5. Истории безоблачного детства. О Роланде

Когда папа пришёл в роддом, с букетом красных гербер, шоколадкой и роллтоном, ему с порога заявили, что роженице всё возбраняется — во избежание опасных аллергий. Пришлось отдать медсестричке. Но мало того — мама заявила, что хочет назвать меня Лоэнгрином. Точнее, пока ещё не заявила, а пролепетала — Лоэнгрин! — положив свою лёгкую ладошку на его смуглую ладонь. Папа воспротивился — что за баварские штучки, да ещё в послевоенное время? Тогда мама уже заявила:

— Нет! Лоэнгрин. Или Тангейзер! Или, на худой конец, Парсифаль. И точка. И слышать ни о чём другом не хочу.

— Да ты подумай, родная, как это будет звучать — Лоэнгрин Сергеевич! — начал было выкручиваться папа. — Несуразно ведь! Давай лучше Леонидом? Леонид — почти Лоэнгрин, но безо всякого постыдного вагнерианства.

Мама расплакалась и сказала, что рыцарство и романтика чужды папе, что папа — сухарь и циник. Но папа проявил твёрдость, одёрнул гимнастёрку:

— Не бывать этому! Чтоб у меня, фронтовика, первенец с эдаким именем? — Стукнул кулаком по тумбочке. — Не для того я в окопах гнил, не для того кровь проливал, чтоб сына моего фашистской гнидой дразнили!

— Ты..! Ты… чёрствый человек! Ты… чудовище! И даже цветов не соизволил принести!

А медсестричка, так как тут, предложила компромисс: назвать младенчика Роландом. Звучно, героически, но при этом по-французски. Смотрите, какие у него щёчки — настоящий Неистовый Роланд! А пока мальчик, можно звать Ролли. Мама просияла: спасибо тебе, милая сестричка! Роланд — это ещё лучше, чем Лоэнгрин! Правда, мон эме? И смотрела на папу ласково, просветлевшими глазами. А у папы даже слёзы навернулись — какое хорошее имя! Французы — они же союзники. И вообще он всё французское любил. Расин, Ренуар, Ромен Роллан.

Мне запомнилось, как счастливый папа нёс меня домой, щекоча усами, как показывал мне мою комнату, и как в тот же день подарил ножик — маленький, но настоящий армейский, пахнущий сталью.

Загрузка...