История Роланда

39. Мрачные застенки. Это наш последний шанс

После освидетельствования я пришёл в себя позже всех. Остальные — их, кажется, было трое — уже разговаривали, светились далёкими цветными пятнышками в черноте. Темно, но не больно.

— Сказали, буду заниматься престижными автомобилями, — бойко вещало красное. — А я в них разбираюсь отлично, мне врачиха журналы из библиотеки приносила два года подряд. Всё знаю! Сказали, ты нам понравился, покажи себя, и мы тебя так продвинем, что любой позавидует. За год, сказали, можно топ-ботом стать. Потому что у меня все данные. Из всех меня одного выбрали! Сказали, у меня будут большие льготы, а если постараюсь, то в международное переведут. А я даже не готовился, так, рассказал о себе немного, и сразу зауважали. Потому что…

— Ай, машины — это скучно, — звонко сказал янтарный голосок, определённо девочка, возможно, та самая слепая, с которой я шёл в паре. — Мне тоже предлагали, но я выбрала музыку. Рекламировать новые альбомы и концерты! А ты, Кутенька?

— Недви-ижимость, новостройки, — нараспев протянул сирота из соляных шахт, ясно синий, его нельзя было не узнать. — Там хорошо-о, вокруг леса и поля, и птицы в небе поют, а воздух сладкий-сладкий. Смотри-ите, он проснулся.

— Привет! — они немного приблизились, плавно покачиваясь. — Как тебя зовут?

— Роланд, — ответил я и засветился пурпурным.

— О, красивенький! И что тебе сказали?

— Кто?

— Ну, на освидетельствовании? Куда тебя определили?

— Не знаю… я ничего не понял. Вроде упоминали что-то про лапшу… Роллтон, да, точно. Буду его рекламировать.

Они захихикали, мелко подрагивая: какой отстой!

— Зачем же ты согласился? — спросила девочка.

— Ты что, из недоразвитых? — спросил автомобилист.

— Я нормальный.

— А как сюда попал вообще?

— Меня мама с папой отправили, чтобы профессию получил.

Они захихикали: мама с папой! профессию!

— Стра-анно, — пропел сирота, — мы-то все из приютов да из больниц, в тяжёлых формах, не жильцы-ы. Это наш последний шанс был. А ты чем-нибудь боле-ел?

Я судорожно придумывал, чем же ужасно-смертельным я болел, но в голову ничего не шло, кроме насморка, и было так стыдно, так стыдно, что хотелось погаснуть.