, — сказал Хулио.

Мы подошли и стали её нюхать.

— Немного шипром пахнет, но это от твоей рубашки, — сказал Колик.

— Шампунем каким-то, — сказал Валик.

— Она завтракала? Ну-ка, подыши, — сказал Толик. — Зубной пастой вроде, или жвачкой.

— Огурцами, — сказал я, мне действительно так показалось.

— Всё, иди, — велел Хулио, и она ушла, на мгновенье обернувшись в дверях и прошептав «люблю тебя».

Мы сели и продолжили ужин. Колик подложил себе творога, посыпал его ровным слоем сахара и украсил концентрическими кругами корицы. Я налил ещё кофе и взял пастилы.

— Неужели вы не чувствуете? Землёй пахнет, мне даже отсюда слышно. После неё как будто облако осталось, серое, влажное. Тленом. И все они так. Сколько ни мой.

Печально было слышать от Хулио такое. Всю жизнь он прожил неунывающим оптимистом, а теперь сидел ссутулившись, сощурившись, смотрел в одну точку блёклыми слезящимися глазами. Мы молча ели. Он немного помолчал с нами, покачал головой, а потом попрощался, зашаркал к себе и больше не выходил.